Страница:
– Вот, Попов, познакомьтесь: корреспондент фронтовой газеты, – представил Рогозин летчику молодого смуглого лейтенанта, стоявшего у стола с блокнотом в руках. – А это, – показал он на Попова, – Герой Советского Союза старший лейтенант Попов.
Корреспондент и летчик пожали друг другу руки. Попов угрюмо молчал.
– У нас теперь четыре Героя. Три еще в воздухе. Сейчас прилетят, – продолжал Рогозин прерванный рассказ.
– Нет, товарищ капитан! – дрогнув в лице, резко произнес Попов. – Героев пять. Только… пятый не вернется. Он погиб, там… на просеке… Аверин…
Офицеры молча встали, склонив головы.
Черенок стоял у окна купе, припав лицом к стеклу, и смотрел на приближавшийся город. Он ехал в Москву впервые. Несколько дней тому назад его вызвал к себе командир дивизии Гарин. За образцовое выполнение боевых заданий и сохранение людей эскадрильи генерал дал Черенку тридцатисуточный отпуск. На фронте за подобные дела давались обычно другие поощрения, и неизвестно, кто подсказал Гарину отпустить его в Москву. Черенок был почему-то уверен, что это сделал Грабов, и за это чувствовал к нему безмерную благодарность. Город приближался. Спутники – «пушкари», с которыми он ехал от Минска, начали собираться, укладывать чемоданы. Обращаясь к Черенку, один из них, подполковник, сказал:
– Ну, старший лейтенант, подъезжаем к матушке… Если не разыщешь своих знакомых, приходи ко мне без стеснения. По-фронтовому… Места хватит. Адрес не забыл?
– Спасибо, товарищ подполковник, не забыл, – поблагодарил летчик.
– То-то же… Новый год в Москве надо встречать по-московски. В общем заходи.
Колеса застучали громче. Вагон качнуло на стрелках. Черенок надел свою новую шинель, взял в руки чемодан и первым вышел на площадку. Через пять минут он стоял уже на большой привокзальной площади. Мысль о встрече с Галиной волновала его. Он представлял себе ее радость, удивление, когда он войдет к ней в комнату под самый Новый год. Ведь его приезд будет так неожидан. Он нарочно не писал ей об этом.
По площади сновали машины, спешили люди, Нагруженные пакетами, бутылками, хлебом, полученным в магазине по карточкам. Лица их были озабоченными, усталыми.
Из писем девушки летчик знал, что она живет у своей тетки, на улице Нижней, в доме пять дробь девять, недалеко от Белорусского вокзала.
Он пересек площадь и, подойдя к милиционеру, спросил, как ему попасть на эту улицу. Милиционер заученным движением руки указал вдоль широкой улицы:
– Пройдите квартал прямо и – налево.
Черенок поблагодарил. Пройдя квартал, он остановился на углу и то ли от волнения, то ли оттого, что рассеянно слушал постового, свернул не налево, а направо и попал на какую-то темную улицу. С одной стороны ее тянулся высокий забор, с другой – жилые дома. Некоторое время бодро шагал вдоль забора. Замеченный им в начале улицы номер дома оказался трехзначным, и Черенок понял, что до дома Галины идти неблизко. Он взглянул на ручные часы – было девять. Впереди показалась женщина в стеганке, закутанная в платок. В одной руке она несла вязанку сухих щепок, в другой маленькую елочку и в то же время прижимала локтем к боку небольшой сверток. За ней, немного позади, спотыкаясь вышагивал малыш с бидоном в руке и сквозь слезы плаксиво говорил:
– Я тебя просил, просил, а ты не купила… У Коли самолетиков целых два, а у меня ни одного.
– Подожди, сынок, папа наш с дедом-морозом все тебе пришлет. Вот придем домой, нарядим елочку, и ты увидишь. Я тебе картошки пожарю. Хочешь картошки?
Мальчик, то и дело перекладывая бидон из руки в руку, сопел. Черенок, поравнявшись с женщиной, спросил ее, как найти Нижнюю улицу.
– Нижнюю Масловку, бы хотите сказать? – останавливаясь спросила женщина.
Летчик пожал плечами.
– Вроде не Масловка, – сказал он. – Не знаю.
– Если Нижняя Масловка, то это совсем рядом. Пойдемте, я туда как раз иду… – предложила женщина и свернула в переулок.
Черенок нагнулся к мальчику, взял у него бидон, пахнущий керосином.
– Замерз, мужичок? – засмеявшись, ласково спросил он.
– Не-ет, я мороза не боюсь и фашистов не боюсь, – ответил мальчуган и шмыгнул носом. – Я и Цезаря дяди Семена не боюсь…
– Молодец! – снова засмеялся летчик. – Ты, оказывается, парень смелый. Как тебя зовут?
– Толя, – ответил малыш.
– А папа твой где?
– Папа на фронте, он с фашистами воюет, – серьезно ответил мальчик. – Папа пришлет мне подарок с дедом-морозом. Мама, а дед-мороз скоро придет?
– Скоро, скоро, сынок. Вот кончится война, – ответила женщина, устало вздыхая. – Теперь уже скоро… Наши в Польше, – добавила она, обращаясь больше к своим думам, чем к мальчику.
Вышли на освещенную улицу. Черенок остановился, щелкнул замком чемодана и, достав плитку шоколада, протянул ее малышу.
– Это тебе, Толя, от деда-мороза, – сказал он. – Бери, бери, не бойся.
Мальчик не верил своим глазам.
– Спасибо, – сказал он, беря шоколад, и, радостный, побежал вдогонку матери.
Черенок с л печальной улыбкой посмотрел ему вслед.
Всходила луна. Голубые лучи ее, путаясь в ветках и заиндевелых проводах, обдавали все вокруг сверкающими холодными искрами.
Разыскав нужный дом, летчик остановился, хотел позвонить, но в это время дверь отворилась и на улицу вышел человек в шубе с высоко поднятым воротником. На вопрос, здесь ли живет Галина Пучкова, он, прежде чем ответить, долго кашлял, а потом равнодушно сообщил, что дом этот действительно пятый, но никакой дроби девять нет, а гражданки Пучковой здесь никогда и не было. Он живет в этом доме безвыездно тридцать лет и кому, как не ему, знать своих соседей.
– Попробуйте поискать в Нижне-Масловском переулке, – посоветовал он, – это вот тут, недалеко.
Черенок пошел.
– Первый… третий… седьмой… – читал он номера в переулке. – Хм… А где же пять дробь девять?
Он огляделся. Между домами зиял пустырь с кучей земли и камней, запорошенных снегом. Шумная гурьба ребятишек развлекалась, съезжая с горки на куске загнутой жести.
