Асприн Роберт Линн. Крылья рока

   - Меня зовут Мадж Кракет, - торопливо ответил Ганс, - и я не собираюсь никуда лезть. Я боюсь высоты. Почему бы не поискать кого-нибудь другого, кому отдать эту чудную палку? Хорошая работа - пустынная гадюка, вырезанная из красного дерева, не так ли?
   - Нет, Ганс, ты отправляешься на дело во имя Илсига, а значит это понадобится тебе. Это очень важно. Сегодня ночью боги вступят в дело, Ганс, - девочка продолжала протягивать жезл.
   - Ты смеешь мне приказывать? - обернулся разъяренный Ганс.
   - А ну, прекрати вести себя глупо!
   Внезапно девочка вся словно засияла, и сияние это было ярким, как сама любовь, так что Ганс даже прищурился, загораживая глаза и желая, чтобы колдовство оставило его в покое.
   - Возьмешь? Неужели ты все так быстро забыл, сын бога, возлюбленный мой?
   После этих слов девочка исчезла, а жезл каким-то образом оказался в его руке, и Ганс решил, что лучше всего будет взять эту чертову штуковину с собой. Он уважал колдовство, только идиоты презирают его. Просто оно ему не нравилось, не больше, впрочем, чем большинству непосвященных. Искренне надеясь, что в этот вечер ему больше не придется встречаться с магией, Ганс продолжил свой путь.
   Он петлял по Кожевенной улице, когда увидел Мигнариал, печальную, с красными заплаканными глазами, в темно-красном траурном платье. Бросившись в объятия Ганса, она тут же зарыдала. Ганс, поклявшийся два часа назад больше не плакать, все же не смог сдержать слез, прижимая девушку к себе и поглаживая ее длинные черные волосы.
   - Скоро я покину этот проклятый город. Мигни, - сказал он, - и хочу, чтобы ты отправилась со мной.
   - Но, - ответила она, отстраняясь, чтобы взглянуть ему в лицо, почему.., почему ты хочешь... - по ее телу пробежала судорога, глаза стали пустыми. Когда она вновь заговорила с ним, голос был странным, в нем звучала дрожь:
   - Ганс.., возьми рыжего кота.
   - Что?!
   - Когда, во имя Санктуария, ты будешь подниматься вверх по шелковой веревке, Ганс, захвати с собой рыжего кота.
   Уставившись в пустоту, Ганс машинально прижал к себе девушку. Да проклянут меня боги, весь Санктуарий знает, что я собираюсь сделать, и все дают мне советы! Если это будет продолжаться, я нагружусь так, что не смогу забраться даже в кровать!
   Правда, в душе он знал, что это не так; о его предприятии знали только двое, девочка через колдовство, а Мигни - потому, что на нее нашло озарение. Видение С'данзо. Ганс припомнил коричневый горшок; в этот момент девушка очнулась.
   - О, что я делаю - мне же нужно бежать домой, так много дел.
   А Гансу нужно в "Кабак Хитреца". Девушка повернулась и стремительно убежала. Тяжело вздохнув, Ганс почесал нос и, чувствуя легкое головокружение, отправился за котом.
   Через некоторое время глазами, похожими на два угасающих уголька, он смотрел на Ахдио.
   - Авдио, мне...
   - Гансер! Верховный бог Ильс и Шальпа, Гансер! Я хотел повидаться с тобой! Ты не поверишь тому, что случилось в тот вечер после того, как вы трое ушли! Старина Нотабль забрался на стол и вылакал все пиво из твоей кружки, какое только смог, а затем начал вопить и скрести когтями, чтобы я помог ему достать остальное! А до кружек тех двоих даже не дотронулся! Что ты сделал с котом - ты, часом, не колдун, Ганс?
   - Ахдио, - повторил Ганс, словно ничего не слышал. - Мне нужен Нотабль. Только на эту ночь. Пожалуйста, Ахдио. Он мне нужен.
   - Гансер, но этот кот.., ни за что...
   И осекся, увидев, как кот подошел к Гансу и стал тереться о его обутую в мягкий сапог ногу.
