— Что за мрачные мысли?
— Почему — мрачные? Все мы смертные, и если это произойдет лет эдак через… шестьдесят… — задумался он, после чего поправился, — нет, лучше через семьдесят.
Я не смогла сдержать улыбки. Петр обладал редким качеством: он никогда не терял присутствия духа, даже в самых печальных обстоятельствах. Этим качеством обладают мудрецы и дураки. Не знаю, как с мудростью, но дураком Петра Анатольевича не считали даже его завистники.
Петр явно чего-то не договаривал, и я не могла понять — почему. Мы с ним были старыми друзьями, и я привыкла к его откровенности.
— Но когда наступила смерть, вам хотя бы известно?
Петр уныло покачал головой из стороны в сторону:
— Сегодня утром, или вчера вечером…
— Еще немного, Петр Анатольевич, — сказала ему я, — и я в вас разочаруюсь. Или вы не хотите сказать мне всей правды, или…
— Как перед Богом, Катенька, но Всеволод Иванович, — он развел руками, — никого и близко к этому делу не подпускает.
— Всеволод Иванович — вы сказали? — обрадовалась я. — Так это ему поручили это дело?
Всеволод Иванович при жизни моего мужа был одним из его подчиненных. Он бывал у нас дома, и у меня были все основания считать его своим другом. Во всяком случае, я надеялась на это.
— А вы разве не слышали, — удивился Петр, — он теперь исполняет обязанности главного следователя.
— Вы же знаете, что я все лето провела в деревне…
— В полном соответствии с поговоркой о новой метле этот держиморда…
— Не желаю слышать гадостей про этого человека, — перебила я Петра Анатольевича. — Всеволод Иванович — чудесный человек, и я очень рада, что именно он получил эту должность. Александр был о нем очень хорошего мнения…
— Бог с вами, Катенька, у меня и в мыслях не было обижать этого действительно симпатичного человека… Тем более по сравнению с Алсуфьевым…
— Тут и сравнения быть не может.
Петр упомянул это имя не случайно. Господин Алсуфьев до недавнего времени занимал должность главного следователя полицейского управления, и не далее, чем год назад пытался обвинить меня в убийстве. И нам с Петром Анатольевичем в связи с этим некоторое время приходилось скрываться от полиции. Но это совершенно другая история. Алсуфьева уже больше года не было в живых, хотя еще долго он являлся мне в страшных снах. И останься он на этой должности, у меня бы не было никакой возможности что-то узнать. Другое дело — Всеволод Иванович…
— Не откажетесь ли составить мне компанию? — спросила я Петра Анатольевича.
— Далеко ли собрались?
— Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?
— Сомневаюсь, хотя… — Петр Анатольевич пожал плечами, — чем черт не шутит?
Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.
Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.
Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.
Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.
Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу — просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.
— Лучше я сама вам потом все расскажу, — махнула я ему рукой.
Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.
Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.
Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом — через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.
— Сказано же, не велено никого пускать, — донесся до меня раздраженный мужской голос.
— Откройте, — перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.
Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.
— Екатерина Алексеевна, — произнес он изумленно. — А я-то думал, это опять…
Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.
Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Почему — мрачные? Все мы смертные, и если это произойдет лет эдак через… шестьдесят… — задумался он, после чего поправился, — нет, лучше через семьдесят.
Я не смогла сдержать улыбки. Петр обладал редким качеством: он никогда не терял присутствия духа, даже в самых печальных обстоятельствах. Этим качеством обладают мудрецы и дураки. Не знаю, как с мудростью, но дураком Петра Анатольевича не считали даже его завистники.
Петр явно чего-то не договаривал, и я не могла понять — почему. Мы с ним были старыми друзьями, и я привыкла к его откровенности.
— Но когда наступила смерть, вам хотя бы известно?
Петр уныло покачал головой из стороны в сторону:
— Сегодня утром, или вчера вечером…
— Еще немного, Петр Анатольевич, — сказала ему я, — и я в вас разочаруюсь. Или вы не хотите сказать мне всей правды, или…
— Как перед Богом, Катенька, но Всеволод Иванович, — он развел руками, — никого и близко к этому делу не подпускает.
— Всеволод Иванович — вы сказали? — обрадовалась я. — Так это ему поручили это дело?
Всеволод Иванович при жизни моего мужа был одним из его подчиненных. Он бывал у нас дома, и у меня были все основания считать его своим другом. Во всяком случае, я надеялась на это.
— А вы разве не слышали, — удивился Петр, — он теперь исполняет обязанности главного следователя.
— Вы же знаете, что я все лето провела в деревне…
— В полном соответствии с поговоркой о новой метле этот держиморда…
— Не желаю слышать гадостей про этого человека, — перебила я Петра Анатольевича. — Всеволод Иванович — чудесный человек, и я очень рада, что именно он получил эту должность. Александр был о нем очень хорошего мнения…
— Бог с вами, Катенька, у меня и в мыслях не было обижать этого действительно симпатичного человека… Тем более по сравнению с Алсуфьевым…
— Тут и сравнения быть не может.
Петр упомянул это имя не случайно. Господин Алсуфьев до недавнего времени занимал должность главного следователя полицейского управления, и не далее, чем год назад пытался обвинить меня в убийстве. И нам с Петром Анатольевичем в связи с этим некоторое время приходилось скрываться от полиции. Но это совершенно другая история. Алсуфьева уже больше года не было в живых, хотя еще долго он являлся мне в страшных снах. И останься он на этой должности, у меня бы не было никакой возможности что-то узнать. Другое дело — Всеволод Иванович…
— Не откажетесь ли составить мне компанию? — спросила я Петра Анатольевича.
— Далеко ли собрались?
— Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?
