Страница:
В дальнейшем супругам Кончини эти подозрения вышли боком. Остается лишь отдать должное Равальяку, который даже под пыткой не выдал никого из своих сподвижников и унес свою тайну в могилу. Наверное, орден иезуитов и впрямь владел какими-то секретами, которых люди боялись даже больше, чем смертной казни на колесе…
ВОРЁНОК — СЫН МАРИНЫ МНИШЕК
Некоторые ученые утверждают, что время от времени на нашу планету опускается некое время пасионарий, вызванное либо пятнами на Солнце, либо невесть каким звездным излучением, и тот участок планеты, который оказывается ему подвержен, испытывает период политической нестабильности, подвергается катастрофам, социальным катаклизмам, пандемиям и прочим кошмарам. Порой кажется, что территория России особенно часто оказывается объектом внимания этих пасионапастей.
Чаще всего за потрясениями такого рода следовали важные изменения в политическом, общественном и нравственном строе той страны, которая их испытывала. Впрочем, смутная эпоха на Руси ничего не изменила, не внесла ничего нового в государственный механизм, в государственный строй, в быт общественной жизни, в нравы и стремления; ничего такого, что направило бы течение русской жизни на новый путь, в благоприятном или неблагоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебаламутила все, принесла народу неисчислимые бедствия; не так скоро можно было поправиться после того Руси…
Центральными фигурами смутного времени была польская красавица Марина Мнишек и два ее мужа, один из которых выдавал себя за русского царя Димитрия, а когда его растерзали до неузнаваемости возмущенные его бездарным правлением московские жители, то явился и второй претендент на его место. Он тоже назвался Димитрием. Хотя Марина могла давно удалиться в Польшу, ей очень хотелось оставаться русской царицей. Да и не просто так она оказалась на троне — ее правление и брак с Лжедимитрием — все это были последствия польской агрессии против России. Впрочем, и Лжедимитрий был парень хоть куда, Марина разделила с ним ложе и вскоре зачала ребенка, прозванного народом еще во чреве матери «воренком». Правда, ребенок не был виноват, что его папашу звали «вором» В те времена так на Руси называли не только представителей криминальных структур, а вообще всех злоумышленников, бунтовщиков, экстремистов. Первый Лжедимитрий был прозван Тушинским вором (за то, что ставка его была в подмосковном Тушине), второй — Калужским вором, за то, что правил Русью из Калуги.
Там его и настигла смерть от руки татарского княжича. Татарин отсек ему голову и отомстил за своего отца, так называемого «касимовского царя», татарского князя, убитого «вором». Впрочем, сделал он гораздо большее — открыл путь к престолу первому царю из династии Романовых — Михаилу Федоровичу. Полякам некого было больше предложить на российский престол. Плюс ко всему ополчение Минина и Пожарского сыграло не последнюю роль в изгнании поляков. Но в тот момент в Калуге весь народ возмутился. «Бить всех татар», — кричали калужане. Марина, которая должна была вот-вот родить, с боярами отправилась в санях за обезглавленным телом мужа и привезла его в город. Ночью, схватив факел, Марина бегала с обнаженной грудью посреди толпы, вопила, рвала на себе одежду, волосы, и, заметив, что калужане не слишком чувствительно принимают ее горе, обратилась к донским казакам, умоляя их о мщении. Командовал ими некто Иван Заруцкий, неравнодушный к Марине. Он воодушевил своих казаков; они напали на татар, которых встретили в Калуге, и до двухсот человек убили. Через несколько дней Марина родила сына, которого назвали Иваном. Она потребовала, чтобы армия и народ присягнули ему как законному наследнику. Но поспешивший к ней по ее письменной просьбе Ян Сапега с войском не смог взять Калуги. Уберегли свой город калужане. Не любили они Марину, колдуньей ее в народе прозвали…
Смерть «вора» стала переломным моментом в смутной эпохе и была событием, неблагоприятным для польского короля Сигизмунда. Королем были недовольны все противоборствующие стороны. Теперь у Сигизмунда не стало такого серьезного соперника, как Дмитрий, и все недовольные поляками соединились, воодушевленные одной мыслью — освободить Русскую землю от иноземцев. Для Марины Мнишек началась полная приключений жизнь в стане казацкой вольницы, там, в шатре атамана, нашел свои первые игрушки ее ребенок, трехлетний мальчик, которого Заруцкий со товарищи, не долго думая, провозгласили царем. Однако всерьез эту кандидатуру, кроме казаков, никто не рассматривал.
В октябре 1612 года Москва была освобождена от польских войск. 11 июля 1613 года Михаил Федорович венчался на царство. Дмитрий Михайлович Пожарский был пожалован боярином; Минин получил звание думного дворянина. Но более их и более всех был награжден Димитрий Тимофеевич Трубецкой, бывший боярин «тушинского вора», сподвижник Заруцкого. Он не только сохранил при законном царе сан, пожалованный ему «вором», но еще получил во время безгосударственное от великого земского собора Вагу, богатую область, которая была некогда у Годунова и Шуйских. И государь, еще не твердый в своей власти, утвердил ее за ним в награду за его великие подвиги и пользу, оказанную земле Русской.
Тем не менее смута, которая поднимала голову на юге государства, не могла не волновать нового государя. Разбойничье отребье со всей Руси стекалось к Лебедяни, где разбил свой стан Ивашка Заруцкий. Поддерживал Ивашку и народ черкасов.
