Страница:
А.А. Аттанасио
Пожиратель тени
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Безымянные — сверхъестественные богоподобные сущности, обитающие внутри Извечной Звезды, источника энергии всей вселенной.
Владычица Сада — благородная дама из Безымянных, волшебством создавшая миры нашего космоса как учебное пособие для все-еще-не-рожденного младенца.
Возлюбленный Владычицы — Безымянный, зачавший не рожденное дитя Владычицы Сада. Он спит в Извечной Звезде, и кошмары его снов, полные безобразия, жестокости и безумия, поражают тьмою миры, созданные волшебством его дамы.
Четыре Мистических Мира — состоят из первоначальной действительности, коей является Извечная Звезда, и трех царств, созданных волшебством Владычицы Сада в пустом ничто за пределами этого сияния:
Горний Воздух — вечно беспокойная корона Извечной Звезды, где обитают разные создания энергии, и среди них дьяволы эфира — порождения кошмаров, что тревожат спящего Возлюбленного;
Светлые Миры — многочисленные планеты, и среди них Ирт, Немора и Хелгейт, раскинувшиеся в сиянии вокруг Извечной Звезды;
Темный Берег — миры холодные и мрачные (среди них Земля), отброшенные как тени в пустоту сиянием Светлых Миров.
Рик Старый — древний кобольд с Неморы, призванный Владычицей Сада определить, что не удалось в волшебстве, и отчего перестал шевелиться нерожденный младенец у нее в чреве. Знание Светлых Миров, приобретенное долгой жизнью, и видение Темного Берега у этого кобольда таково, что никто лучше него не знает магического творения владычицы.
Азофель — светоносный страж, называемый Лучезарным, поставленный старшими над ним наблюдать за Владычицей Сада. Она же поручила ему сопровождать Рика Старого в его пути по Четырем Мистическим Мирам, дабы узнать, отчего перестало трепетать дитя владычицы.
Бройдо — юный эльф с Края Мира, как зовется Светлый Мир, ближайший к Извечной Звезде. Бройдо стал другом и спутником Рика Старого на пути его подвига.
СмиддиTea — бабка Бройдо, предводитель клана эльфов, живущих на Краю Мира.
Тивел — эльф — соплеменник Бройдо и Смидди Tea, одержимый эфирным дьяволом из Горнего Воздуха.
Даппи Хоб — почитатель дьявола, искусный в изготовлении амулетов, коими уловляют дьяволов из эфиров Горнего Воздуха, дабы они исполняли поручения среди Светлых Миров и на Темном Берегу.
Гномы — магией Даппи Хоба выведены из червей в плоти змей, чудищ и вымерших гадов Края Мира; восстали против своего повелителя и низвергли его в Бездну — темную пропасть, ниспадающую со Светлых Миров на Темный Берег.
Синий Типу — единственный гном, сохранивший верность Даппи Хобу, изгнанный сотоварищами в лавовую пустыню. Там он создает талисманическое оружие, предвидя возвращение своего господина.
Джиоти — маркграфиня Арвар Одола, наименьшего и наидревнейшего доминиона Ирта.
Риис Морган — волхв с Темного Берега, обладающий на Ирте удивительными силами волшебства, в том числе умением превращаться в Котяру; его необычайная мощь и ловкость порождены звериными метками.
Кавал — исчезнувший волшебник и мастер оружия Ар-вар Одола, некогда практиковавший магию на Темном Берегу и обучивший Рииса Моргана как своего помощника.
Лара — призрак ведьмы, служившей Кавалу и Риису на Темном Берегу и зверски убитой местными жителями из страха перед ее мощью. Помня о ее службе, Кавал отправил ее израненную душу в Извечную Звезду, дабы там исцелилась она.
Бульдог — бывший вор из Заксара в доминионе Зул на Ирте и друг Котяры.
Амара — дочь Рика Старого, умершая в младенчестве и оставившая душу отца скорбеть.
Владычица Сада — благородная дама из Безымянных, волшебством создавшая миры нашего космоса как учебное пособие для все-еще-не-рожденного младенца.
Возлюбленный Владычицы — Безымянный, зачавший не рожденное дитя Владычицы Сада. Он спит в Извечной Звезде, и кошмары его снов, полные безобразия, жестокости и безумия, поражают тьмою миры, созданные волшебством его дамы.
Четыре Мистических Мира — состоят из первоначальной действительности, коей является Извечная Звезда, и трех царств, созданных волшебством Владычицы Сада в пустом ничто за пределами этого сияния:
Горний Воздух — вечно беспокойная корона Извечной Звезды, где обитают разные создания энергии, и среди них дьяволы эфира — порождения кошмаров, что тревожат спящего Возлюбленного;
Светлые Миры — многочисленные планеты, и среди них Ирт, Немора и Хелгейт, раскинувшиеся в сиянии вокруг Извечной Звезды;
Темный Берег — миры холодные и мрачные (среди них Земля), отброшенные как тени в пустоту сиянием Светлых Миров.
Рик Старый — древний кобольд с Неморы, призванный Владычицей Сада определить, что не удалось в волшебстве, и отчего перестал шевелиться нерожденный младенец у нее в чреве. Знание Светлых Миров, приобретенное долгой жизнью, и видение Темного Берега у этого кобольда таково, что никто лучше него не знает магического творения владычицы.
Азофель — светоносный страж, называемый Лучезарным, поставленный старшими над ним наблюдать за Владычицей Сада. Она же поручила ему сопровождать Рика Старого в его пути по Четырем Мистическим Мирам, дабы узнать, отчего перестало трепетать дитя владычицы.
Бройдо — юный эльф с Края Мира, как зовется Светлый Мир, ближайший к Извечной Звезде. Бройдо стал другом и спутником Рика Старого на пути его подвига.
СмиддиTea — бабка Бройдо, предводитель клана эльфов, живущих на Краю Мира.
Тивел — эльф — соплеменник Бройдо и Смидди Tea, одержимый эфирным дьяволом из Горнего Воздуха.
Даппи Хоб — почитатель дьявола, искусный в изготовлении амулетов, коими уловляют дьяволов из эфиров Горнего Воздуха, дабы они исполняли поручения среди Светлых Миров и на Темном Берегу.
Гномы — магией Даппи Хоба выведены из червей в плоти змей, чудищ и вымерших гадов Края Мира; восстали против своего повелителя и низвергли его в Бездну — темную пропасть, ниспадающую со Светлых Миров на Темный Берег.
Синий Типу — единственный гном, сохранивший верность Даппи Хобу, изгнанный сотоварищами в лавовую пустыню. Там он создает талисманическое оружие, предвидя возвращение своего господина.