— Сомневаюсь, хотя… — Петр Анатольевич пожал плечами, — чем черт не шутит?
Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.
Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.
Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.
Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.
Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу — просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.
— Лучше я сама вам потом все расскажу, — махнула я ему рукой.
Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.
Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.
Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом — через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.
— Сказано же, не велено никого пускать, — донесся до меня раздраженный мужской голос.
— Откройте, — перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.
Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.
— Екатерина Алексеевна, — произнес он изумленно. — А я-то думал, это опять…
Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.
Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поглядев на себя в зеркало, я не сразу поняла, что случилось с моими волосами — они стояли дыбом, как у ведьмы. Когда я попыталась их пригладить и привести в божеский вид, они затрещали от моего прикосновения, непослушные и перенасыщенные электричеством.
— Господи, на кого я похожа, — улыбнулась я своему спасителю, пытаясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства.
— Вот уж не ожидал с вами свидеться, Екатерина Алексеевна, да еще в таком месте… Вы меня, должно быть, и не помните?
Пожав плечами, я покачала головой, подтверждая его слова.
— Вы с Александром Христофорычем ко мне в лазарет приходили. Когда меня подранили, вспомнили?
— Ну, конечно же, — искренне обрадовалась я, — то-то я вижу — знакомое лицо.
Теперь я вспомнила этого человека. Несколько лет назад он — совсем еще молоденький и необстрелянный — в одиночку пытался усмирить толпу перепившихся грузчиков в порту и получил бутылкой по голове. Александр отнесся к его поступку с большой симпатией и не отказал мне в просьбе познакомить с юным героем.
Тогда-то мы и навестили его в больнице. Он произвел на меня весьма приятное впечатление, и я несколько раз посылала ему корзинки с провизией.
С тех пор он возмужал и окреп, но по большому счету — совсем не изменился. А когда улыбнулся, — казалось, снова превратился в того мальчишку, каким оставался в моей памяти все эти годы.
— Да-да, — улыбнулась я своему воспоминанию, — как голова, не беспокоит?
— Как новая, — расплылся он уже в широчайшей улыбке, обнажившей широкие прокуренные зубы, — а вы к Всеволоду Ивановичу? Они должны были вернуться с минуты на минуту, да боюсь дождик их задержал.
«Дождик» между тем превратился в настоящий ураган. От мощных шквалов сотрясало стены, а из-под под двери к моим ногам уже пробежала по полу тоненькая струйка.
— А далеко ли он отправился? — спросила я своего старого знакомого.
— Да… перекусить, — смутился он. — Они с доктором тут почитай с утра, так что проголодались, а меня вот оставили за сторожа…
— Я слышала — тут произошло что-то ужасное? — спросила я, стараясь выглядеть максимально непринужденно.
— Да пока непонятно… — пожал плечами моментально посерьезневший молодой человек.
— Неужто убийство? — сделала я большие глаза.
— Не исключено, — покашлял он в кулак, напомнив мне в эту минуту размышлявшего о высоких материях крестьянина, и неожиданно предложил:
— Если интересуетесь — могу показать…
— А что — кроме тебя в доме никого нет?
— Был еще слуга господина Лобанова, смешной такой старичок, но после допроса ему стало нехорошо, и он ушел к соседям.
— Так это он сообщил о случившемся в полицию?
— Извините, я этого не знаю, но кому же еще? Должно быть он…
Мне положительно повезло с этим молодым человеком.
— А Всеволод Иванович не будет ругаться? — осторожно спросила я, задержавшись на первой ступеньке лестницы.
— А мы ему ничего не скажем, — подмигнул мне мой знакомый, и в этот момент я вспомнила его имя.
— Тебя ведь, кажется, Дмитрием зовут?
— Так точно-с, Екатерина Алексеевна, — обрадовался он.
— Думаю, Всеволод Иванович вряд ли решится вернуться до окончания этого светопреставления, — кивнула я в сторону входной двери, и словно в подтверждение моих слов, дождь забарабанил в дверь с утроенной силой, — так что мы ничем не рискуем. А если и вернется, то, думаю, простит меня по старой дружбе.
Каюсь, я немного преувеличила степень своего знакомства с новым главным следователем, но грех было не воспользоваться такой удобной ситуацией.
Если у Дмитрия и оставались какие-то сомнения, то мои слова окончательно усыпили его бдительность. И он тут же повел меня на второй этаж, где судя по всему и произошло убийство.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы оказались в кабинете — это огромное количество икон по стенам.
«Настоящий иконостас, — с удивлением подумала я. — Не знала, что Костя был до такой степени религиозен. Просто монашеская келья, а не кабинет».
По простоте душевной Дмитрий не только все мне показал, но и пересказал все версии, что прозвучали в его присутствии. А так как все это время он неотлучно находился при Всеволоде Ивановиче и обладал прекрасной памятью, то передал мне все их с доктором разговоры почти дословно, и к концу его рассказа у меня создалось впечатление, что я сама присутствовала при этом.
Таким образом мне стало известно предварительное заключение профессионалов, а они склонны были считать, что в доме произошло самое настоящее убийство, несмотря на то, что способ умерщвления вызывал у них серьезные споры. Всеволод Иванович подозревал отравление, доктор с ним упорно не соглашался, но своей версии выдвигать не спешил.
Смерть наступила вчера вечером или ночью, но никак не позже полуночи. Тело Константина до сих пор было в доме и после некоторого сомнения Дмитрий показал мне и его. Накрытое белой простыней, оно лежало на обеденном столе гостиной и выглядело, как живое.
— Что-то мне нехорошо, Дмитрий, — симулировала я предобморочное состояние и присела подальше от покойного на мягкий диван.
