Гушков рылся в огромном ящике, доверху заполненном бумагами. Наконец, он извлек из него какую-то стопку писем. Несколько из них отложил, а три положил за пазуху своей епанчи. И в этот самый момент брат кровельщик увидел меня. У меня появилось ощущение, что живым мне не уйти с этого места. Он набросился на меня с упреками и потребовал властью молчания. В чем я ему и поклялся на Библии, которая оказалась здесь под рукою.
Собрание закончилось, и кровельщик незамеченным вынес эти письма из ложи. Я не знал, что мне и думать. В голову мою так и лезли крамольные мысли. На следующий день от одного из братьев я узнал, что пропала компрометирующая переписка. Еще через несколько дней я заметил Гушкова в обществе некой графини Полянской, состоящей, по слухам, в любовной связи с мальтийским бальи. Что-то подсказывает мне, что здесь пахнет предательством, но я связан клятвой. И еще мне кажется, что Гушков не преминет свалить всю вину на меня, если только возникнут в его отношении хотя бы малейшие подозрения. Тем более что я связан по рукам и ногам своими долгами.
Сомневаюсь, стоит ли обращаться к капитулу или орденскому совету, а потому рискну разобраться в этом вопросе самостоятельно.
С глубоким почтением, Строганов».
Я спрятал письмо в карман сюртука.
И что же ты раньше молчал, глупый мальчишка? Возмущаясь подобным образом, я подошел к окну, из которого и увидел трех полицейских, которые объяснялись со швейцаром с метлой. Я перевел свой взгляд на покойника, который продолжал коченеть на кресле.
Но кто же вызвал полицию? Неужели Полянская?
Я допускал, что, если графиня догадалась о моей принадлежности к ордену «Золотого скипетра», то она могла бы, пожалуй, предположить, что я попытаюсь-таки найти Алавиона! Кстати, ей могли доложить об этом ее многочисленные агенты.
Графиня Лидия без труда устранила бы меня в том случае, если бы я был застигнут полицией прямо на месте преступления. Тогда бы меня и в Елагино тащить с собой не пришлось бы!
На лестнице послышались тяжелые шаркающие шаги, мне не осталось ничего другого, как вылезти из окна и спуститься по дереву тем же путем, что проделал убийца брата Алавиона. И я еще Бога благодарил, что не удосужился назваться швейцару своим подлинным именем, потому как у меня не было ни времени, ни желания обращаться к столичному обер-полицмейстеру.
Я вернулся домой готовиться к поездке.
— Яков Андреевич! Где вы были? — всплеснула руками Мира, оглядев меня с головы до ног. Вид у меня и в самом деле был ужасно непрезентабельный, повсюду к одежде прилипли какие-то маленькие веточки, сюртук помялся, а ворот рубашки и вовсе разошелся по швам.
— Спасался от правосудия, — ответил я откровенно, от— ряхивая брюки. — Кстати, а где Сваруп?
— А он-то вам еще зачем понадобился? — насторожилась индианка.
— Пули лить, — честно признался я. — С пантаклями-то он вон как славно управляется, а я тут недавно пару пистолетов приобрел от Кухенрейтера. В дороге-то пригодятся.
При этих словах Мира снова изменилась в лице, но в этот раз промолчала.
— А обо мне-то вы не забыли? — в гостиной появился Кинрю, готовый пойти в атаку.
— Как можно?! — я усмехнулся.
— Так я с вами еду? — осведомился он у меня.
— Никифор! — позвал я лакея. — Съезди-ка на Большую Мещанскую и передай госпоже Полянской вот эту записку! — я быстренько набросал ее на листке бумаги.
— Сейчас сделаем, — ответил Никифор и отправился разыскивать кучера.
— Так вы еще не говорили с Полянской? — обиделся золотой дракон. — Почему-то я догадывался об этом.
— Кинрю, — обратилась к японцу Мира. — Эта ваша Полянская похожа на сирену?
А я-то уже грешным делом подумал, что она выкинула это из головы!
— Пожалуй, — неуверенно пожал плечами Кинрю. — Скорее на ангела.
Мира вздохнула, но промолчала и в этот раз.
Я вытащил из шкафа ящичек с пистолетами и выложил их на стол. Потом взял в руки один из них и погладил по полированной поверхности.
Индианка сморщила нос и отвернулась.
— Сваруп! — позвала она, видимо, вспомнив о моей просьбе. Но индиец, кажется, ее не услышал. Я подозревал, что старый шельмец намеренно пропустил ее возглас мимо ушей, потому как не хотел лишний раз встречаться со мною. — Сваруп! — повторила Мира нетерпеливее и что-то прибавила громче на своем языке. Однако ответа по-прежнему не последовало. Тогда индианка сделала мне знак подождать и поднялась на второй этаж, в свою «комнату демонов», где обычно коротал свои дни нелюдимый Сваруп. Из комнаты стали доноситься звонкие голоса, которые, как показалось мне, о чем-то ожесточенно спорили.
— Схватились не на шутку, — невозмутимо прокомментировал Кинрю. — По-моему, старый колдун ее к вам ревнует, — добавил японец.
Я развел руками, выражая тем самым свое бессилие что-либо изменить.
Спустя около получаса в гостиной снова возникла Мира в шелковом лазоревом сари, следом за ней семенил сутулый Сваруп.
— Что за пули? — осведомился он, грозно нахмурив брови.
Я указал ему на оружие.
— Идемте за мной, — ответил индиец, немного коверкая слова. И мы, следом за ним, вместе с Кинрю и Мирой поднялись по широкой лестнице на второй этаж и свернули по коридору налево.
— Не люблю я эти чудеса, — скептически проговорил японец.
— Никаких чудес, — ответствовал я ему. — Просто имеется срочная необходимость подогнать парижские пули к пистолетам!
— Не доверяете французам? — усмехнулся Кинрю.
Я пожал плечами:
— Доверяй, но проверяй, есть такая русская поговорка!
Мира, щелкнув замком, открыла дверь, и мы попали в ее святую святых.
Комната была занавешена пурпурными тяжелыми драпри, в камине пылало пламя, роняя отсветы на черные стены. Мне почему-то подумалось, что адепты тайного знания схожи между собой во всем таком разноликом и недружелюбном мире. Комната Миры, вход в которую всем обитателям этого дома обычно был недоступен, вдруг, показалась мне сродни помещению тайной орденской ложи.
В комнате царил аромат кардамона, эфирных масел и жженых листьев. В центре ее стояла ширма, скрывающая что-то от посторонних и любопытных глаз. В тайну ее, пожалуй, был посвящен только старый Сваруп и Мира.