– Эй, ребята! – окликнул их Черенок. – Где же здесь у вас номер пять?
На оклик подошли три мальчугана и обступили летчика, с интересом разглядывая его.
– Разбомбленный он… Здесь вот был раньше… – показал на пустырь один из них.
– Не может быть!.. – воскликнул летчик.
– Не сойти с места, если вру! – поклялся паренек.
– Еще в сорок первом, дядя… – подтвердил другой.
1 Черенок не знал, что делать. Ребята пошептались, и тот же паренек спросил:
– Дядя, а вы не к тете Вере приехали? А то она больше тут не живет…
– Нет, ребята, не к тете Вере…
– А-а… А мы думали, вы ее летчик… – разочарованно протянули мальчуганы.
– Так как же, ребята? – заговорил Черенок. – Где же мне найти этот пятый номер? Он должен быть обязательно. Вот история…
– Дядя, может быть, он в Нижне-Масловском тупике? – высказал догадку один из них, в заячьем малахае.
– А тут и тупик еще есть? – спросил летчик.
– Есть… есть… По той стороне.
Посещение тупика оказалось безрезультатным. Там стояло всего три дома. Черенок вздохнул, закурил и, огорченный, повернул обратно на большую улицу.
Часы показывали десять. Черенок замерз и порядочно устал. Постояв с минуту на перекрестке, он бросил папиросу, шагнул в первый попавшийся подъезд и громко постучал в дверь. Изнутри доносились голоса, звон посуды. В распахнувшейся двери появилась молодая женщина в нарядном платье и белом передничке.
– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – сказал Черенок. – Я приезжий. Не могу найти – дом пять дробь девять на улице Нижней.
– Нижней? – подняла, вверх брови женщина и, смерив его взглядом с ног до головы, рассмеялась.
– Заходите, – решительно сказала она, пропуская его в переднюю и закрывая дверь. Глаза ее еще раз с лукавством окинули фигуру летчика.
– Откуда вы?
– С фронта.
– С самого фронта? – ахнула женщина и скрылась за портьерой, откуда доносились звуки гитары. Вкусно пахло жареной рыбой.
«Люди уже на вечеринку собираются, – подумал Черенок, – а я… Дикий случай! Приехать в Москву под Новый год и потерять ориентировку. Позор!»
Он ждал и мысленно ругал себя за опрометчивость, за выдумку приехать неожиданно. Мысли его были прерваны шумом за портьерой. В следующую минуту он стоял словно в цветнике, окруженный смеющимися нарядными женщинами.
– Вот шутник какой вы, дед-мороз! На Нижнюю шли, а на Нижне-Масловку попали!.. – погрозила ему пальцем та, что открыла дверь…
– Честное слово, правда… – оправдывался сконфуженный летчик.
– А зачем вам Нижняя? Кто у вас там?
– Невеста моя… – нечаянно сорвалось у Черенка с языка, и он покраснел еще больше.
– Не-ве-ста-а? У-у!..
Женщины засмеялись, переглянулись.
– А чем мы не невесты? – сказала одна из них, озорно поводя перед ним плечами.
– Ира, что за шутки? – пристыдила ее хозяйка и, теребя пальцами передник, стала объяснять, где находится Нижняя улица. Как оказалось, это было довольно далеко. Черенок попал не в тот район.
– Здесь рядом Савеловский вокзал, а Нижняя улица за Белорусским, – объяснила хозяйка.
Обрадованный Черенок поблагодарил ее и минуту спустя, сопутствуемый пожеланиями счастливой новогодней ночи, распрощался с гостеприимной компанией.
В одиннадцать часов он снова очутился на знакомой уже площади перед Белорусским вокзалом и вскоре разыскал нужный ему дом. Но и здесь его ждало разочарование. Вместо Галины дверь открыла дородная женщина, назвавшая себя ее тетей. Узнав, кто он, она заахала, засуетилась.
– Ах, боже мой, она ведь и не думала, что вы приедете… Все письма ждала… Да снимайте шинель, раздевайтесь, – приглашала она, беря из его рук чемодан. – Ах ты, несчастье какое!.. Галиночка вот только-только ушла с подругами в университет. У них там вечер. Придется вам сегодня со старушкой поскучать.
Черенок поблагодарил ее, извинился и сказал, что поедет в уииверситет, разыщет там Галину.
– Да куда же вы в ночь-то? – удивилась тетка. – Да и зачем? Она же скоро придет.
– Я обещал встретиться с Галиной в этом году, – объяснил летчик, – в сорок четвертом. А времени осталось всего час…
– Эх, молодежь, молодежь!.. – покачала головой женщина. – Раз так, удерживать не стану. Выпейте хоть рюмочку с морозу-то…
– Нет, спасибо… потом, – заторопился Черенок и направился к двери.
Как найти университет, Черенок спрашивать не стал. Троллейбус быстро покатил его по сияющей электрическими шарами улице Горького. Вот Охотный ряд. Здесь царило праздничное оживление. Все спешили. Устав за день, люди стремились вовремя попасть домой, к родным, к друзьям, в клубы. В этот вечер все заботы, все трудности побеждала искренняя вера в то, что наступающий год принесет много радостного и, главное, победу над врагом и долгожданный мир Черенок прошел быстро мимо зданий-великанов, известных ему по фотографиям, минуту постоял против музея Ленина и решительно свернул направо Красная площадь… Темные зубцы кремлевских стен, запорошенные. искристым снегом, башни резко выделялись на ночном небе. Гранит мавзолея лучился отблесками мягкого света.
«Здесь лежит Ленин. Великий Ленин», – глядя на мавзолей, говорил про себя летчик, охваченный необыкновенным волнением.
На площади было тихо. Изредка проходила машина, мягко звучала сирена, и опять воцарялась тишина. Черенок поднял голову. На циферблате часов Спасской башни стрелки показывали половину двенадцатого. Он поправил на голове шапку и почти бегом направился к университету.
В университете было шумно. Гремел оркестр, раздавались песни, смех. Пестрая толпа заполнила все аудитории и коридоры. Кто был в маскарадных костюмах, кто в гимнастерках, кто в неуклюжих ватных штанах, но все с одинаковым упоением веселились, как умели. Черенка закружила, завертела, захлестнула толпа. Озираясь вокруг, он подумал: «Как же в такой каше я разыщу Галину?»
Вокруг было много девушек в масках и без масок, низких и высоких, полных и худощавых, светлых и темных.
– Девочки, спасите! Слепну!.. Скорее очки со светофильтрами, – закричали рядом.