На подавление восстания царь назначил князя Ивана Никитича Одоевского. Ему было велено помогать воеводам городов — Михайлова, Зарайска, Ельца, Брянска, а также Суздаля и Владимира. Послали сборщиков собирать нетчиков, детей боярских, в Рязань, Тарусу, Алексин, Тулу и другие города. В конце апреля 1613 года Одоевский с собранными силами двинулся к Лебедяни. Заруцкий со своими черкасами ушел к Воронежу. Одоевский погнался за ним, и под Воронежем, в конце мая, произошел между ними бой, который длился целых два дня. Заруцкий был разбит. Взяли у него обоз, коши, знамена. Заруцкий убежал за Дон, к Медведице. Одоевский воротился в Тулу, решив, что дело сделано. Но весной следующего года Заруцкий очутился в Астрахани и там себе нашел убежище. Осенью он утвердился в этом городе. [16]
У Заруцкого были далеко идущие планы; он задумал накликать на Русь силы персидского шаха Аббаса, втянуть в дело Турцию, поднять юртовских татар, ногаев, волжских казаков, стянуть к себе все бродячие шайки Московского Государства и со всеми идти вверх по Волге, покорять своей власти города. При крайнем недостатке средств, необходимых для защиты, при общем обнищании государства он имел большие шансы на успех. Вскоре Заруцкий захватил приволжские рыбные угодья и промыслы и обратил их доходы в свою пользу, лишив, таким образом, Московское Государство этого источника. Астраханский воевода Иван Хворостинин воспротивился было заводимой смуте, но Заруцкий убил его, перебил с ним вместе многих лучших людей. Овладев Астраханью, он освободил содержавшегося в тюрьме ногайского князя Джан-Арслана, врага начальствовавшего над юртовскими татарами Иштерека. Последний признал уже избранного Русью царя и отправил своего мурзу бить ему челом, как вдруг Заруцкий послал против него татар джан-арслановых и воров своих, и они сказали ему: «Весь христианский мир провозгласил государем сына царя Димитрия. Служи и ты, дай подписку, дай сына своего аманатом, да смотри не хитри, не веди с нами пестрых речей, не то мы подвинем на тебя Джан-Арслана с семиродцами, твоими врагами, и пойдем сами на тебя». Взяв у татар заложников, Заруцкий теперь располагал и внушительными союзниками. Он требовал от астраханцев присягнуть ему.
Перед зимним Николиным днем Заруцкий, постоянно находившийся в Каменном городе, послал на посад казака Тимофея Чулкова с грамотой и велел всяких чинов людям прикладывать руки, но никому не дозволил посмотреть в грамоту; астраханские попы и дьяконы подписывались, а за ними прикладывали руки безграмотные миряне, и никто не знал, к чему пристают они все. Тех, которые противились или после показывали свое нерасположение к Заруцкому, хватали ночью, мучили огнем и бросали в воду. Каждый день кого-нибудь казнили; кровь лилась. Зато каждый день Марина думала о возможности внезапного восстания. Она не велела звонить рано к заутрени, как будто для того, что ее сын полошится от звона. Это у ней делалось оттого — как пояснил один из убежавших астраханцев — что она боялась «приходу». Заруцкий отправил посольство к шаху [17]и отдавал Персии в подданство Астрахань: этим он думал втянуть Персию с Московским Государством в войну. Посланы были «прелестные» письма к волжским казакам и к донским. Донские решились оставаться в верности избранному, по желанию казаков наравне с земскими людьми, московскому царю, но между волжскими, состоявшими из сброда разных беглецов, живших станицами по берегам Волги, ниже истребленного тогда Саратова, и по волжским притокам, произошло разделение: люди молодые увлеклись «прелестью» и готовились весной идти вверх по Волге до Самары. «Нам, — говорили они, — куда ни идти, лишь бы зипуны наживать». Двое волжских атаманов, Неупокой-Карга и Караулко, находились в Астрахани у Заруцкого, и оттуда волновали своих собратий на Волге. Были из волжских атаманов и такие, что не хотели идти с Заруцким, но обманывали его: надеялись выманить у «вора» жалованье и дожидались прихода персидских судов.
Зима подходила к концу. В Московском Государстве принимались меры к подавлению воровства. Царь поручил очищение Астрахани боярину князю Ивану Никитичу Одоевскому; товарищем ему дан был окольничий Семен Васильевич Головин, некогда шурин и сподвижник Скопина; дьяком у них был Юдин. В марте они отправились в Казань собирать войско.
Тем временем царь послал письма Заруцкому, обещая ему полное прощение в случае прекращения бунта. Однако авантюрист решился играть до конца.
Подозревая, что Заруцкий собирается учинить расправу с безоружным населением, астраханцы решили упредить его и подняли бунт против самозванца. Юртовские татары, как только узнали, что астраханцы отпали от воровства, да к тому же услыхали, что с верху под Астрахань идет царская рать, — сами отпали от Заруцкого и изрубили присланных им трех человек. Из Астрахани, в первый день усобицы, убежал стрелец Никита Коробин с восемнадцатью товарищами в Самару и дал знать Одоевскому. Воевода тотчас отправил под Астрахань войско.
Тем временем против Заруцкого выступили и другие силы, в частности, отряд Хохлова из Терка, который рассеял остатки «воровского» войска. Заруцкий с Мариной и ребенком бежали, некоторое время они на двух стругах прятались в камышах. Но про это узнали рыбаки и сообщили властям.
Стрельцы осадили казаков; те никак не ожидали гостей, не приготовились их встретить, и, увидев, что деваться некуда, на другой же день «связали Заруцкого и Маринку с сыном и каким-то чернецом Николаем, отдали их стрелецким головам, а сами объявили, что бьют челом и целуют крест царю Михаилу Феодоровичу. Взяли также захваченных Заруцким и находившихся у него в атаманах детей ногайского князя Иштерека и мурзу Джан-Арслана. Только атаманы, Тренка Ус да Вирзига, ушли как-то и несколько времени занимались разбоями, но уже не во имя воровских властей».
6 июля пленников привезли в Астрахань. Казаки, бывшие «в воровском деле, целовали крест царю Михаилу». Держать Заруцкого и Марину оказалось опасным в Астрахани, чтобы не произошло смуты. 13 июля Одоевский отправил их в Казань. Заруцкого провожал стрелецкий голова Баим Голчин. С ним для бережья было 130 стрельцов и 100 астраханцев. Маринку с сыном провожал другой стрелецкий голова, Михайло Словцов: с ним было пятьсот человек стрельцов самарских. В наказе, данном им, было сказано так:
«Михаилу и Баиму везти Марину с сыном и Ивашка Заруцкого с великим береженьем, скованных, и станом ставиться осторожливо, чтобы на них воровские люди безвестно не пришли. А будет на них прийдут откуда воровские люди, а им будет они в силу, и Михаилу и Баиму — Марину с „ворёнком“ и Ивашку Заруцкого побити до смерти, чтоб их воры живых не отбили».