   ***
   Итак, Шедоуспан, поднимаясь по стене, нес кота в непроницаемом для когтей и зубов мешке на груди, флягу, жезл (он верил, что колдовской) и лук со стрелами за спиной. Кот был тяжеловат, а Ганс не привык носить тяжести. Однако груз за спиной помогал удерживать равновесие, и Нотабль вел себя спокойно и тихо. Кот не тяжелее эмалированного коричневого горшка с крестиками, сказал себе Ганс и начал подниматься. А потом спускаться. Наконец сквозь окно в виде звезды он взглянул в роскошную опочивальню, бывшие покои принца-губернатора, а теперь спальню самой бейсы. Она была пуста.
   Ганс забрался внутрь. И, даже не осмотревшись, начал готовить путь отхода. Шелковая веревка, свисающая со шпиля, была далеко. Та, по которой он спустился, закреплена на верхней кромке стены. Но у него была еще одна довольно длинный шнур. Привязав его к стреле, Ганс бросил на пол свободный конец. Затем, неуклюже вложив стрелу в короткий лук, прицелился, как умел.
   Я могу сделать это. Не хочу втягивать эту чертову стрелу и стрелять еще раз! Я смогу! Выдох, вдох, выдох, поглубже. Натянуть.
   Прицелиться. Оопс. Теперь...
   Запела тетива, и стрела со свистом вылетела из окна, вытягивая шнур.
   Высунувшись, Ганс сразу понял, что выстрел получился неудачным; стрела сильно отклонилась влево. О Тысячеглазый Ильс а вдруг внизу кто-нибудь заметил ее. Вдруг пучеглазый...
   К счастью, ее увидел один из повстанцев, подошел к стреле, схватил веревку, поднял ее над головой и побежал, размахивая к тому месту, где ждали Кама и лучник. Я же знал, что у меня получится, с улыбкой подумал Ганс. Отвернувшись от окна, он пазвязал каменно-твердый мешок на груди. Беззвучно появившийся Нотабль пушинкой прыгнул на застеленную шелком и обложенную подушками кровать. Усевшись на ней, он осмотрел свою лапу и начал облизывать ее.
   Великолепно, подумал Ганс, решив, что Мигнариал все же неопытная С'данзо и не может быть права все время. Теперь придется тащить этого дурацкого кота вниз... Вспомнив о Мигни, Ганс подумал о Лунном Цветке, и слезы навернулись ему на глаза.
   Сердито смахнув их рукой, он увидел две вещи, которые поразили его.
   Первой был не жезл бейсы, а ее корона, сделанная из чистого золота свернувшаяся змея с изумрудами вместо глаз, с крупинками кораллов, рубинов и изумрудов, сверкающими на теле. Несомненно, золотая змея гораздо ценнее для НФОС, чем простой жезл. Вторая змея была настоящей.
   Бейнит, догадался он. Мерзкая тварь с укусом, убивающим за минуту или даже меньше - и никакого противоядия. К тому же наверняка ученая змея-сторож. Она лежала на ковре футах в четырех от Ганса и смотрела на него.
   О Боже, подумал Ганс, я погиб!
   На самом краю постели, менее чем в двух футах над змеей, выгнув спину, зашипел Нотабль. Змея повернула голову на шум.
   Кот издал зловещий гортанный рык. Бейнит изогнулась дугой, а Нотабль вновь зарычал. В ответ змея зашипела так громко, что Гансу показалось, звук этот поднимет на ноги всех немигающих рыбоглазых стражников с мечами за спиной. Скользя ногой по полу, он отступил назад и чуть в сторону. Двигаясь медленно, как никогда в жизни, достал из-за пояса метательную звезду. Бейнит уловила движение и мотнула головой в его сторону.., но Нотабль с тихим ворчанием ударил лапой по ее хвосту. У змеи сдали нервы, и она метнулась в ближайшее спасительное убежище - мешок, в котором Ганс принес сюда кота.