Черенок оглянулся: группа озорных масок, держась за руки, смотрела на него и дружно хохотала. Он понял причину их шуток. Ордена, занимающие всю его грудь, сверкали под множеством ламп.
– Вы кого-то потеряли? Правда? Признайтесь… Скажите нам, кто она, может быть, мы вам поможем, – спрашивали его маски.
Черенок улыбнулся.
– Милые девушки, если только вы ее найдете, я подарю вам полный лоток мороженого!.. – сказал он, заметив продавщицу мороженого.
Маски захлопали в ладоши, а одна из них, та, что была в бархатном костюме принцессы, воскликнула:
– О-о! Да вы, оказывается, Монте-Кристо?
– Покажите нам раньше свой клад…
– Где зарыт ваш клад? – тормошили его со всех сторон.
Смущенный Черенок не успел ответить. Музыка прекратилась, и все танцующие повалили в конференц-зал.
В наступившей тишине раздался первый удар кремлевских курантов, и в зале прозвучал взволнованный голос ректора:
– Друзья мои! Молодые товарищи! Тысяча девятьсот сорок четвертый год ушел в глубь веков. С новым, тысяча девятьсот сорок пятым годом!..
Десять минут спустя веселье вспыхнуло с новой силой. В аудиториях, в коридорах, во всех углах, где только можно было повернуться, везде, даже на лестницах, танцевали. У буфетов толчея: вода с сиропом, конфеты, мандарины – все нарасхват. В сутолоке Черенок потерял своих принцесс и коломбин, обещавших ему разыскать Галину. Он стоял спиной к перилам и курил. Его охватило то особенное чувство обретенного покоя, которое приходит к людям, попадающим из напряженной фронтовой обстановки в мирные условия жизни. Напротив, у окна, он заметил молодого человека в военной форме без знаков различия, с палкой в руке.
«На протезе. Отвоевавшийся фронтовик», – решил про себя Черенок и подошел к нему.
Через минуту они вместе пробирались по коридору.
– Филологи, эти всегда скопом, вместе. Их аудитория в середине, – пояснял по пути студент на протезе.
У одной из дверей он остановился.
– Вот здесь. Заходите, – показал он летчику. Из открытой двери неслись звуки вальса.
Сердце Черенка взволнованно забилось. Рука. машинально провела по волосам. Он нетерпеливо шагнул в аудиторию. Там, в глубине комнаты возле рояля собралась группа студентов. Девушка в голубом с цветами платье, стоя спиной к нему, листала ноты. Это была Галина. По одним движениям рук Черенок узнал ее и почти бегом бросился к ней.
– Галя!
Музыка оборвалась. Все повернули головы в сторону этого молодого, чем-то очень возбужденного военного.
Одна Галинка не шелохнулась, точно окаменела, услышав его голос. Только побледневшие тонкие пальцы впились в крышку рояля. Шея под крупными темными завитками волос порозовела Галина вздрогнула, порывисто повернулась к нему лицом. Листы нот, задетые ею, посыпались на пол.
– Ты?!
Все время она жила томительной надеждой на встречу. Но теперь, когда минута эта наступила, она испугалась, будто случилось что-то неожиданное – негаданное. Она воображала его себе таким, каким он был в последний день расставания – грустным, бледным, немного болезненным. А сейчас?
Загорелое обветренное лицо, блестящие, с восторгом устремленные на нее глаза, во всю грудь ордена. Он словно вырос, возмужал и похудел, прямо не узнать! Но это был он, Василек, живой, с его привычным шрамом на лбу, широкими плечами, черными, откинутыми назад волосами.
– Ты?! – повторила она почти неслышно, увидела его руки, протянутые к ней, прильнула к его груди, прижалась мокрой щекой к жесткой гимнастерке. – Я столько ждала тебя… – сказала она прерывающимся голосом, в котором зазвучали новые, не знакомые Черенку нотки.
– Ждала? – облегченно вздохнул Черенок и взволнованно прошептал: – Я люблю тебя…
Он взял ее голову ладонями, молча посмотрел в налитые счастливыми слезами глаза и вдруг почувствовал, что все тревоги и сомнения, мучившие его вдали от нее, мигом исчезли, будто никогда их и не было.
Студенты, с которыми он застал Галину в этой комнате, неслышно удалились. Первые минуты напряжения и неловкости сменились взволнованным оживлением.
Галина прикрыла распахнутую дверь, села. Черенок неотрывно следил за каждым ее жестом, словом, взглядом. Он знал: потом, там, он долгие месяцы будет повторять их в памяти.
– Я тогда писала тебе… Помнишь? Я не так писала… Я к тебе хотела сбежать. Из дому. От всех. Я тогда ни о чем не думала… Только хотела видеть тебя, быть с тобой, рядом, – говорила она дрожащим голосом.
Ее несвязный, но непосредственный рассказ о том, о чем она никогда не писала ему, перемешивался подробностями о себе, своей жизни, учебе, о своей любви, про которую не смогла б рассказать ни матери, ни самой близкой подруге.
Василий слушал Галину, глубоко тронутый ее откровенностью, верил ей и был ей благодарен.
Так же торопливо и беспорядочно он рассказал Галине, как встретился в Орле с ее земляками, как принимал от них в подарок самолет, говорил о своих друзьях, о своей тоске по ней и о том, как светлело на душе, когда приходила от нее весточка. Тогда он чувствовал себя сильнее. Хотелось летать и летать без конца, драться с каким угодно врагом!
Кто-то улыбающийся заглянул в дверь.
– Пойдем… – шепнула Галина лётчику.
Черенок подхватил ее под руку и почти бегом увлек к выходу. Одевшись, они вышли на улицу и остановились перед наметенным сугробом. Черенок взял девушку на руки, перешагнул через сугроб и осторожно опустил на садовую скамейку.
– Говорят, счастья не дождешься… Неправда. Вот оно и пришло, с новым годом вместе, – радостно говорила Галина.
Черенок целовал ее в разрумянившиеся щеки, губы, глаза. А в холодном безоблачном небе сияла голубая луна.
Наступило утро, когда надо было идти в Кремль. Галина проводила Черенка до Спасских ворот и обещала прийти встретить его часа через три возле музея Ленина. С волнением вступил он на широкую мраморную лестницу Кремлевского дворца. Думал ли он когда-нибудь, что ему придется побывать здесь? Он шел, не чуя под собой ног.