Джиоти — маркграфиня Арвар Одола, наименьшего и наидревнейшего доминиона Ирта.
Риис Морган — волхв с Темного Берега, обладающий на Ирте удивительными силами волшебства, в том числе умением превращаться в Котяру; его необычайная мощь и ловкость порождены звериными метками.
Кавал — исчезнувший волшебник и мастер оружия Ар-вар Одола, некогда практиковавший магию на Темном Берегу и обучивший Рииса Моргана как своего помощника.
Лара — призрак ведьмы, служившей Кавалу и Риису на Темном Берегу и зверски убитой местными жителями из страха перед ее мощью. Помня о ее службе, Кавал отправил ее израненную душу в Извечную Звезду, дабы там исцелилась она.
Бульдог — бывший вор из Заксара в доминионе Зул на Ирте и друг Котяры.
Амара — дочь Рика Старого, умершая в младенчестве и оставившая душу отца скорбеть.
Часть первая
ГДЕ-ТО НА КРАЮ МИРА
Тех, кто отдает свет, поглощает тьма.
Висельные Свитки, Отрывок 3 стих 23
1. СОЗДАТЕЛЬНИЦА МИРОВ
Где-то на Краю Мира юная женщина с распущенными прядями рыжих волос лежала в мраморном бассейне сада, выставив большой живот. Ее яркие локоны полыхали над ледяной зеленью воды под колоннами храма и лиловым сумеречным небом.
Мощеный сад усыпали золотые листья, под зеленовато-голубыми колоннами и створчатыми архитравами спали рогатые ящерицы, в шпалерах порхали голуби. Черные с прозеленью бабочки плясали под легким дуновением ветерка, который кружил осенние листья и источал далекий аромат дыма. Ухала где-то сова.
Беременная села в воде, и на бледном лице отразилась глубокая тревога. Руки, гладившие большой живот, задрожали, и в уголке глаза блеснула слеза. Женщина в отчаянии оглядела сад, высматривая того, кого позвала на помощь себе и нерожденному младенцу.
На каменной вазе, увитой красным плющом, сидел старый кобольд в коричневых вельветовых штанах, в зеленой рубахе с неровными оборками, в сдвинутой набекрень шапке из засаленного синего бархата. На впалых щеках выросла недельная розовая щетина, и он большими серыми глазами, затуманенными и холодными, смотрел на обнаженную купальщицу.
— Почему не шевелится мой ребенок? — прозвучал настойчивый вопрос. Взгляд ее миндалевидных глаз с небесно-голубыми радужками вокруг коричневых зрачков остановился на кобольде. — Он мертв?
— Госпожа моя… — Узловатые пальцы кобольда ухватились за край вазы, на которой он сидел. Кобольд поклонился так низко, будто обращался к кружащимся листьям. — Тьма разливается по Мирам Света.
— Как это может быть? — нахмурилась женщина, тонкими длинными пальцами поглаживая живот. — Я всю свою душу выплеснула, прогоняя от нас тьму, дабы мое дитя родилось в свет.
— Твоя душа есть волшебство, госпожа, и пролитое тобою сломало тьму и породило то чудо пустоты, которое есть Светлые Миры. И все же… — Кобольд выпрямился, и на его сморщенном, точно ореховая скорлупа, лице отразилась тревога. — Некто из тьмы поднялся в свет.
— Откуда? — спросила владычица, небрежным тоном пытаясь скрыть беспокойство. — Из тьмы? Разве есть миры во тьме внешней?
— О да, госпожа! — энергично закивал кобольд. — Но не такие миры, какие известны нам. Не миры, рожденные эманацией твоего лучезарного волшебства, которое вечно создает в пустоте порядок и историю Светлых Миров. Нет, а тот, кто поднялся из тьмы в твой свет, восстал из миров тени, из холодных глубин пустоты.
Женщина, измученная тревогой за дитя, ухватилась ослабевшей рукой за бортик бассейна.
— И что же это за миры тени, кобольд?
— Именно миры тени, госпожа. — Кобольд повел в воздухе узловатыми пальцами. — Тени, отброшенные в пустоту Светлыми Мирами, что ты создала и ввела в свой ослепительный свет. Тени, отброшенные в пустоту. И не более того.
— Ты хочешь сказать, что в мой свет забралась тень? — Женщина не глядела на кобольда, всецело сосредоточившись на фиолетовых облаках в небе. — Объект, лишенной сущности, живет в моем сиянии?
— Так действует магия теней.
— Мой ребенок не шевелится, — сказала женщина в сгущающуюся ночь, и слезы блеснули в ее глазах. — Дитя во мне не шевелится.
— Госпожа, твое дитя еще живет, и оно шевельнется снова, когда тень будет извергнута из света. — Кобольд говорил внушительным голосом, подавшись вперед. — Свет, в который родится твое дитя, должен быть чист.
Рассерженная госпожа обернулась к нему:
— Так почему же ты до сих пор не изверг эту тень из моего света?
Кобольд отпрянул назад, едва не упав с вазы.
— Госпожа, я не более чем старый кобольд в Светлых Мирах, порожденных волшебством твоих снов. Свои познания я собрал по крохам за долгую жизнь, и это всего лишь крупица той твоей мощи, что создала меня и все миры, которые мне довелось видеть. Я знаю об этой тени, но не в силах ее рассеять.
Женщина медленно отвела недовольный взгляд от кобольда и вновь тревожно воззрилась в небо, разглядывая его черно-золотой узор.
— Я пробужу его отца. Он защитит то, что создал во мне.
— Нет! — воскликнул кобольд и вскочил на ноги, неуклюже балансируя на краю вазы. — Госпожа, прошу тебя! Не пробуждай его! Твое волшебство растает в пустоте, ибо оно есть сон. Исчезнут Светлые Миры, и твое дитя не родится в тепло и яркость твоего света.
— И ты тоже исчезнешь, кобольд, — рассеянно произнесла она, думая, не пожертвовать ли своим волшебством ради спасения ребенка.
— Да, я тоже исчезну, — угрюмо признал кобольд. — И дитя родится под темным взглядом отца его.
— Наверное, так будет лучше, — сказала женщина, обнимая живот руками. — Это его дитя. И пусть оно родится во тьму, как он желает. Тогда ребенок будет сильнее.
— Сильнее — да, госпожа, — мрачно согласился кобольд. — Но в нем будет меньше доброты. Меньше жалости. Меньше мудрости любви.
— Пусть лучше дитя родится сильным и меньше знающим любовь, нежели умрет у меня в животе. — Женщина вышла из зеленой воды и села на край бассейна. — Я разбужу отца ребенка.