Потрескивало пламя в камине.
Большая кровать под пологом, напоминающая клине, покрыта была жемчужным бархатом, расшитым серебряными звездами и цветами лотоса. В центре покрывала мерцала загадочная луна. В масонстве она обозначала истину.
Я бросил взгляд на задумчивую Миру и внезапно мне подумалось о том, почему же в Орден не принимают женщин! Пожалуй, Мира могла бы достойнее многих достигнуть вершин Соломоновых премудростей! А впрочем, я вспомнил о ложе опального Грабянки, арестованного и заключенного в крепость. Собиралась в покоях самого цесаревича Константина Павловича; говорят, что на собраниях присутствовали и дамы из общества.
Я кивнул в сторону покрывала и спросил у расстроенной Миры, что собою символизирует сия водяная лилия.
— Ом мани падме хум, — прошептала индианка.
— Не могла бы ты это перевести? — попросил я ее.
И тогда моя черноокая колдунья усмехнулась:
— Яков Андреевич, и у скромной маленькой Миры тоже имеются свои тайные знания!
Настаивать я не стал, но она проговорила:
— Утпала!
— Что? — переспросил я ее.
— Знак, который я посвятила Шиве, — сказала индианка.
Кинрю пугливо озирался по сторонам, до этих пор я и подумать не мог, что его смогут смутить атрибуты индийской прорицательницы.
Сваруп же хмурился все больше и больше, лоб его, изрытый морщинами, пересекла глубокая поперечная складка, свидетельствующая о том, что грозный рок распростер уже над ним свои могучие крылья. Молча вопрошал индиец выцветшими старческими глазами, что в святилище его прекрасной богини позабыли эти наглые европейцы?!
Старый слуга заглянул за ширму, на какое-то время скрылся за ней и вынес оттуда железный ковш, с уже приготовленным и заранее расплавленным свинцом, который дымился под дугообразными сводами Мириного святилища.
Я выложил на стол готовые пули. Сваруп взял несколько из в сухую и сморщенную ладонь, подбросил их вверх, примерился и опустился на колени перед камином.
И мне показалось, что, словно по мановению чуда, я оказался в недавнем прошлом, когда подсмотрел, как с помощью Миры индиец все в том же ковше изготовил мне охранительный оберег.
В ярких отсветах пламени, озарявших темную комнату, Сваруп и отлил мне пули, под шепот встревоженной Миры, серьезной, как никогда.
Когда они остывали, Кинрю обрезал их и, примеривая, перезаряжал пистолеты.
— Вы так и не отказались от своей идеи? — обреченно спросила Мира, когда мы уже вышли из ее комнаты и спустились в гостиную, кивая на черный ящик от Кухенрейтера.
— Разумеется, нет, — спокойно ответил я. — В Елагино меня ждет удача.
— Зачем же тогда вам понадобилось оружие? — спросила индианка.
— Кто знает, кого мы встретим в пути, — покачал головою японец.
— Тогда, — взмолилась взволнованная Мира. — И меня возьмите в дорогу!
— О, нет, сударыня, — возмутился я. — Только этого мне еще не хватало!
— Но, Яков Андреевич, — горячилась индианка, сложив свои руки на груди. — Я могла бы быть вам полезной!
— Даже и не думай об этом! — воскликнул я. — Я не желаю подвергать твою жизнь опасности!
— Опасность я чувствую всем своим существом, — сказала индианка с достоинством прорицательницы. — И я могла бы предупреждать вас о ней.
Я и представить себе не мог, чтобы Мира познакомилась с Лидией.
— Ни в коем случае! — я оставался непреклонен. — В данной ситуации ты будешь меня только обременять, — жестоко добавил я.
— Почему вы обижаете меня? — горько спросила Мира.
— Я пекусь о твоем благополучии, только и всего, — ответил я холодно.
— Но ведь погибло уже несколько человек! — вскричала Мира. — И неизвестно еще, что будет дальше!
— Кстати, — вступил в разговор Кинрю. — Яков Андреевич, вы узнали адрес Созона?
— Узнал, — я кивнул в знак согласия. — И не только…
— Что? — глаза у моего золотого дракона сделались круглыми и широкими. — Вы уже?..
— Нет, — успокоил я его. — Это был не я. Скорее всего, нас опередила графиня Полянская. Неплохо было бы сообщить об этом Кутузову, но Иван Сергеевич покинул Санкт-Петербург, уехал в неизвестном мне направлении.
— О чем это вы? — заволновалась индианка. — Убийца уже наказан?! Он мертв? Тогда почему, — удивлялась она. — Зачем вы едете в это имение?
— Милая Мира, — ответил я. — К сожалению, в некоторые вещи я не могу тебя посвящать. История эта еще не закончилась, но чувствую я, что до финала осталось совсем немного!
— Я очень боюсь! — заявила она. — И думаю, что пробил тот час, когда я должна рассказать вам об Анджане!
— Но ты уже говорила мне, как она погибла, — сказал я в ответ, подошел к окну и задернул штору.
— Я не вдавалась в подробности, — девушка горько улыбнулась. — Нашим отцом был раджа, и он души не чаял в Анджане, — продолжала индианка. — Она была его младшей дочерью. Однажды Анджана решила, что повстречала свою единственную любовь. Я предупреждала ее, что дело добром не кончится, потому что ее возлюбленный действовал тайно и даже не собирался повстречаться с нашим отцом. Сестра объясняла это его бедностью и неродовитостью. Я умоляла ее одуматься, но Анджана решилась все-таки на побег из под родного крова. Я видела в древних таблицах, что за порогом дворца ее ожидают страдания. Но девочка меня не послушалась, ей было всего пятнадцать. Я поклялась не выдавать ее тайны, но взамен просила ее взять с собой и меня. Однако Анджана сказала, что справится с этим делом самостоятельно. Моя бедная девочка и не догадывалась, что ее всего лишь использовали, для того, чтобы шантажировать нашего отца. Как только в этом отпала надобность, ее сразу же отравили.
— Очень печальная история, — ответил я Мире. — Но она только доказывает, что тебе незачем отправляться со мной. Ведь если бы Анджана тебя послушалась, то твой отец навсегда потерял бы сразу двух дочерей.
— Я бы что-нибудь придумала, — воскликнула индианка. — Я бы выручила мою девочку из беды! — запротестовала она.
— Тебе только так кажется, — произнес я задумчиво. — Иногда в этой жизни нам попадаются и более сильные противники, с которыми мы не в состоянии справиться.