Кругом стояла строгая, деловая тишина. В светлом белом зале ожидания собирались люди. Черенок обратил внимание на группу людей в штатских костюмах. Стоя в стороне, они вполголоса о чем-то разговаривали. В одном из них он узнал выдающегося музыканта, фотографии которого много раз встречал на страницах газет и журналов еще до войны. Но больше было военных. У стены в креслах сидели офицеры в новеньких, с иголочки мундирах, три солидных генерала, один моряк и еще кто-то с деревянной клюшкой, лицо которого было спрятано за развернутой газетой. Черенок присел. Сосед напротив кашлянул, опустил газету, и Черенок увидел на его плечах погоны майора с перекрещенными стволами пушек. Лицо показалось удивительно знакомым, он даже привстал. Майор в свою очередь уставился на него и вдруг порывисто вскочил. Клюшка с грохотом упала на паркет. Присутствующие повернули головы. Генералы укоризненно посмотрели на нарушителя тишины, но тот, не замечая их взглядов, гаркнул, словно на батарее:
– Летун!.. Какими судьбами?!
Несколько секунд Черенок пристально глядел на него, и вдруг перед ним с предельной ясностью встала палата безнадежных в Черкесске… Черенок узнал в нем того капитана, товарища по госпиталю, с которым он не раз спорил в палате.
– Бомбардир! – воскликнул он, пораженный. Несомненно это был Корнев. Черенок хотел назвать его фамилию, но, к стыду своему, забыл. Артиллерист, видимо догадавшись о затруднении летчика, тактично помог ему.
– Не верится, что встретил здесь Корнева? Не удивляйся. Все правильные дороги ведут сюда… – загудел он, обнимая Черенка.
Присутствующие в зале с дружеским любопытством посматривали в их сторону. Черенок поднял клюшку, повертел в руках и вопросительно взглянул на Корнева.
– Не повезло, брат. Этот раз в левую попало… На Корсунь-Шевченковском, – развел тот руками.
– Значит, все в артиллерии живешь?
– Спрашиваешь! Стоило жить, чтобы дождаться такого дня. А затем, разве истинный бомбардир изменит своему богу? Вот. видишь, и Золотую Звезду заработал там, – добавил он, скромно опуская глаза.
Черенок крепко пожал ему руку.
– Ну, а ты зачем в Москве? – спросил майор.
– Затем же, за Звездой.
– Ну да? – И они снова обменялись рукопожатиями. – Летаешь все?
– Спрашиваешь! Разве истинный летун изменит своей богине? – в тон ему ответил Черенок.
Разговорились, вспомнили госпиталь, Черкесск, колхозников с хутора Николаевского, врачей, сестер. Корнев поинтересовался, не встречался ли Черенок с кем-либо из них, не получает ли писем?
– И письма получаю, и встречался, и даже самолет от хуторян в подарок получил. Собственный теперь имею.
– Ба-ба-ба… Да ты, оказывается, совсем богачом стал.
– На то и авиация!.. – улыбнулся летчик.
– Ну-ну, не хвастай, – перебил его Корнев. – Мы и сами не лыком шиты… У меня в дивизионе все пушечки приобретены на средства, собранные комсомольцами Магнитогорска!
Разговор друзей затянулся бы надолго, если бы их не прервали. Майор внутренних войск пригласил всех в зал.
Торжественная церемония вручения наград, встреча с членами правительства произвели на Черенка неизгладимое впечатление. Это было совершенно новое, ранее не испытанное чувство.
В памяти промелькнула вся его жизнь: сиротство, детский дом, учеба, родной полк, тяжелое ранение, Галинка. И хотя среди награжденных больше было военных, да и сам он, Черенок, вновь собирался на фронт, где еще предстояло неизвестно сколько времени провести в суровом воздухе войны, здесь как-то яснее думалось о мире. Спокойствие присутствующих, и то, что, несмотря на такое трудное для страны время, правительство в торжественной. обстановке вручает им награды, говорило о великой вере в победу.
Здесь, в Кремле, Черенок почувствовал себя сильнее. Лицо его озарила благородная гордость человека, прошедшего сквозь массу опасностей и страданий и готового пройти все снова, если это потребуется. В душе хотелось, чтобы с ним вместе были сейчас все его товарищи по оружию, чтоб все они испытали это волнующее чувство.
Выйдя на Красную площадь; офицеры остановились и, словно сговорившись, вместе закурили. Первые минуты, пока не улеглось волнение, молчали, бросая друг на друга короткие взгляды, потом разговорились. Холодный ветер обжигал разгоряченные лица. Но они не чувствовали холода и медленно шли вдоль кремлевской стены.
Снег скрипел под ногами. Между серых громоздких туч проглядывало голубое небо, и скупые лучи зимнего солнца, прорываясь из-за туч, падали на землю светлыми пятнами. И там, где появлялись они, все на несколько минут вспыхивало, сверкало ярким блеском. Вот снова солнечная полянка промчалась по площади, мелькнула на цветной шапке храма Василия Блаженного и затерялась где-то на крышах Замоскворечья. Черенок проследил за ней взглядом, и в памяти его встали все эти дымные годы войны и среди них сегодняшний день – день, похожий на эту радостную солнечную полянку. Думы Черенка прервал голос Корнева.
– Зайдем куда-нибудь перекусить, – предложил он.
– В принципе я не против, но… знаешь…
– А ты без «но» и «знаешь», пойдем и все…
Он решительно потащил за собой Черенка, но тот остановил его.
– Видишь ли, бомбардир, меня тут недалеко ожидают…
Майор, покосившись, недоверчиво хмыкнул.
– Девушка, – пояснил Черенок.
– Фью-у! – присвистнул Корнев. – Ты, брат, оказывается, в Москве времени зря не теряешь… Но это положения не меняет. Даже лучше. Юбилейный обед холостяков, так сказать, в дамском обществе, среди цветов жизни… – прищелкнул он пальцами. – Великолепно!, Пойдем, летун, пойдем… Покажи свою девушку-москвичку.
Они подошли к музею Ленина. У входа в музей стояла Галина. Она ждала, должно быть, уже давно, озябла и, постукивая нога об ногу, с нетерпением оглядывалась по сторонам. Серая меховая шапочка, повязанная поверх пуховым платком, высокий меховой воротник, серебряный спереди от дыхания, почти совсем закрывали ее лицо, оставляя открытыми лишь черные глаза, ласково заулыбавшиеся подходившему Черенку.
Корреспондент и летчик пожали друг другу руки. Попов угрюмо молчал.
– У нас теперь четыре Героя. Три еще в воздухе. Сейчас прилетят, – продолжал Рогозин прерванный рассказ.
– Нет, товарищ капитан! – дрогнув в лице, резко произнес Попов. – Героев пять. Только… пятый не вернется. Он погиб, там… на просеке… Аверин…
Офицеры молча встали, склонив головы.
