Асприн Роберт Линн. Крылья рока

   Илсигский жрец неистовыми проповедями (читаемыми тайком в развалинах старого города, расположенных на север от Санктуария) предупреждал, что, если население города не объединится и не изгонит почитателей Бей, боги скоро похоронят город в морской пучине.
   Некоторые надеялись, что рано или поздно скажет свое слово Кадакитис, но ни один горожанин после захвата города не видел вблизи несчастного принца-губернатора; иногда в верхних окнах Дворца Правосудия появлялся человек, очень на него похожий, но шептались, что это всего лишь его двойник, а сам принц, только что не мертвый, томится под заклятьем бейсы Шупансеи.
   И слухи эти были не так уж далеки от правды, только Кадакитис был зачарован любовью, а не волшебством.
   Дела теперь обстояли даже хуже, чем тогда, когда с севера пришли ведьмы-нисибиси, проповедующие великое восстание, - настолько хуже, что, предстань сейчас самая зловещая из них - Роксана, Царица Смерти - перед Хакимом, требуя его душу в уплату за возможность рассказать про свободу Санктуария, он с радостью согласился бы.
   Все обстояло настолько печально, что Хакиму хотелось заплакать.
   Когда он вытер глаза и оторвал старые морщинистые руки от лица, оказалось, что перед ним стоит женщина.
   Испуганно вздрогнув, Хаким сжался: неужели это она - ведьма? Зловещая Роксана, вернувшаяся с идущей на севере войны?
   Роксана, уничтожившая почти всех пасынков и обратившая уцелевших, побежденных ею, в рабов? Неужели он только что заключил договор с ведьмой? Всего лишь одной мыслью, случайной необдуманной мыслью? Ну нельзя же вот так запросто, мимоходом отдать душу...
   Женщина была высокая, широкоплечая, с твердым подбородком и ясными узкими глазами; у нее были черные волосы, словно у колдуньи, и неброская одежда, сшитая так, чтобы не затруднять движений: свободная туника, обычные для илсига леггинсы, немного расширяющиеся от коленей и заправленные в высокие сапожки на шнуровке.
   - Ведь ты Хаким, не так ли? Я Кама. Пройдемся?
   - Пройдемся? Я.., жду одного человека - моего ученика, - неубедительно соврал он. Может, эта женщина состоит на службе Бей? Хотя Хаким не видел, чтобы бейсибки прикрывали грудь и носили штаны. Неужели его арестуют? То-то будет история - "В бейсибской комнате допросов" - если только он останется жив, чтобы рассказать ее...
   - Прогуляемся, - голос женщины прозвучал утробно. - Так будет безопаснее для нас обоих. А этот кто-то, кого ты ждешь, думаю, я.
   Она улыбнулась, и в ее глазах появилось что-то знакомое, точно из них глянул старый приятель. Женщина протянула Хакиму руку, предлагая помочь подняться на ноги. В этом году женщины в Санктуарии что-то совсем отбились от рук.
   Отмахнувшись от помощи, Хаким с трудом встал. Он надеялся, что женщина не заметит его немощи.
   Она продолжила:
   - ..Твой ученик? Мысль не так уж плоха. Думаю, я сойду за него, учитывая, что на последнем Мужском фестивале завоевала первый приз. А ты как думаешь?
   - Первый приз? На Мужском фестивале? - тупо повторил Хаким. - Как, ты сказала, тебя зовут?
   Мужской фестиваль проводился раз в четыре года далеко на севере. Это был рыцарский праздник, наполненный военными игрищами и спортивными соревнованиями, а кроме этого, устраивалось состязание для летописцев и бардов, повествующих о героических деяниях, победить в котором мечтал каждый рассказчик. Но даже просто для того, чтобы быть зрителем на этом фестивале, необходимо было иметь поддержку суверена, сильного войсками, могущественного землевладельца. Кем была эта женщина? Она ему говорила что-то, но он был подавлен и задумчив.