— Нет! — Кобольд весь дрожал. Отцом ребенка был Безымянный, безразличный ко всем мирам, которые его беременная подруга создала своим волшебством. Даже ей они были дороги лишь потому, что служили ее нерожденному дитяти. Они были нужны, чтобы учить ребенка. Эпохи, пережившие длинные цепи эволюции, здесь, в саду, равнялись всего лишь месяцам. Высоко над космическим миражем, который был реальностью для кобольда, в чреве госпожи росло дитя, которое питалось не только ее физической силой, но и волшебством, иллюзорными мирами, что отдавали свою энергию развивающейся душе. Отец ребенка назвал бы эти энергии пустяками, а попытку учить дитя до рождения — глупостью. Но мать желала блага для своего младенца и верила, что своим волшебством отфильтровать века и эпохи и научить ребенка сочувствию к любой жизни.
Кобольд поспешно слез по вьющемуся плющу и по золотым листьям подбежал к женщине, встав в ее тени.
— Пусть отец ребенка спит. Пусть поспит еще немного. Дай своему дитяти сияние материнской любви. Скоро придет его отец. Очень скоро.
— Тогда перестань бездельничать, кобольд. — Женщина зашагала прочь от бассейна к дереву, в ажурных ветвях которого висело голубое камчатное покрывало с узором из звезд, кометных хвостов и полумесяцев. — Ты должен извергнуть эту тень из моего света.
— Я не могу этого, госпожа. — Скрюченное создание вскарабкалось на кольца каменной змеи у края бассейна. — Я же всего лишь кобольд. Ты создала меня, чтобы я наблюдал и сообщал, что вижу.
— И что же тогда я должна делать? Наблюдения мне не нужны. Мне нужно, чтобы жил мой ребенок. — Женщина набросила на себя покрывало. — Не испытывай мое терпение, кобольд.
— Никогда, госпожа! Никогда!
По замшелым камням бортика он подбежал к ней как можно ближе. Кобольд знал, что владычица по натуре своей не холодна, и только тревога за дитя всколыхнула в ней гнев и раздражение. Миры, созданные ею во снах и существующие теперь независимо, даже когда она бодрствовала и не обращала на них внимания, бросили вызов своей создательнице. Это ее и тревожило. Что-то восстало из ее темного подсознания и объявило миры ее снов своими. Было ли это «что-то» отцом ребенка, который сам теперь спал и видел сны; не он ли ворвался во сны госпожи, вынашивавшей его дитя? Кобольд, будучи сам созданием снов госпожи, не мог этого знать наверняка, однако боялся, что это так. Но вслух он произнес другое:
— То, что произошло, — большая редкость. Это лишь игра случая, которую можно исправить. Вряд ли она еще раз повторится.
В саду между тисовых стволов зазвучали цимбалы, и женщина обернулась на звуки музыки.
— Как можно исправить эту игру случая, кобольд?
— Пошли одного из Лучезарных.
Женщина озадаченно оглянулась на своего советника:
— Послать Лучезарного в мой сон?
— Они сами — сны, — напомнил кобольд. — Сны тех, кто надзирает за тобой.
— Да, — рассеянно согласилась женщина, снова поворачиваясь на певучий звон, струящийся в вечернем воздухе. — Они поставлены над садом и дворцом, чтобы охранять меня. Я не посмею направить их во тьму.
— Некоторые из них останутся присматривать за тобой, госпожа. — Кобольд раздвинул колокольчики лилий, чтобы видеть ее. — Пошли только одного. И таким сиянием тень будет развеяна.
Если, конечно, вмешался не отец ребенка. Кобольд про себя молился, чтобы это было не так.
Беременная встала под деревом, которое обвивали стебли ломоноса, и ниспадающими белыми, желтыми розами, усеянными золотыми пчелами, захмелевшими от розового масла.
— Я пошлю тебя, Рик Старый, — сказала она, с трудом отвлекаясь от манящей мелодии. — Я поручу Лучезарному сопровождать тебя, и ты найдешь эту тень.
— Будет исполнено, — поклонился кобольд, и когда выпрямился, лилии сомкнулись и хлестнули по нему. Кобольд нетерпеливо оттолкнул их и торопливо заговорил: — Пошли Лучезарного по имени Азофель, часового над Вратами Тьмы Внешней, ибо он уже знает твое волшебство, сотворенное для дитяти. Вели ему выступить немедленно, дабы, когда мне понадобится сила, она была бы рядом.
— Да будет так, — ответила женщина и пристально посмотрела на него. — Но поторопись, Рик Старый. Если к завтрашнему вечеру мое дитя не шевельнется, я разбужу его отца. Больше я не буду предаваться этим глупостям волшебства, и лелеять надежду на тепло, свет и любовь. Я доверюсь отцу ребенка и его темной силе, и мой ребенок будет жить.
Она покинула сад, и все цветы и листья померкли под косыми тенями наступающей ночи. Вечерний пурпур окрасил фиолетовое небо, выцветая в ультратоны невидимости, и в непроницаемой черной пустоте не мерцала ни одна звезда, не плыла луна, лишь тянулась глубина безбрежной тьмы. Над этими чуждыми пределами спала и видела сны иная жизнь, избегавшая всякого света — отец дитяти, даже во сне творящий искаженные, изуродованные, злые формы тьмы, приближающиеся из ночи.
Старый кобольд выпрыгнул из каменного бассейна и бросился бежать по опавшим листьям, полный благодарности к далеким звукам музыки, которые заглушали бешеный ритм его торопливых шагов. Он мигом покинул сад, пролетев мимо мертвых жучков, ониксовыми звездочками застрявших в паутине спящих пауков.
Мерцали сбивающиеся в кучки светлячки, расходились в стороны слабые тени папоротников и цветов, упавших среди пепла. Запыхавшийся кобольд добежал до колодца и через него поднялся на Край Мира. Колодец был древним, массивные перекосившиеся камни держались железными извитыми скрепами в виде оккультных знаков, чья сила соединяла глубины этого родника с лежащей под ними бездной. По такому проводу госпожа своим волшебством пролила свет в пустоту и создала космос лучезарности во тьме пустоты.
По извитому железу и иззубренному камню кобольд поднялся к устью колодца и заглянул вниз. Он вздохнул с невероятным облегчением, увидев на месте лестницу из лоз, опущенную для него Владычицей Сада, и раскачивающийся в глубинах неясный свет волшебства от нее.
Рик Старый встал на край открытого колодца и принялся напряженно всматриваться во тьму. Переливы лягушачьих песен и резкий стрекот сверчков звучали в унисон абсолютной тишине неба, где даже летучая мышь не решалась промелькнуть.
