Атеев Алексей Алексеевич. Бешеный

   Олег вошел в дом следом за хозяйкой. Он сел на старенький диван и смущенно смотрел, как пожилая женщина хлопочет, накрывая на стол.
   «Неудобно, — вертелось в голове, — пришел, от дел отвлек».
   На столе между тем появилось вишневое варенье, пирожки, чайник с заваркой.
   — Ну зачем вы, Тамара Васильевна, — с тоской сказал он, — к чему все это?
   — И не возражайте! — неожиданно властно ответила литераторша. — Накормлю, напою, тут и говорить не о чем.
   Стеснительно прихлебывая чай, Олег слушал не умолкающую ни на минуту хозяйку и уже жалел, что пришел сюда.
   А та рассказывала об учителях, о директоре, о школе, в которой, как оказалось, проработала почти сорок лет.
   Олег почтительно смотрел в выцветшие глаза Тамары Васильевны, переводил взгляд на такие же выцветшие бирюзовые сережки в ее ушах и размышлял, как бы половчее смыться. Словоохотливая хозяйка изрядно утомила его.
   И вдруг она перевела разговор на тему, интересовавшую Олега.
   — В одночасье рухнула школа, — говорила шепотом литераторша, — да, хорошо, начальство вызволило нас вовремя. Сам секретарь горкома товарищ Караваев явился…
   — Это тот, что на черной «Волге» приехал? — уточнил Олег.
   — Он самый, — подтвердила Тамара Васильевна.
   — А откуда же узнали, что школа должна рухнуть? — спросил Олег.
   — Кто его знает, — последовал ответ, — люди разное болтают.
   — Что же именно?
   Литераторша замолчала, задвигала по столу тарелки с пирожками.
   — Вы что же это чай не пьете? — спросила она у гостя после продолжительного молчания.
   — Вторую чашку выпил, — ответствовал Олег.
   — И пирожки не едите, — напирала литераторша. — Вы ешьте, мама-то далеко, кто накормит?
   Олег молча взял пирожок, пятый по счету.
   — Люди разное болтают, — неожиданно повторила Тамара Васильевна прерванную мысль. — Вы видели, в тот час рядом с Караваевым находился такой серый мужичонка? — Олег кивнул. — Это Разумовский — уполномоченный КГБ. Мы сначала думали: может, диверсия? Поэтому и КГБ приехал, но потом Валька Скопидомова — парикмахерша, что причесывает Первую Леди Ямайки, проговорилась…
   — Кого-кого? — не понял Олег.
   — Ну Караваиху — жену первого… Так вот, Валька рассказала, что Караваиха ей по секрету сообщила, что, мол, какой-то предсказатель из Монастыря сообщил…
   — Ничего не понял, — растерянно сказал Олег, — что за монастырь, какой предсказатель?
   Тамара Васильевна молча помешивала в чашке чай. Только звяканье ложечки нарушало тишину. Чувствовалось, что осторожность борется в ней с желанием поведать гостю нечто весьма интересное. Наконец последнее, видимо, пересилило, и она продолжила свой рассказ.
   — Вы недавно в Тихореченске, — вкрадчиво начала она, буравя Олега своими глазками, которые вдруг стали пронзительными и яркими, — и поэтому не знаете, что такое Монастырь. — Олег согласно кивнул, подтверждая, что не знает. — Монастырь, — пояснила Тамара Васильевна, — это психиатрическая лечебница, но не простая, а специальная, находится там, говорят, народ со всей страны, но городских не держат… А что за народ, — официальным тоном заявила она, — я не знаю и знать не желаю. Но будто бы, — тут голос ее стал доверительным, — народ не простой. Валька Скопидомова — золовка нашей географички Натальи Сергеевны. Так она, Валька то есть, и узнала…
   Рассказ литераторши стал несколько сбивчивым.
