Страница:
Называется "Четыре зеленых поля". В нем рассказывается об ирландском
восстании -- по сути, автор песни клянется, что оно никогда не закончится.
Если учесть, сколько человек -- и англичан, и ирландцев, -- погибло в
Ольстере, такие песни -- просто верх бестактности. На публике их исполняют
редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
"А точнее, что ее спела Феба", -- пробурчала Элизабет про себя.
-- Думаю, у нас тут к песням относятся посвободнее, -- несколько
смешался Будро. -- Простите, если вас это расстроило. В утешение скажу
только одно -- здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.
"Мы сидели у камина... с дочкою О'Рейли..."
Музыка зазвучала вновь, но на сей раз это была задорная застольная
песня.
-- Да ладно, ерунда это все, -- вымученно улыбнулась Элизабет. --
Пойдемте к ним присоединимся.
Однако, когда они устроились в задних рядах у стойки, исподтишка
приглядывая за своими разошедшимися подопечными, Элизабет обнаружила, что
выходка Фебы Кендал -- тоже мне, вздумала насилие пропагандировать! -- не
выходит у нее из головы. "Как только можно, -- вновь и вновь спрашивала себя
Элизабет, -- зацикливаться на старых обидах и злости? В провинции, к радости
и облегчению обеих сторон, ведутся мирные переговоры. Зачем все время
науськивать людей друг на друга, когда ту же самую энергию можно было бы
направить на достижение мира и исцеление ран?"
Теплая сила Матери-Земли, которую Элизабет ощутила при прогулке по
Кварталу, куда-то делась. Теперь Элизабет стало холодно и одиноко, хотя ее и
окружали люди -- в том числе Будро. Она попыталась порадоваться за Фебу --
по крайней мере та в безопасности. И поет, сказать по чести, отлично.
Странно даже, как разошлись -- и вновь сошлись -- их жизненные пути. Феба,
как все знаменитости, живет точно под увеличительным стеклом, а Элизабет --
боец невидимого фронта, но магия свела их вновь. Элизабет нахмурилась.
-- С ней здесь ничего не станется, -- сказал Бобо, почти (но только
"почти") угадав ее мысли. -- Не стоит волноваться, тут на нее никто не
нападет.
-- Знаю, -- рассеянно протянула Элизабет. И, постаравшись забыть обиду,
сосредоточилась на своих профессиональных обязанностях. Действительно,
безопасное место. Кто знает, как Феба его выбрала, но в баре витала добрая
магия. Музыка здесь звучала замечательная, и пиво тоже подавали отменное.
Единственный очаг дисгармонии таился в душе самой Элизабет.
Когда поздняя ночь незаметно перешла в раннее утро, музыканты нетвердым
шагом вышли из "О'Флаэрти" и, следуя за тоненькой путеводной нитью музыки,
побрели по Тулуз в сторону неугомонной Бурбон-стрит. Элизабет несколько раз
пыталась прочесть Фионне-Фебе мораль, но певица практически не отлучалась со
сцены. На обратном пути в отель Элизабет сделала еще одну попытку:
-- Выслушайте меня, Фи. В промежутках между репетициями вы должны
сидеть в отеле и носу наружу не высовывать. Ради вашей же безопасности.
Но Фионна ее не слушала. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее выступление
стало триумфом. Еще одно знамение -- в Новом Орлеане все пройдет хорошо. Как
здорово, что она сюда попала!
-- Фи!
-- Для вас, Мата Хари, она -- "мисс Кенмар", -- процедил Ллойд.
-- Она... она мне разрешила называть ее по имени, -- парировала
Элизабет, не забывая о своем обещании Фебе. Возможно, Ллойд все равно
подслушал их разговор в аэропорту, но это еще не резон, чтобы раззвонить
тайну Фебы по всему городу. На улицах полно народу. -- Фи, ну разве можно
вот так сорваться и отправиться шататься по городу, которого не знаешь. А
если бы что-нибудь произошло?
-- И еще как произошло, -- заявила Фионна-Феба, хватая Ллойда за руку и
раскачивая ее, как ребенок. -- Я показала класс! Мы все здорово рубились! Я
такой кайф словила! И вы все, правда, ребята? -- вскричала она, оглянувшись
через плечо. Вопрос остался без ответа. Во морщился, точно от головной боли,
Эдди скорчил кислую гримасу, а Майкл вообще был выше этой суеты. Гитархангел
шествовал по улице, окидывая каждый попадающийся ему бар хозяйским взглядом
-- точно раздумывал, не купить ли его.
Элизабет решила, что Феба так легко не отделается.
-- На будущее давайте, пожалуйста, договоримся: если выходите в город,
предупреждайте меня, -- произнесла она. Фи немедленно повисла на шее у
Ллойда, и они, подсвеченные неоновыми сполохами, замерли в полумраке, под
аркой запертых ворот. Ну а Элизабет была вынуждена отскочить в сторону, ибо
чуть не оказалась под колесами контрабаса (точнее, тачки, на которой
какой-то субъект вез свой контрабас по тротуару). И продолжала:
-- Я должна вас сопровождать. Я не смогу вас охранять, если вы все
время будете удирать из помещений, которые я проверила. В баре дело могло бы
кончиться очень плохо.
Фионна и Ллойд слиплись в единое целое, как две пластилиновые фигурки,
и начали целоваться. Элизабет было неловко им мешать. Фи все равно не
слушает. Вздохнув, Элизабет отстала от них на несколько шагов.
-- Ничего, -- обратился к ней Будро. -- Не можете же вы ее запереть в
стеклянной витрине, верно? Просто с ней надо глядеть в оба, вот и все. А для
этого у вас есть я.
Особенного облегчения Элизабет не ощутила. Мистер Рингволл
рассчитывает, что его подчиненная должна самолично предотвращать все угрозы.
И теперь Элизабет опасалась, что не очень-то справляется. Хотя, конечно,
Борей -- отличный помощник.
Наконец-то уложив подопечную спать и наложив на дверь все возможные
заклятия, Элизабет позволила Будро увести себя в ресторан отеля ради
долгожданного ужина.
-- Пойдемте-пойдемте, -- твердил Будро. -- Ночной повар -- мой
знакомый. Мы вас сейчас на ноги поставим.
В практически пустом зале, за фантастически вкусной джамбалайей [Блюдо
креольской кухни: что-то вроде плова с ветчиной либо морепродуктами,
специями и т.п.] и великолепным кофе они разговорились об амулетах и
материальных компонентах заклятий -- словом, обо всем, что Элизабет могла
обсуждать, не нарушая ни обещаний бабушке, ни служебной подписки о
неразглашении.
Как и подозревала Элизабет, бесчисленные карманы Будро были набиты
всякой всячиной. Совсем как бюро о сотне крохотных ящичков, стоявшее в
гостиной ее бабушки. С каждой фразой он выуживал наружу что-нибудь новое:
моточек ниток, перо, ручку, камень или даже сушеную ящерицу. По большей
части за ординарной внешностью этих вещей не скрывалось ничего
неординарного, но кое-какие полуистлевшие конверты и грязные узелочки
испускали интригующий -- конечно, видимый лишь посвященным -- свет. В духе
миролюбивого "рукопожатия над водами Атлантики" Элизабет тоже дала ему
посмотреть кое-что из своей сумочки, но служебный арсенал придержала при
себе. Вероятно, Будро поступал так же.