— Яков Андреевич, вы всерьез полагаете, что сможете справиться с Полянской? — Мира невольно усмехнулась. — Вы же уже находитесь у нее в плену!
Я открыл было рот, чтобы возразить, но дочь индийского князя перебила меня:
— Я больше не стану с вами спорить, Яков Андреевич, поступайте, как знаете, но не говорите потом, что Мира вас не предупреждала! — с этими словами она покинула нас и поднялась к себе в будуар.
Как ни старался я оставаться равнодушным, но Мирины речи все же заставили меня засомневаться. Однако я не мог ничего поделать, судьба нашего Ордена зависела от того, насколько я сумею справиться с ситуацией, а заодно и со своими чувствами к коварной графине.
— А что все-таки случилось с убийцей? — осведомился Кинрю, как только индианка ушла.
— Графиня Полянская исполнила то, что обещала Елагину, шантажист ее больше не побеспокоит. Ему просто-напросто кто-то сломал пару шейных позвонков.
— Вы полагаете, что это были мальтийцы? — переспросил японец.
— Больше некому, — развел я руками. — Кстати, — я достал из кармана сюртука письмо. — Вот, прочти! — и передал моему золотому дракону послание Виталия Строганова.
— Так, значит, ваши предположения оказались верными, — констатировал Кинрю, возвращая мне прочитанное письмо.
— Выходит, что так, — согласился я.
Спустя около часа вернулся Никифор с посланием от графини.
— Записка от Лидии Львовны Полянской! — провозгласил он, едва появившись на пороге.
— Ну же! — воскликнул я, мне не терпелось увидеть ее своими глазами.
Лакей порылся в карманах и, наконец, все-таки извлек на свет Божий белый конверт. Я почти вырвал его из рук слуги, присел на диван и взялся за чтение. Кинрю же стоял у меня над душой, с волнением ожидая того, что будет дальше. В конце концов, содержанием этого письма в некотором роде решалась его судьба.
Я достал из конверта записку графини. Написана она была на муаровой бумаге с тисненым узором. От нее исходил тот самый аромат восточных духов, вскруживший мне голову в кофейне.
«Любезный Яков Андреевич, — писала графиня. — Вы спрашивает моего позволения взять с вами в поездку Вашего друга и лучшего слугу. Так что же? Могу ли я, нуждающаяся в Вашей защите, иметь что-либо против? Поступайте, как знаете!
Преданная Вам графиня Полянская.
P.S. Жду вас у себя на Большой Мещанской завтра около девяти утра».
— Ну что? — не удержался Кинрю, сверкнув в полумраке глазами, будто дикая кошка.
— Нас можно поздравить, — ответил я. — Лидия Львовна согласна!
— Отправляюсь собирать чемоданы, — обрадовался японец.
Обиженная Мира в этот вечер так и не покинула своей комнаты.
По утру мой заспанный кучер возился с упряжью, Кинрю же таскал чемоданы в старинный дормез, предназначенный для дальних поездок и приспособленный для ночного сна.
Я переживал из-за того, что Мира так и не удосужилась выйти из своей комнаты. Ящик с пистолетами мы с Кинрю уложили в карету в первую очередь.
Наконец, когда мы с ним уже уселись в дормезе, Мира все-таки смилостивилась и появилась на веранде в верхнем суконном платье синего цвета с длинными узкими рукавами, обшитыми белыми блондами. В ушах у нее покачивались изящные сапфировые серьги в виде колокола, а в волосах поблескивали сапфиры на шпильках.
Я вышел из дормеза и подошел к индианке.
— Я прощен? — осведомился я у нее.
— О! Яков Андреевич! — воскликнула Мира. — Вам не за что просить у меня прощения, — улыбнулась она. — Мне жаль только, что вы так и остались глухи к моим мольбам! Но я умоляю лишь об одном — будьте хотя бы по возможности осторожны!
Я обнял ее и пообещал, что сделаю все, что только будет в моих силах, чтобы вернуться домой живым и невредимым.
Я захлопнул за собой дверцу кареты, и мы тронулись в путь. На Большой Мещанской нас уже ждали. Не успел я постучаться в ворота, как дверь мне открыла все та же, знакомая мне уже кухарка.
— Милости просим, — сказала она. — Яков Андреевич?
Я утвердительно кивнул головой.
— Барыня вас уже ожидают, — сообщила она и быстрыми шагами направилась в сторону крыльца, так что я едва поспевал за нею.
Отперев дверь, кухарка пропустила меня вперед в тесную и неприбранную прихожую. Я растерялся было, куда же мне следовать дальше, как женщина тут же сообразила, что допустила небольшую оплошность и указала на дверь за бархатным занавесом.
Я постучал и разобрал за ней легкие, едва различимые для слуха шаги.
Занавес дрогнул, и дверь приоткрылась.
— Яков Андреевич? — услышал я нежный знакомый голос. — Входите скорее! — велела мне графиня Полянская.
Ей не надо было повторять дважды, чтобы я поспешил выполнить ее приказание. Набрав полную грудь воздуха, я шагнул в альков мальтийской принцессы.
Графиня полулежала на канапе, поглаживая огромную белую кошку. На ней было платье с буфами из жемчужно-серого левантина, перехваченное под грудью розовой лентой. В неглубоком, расшитом кружевом, вырезе поблескивали розовые жемчужины. Светлые волосы ее были также перевиты розовым жемчугом и убраны в высокую греческую прическу.
— Bonjour, — поздоровался я с графиней Лидией.
Она слегка склонила прекрасную голову в знак приветствия.
— Присаживайтесь, — велела Полянская, и я примостился на краешек темно-зеленой оттоманки с атласными, расшитыми золотом, подушками. — Ну и где же ваш слуга? — осведоми— лась она.
— Дожидается нас в дормезе, — ответил я, окинув красноречивым взглядом ее божественную фигуру. По выражению ее лица я понял, что графиня вполне догадалась о значении этого взгляда.
— Но я думала, — проговорила она немного растерянно, — Что мы отправимся в путь в моем собственном экипаже!
— О! — я махнул рукой. — Но моя карета приспособлена именно для таких переездов, и я умоляю вас принять мое приглашение.
— Но мне ничего другого и не остается, — развела руками графиня, подарив мне одну из своих самых очаровательных улыбок. Что-то подсказывало мне, что добром все это не кончится, но тем не менее я продолжал играть свою роль, постепенно все более вживаясь в избранный мною образ.
— Вы прекрасны, как фея, — заверил я ее.