   — Короче, Вальке под большим секретом сообщила Караваиха, а ей муженек рассказал, что в Монастыре лежит некий предсказатель, он и дал знать, что школа рухнет. Не хочу, будто бы говорит, чтоб люди невинные пострадали, хоть Советскую власть и не жалую. А предсказатель этот к нам с самых верхов прибыл, — тут Тамара Васильевна показала пальцем в потолок. — Вроде там в немилость впал, поэтому его сюда и сослали. Сюда многих ссылали, — с гордостью добавила она.
   Олег слушал эти речи и не знал, что и подумать.
   «Вздор какой несет баба, — размышлял он, — однако есть в этом что-то… Вдруг все правда? Да нет, обычные провинциальные выдумки».
   — За что купила, за то и продаю, — неожиданно сказала Тамара Васильевна, по бегающим глазам гостя поняв, что ей не верят. — Тут, молодой человек, такое иной раз случается, чего и в столицах не бывает, — уж поверьте мне, всю жизнь здесь прожила.
   — Да нет, — сказал Олег, — отчего же, я вам верю…
   — Верите, не верите, — усмехнулась литераторша, видимо, уже жалея, что сказала лишнее, — поживете здесь и не такое узнаете. И все же я надеюсь на вашу порядочность, — тихо добавила она, провожая Олега.
   Тот молча кивнул. В голове у него от всего услышанного был полный бедлам.
   На следующее утро он, стараясь не встречаться глазами с Тамарой Васильевной, наскоро отметился возле развалин школы и, захватив с собой еду и термос с чаем, отправился в облюбованный овраг.
   Погода стояла по-прежнему ясная, тихо журчал ручей, кусты шиповника, которым зарос овраг, были усыпаны ягодами цвета запекшейся крови.
   Олег развел небольшой костерок. Синий дымок поднимался вверх, Олег поджаривал на прутике кусочки колбасы, было ему так хорошо и спокойно, как не было еще ни разу в этом городе. Но мысли все возвращались и возвращались к рассказу Тамары Васильевны.
   Насколько все услышанное — правда? На тридцать, пятьдесят процентов? А может быть, от начала до конца?
   Предсказатели, прорицатели… Их всегда было много на Руси. Взять хотя бы Авеля… Олег вспомнил факультативы профессора Заволотского в университете. По Авелю он даже писал курсовую… Хотя профессор ее и похвалил, но отметил, что в ней слишком много авторской фантазии. А как же без фантазии, ведь материалов по Авелю раз-два и обчелся? Но он вроде бы проштудировал все. Итак, что там было с этим монахом?
 
   Отступление второе:
   Авель
   Об Авеле известно и много, и мало. В свое время толки об этом человеке шли чуть ли не по всей России. Его предсказания вселяли страх и надежду. О них судачили и в петербургских дворцах, и в домах простолюдинов. С ним искали встречи знатные вельможи, иерархи церкви, масоны и разные авантюристы. Одни жаждали получить мистические откровения, другие — узнать свою судьбу, третьи — разбогатеть при его помощи.
   Однако Авель, или просто Василий Васильевич, как его звали до пострижения в монахи, не очень-то стремился к славе. Светские радости его почти не интересовали, а в последние годы жизни он и вовсе перестал общаться с мирянами. Заключенный по приказанию Николая I в монастырь, он вел уединенный даже для схимника образ жизни. Писал что-то в своей келье или копался в монастырском огороде. Доступ к нему был строго ограничен, за чем следил специально приставленный жандарм. Тут же, в монастыре, он и скончался, прожив без малого девяносто лет.
   А началось все с того, что староста одной из деревень помещика Зайцева доложил своему барину, что в деревне завелся пророк.
   — Какой такой пророк? — в изумлении спросил Зайцев.
   — Да Васька, кузнецов сын.
   — И что же он напророчил? — усмехаясь, спросил отставной гвардейский поручик.
   — Страшно сказать, — шепотом произнес староста.