   Нет, надо взглянуть правде в глаза: он просто становится старым и уже забыл, что она сказала.
   - Я могу доверять тебе, старик? Или я в безопасности потому, что ты уже забыл все, что я сказала тебе? - угадала девушка его мысли.
   Ее губы сжались в вызывающую усмешку, которая опять кого-то напомнила Хакиму. Но кого?
   Рассказчик осторожно проговорил:
   - Можешь доверять мне, Канди.
   Вроде так она назвала себя - во всяком случае, похоже.
   Женщина посмотрела на свои обутые в сапожки ноги, месившие осеннюю грязь, и, подняв голову, взглянула прямо в глаза Хакима:
   - Я Кама, из Третьего ранканского отряда коммандос. Если твое сердце с твоим народом, ты сведешь меня с восставшими.
   Иначе, - она пожала плечами, - среди этих дилетантов будет немало смертей, а революция получится мертворожденной.
   - Что? О чем ты говоришь? Восстание? Я не знаю никаких повстанцев...
   - Чудненько. Мне нравится твоя выдержка, старик. Ты - уши города, а некоторые говорят, и уста. Передай всем тем, кого ты не знаешь, что сегодня вечером я буду в оружейной лавке старьевщика Марка за час до начала комендантского часа; нам нужно позаботиться о том, чтобы не возникло никаких маленьких недоразумений, подобных тому, что произошло на улице Красных Фонарей два дня назад. Если мы собираемся вытрясти бейсибцев из их шаровар, нам потребуются все люди, какие только у нас есть.
   У Хакима возникло ощущение, что эта Кама из Третьего ранканского отряда коммандос определенно забыла, что она - женщина.
   - Я ничего не могу обещать, - уклончиво ответил он. - В конце концов, у меня есть только твое слово, и...
   - Просто сделай то, о чем я тебя попросила, старик, оставь разговоры тем, кто будет слушать. И если не побоишься, приходи в лавку сегодня вечером, чтобы выслушать рассказы. Ведь ради того, чтобы повторять их, ты будешь готов умереть. А если не придешь, я расскажу всем, кого встречу, что я твой ученик, так что постарайся запомнить мое имя.
   Ускорив шаг, женщина быстро скрылась из виду.
   Сказитель проследил за ней взглядом и остановился, собираясь с мыслями. Вокруг было слишком много бейсибцев. Если он хочет иметь рассказ, ради которого стоит умереть, надо будет заглянуть к Марку.
   Хаким вовсе не был уверен, поступит ли он так, а если поступит, убережет ли это его от возможности оказаться вовлеченным в эти дела. Но она - Кама - определенно знала это. На рассказчика слишком большое впечатление произвели ее слова о Мужском фестивале и вообще все ее поведение.
   Спустя несколько минут, направляясь, сам того не замечая, к Лабиринту, в "Распутный Единорог" за первым из многочисленных стаканчиков, Хаким решил пойти к Марку: Третий отряд пользовался очень дурной репутацией, но с тех пор как настоящие пасынки покинули город вместе с влившимися в их ряды лучшими из местных жителей, чтобы принять участие в войне колдунов на севере, в этой части империи не осталось сколько-нибудь действительно боеспособных сил. Будь здесь Третий отряд коммандос, империя не отдала бы Санктуарий, и сопротивление бы оказалось возможным.
   Правда, если рассказы о жестокости и сомнительном происхождении Третьего отряда - а он был создан Темпусом несколько лет назад именно для того, чтобы подавить восстание, которое как раз зрело в Санктуарий, - были верны, то лекарство от бейсибского недуга могло оказаться хуже самой болезни.
   ***
   Стратон вовсе не был уверен, что это сработает. Он не видел Ишад, женщину-вампирку, жившую у Белой Лошади, с начала войны колдунов. Он тогда служил в пасынках, и силы всего отряда стояли за ним, рядом был Крит, а все беспорядки в Санктуарий ограничивались колдовством, шайками убийц и воровством - и никаких иноземцев.