При мерцании светящихся растений и насекомых были видны террасы лужаек с прудами и озерцами, где плескались рыбы и плавно скользили черные лебеди. Поодаль высился мост, а у ворот с одиноким серным фонарем стоял Азофель, страж Изначального.
Даже отец ребенка не выдержал бы мощи такого Лучезарного. Безымянные поставили их над венцами Края Мира, дабы охранять юную женщину и растущий в ее чреве плод. Азофель, ближайший к колодцу, видел со своих высоких и широких террас, как женщина создавала волшебство, чтобы призвать к себе кобольда.
Рик Старый смотрел на излучину дороги, ведущей от террас к воротам. Он помнил этого часового с обжигающим телом, дышащим светом, с яростным блеском безликой сущности, раскаленными звездами синих глаз и звездной плазмой волос. Азофель молча смотрел, как женщина внизу создает волшебство, и когда она закончила, он удалился, закрыв за собой ворота.
С тех пор Рик не видел стража, но, каждый раз посещая Край Мира, он слышал именно его рокочущий на все небо голос, который призывал кобольда. Гром Лучезарного звучал только для Рика Старого: «Я, Азофель, призываю тебя на Край Мира. Явись немедленно».
В расположенных внизу мирах больше никто не слышал голоса Азофеля. Такая тайность вызывала у кобольда ощущение странного сродства с созданием яростного света — странного, потому что Лучезарный был стражем и воином света, а Рик — всего лишь стариком, изучившим кобольдскую магию. Но сродство само по себе было светом, поскольку магия кобольда являлась огнем, и ему случалось видеть в язычках пламени силу миров. Вот так он и заметил тень, ворвавшуюся во сны Владычицы Сада.
— Азофель! — Он осмелился позвать, не страшась шевелящихся мрачных теней вокруг него, ибо был уже рядом со светящейся лестницей колодца. — Азофель! Наша госпожа велит мне призвать тебя.
Безмолвие владело землею ночи. Только биение сердца кобольда робко кралось в немой тьме, и страх тисками сдавливал грудь.
Кобольда потрясли раскаты грома, которые оглушили ночь и затем преобразились в слова, отдавшиеся эхом:
— Подойди к воротам.
Тело Рика Старого повиновалось раньше, чем смысл дошел до его сознания. Он спрыгнул с колодца на пружинистый дерн и побежал сквозь бесформенный мрак. Только на ходу он подумал о поджидающей его опасности и замедлил шаг. На долю секунды Рик замер на раздавленной темнотой ночи лужайке — а не разумнее ли вернуться к колодцу и начать долгий спуск туда, откуда он пришел.
Но его позвал вперед Азофель Лучезарный, а кобольд не знал ослушания. Кроме того, теперь судьба самой вселенной, существование света зависели от него. Рик, стиснув зубы, прямо посмотрел перед собой, и лицом, как пламенем, отгоняя тьму, заставил себя двигаться вперед.
Он сделал несколько шагов, и что-то захлюпало под ногами, вновь умолкли лягушки, странные огни пробежали по ступенчатому горизонту. Рик вспомнил, что лицо его — не пламя, а бренная плоть, охваченная страхом. Он побежал быстрее, и вскоре достиг серпантина дороги. Под спотыкающимися ногами захрустел гравий.
Впереди ярче засиял серный фонарь, отбрасывая причудливые тени. Рик огляделся и в слабом свете увидел над лужайками нетронутые земли, сгорбленные валуны в покрывалах лиан. Кожистокрылая сошка взлетала оттуда в вечерний ветер, искаженные мукой рожицы мелькали в воздухе. Судорожно вдохнув напоенный жимолостью воздух, Рик быстрее полез вверх по крутой дороге.
Но вот показался последний поворот и серный фонарь у входа, весь из железных пластин и шипов. Перед тяжелыми воротами густо разросся алтей.
— Рик Старый пришел, — объявил запыхавшийся кобольд, сгибаясь и держась за колени, ловя ртом воздух.
Что-то лязгнуло внутри ворот, застонали изгрызенные древоточцем створки на когтистых петлях. Меж створками открылась щель, оттуда ударил ослепительный свет, и кобольд со стоном прижал ладони к глазам. Сквозь пальцы ему было видно, как отворились старые ворота над лучезарным сиянием, подобным свету из ядра звезды.
— Вперед! — зарокотал громовой приказ.
Сквозь туман белой слепоты стали лепиться фигуры. Постепенно кобольд сумел разглядеть за воротами узкий мост. Казалось, он соткан из призрака сияния, и Рик пошел по нему коротенькими шажками. Он ощущал, что идет по изношенному и растресканному дереву.
Веки непроизвольно сжимались, и можно было разглядеть лишь общие контуры этого моста из света. Рик шел вперед, прикрывая лицо обеими ладонями. Он отвел пальцы от глаз и увидел внизу каменную пропасть, где клубился туман над зазубренными вершинами.
Кобольд тут же уставился на огненный путь перед собой и, не отводя глаз, пошел дальше. Наконец он ощутил, что встал на каменную полку, огляделся и заметил перед собой огромную каменную стену. Верхний край ее терялся в бездне неба.
— Азофель? — робко позвал Рик. От слепящего света он почти вдавил ладони в глаза, но жара не ощущал. — Я пришел, как ты велел.
Заговорил громовой голос:
— Я послан во тьму, уничтожить тень, что проникла в Светлые Миры нашей владычицы.
— Во имя ребенка нашей владычицы, — склонил голову Рик.
— Во имя ее ребенка.
Сияние потускнело, и когда кобольд решился убрать руки от глаз, он увидел идущую прочь огромную человеческую фигуру, сотканную из белого света. Лучезарный подошел к огромному пилону бесконечной стены, белое пламя расплескалось по каменной кладке и открыло гигантский портал.
Медленно повернулись громадные створки, распахнув тьму и клубящийся дым звезд. Взору Рика предстали клубы звезд, шары и полумесяцы планет.
— Зри Светлый Берег, — зарокотал громовой голос. Рик попятился прочь от бездны звезд и туманностей.
— На край, кобольд! — скомандовал гром.
— Нет! — закричал Рик. — Ты правильно сказал — я всего лишь кобольд. Я не осмелюсь доверить бездне свою дряхлую суть!
— Наша владычица велела, чтобы я сопровождал тебя, и ты бы нашел эту тень, — громыхнул Азофель. — Иди на край.
— Нет! — попятился Рик Старый. — Позволь мне вернуться на Светлый Берег по лестнице волшебства, по которой я всегда возвращался с Края Мира.
— Повинуйся! У меня есть более прямой путь туда, вниз, чем твоя лестница.
Голос потряс Рика так, что чуть мясо не отвалилось от костей, и кобольд трясущимися шагами двинулся вперед, зажав ладонями уши.