В таком виде их привезли в Казань, а оттуда, по царскому указу, в таком, конечно, виде прибыла Марина в ту самую Москву, куда с таким великолепием въезжала когда-то в первый раз в жизни, надеясь там царствовать и принимать поклонения.
Вскоре после того за Серпуховскими воротами народ наблюдал последнюю сцену своей многолетней трагедии.
Заруцкого посадили на кол.
Четырехлетнего сына Марины казнили — его публично повесили.
О дальнейшей судьбе Марины Мнишек говорят различно. Польские историки утверждают, что ее умертвили. Русские, напротив, сообщали полякам при размене пленных, что «Маринка умерла в Москве в тюрьме от болезни и от тоски по своей воле». Неизвестно, какие кары и проклятия шептала в своей темнице мать, пережившая столь чудовищное горе. Надеемся, что небеса сжалились над ней, послав скорую кончину. «Нам и надобно было, чтоб она была жива, для обличения неправд ваших», — говорил полякам в конце 1614 года Желябужский. Скорее всего, власти готовили еще какой-нибудь шумный процесс. После расправы с Заруцким, еще несколько времени продолжали свирепствовать черкасы по разным концам государства. В числе их атаманов был некто Захар Заруцкий, может быть, брат или родственник Ивана. Его разбил и уничтожил боярин Лыков под Балахной 4 января 1615 года.
Неурядицы продолжались и после, в царствование Михаила Федоровича, как последствие «смутного времени»; но эти неурядицы уже не имели тех определенных стремлений — ниспровергнуть порядок государства и поднять с этой целью знамя каких-нибудь воровских царей.
Казнь ребенка, о котором мы по крупицам собирали сведения современников, не сыграла в истории ровным счетом никакой роли, кроме разве что той, что никакой «Иван Дмитриевич» уже никогда не претендовал на роль русского царя. Впрочем, такие меры редко когда останавливали самозванцев.
Неизвестными остались формула обвинения, приговор, состав судей. Неясно, какое преступление могли инкриминировать трехлетнему дитяте. Кроме того, что это дитя могло бы стать когда-либо в обозримом будущем поводом для смуты. Немало таких вот «железных масок» безвинно томилось в тюрьмах по всему свету. Но царских «бастардов» не казнили только за то, что они родились. На Руси для этого вообще-то служили кельи монастырей. В конце концов, подослали бы убийцу, что ли, а наутро объявили бы, что «младенец случайно сам ножиком зарезался», как это было принято на святой Руси. Можно было бы и в бочке с мальвазией утопить по доброму аглицкому обычаю. Или как турки практиковали — шелковый шнурок на шею и вся недолга. Однако басурмане для нас не указ. Наше православное государство избрало столь страшную и суровую кару, как публичная казнь. Возможно, она должна была послужить уроком всякому, кто посмеет хотя бы помыслить «воровским путем» пролезть на российский престол. А может быть, кто-то из бояр счел это символичным — со смерти ребенка началось смутное время, смертью невинного же дитяти и закончится…
Надо было быть Нострадамусом, чтобы провидеть, что спустя 300 лет после восшествия на престол первого из династии Романовых последние из его потомков погибнут в сыром подвале дома Ипатьева. И вновь это будут невинные дети… Проклятие Марины Мнишек настигло убийц через века. Может быть, правильно называли ее колдуньей…
КАЗНИ ВРЕМЕН РИШЕЛЬЕ
Приехав в Париж в конце 1613 года, молодой Ришелье (в ту пору еще епископ Люсинский) постарался втереться в доверие к маршалу и Галигаи. Это оказалось непросто, но Ришелье сумел проявить себя как блестящий тактик на заседаниях Королевского Совета, совершенно очаровав регентшу и приблизившись насколько возможно к чете Галигаи — Кончини.
Король Людовик подозревал чету Кончини в том, что они принимали участие в убийстве его отца Генриха IV, он хотел отомстить за то невнимание, граничившее с пренебрежением, с которым они относились к нему в детстве. Король твердо решил убрать маршала д'Анкра.
Все это быстро усвоил и Ришелье. Продолжая уверять Кончини в своей преданности, лукавый епископ Люсинский завязал контакты с королевским окружением. В апреле 1617 года король окончательно решил отделаться от Кончини. Капитану гвардии барону де Витри, ненавидевшему регентшу и ее фаворита, был отдан приказ арестовать маршала д'Анкра. «Государь, как я должен поступить, если он станет защищаться?»
Король промолчал, но один из придворных заметил: «Король ожидает, что его убьют».
Вечером 23 апреля 1617 года Ришелье получил письмо, в котором сообщалось, что маршал д'Анкр завтра будет убит. Епископ засунул бумагу под подушку и спокойно заснул.
Кончини был убит в упор на мосту Лувра. Его истерзанное тело было брошено на потеху толпы.
Без предупреждения была арестована Леонора Галигаи. Ее свадебный контракт предусматривал раздельность имущества супругов. Чтобы завладеть состоянием фаворитки, ее обвинили в колдовстве (она гадала на внутренностях животных, пытаясь излечиться с помощью магических средств) и участии в заговоре, приведшем к убийству Генриха IV. Галигаи была осуждена как колдунья. На эшафоте Галигаи спросили, каким колдовским путем она подчинила себе королеву. Осужденная ответила: «Превосходством, которым существо, сильное духом, имеет над другими».
Элегантный, с изысканными манерами, веселый и непосредственный герцог Анжуйский разительно отличался от своего старшего брата и был любимцем двора с детских лет. Мария Медичи также выделяла Гастона.