   Страт подумал, как хорошо было бы, окажись сейчас рядом Крит, и, соскользнув с седла перед необычно мрачным домом Ишад, привязал своего большого коня у ворот, держа арбалет наготове. Скоро, скоро Крит вернется в город. Весь отряд потихоньку возвращается: поодиночке, по двое; вместе с Третьим отрядом Синка они смогут повернуть ситуацию в нужное русло, если только они смогут определить, какое русло "нужное". Синк, к примеру, считает, что для начала надо собрать всех бейсибцев в городе в один погребальный костер и вознести их пепел богам.
   Но Страт так не думал. Пока Крит находился в глубине страны, а Нико воевал вместе с Темпусом, Стратон принял командование над пасынками, которые помышляли лишь о том, чтобы расправиться с теми идиотами, что превратили в их отсутствие название "пасынки" в презрительную кличку.
   Это Кама уговорила Страта попробовать заручиться помощью женщины-вампирки. Кама была дочерью Темпуса, и Страт уважал ее именно за это. Не за то, что она сделала или заслужила, а просто потому, что она была дочерью его начальника.
   Он приехал сюда (несмотря на то, что колдунья Ишад была опаснее целой комнаты, набитой Харка Бей), чтобы "пригласить" Ишад на небольшое собрание, которое устраивали у Марка они с Синком.
   Страт убеждал себя, что скорее всего приехал бы сюда в любом случае: Ишад была опасна и не могла не интересовать его. Такую женщину не забудешь никогда, стоит лишь раз взглянуть ей в глаза. А он заглядывал в них: глубокие адские колодцы, заставлявшие задуматься, какую смерть готовила колдунья своим жертвам...
   Подобрав полы кожаной туники, Страт направился к порогу ее дома, заметив, как внутри вдруг замерцал и таинственно угас свет. Последний раз, когда он был здесь, что-то неладное творилось со зрением. Но теперь этого быть не должно благодаря доброму заклятью, которое Страт приобрел на севере.
   Сейчас он увидит ее.
   У самой двери он заколебался, но, пробормотав молитву и завещав свою душу, если найдет здесь свою смерть, надлежащему богу, все же постучал.
   Внутри послышалось какое-то движение, потом все стихло.
   Снова постучал.
   На этот раз движение послышалось ближе, и в окнах фасада вновь замерцал свет.
   - Ишад, - хриплым голосом позвал Страт, сжав в руке кинжал, готовый просунуть лезвие в дверь и подцепить язычок замка или что есть мочи заколотить рукояткой по дереву косяка, - открывай. Это...
   Дверь перед ним растворилась. Потеряв равновесие, готовый изо всех сил ударить по ней рукоятью кинжала, Страт непроизвольно сделал шаг вперед.
   - Я знаю, - донесся бархатный голос призрачного лица, точно плащом укутанного в чернильные тени, - кто ты. Я помню тебя. Ты устал сеять смерть? Или принес мне еще один подарок?
   Она подняла голову, капюшон упал назад, но лицо, в ореоле падавшего сзади света, оставалось в тени.
   Чего нельзя было сказать о ее глазах.
   Стратон вдруг осознал, что забыл о цели своего визита. Он не был падок на женщин, как не был впечатлительным юношей, но взгляд Ишад был подобен дурману, заставившему весь мир отступить, и ему хотелось лишь смотреть на нее, трогать, оберегать, сделать для нее то, чего, как он был уверен, не мог сделать для нее ни один из тех баранов, которыми она кормилась.
   Он попросил:
   - Пригласи меня войти.
   - У меня посетитель, - ответила Ишад.
   - Выгони его, - потребовал Страт.
   Она улыбнулась:
   - Хорошо Подождешь здесь?
   Он согласился:
   - Только недолго.
   Когда дверь закрылась, лопнула невидимая нить, оборвались узы, выветрился туман.
