Асприн Роберт Линн. Крылья рока

   - Две партии из трех будут за мной, Бог-Солнце, - торжествующе крикнула Сивени, словно уже победила в состязании. - И ты со своим выводком уберешься из города моего отца!
   - Твоего отца? Да? Сивени, а где он сейчас, твой отец?
   Харран неподвижно стоял, пытаясь понять, что происходит у него в душе. Он ненавидел ранканских богов и знал это наверняка. Мощь, разбуженная голосом Саванкалы, почему-то ужаснула его гораздо меньше резкого вызова Сивени. Странно. Как странно, что я могу слышать в голосе богини что-либо, помимо совершенства! Пять, десять минут назад она была сама красота, могущество, непревзойденность. А теперь...
   - Мой отец?! - крикнула Сивени. - Оставь его в покое! Мне не нужно его позволения на то, чтобы метнуть молнию! Я сама могу справиться с тобой. И даже со всеми вами! Ибо Вашанка-Громовержец даже не имеет теперь воплощения. У тебя нет бога войны, отец ранкан. Я один за другим разрушу все ваши храмы, если ты не выйдешь и не встретишься со мной лицом к лицу и признаешь поражение, которое неизбежно ждет тебя!
   Последовавшее молчание было долгим, но Харран уже ничего не замечал. Что случилось с моей госпожой? Она же всегда была другой - спокойной, а не задиристой. И для чего я вызвал ее, в конце концов? Воевать с Рэнке и Бейсибом? Ой ли? А может, для чего-то еще? Для Любви? Я...
   Он не осмелился продолжить. Однако, если все сказанное ею правда, он сам постепенно становится богом. Эта мысль на мгновение наполнила Харрана безумным торжеством. Если он сумеет отговорить Сивени от этой глупости и вместе с ней во второй раз сотворит колдовство, это будет навечно. Одна мысль о вечности, Проведенной вместе с этой ослепительной красотой, этой дикой, смелой силой...
   Воспоминание о тихом смехе и голосе Ишад, мягко издевающейся над человеком, не знающим своего сердца, вернуло Харрана на землю. Порыв, импульсивность - вот что привело его сюда этой ночью, как в свое время привело к пасынкам. Слепой порыв.
   Хотя тело Харрана болью кричало от перевоплощения человека в бога, рассудок его начал осознавать происходящее более отчетливо. Сивени норовистая, быстрая, как молния, смогла воспринять и его горечь более полно, чем другие боги. Здесь, в мире смертных, где время было всем, явно проступили жестокость и ярость богини. Здесь у нее не будет ни мудрости, ни любви к Харрану.
   Но в ином месте...
   Сивени - богиня-девственница. В ином месте тоже не получится.
   - Выходи! - крик богини нарушил молчание Саванкалы. - Трусливый бог, выходи на поединок со мной, или я разнесу вдребезги твой храм и перебью всех ранкан в городе! Неужели тебе все равно и твои приверженцы ничего для тебя не значат?
   - Я слышу твой вызов, - последовал ответ Саванкалы. - Неужели ты не понимаешь, что я не могу удовлетворить его?
   Судьбой определено, что все конфликты между нами решаются смертными, а не богами. Ты что, совсем не боишься судьбы - Власти Многих Имен, парящей во тьме над обителью всех богов - Ранканских, Илсигских, Бейсибских? Ты бросаешь вызов этой власти?
   - Да!
   - Печально. Ты - богиня, считающаяся мудрой, и должна знать, что не можешь...
   - Мудрая?! Куда привела меня эта мудрость!
   - Да, - сухо заметил Саванкала, - это я вижу...
   Харрана охватило жуткое спокойствие, прозрение, не ведающее страха. Он понял, что в ближайшее время ему придется пожертвовать этим прозрением. Но пока Саванкала и Сивени в точности походили на двух торговок, ругающихся на базаре, и жрец чувствовал, что Саванкала тянет время, чтобы он, Харран, сделал что-нибудь. Намек был достаточно прозрачен - "Конфликты между нами решаются смертными, а не богами..."