— Вы так галантны, — графиня смущенно опустила глаза.
— На вас больше никто не покушался? — спросил я ее встревоженно. — Я почти не спал эту ночь, переживая за вас. Мне даже приснилось, что вас похитили!
— Ну что вы, Яков Андреевич, Бог с вами! — всплеснула она руками. — По счастию, мои недоброжелатели наконец-то оставили меня в покое.
— А ваш ночной посетитель? — не унимался я. — Вы расспросили свою прислугу?
— Конечно, — сказала Лидия Львовна, согнав с колен ленивую кошку. — Но Семен с Авдотьей утверждают в два голоса, что ничего не знают об этом, — добавила она.
Я мысленно усмехнулся в ответ на ее слова, но сделал вид, что поверил.
— Семен! — крикнула она своего лакея. Я осмотрелся по сторонам и нигде не заметил шнурка от сонетки.
Через несколько минут в дверном проеме появилась курчавая голова:
— Чего изволите? — осведомился он.
— Снеси мои вещи в дормез к господину Кольцову, — приказала Полянская.
— А кучеру вашему что передать? — сурово поинтересовался Семен. — Чтобы лошадей распрягал? Вы же уже велели свой экипаж закладывать!
— Это не твое дело! — нервно проговорила графиня. — Делай, как я сказала!
— Воля ваша, — вздохнул Семен и закрыл за собою дверь.
Графиня привстала с канапе, оправила шуршащее платье и бросила русалочий взгляд в каминное зеркало.
— Пора, — сказала она, облачившись в короткий мышиный спенсер на шелковистой ярко-малиновой подкладке. Небрежным движением руки графиня Лидия спрятала свои прекрасные волосы под серебристой бархатной шляпой на шелку, богато отделанной парижскими лентами и перьями.
— Пора, — согласился я и вышел из комнаты. Лидия Львовна Полянская последовала за мной.
Я помог открыть графине дверцу кареты.
— Прошу, — поклонился я, а Кинрю подал ей руку.
Лидия Львовна вздрогнула:
— Кто это? — испуганно спросила она.
— Юкио Хацуми, — представил я графине Полянской своего золотого дракона. — Мой старый друг и преданный слуга.
— Так вы о нем писали в своей записке? — изумилась она. — Ah, que c'est amusent! — воскликнула графиня, как только оправилась от неожиданности.
Кинрю прекрасно понял, потому как никогда не нуждался в переводчиках, что сказала Лидия Львовна, но, вопреки тому, что японец не нашел в этом ничего забавного, он так ничем и не выдал даме, что прекрасно говорит по-французски.
Тактика его была мне знакома, именно таким образом было гораздо легче узнать массу всего нового и интересного. При человеке, который не понимает ни слова, собеседники во все времена чувствовали себя свободнее и иногда поверяли друг другу даже сокровенные тайны.
Возница стегнул лошадей, и карета тронулась с места. Кинрю разложил на сидении свою шахматную доску. Почему-то на этот раз он не взял с собой свою легендарную вай ки.
— Вы играете в шахматы? — обратилась к нему Полянская.
Японец кивнул.
— Разрешите составить вам компанию, — попросила она.
Кинрю передвинул на ее стороны все белые фигуры. Через час Лидия Львовна объявила мат моему дракону.
— Не может быть! — растерянно воскликнул японец, а мне стало очень тревожно за судьбу нашего нелегкого предприятия.
Графиня заулыбалась.
— Мой жених научил меня играть в эту игру, — объяснила она свое везение.
— Он великий математик? — с интересом осведомился Кинрю.
— Нет, — возразила ему Полянская. — Он — великий человек!
С этим трудно было поспорить, вряд ли мальтийцы выбрали бы себе в бальи личность заурядную и ничем непримечательную.
— Расскажите о нем, — попросил Кинрю.
Графиня было открыла рот для того, чтобы поведать о любимом человеке, но неожиданно передумала.
— Сами увидите, — только и сказала она.
— А что из себя представляет ваше имение? — подключился я к разговору.
— Мое? — удивилась графиня, но мгновенно сориентировалась, припомнив, что скоро выходит замуж за его обладателя. — Ну, конечно же, — сказала она. — Мое будущее имение, — поправила меня Лидия Львовна. — Это нечто невероятное, Анатоль человек с фантазией! — восхищенно произнесла она. — Я полагаю, что вам это путешествие надолго запомнится, — усмехнулась русалка, и мне ее слова показались зловещими.
К родовому имению Анатолия Дмитриевича Елагина мы подъехали около часа дня. Я прильнул к каретному окошку, чтобы рассмотреть его во всех подробностях. Как и следовало ожидать, по дороге на жизнь и честь молодой графини никто не покушался.
— Полагаю, — заметил я, что ваши преследователи наконец-то оставили вас в покое.
— Бог милостив, — сказала графиня Лидия и потянулась за ридикюлем. Достала из него круглое зеркальце и принялась прихорашиваться.
— По жениху соскучились? — поинтересовался Кинрю.
— Конечно, — вздохнула графиня и бросила на меня короткий испытующий взгляд. Я сделал вид, что ко мне эта реплика нисколечко не относится. Хотя, если говорить откровенно, я должен признать, что меня задели ее слова, вопреки тому, что я тщательнейшим образом боролся со своими личными чувствами.
Мы выехали на главную аллею регулярного парка, миновали небольшую часовню и оказались у огромного трехэтажного дворца с ротондой, украшенной вытянутыми ионическими колоннами.
Аллея вся сплошь была усеяна опавшими пожелтевшими листьями, мраморные скульптуры казались унылыми на глянцевом фоне осеннего неба, которое с самого утра грозило разразиться дождем.
На веранде, к которой прилегала ротонда, украшенная декоративными решетками, появился и сам хозяин имения в сопровождении целой свиты.
— Анатолий Дмитриевич, — шепнула мне на ухо Полянская.
— Mais c'est un palais! — восхищенно воскликнул я.
— Вы еще не видели самого главного! — с гордостью сказала графиня. Я не мог с этим не согласиться, потому как баварская переписка представляла для меня гораздо больший интерес, чем это архитектурное сооружение.
— Кто эти люди? — спросил у нее Кинрю.
— Елагинская свита, — повела плечами графиня Лидия Львовна.
— В каком смысле? — заинтересовался я.
— Анатолий Дмитриевич — оригинал, — ответила Полянская. — У него здесь нечто наподобие императорского двора, — объяснила она. — А все эти люди — его свита! Он нанимает за плату обедневших дворян и предлагает им дворцовые должности. У него даже церемонимейстер имеется.