-- А знаете что: раз уж нам предстоит работать в паре, зовите меня
лучше Бобо, а? -- произнес американец, неловко засовывая в карман пару
амулетов от неуклюжести (медная проволока, оплетенная белой ниточкой).
Элизабет жадно глотала кофе, чувствуя, что потихоньку оживает.
-- Ну, если вам так нравится, Бобо.
-- А я вас буду звать "Лиз", -- продолжал он. И, как бы споткнувшись о
ее суровый взгляд, заулыбался. -- "Элизабет" слишком длинно произносить. Тем
более если придется срочно звать на помощь.
-- Мне это представляется не совсем уместным, -- возразила Элизабет.
Чуть не проболталась, что это первое серьезное задание в ее жизни, но успела
прикусить язык. В конце концов руководство операцией возложено на нее.
Признавшись в своей неопытности, она упадет в глазах коллеги. -- Для меня
это очень важная миссия. Я не могу так просто... расслабиться.
-- Вы сейчас в Новом Орлеане. Расслабиться вы просто обязаны, -- сразил
ее Бобо неопровержимым аргументом. -- Не переживайте из-за всякой ерунды.
Дышите ровнее. Все пройдет легче, чем вам кажется.
-- Ну, хорошо, -- с сомнением протянула Элизабет. Произнесла на пробу:
-- Лиз. -- Впрочем, имя ей скорее понравилось. Так кратко ее не называли со
времен университета. -- Ладно, так и быть.
-- Правильной дорогой идете, -- заявил Бобо, откинувшись на спинку
кресла. -- Думаю, мы с вами закорешимся просто класс.
Элизабет решила, что пришло время поговорить всерьез.
-- При том условии, если вы сознаете, что за проведение операции
отвечаю я. Дело Фионны Кенмар было поручено мне.
Синие глаза Бобо полыхнули ей в лицо своим фирменным лазерным огнем, но
его голос оставался кротким:
-- Невежливо поправлять дам, но здесь, мэм, вы вне своей юрисдикции и
без моего позволения ничего не можете.
-- Что-о? Мое правительство попросило вас помочь -- а не перехватывать
руль! -- Услышав, как ее слова эхом отразились от стен пустого зала, Лиз
продолжала на пониженных тонах: -- Это мое задание.
-- Ну, знаете ли, нельзя же забывать о суверенитете Соединенных Штатов,
-- возразил Бобо. -- Ладно бы все происходило в британском посольстве --
тогда бы я и слова не сказал. Но мы находимся в моем городе. Если вы хотите
вернуться домой ближайшим самолетом, рейс завтра после обеда. Конечно, тогда
вы на концерт не попадете, а это большая жалость. -- Его синие глаза так и
пылали. Лиз осознала, что это не пустые угрозы. Если ее вышлют в Англию,
мистера Рингволла удар хватит. Она тяжело вздохнула.
-- Простите меня, пожалуйста, мистер Будро.
-- Бобо, -- поправил он. Морщины на его узком лице разгладились. -- Не
стоит нам ссориться, Лиз. Мы оба хотим одного и того же.
"Во-во, -- подумала Лиз. -- Мы оба хотим власти".
-- Да, верно, -- произнесла она вслух, срываясь на зевок. -- Ой!
Извините! -- И обнаружила, что раззевалась всерьез.
-- Нет, это вы меня извините. Вы, наверно, вконец замучились. Ну как --
мир? -- спросил Бобо, предупредительно отодвигая ее кресло, чтобы Элизабет
могла выбраться из-за стола.
-- Определенно мир, -- отозвалась Элизабет с улыбкой. Нет, он вообще-то
милый. А битву за господство она возобновит утром, когда у нее снова голова
заработает.
* * *
Перед дверью ее номера, на прощание, Бобо извлек из своего кармана еще
один сюрприз.
-- Берите, пригодится, -- сказал он, положив ей на ладонь сотовый
телефон размером с пачку жевательной резинки. -- Подарок от Дяди Сэма. Ваши
тут наверняка не работают. Можете даже домой по нему звонить, но прежде
всего он нужен для связи со мной. -- Он включил телефон, показал, как
пользоваться клавиатурой. -- Мой номер на автонаборе. Просто нажмете вот это
и "единичку". Доброй ночи, мэм.
* * *
Лиз покосилась на часы и произвела в уме кое-какие вычисления. Звонить
в Лондон и отчитываться пока рановато -- рабочий день еще не начался. Она
надела ночную рубашку, выключила лампу и блаженно разлеглась на мягких,
чистых, прохладных простынях. Сон, по идее, должен был сморить ее внезапно,
но она поймала себя на том, что просто лежит и смотрит на темный потолок. У
Элизабет вырвался стон. Ох, не надо было пить кофе. Или лучше было выпить
еще галлон и вообще сегодня не ложиться.
Конечно, Фи Кенмар -- избалованная стерва, но это еще не повод убивать
ее или калечить. За что на нее так взъелся таинственный враг? Этот вопрос
крутился в голове у Лиз всю ночь, не давал ей спать, будоражил еще сильнее,
чем кофе. Может быть, Фи не ошибается, и магия тут очень даже ПРИ ЧЕМ?
Отчаявшись избавиться от навязчивых размышлений, Элизабет включила
телевизор. Но это не помогло. Прыгая с канала на канал, она остановилась на
ток-шоу, где ведущий и зрители с большим азартом оскорбляли участников --
группу геев, а слушать их доводы не желали. Когда ведущий ничтоже сумняшеся
вскочил с места и закатил одному из участников такую пощечину, что тот
растянулся на полу, Элизабет с отвращением щелкнула кнопкой пульта.
И, обняв подушку, провалилась в неспокойный сон. Перед ней мелькали
искаженные воплем лица с ненавидящими глазами.
* * *
Угрюмый диктор взглянул прямо в объектив.
-- САТН-ТВ, "Глас разума, вопиющего в пустыне" завершает вещание на
сегодня. Спасибо за внимание. А теперь послушаем национальный гимн.
Под известный назубок рев тромбонов старший инженер аппаратной Эд
Челински начал заранее рассовывать по машинам пленки для утреннего эфира.
Ночное ток-шоу ничем не отличалось от трехсот шестидесяти пяти таких же
передач, сделанных другими телекомпаниями. Ничем, кроме одной, но важной
детали. С такими привычными, усыпляющими бдительность участников и аудитории
вещами, как мягкие кресла, столик ведущего и трибуны для зрителей,
соседствовал размещенный прямо на сцене алтарь в форме свиньи. Ее
кроваво-красная спина украшалась перевернутым пентаклем, расколотыми
крестами, разбитыми звездами и щербатым полумесяцем. На алтаре горели черные
свечи. Задачей ток-шоу было разжигание кровожадной розни. Почти каждый эфир
кончался дракой.