   Рука жреца, вернее, ее потеря, преподала ему хороший урок.
   Никакая ненависть не стоит боли, даже от пореза пальца. И уж, конечно, никакая ненависть не стоит смерти. Ни его ненависть... ни ненависть Сивени.
   - Тогда прячься в свою дыру, дряхлый божок, - ядовито промолвила Сивени. - Мало чести в такой победе, но ради победы я поступлюсь честью. Сначала твой храм. Потом твои драгоценные людишки.
   Она подняла копье, и его конец ощетинился молниями.
   - Нет, - произнес кто-то у нее за спиной.
   Обернувшись, Сивени в изумлении уставилась на Харрана.
   Тот постарался выдержать ее взгляд, не меньше богини пораженный тем, что заговорил и эти яростные глаза не стерли его с лица земли на месте. "Почему?" - подумал жрец и тут же понял ответ, отказываясь принять его. Чем меньше божественности он захватит с собой - в смерть ли, в жизнь ли, - тем лучше.
   - Богиня, - сказал Харран, - вы - моя госпожа, но заявляю, что, если вы пойдете против народа Санктуария, я остановлю вас.
   Сивени бросилась на него.
   - Чем? - разъяренно крикнула она и ударила копьем.
   Харран понятия не имел, что делать. Первый удар он отразил поднятой культей, и молнии с треском ударили в камни мостовой рядом. Но тут же последовал второй удар, третий, потом еще и еще - целый поток, мгновенно пробивший слабую защиту жреца.
   И наконец, последний, повергнувший его наземь, - настолько сильный, что Харран решил, будто он умер. Жаль, подумал опаленный и ослепленный жрец, что так и не удалось ему увидеть, как Сивени владеет мечом. Сознание покинуло его.
   Где-то в Санктуарии завыла собака.
   Оборванный комок, притаившийся в тени позади человека, с пронзительным криком бросился на богиню.
   Удар грома, пророкотавший на улице, окончательно пробудил Харрана. Шум стоял адский, способный разбудить даже мертвого, каковым он себя и полагал: раскалывающиеся камни, трескучие молнии, гневные крики и хриплый голос, который он сразу узнал.
   Еще до того, как открыть глаза, Харран понял, кто следил за ним от казармы пасынков и чей темный силуэт ускользнул от него, когда он обводил кругом храм Сивени, попав в область действия заклятья.
   Оторвавшись от камней мостовой, Харран увидел картину, которая всякий раз с той поры заставляла его при воспоминании отворачиваться от товарищей и покидать помещение.
   Богиня в сверкающем одеянии в грязи посреди улицы; четыре руки, бьющиеся за то, чтобы овладеть копьем. Едва Харран поднял глаза, как гибкое тело, сражавшееся с Сивени, выхватило древко из ее рук и с грохотом швырнуло его на мостовую Дороги Храмов, по которой оно и покатилось, время от времени сверкая случайной молнией. А Мрига вновь бросилась на Сивени все те же тощие руки и ноги - хотя добавилось кое-что еще: изящество движений. Смысл! - с потрясением и очарованностью подумал Харран. Она знает, что делает! Он улыбнулся.., увидев еще одну сторону колдовства, о которой мог бы догадаться, если б был творцом, а не просто компетентным исполнителем. Колдовство безошибочно возвращало все утраченное.., в том числе утерянный разум.
   Богиня и смертная девушка катались по земле, и мало разницы было между ними. Обе они сияли, светились яростью и божественностью. Возможно, у богини было больше опыта в бою, но Мрига имела преимущество в силе не столько божественной, сколько безумной. Наверное, проведенная без разума жизнь имеет свои преимущества. Божественность Мриги не была омрачена мыслями о богах и смертных, не являющихся богами. Она просто приняла всю выпавшую на ее долю силу и, не задумываясь, использовала ее. И использовала умело, повергнув Сивени наземь.