— Лихо, — присвистнул я. — А вы, сударыня, займете в этом царстве место императрицы?!
— Как знать? — усмехнулась графиня. — Человек, как говорится, предполагает, а Бог располагает!
Собрание закончилось, и кровельщик незамеченным вынес эти письма из ложи. Я не знал, что мне и думать. В голову мою так и лезли крамольные мысли. На следующий день от одного из братьев я узнал, что пропала компрометирующая переписка. Еще через несколько дней я заметил Гушкова в обществе некой графини Полянской, состоящей, по слухам, в любовной связи с мальтийским бальи. Что-то подсказывает мне, что здесь пахнет предательством, но я связан клятвой. И еще мне кажется, что Гушков не преминет свалить всю вину на меня, если только возникнут в его отношении хотя бы малейшие подозрения. Тем более что я связан по рукам и ногам своими долгами.
Сомневаюсь, стоит ли обращаться к капитулу или орденскому совету, а потому рискну разобраться в этом вопросе самостоятельно.
С глубоким почтением, Строганов».
Я спрятал письмо в карман сюртука.
И что же ты раньше молчал, глупый мальчишка? Возмущаясь подобным образом, я подошел к окну, из которого и увидел трех полицейских, которые объяснялись со швейцаром с метлой. Я перевел свой взгляд на покойника, который продолжал коченеть на кресле.
Но кто же вызвал полицию? Неужели Полянская?
Я допускал, что, если графиня догадалась о моей принадлежности к ордену «Золотого скипетра», то она могла бы, пожалуй, предположить, что я попытаюсь-таки найти Алавиона! Кстати, ей могли доложить об этом ее многочисленные агенты.
Графиня Лидия без труда устранила бы меня в том случае, если бы я был застигнут полицией прямо на месте преступления. Тогда бы меня и в Елагино тащить с собой не пришлось бы!
На лестнице послышались тяжелые шаркающие шаги, мне не осталось ничего другого, как вылезти из окна и спуститься по дереву тем же путем, что проделал убийца брата Алавиона. И я еще Бога благодарил, что не удосужился назваться швейцару своим подлинным именем, потому как у меня не было ни времени, ни желания обращаться к столичному обер-полицмейстеру.
Я вернулся домой готовиться к поездке.
— Яков Андреевич! Где вы были? — всплеснула руками Мира, оглядев меня с головы до ног. Вид у меня и в самом деле был ужасно непрезентабельный, повсюду к одежде прилипли какие-то маленькие веточки, сюртук помялся, а ворот рубашки и вовсе разошелся по швам.
— Спасался от правосудия, — ответил я откровенно, от— ряхивая брюки. — Кстати, а где Сваруп?
— А он-то вам еще зачем понадобился? — насторожилась индианка.
— Пули лить, — честно признался я. — С пантаклями-то он вон как славно управляется, а я тут недавно пару пистолетов приобрел от Кухенрейтера. В дороге-то пригодятся.
При этих словах Мира снова изменилась в лице, но в этот раз промолчала.
— А обо мне-то вы не забыли? — в гостиной появился Кинрю, готовый пойти в атаку.
— Как можно?! — я усмехнулся.
— Так я с вами еду? — осведомился он у меня.
— Никифор! — позвал я лакея. — Съезди-ка на Большую Мещанскую и передай госпоже Полянской вот эту записку! — я быстренько набросал ее на листке бумаги.
— Сейчас сделаем, — ответил Никифор и отправился разыскивать кучера.
— Так вы еще не говорили с Полянской? — обиделся золотой дракон. — Почему-то я догадывался об этом.
— Кинрю, — обратилась к японцу Мира. — Эта ваша Полянская похожа на сирену?
А я-то уже грешным делом подумал, что она выкинула это из головы!
— Пожалуй, — неуверенно пожал плечами Кинрю. — Скорее на ангела.
Мира вздохнула, но промолчала и в этот раз.
Я вытащил из шкафа ящичек с пистолетами и выложил их на стол. Потом взял в руки один из них и погладил по полированной поверхности.
Индианка сморщила нос и отвернулась.
— Сваруп! — позвала она, видимо, вспомнив о моей просьбе. Но индиец, кажется, ее не услышал. Я подозревал, что старый шельмец намеренно пропустил ее возглас мимо ушей, потому как не хотел лишний раз встречаться со мною. — Сваруп! — повторила Мира нетерпеливее и что-то прибавила громче на своем языке. Однако ответа по-прежнему не последовало. Тогда индианка сделала мне знак подождать и поднялась на второй этаж, в свою «комнату демонов», где обычно коротал свои дни нелюдимый Сваруп. Из комнаты стали доноситься звонкие голоса, которые, как показалось мне, о чем-то ожесточенно спорили.
— Схватились не на шутку, — невозмутимо прокомментировал Кинрю. — По-моему, старый колдун ее к вам ревнует, — добавил японец.
Я развел руками, выражая тем самым свое бессилие что-либо изменить.
Спустя около получаса в гостиной снова возникла Мира в шелковом лазоревом сари, следом за ней семенил сутулый Сваруп.
— Что за пули? — осведомился он, грозно нахмурив брови.
Я указал ему на оружие.
— Идемте за мной, — ответил индиец, немного коверкая слова. И мы, следом за ним, вместе с Кинрю и Мирой поднялись по широкой лестнице на второй этаж и свернули по коридору налево.
— Не люблю я эти чудеса, — скептически проговорил японец.
— Никаких чудес, — ответствовал я ему. — Просто имеется срочная необходимость подогнать парижские пули к пистолетам!
— Не доверяете французам? — усмехнулся Кинрю.
Я пожал плечами:
— Доверяй, но проверяй, есть такая русская поговорка!
Мира, щелкнув замком, открыла дверь, и мы попали в ее святую святых.
Комната была занавешена пурпурными тяжелыми драпри, в камине пылало пламя, роняя отсветы на черные стены. Мне почему-то подумалось, что адепты тайного знания схожи между собой во всем таком разноликом и недружелюбном мире. Комната Миры, вход в которую всем обитателям этого дома обычно был недоступен, вдруг, показалась мне сродни помещению тайной орденской ложи.
В комнате царил аромат кардамона, эфирных масел и жженых листьев. В центре ее стояла ширма, скрывающая что-то от посторонних и любопытных глаз. В тайну ее, пожалуй, был посвящен только старый Сваруп и Мира.
Потрескивало пламя в камине.