— Это бывает с непривычки, — усмехнулся Дмитрий, — на что я привычный человек, и то…
— Будь добр, принеси мне водички, — совершенно обнаглев, попросила я его.
И он оставил меня наедине с телом минут на десять. Не меньше. Так что я не просто осмотрела, а досконально изучила каждый волосок на одежде покойного. И убедилась, что если он и убит, то совершенно непонятным способом. Выражение спокойствия на его лице лишь усугубляло это впечатление. Ни следов борьбы, ни синяков, ни кровоподтеков. Словно лег отдохнуть и… отдал Богу душу. Но такое вряд ли могло произойти, учитывая возраст и внешний вид этого молодого и абсолютно здорового на вид человека.
В комнате тоже был абсолютный порядок. А если что и лежало не на своем месте, так скорее всего — это уже явилось результатом полицейского обыска.
В какой-то момент мне показалось, что покойник тяжело вздохнул, и от неожиданности я вздрогнула всем телом и едва на самом деле не лишилась чувств.
«Что с тобой, Катенька? — мысленно спросила я себя. — Нервишки шалят? Он безусловно мертв, и смерть его засвидетельствована несколькими свидетелями…»
Но чтобы убедить себя в этом, мне пришлось приложить ухо к его груди и в течение нескольких мгновений прислушиваться к каждому шороху. Меня настолько поглотило это занятие, что я едва не проворонила возвращение Дмитрия и отскочила от стола, едва заслышав его шаги за своей спиной.
— Вот, пожалуйста, — протянул он мне высокий чистый стакан с водой, зайдя в комнату и обнаружив меня на том же месте, то есть сидящей на диване с испуганным лицом.
Я сделала несколько глотков и поспешила на выход. Теперь мне уже не хотелось встречаться с Всеволодом Ивановичем, тем более, что в этом случае мне пришлось бы объяснять ему причину своего визита. А мне это было ни к чему.
— Знаешь, — сказала я Дмитрию, когда мы спустились с ним на первый этаж, — пожалуй, не надо говорить Всеволоду Ивановичу о том, что я была тут…
Цель моя была достигнута. Я узнала и увидела все, включая и такие подробности, на которые не могла и надеяться, если бы застала в доме Всеволода Ивановича. Единственное, в чем у него было передо мной преимущество, это в том, что он в спокойной обстановке имел возможность произвести тщательный досмотр помещения, иначе говоря — обыск. И по свидетельству Дмитрия — занимался этим большую часть сегодняшнего дня. Правда, без особых успехов.
Так или иначе, я решила поскорее покинуть этот дом.
— Он обидится, что я его не дождалась, а мне уже пора домой. Видимо, такие зрелища все-таки не для женских глаз… Пусть это останется нашей с тобой маленькой тайной, — снова подмигнула я Дмитрию, и он в ответ прищурился с хитрым видом.
«Господи, — подумала я, — как ты был мальчишкой, так и остался». И совсем было собралась выйти под дождь, но в этот момент меня посетила еще одна, как мне показалось в тот момент, очень удачная мысль.
— Чем бы мне накрыться? — жалостно произнесла я и посмотрела на Дмитрия несчастными глазами. — Зонт, к сожалению, я оставила в карете…
И он тут же побежал выполнять мою просьбу. И отсутствовал минут пять, на что я и надеялась, хотя уже через несколько мгновений то дело, ради которого все это затеяла, было сделано.
Я немного отодвинула засов черного хода. И теперь при необходимости могла вернуться в этот дом в любое время. Достаточно было слегка потрясти тяжелую дверь, и она бы открылась, но со стороны это было совершенно не заметно.
Когда Дмитрий выскочил из коридора с большой темной шалью в руках, я уже стояла со скучающим выходом у порога как ни в чем ни бывало.
— Зонта не нашел, может быть, это сгодится? — протянул он мне тяжелую шаль.
— Мне бы только до кареты добежать, — успокоила я его , — а у кого вы ее достали?
— Да на кухне лежала, может слуги… — замялся Дмитрий.
— Ну, это вряд ли, — рассмеялась я. — Постараюсь при случае побыстрее вернуть ее хозяину, кем бы он ни был. А то еще подаст на меня в суд за воровство…
Дмитрий добродушно заржал, а я, накинув на голову и плечи старую, но еще плотную материю, вышла на улицу.
Несмотря на это, с меня лило в три ручья, когда я, наконец, вернулась в карету.
— Ну, как? — спросил меня Петр, едва я пришла в себя после холодного душа. — Я уже начал волноваться.
— И, чтобы успокоиться, приняли немало успокоительного, — погрозила я ему пальцем, почувствовав устойчивый запах коньяку.
— Так это я еще у вас… с кофе, — немного смутился Петр.
— Я вас ни в чем не упрекаю, — великодушно произнесла я, потеплее закуталась в мокрую шаль и приказала Степану возвращаться.
За время моего отсутствия колеса на четверть погрузились в мокрую землю, и лошадям пришлось поднатужиться, чтобы стронуть карету с места.
По дороге я успела сообщить Петру все, что мне удалось узнать за этот час. Он внимательно слушал меня и перебил всего пару раз, чтобы задать тот или иной вопрос.
Когда мы подъехали к моему дому, дождь почти прекратился, причем так же неожиданно, как и начался.
— Как же это я забыла? — сокрушалась я, вылезая из кареты.
— О чем? — спросил не пропускавший ни единого моего слова Петр Анатольевич.
— Дмитрий не хотел меня пускать, приняв за кого-то другого, — объяснила я ему. — И у меня создалось впечатление, что этот кто-то очень хотел туда попасть. Кто и зачем? Вот что меня интересует. Хоть поворачивай назад оглобли, ведь собиралась же спросить…
— Это будет выглядеть странно. Даже для такого лопуха, как ваш Дмитрий, — улыбнулся Петр.