   — Ну же! — подбодрил Зайцев.
   — Вещает мерзавец, — так же шепотом продолжил староста, — что матушка-государыня вскорости помереть изволят.
   — Интересно, — тихо произнес Зайцев, — а когда именно?
   — Через два года, батюшка-барин, так этот недоумок говорит. И день, и час называет…
   — Даже час? — деланно удивился Зайцев. Потом прикрыл глаза и задумался. Бывший гвардеец был не труслив, однако ситуация была не из простых. Молчал и староста. Хитрый мужичонка прекрасно понимал, что поставил барина в неловкое положение.
   — А приведи-ка мне этого пророка, — наконец сказал Зайцев.
   Через полчаса тот был доставлен.
   — Ты пока иди, — кивнул Зайцев в сторону переминавшегося с ноги на ногу старосты. Тот охотно выскочил за дверь.
   Барин разглядывал стоящего перед ним парня. Стоит, опустив голубые глаза книзу. На кликушу нисколько не похож…
   — Ну, Василий, — наконец сказал барин, — знаешь, зачем я тебя позвал?
   Парень молча кивнул головой.
   — Значит, знаешь, — Зайцев с интересом разглядывал детину, — ну да, ты же пророк. А знаешь, какое наказание ждет тебя за твои дурацкие речи?
   Парень молча пожал плечами.
   — Странно, — насмешливо сказал Зайцев, — уж об этом мог догадаться и не обладающий даром пророчества. Выпорю! Чтоб не болтал лишнего. Для твоей же пользы. Потому как, узнай про твои речи там, — он показал пальцем вверх, — думаю, простой поркой не отделаешься. Но мне, знаешь ли, не особенно хочется терять такого работника, как ты.
   Про слова дерзкие и слышать не хочу…
   Не интересно мне это. Но предупреждаю, услышу еще что-нибудь подобное, пеняй на себя. А теперь ступай на конюшню.
   Парень, так и не сказав ни слова, покорно повернулся и направился к дверям.
   — Постой-ка, — неожиданно сказал Зайцев, смотревший ему вслед.
   Парень остановился.
   — Так ты говоришь, что знаешь, когда матушка-государыня почит в бозе?
   Василий глянул прямо на помещика, и тот поразился этому взгляду: ни тени страха не было в нем. Прямо и открыто смотрел кузнецов сын, даже насмешка почудилась Зайцеву в его взгляде, впрочем, может, лишь почудилась…
   — Так как же, знаешь или не знаешь?
   — Знаю, — просто ответил парень.
   — Ну так назови.
   Василий сказал год, месяц, число и даже час. Помещик обмакнул перо в чернильницу и записал сказанное.
   — Ну что ж, — сказал он, — немного осталось, чтобы проверить твою правоту, а пока — на конюшню, и советую: не болтай!
   И выпороли сердешного, крепко выпороли!
   С тех пор жалоб на Ваську не поступало, но чувствовал Зайцев, так просто это дело не кончится. Чем было вызвано это предчувствие, он сам не мог дать ответа, но в душе отставного гвардейца будто бы льдинка засела.
   А через пару лет льдинка эта и вовсе превратилась в снежный ком.
   Прибежал как-то к Зайцеву все тот же староста, бухнулся в ноги, завыл: царица-то наша… царствие ей небесное…
   — Ты чего мелешь, дурень, — рука Зайцева потянулась к арапнику.
   — Истинная правда! — завопил ополоумевший мужик. — Своими ушами слышал: фельдъегерь на почтовой станции останавливался, сменил лошадей и дальше… Он сказывал… А я как раз у кумы был, она в стряпухах у станционного.. Да вы знаете…
   — Знаю я твою стряпуху, — усмехнулся Зайцев, но сразу посерьезнел, — так, значит, сам слышал, что фельдъегерь говорил?
   — Вот истинный… — закрестился староста.