Полиция наконец-то выволокла из студии сегодняшних борцов. У некоторых
еще не пропал азарт. Одного из участников -- заранее намеченную жертву,
сказал бы Эд -- грузили на носилках в "скорую" с переломанной шеей. Ведущий
живого эфира, Ник Трентон, со своим обычным самодовольным видом встал, утер
с подбородка кровь, поправил галстук и величаво вышел из комнаты. "Много же
он успел за одну смену", -- подумалось инженеру. Трентон ушел, даже не
оглянувшись на спровоцированное им побоище. "Зато рейтинг передачи все
растет и растет", -- мрачно подумал Эд.
Дождавшись ухода операторов и осветителей, Эд выключил софиты. Вот
медленно потух последний из них, освещавший задник с огромной фотографией
(рок-группа на концерте, предводительствуемая девицей с зелеными волосами).
"Следующая на очереди жертва", -- подумал Эд не без сочувствия. Щелкнул
тумблером аудиомонитора. Тут в аппаратную вошел главный человек в
телекомпании -- Аугустус Кингстон, владелец и гендиректор в одном лице.
-- Ну что, все работает? -- поинтересовался он у Челински.
-- Да, сэр, -- ответил инженер. -- Картинка с частоты не сбивалась. Все
прошло без помех.
-- А как с приемом на особом канале вещания?
-- Пока никак. Новый Орлеан пока вестей не подавал.
-- Да и не подаст еще день-два, -- пробурчал седовласый Кингстон,
нетерпеливо переступая с ноги на ногу. -- Пусть обоснуются на новом месте.
Пусть постепенно нарастает.
Кингстон достал сигару. Инженер скривился, опасаясь за здоровье
аппаратуры. Босс выпустил в потолок струю едкого густого дыма.
-- Да, ваша милость, это все равно как отпустить хлеб свой по водам, --
от всей души расхохотался он. -- Понимаешь, Эд? Тому, кто отпустил хлеб свой
по водам, воздастся сторицей. Вот начнем отпускать этот самый хлеб жизни, --
он ткнул сигарой в сторону аппаратуры, -- и соберем богатую жатву. Этим
безбожным язычникам против нас не устоять, а?
-- Не устоять, сэр, -- подтвердил инженер, сглатывая подступивший к
горлу комок.
Старик помедлил, как следует затянулся, с довольным видом уставился на
горящий красным огнем кончик своей сигары.
-- Да. Им не устоять. Небо справедливо: они сами затянут себе петлю на
шее.
Глава 7
Утром Элизабет, еле сдерживая нетерпение, дожидалась, пока Найджел
Питерс и Лора Мэннинг поднимут Фионну с постели. Ее давняя подруга
завалилась спать, не смывая макияжа, и теперь легко затерялась бы среди
массовки монстров в финальной сцене самого жуткого фильма ужасов. В дверь
номера заглянул Бобо. На фоне Фионны даже он, в своей нетленной охотничьей
куртке, казался прилизанным щеголем.
-- Она сможет встать? -- обеспокоено спросил агент ФБР.
-- Ну разве что ее краном за шиворот подцепить, -- прошептала Элизабет,
посторонившись, чтобы коллега все увидел собственными глазами.
-- Ножками, ножками двигай, голубка моя, -- нежно уговаривал Найджел,
помогая гримерше тащить сонную певицу из ванной назад в спальню. Они усадили
ее на кровать и принялись беседовать между собой, игнорируя Фионну, точно
несмышленого ребенка. Звезда, полуприкрыв глаза, тупо сидела между ними.
-- Может, то, зеленое, из акульей кожи? Как по-твоему, Лора?
-- Да что ты, она же в нем изжарится, -- отвечала Лора, рассматривая
висящие в шкафу вещи. -- Ты еще нос на улицу не высовывал сегодня?
-- Пока нет. Предвкушаю с ужасом, -- проворчал директор. -- Ну ладно,
черное газовое. Отлично оттенит твои волосы, Онна, детка моя. А теперь
украшения -- и побольше. -- Он ткнул в шкатулку, стоящую на столе.
-- Я подам, -- произнесла Элизабет, радуясь возможности под невинным
предлогом прощупать личные вещи Фионны. Вынула из шкатулки несколько
ожерелий и браслетов, проверяя каждое на защитные характеристики. Оказалось,
все это амулеты-обереги -- что ничуть не удивило Элизабет. Значит, Фионна
тоже поработала со специальной литературой -- молодец. И вполне в ее стиле
-- ибо, пока ее звали Фебой, она была отличницей. С научной работой знакома
не понаслышке -- и результат налицо. Содержимое шкатулки подтверждало:
Фионна и впрямь считает, что ей угрожает серьезная опасность. Конечно, эту
интуитивную догадку не вставишь в рапорт для мистера Рингволла -- и все же
хорошо, что Фионна не ломает комедию. Лиз передавала Лоре по одной
серебряные цепочки с символами безопасности и покоя, а та надевала их Фионне
на шею. Все это следовало оживить каким-то цветным пятном. Лучше всего к
платью Фионны подошло бы массивное сердоликовое ожерелье -- но сердолик
притягивает огонь. Не лучшее предзнаменование. Правда, этот камень работает
не только на прием, но и на передачу астрального сигнала... Лиз наполнила
энергией добра оранжевую деревянную подвеску, прикрепленную к ожерелью, и
тут же Лора Мэннинг забрала украшение у нее из рук.
-- Ты у нас сегодня как картинка, голубка моя, -- произнес Найджел,
когда ожерелье застегнули у Фионны на шее. Оно ярко выделялось на фоне
серебряных цепочек и черного с матовым отливом платья. Положив безвольную
руку Фионны себе на плечи, Найджел поднялся, заставляя певицу встать. Она
встала -- и тут же начала оседать на кровать. Ноги у нее подгибались. -- Ну,
хорошо, Онна, встали. И пошли. Через двадцать минут у нас встреча с
публикой.
Только волшебное слово "публика" вдохнуло в Фионну жизнь. Элизабет,
усмехаясь про себя, наблюдала, как за десять минут пути от отеля до
радиостудии эта жалкая тряпичная кукла превратилась в стремительную
суперзвезду. В лимузине к ним присоединились Ллойд Престон и Патрик Джонс.
Исполин-телохранитель, одетый во все черное -- вылитое чудовище
Франкенштейна, -- косо посмотрел на Элизабет, усевшись рядом с Фионной в
заднем салоне лимузина, но в течение поездки не проронил ни слова. Фионной
занимались Патрик и Лора: первый репетировал с ней сегодняшнее интервью, а
Лора, устроившись с другой стороны, доводила до кондиции дикарскую раскраску
на лице певицы. Бобо и Элизабет теснились на мягкой откидной скамейке
напротив директора. Сиденье рядом с ним было завалено аппаратурой и
кассетами.
-- С тобой будет беседовать ди-джей Верона Ламберт, -- зачитывал Патрик
Джонс, раскрыв свою потрепанную папку. -- На этой станции она работает уже
десять лет. Она твоя горячая поклонница. Тут у меня пачка фотографий для нее
и ее команды, которые надо подписать. Сделай милость, не пропусти ни одной,
хорошо? -- Он протянул Фионне пухлый конверт.