— Более, чем странно, — согласилась я. — Придется узнавать все самой. Хорошо, что на этот случай я оставила себе лазейку.
— О чем это вы, Катенька? — подозрительно прищурился Петр Анатольевич. — Интуиция подсказывает мне, что кое-что вы мне не рассказали. И это кое-что — если не ошибаюсь — едва ли не самое главное…
— Не знаю, — задумалась я, — может быть, вы и правы…
— Так что же это?
— Какие у вас планы на сегодняшний вечер, вернее, на сегодняшнюю ночь?
— Вы меня пугаете, — сделал страшные глаза Петр Анатольевич. — Вы хотите назначить мне свидание?
— Да, причем в полночь и разумеется на кладбище… — пошутила я. — Да нет, Петр Анатольевич, все гораздо проще, просто я хочу вернуть покойному его шаль… или кому она там принадлежит?
— Вы собираетесь проникнуть в дом? Ночью? Каким же образом?
— У меня такое впечатление, Петр Анатольевич, что вас сегодня подменили, с каких это пор вас стали волновать такие мелочи? Благоразумие никогда не было вашим коньком — уж не начинаете ли вы стареть?
— Ни в коем случае, моя старость, как у Кащея бессмертного — на кончике иглы, а игла та в яйце…
— Вы собираетесь рассказывать мне сказки?
— Нет. Но кое-что рассказать, видимо, придется.
— Да? И что же это такое?
— Похоже, я могу вам сказать, кто кроме вас сегодня пытался попасть в гости к покойному…
— Если вы с помощью этой наглой лжи надеетесь выманить у меня еще бутылку коньку, то у вас этот номер не пройдет.
— А если это не ложь?..
— Тогда… разрешите пригласить вас на чашечку кофе.
Разговор мы продолжили за столом. И коньяком мне все-таки пришлось пожертвовать.
— Господи, на кого я похожа, — улыбнулась я своему спасителю, пытаясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства.
— Вот уж не ожидал с вами свидеться, Екатерина Алексеевна, да еще в таком месте… Вы меня, должно быть, и не помните?
Пожав плечами, я покачала головой, подтверждая его слова.
— Вы с Александром Христофорычем ко мне в лазарет приходили. Когда меня подранили, вспомнили?
— Ну, конечно же, — искренне обрадовалась я, — то-то я вижу — знакомое лицо.
Теперь я вспомнила этого человека. Несколько лет назад он — совсем еще молоденький и необстрелянный — в одиночку пытался усмирить толпу перепившихся грузчиков в порту и получил бутылкой по голове. Александр отнесся к его поступку с большой симпатией и не отказал мне в просьбе познакомить с юным героем.
Тогда-то мы и навестили его в больнице. Он произвел на меня весьма приятное впечатление, и я несколько раз посылала ему корзинки с провизией.
С тех пор он возмужал и окреп, но по большому счету — совсем не изменился. А когда улыбнулся, — казалось, снова превратился в того мальчишку, каким оставался в моей памяти все эти годы.
— Да-да, — улыбнулась я своему воспоминанию, — как голова, не беспокоит?
— Как новая, — расплылся он уже в широчайшей улыбке, обнажившей широкие прокуренные зубы, — а вы к Всеволоду Ивановичу? Они должны были вернуться с минуты на минуту, да боюсь дождик их задержал.
«Дождик» между тем превратился в настоящий ураган. От мощных шквалов сотрясало стены, а из-под под двери к моим ногам уже пробежала по полу тоненькая струйка.
— А далеко ли он отправился? — спросила я своего старого знакомого.
— Да… перекусить, — смутился он. — Они с доктором тут почитай с утра, так что проголодались, а меня вот оставили за сторожа…
— Я слышала — тут произошло что-то ужасное? — спросила я, стараясь выглядеть максимально непринужденно.
— Да пока непонятно… — пожал плечами моментально посерьезневший молодой человек.
— Неужто убийство? — сделала я большие глаза.
— Не исключено, — покашлял он в кулак, напомнив мне в эту минуту размышлявшего о высоких материях крестьянина, и неожиданно предложил:
— Если интересуетесь — могу показать…
— А что — кроме тебя в доме никого нет?
— Был еще слуга господина Лобанова, смешной такой старичок, но после допроса ему стало нехорошо, и он ушел к соседям.
— Так это он сообщил о случившемся в полицию?
— Извините, я этого не знаю, но кому же еще? Должно быть он…
Мне положительно повезло с этим молодым человеком.
— А Всеволод Иванович не будет ругаться? — осторожно спросила я, задержавшись на первой ступеньке лестницы.
— А мы ему ничего не скажем, — подмигнул мне мой знакомый, и в этот момент я вспомнила его имя.
— Тебя ведь, кажется, Дмитрием зовут?
— Так точно-с, Екатерина Алексеевна, — обрадовался он.
— Думаю, Всеволод Иванович вряд ли решится вернуться до окончания этого светопреставления, — кивнула я в сторону входной двери, и словно в подтверждение моих слов, дождь забарабанил в дверь с утроенной силой, — так что мы ничем не рискуем. А если и вернется, то, думаю, простит меня по старой дружбе.
Каюсь, я немного преувеличила степень своего знакомства с новым главным следователем, но грех было не воспользоваться такой удобной ситуацией.
Если у Дмитрия и оставались какие-то сомнения, то мои слова окончательно усыпили его бдительность. И он тут же повел меня на второй этаж, где судя по всему и произошло убийство.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы оказались в кабинете — это огромное количество икон по стенам.
«Настоящий иконостас, — с удивлением подумала я. — Не знала, что Костя был до такой степени религиозен. Просто монашеская келья, а не кабинет».
