Атеев Алексей Алексеевич. Бешеный

   — Ну как, — услышал он снизу, — нормально?
   — Нормально, — отозвался он. — Спускаюсь. Спускаться было еще проще, чем карабкаться.
   Скоро Олег уже стоял на земле.
   — Ну вот и молодец, — услышал он голос рядом и узнал Комара.
   — Что дальше? — спросил он.
   — Надень халат, сойдешь за санитара. Напарник мой кемарит, так что никто не помешает. Проведу тебя прямиком в отделение.
   — А потом? — спросил Олег.
   — Ты же хотел познакомиться с этим прорицателем, вот и познакомишься.
   — А он что, не в общей палате лежит?
   — Ха, в палате, — хмыкнул Комар. — В этом отделении нет палат, здесь как бы камеры… Раньше в них кельи монахов были. То есть, конечно, не камеры, — поправился он, — ну пойдем, сам скоро увидишь.
   Внутреннее пространство Монастыря было едва-едва освещено. Не то здесь экономили на электричестве, не то так были уверены в своей безопасности, что не принимали мер предосторожности.
   — Темно как у вас, — сказал Олег.
   — Темно, это точно, но нам же на руку. А вообще-то, конечно, сроду отсюда никто не бегал, — Комар усмехнулся в потемках.
   — А почему не бегали? — осторожно спросил Олег.
   — Дураки потому что, вот и не бегут.
   Ответ показался парню странным, но он не стал лезть с вопросами.
   Они пришли к какому-то приземистому помещению.
   — Подожди-ка, — произнес Комар. Он легонько звякнул ключами. Дверь распахнулась, и они вошли.
   Именно здесь и охватила Олега оторопь. Если раньше он просто боялся попасться, влипнуть в неприятности, то теперь чувствовал себя совершенно по-дурацки. Таинственный человек находился в двух шагах, цель была достигнута, а Олег не знал, что же ему скажет. Здравствуйте, мол, пришел с вами пообщаться, порасспросить о судьбах России. Вздор какой-то! Нелепость, право! Мысли лихорадочно скакали в голове. Может, вернуться? Нет, уже невозможно.
   — Ты чего встал? — шепотом произнес Комар. — Пошли, сейчас ты увидишь своего пророка.
   Узкий коридор вел мимо ряда глухих тяжелых дверей. Все это до ужаса напоминало тюрьму.
   — А кто за дверьми? — скрывая робость, спросил Олег.
   — Больные, кто же еще, — отозвался Комар. — Разные здесь личности, но ни с одним бы я водку пить не стал, уж поверь мне! Не те это люди, слово даю. Вот с тобой можно, а с ними — ни за что!
   Олег с опаской озирался на двери, за которыми скрывались столь зловещие личности.
   — Сейчас, сейчас, — бормотал Комар, — где-то здесь.
   Коридор казался бесконечным, бормотание провожатого не настораживало, напротив, навевало дрему. Олег непроизвольно зевнул. Сейчас бы притулиться где-нибудь, подремать. Голова стала сонной, безразличие овладело юношей.
   — Сейчас, сейчас… — бормотал кто-то рядом, кто, он и сам не мог вспомнить.
   Неожиданно перед ним выросла высокая фигура. Олег воспринял ее несколько отстраненно, будто и не опасность ему угрожает. Сонная одурь навалилась, затянула в густую, осклизлую глубину снов.
   «Кто это, — вяло подумал он, — неужели тот, кого я ищу?»
   — Так-так, — раздался незнакомый голос. — У нас посетители. Очень приятно, хотя несколько поздновато. Не совсем подходящее время.
   — Это кто? — обернулся Олег к своему провожатому, но его не было рядом. Олег вяло удивился.
   — Кто я такой? — переспросил незнакомец. — Разрешите представиться: заместитель главного врача этого почетного учреждения Степан Иванович Козопасов. А вы, если не ошибаюсь, учитель истории?