   В борьбе они повернулись так, что Мрига случайно увидела обращенный на нее взгляд Харрана. Выражение ее глаз поразило жреца сильнее молнии, и боль от него он не променял бы на все золото мира. Мрига увидела его. Четырьмя быстрыми, ловкими движениями она сорвала сверкающий шлем с головы Сивени, отшвырнула его прочь, схватив богиню за длинные черные волосы, и с силой ударила ее головой о мостовую. Та обмякла.
   Ему никогда не требовалось показывать Мриге что-либо больше одного раза...
   На улице стало благословенно тихо. Харран сел на камни - все, на что у него хватило сил, - пережитая ночь давала знать о себе. Она была такой длинной, эта ночь. К нему приковыляла Мрига, по-прежнему неуклюжая, но даже неуклюжесть ее теперь наполнилась изяществом. Харрану захотелось спрятать лицо. Но в нем еще оставалось достаточно от бога, чтобы не сделать этого.
   - Харран, - произнесла Мрига мягким хрипловатым голосом, который до того он слышал издающим лишь нечленораздельное бормотание.
   И все же он был еще достаточно смертным, чтобы не найти, что сказать.
   - Я хочу остаться такой, - проговорила она. - Мне придется вернуться в храм до рассвета, чтобы превращение закрепилось.
   - Но.., но оно ведь временное...
   - Полагаю, да - для простого смертного. Но я-то не простая смертная. Думаю, оно сработает, - Мрига улыбнулась с веселой строгостью, и у Харрана заныло сердце, ибо именно этого он ожидал, мечтал, хотел от Сивени. Конечно, если ты одобряешь.
   - Одобряю?! - Харран пристально посмотрел на нее, точнее, на Нее, теперь в этом не оставалось сомнений. С каждым мгновением Мрига становилась все божественнее, и от взгляда на девушку у него заболели глаза, тогда как с Сивени это было лишь в самом начале. - Во имя всех святых, зачем тебе нужно мое одобрение?!
   С печальной радостью Мрига взглянула на него.
   - Ты моя любовь, - сказала она, - мой добрый повелитель.
   - Добрый... - Харран готов был ответить язвительным замечанием, но сила ее присутствия сделала такой ответ невозможным, - я использовал тебя...
   - Ты кормил меня, - возразила Мрига, - заботился обо мне.
   Я полюбила тебя. Остальное не имеет значения, как не имело прежде. Если я любила тебя, будучи смертной, - как я могу перестать любить тебя, став богиней?
   - Ты все еще безумна! - в отчаянии воскликнул Харран.
   - Возможно, я кажусь такой тем, - согласилась Мрига, - кто не знает правды. Но ты-то ее знаешь.
   - Мрига! Сжалься, выслушай меня! Я пользовался твоим недостатком, и неоднократно! Я использовал богиню...
   Она очень медленно протянула руку и прикоснулась к его лицу.
   - Что касается дела, - молвила она, - только мне судить о результатах. Одна я имею на это право. Если ты и согрешил.., ты уже заплатил. Расплата всегда в настоящем, не так ли? Поверишь ли ты в то, что провел пять лет, расплачиваясь за грехи этих лет?
   Или же отнесешь это к безумству новой богини?
   - Время... - прошептал Харран.
   - У него есть внутренняя и внешняя стороны. Внешняя - когда любишь. Остальное внутри. Больше ни о чем не спрашивай, - она посмотрела на бледнеющее небо. - Лучше помоги мне с бедняжкой Сивени.
   Вдвоем они усадили богиню. Состояние ее было плачевным;
   Мрига, словно извиняясь, погладила ее по голове.
   - Она сделала тебе больно, - оправдывалась она. - Не будь я уже безумной, я сошла бы с ума.
   Спустя короткое время богиня пришла в себя, открыла серые глаза и посмотрела на Харрана и Мригу с пронизанным болью восхищением. Один свирепый глаз заплыл от синяка, на голове вскочила шишка - там, где Мрига познакомила ее с булыжником мостовой.
   - Недостатки плоти, - произнесла она. - Не думаю, что мне хочется обладать ею, - она посмотрела на Мригу, которая постаралась придать лицу безмятежное выражение. - Даже мой отец так не обращался со мной. Полагаю, мы с тобой подружимся.