   Стратон почувствовал, что его бьет дрожь, хотя осенью в Санктуарии никогда не бывает холодно, чего не скажешь о Стене Чародеев. Видимо, причина не в холоде - ведь, несмотря на трясущиеся руки, на верхней губе у него выступили бусинки пота. Он вытер их.
   Возможно, ему повезло и вампирка пресыщена тем мясом, которое уже есть у нее; тогда он сможет поговорить с ней, убедить ее, заключить с ней сделку. А может, он шагает прямо в беду: рядом нет ни Крита, ни кого-то еще из отряда, чтобы вытащить его, если он увязнет чересчур глубоко.
   И когда Стратон уже начал было думать, что никто не осудит его, если он сейчас просто повернется, уйдет, оставив Ишад в покое, и скажет, что ее не было дома, дверь отворилась вновь, и к нему протянулась изящная белая рука.
   - Заходи, Стратон, - сказала женщина-вампирка. - Давно уже ко мне не наведывались такие гости.
   ***
   Легендарного хозяина преступного мира Джабала Синк оставил для себя. Ветераны Санктуария, служившие у него, предупреждали о зловещей убогости Подветренной, но Синк не верил им.
   Теперь он поверил в это, но еще больше верил он в свою верную правую руку и привлекательность предложения, которое собирался сделать.
   Этот Джабал был черным и коренастым, похожим на кряжистое дерево, раза в полтора моложе, чем по его внешнему виду определил Синк, и носил зловещую голубую маску ястреба, которая смутила бы Синка, не выдавай окружающие бывшего работорговца подхалимы его личность каждым своим почтительным жестом.
   Старшего лизоблюда звали Салиман. Лачуга внутри была довольно просторная, но толпа псевдонищих изрядно попортила бы Синку крови, если бы ему пришлось выбираться из нее. Коня своего он привязывать не стал, чтобы, свистнув в случае необходимости, получить в подмогу тысячу двести фунтов железных копыт и щелкающих челюстей. Опыт Третьего отряда коммандос научил его, что больше обычно не требуется: один человек, один конь - и вот вам смерч по вызову.
   Синк не был политиком, он был полевым командиром. Но в эту лачугу в Подветренной стороне пришел не сражаться, а разговаривать.
   Джабал, облаченный в просторный балахон, покрытый перьями, уселся в кресло, отдаленно напоминающее трон, и сказал голосом, приглушенным маской:
   - Говори, наемник.
   Синк произнес:
   - Избавься от маски и своих дружков, тогда будем говорить.
   Или это будет тет-а-тет, или разговора не будет вообще.
   Джабал откликнулся:
   - Значит, разговора не будет вообще. В таком случае, ты отнял у нас время, а оно дорого стоит. Не правда ли?
   Дюжина приспешников угрожающе зашумела.
   - Слушай, хозяин трущоб, ты что, на содержании у бейсибцев? Если нет, будь серьезен. Я здесь не для того, чтобы давать твоим ребятам уроки боевого мастерства. Если им это необходимо, в Третьем отряде коммандос у меня есть инструктор, специализирующийся на выделке замшевых кошельков из свиных ушей.
   Трое из дюжины подались вперед. Джабал остановил их жестом. Из-под маски донеслось нечто, похожее на трескучий вздох.
   - Третий отряд коммандос? Это что, должно произвести на меня впечатление?
   Синк ответил:
   - Не знаю, что это должно произвести на тебя, Джабал.
   В этом городе, что, все ходят в бабской одежде?
   Синк скрестил руки на груди, думая о том, что следовало бы просто прислать сюда воина-ветерана, чтобы он притащил этого "риггли" за ухо. Потом с грустью напомнил себе, что лучше не называть Джабала "червем" в лицо. Хотя это чертовски позорно - объединиться с врагом, которого ты наголову разгромил несколько лет назад, да еще и на равных. Неисчислимы тяготы войны.
   - Не все, - произнес Джабал, наклоняясь вперед.