   Олег молча смотрел на человека, не было сил даже кивнуть, возражать, броситься бежать в конце концов.
   — А зачем вы к нам пожаловали? — продолжал задавать вопросы Козопасов. — Желаете кого-то увидеть? Кого же? Не Авеля ли? А может быть, Серапиона?
   «Серапиона, Серапиона», — назойливо звучало в мозгу Олега, где-то он слышал это имя. Где же, кто такой этот Серапион?
   В голове словно клубились облака. «Се-ра-пи-он», — колоколом отдавалось в ней. Сознание заволакивало туманом, и только окончание таинственного имени бухало в голове: «…он-он-он…»
 
   Отступление третье:
   Серапион
   Серапион выплыл на свет Божий так же таинственно, как потом и исчез. Раскопал его Сима-нович, числившийся кем-то вроде секретаря Григория Ефимовича Распутина. Однажды он пришел к старцу с сообщением, что на Рогожском кладбище обитает очень интересная личность.
   Одной из обязанностей Симановича был поиск информации о разного рода «святых», «пророках», кликушах. Не то чтобы Распутин боялся конкуренции, этого как раз старец не опасался, его интересовало другое… Именно при общении с подобными фигурами и проснулся талант Святого черта, как его называли недруги. Сам долгое время скитавшийся по монастырям и святым местам, он прекрасно знал мир странников, паломников, юродивых. Большинство из них были, по его мнению, откровенными шарлатанами, жившими милостью легковерных купчих и мещанок, но встречались в этой среде, хотя и редко, типы необычные, вызывавшие почтение даже у компании, в которой они вращались. Еще в самом начале своей карьеры в Тобольске повстречал Распутин некоего старца, который предрек Гришке величие и славу. «Будешь ты у государя вместо иконы, молиться на тебя будет, а государыня руку тебе целовать будет», — так сказал Распутину старец. В тот раз Гришка только посмеялся, но пророчество очень скоро начало сбываться. Нет-нет да и вспоминал Распутин того старца. Не все тогда выспросил. А жаль.
   Он и позже встречал людей, ставивших его в тупик. Будучи сам незаурядной личностью и, несомненно, обладавший паранормальными способностями, Распутин интуитивно чувствовал, что от общения с ними растет его мистическая мощь. Он как бы впитывал их силу. Не набирался опыта, не перенимал шарлатанские трюки, а именно впитывал неведомую энергию, помогавшую ему подчинять окружающих своей воле.
   Для этого он и посылал пронырливого Сима-новича собирать информацию о всякого рода «кудесниках», как он их называл.
   — На Рогожском, говоришь, — переспросил он у Симановича. — Это у кержаков?
   — У них, — подтвердил тот. Его черные глазки маслено поблескивали, он беспрестанно вертел головой, стараясь не встречаться со сверлящим взглядом хозяина.
   — Ну и… — поторопил тот, — чего ты все елозишь, точно шило тебе кто в зад тычет, давай дальше.
   — Живет он на подворье, — продолжал Сима-нович, — славу имеет небольшую, потому что себя особо не выказывает, но кто с ним общался, те о нем очень высокого мнения.
   — Ты что-то все вертишь, — Распутин недовольно крякнул и поднялся со стула. — Чего в нем такого великого?
   — Обладает он странной силой, — шепотом произнес Симанович, — может предсказывать. И предсказывает настолько точно, что диву даешься.
   — Тебе-то что он предсказал?
   — Мне ничего, да я с ним и не встречался. Не допускают к нему больно.
   — Что ж ты тогда тут мелешь, не видел сам, а туда же.
   — Сам не видел, а дело его в известном учреждении читал и с людьми, которым верить можно, разговаривал. Предсказал он купчихе Сафоновой, когда ее благоверный скончается, и день, и час… Все сошлось.