   Вор быстро перекрутил горловину мешка, еще и еще раз, туго перевязав ее. Даже червь теперь не смог бы выбраться из мешка, но Ганс не успокоился. Он вытряхнул подушку из полосатой атласной наволочки и бросил в нее мешок. Тот как раз подошел по размеру. Красным кушаком он обмотал наволочку так туго, как не завязывал ничего в жизни.
   - Напомни мне захватить это с собой, - пробормотал он коту, спеша к короне бейсы.
   Нотабль ничего не ответил, уставившись на мешок и хвостом изображая встревоженную змею. Ганс вытряхнул другую подушку из наволочки, на этот раз темной, и с улыбкой швырнул туда корону, стоящую выкупа принца или даже всего этого презренного городка под названием Санктуарий. Завязав и этот шелковый мешочек, вор крепко-накрепко прикрепил его к своему поясу.
   - Нотабль, - позвал он, осторожно беря наволочку с мешком из пропитанной кожи, которая, как постоянно заверял он себя, была такая твердая и прочная, что способна выдержать удар кинжала, - нам пора идти. Боюсь, больше тебе не удастся прокатиться в этом мешке. Змея сослужит службу Зи... Санктуарию.
   Есть какие-нибудь мысли по поводу того, как ты уберешься отсюда?
   Нотабль ответил ему несвойственным для себя "мурр".
   - Это, - заметил Ганс, - совершенно глупый ответ. На-ка вот.
   Отстегнув от пояса фляжку, он налил пиво в ранканскую чашу великолепной чеканки, видимо, раньше принадлежавшую принцу. А потом в сводящем с ума нетерпении переминался с ноги на ногу у окна, пока кот неспешно лакал пиво, словно у него впереди была целая жизнь.
   Где-то "через месяц" Нотабль закончил и огляделся вокруг глазами, похожими на черные горошины. Деланно тщательно облизал рот и принялся за усы.
   - Я восхищен, - сказал Шедоуспан. - Но я ухожу.
   Сказав "мяу" приторно-сладким голосом, Нотабль снова пустил свой язык вокруг разинутого зевающего рта. Скорчив рожу, Ганс начал выбираться из окна, вспомнив, обернулся и швырнул вырезанную из дерева змееподобную штуковину на пол. Упав в футе от Нотабля, она покатилась по полу. Стремительно проскочив мимо Ганса на подоконник, Нотабль оглянулся.
   - Посмотрите-ка на него. Храбрейший кот в мире выстоял против настоящей змеи и испугался маленькой пал...
   Палка засветилась, резное дерево зашевелилось... Мурашки побежали по спине Ганса, когда палка изогнулась. Скользнув по полу, она забралась на постель и спряталась там в темном укромном месте: под расшитым шелковым покрывалом бейсы.
   - Пора выбираться из этого проклятого города, - пробормотал Ганс и, извиваясь, словно песчаная гадюка, вылез из окна, закрепив конец шнура на поясе. Ему придется подняться по шелковой веревке на самый верх стены из красного камня, чтобы по шнуру, закрепив его свободный конец, спуститься через двор со стены на Прецессионную Дорогу, где Кама и ее друзья должны были держать конец со стрелой.
   По пути на стену Нотабль обогнал его. Ганс с завистью посмотрел на кота, жалея, что не может так же лазить по стенам.
   Возможно, с помощью когтей, которые надевают себе на пальцы пучеглазые, когда едят...
   Он лежал на животе, подтягиваясь между двумя зубцами стены, идущей вдоль крыши, когда услышал голос. Акцент был не ранканский и не илсигский.
   - Вот как. Гнусный воришка попытался забраться к нам! Что ж илсигская мразь, это был твой последний поход.
   Последовавший за этим звук был явно скрежетом меча, покидающего ножны за спиной стражника, чтобы, вне всякого сомнения опуститься на шею Шедоуспана. Или на его запястья, какая разница. Ганс был совершенно беспомощен, вцепившись обеими руками в кромку стены и болтая ногами.
   И тут произошло нечто настолько поразившее его, что он едва не разжал руки и не упал вниз - уши его разорвал самый громкий и ужасный вой, какой он когда-либо слышал в жизни. Изогнувшись, отчаянно цепляясь за стену, Ганс вывернул шею, чтобы посмотреть вверх.