Азофель отступил в сторону, и когда кобольд вошел в дрожащую голубую ауру Лучезарного, более мягкий, не громкий и не раскатистый голос, почти успокаивающий, произнес:
— he страшись, Рик Старый. Путь наш долог, и ведет он во тьму. Но я всегда буду рядом с тобой. Ступай и повинуйся нашей владычице.
Кобольд взглянул сквозь пальцы и увидел светящееся лицо с косыми скулами, как у рыси. На него уставились длинные демонические глаза, насмешливые и злобные одновременно, губы были не больше лепестков, кожа — цвета синеватой пудры с розоватым оттенком, лицо — пепельное, из остывающей золы упавшей звезды. Волосы — длинные светлые почти до белизны, и кудри плавали, как солнечный свет, клубящийся в воде.
Показав на бездну звездного пара и лун, Азофель произнес:
— Теперь иди.
Рик Старый даже не осмелился заколебаться перед таким зрелищем добра, трансформированного во зло. Он безнадежно уронил руки, заглянул в уходящую вниз бездну и шагнул.
Он тут же выпал в пустоту и понял, что падает, только потому, что, повернувшись, увидел, как стремительно уходит вверх огромная стена. Между массивными пилонами горела звезда. Это был Азофель, и на его бледной коже плясал огонь звезд.
В паутинах света висела тьма. Планеты в разных сочетаниях блеска и тени выдыхали пар в холод пространства, но кобольд не ощущал мороза. Он заметил, что его тело слегка светится синевой. Лучезарный прикрыл кобольда магическим огнем.
Полет Рика замедлился и изменил направление, и кобольд понял, что его не выбросили, а запустили в космос, и он теперь падал обратно на Край Мира, туда, где был день, столь далекий от великой стены, канувшей в ночь. Его запустили с высот Края Мира, где волшебство владычицы создало сад, в котором она могла встречать его — создание своих снов, слишком хрупкое, чтобы проникнуть на ее родину, внутрь самой Извечной Звезды. Азофель просто забросил его как можно ниже на Край Мира, чтобы он мог начать свой поиск в Светлых Мирах сверху вниз.
Появился клочок земли, и облака закрутились перьями над синими водами, охряными и зелеными островками суши. Уже стали различимы оспины кратеров вулканов, изломанная щель скалистой долины. Внизу лежали дикие земли фей и эльфов, излюбленные места нежити, охотничьи угодья ползучих спрутообезьян, страшный Лес Призраков. Не в силах глядеть, где среди этого ужаса ему предстоит приземлиться, кобольд поднял глаза к небу.
На фоне внешнего космоса вырисовывался дугой горизонт Края Мира, и Рик Старый заметил фосфоресцирующие следы сгоревших комет. В последний раз кобольд кинул взгляд на известные ему далекие миры: ледяную Немору в белом саване, сернистый, в красных прожилках лавы Хелгейт и наполовину погруженный в океан Ирт, вертящийся у самого края Светлого Берега.
Мощеный сад усыпали золотые листья, под зеленовато-голубыми колоннами и створчатыми архитравами спали рогатые ящерицы, в шпалерах порхали голуби. Черные с прозеленью бабочки плясали под легким дуновением ветерка, который кружил осенние листья и источал далекий аромат дыма. Ухала где-то сова.
Беременная села в воде, и на бледном лице отразилась глубокая тревога. Руки, гладившие большой живот, задрожали, и в уголке глаза блеснула слеза. Женщина в отчаянии оглядела сад, высматривая того, кого позвала на помощь себе и нерожденному младенцу.
На каменной вазе, увитой красным плющом, сидел старый кобольд в коричневых вельветовых штанах, в зеленой рубахе с неровными оборками, в сдвинутой набекрень шапке из засаленного синего бархата. На впалых щеках выросла недельная розовая щетина, и он большими серыми глазами, затуманенными и холодными, смотрел на обнаженную купальщицу.
— Почему не шевелится мой ребенок? — прозвучал настойчивый вопрос. Взгляд ее миндалевидных глаз с небесно-голубыми радужками вокруг коричневых зрачков остановился на кобольде. — Он мертв?
— Госпожа моя… — Узловатые пальцы кобольда ухватились за край вазы, на которой он сидел. Кобольд поклонился так низко, будто обращался к кружащимся листьям. — Тьма разливается по Мирам Света.
— Как это может быть? — нахмурилась женщина, тонкими длинными пальцами поглаживая живот. — Я всю свою душу выплеснула, прогоняя от нас тьму, дабы мое дитя родилось в свет.
— Твоя душа есть волшебство, госпожа, и пролитое тобою сломало тьму и породило то чудо пустоты, которое есть Светлые Миры. И все же… — Кобольд выпрямился, и на его сморщенном, точно ореховая скорлупа, лице отразилась тревога. — Некто из тьмы поднялся в свет.
— Откуда? — спросила владычица, небрежным тоном пытаясь скрыть беспокойство. — Из тьмы? Разве есть миры во тьме внешней?
— О да, госпожа! — энергично закивал кобольд. — Но не такие миры, какие известны нам. Не миры, рожденные эманацией твоего лучезарного волшебства, которое вечно создает в пустоте порядок и историю Светлых Миров. Нет, а тот, кто поднялся из тьмы в твой свет, восстал из миров тени, из холодных глубин пустоты.
Женщина, измученная тревогой за дитя, ухватилась ослабевшей рукой за бортик бассейна.
— И что же это за миры тени, кобольд?
— Именно миры тени, госпожа. — Кобольд повел в воздухе узловатыми пальцами. — Тени, отброшенные в пустоту Светлыми Мирами, что ты создала и ввела в свой ослепительный свет. Тени, отброшенные в пустоту. И не более того.
— Ты хочешь сказать, что в мой свет забралась тень? — Женщина не глядела на кобольда, всецело сосредоточившись на фиолетовых облаках в небе. — Объект, лишенной сущности, живет в моем сиянии?
— Так действует магия теней.
— Мой ребенок не шевелится, — сказала женщина в сгущающуюся ночь, и слезы блеснули в ее глазах. — Дитя во мне не шевелится.
— Госпожа, твое дитя еще живет, и оно шевельнется снова, когда тень будет извергнута из света. — Кобольд говорил внушительным голосом, подавшись вперед. — Свет, в который родится твое дитя, должен быть чист.
Рассерженная госпожа обернулась к нему:
— Так почему же ты до сих пор не изверг эту тень из моего света?
Кобольд отпрянул назад, едва не упав с вазы.
— Госпожа, я не более чем старый кобольд в Светлых Мирах, порожденных волшебством твоих снов. Свои познания я собрал по крохам за долгую жизнь, и это всего лишь крупица той твоей мощи, что создала меня и все миры, которые мне довелось видеть. Я знаю об этой тени, но не в силах ее рассеять.