-- Ладно, -- произнесла Фионна. Выжидающе протянула руку. Патрик вложил
в ее пальцы несмываемый фломастер. Фионна достала из конверта несколько
черно-белых фотографий, изображавших ее самое в обнимку с микрофоном.
Выглядела она там драматично -- глаза, губы, скулы, подчеркнутые умелым
макияжем. Лиз одобрительно кивнула: отличный подарок поклонникам. Фионна
ставила росчерки в правом верхнем углу, так, чтобы заглавная "Ф" приходилась
на "кладдахский" перстень (руки, сжимающие увенчанное короной сердце),
который украшал ее указательный палец. -- Верона Ламберт. А других как
зовут, у тебя записано?
Патрик принялся зачитывать свой список. Фионна подписывала фотографии
каждому отдельно. Лиз, читая ее надписи вверх ногами, обнаружила, что каждое
посвящение Фионна формулирует чуть-чуть по-другому. "Вот это
профессионализм", -- подивилась она про себя. Нет, в случае Фионны внешность
определенно обманчива. "Изумруд в огне" -- это хорошо отлаженная машина, а
Фионна -- ее главный, безотказный агрегат.
Но и другие тоже молодцы. Искренне переживают за Фионну, но дело ставят
на первое место и работают слаженно. Фионна попросила у Найджела сигарету --
тот достал пачку, но держал ее на отлете, пока певица не согласилась выпить
омерзительный на вид, густой и розовый, коктейль.
-- Подкорми мозги, дорогая, прежде чем легкие коптить, -- уговаривал
он, поднося стакан к самому носу звезды. -- Ну ради меня. Как ты выдержишь
час в эфире на пустой желудок? Повар из "Сонесты" это специально для тебя
приготовил.
-- Фу, ну и гадость, -- прошипела Фионна, покончив с коктейлем за три
глотка. Жадно схватила сигарету, прикурила у Найджела -- тот уже
предупредительно достал зажигалку, -- глубоко затянулась. Лиз ощутила запах
свежей клубники, который вскоре заглушила табачная вонь. -- Батюшки, вы меня
такой дрянью поите, что даже никотин вкуснее кажется. Одно счастье, курить в
этом городе пока разрешено. Я уж боялась, что тут -- как в Сан-Франциско. --
Фионна выдула из уголка рта струйку дыма. -- Ну, Пэт, что еще мне надо
знать?
-- Про станцию я уже все сказал, -- ответил Патрик Джонс, сложив руки,
точно алтарный служка. -- Концерт Верона сама объявит. А твое дело --
говорить о себе самой. И помни, Фи, -- ни слова о нападениях. Их не было и
нет, ясно?
Набрав в грудь воздуха, Фионна одной рукой схватилась за свое
сердоликовое ожерелье, а другой нащупала пальцы Ллойда. Тот с хозяйским
видом стиснул руку певицы, злорадно уставившись на Лиз. Агент Мэйфильд
осталась бесстрастна. Пусть Ллойд защищает Фионну на своем плане бытия. Дело
Лиз -- разбираться с Незримым, а не со Зримым.
-- Ну, ладно, пошлепали, -- распорядилась Фионна.
* * *
-- И что привело вас к нам в Новорлеан, мисс Кенмар? -- спросила Верона
Ламберт сладким и тягучим, как тающая от жары карамель (напоминающая, в свою
очередь, воздух в этой душной студии), голосом. То была полнотелая женщина с
кожей шоколадного цвета, круглолицая, круглоглазая, с шапкой искусственно
распрямленных темно-каштановых волос, примятых на макушке наушниками. Вся
компания теснилась в маленьком, полутемном помещении, где все, кроме пола,
было обито дырчатыми звукоизолирующими плитками. Сидячих мест оказалось
только три: одно для Вероны, другое для Фионны, а третье для щуплого,
нездорово-бледного звукорежиссера, который сидел за пультом напротив звезды
и ведущей. Ллойд Престон затиснул свое крупное тело меж двух металлических
кожухов с каким-то оборудованием, чтобы не отдаляться от Фионны. Время от
времени она брала его за руку. Остальные жались к стенам. Спину Элизабет
больно кололи пластмассовые коробки с пленками, сложенные на этажерке. Она
всерьез опасалась лишиться чувств из-за духоты и тесноты. Ее белый шелковый
жакет уже вымок от пота.
-- Зовите меня Фионной, голубка. Я вам честно скажу: это один из самых
замечательных городов, куда меня жизнь забрасывала, -- произнесла Фионна с
безупречным ирландским акцентом. Беседуя с Вероной, она смотрела ей прямо в
глаза. Если она только прикидывается... что ж, тогда Фионна еще и
великолепная актриса. -- Музыка, голубка, это же моя жизнь. Разве мне не
могло понравиться место, где музыка каждый вечер на каждом углу, где всякий,
кого ни возьми, каждый день играет, поет или что-нибудь слушает. Музыка
расширяет душу человека. Тут я -- как рыба в воде, словно здесь и родилась.
-- Вы нашли здесь много общего с вашей музыкой? -- спросила Верона,
удивленно вскинув брови. -- Новорлеан -- это все-таки смесь французского
креольского стиля с афрокарибскими ритмами. Наш джаз не имеет аналогов в
мире, милочка. У меня есть все записи "Изумруда в огне", Фионна, и, простите
уж, мне кажется, что это совсем другая музыка.
-- Вся она берет свое начало из одного места, -- возразила Фионна,
ударив себя кулаком в грудь. -- Из сердца. Я встретила здесь людей, у
которых ничегошеньки нет, ни кола ни двора -- только музыка. И это здорово.
Это и история моего детства тоже. У меня больше ничего не было -- и я
вложила всю душу в красоту, которую могла слышать.
"Ну и наглость", -- подумалось Элизабет. Для девицы, у которой за
плечами английская школа-интернат, швейцарский пансион, Оксфорд и как
минимум пятьдесят тысяч фунтов выброшенных на ветер папочкиных денег,
Фионна-Феба очень убедительно играла роль бедной замарашки из Северного
Дублина. С дрожью в голосе она поведала о своем вымышленном детстве, о
нищете, о руководящем ею астральном духе, который, по убеждению Фионны, не
позволит ей оставить сцену, пока она не подарит свои песни всему миру.
Однако Верона выслушала все это спокойно, без провокационных вопросов,
и отлично провела интервью, расспрашивая Фионну о действительно занятных
подробностях ее творческого пути и истории "Изумруда в огне". Чувствовалось,
что журналистка владеет темой. За пять минут до конца программы Верона
проницательно взглянула на Фионну:
-- И не удержусь от финального вопроса: милая, почему в ваших песнях
так много поется о магии? Вы ею вправду интересуетесь -- или это так, для
близира, чтобы поклонникам угодить? Должна вас предупредить: Новорлеан --
очень магический город. С духами лучше не шутить -- а то они тебя проучат.
-- Я верю искренне, -- произнесла Фионна; в ее огромных глазах зажглась
тревога. Кажется, у нее даже руки задрожали. "А она и впрямь стала очень
восстании -- по сути, автор песни клянется, что оно никогда не закончится.