   - И даже больше того, - ответила Мрига спокойно.
   Харран поймал себя на мысли, что вспоминает то, на что никогда не обращал внимания.., любовь Мриги к острым предметам, ее ловкие руки.., серые глаза. Эти глаза встретились с его взглядом, и Мрига кивнула.
   - Часть своих качеств она передала мне, - поведала девушка. - Но я сохранила их для нее. Она получит их обратно.., и даст мне кое-какие другие. Мы с ней поладим.
   Все трое поднялись, помогая друг другу.
   - Харран... - позвала Сивени.
   Он посмотрел на усталое побитое сияние и впервые по-настоящему разглядел ее. Сивени не могла извиняться; это было не свойственно ей. Она просто стояла, словно прекрасная девчонка-сорванец, задира, оправдывающаяся за еще один скандал.
   - Все в порядке, - сказал он. - Идите домой.
   Она улыбнулась. Улыбка вышла почти такой же прекрасной, как улыбка Мриги.
   - Еще успеем, - ответила Мрига. - Есть одно место, куда боги отправляются, когда им нужно отдохнуть. И мы уйдем туда, когда решим последнюю проблему.
   Склонившись, она прижалась головой к горящему месту, где еще несколько часов назад была рука Харрана.., потом медленно прикоснулась губами к его губам.
   Время словно остановилось, и Харран заметил, что у Мриги отсутствует левая рука.
   Когда видение развеялось, их уже не было. Харран стоял один в пробуждающемся рассвете на Дороге Храмов, глядя на две искореженные двери, лежащие посреди мостовой. И думал о том, не появится ли через несколько лет в Санктуарии небольшой храм.., воздвигнутый в дополнение к пантеону богов Илсига в честь безумной богини, богини искалеченной и хромой, любящей ножи и обладающей сумасшедшей мудростью, начинающейся и заканчивающейся любовью. Богини, у которой пока лишь два почитателя: ее единственный жрец и собака...
   Харран стоял в раздумье - и вдруг вздрогнул от прикосновения. Его левая рука - рука, которой у него еще секунду назад не было, а теперь вдруг появилась - женская рука! - помимо его воли поднялась и прикоснулась к лицу.
   Расплата в настоящем...
   Харран едва кивнул в сторону Ильса, потом с невольным уважением в сторону храма Саванкалы - и побрел домой.
   ***
   Где-то в другом месте в этот предрассветный час тихий резкий крик привлек внимание облаченной в черное женщины в комнате, заваленной беспорядочной кучей драгоценностей и безделушек. Лениво подойдя к окну, Ишад с легкой улыбкой глянула на серебристого ворона, сидевшего на подоконнике и смотревшего на нее серыми глазами.., молча поняв послание, она протянула руку, подставила ее ворону и отправилась искать ему корм...
   ЧАС ВЕДЬМ
   К. Дж. ЧЕРРИ
   Отделанное ценными породами дерева и речной галькой, увешанное парчовыми шторами, помещение представляло собой зал с винтовой лестницей. Огонь плясал в выложенном мрамором камине и на двадцати белых восковых свечах, отражаясь от золотых кубков и серебряных блюд на длинном обеденном столе в центре зала. На одном его конце, словно королева, восседала Мория, недоверчиво оглядывая все это великолепие, равно как и брата, сидящего на противоположном конце стола. Какое издевательство над вором: ей постоянно хотелось схватить эти блюда и кубки и бежать; но бежать было некуда, блюда принадлежали ей, дом, очень дорогой, - тоже, и это обстоятельство паническим ужасом наполняло ее сердце. Лицо брата в отблесках свечей было иллюзией другого рода: временами знакомое, но вдруг, стоило ему слегка повернуть голову и немилосердный свет открывал шрамы, - чужое. Мория ощущала прилив паники в такие моменты, видя, как то, что она когда-то любила, теперь преследует ее, словно ночной кошмар.
   Она готова была с криком бежать отсюда голой.