   — Ну-у, — насмешливо протянул Распутин, — купчихе… Я думал, он истинно зрячий, а ты — купчихе. — Он засмеялся. — Таких предсказателей на Святой Руси — пруд пруди! Да взять хоть Митьку. Обрубок гугнивый — и тот понимает, кому и что говорить надо! А таких док по купецким вдовам — как мурашей в лесу. Вон по папертям стоят.
   — Зря вы так, Григорий Ефимович, — Сима-нович наконец посмотрел прямо на «старца». — На разных там кликуш дел в ведомстве его превосходительства генерала Джунковского не заводят. Да и на Митю он не похож. Вполне нормальный, как мне рассказывали, человек, кстати, семинарию закончил.
   — Из духовных, что ли?
   — Нет, из учителей.
   — Так почему же на него глаз положили?
   — Да из-за предсказаний все тех же…
   — Ты давай не тяни, чего все вокруг да около, что он такое изрек?
   — За полгода предсказал смерть Петра Аркадьевича, — Симанович сделал большие глаза и с торжеством посмотрел на хозяина: на-ко вот!
   — Это Столыпина, что ли?
   — Его-его, — подтвердил Симанович, — все сошлось до мельчайших подробностей.
   Распутин потеребил бороду, задумчиво посмотрел на Симановича, голубые глаза потемнели, взгляд как бы ушел в себя.
   — А не врешь? — неожиданно спросил он.
   — Помилуйте, зачем?
   — Что ж ты его не повидал?
   — Пытался, да не пустили, рогожские-то бородачи, сами знаете… Надавить на них невозможно.
   — Так он что, истинный кержак? — продолжал пытать Распутин.
   — Да нет, насколько я понял, у него с Богом свои отношения. Он и не православный.
   — Из ваших, что ли?
   — В деле об этом сказано очень кратко, но можно понять, что он верит как-то по-своему.
   — Уж не из хлыстов ли?
   Симанович неопределенно пожал плечами.
   — Ничего толком тебе поручить нельзя. За что только деньги плачу? Привези его в Питер.
   — Никак невозможно, — Симанович скорчил гримасу, из которой следовало, что с великим бы удовольствием, но никак не получается.
   — Что же, мне самому в первопрестольную ехать?
   — Самое лучшее, самое лучшее, — зачастил Симанович, — вам рогожцы не откажут.
   — А Джунковский-то об ем знает? — поинтересовался Распутин.
   — Начальник корпуса жандармов его превосходительство генерал Джунковский может о нем и не знать, но в его ведомстве извещены, это точно.
   — А как этого пророка прозывают?
   — Рогожские зовут Серапионом. Это не настоящее его имя, но он отзывается только на него.
   — Значит, говоришь, нужно ехать, — Распутин задумчиво поковырял пальцем в носу. — Ну, коли нужно, поехали!
   На Рогожской встретили их неласково. Да и какая радость: вся Россия только о Распутине и говорит, да называет-то как — Святой черт. Черт не черт, но уж больно к властям близок, а староверы издавна властей сторонились. Рогожцы жили неплохо, да что там неплохо — хорошо жили, твердо, уверенно, с достоинством. А почему бы не жить? Сколько по Москве купцов, фабрикантов-миллионщиков двумя перстами крестятся. Веру свою исконную, древнее благочестие чтут. Хотя бы те же Мамонтовы, Третьяковы. Нынче, конечно, не в моде волосы в кружок стричь да от табачного зелья отмахиваться, не те времена, однако о корнях своих не забывают. Поэтому живет и процветает Рогожское кладбище, а вместе с ним скит и все, кто при ските состоит. Во все уголки империи и даже за границу тянутся отсюда ниточки. И нет различия, куда: на Алтай или, скажем, в Австрию. Хоть в глухомань, хоть в европейскую столицу вмиг доносится нужная весть до братьев-единоверцев.
   Долго совещались бородатые начетчики, пускать или не пускать Гришку в скит, удовлетворить ли его просьбу о встрече с Серапионом. И пускать не хочется, и боязно, все же силу сей муж нечестивый имеет огромную. Решили все же пустить. Но одного, без провожатых, так и велено было передать.