Если учесть, сколько человек -- и англичан, и ирландцев, -- погибло в
Ольстере, такие песни -- просто верх бестактности. На публике их исполняют
редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
"А точнее, что ее спела Феба", -- пробурчала Элизабет про себя.
-- Думаю, у нас тут к песням относятся посвободнее, -- несколько
смешался Будро. -- Простите, если вас это расстроило. В утешение скажу
только одно -- здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.
"Мы сидели у камина... с дочкою О'Рейли..."
Музыка зазвучала вновь, но на сей раз это была задорная застольная
песня.
-- Да ладно, ерунда это все, -- вымученно улыбнулась Элизабет. --
Пойдемте к ним присоединимся.
Однако, когда они устроились в задних рядах у стойки, исподтишка
приглядывая за своими разошедшимися подопечными, Элизабет обнаружила, что
выходка Фебы Кендал -- тоже мне, вздумала насилие пропагандировать! -- не
выходит у нее из головы. "Как только можно, -- вновь и вновь спрашивала себя
Элизабет, -- зацикливаться на старых обидах и злости? В провинции, к радости
и облегчению обеих сторон, ведутся мирные переговоры. Зачем все время
науськивать людей друг на друга, когда ту же самую энергию можно было бы
направить на достижение мира и исцеление ран?"
Теплая сила Матери-Земли, которую Элизабет ощутила при прогулке по
Кварталу, куда-то делась. Теперь Элизабет стало холодно и одиноко, хотя ее и
окружали люди -- в том числе Будро. Она попыталась порадоваться за Фебу --
по крайней мере та в безопасности. И поет, сказать по чести, отлично.
Странно даже, как разошлись -- и вновь сошлись -- их жизненные пути. Феба,
как все знаменитости, живет точно под увеличительным стеклом, а Элизабет --
боец невидимого фронта, но магия свела их вновь. Элизабет нахмурилась.
-- С ней здесь ничего не станется, -- сказал Бобо, почти (но только
"почти") угадав ее мысли. -- Не стоит волноваться, тут на нее никто не
нападет.
-- Знаю, -- рассеянно протянула Элизабет. И, постаравшись забыть обиду,
сосредоточилась на своих профессиональных обязанностях. Действительно,
безопасное место. Кто знает, как Феба его выбрала, но в баре витала добрая
магия. Музыка здесь звучала замечательная, и пиво тоже подавали отменное.
Единственный очаг дисгармонии таился в душе самой Элизабет.
Когда поздняя ночь незаметно перешла в раннее утро, музыканты нетвердым
шагом вышли из "О'Флаэрти" и, следуя за тоненькой путеводной нитью музыки,
побрели по Тулуз в сторону неугомонной Бурбон-стрит. Элизабет несколько раз
пыталась прочесть Фионне-Фебе мораль, но певица практически не отлучалась со
сцены. На обратном пути в отель Элизабет сделала еще одну попытку:
-- Выслушайте меня, Фи. В промежутках между репетициями вы должны
сидеть в отеле и носу наружу не высовывать. Ради вашей же безопасности.
Но Фионна ее не слушала. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее выступление
стало триумфом. Еще одно знамение -- в Новом Орлеане все пройдет хорошо. Как
здорово, что она сюда попала!
-- Фи!
-- Для вас, Мата Хари, она -- "мисс Кенмар", -- процедил Ллойд.
-- Она... она мне разрешила называть ее по имени, -- парировала
Элизабет, не забывая о своем обещании Фебе. Возможно, Ллойд все равно
подслушал их разговор в аэропорту, но это еще не резон, чтобы раззвонить
тайну Фебы по всему городу. На улицах полно народу. -- Фи, ну разве можно
вот так сорваться и отправиться шататься по городу, которого не знаешь. А
если бы что-нибудь произошло?
-- И еще как произошло, -- заявила Фионна-Феба, хватая Ллойда за руку и
раскачивая ее, как ребенок. -- Я показала класс! Мы все здорово рубились! Я
такой кайф словила! И вы все, правда, ребята? -- вскричала она, оглянувшись
через плечо. Вопрос остался без ответа. Во морщился, точно от головной боли,
Эдди скорчил кислую гримасу, а Майкл вообще был выше этой суеты. Гитархангел
шествовал по улице, окидывая каждый попадающийся ему бар хозяйским взглядом
-- точно раздумывал, не купить ли его.
Элизабет решила, что Феба так легко не отделается.
-- На будущее давайте, пожалуйста, договоримся: если выходите в город,
предупреждайте меня, -- произнесла она. Фи немедленно повисла на шее у
Ллойда, и они, подсвеченные неоновыми сполохами, замерли в полумраке, под
аркой запертых ворот. Ну а Элизабет была вынуждена отскочить в сторону, ибо
чуть не оказалась под колесами контрабаса (точнее, тачки, на которой
какой-то субъект вез свой контрабас по тротуару). И продолжала:
-- Я должна вас сопровождать. Я не смогу вас охранять, если вы все
время будете удирать из помещений, которые я проверила. В баре дело могло бы
кончиться очень плохо.
Фионна и Ллойд слиплись в единое целое, как две пластилиновые фигурки,
и начали целоваться. Элизабет было неловко им мешать. Фи все равно не
слушает. Вздохнув, Элизабет отстала от них на несколько шагов.
-- Ничего, -- обратился к ней Будро. -- Не можете же вы ее запереть в
стеклянной витрине, верно? Просто с ней надо глядеть в оба, вот и все. А для
этого у вас есть я.
Особенного облегчения Элизабет не ощутила. Мистер Рингволл
рассчитывает, что его подчиненная должна самолично предотвращать все угрозы.
И теперь Элизабет опасалась, что не очень-то справляется. Хотя, конечно,
Борей -- отличный помощник.
Наконец-то уложив подопечную спать и наложив на дверь все возможные
заклятия, Элизабет позволила Будро увести себя в ресторан отеля ради
долгожданного ужина.
-- Пойдемте-пойдемте, -- твердил Будро. -- Ночной повар -- мой
знакомый. Мы вас сейчас на ноги поставим.
В практически пустом зале, за фантастически вкусной джамбалайей [Блюдо
креольской кухни: что-то вроде плова с ветчиной либо морепродуктами,
специями и т.п.] и великолепным кофе они разговорились об амулетах и
материальных компонентах заклятий -- словом, обо всем, что Элизабет могла
обсуждать, не нарушая ни обещаний бабушке, ни служебной подписки о
неразглашении.
Как и подозревала Элизабет, бесчисленные карманы Будро были набиты
всякой всячиной. Совсем как бюро о сотне крохотных ящичков, стоявшее в
гостиной ее бабушки. С каждой фразой он выуживал наружу что-нибудь новое:
моточек ниток, перо, ручку, камень или даже сушеную ящерицу. По большей
части за ординарной внешностью этих вещей не скрывалось ничего
неординарного, но кое-какие полуистлевшие конверты и грязные узелочки
испускали интригующий -- конечно, видимый лишь посвященным -- свет. В духе
миролюбивого "рукопожатия над водами Атлантики" Элизабет тоже дала ему
посмотреть кое-что из своей сумочки, но служебный арсенал придержала при
себе. Вероятно, Будро поступал так же.