   Перекрестился и Зайцев: «Со святыми упокой…» — пробормотал он. Потом внезапно что-то вспомнил, подошел, нет, почти подбежал к секретеру, выдвинул потайной ящичек, достал бумагу, близоруко вгляделся… Рот его приоткрылся, он изумленно и испуганно посмотрел на старосту:
   — Помнишь, что Васька, кузнеца сын, болтал? Староста оторопело уставился на барина…
   — Ну, когда я велел его выпороть, — барин сердито насупился, глядя на непонятливого мужика.
   — А-а… — протянул староста и прикрыл рот ладошкой, — не может быть!
   — А вот может, — тихо сказал Зайцев, — год сходится и месяц; вчера, говоришь, преставилась… и день… Надо думать, и час он правильно исчислил.
   — Да как же-то… — староста испуганно смотрел на Зайцева.
   — Зови ко мне Ваську, — вместо ответа сказал барин.
   И вот кузнецов сын снова перед ним.
   — Сбылись твои пророчества, — без промедления начал Зайцев, — царица померла.
   Парень молча кивнул, мол, знаю.
   — Ты садись, — Зайцев пытливо смотрел на Василия. Тот нехотя сел. — Расскажи, как это у тебя получается, ну предсказания эти…
   Парень поднял голову и посмотрел помещику прямо в глаза. Некоторое время он молчал, потом сказал:
   — Этого нельзя объяснить, временами как накатывает… Будто открывается дверь и… — Он замолчал, обдумывая сказанное. Молчал и Зайцев.
   — Словом, — подытожил Василий, — будто подсказывает мне кто.
   — Что же тебе еще подсказали?
   Парень как-то робко и одновременно с чувством превосходства улыбнулся:
   — Многое я знаю, но не все говорить велено. Да потом вы сами меня предупреждали: не болтай!.
   — Ну мне-то можно!
   — Спрашивайте.
   — Кто на престоле будет?
   — Павел Петрович.
   «Ну, это ясно и без пророка, — подумал Зайцев. — И долго он будет править?»
   — Сие пока мне неизвестно, — сообщил Василий, — знаю только, что не своей смертью умрет государь.
   — Вон что, — похолодел Зайцев, речи становились опасными.
   — А каково будет царствование Павла Петровича?
   — Будет оно весьма смутно, будут войны… Дурить будет государь, сильно дурить!
   «Похоже на правду», — подумал Зайцев, на слышанный о характере наследника.
   — Ну, а я… Меня что ждет?
   Парень искоса посмотрел на помещика.
   — Негоже вам знать свою судьбу, — тихо произнес он…
   — Почему негоже? — спросил Зайцев.
   — Любовь к жизни потеряете.
   — Наоборот! — Зайцев вскочил с кресла и забегал по кабинету. — Наоборот! — повторил он. — Коли буду знать точно отпущенный мне срок, так и остатком распоряжусь по своему разумению, мудро и основательно.
   — Ой ли, — усмехнулся парень, — а не смутите ли вы душу, постоянно вспоминая: сколь же до смертного часа осталось?
   — Может, ты и прав, — задумчиво сказал Зайцев, снова садясь в кресло.
   — Скажу только, — продолжал Василий, — что придется вам еще повоевать под знаменами Александра Васильевича Суворова-Рымникского.
   — А не шутишь? — Зайцев серьезно посмотрел на Василия. — Ведь я в отставке.
   — Через меня и на войну попадете, — так же серьезно ответил парень.
   Зайцев некоторое время молча смотрел на Василия, потом отпустил его восвояси.
   Неведомо как, но слух о пророке пошел гулять. Через некоторое время в поместье Зайцева прискакали фельдъегеря и потребовали его в столицу, да не одного, а с пророком. Предстал Зайцев пред светлы очи грозного государя Павла Петровича.
   — Говорят, у тебя в поместье пророк завелся? — спросил император.
   — Да, ваше величество, — ответил Зайцев.