В 1626 году Гастону исполнилось 18 лет, и он официально был объявлен дофином. У Людовика XIII все еще не было наследника, и Гастон считался им до тех пор, пока в королевской семье не родился мальчик. До предела обострившиеся отношения между Людовиком XIII и Анной Австрийской, особенно после истории с Бэкингемом, когда королеве пришлось давать объяснения своего поведения, делачи такую перспективу в глазах общества маловероятной Гастон же оставался наиболее вероятным преемником Людовика XIII. А раз так, то почему было бы и не ускорить его восшествие на престол, тем более что нынешний король мало соответствовал своему высокому предназначению. Кто-то усиленно распускал слухи о психической неполноценности короля, подверженного частой ипохондрии, о том, что он не в состоянии управляться с делами государства.
Активную роль в заговоре играли герцогиня де Шеврез и воспитатель Гастона маршал д'Орнано. Среди участников заговора были сам Гастон, сводные братья короля Вандомы, его кузены Конде и Суассон, а также Анна Австрийская. Некоторые заговорщики (герцогиня де Шеврез и д'Орнано) считали необходимым после устранения Людовика XIII устроить брак Гастона и Анны Австрийской, другие (Конде) сами претендовали на престол.
Заговорщики установили тайные связи за границей, в частности, с герцогом Савойским и Венецией, а также с Англией и Голландией, проявлявшими недовольство внешней политикой Людовика XIII и его первого министра. Ришелье очень скоро заподозрил неладное и через своих агентов выяснил, что на герцога Анжуйского дурное влияние оказывает его воспитатель. Кардинал приказал немедленно арестовать маршала и начать следствие по его делу. Заговорщики всполошились и решили поспешить с убийством Ришелье. Нужен был только исполнитель. Его нашла все та же герцогиня де Шеврез из числа своих многочисленных поклонников. Им оказался 27-летний Дэриде Талейран-Перигор, маркиз де Шале, человек из окружения Гастона. Заговорщики составили план, в соответствии с которым маркиз де Шале должен был убить кардинала в его летней резиденции Флери, около Фонтенбло, во время визита Гастона к Ришелье. В случае успеха маркизу обещали карьеру и благосклонность герцогини де Шеврез. По некоторым данным все дело погубил сам Шале, отличавшийся излишней болтливостью. Он неосмотрительно посвятил в заговор своего дядю командора де Балансе, который поспешил сообщить обо всем Ришелье.
Но решающее значение в раскрытии заговора сыграла сыскная служба Ришелье и один из лучших разведчиков отца Жозефа — «серого кардинала» — Рошфор. Нарядившись капуцином, Рошфор отправился в Брюссель, где ему удалось войти в доверие к маркизу Лекю, любовнику одной из заговорщиц — герцогини де Шеврез. Вскоре Лекю передал услужливому монаху несколько писем для доставки в Париж. На полдороге Рошфора встретил курьер отца Жозефа, который быстро доставил депеши Ришелье. Депеши оказались зашифрованными, но код был скоро раскрыт, и Ришелье смог познакомиться с письмами заговорщиков.
После прочтения письма были снова переданы Рошфору, который вручил их адресату — адвокату Лапьеру, жившему около улицы Любер. За Лапьером была установлена постоянная слежка. Таким путем было определено, что подлинным адресатом был королевский придворный, маркиз де Шале. Особенно важно было то, что в письмах, доставленных Рошфором, обсуждался вопрос о желательности смерти не только Ришелье, но и самого Людовика XIII. Это позволяло Ришелье разделаться с заговорщиками, как участниками покушения на монарха. Ришелье был склонен сразу арестовать и отправить на эшафот маркиза де Шале, но «серый кардинал» настоял на более изощренном методе действий. Стали непрерывно следить за Шале, чтобы выявить остальных заговорщиков. Рошфор, получивший ответы на привезенные им письма, снова был послан в Брюссель.
Шале был далек от мысли, что опутан сетью агентов кардинала, и спокойно отправил курьера к испанскому королю с предложением заключить тайный договор. Испанский двор выразил полнейшую готовность удовлетворить все просьбы заговорщиков. Однако на обратном пути из Мадрида курьер был арестован людьми кардинала, и Ришелье ко всему прочему получил доказательства государственной измены. Акцию назначили на 11 мая 1626 года. Накануне маркиз де Шале в сопровождении группы единомышленников прибыл во Флери, чтобы уведомить кардинала о скором приезде Гастона, а заодно изучить обстановку, в которой ему предстояло действовать. Шале и его единомышленники были озадачены, когда Ришелье принял их в окружении сильной охраны. Усиленные посты были расставлены по всему дому.
Заговорщиков это тем более удивило, что до тех пор у кардинала не было телохранителей. Обескураженный Шале и его люди покинули Флери. Не медля ни минуты, Ришелье в сопровождении охраны отправился в Фонтенбло с визитом к Гастону, которого застал в постели. Ришелье сразу же дал ему понять, что заговор раскрыт. Затем кардинал изрек сентенцию о необходимости укрепления единства в королевском доме и об опасностях, которые подстерегают государство в случае раздоров среди членов королевской семьи. Он призывал Гастона образумиться и назвать имена заговорщиков. Перепуганный насмерть Гастон выдал всех участников заговора, а спустя несколько дней безропотно подписал составленный Ришелье документ, обязывавший всех членов королевской семьи безусловно повиноваться королю. Получив подробные сведения о заговоре, Ришелье сообщил о нем Людовику XIII и одновременно подал королю прошение об отставке, сославшись на слабое здоровье. Кардинал сознательно пошел на обострение ситуации, понимая, что в столь критический момент Людовик XIII как никогда нуждается в нем. Ришелье нужен был новый мандат с более широкими полномочиями. И он получил его. 9 июня 1626 года королевский, курьер вручил кардиналу письмо, в котором, среди прочего, говорилось: «Я знаю все причины, по которым вы хотите уйти на покой. Я желаю Вам быть здоровым даже больше, чем Вы сами этого хотите… Благодаря Господу все идет хорошо с тех пор, как Вы здесь; я питаю к Вам полное доверие, и у меня никогда не было никого, кто служил бы мне на благо так, как это делаете Вы. Это побуждает меня просить Вас не уходить в отставку, ибо в этом случае дела мои пошли бы плохо… Не обращайте никакого внимания на то, что о Вас говорят. Я разоблачу любую клевету на Вас и заставлю любого из тех, кто желает быть членом моего Совета, считаться с Вами. Будьте уверены, я не изменю своего мнения. Кто бы ни выступил против Вас, Вы можете рассчитывать на меня». Король обещал Ришелье полное содействие и со стороны королевы-матери. Любопытно, что Людовик XIII написал эго письмо собственноручно, что свидетельствовало о его искреннем и полном доверии к Ришелье. Это важно отметить в связи с тем, что в литературе бытует мнение, будто кардинал постоянно тиранил слабовольного короля, в глубине души ненавидевшего своего притеснителя. Вся последующая история взаимоотношений Людовика XIII и Ришелье свидетельствует о том, что они действовали преимущественно в полном согласии, как единомышленники.