* * *
Колеса поезда Брест – Москва отстукивали последние километры. За окном вагона в морозном воздухе проплывали черные деревья, покрытые снегом, мелькали дорожные указатели, полосатые шлагбаумы переездов, телеграфные столбы с ожерельями изоляторов, обвешанных кривыми линиями проводов. Сначала провода бежали четырьмя рядами. Затем шестью, восемью… Перед самой Москвой проводов стало столько, что в глазах рябило. Облепленные инеем, они казались огромными гусеницами, ползущими из вечерней мглы. Но вот в тусклой дымке сумерек начали смутно обозначаться желтые огоньки, вырисовываться темные контуры строений великого города.Черенок стоял у окна купе, припав лицом к стеклу, и смотрел на приближавшийся город. Он ехал в Москву впервые. Несколько дней тому назад его вызвал к себе командир дивизии Гарин. За образцовое выполнение боевых заданий и сохранение людей эскадрильи генерал дал Черенку тридцатисуточный отпуск. На фронте за подобные дела давались обычно другие поощрения, и неизвестно, кто подсказал Гарину отпустить его в Москву. Черенок был почему-то уверен, что это сделал Грабов, и за это чувствовал к нему безмерную благодарность. Город приближался. Спутники – «пушкари», с которыми он ехал от Минска, начали собираться, укладывать чемоданы. Обращаясь к Черенку, один из них, подполковник, сказал:
– Ну, старший лейтенант, подъезжаем к матушке… Если не разыщешь своих знакомых, приходи ко мне без стеснения. По-фронтовому… Места хватит. Адрес не забыл?
– Спасибо, товарищ подполковник, не забыл, – поблагодарил летчик.
– То-то же… Новый год в Москве надо встречать по-московски. В общем заходи.
Колеса застучали громче. Вагон качнуло на стрелках. Черенок надел свою новую шинель, взял в руки чемодан и первым вышел на площадку. Через пять минут он стоял уже на большой привокзальной площади. Мысль о встрече с Галиной волновала его. Он представлял себе ее радость, удивление, когда он войдет к ней в комнату под самый Новый год. Ведь его приезд будет так неожидан. Он нарочно не писал ей об этом.
По площади сновали машины, спешили люди, Нагруженные пакетами, бутылками, хлебом, полученным в магазине по карточкам. Лица их были озабоченными, усталыми.
Из писем девушки летчик знал, что она живет у своей тетки, на улице Нижней, в доме пять дробь девять, недалеко от Белорусского вокзала.
Он пересек площадь и, подойдя к милиционеру, спросил, как ему попасть на эту улицу. Милиционер заученным движением руки указал вдоль широкой улицы:
– Пройдите квартал прямо и – налево.
Черенок поблагодарил. Пройдя квартал, он остановился на углу и то ли от волнения, то ли оттого, что рассеянно слушал постового, свернул не налево, а направо и попал на какую-то темную улицу. С одной стороны ее тянулся высокий забор, с другой – жилые дома. Некоторое время бодро шагал вдоль забора. Замеченный им в начале улицы номер дома оказался трехзначным, и Черенок понял, что до дома Галины идти неблизко. Он взглянул на ручные часы – было девять. Впереди показалась женщина в стеганке, закутанная в платок. В одной руке она несла вязанку сухих щепок, в другой маленькую елочку и в то же время прижимала локтем к боку небольшой сверток. За ней, немного позади, спотыкаясь вышагивал малыш с бидоном в руке и сквозь слезы плаксиво говорил:
– Я тебя просил, просил, а ты не купила… У Коли самолетиков целых два, а у меня ни одного.
– Подожди, сынок, папа наш с дедом-морозом все тебе пришлет. Вот придем домой, нарядим елочку, и ты увидишь. Я тебе картошки пожарю. Хочешь картошки?
Мальчик, то и дело перекладывая бидон из руки в руку, сопел. Черенок, поравнявшись с женщиной, спросил ее, как найти Нижнюю улицу.
– Нижнюю Масловку, бы хотите сказать? – останавливаясь спросила женщина.
Летчик пожал плечами.
– Вроде не Масловка, – сказал он. – Не знаю.
– Если Нижняя Масловка, то это совсем рядом. Пойдемте, я туда как раз иду… – предложила женщина и свернула в переулок.
Черенок нагнулся к мальчику, взял у него бидон, пахнущий керосином.
– Замерз, мужичок? – засмеявшись, ласково спросил он.
– Не-ет, я мороза не боюсь и фашистов не боюсь, – ответил мальчуган и шмыгнул носом. – Я и Цезаря дяди Семена не боюсь…
– Молодец! – снова засмеялся летчик. – Ты, оказывается, парень смелый. Как тебя зовут?
– Толя, – ответил малыш.
– А папа твой где?
– Папа на фронте, он с фашистами воюет, – серьезно ответил мальчик. – Папа пришлет мне подарок с дедом-морозом. Мама, а дед-мороз скоро придет?
– Скоро, скоро, сынок. Вот кончится война, – ответила женщина, устало вздыхая. – Теперь уже скоро… Наши в Польше, – добавила она, обращаясь больше к своим думам, чем к мальчику.
Вышли на освещенную улицу. Черенок остановился, щелкнул замком чемодана и, достав плитку шоколада, протянул ее малышу.
– Это тебе, Толя, от деда-мороза, – сказал он. – Бери, бери, не бойся.
Мальчик не верил своим глазам.
– Спасибо, – сказал он, беря шоколад, и, радостный, побежал вдогонку матери.
Черенок с л печальной улыбкой посмотрел ему вслед.
Всходила луна. Голубые лучи ее, путаясь в ветках и заиндевелых проводах, обдавали все вокруг сверкающими холодными искрами.
Разыскав нужный дом, летчик остановился, хотел позвонить, но в это время дверь отворилась и на улицу вышел человек в шубе с высоко поднятым воротником. На вопрос, здесь ли живет Галина Пучкова, он, прежде чем ответить, долго кашлял, а потом равнодушно сообщил, что дом этот действительно пятый, но никакой дроби девять нет, а гражданки Пучковой здесь никогда и не было. Он живет в этом доме безвыездно тридцать лет и кому, как не ему, знать своих соседей.
– Попробуйте поискать в Нижне-Масловском переулке, – посоветовал он, – это вот тут, недалеко.
Черенок пошел.
– Первый… третий… седьмой… – читал он номера в переулке. – Хм… А где же пять дробь девять?
Он огляделся. Между домами зиял пустырь с кучей земли и камней, запорошенных снегом. Шумная гурьба ребятишек развлекалась, съезжая с горки на куске загнутой жести.