   — И что же он пророчил? Зайцев рассказал подробности.
   — Значит, про смерть матушки он точно сказал, не врешь?
   — Врать не приучен, ваше величество.
   — Дерзок ты! Пророков у себя развел. А про меня что сказывал твой Васька?
   — Не знаю, ваше величество, не спрашивал.
   — Ой ли? Ну ладно. Пророка доставить ко мне, а сам ты мне послужить должен, а то от безделья вон вольнодумство развел. Так что в армию. Хоть ты и годами не молод, для службы сгодишься, и не такие служат.
   Так сбылось еще одно предсказание Авеля. К слову сказать, Зайцев с честью служил России и погиб во время Итальянской кампании. А Василий-Авель? Судьба его круто изменилась. За свои предсказания, а предсказал он с удивительной точностью и смерть императора Павла, и нашествие Наполеона, и сожжение Москвы, не раз попадал он в крепость, а на склоне лет по приказанию Николая I был определен в Спасо-Ефимьевский монастырь. Но что удивительно, никогда не было случая, чтобы его предсказания не сбылись. Каким образом удавалось ему знать будущее, так и осталось неизвестным. Из его мистических сочинений это не становится ясным.

Глава четвертая

   Секретарь горкома партии Аркадий Борисович Караваев после памятного происшествия со зданием школы не находил себе места. Ему безумно хотелось познакомиться с человеком, который обладает такими необычайными способностями. Ну и что, если он лежит в психиатрической лечебнице? Мало ли кто там лежит. Но ведь, как рассказал кагэбэшник, был он близок к самым верхам. А коли и там интересуются подобными вещами, то отчего же не интересоваться ему? К тому же человек совершил, можно сказать, геройский поступок, поступок в лучших традициях коммунистического общества, спас жизни детей. За одно это ему нужно памятник поставить. Так размышлял Караваев, убеждая себя, что ему необходимо встретиться с таинственным ясновидящим.
   Были, впрочем, и опасения. Какой-то внутренний голос подсказывал Караваеву: не лезь в это дело, не встречайся с психом, однако… Однако партиец не прислушивался к внутренним голосам. Капитолина, или Первая Леди Ямайки, тоже места себе не находила после того, как узнала о существовании прорицателя.
   — Как это так, — говорила она мужу, — тебя, первого секретаря, не пускают в какую-то шизар-ню, да кто они такие?
   — Ну, Капа, — уклонялся от упреков Аркадий Борисович, — ведь никто не говорит, что не пускают. Пустят, наверняка пустят. Просто Разумовский сказал, что главврач подчиняется каким-то особым инстанциям…
   — Инстанциям… — насмешливо протянула Капитолина Александровна, — в своем районе ты — бог. И никакие инстанции тебе не указ.
   — Ты бы, Капа, не болтала разный вздор, — недовольно замечал Аркадий Борисович, но в душе он был согласен с женой.
   — К тому же, — вкрадчиво продолжала Капа, — неужели тебе самому не интересно посмотреть на человека, который обладает подобными способностями? Сам же говорил: «Был близок к верхам…» Коли уж там не считали зазорным общаться с ним, то почему бы и тебе не пообщаться? Может, чего умного скажет.
   Именно «может, чего скажет» и толкало Караваева. Он даже себе боялся признаться, чего ждал от этой встречи. Некоторое время суровый партиец крепился, но скоро вызвал к себе Разумовского и прямиком попросил устроить встречу с главврачом Монастыря.
   — Интересуетесь этим провидцем? — усмехнулся Разумовский.
   Караваеву эта усмешка не понравилась, однако он вежливо сообщил, что хочет досконально изучить все, что находится во вверенном ему районе.
   — Хорошо, — коротко сказал Разумовский, — я постараюсь устроить вам эту встречу.
   Через пару дней он позвонил Караваеву и сообщил, что того ждут в Монастыре. Назвал время и предупредил, что Караваев должен быть один.