-- А знаете что: раз уж нам предстоит работать в паре, зовите меня
лучше Бобо, а? -- произнес американец, неловко засовывая в карман пару
амулетов от неуклюжести (медная проволока, оплетенная белой ниточкой).
Элизабет жадно глотала кофе, чувствуя, что потихоньку оживает.
-- Ну, если вам так нравится, Бобо.
-- А я вас буду звать "Лиз", -- продолжал он. И, как бы споткнувшись о
ее суровый взгляд, заулыбался. -- "Элизабет" слишком длинно произносить. Тем
более если придется срочно звать на помощь.
-- Мне это представляется не совсем уместным, -- возразила Элизабет.
Чуть не проболталась, что это первое серьезное задание в ее жизни, но успела
прикусить язык. В конце концов руководство операцией возложено на нее.
Признавшись в своей неопытности, она упадет в глазах коллеги. -- Для меня
это очень важная миссия. Я не могу так просто... расслабиться.
-- Вы сейчас в Новом Орлеане. Расслабиться вы просто обязаны, -- сразил
ее Бобо неопровержимым аргументом. -- Не переживайте из-за всякой ерунды.
Дышите ровнее. Все пройдет легче, чем вам кажется.
-- Ну, хорошо, -- с сомнением протянула Элизабет. Произнесла на пробу:
-- Лиз. -- Впрочем, имя ей скорее понравилось. Так кратко ее не называли со
времен университета. -- Ладно, так и быть.
-- Правильной дорогой идете, -- заявил Бобо, откинувшись на спинку
кресла. -- Думаю, мы с вами закорешимся просто класс.
Элизабет решила, что пришло время поговорить всерьез.
-- При том условии, если вы сознаете, что за проведение операции
отвечаю я. Дело Фионны Кенмар было поручено мне.
Синие глаза Бобо полыхнули ей в лицо своим фирменным лазерным огнем, но
его голос оставался кротким:
-- Невежливо поправлять дам, но здесь, мэм, вы вне своей юрисдикции и
без моего позволения ничего не можете.
-- Что-о? Мое правительство попросило вас помочь -- а не перехватывать
руль! -- Услышав, как ее слова эхом отразились от стен пустого зала, Лиз
продолжала на пониженных тонах: -- Это мое задание.
-- Ну, знаете ли, нельзя же забывать о суверенитете Соединенных Штатов,
-- возразил Бобо. -- Ладно бы все происходило в британском посольстве --
тогда бы я и слова не сказал. Но мы находимся в моем городе. Если вы хотите
вернуться домой ближайшим самолетом, рейс завтра после обеда. Конечно, тогда
вы на концерт не попадете, а это большая жалость. -- Его синие глаза так и
пылали. Лиз осознала, что это не пустые угрозы. Если ее вышлют в Англию,
мистера Рингволла удар хватит. Она тяжело вздохнула.
-- Простите меня, пожалуйста, мистер Будро.
-- Бобо, -- поправил он. Морщины на его узком лице разгладились. -- Не
стоит нам ссориться, Лиз. Мы оба хотим одного и того же.
"Во-во, -- подумала Лиз. -- Мы оба хотим власти".
-- Да, верно, -- произнесла она вслух, срываясь на зевок. -- Ой!
Извините! -- И обнаружила, что раззевалась всерьез.
-- Нет, это вы меня извините. Вы, наверно, вконец замучились. Ну как --
мир? -- спросил Бобо, предупредительно отодвигая ее кресло, чтобы Элизабет
могла выбраться из-за стола.
-- Определенно мир, -- отозвалась Элизабет с улыбкой. Нет, он вообще-то
милый. А битву за господство она возобновит утром, когда у нее снова голова
заработает.
* * *
Перед дверью ее номера, на прощание, Бобо извлек из своего кармана еще
один сюрприз.
-- Берите, пригодится, -- сказал он, положив ей на ладонь сотовый
телефон размером с пачку жевательной резинки. -- Подарок от Дяди Сэма. Ваши
тут наверняка не работают. Можете даже домой по нему звонить, но прежде
всего он нужен для связи со мной. -- Он включил телефон, показал, как
пользоваться клавиатурой. -- Мой номер на автонаборе. Просто нажмете вот это
и "единичку". Доброй ночи, мэм.
* * *
Лиз покосилась на часы и произвела в уме кое-какие вычисления. Звонить
в Лондон и отчитываться пока рановато -- рабочий день еще не начался. Она
надела ночную рубашку, выключила лампу и блаженно разлеглась на мягких,
чистых, прохладных простынях. Сон, по идее, должен был сморить ее внезапно,
но она поймала себя на том, что просто лежит и смотрит на темный потолок. У
Элизабет вырвался стон. Ох, не надо было пить кофе. Или лучше было выпить
еще галлон и вообще сегодня не ложиться.
Конечно, Фи Кенмар -- избалованная стерва, но это еще не повод убивать
ее или калечить. За что на нее так взъелся таинственный враг? Этот вопрос
крутился в голове у Лиз всю ночь, не давал ей спать, будоражил еще сильнее,
чем кофе. Может быть, Фи не ошибается, и магия тут очень даже ПРИ ЧЕМ?
Отчаявшись избавиться от навязчивых размышлений, Элизабет включила
телевизор. Но это не помогло. Прыгая с канала на канал, она остановилась на
ток-шоу, где ведущий и зрители с большим азартом оскорбляли участников --
группу геев, а слушать их доводы не желали. Когда ведущий ничтоже сумняшеся
вскочил с места и закатил одному из участников такую пощечину, что тот
растянулся на полу, Элизабет с отвращением щелкнула кнопкой пульта.
И, обняв подушку, провалилась в неспокойный сон. Перед ней мелькали
искаженные воплем лица с ненавидящими глазами.
* * *
Угрюмый диктор взглянул прямо в объектив.
-- САТН-ТВ, "Глас разума, вопиющего в пустыне" завершает вещание на
сегодня. Спасибо за внимание. А теперь послушаем национальный гимн.
Под известный назубок рев тромбонов старший инженер аппаратной Эд
Челински начал заранее рассовывать по машинам пленки для утреннего эфира.
Ночное ток-шоу ничем не отличалось от трехсот шестидесяти пяти таких же
передач, сделанных другими телекомпаниями. Ничем, кроме одной, но важной
детали. С такими привычными, усыпляющими бдительность участников и аудитории
вещами, как мягкие кресла, столик ведущего и трибуны для зрителей,
соседствовал размещенный прямо на сцене алтарь в форме свиньи. Ее
кроваво-красная спина украшалась перевернутым пентаклем, расколотыми
крестами, разбитыми звездами и щербатым полумесяцем. На алтаре горели черные
свечи. Задачей ток-шоу было разжигание кровожадной розни. Почти каждый эфир
кончался дракой.