– Эй, ребята! – окликнул их Черенок. – Где же здесь у вас номер пять?
На оклик подошли три мальчугана и обступили летчика, с интересом разглядывая его.
– Разбомбленный он… Здесь вот был раньше… – показал на пустырь один из них.
– Не может быть!.. – воскликнул летчик.
– Не сойти с места, если вру! – поклялся паренек.
– Еще в сорок первом, дядя… – подтвердил другой.
1 Черенок не знал, что делать. Ребята пошептались, и тот же паренек спросил:
– Дядя, а вы не к тете Вере приехали? А то она больше тут не живет…
– Нет, ребята, не к тете Вере…
– А-а… А мы думали, вы ее летчик… – разочарованно протянули мальчуганы.
– Так как же, ребята? – заговорил Черенок. – Где же мне найти этот пятый номер? Он должен быть обязательно. Вот история…
– Дядя, может быть, он в Нижне-Масловском тупике? – высказал догадку один из них, в заячьем малахае.
– А тут и тупик еще есть? – спросил летчик.
– Есть… есть… По той стороне.
Посещение тупика оказалось безрезультатным. Там стояло всего три дома. Черенок вздохнул, закурил и, огорченный, повернул обратно на большую улицу.
Часы показывали десять. Черенок замерз и порядочно устал. Постояв с минуту на перекрестке, он бросил папиросу, шагнул в первый попавшийся подъезд и громко постучал в дверь. Изнутри доносились голоса, звон посуды. В распахнувшейся двери появилась молодая женщина в нарядном платье и белом передничке.
– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – сказал Черенок. – Я приезжий. Не могу найти – дом пять дробь девять на улице Нижней.
– Нижней? – подняла, вверх брови женщина и, смерив его взглядом с ног до головы, рассмеялась.
– Заходите, – решительно сказала она, пропуская его в переднюю и закрывая дверь. Глаза ее еще раз с лукавством окинули фигуру летчика.
– Откуда вы?
– С фронта.
– С самого фронта? – ахнула женщина и скрылась за портьерой, откуда доносились звуки гитары. Вкусно пахло жареной рыбой.
«Люди уже на вечеринку собираются, – подумал Черенок, – а я… Дикий случай! Приехать в Москву под Новый год и потерять ориентировку. Позор!»
Он ждал и мысленно ругал себя за опрометчивость, за выдумку приехать неожиданно. Мысли его были прерваны шумом за портьерой. В следующую минуту он стоял словно в цветнике, окруженный смеющимися нарядными женщинами.
– Вот шутник какой вы, дед-мороз! На Нижнюю шли, а на Нижне-Масловку попали!.. – погрозила ему пальцем та, что открыла дверь…
– Честное слово, правда… – оправдывался сконфуженный летчик.
– А зачем вам Нижняя? Кто у вас там?
– Невеста моя… – нечаянно сорвалось у Черенка с языка, и он покраснел еще больше.
– Не-ве-ста-а? У-у!..
Женщины засмеялись, переглянулись.
– А чем мы не невесты? – сказала одна из них, озорно поводя перед ним плечами.
– Ира, что за шутки? – пристыдила ее хозяйка и, теребя пальцами передник, стала объяснять, где находится Нижняя улица. Как оказалось, это было довольно далеко. Черенок попал не в тот район.
– Здесь рядом Савеловский вокзал, а Нижняя улица за Белорусским, – объяснила хозяйка.
Обрадованный Черенок поблагодарил ее и минуту спустя, сопутствуемый пожеланиями счастливой новогодней ночи, распрощался с гостеприимной компанией.
В одиннадцать часов он снова очутился на знакомой уже площади перед Белорусским вокзалом и вскоре разыскал нужный ему дом. Но и здесь его ждало разочарование. Вместо Галины дверь открыла дородная женщина, назвавшая себя ее тетей. Узнав, кто он, она заахала, засуетилась.
– Ах, боже мой, она ведь и не думала, что вы приедете… Все письма ждала… Да снимайте шинель, раздевайтесь, – приглашала она, беря из его рук чемодан. – Ах ты, несчастье какое!.. Галиночка вот только-только ушла с подругами в университет. У них там вечер. Придется вам сегодня со старушкой поскучать.
Черенок поблагодарил ее, извинился и сказал, что поедет в уииверситет, разыщет там Галину.
– Да куда же вы в ночь-то? – удивилась тетка. – Да и зачем? Она же скоро придет.
– Я обещал встретиться с Галиной в этом году, – объяснил летчик, – в сорок четвертом. А времени осталось всего час…
– Эх, молодежь, молодежь!.. – покачала головой женщина. – Раз так, удерживать не стану. Выпейте хоть рюмочку с морозу-то…
– Нет, спасибо… потом, – заторопился Черенок и направился к двери.
Как найти университет, Черенок спрашивать не стал. Троллейбус быстро покатил его по сияющей электрическими шарами улице Горького. Вот Охотный ряд. Здесь царило праздничное оживление. Все спешили. Устав за день, люди стремились вовремя попасть домой, к родным, к друзьям, в клубы. В этот вечер все заботы, все трудности побеждала искренняя вера в то, что наступающий год принесет много радостного и, главное, победу над врагом и долгожданный мир Черенок прошел быстро мимо зданий-великанов, известных ему по фотографиям, минуту постоял против музея Ленина и решительно свернул направо Красная площадь… Темные зубцы кремлевских стен, запорошенные. искристым снегом, башни резко выделялись на ночном небе. Гранит мавзолея лучился отблесками мягкого света.
«Здесь лежит Ленин. Великий Ленин», – глядя на мавзолей, говорил про себя летчик, охваченный необыкновенным волнением.
На площади было тихо. Изредка проходила машина, мягко звучала сирена, и опять воцарялась тишина. Черенок поднял голову. На циферблате часов Спасской башни стрелки показывали половину двенадцатого. Он поправил на голове шапку и почти бегом направился к университету.
В университете было шумно. Гремел оркестр, раздавались песни, смех. Пестрая толпа заполнила все аудитории и коридоры. Кто был в маскарадных костюмах, кто в гимнастерках, кто в неуклюжих ватных штанах, но все с одинаковым упоением веселились, как умели. Черенка закружила, завертела, захлестнула толпа. Озираясь вокруг, он подумал: «Как же в такой каше я разыщу Галину?»
Вокруг было много девушек в масках и без масок, низких и высоких, полных и худощавых, светлых и темных.
– Девочки, спасите! Слепну!.. Скорее очки со светофильтрами, – закричали рядом.
Черенок оглянулся: группа озорных масок, держась за руки, смотрела на него и дружно хохотала. Он понял причину их шуток. Ордена, занимающие всю его грудь, сверкали под множеством ламп.