Большая кровать под пологом, напоминающая клине, покрыта была жемчужным бархатом, расшитым серебряными звездами и цветами лотоса. В центре покрывала мерцала загадочная луна. В масонстве она обозначала истину.
Я бросил взгляд на задумчивую Миру и внезапно мне подумалось о том, почему же в Орден не принимают женщин! Пожалуй, Мира могла бы достойнее многих достигнуть вершин Соломоновых премудростей! А впрочем, я вспомнил о ложе опального Грабянки, арестованного и заключенного в крепость. Собиралась в покоях самого цесаревича Константина Павловича; говорят, что на собраниях присутствовали и дамы из общества.
Я кивнул в сторону покрывала и спросил у расстроенной Миры, что собою символизирует сия водяная лилия.
— Ом мани падме хум, — прошептала индианка.
— Не могла бы ты это перевести? — попросил я ее.
И тогда моя черноокая колдунья усмехнулась:
— Яков Андреевич, и у скромной маленькой Миры тоже имеются свои тайные знания!
Настаивать я не стал, но она проговорила:
— Утпала!
— Что? — переспросил я ее.
— Знак, который я посвятила Шиве, — сказала индианка.
Кинрю пугливо озирался по сторонам, до этих пор я и подумать не мог, что его смогут смутить атрибуты индийской прорицательницы.
Сваруп же хмурился все больше и больше, лоб его, изрытый морщинами, пересекла глубокая поперечная складка, свидетельствующая о том, что грозный рок распростер уже над ним свои могучие крылья. Молча вопрошал индиец выцветшими старческими глазами, что в святилище его прекрасной богини позабыли эти наглые европейцы?!
Старый слуга заглянул за ширму, на какое-то время скрылся за ней и вынес оттуда железный ковш, с уже приготовленным и заранее расплавленным свинцом, который дымился под дугообразными сводами Мириного святилища.
Я выложил на стол готовые пули. Сваруп взял несколько из в сухую и сморщенную ладонь, подбросил их вверх, примерился и опустился на колени перед камином.
И мне показалось, что, словно по мановению чуда, я оказался в недавнем прошлом, когда подсмотрел, как с помощью Миры индиец все в том же ковше изготовил мне охранительный оберег.
В ярких отсветах пламени, озарявших темную комнату, Сваруп и отлил мне пули, под шепот встревоженной Миры, серьезной, как никогда.
Когда они остывали, Кинрю обрезал их и, примеривая, перезаряжал пистолеты.
— Вы так и не отказались от своей идеи? — обреченно спросила Мира, когда мы уже вышли из ее комнаты и спустились в гостиную, кивая на черный ящик от Кухенрейтера.
— Разумеется, нет, — спокойно ответил я. — В Елагино меня ждет удача.
— Зачем же тогда вам понадобилось оружие? — спросила индианка.
— Кто знает, кого мы встретим в пути, — покачал головою японец.
— Тогда, — взмолилась взволнованная Мира. — И меня возьмите в дорогу!
— О, нет, сударыня, — возмутился я. — Только этого мне еще не хватало!
— Но, Яков Андреевич, — горячилась индианка, сложив свои руки на груди. — Я могла бы быть вам полезной!
— Даже и не думай об этом! — воскликнул я. — Я не желаю подвергать твою жизнь опасности!
— Опасность я чувствую всем своим существом, — сказала индианка с достоинством прорицательницы. — И я могла бы предупреждать вас о ней.
Я и представить себе не мог, чтобы Мира познакомилась с Лидией.
— Ни в коем случае! — я оставался непреклонен. — В данной ситуации ты будешь меня только обременять, — жестоко добавил я.
— Почему вы обижаете меня? — горько спросила Мира.
— Я пекусь о твоем благополучии, только и всего, — ответил я холодно.
— Но ведь погибло уже несколько человек! — вскричала Мира. — И неизвестно еще, что будет дальше!
— Кстати, — вступил в разговор Кинрю. — Яков Андреевич, вы узнали адрес Созона?
— Узнал, — я кивнул в знак согласия. — И не только…
— Что? — глаза у моего золотого дракона сделались круглыми и широкими. — Вы уже?..
— Нет, — успокоил я его. — Это был не я. Скорее всего, нас опередила графиня Полянская. Неплохо было бы сообщить об этом Кутузову, но Иван Сергеевич покинул Санкт-Петербург, уехал в неизвестном мне направлении.
— О чем это вы? — заволновалась индианка. — Убийца уже наказан?! Он мертв? Тогда почему, — удивлялась она. — Зачем вы едете в это имение?
— Милая Мира, — ответил я. — К сожалению, в некоторые вещи я не могу тебя посвящать. История эта еще не закончилась, но чувствую я, что до финала осталось совсем немного!
— Я очень боюсь! — заявила она. — И думаю, что пробил тот час, когда я должна рассказать вам об Анджане!
— Но ты уже говорила мне, как она погибла, — сказал я в ответ, подошел к окну и задернул штору.
— Я не вдавалась в подробности, — девушка горько улыбнулась. — Нашим отцом был раджа, и он души не чаял в Анджане, — продолжала индианка. — Она была его младшей дочерью. Однажды Анджана решила, что повстречала свою единственную любовь. Я предупреждала ее, что дело добром не кончится, потому что ее возлюбленный действовал тайно и даже не собирался повстречаться с нашим отцом. Сестра объясняла это его бедностью и неродовитостью. Я умоляла ее одуматься, но Анджана решилась все-таки на побег из под родного крова. Я видела в древних таблицах, что за порогом дворца ее ожидают страдания. Но девочка меня не послушалась, ей было всего пятнадцать. Я поклялась не выдавать ее тайны, но взамен просила ее взять с собой и меня. Однако Анджана сказала, что справится с этим делом самостоятельно. Моя бедная девочка и не догадывалась, что ее всего лишь использовали, для того, чтобы шантажировать нашего отца. Как только в этом отпала надобность, ее сразу же отравили.
— Очень печальная история, — ответил я Мире. — Но она только доказывает, что тебе незачем отправляться со мной. Ведь если бы Анджана тебя послушалась, то твой отец навсегда потерял бы сразу двух дочерей.
— Я бы что-нибудь придумала, — воскликнула индианка. — Я бы выручила мою девочку из беды! — запротестовала она.
— Тебе только так кажется, — произнес я задумчиво. — Иногда в этой жизни нам попадаются и более сильные противники, с которыми мы не в состоянии справиться.
— Яков Андреевич, вы всерьез полагаете, что сможете справиться с Полянской? — Мира невольно усмехнулась. — Вы же уже находитесь у нее в плену!