   Под вечер прикатил Распутин на Рогожское кладбище. Уже смеркалось, мела декабрьская поземка. Он вышел из ландо и, перекрестившись на поблескивающие золотом купола, двинулся к воротам. Здесь его уже ждали. Молча повел молодой парень мимо церкви, подворья, потом через кладбище, сквозь заснеженные ряды памятников, склепов, мавзолеев. Наконец подошли к небольшому двухэтажному домику, стоящему среди старых высоченных лип. Летом, должно быть, его совсем не видно среди густой листвы. Приходилось Распутину и раньше бывать на Рогожском кладбище во время своих скитаний по Руси. Тогда еще никому не ведомый странник в толпе себе подобных калик перехожих искал пути к удаче. Но на Рогожском Распутину «не глянулось». Суровое благочестие раскольников не отвечало его устремлениям. И вот теперь судьба снова привела сюда.
   В жарко натопленной полутемной горнице находился какой-то древний седобородый старец. Распутин поздоровался, перекрестился на громадный киот с иконами, перед которыми теплилось несколько лампадок.
   Заметив, что гость крестится щепотью, старец сурово поджал губы, но ничего не сказал. Некоторое время сохранялось молчание.
   — Ну, где он? — не выдержав, грубо спросил Распутин.
   — Судьбу свою хочешь узнать, — насмешливо сказал старец.
   — Не за себя пекусь, — отозвался Григорий.
   — Не лукавь, — голос старца посуровел, — истинные мысли твои мне ведомы, как ведомо и сатанинское предназначение твое, — при этих словах старец перекрестился.
   — Ну начал буровить, — произнес презрительно Распутин, — а коли я от лукавого, так чего пустили меня в обитель? Или боитесь?
   — На все воля Божья, — старец отвернулся к иконам и вновь перекрестился, — бояться нам тебя не пристало, а что допустили тебя сюда, так, может, для скорейшего твоего низвержения.
   — Я не Аман, да и ты не Мардохей, — засмеялся Распутин, — а уж коли пустили, то не надо мне проповеди читать, и без вас пастырей хватает. Не будем попусту препираться, — миролюбиво заключил он, — давай-ка лучше веди меня к вашему Серапиону.
   — Проведу в свой черед, — отозвался старец, — однако не проповеди я тебе читал, а наставить хотел. С твоим даром много пользы принести можно.
   — Вот я и приношу, — равнодушно сказал Распутин. Чувствовалось, что ему надоел бессмысленный разговор. Почувствовал это и старец.
   — Ладно, пойдем, — хмуро произнес он. «Так-то лучше», — подумал Распутин и двинулся следом.
   Перед низенькой дверью они остановились.
   — Подумай еще раз, Григорий, — произнес старец, — стоит ли тебе переступать этот порог?
   Вместо ответа Распутин нетерпеливо толкнул дверь.
   Небольшая комнатка нисколько не напоминала монашескую келью, скорее гостиничный номер. Стол, кровать под пологом, на стене какие-то олеографии. Яркий свет пятилинейной керосиновой лампы заливал комнату. На небольшом диванчике лежал человек и читал книгу. При виде посетителя он поднялся, шагнул навстречу. Распутин впился в него глазами. Ничего особенного, плюгавый, одет, как одеваются мелкие чиновники, жилетка вон даже лоснится от ветхости. Пытаясь скрыть разочарование, он изобразил на лице дружелюбную улыбку.
   Усмехнулся и хозяин комнаты.
   — Эвон кого принесло, — промолвил он, — садитесь, Григорий Ефимович, — он кивнул на потертое кожаное кресло. — Чем обязан?
   — Много наслышан, — осторожно начал Распутин, — ты и есть Серапион?
   Хозяин кивнул.