   - Госпожа...
   Слуга налил ей в кубок вина цвета янтаря и ухмыльнулся, приоткрыв рот, в котором недоставало зубов: это развеяло еще одну иллюзию, ибо платье слуги было из парчи и тончайшего шелка (хотя и не первой свежести), волосы безупречно подстрижены и уложены - но выбитые зубы, сломанный нос и говор Подветренной портили картину. В доме прислуживали воры и нищие. Они были чистые, без блох и вшей - на этом Мория настояла, но в остальном не изменились. Хорошо хоть, пока выполняли свои обязанности и не крали. Об этом позаботилась Хозяйка.
   С лестницы донесся крик - восклицание на сленге трущоб.
   Мор-ам, вскочив, ответил, а у Мории сжалось сердце от еще одного свидетельства распада.
   - Вон, - сказала она слуге. И когда тот замешкался, повторила:
   - Вон, остолоп!
   Сложив на поднос тарелки, слуга поспешно удалился, а Морам, взяв кубок, сел на место. Его рука затряслась. Тик откликнулся в уголке обожженного рта, кубок задрожал, и вино расплескалось. Глотнув, Мор-ам насупился, тик уменьшился до небольшого подергивания.
   - Учить бесполезно, - сказал он жалобно, словно ребенок.
   С улицы за домом наблюдал нищий. Он всегда был там, одетый в лохмотья, поэтому Мор-аму из ночи в ночь снятся дурные сны, и он просыпается с криком.
   - Учить бесполезно, - пробормотал он снова, наливая себе еще вина, держа бутылку рукой, покрытой шрамами от ножей, и стуча горлышком по краю кубка.
   - Не надо.
   - Что не надо?
   Поставив бутылку, Мор-ам поднял кубок, оставив на поверхности стола янтарные бусинки, и вновь пролил вино, поднося кубок ко рту.
   - Сегодня я выходила на улицу, - Мория предприняла отчаянную попытку разговором заполнить тишину долгих часов заточения в доме. - Купила ветчины, немного фиников - Шия говорит, что, если приготовить их с медом, получится вкусно.
   - Огромный дом, а вместо повара однорукая воровка...
   - Шия была поваром...
   - Если бы она вела себя прилично, сохранила бы правую пуку. Где Она отыскала эту свинью?
   - Тише! - Мория вздрогнула и бросила взгляд в сторону лестницы. Они подслушивают, она знала, они подслушивают - все слуги в доме, нищий у входа. - Именем Ильса молю, тише...
   - Теперь мы вспомнили Ильса, да? Полагаешь, это поможет?
   - Заткнись!
   - Беги же, ну! Почему ты не сбежишь отсюда? Ты...
   В прихожей открылась дверь, и порыв ветра с улицы заставил задрожать пламя свечей.
   - О боги! - воскликнула Мория, разворачивая свой стул, дерево заскрежетало по камню; другой звук вызвал Мор-ам - звон от кубка, поставленного мимо стола и покатившегося по полу.
   Но в дверях стоял Хаут, а не Она; всего-навсего Хаут, с покорным, как у лани, взглядом и с выражением смутного удовлетворения на красивом лице. Удовлетворением зловредного ребенка:
   Мория надеялась, что дело ограничится только этим. Дверь затворилась. Никого из слуг поблизости не было.
   - Новая ш-шутка, - усмехнулся Мор-ам. Тик возобновился.
   Кубок лежал на полу в луже вина янтарного цвета.
   - Я принес новости, - сказал Хаут, обходя стул и направляясь к тому месту, где на столе стояло несколько бокалов.
   Он был хорошо одет, этот бывший раб, так же как и они сами: рыжевато-коричневая туника и черный плащ, отличные сапоги, и был при мече, будто благородный господин. Хаут взял кувшин, и вино с тихим звуком полилось в золотой цилиндр. Он залпом осушил бокал.
   - Ну, - спросил Мор-ам, - ты пришел сюда только затем, чтобы угоститься?
   - Нет.