   И увидел, как отшатнулся бейсибский стражник, тоже пораженный жутким звуком, и стремительную рыжую полосу - прыгнувшего Нотабля. Кот вцепился в руку пучеглазого, а несчастный растерявшийся идиот в ужасе ударил кота мечом. Это стоило ему жизни: кроме того, что рубанул собственную руку, он еще и потерял равновесие. Закричав, стражник мимо Ганса перелетел через зубчатую стену и, пролетев сто, если не больше, футов шлепнулся оземь.
   Мигнариал опять оказалась права, подумал Ганс, проворно забираясь на крышу. Нотабль только что спас мне жизнь. Возможно, даже дважды. Бедняга, он свалился вниз вместе с пучеглазым.., что я скажу Ахдио? Вор вскочил на ноги, готовый уже схватить натянутую веревку, уходящую вниз во тьму, когда с ближайшего зубца его окликнул кот: "мурр?"
   Ганс не смог сдержать смеха.
   - Ты мне нравишься, кот! Хочешь забраться на меня и спуститься вниз верхом? Только поосторожнее - если вонзишь когти мне в плечо, я расскажу Ахдио, как ты любезничаешь с мышами!
   И они отправились вниз.
   ***
   Змея из покоев бейсы оказалась очень кстати: над ней и ее ядом будут работать несколько врачей в поисках противоядия.
   Что касается бейсы, песчаная гадюка в ее постели, несомненно, доставит ей немало "радости". И, наконец, корона - НФОС добился победы. В гомоне голосов Ганс словно растворился в тени, скрываясь от похвал и цветистых панегириков. Он был уверен, что вряд ли удастся сохранить все в тайне. Кража нанесла сильнейший удар по захватчикам. Кто-нибудь да проболтается, что это сделал он, Шедоуспан.
   Я должен смыться из этого чертова города!
   ***
   Мигнариал поднялась на высокий-высокий холм, таща на поводу осла, следом Ганс вел коня.
   - Я должен покинуть город, - сказал он ей. - Возможно... возможно, навсегда. Ты едешь со мной?
   Она долго смотрела на него, потом кивнула:
   - Да.
   У Орлиного Клюва они привязали животных к обвалившимся камням когда-то роскошного особняка, и Ганс подошел к старому колодцу. "Если бы я не уронил деньги вниз, - подумал он. - Ну и работенка предстоит мне. Боги, как бы я хотел, чтобы деньги уже были у меня!"
   Поскольку Ганс сам выбрал желание помнить только то, что он сын смутно припоминаемой матери и неизвестного отца, ее случайного знакомого, он не помнил ничего и о своих прежних желаниях. А поэтому очень удивился, когда два набитых серебром кожаных мешка бесшумно выплыли из колодца и упали в его руки.
   Зип, Джинг и остальные очень удивились, когда час спустя на них, словно с неба, свалился большой кожаный мешок, ударившись со звоном об утоптанную землю "улицы" Подветренной.., за этим последовало множество позвякиваний, когда сверкающая масса великолепно отчеканенного серебра посыпалась из него.
   - Это на нужды города, - произнес сверху голос, и был это голос не Ильса и даже не Шальпы, а всего лишь вора, сидевшего на крыше. Забраться туда с мешком было довольно сложно, но дело того стоило.
   "Ганс может ходить везде, даже во дворце и на охраняемых территориях Зипа!"
   - Ганс! Ты только что избран первым заместителем командующего и главным стратегом! Спускайся вниз, парень!
   Они ждали долго.
   ***
   Много-много времени спустя адъютант впустил в палатку главнокомандующего часового.
   - Прошу прощения, маршал.
   - Что у тебя, Ферес?
   - Ваше превосходительство, здесь мужчина и женщина, молодые. Черви. Я хотел сказать, илсиги, ваше превосходительство.
   На коне и осле. С кучей серебряных монет в старом обшарпаном мешке, довольно большом. Парень под белым плащом с капюшоном, одет во все черное. Говорит, ваш друг. Из Санктуария.