Я открыл было рот, чтобы возразить, но дочь индийского князя перебила меня:
— Я больше не стану с вами спорить, Яков Андреевич, поступайте, как знаете, но не говорите потом, что Мира вас не предупреждала! — с этими словами она покинула нас и поднялась к себе в будуар.
Как ни старался я оставаться равнодушным, но Мирины речи все же заставили меня засомневаться. Однако я не мог ничего поделать, судьба нашего Ордена зависела от того, насколько я сумею справиться с ситуацией, а заодно и со своими чувствами к коварной графине.
— А что все-таки случилось с убийцей? — осведомился Кинрю, как только индианка ушла.
— Графиня Полянская исполнила то, что обещала Елагину, шантажист ее больше не побеспокоит. Ему просто-напросто кто-то сломал пару шейных позвонков.
— Вы полагаете, что это были мальтийцы? — переспросил японец.
— Больше некому, — развел я руками. — Кстати, — я достал из кармана сюртука письмо. — Вот, прочти! — и передал моему золотому дракону послание Виталия Строганова.
— Так, значит, ваши предположения оказались верными, — констатировал Кинрю, возвращая мне прочитанное письмо.
— Выходит, что так, — согласился я.
Спустя около часа вернулся Никифор с посланием от графини.
— Записка от Лидии Львовны Полянской! — провозгласил он, едва появившись на пороге.
— Ну же! — воскликнул я, мне не терпелось увидеть ее своими глазами.
Лакей порылся в карманах и, наконец, все-таки извлек на свет Божий белый конверт. Я почти вырвал его из рук слуги, присел на диван и взялся за чтение. Кинрю же стоял у меня над душой, с волнением ожидая того, что будет дальше. В конце концов, содержанием этого письма в некотором роде решалась его судьба.
Я достал из конверта записку графини. Написана она была на муаровой бумаге с тисненым узором. От нее исходил тот самый аромат восточных духов, вскруживший мне голову в кофейне.
«Любезный Яков Андреевич, — писала графиня. — Вы спрашивает моего позволения взять с вами в поездку Вашего друга и лучшего слугу. Так что же? Могу ли я, нуждающаяся в Вашей защите, иметь что-либо против? Поступайте, как знаете!
Преданная Вам графиня Полянская.
P.S. Жду вас у себя на Большой Мещанской завтра около девяти утра».
— Ну что? — не удержался Кинрю, сверкнув в полумраке глазами, будто дикая кошка.
— Нас можно поздравить, — ответил я. — Лидия Львовна согласна!
— Отправляюсь собирать чемоданы, — обрадовался японец.
Обиженная Мира в этот вечер так и не покинула своей комнаты.
По утру мой заспанный кучер возился с упряжью, Кинрю же таскал чемоданы в старинный дормез, предназначенный для дальних поездок и приспособленный для ночного сна.
Я переживал из-за того, что Мира так и не удосужилась выйти из своей комнаты. Ящик с пистолетами мы с Кинрю уложили в карету в первую очередь.
Наконец, когда мы с ним уже уселись в дормезе, Мира все-таки смилостивилась и появилась на веранде в верхнем суконном платье синего цвета с длинными узкими рукавами, обшитыми белыми блондами. В ушах у нее покачивались изящные сапфировые серьги в виде колокола, а в волосах поблескивали сапфиры на шпильках.
Я вышел из дормеза и подошел к индианке.
— Я прощен? — осведомился я у нее.
— О! Яков Андреевич! — воскликнула Мира. — Вам не за что просить у меня прощения, — улыбнулась она. — Мне жаль только, что вы так и остались глухи к моим мольбам! Но я умоляю лишь об одном — будьте хотя бы по возможности осторожны!
Я обнял ее и пообещал, что сделаю все, что только будет в моих силах, чтобы вернуться домой живым и невредимым.
Я захлопнул за собой дверцу кареты, и мы тронулись в путь. На Большой Мещанской нас уже ждали. Не успел я постучаться в ворота, как дверь мне открыла все та же, знакомая мне уже кухарка.
— Милости просим, — сказала она. — Яков Андреевич?
Я утвердительно кивнул головой.
— Барыня вас уже ожидают, — сообщила она и быстрыми шагами направилась в сторону крыльца, так что я едва поспевал за нею.
Отперев дверь, кухарка пропустила меня вперед в тесную и неприбранную прихожую. Я растерялся было, куда же мне следовать дальше, как женщина тут же сообразила, что допустила небольшую оплошность и указала на дверь за бархатным занавесом.
Я постучал и разобрал за ней легкие, едва различимые для слуха шаги.
Занавес дрогнул, и дверь приоткрылась.
— Яков Андреевич? — услышал я нежный знакомый голос. — Входите скорее! — велела мне графиня Полянская.
Ей не надо было повторять дважды, чтобы я поспешил выполнить ее приказание. Набрав полную грудь воздуха, я шагнул в альков мальтийской принцессы.
Графиня полулежала на канапе, поглаживая огромную белую кошку. На ней было платье с буфами из жемчужно-серого левантина, перехваченное под грудью розовой лентой. В неглубоком, расшитом кружевом, вырезе поблескивали розовые жемчужины. Светлые волосы ее были также перевиты розовым жемчугом и убраны в высокую греческую прическу.
— Bonjour, — поздоровался я с графиней Лидией.
Она слегка склонила прекрасную голову в знак приветствия.
— Присаживайтесь, — велела Полянская, и я примостился на краешек темно-зеленой оттоманки с атласными, расшитыми золотом, подушками. — Ну и где же ваш слуга? — осведоми— лась она.
— Дожидается нас в дормезе, — ответил я, окинув красноречивым взглядом ее божественную фигуру. По выражению ее лица я понял, что графиня вполне догадалась о значении этого взгляда.
— Но я думала, — проговорила она немного растерянно, — Что мы отправимся в путь в моем собственном экипаже!
— О! — я махнул рукой. — Но моя карета приспособлена именно для таких переездов, и я умоляю вас принять мое приглашение.
— Но мне ничего другого и не остается, — развела руками графиня, подарив мне одну из своих самых очаровательных улыбок. Что-то подсказывало мне, что добром все это не кончится, но тем не менее я продолжал играть свою роль, постепенно все более вживаясь в избранный мною образ.
— Вы прекрасны, как фея, — заверил я ее.
— Вы так галантны, — графиня смущенно опустила глаза.
— На вас больше никто не покушался? — спросил я ее встревоженно. — Я почти не спал эту ночь, переживая за вас. Мне даже приснилось, что вас похитили!