   Явная угроза в его голосе дала понять Синку, что дальше нажимать на этого бывшего гладиатора-работорговца - заправилу преступного мира нельзя, поэтому он решил сменить тактику.
   - Это утешает. Итак, раз ты не хочешь расстаться со своими телохранителями, хотя, мне кажется, и сам вполне можешь постоять за себя, я расскажу тебе, зачем пришел сюда, и мы устроим демократический референдум по поводу того, сколько ты оставишь себе, какую долю общей добычи получат твои люди, что вам предстоит делать и кто еще...
   - Хорошо-хорошо, - прервал его Джабал. - Салиман, очисти помещение и проследи, чтобы никто не проявлял излишнего любопытства.
   - Но, мой господин... - попытался протестовать Салиман.
   - Выполняй!
   Словно по волшебству, крепыши исчезли.
   - Итак, что ты задумал, Синк?
   - Ты должен был слышать, что Третий не подчиняется императору - он действует сам по себе.
   - Неужели? - проворчал Джабал.
   - Мы пытаемся создать коалицию для того, чтобы избавить город от Харкотины Бей и провозгласить собственного правителя, который устроит нас и превратит Санктуарий в независимое государство, ведь половина моих людей не имеет места, которое можно назвать домом.
   - И вы хотите сделать вашим домом Санктуарий?
   - Это мы еще посмотрим. Но если вдруг мы решим так, нам потребуется твоя помощь. Насколько я знаю, никто не сможет захватить и удержать Санктуарий без твоего активного содействия.
   - Почему ты думаешь, что это не известно бейсибцам? - хитро спросил Джабал.
   Черный старик был проницателен, но все же Синк чувствовал, что он начинает продаваться - со всеми потрохами.
   - Потому, что у них слишком много врагов.
   Джабал рассмеялся. Его смех, усиленный ястребиной маской, так громко прогремел в этом пустом помещении, что закачались занавески.
   - Может быть, может быть. Но лестью ты многого не добьешься - так, кое-чего. Я готов выслушать подробности.
   Руки бывшего гладиатора появились из-под плаща, и Синк разглядел багровые рубцы, сказавшие ветерану несчетных войн, что он имеет дело с другим ветераном.
   Синк честно признался:
   - Ты ведь не думаешь, что я буду говорить об этом здесь, когда вокруг столько ушей. Я хочу, чтобы ты пришел на небольшое собрание, которое я устраиваю в лавке Марка на улице Оружейников сегодня вечером. Туда приглашены представители всех течений, которые, как мы думаем, будут полезны нам. Я хочу объединить их - разумеется, с твоей помощью - в одну эффективно действующую организацию.
   - Звучит интригующе, - медленно закачалась ястребиная маска Джабала. И что потом?
   - Потом мы превратим этот город в то, чем он должен быть, чем он был, чем он хочет быть: в свободный мир воров, безопасную гавань, где мужчинам вроде тебя и меня не придется целовать кольца напомаженным педерастам и где женщины будут заниматься тем, что у них получается лучше всего.
   И вновь Джабал рассмеялся. Успокоившись, он приподнял свою маску низковато для того, чтобы Синк смог рассмотреть его лицо, но достаточно, чтобы вытереть глаза.
   - Ты, я, а кто еще?
   - Ты, Третий отряд коммандос и настоящие пасынки Темпуса.
   Плюс, возможно, местные отряды смерти повстанцев; наемники; изнемогающее под гнетом население Илсига и регулярный воинский гарнизон один из его высокопоставленных начальников мой старый друг. Этого достаточно?
   - Возможно, - хмыкнул Джабал.
   - Значит, ты придешь сегодня вечером?
   - Приду, - кивнул негр.
   ***
   Позади оружейной лавки Марка, между витринами, на которых выставлены клинки, в стене, увешанной арбалетами и луками, имелась потайная дверь.
   За ней хранилось мудреное запрещенное оружие - изобретенные алхимиками горючие смеси, пращи, наподобие той, какой пользовался Зип, орудия для допросов и бесшумных убийств: яды и сыворотка правды.