   — Ты не обижайся, что тыкаю, я и царю тыкаю. Так вот, слухами земля полнится, дошло до меня, что ты вроде пророка, а я и сам пророчествовать могу. Вот и захотел увидеть тебя, силенкой потягаться…
   — Силенкой нам тягаться не пристало, — серьезно произнес Серапион, — здесь не цирк и… — тут он осекся и замолчал.
   — Чего замолк? — спросил Распутин.
   — Ты (Распутин отметил, что к нему стали обращаться на «ты») не больно-то веришь в то, что про меня рассказывали, однако любопытствуешь, а вдруг правду в полицейском деле написали. Пророки-то разные бывают, бывают истинные, а бывают и лжепророки, да ты и сам знаешь.
   Распутин вдруг рассвирепел, он разглядывал курносое лицо, водянистые серые глаза, жиденькие усики Серапиона, и злоба переполняла его. Об истинных пророках заговорил… Каков ирод! Чинов не знает, этакий мозгляк насмешничать вздумал. Да и сам он хорош, приперся в первопрестольную неведомо зачем. Не иначе эти кержаки с ним шутку решили сыграть, но дорого обойдется им эта шутка.
   Тяжелым взглядом, которого, случалось, не выдерживали всесильные царедворцы и политики, уставился он на наглеца. Серапион спокойно выдержал взгляд. И тут началось непонятное.
   В первые секунды Гришка ничего не ощутил, потом ему внезапно показалось, что смотрится он в зеркало, но зеркало мутное и кривое, поскольку видит себя не четко и ясно, а как бы отраженным в грязной воде. Он застыл не в силах пошевельнуться, чужая неведомая сила сковала члены. Зеркало вдруг исчезло, и Распутин точно во сне увидел обрывочные куски своей жизни: родное село, отец бегает с вожжами за ним, мальчишкой, по двору. Потом Тобольск, Питер, Зимний… Лица и места мелькали, как на карусели. Темп все убыстрялся. Не все он узнавал, не все понимал, но понял одно: перед ним прокручивалась его собственная жизнь. Последнее, что успел увидеть, — замерзшая река, он, лежащий на льду, и какие-то люди, суетящиеся вокруг. В одном из них он вроде бы узнал Пуришкевича… На этом все оборвалось.
   Сколько прошло времени — несколько минут или час, Распутин не знал. Он ошеломленно смотрел на Серапиона и моргал длинными ресницами.
   — Что это было? — наконец спросил он.
   — Или не понял? — усмехнулся Серапион. — А понять-то несложно.
   Распутин вскочил и забегал по тесной комнате.
   — Поедем со мной, — неожиданно предложил он, — поедем! Мы с тобой такое завернем, такое! Вся Расея наша будет! Папка с мамкой под мою дуду пляшут, а с тобой и вовсе из ладошек, как голуби, клевать будут. Слышь, мил друг, поедем!
   — Ты, видать, так ничего и не понял, — печально констатировал Серапион.
   — А что?! — вскинулся Распутин.
   — Или прорубь не видел?
   — Что за прорубь? — глаза Гришки налились кровью, он рухнул в кресло и сжал голову руками: нестерпимо болели виски.
   — Ты вот силенкой хотел мериться, могучим себя почитаешь, всесильным и уж не бессмертным ли?
   — Замолчи! — крикнул Распутин. — Замолчи, нечистый!
   — Головка болит? — участливо спросил Сера-пион. — Ну этой беде мы поможем. — Он встал и, подойдя к Распутину, медленно провел ладонью над его головой, не касаясь волос. Боль тотчас прошла.
   Не обращая больше внимания на гостя, Сера-пион снова лег на диванчик и уткнулся в книгу.
   Некоторое время Распутин молча сидел в кресле, искоса посматривая на хозяина комнаты. В голове теснилось множество вопросов, но спросить он не решался. Странная, дотоле неведомая робость охватила его.
   — Одного я не понимаю, — наконец произнес он, — чего ты у этих кержаков делаешь, чего забыл на этом тухлом кладбище.