По простоте душевной Дмитрий не только все мне показал, но и пересказал все версии, что прозвучали в его присутствии. А так как все это время он неотлучно находился при Всеволоде Ивановиче и обладал прекрасной памятью, то передал мне все их с доктором разговоры почти дословно, и к концу его рассказа у меня создалось впечатление, что я сама присутствовала при этом.
Таким образом мне стало известно предварительное заключение профессионалов, а они склонны были считать, что в доме произошло самое настоящее убийство, несмотря на то, что способ умерщвления вызывал у них серьезные споры. Всеволод Иванович подозревал отравление, доктор с ним упорно не соглашался, но своей версии выдвигать не спешил.
Смерть наступила вчера вечером или ночью, но никак не позже полуночи. Тело Константина до сих пор было в доме и после некоторого сомнения Дмитрий показал мне и его. Накрытое белой простыней, оно лежало на обеденном столе гостиной и выглядело, как живое.
— Что-то мне нехорошо, Дмитрий, — симулировала я предобморочное состояние и присела подальше от покойного на мягкий диван.
— Это бывает с непривычки, — усмехнулся Дмитрий, — на что я привычный человек, и то…
— Будь добр, принеси мне водички, — совершенно обнаглев, попросила я его.
И он оставил меня наедине с телом минут на десять. Не меньше. Так что я не просто осмотрела, а досконально изучила каждый волосок на одежде покойного. И убедилась, что если он и убит, то совершенно непонятным способом. Выражение спокойствия на его лице лишь усугубляло это впечатление. Ни следов борьбы, ни синяков, ни кровоподтеков. Словно лег отдохнуть и… отдал Богу душу. Но такое вряд ли могло произойти, учитывая возраст и внешний вид этого молодого и абсолютно здорового на вид человека.
В комнате тоже был абсолютный порядок. А если что и лежало не на своем месте, так скорее всего — это уже явилось результатом полицейского обыска.
В какой-то момент мне показалось, что покойник тяжело вздохнул, и от неожиданности я вздрогнула всем телом и едва на самом деле не лишилась чувств.
«Что с тобой, Катенька? — мысленно спросила я себя. — Нервишки шалят? Он безусловно мертв, и смерть его засвидетельствована несколькими свидетелями…»
Но чтобы убедить себя в этом, мне пришлось приложить ухо к его груди и в течение нескольких мгновений прислушиваться к каждому шороху. Меня настолько поглотило это занятие, что я едва не проворонила возвращение Дмитрия и отскочила от стола, едва заслышав его шаги за своей спиной.
— Вот, пожалуйста, — протянул он мне высокий чистый стакан с водой, зайдя в комнату и обнаружив меня на том же месте, то есть сидящей на диване с испуганным лицом.
Я сделала несколько глотков и поспешила на выход. Теперь мне уже не хотелось встречаться с Всеволодом Ивановичем, тем более, что в этом случае мне пришлось бы объяснять ему причину своего визита. А мне это было ни к чему.
— Знаешь, — сказала я Дмитрию, когда мы спустились с ним на первый этаж, — пожалуй, не надо говорить Всеволоду Ивановичу о том, что я была тут…
Цель моя была достигнута. Я узнала и увидела все, включая и такие подробности, на которые не могла и надеяться, если бы застала в доме Всеволода Ивановича. Единственное, в чем у него было передо мной преимущество, это в том, что он в спокойной обстановке имел возможность произвести тщательный досмотр помещения, иначе говоря — обыск. И по свидетельству Дмитрия — занимался этим большую часть сегодняшнего дня. Правда, без особых успехов.
Так или иначе, я решила поскорее покинуть этот дом.
— Он обидится, что я его не дождалась, а мне уже пора домой. Видимо, такие зрелища все-таки не для женских глаз… Пусть это останется нашей с тобой маленькой тайной, — снова подмигнула я Дмитрию, и он в ответ прищурился с хитрым видом.
«Господи, — подумала я, — как ты был мальчишкой, так и остался». И совсем было собралась выйти под дождь, но в этот момент меня посетила еще одна, как мне показалось в тот момент, очень удачная мысль.
— Чем бы мне накрыться? — жалостно произнесла я и посмотрела на Дмитрия несчастными глазами. — Зонт, к сожалению, я оставила в карете…
И он тут же побежал выполнять мою просьбу. И отсутствовал минут пять, на что я и надеялась, хотя уже через несколько мгновений то дело, ради которого все это затеяла, было сделано.
Я немного отодвинула засов черного хода. И теперь при необходимости могла вернуться в этот дом в любое время. Достаточно было слегка потрясти тяжелую дверь, и она бы открылась, но со стороны это было совершенно не заметно.
Когда Дмитрий выскочил из коридора с большой темной шалью в руках, я уже стояла со скучающим выходом у порога как ни в чем ни бывало.
— Зонта не нашел, может быть, это сгодится? — протянул он мне тяжелую шаль.
— Мне бы только до кареты добежать, — успокоила я его , — а у кого вы ее достали?
— Да на кухне лежала, может слуги… — замялся Дмитрий.
— Ну, это вряд ли, — рассмеялась я. — Постараюсь при случае побыстрее вернуть ее хозяину, кем бы он ни был. А то еще подаст на меня в суд за воровство…
Дмитрий добродушно заржал, а я, накинув на голову и плечи старую, но еще плотную материю, вышла на улицу.
Несмотря на это, с меня лило в три ручья, когда я, наконец, вернулась в карету.
— Ну, как? — спросил меня Петр, едва я пришла в себя после холодного душа. — Я уже начал волноваться.
— И, чтобы успокоиться, приняли немало успокоительного, — погрозила я ему пальцем, почувствовав устойчивый запах коньяку.