   До назначенного на вечер собрания еще было время, и Зип с Марком спорили, пока белокурая дородная жена хозяина присматривала за лавкой.
   - Ты не можешь это просить от меня, - сказал Зип из угла, где он стоял, затравленно озираясь, словно ожидал ловушку, которая вот-вот захлопнется.
   - Я вынужден просить тебя, парень, поскольку не хочу видеть, как ты будешь совершать самоубийство, не в силах противостоять этой ораве. Ты обучался вместе с пасынками и знаешь, что произойдет, когда они вернутся в город. А это случится очень скоро.
   В прошлый раз тебе удалось остаться в стороне, но теперь это вряд ли получится. С твоей задницы сдерут шкуру и используют ее как попону, а твои блестящие зубы украсят уздечку боевого коня. Я не хочу видеть, как это случится.
   - Значит, ты назвал им мое имя? Я верил тебе. Я случайно влез в это дело и не хочу быть вожаком каких-то повстанцев; не хочу поднимать бунты и начинать проклятые двенадцатью богами революции. У меня достаточно и своих забот. Почему ты так поступил со мной?
   - Они хитры. Вот уже несколько недель в городе действуют их осведомители - они сами узнали о тебе. Если ты не пойдешь с ними, эта свора решит, что ты против них.
   - Кто? Гомики? Шлюхины дети? Да кто обратит на это внимание?
   - Ты, когда тебя удлинят на два дюйма перед тем, как укоротить на шесть: наемники - люди очень подозрительные. Я знаю пасынков Страта и доверяю им: они просто внушают доверие, ведь у них больше ничего нет, только их слово. Страт говорит, что скоро сюда прибудет Темпус, а это значит, что Бог-Громовержец - если тебе по-прежнему небезразличен Вашанка возвращается домой. Слова даются мне нелегко... - Марк уныло почесал бороду, его круглые карие глаза с мольбой глядели на воина, забившегося в простенок, словно уже пробил час его смерти. - Пожалуйста, останься и выслушай их предложение: без твоих отрядов смерти у этого союза не будет шансов.
   - Ты совсем запутался. Разве ты забыл, что большинство членов отрядов смерти имели дело с Роксаной, ведьмой-нисибиси.
   Это ловушка: пасынки и Третий жаждут отмщения, ведь Роксана, отступая, унесла с собой жизни многих пасынков, а наемники такого не забывают.
   - Ты должен остаться.., если не ради себя, то пожалей хотя бы меня. Тебя засекли, им известно, что ты используешь это место для встреч, хранения оружия, здесь ты входишь в подземные ходы и выходишь из них. Если ты не сделаешь вид, что присоединяешься к ним, можешь считать, что я разговариваю с покойником, - это будет делом лишь нескольких дней.
   - Что ж, по крайней мере сейчас ты говоришь честно.
   Зип еще сильнее вжался в стену. Двухдневная щетина добавила десяток лет к его годам. Выпрямившись, он откинулся назад и в отчаянии произнес:
   - Полагаю, нет смысла просить тебя обещать больше не раскрывать никаких имен?..
   - Под страхом смерти? Тогда убей меня прямо сейчас. И мою жену. И вообще всех, кто помогал тебе. Заверяю тебя, мальчик мой, я повидал на своем веку много, слишком много войн, чтобы они доставляли мне радость, и я говорю тебе: единственный способ пережить то, что зреет сейчас в Санктуарии, это заключить сделку с Третьим отрядом коммандос.
   - Если только это не ранканская армия - ты можешь обещать мне это.., можешь?
   Марк уставился на свои руки с узловатыми суставами. Узкоглазый оборванец стал сиротой во время покорения Санктуария ранканцами. Он не помнил своих родителей и вырос среди жестокости, пестуя ненависть к захватчикам. У него не было ни связей, ни знакомств, ни наставников. Марк знал Зипа уже много лет и никогда не решался принять участие в его судьбе: такие умирают молодыми, в мучениях.