Женщина медленно отвела недовольный взгляд от кобольда и вновь тревожно воззрилась в небо, разглядывая его черно-золотой узор.
— Я пробужу его отца. Он защитит то, что создал во мне.
— Нет! — воскликнул кобольд и вскочил на ноги, неуклюже балансируя на краю вазы. — Госпожа, прошу тебя! Не пробуждай его! Твое волшебство растает в пустоте, ибо оно есть сон. Исчезнут Светлые Миры, и твое дитя не родится в тепло и яркость твоего света.
— И ты тоже исчезнешь, кобольд, — рассеянно произнесла она, думая, не пожертвовать ли своим волшебством ради спасения ребенка.
— Да, я тоже исчезну, — угрюмо признал кобольд. — И дитя родится под темным взглядом отца его.
— Наверное, так будет лучше, — сказала женщина, обнимая живот руками. — Это его дитя. И пусть оно родится во тьму, как он желает. Тогда ребенок будет сильнее.
— Сильнее — да, госпожа, — мрачно согласился кобольд. — Но в нем будет меньше доброты. Меньше жалости. Меньше мудрости любви.
— Пусть лучше дитя родится сильным и меньше знающим любовь, нежели умрет у меня в животе. — Женщина вышла из зеленой воды и села на край бассейна. — Я разбужу отца ребенка.
— Нет! — Кобольд весь дрожал. Отцом ребенка был Безымянный, безразличный ко всем мирам, которые его беременная подруга создала своим волшебством. Даже ей они были дороги лишь потому, что служили ее нерожденному дитяти. Они были нужны, чтобы учить ребенка. Эпохи, пережившие длинные цепи эволюции, здесь, в саду, равнялись всего лишь месяцам. Высоко над космическим миражем, который был реальностью для кобольда, в чреве госпожи росло дитя, которое питалось не только ее физической силой, но и волшебством, иллюзорными мирами, что отдавали свою энергию развивающейся душе. Отец ребенка назвал бы эти энергии пустяками, а попытку учить дитя до рождения — глупостью. Но мать желала блага для своего младенца и верила, что своим волшебством отфильтровать века и эпохи и научить ребенка сочувствию к любой жизни.
Кобольд поспешно слез по вьющемуся плющу и по золотым листьям подбежал к женщине, встав в ее тени.
— Пусть отец ребенка спит. Пусть поспит еще немного. Дай своему дитяти сияние материнской любви. Скоро придет его отец. Очень скоро.
— Тогда перестань бездельничать, кобольд. — Женщина зашагала прочь от бассейна к дереву, в ажурных ветвях которого висело голубое камчатное покрывало с узором из звезд, кометных хвостов и полумесяцев. — Ты должен извергнуть эту тень из моего света.
— Я не могу этого, госпожа. — Скрюченное создание вскарабкалось на кольца каменной змеи у края бассейна. — Я же всего лишь кобольд. Ты создала меня, чтобы я наблюдал и сообщал, что вижу.
— И что же тогда я должна делать? Наблюдения мне не нужны. Мне нужно, чтобы жил мой ребенок. — Женщина набросила на себя покрывало. — Не испытывай мое терпение, кобольд.
— Никогда, госпожа! Никогда!
По замшелым камням бортика он подбежал к ней как можно ближе. Кобольд знал, что владычица по натуре своей не холодна, и только тревога за дитя всколыхнула в ней гнев и раздражение. Миры, созданные ею во снах и существующие теперь независимо, даже когда она бодрствовала и не обращала на них внимания, бросили вызов своей создательнице. Это ее и тревожило. Что-то восстало из ее темного подсознания и объявило миры ее снов своими. Было ли это «что-то» отцом ребенка, который сам теперь спал и видел сны; не он ли ворвался во сны госпожи, вынашивавшей его дитя? Кобольд, будучи сам созданием снов госпожи, не мог этого знать наверняка, однако боялся, что это так. Но вслух он произнес другое:
— То, что произошло, — большая редкость. Это лишь игра случая, которую можно исправить. Вряд ли она еще раз повторится.
В саду между тисовых стволов зазвучали цимбалы, и женщина обернулась на звуки музыки.
— Как можно исправить эту игру случая, кобольд?
— Пошли одного из Лучезарных.
Женщина озадаченно оглянулась на своего советника:
— Послать Лучезарного в мой сон?
— Они сами — сны, — напомнил кобольд. — Сны тех, кто надзирает за тобой.
— Да, — рассеянно согласилась женщина, снова поворачиваясь на певучий звон, струящийся в вечернем воздухе. — Они поставлены над садом и дворцом, чтобы охранять меня. Я не посмею направить их во тьму.
— Некоторые из них останутся присматривать за тобой, госпожа. — Кобольд раздвинул колокольчики лилий, чтобы видеть ее. — Пошли только одного. И таким сиянием тень будет развеяна.
Если, конечно, вмешался не отец ребенка. Кобольд про себя молился, чтобы это было не так.
Беременная встала под деревом, которое обвивали стебли ломоноса, и ниспадающими белыми, желтыми розами, усеянными золотыми пчелами, захмелевшими от розового масла.
— Я пошлю тебя, Рик Старый, — сказала она, с трудом отвлекаясь от манящей мелодии. — Я поручу Лучезарному сопровождать тебя, и ты найдешь эту тень.
— Будет исполнено, — поклонился кобольд, и когда выпрямился, лилии сомкнулись и хлестнули по нему. Кобольд нетерпеливо оттолкнул их и торопливо заговорил: — Пошли Лучезарного по имени Азофель, часового над Вратами Тьмы Внешней, ибо он уже знает твое волшебство, сотворенное для дитяти. Вели ему выступить немедленно, дабы, когда мне понадобится сила, она была бы рядом.
— Да будет так, — ответила женщина и пристально посмотрела на него. — Но поторопись, Рик Старый. Если к завтрашнему вечеру мое дитя не шевельнется, я разбужу его отца. Больше я не буду предаваться этим глупостям волшебства, и лелеять надежду на тепло, свет и любовь. Я доверюсь отцу ребенка и его темной силе, и мой ребенок будет жить.
Она покинула сад, и все цветы и листья померкли под косыми тенями наступающей ночи. Вечерний пурпур окрасил фиолетовое небо, выцветая в ультратоны невидимости, и в непроницаемой черной пустоте не мерцала ни одна звезда, не плыла луна, лишь тянулась глубина безбрежной тьмы. Над этими чуждыми пределами спала и видела сны иная жизнь, избегавшая всякого света — отец дитяти, даже во сне творящий искаженные, изуродованные, злые формы тьмы, приближающиеся из ночи.