– Вы кого-то потеряли? Правда? Признайтесь… Скажите нам, кто она, может быть, мы вам поможем, – спрашивали его маски.
Черенок улыбнулся.
– Милые девушки, если только вы ее найдете, я подарю вам полный лоток мороженого!.. – сказал он, заметив продавщицу мороженого.
Маски захлопали в ладоши, а одна из них, та, что была в бархатном костюме принцессы, воскликнула:
– О-о! Да вы, оказывается, Монте-Кристо?
– Покажите нам раньше свой клад…
– Где зарыт ваш клад? – тормошили его со всех сторон.
Смущенный Черенок не успел ответить. Музыка прекратилась, и все танцующие повалили в конференц-зал.
В наступившей тишине раздался первый удар кремлевских курантов, и в зале прозвучал взволнованный голос ректора:
– Друзья мои! Молодые товарищи! Тысяча девятьсот сорок четвертый год ушел в глубь веков. С новым, тысяча девятьсот сорок пятым годом!..
Десять минут спустя веселье вспыхнуло с новой силой. В аудиториях, в коридорах, во всех углах, где только можно было повернуться, везде, даже на лестницах, танцевали. У буфетов толчея: вода с сиропом, конфеты, мандарины – все нарасхват. В сутолоке Черенок потерял своих принцесс и коломбин, обещавших ему разыскать Галину. Он стоял спиной к перилам и курил. Его охватило то особенное чувство обретенного покоя, которое приходит к людям, попадающим из напряженной фронтовой обстановки в мирные условия жизни. Напротив, у окна, он заметил молодого человека в военной форме без знаков различия, с палкой в руке.
«На протезе. Отвоевавшийся фронтовик», – решил про себя Черенок и подошел к нему.
Через минуту они вместе пробирались по коридору.
– Филологи, эти всегда скопом, вместе. Их аудитория в середине, – пояснял по пути студент на протезе.
У одной из дверей он остановился.
– Вот здесь. Заходите, – показал он летчику. Из открытой двери неслись звуки вальса.
Сердце Черенка взволнованно забилось. Рука. машинально провела по волосам. Он нетерпеливо шагнул в аудиторию. Там, в глубине комнаты возле рояля собралась группа студентов. Девушка в голубом с цветами платье, стоя спиной к нему, листала ноты. Это была Галина. По одним движениям рук Черенок узнал ее и почти бегом бросился к ней.
– Галя!
Музыка оборвалась. Все повернули головы в сторону этого молодого, чем-то очень возбужденного военного.
Одна Галинка не шелохнулась, точно окаменела, услышав его голос. Только побледневшие тонкие пальцы впились в крышку рояля. Шея под крупными темными завитками волос порозовела Галина вздрогнула, порывисто повернулась к нему лицом. Листы нот, задетые ею, посыпались на пол.
– Ты?!
Все время она жила томительной надеждой на встречу. Но теперь, когда минута эта наступила, она испугалась, будто случилось что-то неожиданное – негаданное. Она воображала его себе таким, каким он был в последний день расставания – грустным, бледным, немного болезненным. А сейчас?
Загорелое обветренное лицо, блестящие, с восторгом устремленные на нее глаза, во всю грудь ордена. Он словно вырос, возмужал и похудел, прямо не узнать! Но это был он, Василек, живой, с его привычным шрамом на лбу, широкими плечами, черными, откинутыми назад волосами.
– Ты?! – повторила она почти неслышно, увидела его руки, протянутые к ней, прильнула к его груди, прижалась мокрой щекой к жесткой гимнастерке. – Я столько ждала тебя… – сказала она прерывающимся голосом, в котором зазвучали новые, не знакомые Черенку нотки.
– Ждала? – облегченно вздохнул Черенок и взволнованно прошептал: – Я люблю тебя…
Он взял ее голову ладонями, молча посмотрел в налитые счастливыми слезами глаза и вдруг почувствовал, что все тревоги и сомнения, мучившие его вдали от нее, мигом исчезли, будто никогда их и не было.
Студенты, с которыми он застал Галину в этой комнате, неслышно удалились. Первые минуты напряжения и неловкости сменились взволнованным оживлением.
Галина прикрыла распахнутую дверь, села. Черенок неотрывно следил за каждым ее жестом, словом, взглядом. Он знал: потом, там, он долгие месяцы будет повторять их в памяти.
– Я тогда писала тебе… Помнишь? Я не так писала… Я к тебе хотела сбежать. Из дому. От всех. Я тогда ни о чем не думала… Только хотела видеть тебя, быть с тобой, рядом, – говорила она дрожащим голосом.
Ее несвязный, но непосредственный рассказ о том, о чем она никогда не писала ему, перемешивался подробностями о себе, своей жизни, учебе, о своей любви, про которую не смогла б рассказать ни матери, ни самой близкой подруге.
Василий слушал Галину, глубоко тронутый ее откровенностью, верил ей и был ей благодарен.
Так же торопливо и беспорядочно он рассказал Галине, как встретился в Орле с ее земляками, как принимал от них в подарок самолет, говорил о своих друзьях, о своей тоске по ней и о том, как светлело на душе, когда приходила от нее весточка. Тогда он чувствовал себя сильнее. Хотелось летать и летать без конца, драться с каким угодно врагом!
Кто-то улыбающийся заглянул в дверь.
– Пойдем… – шепнула Галина лётчику.
Черенок подхватил ее под руку и почти бегом увлек к выходу. Одевшись, они вышли на улицу и остановились перед наметенным сугробом. Черенок взял девушку на руки, перешагнул через сугроб и осторожно опустил на садовую скамейку.
– Говорят, счастья не дождешься… Неправда. Вот оно и пришло, с новым годом вместе, – радостно говорила Галина.
Черенок целовал ее в разрумянившиеся щеки, губы, глаза. А в холодном безоблачном небе сияла голубая луна.
* * *
Все последующие дни в Москве Черенок провел как во сне. Ни на минуту не покидало его предчувствие чего-то большого, такого незабываемого, что останется в сердце на всю жизнь. В наградном отделе назначили день, когда он должен будет явиться в Кремль получать награду. Все вечера он неизменно проводил с Галиной. Их можно было встретить и в Большом театре, и в концертном зале имени Чайковского, и во МХАТе. Они вместе написали Александре Петровне и Сергею. Письма были бодрые, счастье так и выпирало между строк. А дни проносились как ракеты.Наступило утро, когда надо было идти в Кремль. Галина проводила Черенка до Спасских ворот и обещала прийти встретить его часа через три возле музея Ленина. С волнением вступил он на широкую мраморную лестницу Кремлевского дворца. Думал ли он когда-нибудь, что ему придется побывать здесь? Он шел, не чуя под собой ног.