   Теперь по какой-то причине, известной только богам, Марк изменил этому правилу: это было делом чести - делом жизни и смерти.
   - Нет, мальчик, этого обещать я тебе не могу. Но, возможно, пообещают они. Я могу обещать лишь, что если ты не придешь, ни я, ни моя жена, ни наша лавка не доживут до утра - они все сровняют с землей, похоронив нас.
   - Спасибо за то, что не давишь на меня.
   - Всегда пожалуйста. Спасибо за то, что выбрал лавку своим излюбленным местом.
   - Сдаюсь. Ладно, расскажи мне, кто будет здесь сегодня.
   Чувствуя, как сосет в желудке, и теребя амулет Шальпы в надежде, что этот бог удержит мальчишку от того, чтобы нырнуть в зияющую у него под боком дыру, скрыться в подземелье и никогда больше не вернуться сюда, Марк начал рассказывать о колдунье Ишад, о повелителе преступного мира Джабале, о командире Третьего ранканского отряда коммандос Синке, о сказителе Хакиме и исполняющем обязанности начальника гарнизона Уэлгрине.
   Видя, как недоверчивый взгляд Зипа становится ледяным и враждебным, Марк обнаружил, что не может убедить даже самого себя в том, что сегодняшнее собрание не превратится в массовое побоище. Судя по списку приглашенных, кое-кто мог очень просто, одним ударом избавиться от всех возмутителей спокойствия в Санктуарии, достойных упоминания, - Марк от всей души надеялся, что этим "кое-кем" не окажется Страт.
   Единственно, кого не было среди приглашенных, так это представителей черной магии: какой-нибудь кудесник из Гильдии магов, Инас Йорл или чародей классом не ниже Хазарда, способный удержать порядок страхом смертного проклятья.
   Не будь у пасынков аллергии на волшебников, они обязательно пригласили бы кого-нибудь из них.
   ***
   Когда Синк пришел на собрание, дым был уже сиз от кррфа, а глинобитный пол покрывали пятна вина.
   Председательствовала в этой толпе в тридцать пять человек, которые при любых других обстоятельствах уже завязали бы между собой смертельную схватку, Кама.
   Хаким-сказитель был единственным невооруженным человеком в комнате, хотя Синк прекрасно сознавал, что в подобной ситуации язык куда могущественнее меча. Если дела пойдут наперекосяк, кого-то можно будет отпустить, но Хакиму придется умереть наверняка.
   Уэлгрин, крупный, светловолосый, без формы, сидел в центре полудюжины военных, также в штатском, которые, будучи приглашенными и придя сюда, уже скомпрометировали себя, так что, если от них и не будет никакой помощи, замыслам Синка они мешать не станут.
   В углу на бочонке вина обособленно сидел Стратон рядом с женщиной, которая, судя по всему, и была колдуньей Ишад, иначе этим двоим не оставили бы столько места. Хорошо, что Крита нет в городе, в противном случае Страт ни за что не отправился бы за вампиркой. Синк едва удержался от того, чтобы не начать искать следы укуса на шее наемника.
   Молодой партизан, с которым Синк, Гейл и Страт столкнулись на улице Красных Фонарей - тот, что убил своих людей, дабы они не попали в плен, занимал другой угол, у его ног вычесывал блох шелудивый пес. Кивнув Зипу, Синк начал пробираться сквозь толпу: если и был среди этого пестрого сборища кто-то, с кем следовало наладить отношения в первую очередь, так это оборванный вожак повстанцев. Притягивая взгляды, Синк подошел к нему и, протянув руку, сказал:
   - Прошлый раз я забыл представиться. Синк.
   - Можешь звать меня Зипом, - сузив глаза, тот принял протянутую руку.
   - Рад, что пришел. Когда все закончится, за мной ужин, там мы сможем обсудить наши проблемы.