Старый кобольд выпрыгнул из каменного бассейна и бросился бежать по опавшим листьям, полный благодарности к далеким звукам музыки, которые заглушали бешеный ритм его торопливых шагов. Он мигом покинул сад, пролетев мимо мертвых жучков, ониксовыми звездочками застрявших в паутине спящих пауков.
Мерцали сбивающиеся в кучки светлячки, расходились в стороны слабые тени папоротников и цветов, упавших среди пепла. Запыхавшийся кобольд добежал до колодца и через него поднялся на Край Мира. Колодец был древним, массивные перекосившиеся камни держались железными извитыми скрепами в виде оккультных знаков, чья сила соединяла глубины этого родника с лежащей под ними бездной. По такому проводу госпожа своим волшебством пролила свет в пустоту и создала космос лучезарности во тьме пустоты.
По извитому железу и иззубренному камню кобольд поднялся к устью колодца и заглянул вниз. Он вздохнул с невероятным облегчением, увидев на месте лестницу из лоз, опущенную для него Владычицей Сада, и раскачивающийся в глубинах неясный свет волшебства от нее.
Рик Старый встал на край открытого колодца и принялся напряженно всматриваться во тьму. Переливы лягушачьих песен и резкий стрекот сверчков звучали в унисон абсолютной тишине неба, где даже летучая мышь не решалась промелькнуть.
При мерцании светящихся растений и насекомых были видны террасы лужаек с прудами и озерцами, где плескались рыбы и плавно скользили черные лебеди. Поодаль высился мост, а у ворот с одиноким серным фонарем стоял Азофель, страж Изначального.
Даже отец ребенка не выдержал бы мощи такого Лучезарного. Безымянные поставили их над венцами Края Мира, дабы охранять юную женщину и растущий в ее чреве плод. Азофель, ближайший к колодцу, видел со своих высоких и широких террас, как женщина создавала волшебство, чтобы призвать к себе кобольда.
Рик Старый смотрел на излучину дороги, ведущей от террас к воротам. Он помнил этого часового с обжигающим телом, дышащим светом, с яростным блеском безликой сущности, раскаленными звездами синих глаз и звездной плазмой волос. Азофель молча смотрел, как женщина внизу создает волшебство, и когда она закончила, он удалился, закрыв за собой ворота.
С тех пор Рик не видел стража, но, каждый раз посещая Край Мира, он слышал именно его рокочущий на все небо голос, который призывал кобольда. Гром Лучезарного звучал только для Рика Старого: «Я, Азофель, призываю тебя на Край Мира. Явись немедленно».
В расположенных внизу мирах больше никто не слышал голоса Азофеля. Такая тайность вызывала у кобольда ощущение странного сродства с созданием яростного света — странного, потому что Лучезарный был стражем и воином света, а Рик — всего лишь стариком, изучившим кобольдскую магию. Но сродство само по себе было светом, поскольку магия кобольда являлась огнем, и ему случалось видеть в язычках пламени силу миров. Вот так он и заметил тень, ворвавшуюся во сны Владычицы Сада.
— Азофель! — Он осмелился позвать, не страшась шевелящихся мрачных теней вокруг него, ибо был уже рядом со светящейся лестницей колодца. — Азофель! Наша госпожа велит мне призвать тебя.
Безмолвие владело землею ночи. Только биение сердца кобольда робко кралось в немой тьме, и страх тисками сдавливал грудь.
Кобольда потрясли раскаты грома, которые оглушили ночь и затем преобразились в слова, отдавшиеся эхом:
— Подойди к воротам.
Тело Рика Старого повиновалось раньше, чем смысл дошел до его сознания. Он спрыгнул с колодца на пружинистый дерн и побежал сквозь бесформенный мрак. Только на ходу он подумал о поджидающей его опасности и замедлил шаг. На долю секунды Рик замер на раздавленной темнотой ночи лужайке — а не разумнее ли вернуться к колодцу и начать долгий спуск туда, откуда он пришел.
Но его позвал вперед Азофель Лучезарный, а кобольд не знал ослушания. Кроме того, теперь судьба самой вселенной, существование света зависели от него. Рик, стиснув зубы, прямо посмотрел перед собой, и лицом, как пламенем, отгоняя тьму, заставил себя двигаться вперед.
Он сделал несколько шагов, и что-то захлюпало под ногами, вновь умолкли лягушки, странные огни пробежали по ступенчатому горизонту. Рик вспомнил, что лицо его — не пламя, а бренная плоть, охваченная страхом. Он побежал быстрее, и вскоре достиг серпантина дороги. Под спотыкающимися ногами захрустел гравий.
Впереди ярче засиял серный фонарь, отбрасывая причудливые тени. Рик огляделся и в слабом свете увидел над лужайками нетронутые земли, сгорбленные валуны в покрывалах лиан. Кожистокрылая сошка взлетала оттуда в вечерний ветер, искаженные мукой рожицы мелькали в воздухе. Судорожно вдохнув напоенный жимолостью воздух, Рик быстрее полез вверх по крутой дороге.
Но вот показался последний поворот и серный фонарь у входа, весь из железных пластин и шипов. Перед тяжелыми воротами густо разросся алтей.
— Рик Старый пришел, — объявил запыхавшийся кобольд, сгибаясь и держась за колени, ловя ртом воздух.
Что-то лязгнуло внутри ворот, застонали изгрызенные древоточцем створки на когтистых петлях. Меж створками открылась щель, оттуда ударил ослепительный свет, и кобольд со стоном прижал ладони к глазам. Сквозь пальцы ему было видно, как отворились старые ворота над лучезарным сиянием, подобным свету из ядра звезды.
— Вперед! — зарокотал громовой приказ.
Сквозь туман белой слепоты стали лепиться фигуры. Постепенно кобольд сумел разглядеть за воротами узкий мост. Казалось, он соткан из призрака сияния, и Рик пошел по нему коротенькими шажками. Он ощущал, что идет по изношенному и растресканному дереву.
Веки непроизвольно сжимались, и можно было разглядеть лишь общие контуры этого моста из света. Рик шел вперед, прикрывая лицо обеими ладонями. Он отвел пальцы от глаз и увидел внизу каменную пропасть, где клубился туман над зазубренными вершинами.
Кобольд тут же уставился на огненный путь перед собой и, не отводя глаз, пошел дальше. Наконец он ощутил, что встал на каменную полку, огляделся и заметил перед собой огромную каменную стену. Верхний край ее терялся в бездне неба.
— Азофель? — робко позвал Рик. От слепящего света он почти вдавил ладони в глаза, но жара не ощущал. — Я пришел, как ты велел.