Полиция наконец-то выволокла из студии сегодняшних борцов. У некоторых
еще не пропал азарт. Одного из участников -- заранее намеченную жертву,
сказал бы Эд -- грузили на носилках в "скорую" с переломанной шеей. Ведущий
живого эфира, Ник Трентон, со своим обычным самодовольным видом встал, утер
с подбородка кровь, поправил галстук и величаво вышел из комнаты. "Много же
он успел за одну смену", -- подумалось инженеру. Трентон ушел, даже не
оглянувшись на спровоцированное им побоище. "Зато рейтинг передачи все
растет и растет", -- мрачно подумал Эд.
Дождавшись ухода операторов и осветителей, Эд выключил софиты. Вот
медленно потух последний из них, освещавший задник с огромной фотографией
(рок-группа на концерте, предводительствуемая девицей с зелеными волосами).
"Следующая на очереди жертва", -- подумал Эд не без сочувствия. Щелкнул
тумблером аудиомонитора. Тут в аппаратную вошел главный человек в
телекомпании -- Аугустус Кингстон, владелец и гендиректор в одном лице.
-- Ну что, все работает? -- поинтересовался он у Челински.
-- Да, сэр, -- ответил инженер. -- Картинка с частоты не сбивалась. Все
прошло без помех.
-- А как с приемом на особом канале вещания?
-- Пока никак. Новый Орлеан пока вестей не подавал.
-- Да и не подаст еще день-два, -- пробурчал седовласый Кингстон,
нетерпеливо переступая с ноги на ногу. -- Пусть обоснуются на новом месте.
Пусть постепенно нарастает.
Кингстон достал сигару. Инженер скривился, опасаясь за здоровье
аппаратуры. Босс выпустил в потолок струю едкого густого дыма.
-- Да, ваша милость, это все равно как отпустить хлеб свой по водам, --
от всей души расхохотался он. -- Понимаешь, Эд? Тому, кто отпустил хлеб свой
по водам, воздастся сторицей. Вот начнем отпускать этот самый хлеб жизни, --
он ткнул сигарой в сторону аппаратуры, -- и соберем богатую жатву. Этим
безбожным язычникам против нас не устоять, а?
-- Не устоять, сэр, -- подтвердил инженер, сглатывая подступивший к
горлу комок.
Старик помедлил, как следует затянулся, с довольным видом уставился на
горящий красным огнем кончик своей сигары.
-- Да. Им не устоять. Небо справедливо: они сами затянут себе петлю на
шее.
Глава 7
Утром Элизабет, еле сдерживая нетерпение, дожидалась, пока Найджел
Питерс и Лора Мэннинг поднимут Фионну с постели. Ее давняя подруга
завалилась спать, не смывая макияжа, и теперь легко затерялась бы среди
массовки монстров в финальной сцене самого жуткого фильма ужасов. В дверь
номера заглянул Бобо. На фоне Фионны даже он, в своей нетленной охотничьей
куртке, казался прилизанным щеголем.
-- Она сможет встать? -- обеспокоено спросил агент ФБР.
-- Ну разве что ее краном за шиворот подцепить, -- прошептала Элизабет,
посторонившись, чтобы коллега все увидел собственными глазами.
-- Ножками, ножками двигай, голубка моя, -- нежно уговаривал Найджел,
помогая гримерше тащить сонную певицу из ванной назад в спальню. Они усадили
ее на кровать и принялись беседовать между собой, игнорируя Фионну, точно
несмышленого ребенка. Звезда, полуприкрыв глаза, тупо сидела между ними.
-- Может, то, зеленое, из акульей кожи? Как по-твоему, Лора?
-- Да что ты, она же в нем изжарится, -- отвечала Лора, рассматривая
висящие в шкафу вещи. -- Ты еще нос на улицу не высовывал сегодня?
-- Пока нет. Предвкушаю с ужасом, -- проворчал директор. -- Ну ладно,
черное газовое. Отлично оттенит твои волосы, Онна, детка моя. А теперь
украшения -- и побольше. -- Он ткнул в шкатулку, стоящую на столе.
-- Я подам, -- произнесла Элизабет, радуясь возможности под невинным
предлогом прощупать личные вещи Фионны. Вынула из шкатулки несколько
ожерелий и браслетов, проверяя каждое на защитные характеристики. Оказалось,
все это амулеты-обереги -- что ничуть не удивило Элизабет. Значит, Фионна
тоже поработала со специальной литературой -- молодец. И вполне в ее стиле
-- ибо, пока ее звали Фебой, она была отличницей. С научной работой знакома
не понаслышке -- и результат налицо. Содержимое шкатулки подтверждало:
Фионна и впрямь считает, что ей угрожает серьезная опасность. Конечно, эту
интуитивную догадку не вставишь в рапорт для мистера Рингволла -- и все же
хорошо, что Фионна не ломает комедию. Лиз передавала Лоре по одной
серебряные цепочки с символами безопасности и покоя, а та надевала их Фионне
на шею. Все это следовало оживить каким-то цветным пятном. Лучше всего к
платью Фионны подошло бы массивное сердоликовое ожерелье -- но сердолик
притягивает огонь. Не лучшее предзнаменование. Правда, этот камень работает
не только на прием, но и на передачу астрального сигнала... Лиз наполнила
энергией добра оранжевую деревянную подвеску, прикрепленную к ожерелью, и
тут же Лора Мэннинг забрала украшение у нее из рук.
-- Ты у нас сегодня как картинка, голубка моя, -- произнес Найджел,
когда ожерелье застегнули у Фионны на шее. Оно ярко выделялось на фоне
серебряных цепочек и черного с матовым отливом платья. Положив безвольную
руку Фионны себе на плечи, Найджел поднялся, заставляя певицу встать. Она
встала -- и тут же начала оседать на кровать. Ноги у нее подгибались. -- Ну,
хорошо, Онна, встали. И пошли. Через двадцать минут у нас встреча с
публикой.
Только волшебное слово "публика" вдохнуло в Фионну жизнь. Элизабет,
усмехаясь про себя, наблюдала, как за десять минут пути от отеля до
радиостудии эта жалкая тряпичная кукла превратилась в стремительную
суперзвезду. В лимузине к ним присоединились Ллойд Престон и Патрик Джонс.
Исполин-телохранитель, одетый во все черное -- вылитое чудовище
Франкенштейна, -- косо посмотрел на Элизабет, усевшись рядом с Фионной в
заднем салоне лимузина, но в течение поездки не проронил ни слова. Фионной
занимались Патрик и Лора: первый репетировал с ней сегодняшнее интервью, а
Лора, устроившись с другой стороны, доводила до кондиции дикарскую раскраску
на лице певицы. Бобо и Элизабет теснились на мягкой откидной скамейке
напротив директора. Сиденье рядом с ним было завалено аппаратурой и
кассетами.
-- С тобой будет беседовать ди-джей Верона Ламберт, -- зачитывал Патрик
Джонс, раскрыв свою потрепанную папку. -- На этой станции она работает уже
десять лет. Она твоя горячая поклонница. Тут у меня пачка фотографий для нее
и ее команды, которые надо подписать. Сделай милость, не пропусти ни одной,
хорошо? -- Он протянул Фионне пухлый конверт.