— Так это я еще у вас… с кофе, — немного смутился Петр.
— Я вас ни в чем не упрекаю, — великодушно произнесла я, потеплее закуталась в мокрую шаль и приказала Степану возвращаться.
За время моего отсутствия колеса на четверть погрузились в мокрую землю, и лошадям пришлось поднатужиться, чтобы стронуть карету с места.
По дороге я успела сообщить Петру все, что мне удалось узнать за этот час. Он внимательно слушал меня и перебил всего пару раз, чтобы задать тот или иной вопрос.
Когда мы подъехали к моему дому, дождь почти прекратился, причем так же неожиданно, как и начался.
— Как же это я забыла? — сокрушалась я, вылезая из кареты.
— О чем? — спросил не пропускавший ни единого моего слова Петр Анатольевич.
— Дмитрий не хотел меня пускать, приняв за кого-то другого, — объяснила я ему. — И у меня создалось впечатление, что этот кто-то очень хотел туда попасть. Кто и зачем? Вот что меня интересует. Хоть поворачивай назад оглобли, ведь собиралась же спросить…
— Это будет выглядеть странно. Даже для такого лопуха, как ваш Дмитрий, — улыбнулся Петр.
— Более, чем странно, — согласилась я. — Придется узнавать все самой. Хорошо, что на этот случай я оставила себе лазейку.
— О чем это вы, Катенька? — подозрительно прищурился Петр Анатольевич. — Интуиция подсказывает мне, что кое-что вы мне не рассказали. И это кое-что — если не ошибаюсь — едва ли не самое главное…
— Не знаю, — задумалась я, — может быть, вы и правы…
— Так что же это?
— Какие у вас планы на сегодняшний вечер, вернее, на сегодняшнюю ночь?
— Вы меня пугаете, — сделал страшные глаза Петр Анатольевич. — Вы хотите назначить мне свидание?
— Да, причем в полночь и разумеется на кладбище… — пошутила я. — Да нет, Петр Анатольевич, все гораздо проще, просто я хочу вернуть покойному его шаль… или кому она там принадлежит?
— Вы собираетесь проникнуть в дом? Ночью? Каким же образом?
— У меня такое впечатление, Петр Анатольевич, что вас сегодня подменили, с каких это пор вас стали волновать такие мелочи? Благоразумие никогда не было вашим коньком — уж не начинаете ли вы стареть?
— Ни в коем случае, моя старость, как у Кащея бессмертного — на кончике иглы, а игла та в яйце…
— Вы собираетесь рассказывать мне сказки?
— Нет. Но кое-что рассказать, видимо, придется.
— Да? И что же это такое?
— Похоже, я могу вам сказать, кто кроме вас сегодня пытался попасть в гости к покойному…
— Если вы с помощью этой наглой лжи надеетесь выманить у меня еще бутылку коньку, то у вас этот номер не пройдет.
— А если это не ложь?..
— Тогда… разрешите пригласить вас на чашечку кофе.
Разговор мы продолжили за столом. И коньяком мне все-таки пришлось пожертвовать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Там происходило что-то странное, — загадочным голосом начал Петр Анатольевич, когда мы перекусили, и наступил черед кофе и разговоров.
— Нельзя ли поконкретнее? — попросила я, зная манеру Петра Анатольевича начинать издалека. Чем значительнее для собеседника была информация, тем дороже он всегда стремился ее продать.
— Можно, — неожиданно легко согласился он. Видимо, рюмка старого коньяку, которую он выпил за минуту до этого, сделала свое дело, а может быть, просто решил ради разнообразия изменить любимой привычке.
— Не успел я проводить вас глазами и устроиться поудобнее в карете, как мое внимание привлекло какое-то движение перед домом. Предположив, что это вы по какой-то причине отказались от своих намерений и возвращаетесь в карету, я едва не выскочил под дождь, но в этот момент понял свою ошибку.
— Это была не я?
— Это были не вы. И даже не человек…
— О, Господи, корова что ли? — с подозрением спросила я. От Петра Анатольевича можно иной раз ожидать чего угодно. Даже подобной шутки. С него станется.
— Я не совсем правильно выразился. Но те фигуры, что я увидел возле дома, были слишком маленькими для взрослого человека.
— Так это были дети? — предположила я.
— Я тоже так подумал сначала, тем более, что и вели они себя соответственно. Мне сначала показалось, что они играют в горелки, но, приглядевшись, я понял, что снова ошибся. Это были карлики.
От неожиданности у меня мороз пошел по коже.
— Что вы такое говорите, — нахмурилась я, — какие еще карлики?
— Во всяком случае — ростом они мне едва ли выше пояса, — на полном серьезе продолжил Петр.
— Бред какой-то…
— Подсаживая друг друга, они пытались заглянуть в окно, или даже влезть в него. Это действительно было похоже на страшный сон, и я до сих пор не могу придумать этому объяснения.
— Вы думаете, это они пытались пытались проникнуть в дом передо мной?
— Не знаю… — неуверенно произнес Петр Анатольевич. — Но самое странное, что услышав ржанье ваших лошадей, они тут же перепугались и убежали.
— Ничего не понимаю, — честно призналась я.
Мой приятель понимал не больше моего, поэтому разговор у нас получился довольно странный. Походив вокруг да около этой темы еще с полчаса, мы расстались с ним, чтобы встретиться поздно вечером.
Я твердо решила побывать в доме Лобанова сегодня ночью, и никакие карлики не могли заставить меня передумать.
Тело Константина, судя по словам Дмитрия, к тому времени уже должно было перекочевать в морг, и кроме полусумасшедшего старика-слуги в доме никого уже не могло быть. Так что при определенной осторожности я спокойно могла произвести собственный досмотр в кабинете покойного. А меня не оставляла уверенность, что я смогу обнаружить там что-то такое, что прольет свет на причину его неожиданной гибели.