   — Возьми меня, Аркаша, — упрашивала Ка-питолина, но Караваев остался непреклонным. Один так один, и точка. На следующее утро он отправился в Монастырь.
   Минут через пятнадцать черная «Волга» подъехала к массивным железным воротам, которые при ее появлении медленно поползли в сторону, открывая проезд. Караваеву уже случалось проезжать мимо Монастыря. Высокие массивные стены, увенчанные колючей проволокой, какие-то приземистые строения, видневшиеся из-за них, не заинтересовали его. Мало ли тюрем в России. Однако теперь, въезжая в пределы этого таинственного учреждения, секретарь горкома почувствовал нечто вроде трепета. Чувство это возникло помимо его воли, во всяком случае, настроен Караваев был просто познакомиться, посмотреть…
   Пустынный двор, вымощенный древним булыжником, был залит сентябрьским солнцем. Промелькнула фигура в белом халате и тут же скрылась. Шофер повернул голову к Караваеву: «Куда теперь?»
   Караваев и сам недоумевал. Он надеялся, что его встретят.
   — А черт его знает! — в сердцах произнес он. — Наверное, вот туда, — и указал рукой на старинного вида домик, как бы замыкавший площадь. За ним виднелись еще какие-то строения, полускрытые подобием садика.
   Машина подъехала к домику. Караваев вышел и нерешительно подошел к входной двери. Возле нее красовалась табличка, сообщавшая, что это здание — памятник архитектуры XVIII века и охраняется государством. Больше никаких указателей на здании не было. С минуту секретарь изучал табличку, потом перевел взгляд на само здание. Ничем особенным, на его взгляд, оно не выделялось, было достаточно облуплено и неухоженно.
   «Тоже мне памятник, — с досадой подумал Караваев, однако нужно было что-то делать. — А не уехать ли? — размышлял он, оглядывая чахлый садик. — Коли такое неуважение… мог бы и встретить. Ну не сам, то хотя бы заместителя послал».
   В этот момент дверь, обитая рваной клеенкой, распахнулась, и на пороге предстал высокий, крупного телосложения человек, состоявший, казалось, из одних улыбок. Лицо его так и цвело. Румяные щечки тряслись от восторга.
   — Уважаемый Аркадий Борисович? — спросил незнакомец сладким голосом.
   Караваев холодно кивнул.
   — Простите, ради Бога, — стал извиняться незнакомец, всем своим видом выражая преданность, — что не встретил вас у ворот: упущение, величайшее упущение! Главврач голову с меня снимет! Просто не знаю, как оправдаться… — Незнакомец заломил руки в притворном ужасе.
   — А вы кто? — строго спросил Караваев.
   — Я-то? — человек потупился и стал ковырять землю носком башмака. — Я ихний заместитель Козопасов, главного врача то есть, Ромуальда Ка-зимировича.
   — А где он сам?
   — Да ждет вас! — горячо воскликнул странный этот человек. — Ждет не дождется, пожалуйте за мной.
   Слегка сбитый с толку необычным приемом, Аркадий Борисович двинулся за Козопасовым. Некоторое время шли какими-то темными коридорами.
   — Сюда, сюда, — показывал дорогу Козопасов, придерживая Караваева за локоток. Наконец вошли в просторную комнату с высокими сводчатыми потолками. Свет лился не только из окон, но и откуда-то сверху, потому мрачноватое помещение казалось вполне обжитым и даже уютным.
   — Прошу вас, — пробормотал Козопасов, пропуская Караваева вперед. За большим письменным столом склонился над бумагами человек. Аркадий Борисович с любопытством уставился на пресловутого главврача. С минуту в кабинете сохранялось молчание. Козопасов отошел куда-то в тень. Наконец главврач поднялся и сделал шаг навстречу:
   — Рад приветствовать, — дружелюбно произнес он, — чем обязан вашему визиту?