   Появился, словно из тени, ваше превосходительство.
   Маршал посмотрел на него, улыбнулся, поднимаясь из-за походного столика, и вышел мимо двух воинов из палатки.
   - Ганс! - не удивился Темпус.
   ГИСКУРАС
   Линн ЭББИ
   Иллире не нужен был особый Дар С'данзо, чтобы прочесть прошлое этого молодого парня. Он был и оставался бойцом трущоб. Его лицо говорило об отсутствии должного ухода и многих болезнях. Сидя за столом напротив, он смотрел на Иллиру с настойчивым отчаянием человека, которого не раз били и предавали, но который все же надеялся на победу. Встав из-за стола, Иллира попыталась взглядом прогнать посетителя, но тот положил на грубое серое сукно перед ней древнюю грязную монету.
   - Хочу кое-что узнать. Мне сказали, что ты узнаешь все, тем или иным способом, - его поразительно глубокий голос превратил эти обыкновенные слова в обвинение.
   - Иногда, - пожала плечами Иллира, прислушиваясь к размеренным ударам молота Даброу, и положила на монету руку.
   После смерти Лунного Цветка и бегства ее дочери с Шедоуспаном к Иллире потоком хлынули посетители. Убийство старой гадалки, защищавшей ее право быть С'данзо на базаре, до такой степени потрясло девушку, что Иллира в знак траура хотела натянуть веревку поперек входной двери, повернуться спиной к Видению и дать дорогу горю, но посетители тянулись с монетами и требовали своего, а она не знала, как отказать им. Помогал Даброу, отсылая тех, от кого исходила опасность, но этого он пустил.
   Указательным пальцем Иллира провела по золоту.
   - Если ответ существует, иногда я вижу его.
   Подобрав одной рукой юбку, она села за стол и знаком предложила посетителю говорить. Золото по-прежнему лежало на сукне, а карты были завязаны в шелк, когда посетитель начал свой рассказ.
   - Вчера ночью я заколол свинью. На берегу Белой Лошади.
   Приношение богу. Мне очень нужна удача.
   Иллира ощутила, что это ложь. Санктуарий кишмя кишел бейсибцами, и присутствие Рэнке, разрываемого войнами и мятежами, постепенно слабело в этом уголке некогда Великой империи. Даже бойцы трущоб знали, что достаточно продать свинью за бейсибское золото, чтобы купить удачу на эти деньги.
   - Я.., я отнес кровь в одно особое место, на алтарь. Он принадлежит мне и Вашанке. Я отдал кровь Ему.
   Подавив дрожь, Иллира отложила карты в сторону. В отличие от большинства женщин С'данзо, что занимались гаданием во всех городах Империи, живя за счет того, что выслушивали своих клиентов со всей серьезностью, а карты использовали лишь для придания таинственности, Иллира обладала Даром и пользовалась картами только в минуты вдохновения, когда Видение нисходило на нее. Сейчас, когда она слушала этого парня, облегчавшего свою душу, во вдохновении нужды не было.
   - Это было похоже на ветер. Оно было жарким и холодным, влажным и сухим одновременно.
   - Тогда это не могло быть ветром, - сказала Иллира, хотя Увидела правду в его воспоминаниях, кружащих вокруг нее. Ее Зрение неожиданно вышло из-под контроля, и девушка постаралась обуздать его.
   - Это был ветер. И кровь, сыпавшая искрами.
   Иллира мысленно Увидела это тайное место: заброшенный в болотах алтарь, случайно обнаруженный этим парнем, который молился там, не зная, чем он был прежде, и совершал кровавые жертвоприношения - не свиной кровью, а человеческой: кровью бейсибцев и кусками их плоти, отсеченными от тел, как дар его личного преклонения. Иллира Видела, как ужасный ветер хлестал парня, тогда как окружающее болото застыло без движения, и как бело-голубое пламя плясало на крови. Она услышала пронзительный детский смех, когда огонь поглотил лежащую на алтаре массу; затем Видение исчезло, и остался только оборванный перепуганный парень, называющий себя Зипом, в потугах скрыть от себя свое настоящее имя. Не отрываясь, он смотрел на нее.