Проводив своего гостя, я собиралась прилечь на часок-другой, чтобы ночью быть в хорошей форме, но в это время услышала Шурочкин голос.
Она, как выяснилось через несколько минут, тоже проводила собственное «расследование», если предпринятые ею шаги можно назвать этим серьезным словом.
— Катенька, дружочек, я за тобой, — еле переведя дыхание, выпалила она, войдя ко мне в комнату.
Она была уже во всем черном, и мне это сразу не понравилось. Хотя я понимаю, что такое первая любовь, и постаралась не показать виду, что мне это не по вкусу.
— Ты отдыхаешь — извини, но без твоей помощи мне не обойтись, — еле слышно проговорила она и присела на краешек моей кровати.
— Еще что-нибудь стряслось? — настороженно спросила я. Честно говоря, после всей этой истории с карликами у меня на душе остался неприятный осадок. И реальность приобрела какие-то искаженные и даже уродливые черты.
— Нет, — поспешила успокоить меня Шурочка, — больше ничего не случилось. Но… даже не знаю, как тебе сказать… Ты будешь смеяться.
— Смеяться я сегодня точно не буду, — заверила я ее, — так что рассказывай смело.
— Ты не очень веришь в подобные вещи, но я тебя умоляю. Ты же знаешь, чем для меня был Костя…
Я не стала с ней спорить по поводу последнего заявления, а только еще раз спросила:
— Так чего же ты от меня хочешь?
Шурочка собралась с духом и произнесла решительно и крайне напористо, заранее рассчитывая на продолжительную борьбу:
— Тут недалеко живет одна женщина…
— Гадалка что ли? — предположила я и оказалась недалека от истины.
— Не гадалка, к ней половина города за советом ходит… Она… ясновидящая.
— Шурочка, ты с ума сошла.
У нее в ответ на эти слова слезы навернулись на глаза, и она прошептала голосом несчастного ребенка:
— Она может нам сказать, почему умер Костя…
Спорить с ней в таком состоянии не имело смысла, и я со вздохом стала готовиться в дорогу.
Не то, чтобы я совсем не верила в подобные вещи, но за свою короткую жизнь я успела повидать слишком много шарлатанов. Тем более, что к этой «ворожее» по словам Шурочки ходило половина Саратова. Время от времени у нас в городе появлялись подобные субъекты, и на какое-то время превращались в объект массового паломничества.
Особенно мне запомнился один юродивый, который называл себя странным именем Алексей-С-Гор-Вода и круглый год ходил босиком. Он произносил в моменты «прозрений» нечто нечленораздельное, и его почитатели тщетно пытались проникнуть потом в смысл этой абракадабры. В основном это был абсолютно бессмысленный набор слов и звуков, но количество его приверженцев росло с каждым днем. Не знаю, чем бы это закончилось, но в один прекрасный день он украл у очередного своего прихожанина бумажник и — недолго думая — отнес в ближайший кабак. На этом его карьера закончилась, и бывшие почитатели постарались вычеркнуть из памяти свои к нему визиты, во всяком случае, прилюдно о них не поминали.
Но эта история, как и многие ей подобные, ничему не научила моих доверчивых земляков. Уже через полгода в городе появилась «Блаженная Матрена», и мало-помалу к ней потянулся народ…
Так что пошла я к этой ведьме только из уважения к переживаниям своей подруги. И не ожидала от этого визита ничего хорошего. Более того, я не воспользовалась своим экипажем, а послала за извозчиком. Мои лошади слишком известны в городе, чтобы появляться на них в сомнительных местах. И одеться постаралась как можно незаметнее…
— Заходите, чего стали? — произнес неожиданно певучий голос из полумрака низкой прихожей. Огня в доме не зажигали, хотя на улице уже смеркалось.
— Заходи, — тихо, как в церкви, шепнула мне Шурочка, и подтолкнула меня вперед.
Дом, в котором снимала квартиру ворожея, находился недалеко от центра города, но и до сих пор в Саратове остались странные места, которые внешним видом и отдаленно не напоминают городских улиц. В двух шагах от них светят фонари и ездят автомобили, а тут и по сей день пахнет навозом, по улице ходят коровы и овцы, петухи заливаются во все горло, и невозможно поверить, что на дворе конец девятнадцатого столетия. А в те времена и подавно.
— Нельзя ли поконкретнее? — попросила я, зная манеру Петра Анатольевича начинать издалека. Чем значительнее для собеседника была информация, тем дороже он всегда стремился ее продать.
— Можно, — неожиданно легко согласился он. Видимо, рюмка старого коньяку, которую он выпил за минуту до этого, сделала свое дело, а может быть, просто решил ради разнообразия изменить любимой привычке.
— Не успел я проводить вас глазами и устроиться поудобнее в карете, как мое внимание привлекло какое-то движение перед домом. Предположив, что это вы по какой-то причине отказались от своих намерений и возвращаетесь в карету, я едва не выскочил под дождь, но в этот момент понял свою ошибку.
— Это была не я?
— Это были не вы. И даже не человек…
— О, Господи, корова что ли? — с подозрением спросила я. От Петра Анатольевича можно иной раз ожидать чего угодно. Даже подобной шутки. С него станется.
— Я не совсем правильно выразился. Но те фигуры, что я увидел возле дома, были слишком маленькими для взрослого человека.
— Так это были дети? — предположила я.
— Я тоже так подумал сначала, тем более, что и вели они себя соответственно. Мне сначала показалось, что они играют в горелки, но, приглядевшись, я понял, что снова ошибся. Это были карлики.