-- Ладно, -- произнесла Фионна. Выжидающе протянула руку. Патрик вложил
в ее пальцы несмываемый фломастер. Фионна достала из конверта несколько
черно-белых фотографий, изображавших ее самое в обнимку с микрофоном.
Выглядела она там драматично -- глаза, губы, скулы, подчеркнутые умелым
макияжем. Лиз одобрительно кивнула: отличный подарок поклонникам. Фионна
ставила росчерки в правом верхнем углу, так, чтобы заглавная "Ф" приходилась
на "кладдахский" перстень (руки, сжимающие увенчанное короной сердце),
который украшал ее указательный палец. -- Верона Ламберт. А других как
зовут, у тебя записано?
Патрик принялся зачитывать свой список. Фионна подписывала фотографии
каждому отдельно. Лиз, читая ее надписи вверх ногами, обнаружила, что каждое
посвящение Фионна формулирует чуть-чуть по-другому. "Вот это
профессионализм", -- подивилась она про себя. Нет, в случае Фионны внешность
определенно обманчива. "Изумруд в огне" -- это хорошо отлаженная машина, а
Фионна -- ее главный, безотказный агрегат.
Но и другие тоже молодцы. Искренне переживают за Фионну, но дело ставят
на первое место и работают слаженно. Фионна попросила у Найджела сигарету --
тот достал пачку, но держал ее на отлете, пока певица не согласилась выпить
омерзительный на вид, густой и розовый, коктейль.
-- Подкорми мозги, дорогая, прежде чем легкие коптить, -- уговаривал
он, поднося стакан к самому носу звезды. -- Ну ради меня. Как ты выдержишь
час в эфире на пустой желудок? Повар из "Сонесты" это специально для тебя
приготовил.
-- Фу, ну и гадость, -- прошипела Фионна, покончив с коктейлем за три
глотка. Жадно схватила сигарету, прикурила у Найджела -- тот уже
предупредительно достал зажигалку, -- глубоко затянулась. Лиз ощутила запах
свежей клубники, который вскоре заглушила табачная вонь. -- Батюшки, вы меня
такой дрянью поите, что даже никотин вкуснее кажется. Одно счастье, курить в
этом городе пока разрешено. Я уж боялась, что тут -- как в Сан-Франциско. --
Фионна выдула из уголка рта струйку дыма. -- Ну, Пэт, что еще мне надо
знать?
-- Про станцию я уже все сказал, -- ответил Патрик Джонс, сложив руки,
точно алтарный служка. -- Концерт Верона сама объявит. А твое дело --
говорить о себе самой. И помни, Фи, -- ни слова о нападениях. Их не было и
нет, ясно?
Набрав в грудь воздуха, Фионна одной рукой схватилась за свое
сердоликовое ожерелье, а другой нащупала пальцы Ллойда. Тот с хозяйским
видом стиснул руку певицы, злорадно уставившись на Лиз. Агент Мэйфильд
осталась бесстрастна. Пусть Ллойд защищает Фионну на своем плане бытия. Дело
Лиз -- разбираться с Незримым, а не со Зримым.
-- Ну, ладно, пошлепали, -- распорядилась Фионна.
* * *
-- И что привело вас к нам в Новорлеан, мисс Кенмар? -- спросила Верона
Ламберт сладким и тягучим, как тающая от жары карамель (напоминающая, в свою
очередь, воздух в этой душной студии), голосом. То была полнотелая женщина с
кожей шоколадного цвета, круглолицая, круглоглазая, с шапкой искусственно
распрямленных темно-каштановых волос, примятых на макушке наушниками. Вся
компания теснилась в маленьком, полутемном помещении, где все, кроме пола,
было обито дырчатыми звукоизолирующими плитками. Сидячих мест оказалось
только три: одно для Вероны, другое для Фионны, а третье для щуплого,
нездорово-бледного звукорежиссера, который сидел за пультом напротив звезды
и ведущей. Ллойд Престон затиснул свое крупное тело меж двух металлических
кожухов с каким-то оборудованием, чтобы не отдаляться от Фионны. Время от
времени она брала его за руку. Остальные жались к стенам. Спину Элизабет
больно кололи пластмассовые коробки с пленками, сложенные на этажерке. Она
всерьез опасалась лишиться чувств из-за духоты и тесноты. Ее белый шелковый
жакет уже вымок от пота.
-- Зовите меня Фионной, голубка. Я вам честно скажу: это один из самых
замечательных городов, куда меня жизнь забрасывала, -- произнесла Фионна с
безупречным ирландским акцентом. Беседуя с Вероной, она смотрела ей прямо в
глаза. Если она только прикидывается... что ж, тогда Фионна еще и
великолепная актриса. -- Музыка, голубка, это же моя жизнь. Разве мне не
могло понравиться место, где музыка каждый вечер на каждом углу, где всякий,
кого ни возьми, каждый день играет, поет или что-нибудь слушает. Музыка
расширяет душу человека. Тут я -- как рыба в воде, словно здесь и родилась.
-- Вы нашли здесь много общего с вашей музыкой? -- спросила Верона,
удивленно вскинув брови. -- Новорлеан -- это все-таки смесь французского
креольского стиля с афрокарибскими ритмами. Наш джаз не имеет аналогов в
мире, милочка. У меня есть все записи "Изумруда в огне", Фионна, и, простите
уж, мне кажется, что это совсем другая музыка.
-- Вся она берет свое начало из одного места, -- возразила Фионна,
ударив себя кулаком в грудь. -- Из сердца. Я встретила здесь людей, у
которых ничегошеньки нет, ни кола ни двора -- только музыка. И это здорово.
Это и история моего детства тоже. У меня больше ничего не было -- и я
вложила всю душу в красоту, которую могла слышать.
"Ну и наглость", -- подумалось Элизабет. Для девицы, у которой за
плечами английская школа-интернат, швейцарский пансион, Оксфорд и как
минимум пятьдесят тысяч фунтов выброшенных на ветер папочкиных денег,
Фионна-Феба очень убедительно играла роль бедной замарашки из Северного
Дублина. С дрожью в голосе она поведала о своем вымышленном детстве, о
нищете, о руководящем ею астральном духе, который, по убеждению Фионны, не
позволит ей оставить сцену, пока она не подарит свои песни всему миру.
Однако Верона выслушала все это спокойно, без провокационных вопросов,
и отлично провела интервью, расспрашивая Фионну о действительно занятных
подробностях ее творческого пути и истории "Изумруда в огне". Чувствовалось,
что журналистка владеет темой. За пять минут до конца программы Верона
проницательно взглянула на Фионну:
-- И не удержусь от финального вопроса: милая, почему в ваших песнях
так много поется о магии? Вы ею вправду интересуетесь -- или это так, для
близира, чтобы поклонникам угодить? Должна вас предупредить: Новорлеан --
очень магический город. С духами лучше не шутить -- а то они тебя проучат.
-- Я верю искренне, -- произнесла Фионна; в ее огромных глазах зажглась
тревога. Кажется, у нее даже руки задрожали. "А она и впрямь стала очень