— Ну что вы, Яков Андреевич, Бог с вами! — всплеснула она руками. — По счастию, мои недоброжелатели наконец-то оставили меня в покое.
— А ваш ночной посетитель? — не унимался я. — Вы расспросили свою прислугу?
— Конечно, — сказала Лидия Львовна, согнав с колен ленивую кошку. — Но Семен с Авдотьей утверждают в два голоса, что ничего не знают об этом, — добавила она.
Я мысленно усмехнулся в ответ на ее слова, но сделал вид, что поверил.
— Семен! — крикнула она своего лакея. Я осмотрелся по сторонам и нигде не заметил шнурка от сонетки.
Через несколько минут в дверном проеме появилась курчавая голова:
— Чего изволите? — осведомился он.
— Снеси мои вещи в дормез к господину Кольцову, — приказала Полянская.
— А кучеру вашему что передать? — сурово поинтересовался Семен. — Чтобы лошадей распрягал? Вы же уже велели свой экипаж закладывать!
— Это не твое дело! — нервно проговорила графиня. — Делай, как я сказала!
— Воля ваша, — вздохнул Семен и закрыл за собою дверь.
Графиня привстала с канапе, оправила шуршащее платье и бросила русалочий взгляд в каминное зеркало.
— Пора, — сказала она, облачившись в короткий мышиный спенсер на шелковистой ярко-малиновой подкладке. Небрежным движением руки графиня Лидия спрятала свои прекрасные волосы под серебристой бархатной шляпой на шелку, богато отделанной парижскими лентами и перьями.
— Пора, — согласился я и вышел из комнаты. Лидия Львовна Полянская последовала за мной.
Я помог открыть графине дверцу кареты.
— Прошу, — поклонился я, а Кинрю подал ей руку.
Лидия Львовна вздрогнула:
— Кто это? — испуганно спросила она.
— Юкио Хацуми, — представил я графине Полянской своего золотого дракона. — Мой старый друг и преданный слуга.
— Так вы о нем писали в своей записке? — изумилась она. — Ah, que c'est amusent! — воскликнула графиня, как только оправилась от неожиданности.
Кинрю прекрасно понял, потому как никогда не нуждался в переводчиках, что сказала Лидия Львовна, но, вопреки тому, что японец не нашел в этом ничего забавного, он так ничем и не выдал даме, что прекрасно говорит по-французски.
Тактика его была мне знакома, именно таким образом было гораздо легче узнать массу всего нового и интересного. При человеке, который не понимает ни слова, собеседники во все времена чувствовали себя свободнее и иногда поверяли друг другу даже сокровенные тайны.
Возница стегнул лошадей, и карета тронулась с места. Кинрю разложил на сидении свою шахматную доску. Почему-то на этот раз он не взял с собой свою легендарную вай ки.
— Вы играете в шахматы? — обратилась к нему Полянская.
Японец кивнул.
— Разрешите составить вам компанию, — попросила она.
Кинрю передвинул на ее стороны все белые фигуры. Через час Лидия Львовна объявила мат моему дракону.
— Не может быть! — растерянно воскликнул японец, а мне стало очень тревожно за судьбу нашего нелегкого предприятия.
Графиня заулыбалась.
— Мой жених научил меня играть в эту игру, — объяснила она свое везение.
— Он великий математик? — с интересом осведомился Кинрю.
— Нет, — возразила ему Полянская. — Он — великий человек!
С этим трудно было поспорить, вряд ли мальтийцы выбрали бы себе в бальи личность заурядную и ничем непримечательную.
— Расскажите о нем, — попросил Кинрю.
Графиня было открыла рот для того, чтобы поведать о любимом человеке, но неожиданно передумала.
— Сами увидите, — только и сказала она.
— А что из себя представляет ваше имение? — подключился я к разговору.
— Мое? — удивилась графиня, но мгновенно сориентировалась, припомнив, что скоро выходит замуж за его обладателя. — Ну, конечно же, — сказала она. — Мое будущее имение, — поправила меня Лидия Львовна. — Это нечто невероятное, Анатоль человек с фантазией! — восхищенно произнесла она. — Я полагаю, что вам это путешествие надолго запомнится, — усмехнулась русалка, и мне ее слова показались зловещими.
К родовому имению Анатолия Дмитриевича Елагина мы подъехали около часа дня. Я прильнул к каретному окошку, чтобы рассмотреть его во всех подробностях. Как и следовало ожидать, по дороге на жизнь и честь молодой графини никто не покушался.
— Полагаю, — заметил я, что ваши преследователи наконец-то оставили вас в покое.
— Бог милостив, — сказала графиня Лидия и потянулась за ридикюлем. Достала из него круглое зеркальце и принялась прихорашиваться.
— По жениху соскучились? — поинтересовался Кинрю.
— Конечно, — вздохнула графиня и бросила на меня короткий испытующий взгляд. Я сделал вид, что ко мне эта реплика нисколечко не относится. Хотя, если говорить откровенно, я должен признать, что меня задели ее слова, вопреки тому, что я тщательнейшим образом боролся со своими личными чувствами.
Мы выехали на главную аллею регулярного парка, миновали небольшую часовню и оказались у огромного трехэтажного дворца с ротондой, украшенной вытянутыми ионическими колоннами.
Аллея вся сплошь была усеяна опавшими пожелтевшими листьями, мраморные скульптуры казались унылыми на глянцевом фоне осеннего неба, которое с самого утра грозило разразиться дождем.
На веранде, к которой прилегала ротонда, украшенная декоративными решетками, появился и сам хозяин имения в сопровождении целой свиты.
— Анатолий Дмитриевич, — шепнула мне на ухо Полянская.
— Mais c'est un palais! — восхищенно воскликнул я.
— Вы еще не видели самого главного! — с гордостью сказала графиня. Я не мог с этим не согласиться, потому как баварская переписка представляла для меня гораздо больший интерес, чем это архитектурное сооружение.
— Кто эти люди? — спросил у нее Кинрю.
— Елагинская свита, — повела плечами графиня Лидия Львовна.
— В каком смысле? — заинтересовался я.
— Анатолий Дмитриевич — оригинал, — ответила Полянская. — У него здесь нечто наподобие императорского двора, — объяснила она. — А все эти люди — его свита! Он нанимает за плату обедневших дворян и предлагает им дворцовые должности. У него даже церемонимейстер имеется.
— Лихо, — присвистнул я. — А вы, сударыня, займете в этом царстве место императрицы?!
— Как знать? — усмехнулась графиня. — Человек, как говорится, предполагает, а Бог располагает!