   Серапион отложил книжку и внимательно посмотрел на своего гостя:
   — Да ничего особенного, живу, интересно у них, встречи разные бывают, вот, например, с тобой… Надоест, уйду. Россия велика.
   — И ни власти, ни богатства не хочешь? Серапион громко и весело засмеялся.
   — Ступай себе с Богом, — отсмеявшись, сказал он.
   Не попрощавшись, Распутин вышел.
   Всю дорогу в Питер он был мрачен, пил водку и на расспросы Симановича либо ничего не отвечал, либо матерился.
   Дома он несколько дней ходил пасмурный, но скоро отошел и постарался забыть о неприятной встрече. И только спустя четыре года, когда его, недострелянного и недотравленного, запихивали убийцы под лед Невы, в меркнувшем сознании внезапно возникла маленькая комнатушка в доме на Рогожском кладбище, невзрачный человек с водянистыми серыми глазами. Все, что с ним сегодня случилось, он уже видел! Видел, но вот, к сожалению, не понял.
   А Серапион? Что произошло с ним? Да кто его знает… Может, сгинул где-нибудь в дни великих потрясений, а может, мирно дожил свой век. Второе вернее. Ведают, надо думать, о его судьбе на Рогожском кладбище, только вряд ли расскажут.

Глава шестая

   Очнулся Олег на широком кожаном диване. Он повел глазами по сторонам и понял, что находится в большой незнакомой комнате с высоким потолком. Поднялся, огляделся: где он? Похоже, в чьем-то кабинете: полированная мебель, два телефона на письменном столе, портрет руководителя страны на стене. Куда его занесло?
   В кабинете было пусто. Олег вспомнил, как шел по длинному пустому коридору, как навстречу вышел человек, назвавшийся заместителем главного врача больницы. А что же случилось потом? Кажется, он потерял сознание. Странно. Ничего подобного с ним до сих пор не случалось. Должно быть, устал, переволновался, но все равно странно. Видать, влип в историю. Эх, сбежать бы отсюда. Он глянул в темное окно. На дворе была глухая ночь. Дождь, только начинавшийся, когда они шли к Монастырю, разошелся не на шутку. Его капли с силой били по оконному стеклу, вода клокотала в водосточной трубе.
   «И дождь смывает все следы», — меланхолично подумал Олег. Он подошел к входной двери и толкнул ее. Дверь не поддавалась, видно, была заперта. Тогда он подбежал к окну и попытался открыть шпингалет, но и тут его ждала неудача. «Труба», — тоскливо подумал парень. Он представил последствия своего поступка, и стало совсем тошно. «Эх, идиот! — мысленно корил он себя. — Надо же было полезть в этот чертов дурдом. Для чего, зачем?! Из идиотского любопытства. С пророком он, видите ли, желал познакомиться. Вот и познакомишься! Да кто в это поверит? Решат, что полез воровать… Приедет милиция… Что же делать? — он заметался по кабинету, покосился на телефон. — Может быть, позвонить куда-нибудь? Но куда? Директору школы, например… А номер телефона? Да и что он ему скажет? Мол, звоню из Монастыря, пришел сюда на ночную экскурсию…»
   В этот момент невеселые размышления были прерваны звуком открываемой двери. На пороге возник давешний человек, назвавшийся заместителем главного врача. Он дружелюбно посмотрел на Олега и кивнул на стул: мол, садись. Олег робко сел на краешек и приготовился к допросу. «Ладно, — решил он, — скажу правду, а там будь что будет».
   — Итак, молодой человек, — улыбаясь, сказал вошедший, — давайте знакомиться, а то неловко как-то. Меня зовут Степан Иванович Козопасов, должность свою я вам уже сообщил, теперь хотелось бы узнать, кто передо мной.
   Олег назвал себя.
   — Учитель истории? — удивился Козопасов. — Вот странно. Что привело вас в сию обитель в столь поздний час? Или вы здесь собирались заняться репетиторством, давать, так сказать, частные уроки? Интересно кому? Вы не стесняйтесь, рассказывайте.