От неожиданности у меня мороз пошел по коже.
— Что вы такое говорите, — нахмурилась я, — какие еще карлики?
— Во всяком случае — ростом они мне едва ли выше пояса, — на полном серьезе продолжил Петр.
— Бред какой-то…
— Подсаживая друг друга, они пытались заглянуть в окно, или даже влезть в него. Это действительно было похоже на страшный сон, и я до сих пор не могу придумать этому объяснения.
— Вы думаете, это они пытались пытались проникнуть в дом передо мной?
— Не знаю… — неуверенно произнес Петр Анатольевич. — Но самое странное, что услышав ржанье ваших лошадей, они тут же перепугались и убежали.
— Ничего не понимаю, — честно призналась я.
Мой приятель понимал не больше моего, поэтому разговор у нас получился довольно странный. Походив вокруг да около этой темы еще с полчаса, мы расстались с ним, чтобы встретиться поздно вечером.
Я твердо решила побывать в доме Лобанова сегодня ночью, и никакие карлики не могли заставить меня передумать.
Тело Константина, судя по словам Дмитрия, к тому времени уже должно было перекочевать в морг, и кроме полусумасшедшего старика-слуги в доме никого уже не могло быть. Так что при определенной осторожности я спокойно могла произвести собственный досмотр в кабинете покойного. А меня не оставляла уверенность, что я смогу обнаружить там что-то такое, что прольет свет на причину его неожиданной гибели.
Проводив своего гостя, я собиралась прилечь на часок-другой, чтобы ночью быть в хорошей форме, но в это время услышала Шурочкин голос.
Она, как выяснилось через несколько минут, тоже проводила собственное «расследование», если предпринятые ею шаги можно назвать этим серьезным словом.
— Катенька, дружочек, я за тобой, — еле переведя дыхание, выпалила она, войдя ко мне в комнату.
Она была уже во всем черном, и мне это сразу не понравилось. Хотя я понимаю, что такое первая любовь, и постаралась не показать виду, что мне это не по вкусу.
— Ты отдыхаешь — извини, но без твоей помощи мне не обойтись, — еле слышно проговорила она и присела на краешек моей кровати.
— Еще что-нибудь стряслось? — настороженно спросила я. Честно говоря, после всей этой истории с карликами у меня на душе остался неприятный осадок. И реальность приобрела какие-то искаженные и даже уродливые черты.
— Нет, — поспешила успокоить меня Шурочка, — больше ничего не случилось. Но… даже не знаю, как тебе сказать… Ты будешь смеяться.
— Смеяться я сегодня точно не буду, — заверила я ее, — так что рассказывай смело.
— Ты не очень веришь в подобные вещи, но я тебя умоляю. Ты же знаешь, чем для меня был Костя…
Я не стала с ней спорить по поводу последнего заявления, а только еще раз спросила:
— Так чего же ты от меня хочешь?
Шурочка собралась с духом и произнесла решительно и крайне напористо, заранее рассчитывая на продолжительную борьбу:
— Тут недалеко живет одна женщина…
— Гадалка что ли? — предположила я и оказалась недалека от истины.
— Не гадалка, к ней половина города за советом ходит… Она… ясновидящая.
— Шурочка, ты с ума сошла.
У нее в ответ на эти слова слезы навернулись на глаза, и она прошептала голосом несчастного ребенка:
— Она может нам сказать, почему умер Костя…
Спорить с ней в таком состоянии не имело смысла, и я со вздохом стала готовиться в дорогу.
Не то, чтобы я совсем не верила в подобные вещи, но за свою короткую жизнь я успела повидать слишком много шарлатанов. Тем более, что к этой «ворожее» по словам Шурочки ходило половина Саратова. Время от времени у нас в городе появлялись подобные субъекты, и на какое-то время превращались в объект массового паломничества.
Особенно мне запомнился один юродивый, который называл себя странным именем Алексей-С-Гор-Вода и круглый год ходил босиком. Он произносил в моменты «прозрений» нечто нечленораздельное, и его почитатели тщетно пытались проникнуть потом в смысл этой абракадабры. В основном это был абсолютно бессмысленный набор слов и звуков, но количество его приверженцев росло с каждым днем. Не знаю, чем бы это закончилось, но в один прекрасный день он украл у очередного своего прихожанина бумажник и — недолго думая — отнес в ближайший кабак. На этом его карьера закончилась, и бывшие почитатели постарались вычеркнуть из памяти свои к нему визиты, во всяком случае, прилюдно о них не поминали.
Но эта история, как и многие ей подобные, ничему не научила моих доверчивых земляков. Уже через полгода в городе появилась «Блаженная Матрена», и мало-помалу к ней потянулся народ…
Так что пошла я к этой ведьме только из уважения к переживаниям своей подруги. И не ожидала от этого визита ничего хорошего. Более того, я не воспользовалась своим экипажем, а послала за извозчиком. Мои лошади слишком известны в городе, чтобы появляться на них в сомнительных местах. И одеться постаралась как можно незаметнее…
— Заходите, чего стали? — произнес неожиданно певучий голос из полумрака низкой прихожей. Огня в доме не зажигали, хотя на улице уже смеркалось.
— Заходи, — тихо, как в церкви, шепнула мне Шурочка, и подтолкнула меня вперед.
Дом, в котором снимала квартиру ворожея, находился недалеко от центра города, но и до сих пор в Саратове остались странные места, которые внешним видом и отдаленно не напоминают городских улиц. В двух шагах от них светят фонари и ездят автомобили, а тут и по сей день пахнет навозом, по улице ходят коровы и овцы, петухи заливаются во все горло, и невозможно поверить, что на дворе конец девятнадцатого столетия. А в те времена и подавно.