Заговорил громовой голос:
— Я послан во тьму, уничтожить тень, что проникла в Светлые Миры нашей владычицы.
— Во имя ребенка нашей владычицы, — склонил голову Рик.
— Во имя ее ребенка.
Сияние потускнело, и когда кобольд решился убрать руки от глаз, он увидел идущую прочь огромную человеческую фигуру, сотканную из белого света. Лучезарный подошел к огромному пилону бесконечной стены, белое пламя расплескалось по каменной кладке и открыло гигантский портал.
Медленно повернулись громадные створки, распахнув тьму и клубящийся дым звезд. Взору Рика предстали клубы звезд, шары и полумесяцы планет.
— Зри Светлый Берег, — зарокотал громовой голос. Рик попятился прочь от бездны звезд и туманностей.
— На край, кобольд! — скомандовал гром.
— Нет! — закричал Рик. — Ты правильно сказал — я всего лишь кобольд. Я не осмелюсь доверить бездне свою дряхлую суть!
— Наша владычица велела, чтобы я сопровождал тебя, и ты бы нашел эту тень, — громыхнул Азофель. — Иди на край.
— Нет! — попятился Рик Старый. — Позволь мне вернуться на Светлый Берег по лестнице волшебства, по которой я всегда возвращался с Края Мира.
— Повинуйся! У меня есть более прямой путь туда, вниз, чем твоя лестница.
Голос потряс Рика так, что чуть мясо не отвалилось от костей, и кобольд трясущимися шагами двинулся вперед, зажав ладонями уши.
Азофель отступил в сторону, и когда кобольд вошел в дрожащую голубую ауру Лучезарного, более мягкий, не громкий и не раскатистый голос, почти успокаивающий, произнес:
— he страшись, Рик Старый. Путь наш долог, и ведет он во тьму. Но я всегда буду рядом с тобой. Ступай и повинуйся нашей владычице.
Кобольд взглянул сквозь пальцы и увидел светящееся лицо с косыми скулами, как у рыси. На него уставились длинные демонические глаза, насмешливые и злобные одновременно, губы были не больше лепестков, кожа — цвета синеватой пудры с розоватым оттенком, лицо — пепельное, из остывающей золы упавшей звезды. Волосы — длинные светлые почти до белизны, и кудри плавали, как солнечный свет, клубящийся в воде.
Показав на бездну звездного пара и лун, Азофель произнес:
— Теперь иди.
Рик Старый даже не осмелился заколебаться перед таким зрелищем добра, трансформированного во зло. Он безнадежно уронил руки, заглянул в уходящую вниз бездну и шагнул.
Он тут же выпал в пустоту и понял, что падает, только потому, что, повернувшись, увидел, как стремительно уходит вверх огромная стена. Между массивными пилонами горела звезда. Это был Азофель, и на его бледной коже плясал огонь звезд.
В паутинах света висела тьма. Планеты в разных сочетаниях блеска и тени выдыхали пар в холод пространства, но кобольд не ощущал мороза. Он заметил, что его тело слегка светится синевой. Лучезарный прикрыл кобольда магическим огнем.
Полет Рика замедлился и изменил направление, и кобольд понял, что его не выбросили, а запустили в космос, и он теперь падал обратно на Край Мира, туда, где был день, столь далекий от великой стены, канувшей в ночь. Его запустили с высот Края Мира, где волшебство владычицы создало сад, в котором она могла встречать его — создание своих снов, слишком хрупкое, чтобы проникнуть на ее родину, внутрь самой Извечной Звезды. Азофель просто забросил его как можно ниже на Край Мира, чтобы он мог начать свой поиск в Светлых Мирах сверху вниз.
Появился клочок земли, и облака закрутились перьями над синими водами, охряными и зелеными островками суши. Уже стали различимы оспины кратеров вулканов, изломанная щель скалистой долины. Внизу лежали дикие земли фей и эльфов, излюбленные места нежити, охотничьи угодья ползучих спрутообезьян, страшный Лес Призраков. Не в силах глядеть, где среди этого ужаса ему предстоит приземлиться, кобольд поднял глаза к небу.
На фоне внешнего космоса вырисовывался дугой горизонт Края Мира, и Рик Старый заметил фосфоресцирующие следы сгоревших комет. В последний раз кобольд кинул взгляд на известные ему далекие миры: ледяную Немору в белом саване, сернистый, в красных прожилках лавы Хелгейт и наполовину погруженный в океан Ирт, вертящийся у самого края Светлого Берега.
2. ВСТРЕЧА С ЭЛЬФАМИ
С шипящим ревом ворвался Рик Старый в атмосферу Края Мира, и щит синей магии на его теле загорелся следом извилистого дымного пламени. Мелькнули освещенные сиянием дня горные озера, Рик пролетел над глянцевым ледником и спикировал к густому девственному лесу. Брызнула врассыпную стайка огненных птиц, оглашая окрестность испуганным визгом, и Рик исчез под навесом крон во взрыве взлетевших листьев.
С грохотом отлетели сучья, раскололись стволы, и Рик Старый очутился в воронке листьев лесной подстилки, с забитыми землей носом и ртом, с вытаращенными глазами, глядящими вверх на корень вывороченного дуба. Рик отчаянно закашлялся, ловя ртом воздух. В оглохших ушах отдавалось лишь эхо его падения, переливающееся по лесу раскатами и возвращающееся чуть ослабевшими звуками.
«О боги и предки, будьте милостивы ко мне!» — взмолился Рик, отхаркиваясь крошками торфа и лесной подстилки.
Когда он смог прочистить дыхательные пути, лес снова вернулся к своей прежней жизни, и Рик выбрался из воронки навстречу чириканью птиц и оглушительному вою обезьян. Безуспешно попытавшись отряхнуть от штанов пятна грязи, Рик огляделся в поисках шапки.
С грохотом отлетели сучья, раскололись стволы, и Рик Старый очутился в воронке листьев лесной подстилки, с забитыми землей носом и ртом, с вытаращенными глазами, глядящими вверх на корень вывороченного дуба. Рик отчаянно закашлялся, ловя ртом воздух. В оглохших ушах отдавалось лишь эхо его падения, переливающееся по лесу раскатами и возвращающееся чуть ослабевшими звуками.
«О боги и предки, будьте милостивы ко мне!» — взмолился Рик, отхаркиваясь крошками торфа и лесной подстилки.
Когда он смог прочистить дыхательные пути, лес снова вернулся к своей прежней жизни, и Рик выбрался из воронки навстречу чириканью птиц и оглушительному вою обезьян. Безуспешно попытавшись отряхнуть от штанов пятна грязи, Рик огляделся в поисках шапки.