   Насмешливый тон Козопасова смутил Олега еще больше. Он ожидал, что на него будут кричать, угрожать милицией.
   — Я, — нерешительно начал Олег, — собственно, хотел познакомиться с одним человеком.
   — Познакомиться с человеком? — удивился Козопасов. — С кем же? Уж не со мной ли?
   Дверь снова распахнулась, и возникло новое действующее лицо. Это был невысокий человек тоже в белом халате. Не обращая внимания на Олега, он сел за стол и поднял телефонную трубку.
   «В милицию звонит», — похолодел Олег.
   Но незнакомец звонил не в милицию, а, по-видимому, домой, потому что он сообщил кому-то, что немного задерживается, и просил не волноваться. Кончив говорить по телефону, он посмотрел на присутствующих.
   — Что тут происходит? — холодно спросил он у Козопасова.
   — Да вот, Ромуальд Казимирович, задержали в отделении этого гражданина, назвался учителем истории, говорит, что хотел тут у нас с кем-то познакомиться.
   — Странно, — произнес Ромуальд Казимирович, — довольно неподходящее время для знакомств, да и учреждение наше не то место, куда приходят знакомиться. Но уж если это необходимо, то сначала обращаются к главврачу, то есть ко мне, и просят на это разрешение. Не так ли, Степан Иванович?
   Козопасов кивнул, подтверждая, что именно так.
   — Учреждение наше режимное, — продолжал главврач, — и любое проникновение на его территорию без разрешения карается очень строго.
   Ледяные глазки главврача впились в Олега.
   — Очень строго! — многозначительно повторил он.
   Олег сидел как в воду опущенный. По тону главврача он понял, что последствия будут даже хуже, чем он предполагал.
   — И все же зачем вы появились здесь? — спросил Ромуальд Казимирович.
   — Видите ли, — запинаясь, начал Олег, — я совсем недавно закончил университет, а там, то есть в университете, специализировался на отдельных моментах русской истории, связанных с некими лицами…
   «Нет, — подумал он тоскливо, — не то говорю, не поймут…»
   — Продолжайте, — подбодрил его главврач. Олег, сбиваясь и путаясь, рассказал о рухнувшей школе, о слухах, связанных с этим, об Авеле, о своем знакомстве с Комаром…
   Рассказ получился длинным и несвязным, но присутствующие не перебивали. Раз только они переглянулись при упоминании имени Авель.
   Олег кончил и потупил голову в ожидании приговора.
   — Мне понравилась искренность молодого человека, — неожиданно изрек Козопасов, до этого молчавший. — Чувствуется, что он говорит от души.
   — Возможно, — неопределенно сказал главврач, — но все равно это не повод для оправдания.
   — А что это за Комар? — обратился он к Козо-пасову.
   — Видимо, Комаров, санитар.
   — Ну с Комаровым мы разберемся, а что делать с молодым человеком? По правилам полагается отправить его в милицию.
   — Но это конец карьеры, — взволнованным голосом сообщил Козопасов.
   — Его карьеры, — поправил заместителя главврач.
   — Жалко парня, — грустно сказал Козопасов, — пытливая нынче молодежь, ищущая…
   — Так вы считаете, что в нашем учреждении содержится человек, подобный Авелю? — спросил Ромуальд Казимирович.
   Олег молча кивнул.
   Главврач некоторое время молча смотрел на него, видимо, что-то обдумывая,
   — Такой человек действительно существует, — неожиданно сказал он, — и коли уж вы действительно желаете с ним познакомиться, то мы можем вам это устроить. Наверное, это будет лучше для всех, в органы не придется обращаться. Вы мне симпатичны, молодой человек, и я вам добра желаю, да и научный интерес мне понятен. Так что — вперед!
   Не очень понявший причину такой перемены к своей личности, Олег растерянно кивнул.
   — Значит, вы устроите мне встречу с прорицателем? — спросил он.