ВОРЁНОК — СЫН МАРИНЫ МНИШЕК
Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в монастырях стенали жертвы.
Карамзин
Некоторые ученые утверждают, что время от времени на нашу планету опускается некое время пасионарий, вызванное либо пятнами на Солнце, либо невесть каким звездным излучением, и тот участок планеты, который оказывается ему подвержен, испытывает период политической нестабильности, подвергается катастрофам, социальным катаклизмам, пандемиям и прочим кошмарам. Порой кажется, что территория России особенно часто оказывается объектом внимания этих пасионапастей.
Чаще всего за потрясениями такого рода следовали важные изменения в политическом, общественном и нравственном строе той страны, которая их испытывала. Впрочем, смутная эпоха на Руси ничего не изменила, не внесла ничего нового в государственный механизм, в государственный строй, в быт общественной жизни, в нравы и стремления; ничего такого, что направило бы течение русской жизни на новый путь, в благоприятном или неблагоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебаламутила все, принесла народу неисчислимые бедствия; не так скоро можно было поправиться после того Руси…
Центральными фигурами смутного времени была польская красавица Марина Мнишек и два ее мужа, один из которых выдавал себя за русского царя Димитрия, а когда его растерзали до неузнаваемости возмущенные его бездарным правлением московские жители, то явился и второй претендент на его место. Он тоже назвался Димитрием. Хотя Марина могла давно удалиться в Польшу, ей очень хотелось оставаться русской царицей. Да и не просто так она оказалась на троне — ее правление и брак с Лжедимитрием — все это были последствия польской агрессии против России. Впрочем, и Лжедимитрий был парень хоть куда, Марина разделила с ним ложе и вскоре зачала ребенка, прозванного народом еще во чреве матери «воренком». Правда, ребенок не был виноват, что его папашу звали «вором» В те времена так на Руси называли не только представителей криминальных структур, а вообще всех злоумышленников, бунтовщиков, экстремистов. Первый Лжедимитрий был прозван Тушинским вором (за то, что ставка его была в подмосковном Тушине), второй — Калужским вором, за то, что правил Русью из Калуги.
Там его и настигла смерть от руки татарского княжича. Татарин отсек ему голову и отомстил за своего отца, так называемого «касимовского царя», татарского князя, убитого «вором». Впрочем, сделал он гораздо большее — открыл путь к престолу первому царю из династии Романовых — Михаилу Федоровичу. Полякам некого было больше предложить на российский престол. Плюс ко всему ополчение Минина и Пожарского сыграло не последнюю роль в изгнании поляков. Но в тот момент в Калуге весь народ возмутился. «Бить всех татар», — кричали калужане. Марина, которая должна была вот-вот родить, с боярами отправилась в санях за обезглавленным телом мужа и привезла его в город. Ночью, схватив факел, Марина бегала с обнаженной грудью посреди толпы, вопила, рвала на себе одежду, волосы, и, заметив, что калужане не слишком чувствительно принимают ее горе, обратилась к донским казакам, умоляя их о мщении. Командовал ими некто Иван Заруцкий, неравнодушный к Марине. Он воодушевил своих казаков; они напали на татар, которых встретили в Калуге, и до двухсот человек убили. Через несколько дней Марина родила сына, которого назвали Иваном. Она потребовала, чтобы армия и народ присягнули ему как законному наследнику. Но поспешивший к ней по ее письменной просьбе Ян Сапега с войском не смог взять Калуги. Уберегли свой город калужане. Не любили они Марину, колдуньей ее в народе прозвали…
Смерть «вора» стала переломным моментом в смутной эпохе и была событием, неблагоприятным для польского короля Сигизмунда. Королем были недовольны все противоборствующие стороны. Теперь у Сигизмунда не стало такого серьезного соперника, как Дмитрий, и все недовольные поляками соединились, воодушевленные одной мыслью — освободить Русскую землю от иноземцев. Для Марины Мнишек началась полная приключений жизнь в стане казацкой вольницы, там, в шатре атамана, нашел свои первые игрушки ее ребенок, трехлетний мальчик, которого Заруцкий со товарищи, не долго думая, провозгласили царем. Однако всерьез эту кандидатуру, кроме казаков, никто не рассматривал.
В октябре 1612 года Москва была освобождена от польских войск. 11 июля 1613 года Михаил Федорович венчался на царство. Дмитрий Михайлович Пожарский был пожалован боярином; Минин получил звание думного дворянина. Но более их и более всех был награжден Димитрий Тимофеевич Трубецкой, бывший боярин «тушинского вора», сподвижник Заруцкого. Он не только сохранил при законном царе сан, пожалованный ему «вором», но еще получил во время безгосударственное от великого земского собора Вагу, богатую область, которая была некогда у Годунова и Шуйских. И государь, еще не твердый в своей власти, утвердил ее за ним в награду за его великие подвиги и пользу, оказанную земле Русской.
Тем не менее смута, которая поднимала голову на юге государства, не могла не волновать нового государя. Разбойничье отребье со всей Руси стекалось к Лебедяни, где разбил свой стан Ивашка Заруцкий. Поддерживал Ивашку и народ черкасов.