   — Да вот, — улыбнувшись, сказал Караваев, — как первое лицо в районе решил познакомиться с вверенным вам учреждением.
   — Познакомиться с учреждением? — переспросил главврач. — Отчего же, можно, но сначала давайте познакомимся с вами. Караваев представился.
   — Ромуальд Казимирович Ситников, — сообщил свое имя хозяин кабинета, — руковожу вверенным мне учреждением, — в его словах Караваеву послышалась насмешка.
   Караваев было нахмурился, но потом решил не обращать внимания. До поры до времени. А там видно будет. Он внимательно рассматривал Ситникова. Ничего особенного, довольно невзрачный, скорее даже плюгавый, размышлял он, не то что его заместитель — великан Козопасов. Глазки вот только… Интересные глазки. Вроде сверлят тебя насквозь.
   — Так, значит, желаете ознакомиться с больницей, а стоит ли? Контингент наш непростой, весьма непростой. Да и больница эта необычная. Может настроение испортиться от знакомства с пациентами. — Он остро посмотрел на Караваева. — Конечно, я понимаю, долг партийного руководителя — вникать во все мелочи, во все, так сказать, сферы, даже неприятные.
   — Вот именно, — заметил Караваев. — Хотя визит решил нанести не из праздного любопытства.
   — Неужели? — произнес Ситников и снова глянул на Караваева не то с интересом, не то с иронией.
   — В первую очередь хотел вас поблагодарить.
   — За что же?
   — Ну как же, ведь ваша информация спасла жизни людей.
   — Это вы о школе?
   — Точно, — Караваев широко улыбнулся и протянул руку для пожатия, — от всех жителей города примите благодарность. И еще хотелось бы узнать, каким все же образом вам стало известно о предстоящей аварии? Именно это не дает мне покоя, как же, думаю, они смогли узнать? — Он выжидательно покосился на собеседника.
   — Интересный вопрос, — кисло улыбнулся Ситников, — видите ли, Аркадий Борисович, есть тут у нас один человек. Забавная личность, умеет в некотором роде предсказывать будущее. Как уж это у него получается, не спрашивайте, не знаю, но тем не менее предсказывает! Я от вас ничего не скрываю. Вот он-то и предупредил, что школа в вашем городке должна рухнуть. Зная, что он почти не ошибается, мы сочли своим долгом сообщить об этом.
   — А нельзя ли повидаться с этим человеком, выразить ему благодарность лично? — Караваев выжидательно смотрел на своего собеседника.
   — Ну почему же, можно, конечно. Только доставит ли вам это удовольствие, ведь он больной?
   — Я понимаю, и все же…
   — Уж не судьбу ли свою хотите узнать?
   — Да! — совершенно непроизвольно вырвалось у Аркадия Борисовича.
   — Ну-ну, — спокойно промолвил Ситников, — судьбу собственную знать опасно, к тому же предсказатель наш вряд ли вам что-нибудь сообщит. Ему, видите ли, все равно, кто перед ним: секретарь райкома, маршал или член Политбюро. Такой уж он человек.
   — А что, — шепотом спросил Караваев, — он на самые верха был вхож?
   — В том-то и беда, что был вхож, очень даже был, но вот строптив больно, вещает иной раз нелицеприятное. Да это еще бы ничего, — так он поучать надумал, и кого поучать.
   — Кого? — подавшись вперед, спросил Караваев.
   — Не имею права разглашать, — ответил главврач, — но скажу по секрету: очень большую величину, очень! Насчет него существуют строгие указания, впрочем, для вас я сделаю исключение, вы его увидите. Однако, предупреждаю, ни одна живая душа не должна знать, что вы с ним встречались. — Ситников в упор посмотрел на Караваева.
   — Клянусь партбилетом, — Караваев прижал руку к правой стороне пиджака, где, по-видимому, находился святой документ. Он хотел добавить, что оправдает доверие, но вовремя остановился.