   - Ну, что ты видишь? Бог-Громовержец услышал меня? Вашанка благоволит мне? Продай мне снадобье, чтобы приворожить Его!
   Иллира хотела выгнать парня: С'данзо не вмешиваются в дела богов и счастливы, когда боги отвечают им тем же. Неважно, что она может ответить на вопросы Зипа. Он сфокусировал ее Дар на боге, и она пошла на это; все, что было в его воспоминаниях, исчезло в тот момент, как Он заметил ее. Девушка все еще слышала смех, а значит, вред уже был сотворен, независимо от того, ответит она или нет.
   Парень ошибочно принял ее колебания за немедленный отказ.
   - Избавь меня от болтовни, - потянувшись через стол, он схватил Иллиру за запястье.
   - Если хочешь говорить с Богом-Громовержцем, иди к жре... - ледяным тоном ответила она, быстрым незаметным движением, которого он не успел даже увидеть, высвободив руку.
   Если бы не кузнец, чьи мерные удары звенели на солнце за дверью Иллира сама стала бы бойцом трущоб. Она знала эту самоуверенную породу - насколько парень жаждал этой восторженной славы, настолько же он и боялся ее, - и знала, как, впрочем, и сам Зип, что любая причуда судьбы может сломить его. Он вляпался в нечто слишком опасное, выходящее за рамки его воображения.
   - Что жрецы? - усмехнулся он, словно они снизошли до разговора с ним. - Якшаются со змеями. И ничего не знают о Вашанке.
   - Если тебе известно больше, чем им, то куда уж мне, гадалке С'данзо? - толкнула его золотую монету Иллира.
   - Полукровка-С'данзо, которая предсказала, что прибудет этот проклятый флот, думаю, может, если осмелится, поговорить с Вашанкой.
   Не обращая внимания на монету, Зип смотрел девушке в глаза.
   Все, что выжило на задворках Санктуария, представляет собой опасность. Зип уже нарушил покой жилища Иллиры своими видениями; станет ли он еще опаснее, если откроется правда о его молитвах, жертвоприношениях и алтаре? Или наоборот? Иллира решила не рисковать:
   - Оставь при себе свое золото и свои желания. Вашанки больше нет.
   Парень отшатнулся, словно она ударила его. Да, он сам был свидетелем бури, что стерла имя Вашанки с фасада дворца! Но никак не хотел поверить, что ранканский Бог войны был повержен в небе над Санктуарием. Неужели это правда? Нет, не может быть! Если он хочет жить, ему нужно научиться сдерживать свои чувства.
   - Я отдаю Ему в жертву кровь на своем алтаре.., и Он принимает ее!
   - Глупец! Оставь богов жрецам. Ты нашел кучу замшелых камней среди болот у реки и решил, что сможешь привлечь Вашанку на свою сторону?! Ранканского Бога - кровью свиньи!
   - Он слышит меня! Я чувствую Его, но не могу услышать сам!
   Он что-то говорит мне, но я не могу понять Его!
   - Глупости! Ну подумай сам! Могли ли ранканцы возвести храм Вашанки и уступить его реке, чтобы весь Санктуарий, кроме тебя, забыл о его существовании?
   Иллира оперлась руками о стол и кричала это парню в лицо, не замечая ничего, кроме смеха, что звенел в ее голове. Она еще не могла Видеть то, что он пробудил, но постепенно, пока Зип продолжать сидеть, терзая ее своими воспоминаниями о жертвоприношениях, ей все становилось понятно.
   - Вон отсюда! Убирайся! Вашанка не слышит тебя! Никто не слышит тебя! Не родилось еще божество, что услышит тебя, дурак! И пусть поднявшийся навоз поглотит тебя прежде, чем это произойдет!
   Она не думала, что С'данзо дано проклинать, но парень поверил в это. Зип в страхе попятился назад, пока не вошел в полосу солнечного света, льющегося из двери, а потом, развернувшись, побежал, забыв или, возможно, не решившись забрать оставленную на столе золотую монету.