На подавление восстания царь назначил князя Ивана Никитича Одоевского. Ему было велено помогать воеводам городов — Михайлова, Зарайска, Ельца, Брянска, а также Суздаля и Владимира. Послали сборщиков собирать нетчиков, детей боярских, в Рязань, Тарусу, Алексин, Тулу и другие города. В конце апреля 1613 года Одоевский с собранными силами двинулся к Лебедяни. Заруцкий со своими черкасами ушел к Воронежу. Одоевский погнался за ним, и под Воронежем, в конце мая, произошел между ними бой, который длился целых два дня. Заруцкий был разбит. Взяли у него обоз, коши, знамена. Заруцкий убежал за Дон, к Медведице. Одоевский воротился в Тулу, решив, что дело сделано. Но весной следующего года Заруцкий очутился в Астрахани и там себе нашел убежище. Осенью он утвердился в этом городе. [16]
У Заруцкого были далеко идущие планы; он задумал накликать на Русь силы персидского шаха Аббаса, втянуть в дело Турцию, поднять юртовских татар, ногаев, волжских казаков, стянуть к себе все бродячие шайки Московского Государства и со всеми идти вверх по Волге, покорять своей власти города. При крайнем недостатке средств, необходимых для защиты, при общем обнищании государства он имел большие шансы на успех. Вскоре Заруцкий захватил приволжские рыбные угодья и промыслы и обратил их доходы в свою пользу, лишив, таким образом, Московское Государство этого источника. Астраханский воевода Иван Хворостинин воспротивился было заводимой смуте, но Заруцкий убил его, перебил с ним вместе многих лучших людей. Овладев Астраханью, он освободил содержавшегося в тюрьме ногайского князя Джан-Арслана, врага начальствовавшего над юртовскими татарами Иштерека. Последний признал уже избранного Русью царя и отправил своего мурзу бить ему челом, как вдруг Заруцкий послал против него татар джан-арслановых и воров своих, и они сказали ему: «Весь христианский мир провозгласил государем сына царя Димитрия. Служи и ты, дай подписку, дай сына своего аманатом, да смотри не хитри, не веди с нами пестрых речей, не то мы подвинем на тебя Джан-Арслана с семиродцами, твоими врагами, и пойдем сами на тебя». Взяв у татар заложников, Заруцкий теперь располагал и внушительными союзниками. Он требовал от астраханцев присягнуть ему.
Перед зимним Николиным днем Заруцкий, постоянно находившийся в Каменном городе, послал на посад казака Тимофея Чулкова с грамотой и велел всяких чинов людям прикладывать руки, но никому не дозволил посмотреть в грамоту; астраханские попы и дьяконы подписывались, а за ними прикладывали руки безграмотные миряне, и никто не знал, к чему пристают они все. Тех, которые противились или после показывали свое нерасположение к Заруцкому, хватали ночью, мучили огнем и бросали в воду. Каждый день кого-нибудь казнили; кровь лилась. Зато каждый день Марина думала о возможности внезапного восстания. Она не велела звонить рано к заутрени, как будто для того, что ее сын полошится от звона. Это у ней делалось оттого — как пояснил один из убежавших астраханцев — что она боялась «приходу». Заруцкий отправил посольство к шаху [17]и отдавал Персии в подданство Астрахань: этим он думал втянуть Персию с Московским Государством в войну. Посланы были «прелестные» письма к волжским казакам и к донским. Донские решились оставаться в верности избранному, по желанию казаков наравне с земскими людьми, московскому царю, но между волжскими, состоявшими из сброда разных беглецов, живших станицами по берегам Волги, ниже истребленного тогда Саратова, и по волжским притокам, произошло разделение: люди молодые увлеклись «прелестью» и готовились весной идти вверх по Волге до Самары. «Нам, — говорили они, — куда ни идти, лишь бы зипуны наживать». Двое волжских атаманов, Неупокой-Карга и Караулко, находились в Астрахани у Заруцкого, и оттуда волновали своих собратий на Волге. Были из волжских атаманов и такие, что не хотели идти с Заруцким, но обманывали его: надеялись выманить у «вора» жалованье и дожидались прихода персидских судов.
Зима подходила к концу. В Московском Государстве принимались меры к подавлению воровства. Царь поручил очищение Астрахани боярину князю Ивану Никитичу Одоевскому; товарищем ему дан был окольничий Семен Васильевич Головин, некогда шурин и сподвижник Скопина; дьяком у них был Юдин. В марте они отправились в Казань собирать войско.
Тем временем царь послал письма Заруцкому, обещая ему полное прощение в случае прекращения бунта. Однако авантюрист решился играть до конца.
Подозревая, что Заруцкий собирается учинить расправу с безоружным населением, астраханцы решили упредить его и подняли бунт против самозванца. Юртовские татары, как только узнали, что астраханцы отпали от воровства, да к тому же услыхали, что с верху под Астрахань идет царская рать, — сами отпали от Заруцкого и изрубили присланных им трех человек. Из Астрахани, в первый день усобицы, убежал стрелец Никита Коробин с восемнадцатью товарищами в Самару и дал знать Одоевскому. Воевода тотчас отправил под Астрахань войско.
Тем временем против Заруцкого выступили и другие силы, в частности, отряд Хохлова из Терка, который рассеял остатки «воровского» войска. Заруцкий с Мариной и ребенком бежали, некоторое время они на двух стругах прятались в камышах. Но про это узнали рыбаки и сообщили властям.
Стрельцы осадили казаков; те никак не ожидали гостей, не приготовились их встретить, и, увидев, что деваться некуда, на другой же день «связали Заруцкого и Маринку с сыном и каким-то чернецом Николаем, отдали их стрелецким головам, а сами объявили, что бьют челом и целуют крест царю Михаилу Феодоровичу. Взяли также захваченных Заруцким и находившихся у него в атаманах детей ногайского князя Иштерека и мурзу Джан-Арслана. Только атаманы, Тренка Ус да Вирзига, ушли как-то и несколько времени занимались разбоями, но уже не во имя воровских властей».