   Хаут всегда был словно полон тишиной. Постоянно опущенный взгляд, склоненная голова: бывший раб. Мория помнила шрамы у него на спине, да и не только на спине; ночи, проведенные съежившись вдвоем у очага из грубого кирпича и укрывшись домотканым покрывалом; конвульсии любви, которую суждено испытать лишь однажды. Все так переменилось...
   - Она хочет, чтобы вы сделали это, - сказал он, обращаясь к Мор-аму. Сегодня вечером.
   Неуловимым движением руки он извлек крошечный сверток и бросил его на стол рядом с бутылкой вина.
   - Сегодня вечером?.. Во имя милостивого Шальпы...
   - Придумайте, как.
   Взгляд Хаута на мгновение стыдливо обратился на Мор-ама, затем на Морию и снова ускользнул куда-то в пол; в мелочах бывший раб не менялся.
   - Хорошее вино.
   - Черт тебя побери, - дергая ртом, произнес Мор-ам. - Черт тебя побери...
   - Тише, - сказала Мория, - тише, Мор-ам, не надо.
   Затем Хауту:
   - Хочешь поесть?
   Это уже чисто по привычке: были времена, когда они голодали - она и Хаут. Теперь все это в прошлом, сейчас Мория даже располнела. Было время, она упивалась до потери рассудка, а Хаут любил ее даже тогда, когда она была немила сама себе. Теперь она была рассудительная, трезвая, раздобревшая - и напуганная.
   - Ты не останешься?
   ...Она с ужасом думала об одиночестве, которое охватит ее после того, как Мор-ам уйдет с Хаутом (к слугам она не прикасалась - ее власть над ними была весьма ограничена, к тому же они были грубы). Хаут улыбнулся той застенчивой холодной улыбкой, которая роднила его с Ней, и провел пальцем по краю кубка, так и не подняв глаз.
   - Нет, - ответил он.
   И, повернувшись, вышел в темную прихожую. Перед ним отворилась дверь, взметнулся темный плащ, сметая свет свечей в темноту.
   - Н-нужно идти, - безучастно сказал Мор-ам, - нужно найти плащ, отыскать Эро, он пойдет со мной - о боги, боги...
   Дверь закрылась, заставив свечи биться в припадке.
   - Эро! - заорал Мор-ам.
   Мория стояла, обвив себя руками и безучастно уставившись в никуда.
   Это был результат еще одного превращения, подобного той жуткой алхимии, которая свела ее с ума, приковав к этому богатству. Теперь они живут в пригороде, в Ее доме. И Хаут теперь принадлежит Ей, как тот мертвец - Стилчо, что разделял с ней ложе.
   Мория была в этом уверена. Возможно, так же поступил и Хаут, благодаря какому-то волшебству неуязвимый для Ее проклятья.
   Мрадхона Виса Мория не видела с того самого утра, как он ушел.
   Возможно, он уже мертв. Возможно, произошло то, чего он боялся больше всего на свете, - повстречался с Ней, когда у Нее было не самое благодушное настроение.
   - Эро! - снова крикнул Мор-ам, подзывая своего телохранителя, вора высочайшего класса.
   Пламя тоже казалось не к месту, как золото и мечи, ставшие сумасшедшей действительностью.
   ***
   На улицах в пригороде было безлюдно - привратник у входа в одно из имений, и никого больше, но Хаут шагал в тени, не только по привычке, просто в Санктуарии оставаться незамеченным мочью - всегда к лучшему; а в Санктуарии последнего времени - бесспорно лучше. У всех здешних домов были зарешечены окна охраняя ранканскую знать от неранканского жулья, грабителей насильников, а порою убийц, в которых превращаются застигнутые врасплох воры; но теперь появились и другие - политические - визитеры, которые крадучись скользили во тьме, выставляя на всеобщее обозрение кровавые результаты своей деятельности.
   Начало этому положило соперничество ястребиных масок с пасынками; затем нищих с ястребиными масками; жрецов со жрецами, богами и колдунами; а теперь убийства вползали в пригород вместе с небольшими отрядами, доказывая правоту какой-нибудь клики достижением недостижимого и поражением неуязвимого, выплескивая на улицы террор и убеждая запуганных жителей, что лучше всего присоединиться к какой-либо группировке.