   - Лира! Что случилось? - от двери окликнул жену Даброу.
   Он сделал было шаг, чтобы последовать за парнем, но, обернувшись, поспешил к Иллире и подхватил ее прежде, чем она упала на стол. На руках, словно больного ребенка, кузнец отнес ее на кровать, мысленно коря себя за то, что не распознал опасность в этом молодом парне, а девушка лишь бормотала обрывки фраз на древнем языке С'данзо.
   Парень с крысиным лицом заставил Иллиру Увидеть то, что Видеть не следовало. И каждый вздох, каждый удар сердца упрочивал знание в ее памяти. В отчаянии она старалась ослепнуть и не видеть происходящее, прежде чем оно, словно яд, разольется по жилам, обрекая ее так же бесповоротно, как парня из трущоб.
   Придав знанию облик большой черной птицы-стервятника, из тех, что кружатся над скотобойней, Иллира, жалобно всхлипнув, выпустила его на свободу.
   - Лира, что с тобой? - спросил муж, гладя ее волосы и вытирая ей слезы уголком пропотевшей туники.
   - Не знаю, - искренне ответила она.
   В ее памяти повисла мерцающая чернота собственных видений. Еще оставались страх и чувство обреченности, но само видение смыло напрочь, остался только звук детского плача.
   - Дети, - прошептала она.
   Оставив кузницу на молодого старательного ученика, Даброу через весь базар последовал за женой на улицу Красных Фонарей.
   Дети являлись неизбежным продуктом жизни этой улицы, и хотя большинству из них было суждено копаться в грязи сточных канав, некоторые наслаждались здоровым беззаботным детством в публичных домах. Миртис, хозяйка подобной крепости под названием Дом Сладострастия, брала на воспитание как девочек, так и мальчиков и недавно отдала одного оборванца в ученики к Даброу в обмен на близняшек кузнеца и гадалки.
   Под зноем полуденного солнца улица была тиха и спокойна.
   Иллира выпустила руку мужа, уверяя себя, что никакой опасности нет, что чернота в ее мыслях - это кошмар, от которого она запросто может избавиться. Из задумчивости ее вывела молодая девушка, рухнувшая перед ней на колени уже у самого Дома.
   - Хвала Шипри, вы здесь! Он спал вместе с остальными...
   Истерика молодой женщины вновь пробудила к жизни Дар Иллиры. Она вдруг Увидела комнату, где нахмуренная Миртис склонилась над колыбелью, в которой пухленькая белокурая Лилис забилась в тень в углу, а ее полуторагодовалый братик молча лежал, еле дыша. Следуя Видению, Иллира стрелой понеслась по лестницам и коридорам.
   - Быстро ты, - оторвавшись от колыбельки, произнесла хозяйка заведения в удивлении и смущении. - Тебе подсказал твой Дар? - смущение исчезло. Тогда ты знаешь столько же, сколько я.
   И она пропустила молодую мать к колыбели.
   Мальчик лежал, застыв в каком-то лихорадочном параличе.
   Его дыхание вырывалось спорадическими приступами, каждый из которых мог оказаться последним. Слезы высыхали на его грязных щечках. Иллира провела пальцами по потекам и вздрогнула, увидев мрак в самих слезах.
   - Это не похоже ни на одну известную мне болезнь, - опечаленно сказала Миртис. - Я послала бы за Литанде, но адепт Голубой Звезды сейчас вне досягаемости. Можно попросить Стадвига или кого другого...
   - В этом нет необходимости, - устало сказала Иллира.
   Она все увидела дважды: один раз своими глазами и разумом, второй при помощи Дара. Необычность происходящего ошеломляла, но, поскольку в дело был вовлечен Дар, удивления не было. Отдернув занавеску, к ним присоединился Даброу. Взглянув на него, Иллира Увидела всю его жизнь: детство, возмужание, зрелость, смерть - и быстро опустила глаза. Она снова сделала из Видения ворона и выпустила его на свободу, но чернота, оставшаяся после этого, не шла ни в какое сравнение с прежней.