6 июля пленников привезли в Астрахань. Казаки, бывшие «в воровском деле, целовали крест царю Михаилу». Держать Заруцкого и Марину оказалось опасным в Астрахани, чтобы не произошло смуты. 13 июля Одоевский отправил их в Казань. Заруцкого провожал стрелецкий голова Баим Голчин. С ним для бережья было 130 стрельцов и 100 астраханцев. Маринку с сыном провожал другой стрелецкий голова, Михайло Словцов: с ним было пятьсот человек стрельцов самарских. В наказе, данном им, было сказано так:
«Михаилу и Баиму везти Марину с сыном и Ивашка Заруцкого с великим береженьем, скованных, и станом ставиться осторожливо, чтобы на них воровские люди безвестно не пришли. А будет на них прийдут откуда воровские люди, а им будет они в силу, и Михаилу и Баиму — Марину с „ворёнком“ и Ивашку Заруцкого побити до смерти, чтоб их воры живых не отбили».
В таком виде их привезли в Казань, а оттуда, по царскому указу, в таком, конечно, виде прибыла Марина в ту самую Москву, куда с таким великолепием въезжала когда-то в первый раз в жизни, надеясь там царствовать и принимать поклонения.
Вскоре после того за Серпуховскими воротами народ наблюдал последнюю сцену своей многолетней трагедии.
Заруцкого посадили на кол.
Четырехлетнего сына Марины казнили — его публично повесили.
О дальнейшей судьбе Марины Мнишек говорят различно. Польские историки утверждают, что ее умертвили. Русские, напротив, сообщали полякам при размене пленных, что «Маринка умерла в Москве в тюрьме от болезни и от тоски по своей воле». Неизвестно, какие кары и проклятия шептала в своей темнице мать, пережившая столь чудовищное горе. Надеемся, что небеса сжалились над ней, послав скорую кончину. «Нам и надобно было, чтоб она была жива, для обличения неправд ваших», — говорил полякам в конце 1614 года Желябужский. Скорее всего, власти готовили еще какой-нибудь шумный процесс. После расправы с Заруцким, еще несколько времени продолжали свирепствовать черкасы по разным концам государства. В числе их атаманов был некто Захар Заруцкий, может быть, брат или родственник Ивана. Его разбил и уничтожил боярин Лыков под Балахной 4 января 1615 года.
Неурядицы продолжались и после, в царствование Михаила Федоровича, как последствие «смутного времени»; но эти неурядицы уже не имели тех определенных стремлений — ниспровергнуть порядок государства и поднять с этой целью знамя каких-нибудь воровских царей.
Казнь ребенка, о котором мы по крупицам собирали сведения современников, не сыграла в истории ровным счетом никакой роли, кроме разве что той, что никакой «Иван Дмитриевич» уже никогда не претендовал на роль русского царя. Впрочем, такие меры редко когда останавливали самозванцев.
Неизвестными остались формула обвинения, приговор, состав судей. Неясно, какое преступление могли инкриминировать трехлетнему дитяте. Кроме того, что это дитя могло бы стать когда-либо в обозримом будущем поводом для смуты. Немало таких вот «железных масок» безвинно томилось в тюрьмах по всему свету. Но царских «бастардов» не казнили только за то, что они родились. На Руси для этого вообще-то служили кельи монастырей. В конце концов, подослали бы убийцу, что ли, а наутро объявили бы, что «младенец случайно сам ножиком зарезался», как это было принято на святой Руси. Можно было бы и в бочке с мальвазией утопить по доброму аглицкому обычаю. Или как турки практиковали — шелковый шнурок на шею и вся недолга. Однако басурмане для нас не указ. Наше православное государство избрало столь страшную и суровую кару, как публичная казнь. Возможно, она должна была послужить уроком всякому, кто посмеет хотя бы помыслить «воровским путем» пролезть на российский престол. А может быть, кто-то из бояр счел это символичным — со смерти ребенка началось смутное время, смертью невинного же дитяти и закончится…
Надо было быть Нострадамусом, чтобы провидеть, что спустя 300 лет после восшествия на престол первого из династии Романовых последние из его потомков погибнут в сыром подвале дома Ипатьева. И вновь это будут невинные дети… Проклятие Марины Мнишек настигло убийц через века. Может быть, правильно называли ее колдуньей…
КАЗНИ ВРЕМЕН РИШЕЛЬЕ
«Увы, — вздохнул король, — самые пышные похороны не воскрешают»
Понсон дю Террайль
ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ (1617)
После убийства Генриха IV регентшей при его малолетнем наследнике Людовике XIII стала супруга погибшего и мать нового короля Мария Медичи. Ею вертели как хотели камеристка королевы Леонора Галигаи и ее красавец-муж Кончини, итальянский авантюрист, со временем получивший звание маршала д'Анкра и титул маркиза.Приехав в Париж в конце 1613 года, молодой Ришелье (в ту пору еще епископ Люсинский) постарался втереться в доверие к маршалу и Галигаи. Это оказалось непросто, но Ришелье сумел проявить себя как блестящий тактик на заседаниях Королевского Совета, совершенно очаровав регентшу и приблизившись насколько возможно к чете Галигаи — Кончини.
Король Людовик подозревал чету Кончини в том, что они принимали участие в убийстве его отца Генриха IV, он хотел отомстить за то невнимание, граничившее с пренебрежением, с которым они относились к нему в детстве. Король твердо решил убрать маршала д'Анкра.
Все это быстро усвоил и Ришелье. Продолжая уверять Кончини в своей преданности, лукавый епископ Люсинский завязал контакты с королевским окружением. В апреле 1617 года король окончательно решил отделаться от Кончини. Капитану гвардии барону де Витри, ненавидевшему регентшу и ее фаворита, был отдан приказ арестовать маршала д'Анкра. «Государь, как я должен поступить, если он станет защищаться?»
Король промолчал, но один из придворных заметил: «Король ожидает, что его убьют».
Вечером 23 апреля 1617 года Ришелье получил письмо, в котором сообщалось, что маршал д'Анкр завтра будет убит. Епископ засунул бумагу под подушку и спокойно заснул.