   И теперь по Санктуарию все ходили, мысленно держа в голове схему улиц и площадей, контролируемых той или иной группировкой, и стараясь избежать определенных мест в определенной последовательности, чтобы случайно не оказаться на территории соперника.
   Хаут игнорировал большинство таких границ - во всяком случае, ночью. Находились, правда, глупцы, которые осмеливались трогать его. Но таких было немного. Хаут привык к страху и сейчас испытывал его реже, чем прежде, и это придавало ему спокойствия.
   В свое время он находился в обучении недалеко от Стены Чародеев, и его учитель был добрым - для этого страшного места.
   - Почему ты остался? - спросила как-то Хаута его нынешняя наставница.
   - Научите меня, - попросил он тогда, показав вампирке то немногое из колдовства, что помнил. И она улыбнулась ему - Ишад, не имеющая родины; улыбнулась так, что стало жутко.
   - Маг, - сказала она, - ты хочешь стать магом?
   Тогда Хаут любил Морию. Она обходилась с ним ласково, с ним никогда никто так не обращался. И он думал (хотя его терзала странная догадка, что это навеяно чарами Ишад), что ради Мории ему следует задабривать колдунью. Что этим он сможет защитить ее и себя - союз с таким могуществом означал безопасность, этому научил его опыт.
   В глубине души он знал, что Ишад могучий некромант, а не дешевая ведьма; зажигание свечей взглядом и повелевание ветрами для нее лишь шутки.
   Хаут вдыхал этот ветер, ощущал это могущество, он был пойман в ловушку по причинам, не имеющим ничего общего с любовью или признательностью: он был нисиец, и колдовство было у него в крови.
   В эту ночь он шел по улицам, пересекая границы зон, и никто не смел тронуть его. Нечто, долгие годы жавшееся у него внутри, расправило крылья (темные крылья).
   Хаут мог бы остаться в пригородном доме.
   Но выбрал иной путь.
   ***
   Невдалеке шумела река, сквозь древние камни пробивалась молодая поросль. Сквит поежился и моргнул, увидев что-то темное - темнее самой ночи - между двумя домами, стоящими у реки.
   - Сквит, - позвала женщина.
   Он обернулся, прижимаясь спиной к повалившемуся камню.
   - Так-то вы уважаете меня? - спросила женщина.
   Сквит отдернул руку от камня, словно на нем свернулась змея.
   Змея Вашанки. Таковы здесь были все камни; он ни за что не оказался бы здесь по своей воле.
   - Морут... Морутне смог прийти. У него простуда.
   - Неужели?
   В темноте женщина, облаченная в черные одежды, шагнула вперед, но ее лицо оставалось невидимым в тени нависающих густых деревьев.
   - Я могу исцелить его.
   У Сквита задрожали колени и затряслась голова, мочевой пузырь переполнился.
   - П-послал меня... - да, послал. И был очень вежлив при этом. "Сквит, - сказал он, - Сквит, пойди и скажи госпоже..."
   - Что?
   - Мой господин сделает все, что вы хотите.
   - Возможно, он выживет после своей простуды. Сегодня ночью, бродяга.
   - Я пойду и передам ему, пойду и передам ему, - запричитал Сквит.
   Он присел, сжимая руками мочевой пузырь и всасывая воздух щербатым ртом. Он видел только край плаща и кусты, стараясь этим ограничить поле зрения.
   - Ступай.
   Неуклюже поднявшись, Сквит стал пробираться сквозь колючки. Одна ободрала ему щеку и вонзилась в невидящий глаз.
   Сквит пустился бежать.
   Ишад проследила за ним взглядом, сдерживая заклинания, которые могли бы ускорить бег. Сегодня вечером Роксана была дома - не так далеко отсюда. Колючек стало больше. Место кишело змеями. Выжженные прогалины зарастали с неестественной скоростью.