Кругом стояла строгая, деловая тишина. В светлом белом зале ожидания собирались люди. Черенок обратил внимание на группу людей в штатских костюмах. Стоя в стороне, они вполголоса о чем-то разговаривали. В одном из них он узнал выдающегося музыканта, фотографии которого много раз встречал на страницах газет и журналов еще до войны. Но больше было военных. У стены в креслах сидели офицеры в новеньких, с иголочки мундирах, три солидных генерала, один моряк и еще кто-то с деревянной клюшкой, лицо которого было спрятано за развернутой газетой. Черенок присел. Сосед напротив кашлянул, опустил газету, и Черенок увидел на его плечах погоны майора с перекрещенными стволами пушек. Лицо показалось удивительно знакомым, он даже привстал. Майор в свою очередь уставился на него и вдруг порывисто вскочил. Клюшка с грохотом упала на паркет. Присутствующие повернули головы. Генералы укоризненно посмотрели на нарушителя тишины, но тот, не замечая их взглядов, гаркнул, словно на батарее:
– Летун!.. Какими судьбами?!
Несколько секунд Черенок пристально глядел на него, и вдруг перед ним с предельной ясностью встала палата безнадежных в Черкесске… Черенок узнал в нем того капитана, товарища по госпиталю, с которым он не раз спорил в палате.
– Бомбардир! – воскликнул он, пораженный. Несомненно это был Корнев. Черенок хотел назвать его фамилию, но, к стыду своему, забыл. Артиллерист, видимо догадавшись о затруднении летчика, тактично помог ему.
– Не верится, что встретил здесь Корнева? Не удивляйся. Все правильные дороги ведут сюда… – загудел он, обнимая Черенка.
Присутствующие в зале с дружеским любопытством посматривали в их сторону. Черенок поднял клюшку, повертел в руках и вопросительно взглянул на Корнева.
– Не повезло, брат. Этот раз в левую попало… На Корсунь-Шевченковском, – развел тот руками.
– Значит, все в артиллерии живешь?
– Спрашиваешь! Стоило жить, чтобы дождаться такого дня. А затем, разве истинный бомбардир изменит своему богу? Вот. видишь, и Золотую Звезду заработал там, – добавил он, скромно опуская глаза.
Черенок крепко пожал ему руку.
– Ну, а ты зачем в Москве? – спросил майор.
– Затем же, за Звездой.
– Ну да? – И они снова обменялись рукопожатиями. – Летаешь все?
– Спрашиваешь! Разве истинный летун изменит своей богине? – в тон ему ответил Черенок.
Разговорились, вспомнили госпиталь, Черкесск, колхозников с хутора Николаевского, врачей, сестер. Корнев поинтересовался, не встречался ли Черенок с кем-либо из них, не получает ли писем?
– И письма получаю, и встречался, и даже самолет от хуторян в подарок получил. Собственный теперь имею.
– Ба-ба-ба… Да ты, оказывается, совсем богачом стал.
– На то и авиация!.. – улыбнулся летчик.
– Ну-ну, не хвастай, – перебил его Корнев. – Мы и сами не лыком шиты… У меня в дивизионе все пушечки приобретены на средства, собранные комсомольцами Магнитогорска!
Разговор друзей затянулся бы надолго, если бы их не прервали. Майор внутренних войск пригласил всех в зал.
Торжественная церемония вручения наград, встреча с членами правительства произвели на Черенка неизгладимое впечатление. Это было совершенно новое, ранее не испытанное чувство.
В памяти промелькнула вся его жизнь: сиротство, детский дом, учеба, родной полк, тяжелое ранение, Галинка. И хотя среди награжденных больше было военных, да и сам он, Черенок, вновь собирался на фронт, где еще предстояло неизвестно сколько времени провести в суровом воздухе войны, здесь как-то яснее думалось о мире. Спокойствие присутствующих, и то, что, несмотря на такое трудное для страны время, правительство в торжественной. обстановке вручает им награды, говорило о великой вере в победу.
Здесь, в Кремле, Черенок почувствовал себя сильнее. Лицо его озарила благородная гордость человека, прошедшего сквозь массу опасностей и страданий и готового пройти все снова, если это потребуется. В душе хотелось, чтобы с ним вместе были сейчас все его товарищи по оружию, чтоб все они испытали это волнующее чувство.
Выйдя на Красную площадь; офицеры остановились и, словно сговорившись, вместе закурили. Первые минуты, пока не улеглось волнение, молчали, бросая друг на друга короткие взгляды, потом разговорились. Холодный ветер обжигал разгоряченные лица. Но они не чувствовали холода и медленно шли вдоль кремлевской стены.
Снег скрипел под ногами. Между серых громоздких туч проглядывало голубое небо, и скупые лучи зимнего солнца, прорываясь из-за туч, падали на землю светлыми пятнами. И там, где появлялись они, все на несколько минут вспыхивало, сверкало ярким блеском. Вот снова солнечная полянка промчалась по площади, мелькнула на цветной шапке храма Василия Блаженного и затерялась где-то на крышах Замоскворечья. Черенок проследил за ней взглядом, и в памяти его встали все эти дымные годы войны и среди них сегодняшний день – день, похожий на эту радостную солнечную полянку. Думы Черенка прервал голос Корнева.
– Зайдем куда-нибудь перекусить, – предложил он.
– В принципе я не против, но… знаешь…
– А ты без «но» и «знаешь», пойдем и все…
Он решительно потащил за собой Черенка, но тот остановил его.
– Видишь ли, бомбардир, меня тут недалеко ожидают…
Майор, покосившись, недоверчиво хмыкнул.
– Девушка, – пояснил Черенок.
– Фью-у! – присвистнул Корнев. – Ты, брат, оказывается, в Москве времени зря не теряешь… Но это положения не меняет. Даже лучше. Юбилейный обед холостяков, так сказать, в дамском обществе, среди цветов жизни… – прищелкнул он пальцами. – Великолепно!, Пойдем, летун, пойдем… Покажи свою девушку-москвичку.
Они подошли к музею Ленина. У входа в музей стояла Галина. Она ждала, должно быть, уже давно, озябла и, постукивая нога об ногу, с нетерпением оглядывалась по сторонам. Серая меховая шапочка, повязанная поверх пуховым платком, высокий меховой воротник, серебряный спереди от дыхания, почти совсем закрывали ее лицо, оставляя открытыми лишь черные глаза, ласково заулыбавшиеся подходившему Черенку.