Кончини был убит в упор на мосту Лувра. Его истерзанное тело было брошено на потеху толпы.
Без предупреждения была арестована Леонора Галигаи. Ее свадебный контракт предусматривал раздельность имущества супругов. Чтобы завладеть состоянием фаворитки, ее обвинили в колдовстве (она гадала на внутренностях животных, пытаясь излечиться с помощью магических средств) и участии в заговоре, приведшем к убийству Генриха IV. Галигаи была осуждена как колдунья. На эшафоте Галигаи спросили, каким колдовским путем она подчинила себе королеву. Осужденная ответила: «Превосходством, которым существо, сильное духом, имеет над другими».
ЗАГОВОР ШАЛЕ
(1626)
В 1626 году была предпринята первая из многочисленных попыток устранения кардинала его политическими противниками. Заговор против Ришелье был важнейшей частью более широкого замысла по низложению Людовика XIII и возведению на трон его младшего брата Гастона, герцога Анжуйского.Элегантный, с изысканными манерами, веселый и непосредственный герцог Анжуйский разительно отличался от своего старшего брата и был любимцем двора с детских лет. Мария Медичи также выделяла Гастона.
В 1626 году Гастону исполнилось 18 лет, и он официально был объявлен дофином. У Людовика XIII все еще не было наследника, и Гастон считался им до тех пор, пока в королевской семье не родился мальчик. До предела обострившиеся отношения между Людовиком XIII и Анной Австрийской, особенно после истории с Бэкингемом, когда королеве пришлось давать объяснения своего поведения, делачи такую перспективу в глазах общества маловероятной Гастон же оставался наиболее вероятным преемником Людовика XIII. А раз так, то почему было бы и не ускорить его восшествие на престол, тем более что нынешний король мало соответствовал своему высокому предназначению. Кто-то усиленно распускал слухи о психической неполноценности короля, подверженного частой ипохондрии, о том, что он не в состоянии управляться с делами государства.
Активную роль в заговоре играли герцогиня де Шеврез и воспитатель Гастона маршал д'Орнано. Среди участников заговора были сам Гастон, сводные братья короля Вандомы, его кузены Конде и Суассон, а также Анна Австрийская. Некоторые заговорщики (герцогиня де Шеврез и д'Орнано) считали необходимым после устранения Людовика XIII устроить брак Гастона и Анны Австрийской, другие (Конде) сами претендовали на престол.
Заговорщики установили тайные связи за границей, в частности, с герцогом Савойским и Венецией, а также с Англией и Голландией, проявлявшими недовольство внешней политикой Людовика XIII и его первого министра. Ришелье очень скоро заподозрил неладное и через своих агентов выяснил, что на герцога Анжуйского дурное влияние оказывает его воспитатель. Кардинал приказал немедленно арестовать маршала и начать следствие по его делу. Заговорщики всполошились и решили поспешить с убийством Ришелье. Нужен был только исполнитель. Его нашла все та же герцогиня де Шеврез из числа своих многочисленных поклонников. Им оказался 27-летний Дэриде Талейран-Перигор, маркиз де Шале, человек из окружения Гастона. Заговорщики составили план, в соответствии с которым маркиз де Шале должен был убить кардинала в его летней резиденции Флери, около Фонтенбло, во время визита Гастона к Ришелье. В случае успеха маркизу обещали карьеру и благосклонность герцогини де Шеврез. По некоторым данным все дело погубил сам Шале, отличавшийся излишней болтливостью. Он неосмотрительно посвятил в заговор своего дядю командора де Балансе, который поспешил сообщить обо всем Ришелье.
Но решающее значение в раскрытии заговора сыграла сыскная служба Ришелье и один из лучших разведчиков отца Жозефа — «серого кардинала» — Рошфор. Нарядившись капуцином, Рошфор отправился в Брюссель, где ему удалось войти в доверие к маркизу Лекю, любовнику одной из заговорщиц — герцогини де Шеврез. Вскоре Лекю передал услужливому монаху несколько писем для доставки в Париж. На полдороге Рошфора встретил курьер отца Жозефа, который быстро доставил депеши Ришелье. Депеши оказались зашифрованными, но код был скоро раскрыт, и Ришелье смог познакомиться с письмами заговорщиков.
После прочтения письма были снова переданы Рошфору, который вручил их адресату — адвокату Лапьеру, жившему около улицы Любер. За Лапьером была установлена постоянная слежка. Таким путем было определено, что подлинным адресатом был королевский придворный, маркиз де Шале. Особенно важно было то, что в письмах, доставленных Рошфором, обсуждался вопрос о желательности смерти не только Ришелье, но и самого Людовика XIII. Это позволяло Ришелье разделаться с заговорщиками, как участниками покушения на монарха. Ришелье был склонен сразу арестовать и отправить на эшафот маркиза де Шале, но «серый кардинал» настоял на более изощренном методе действий. Стали непрерывно следить за Шале, чтобы выявить остальных заговорщиков. Рошфор, получивший ответы на привезенные им письма, снова был послан в Брюссель.
Шале был далек от мысли, что опутан сетью агентов кардинала, и спокойно отправил курьера к испанскому королю с предложением заключить тайный договор. Испанский двор выразил полнейшую готовность удовлетворить все просьбы заговорщиков. Однако на обратном пути из Мадрида курьер был арестован людьми кардинала, и Ришелье ко всему прочему получил доказательства государственной измены. Акцию назначили на 11 мая 1626 года. Накануне маркиз де Шале в сопровождении группы единомышленников прибыл во Флери, чтобы уведомить кардинала о скором приезде Гастона, а заодно изучить обстановку, в которой ему предстояло действовать. Шале и его единомышленники были озадачены, когда Ришелье принял их в окружении сильной охраны. Усиленные посты были расставлены по всему дому.
Заговорщиков это тем более удивило, что до тех пор у кардинала не было телохранителей. Обескураженный Шале и его люди покинули Флери. Не медля ни минуты, Ришелье в сопровождении охраны отправился в Фонтенбло с визитом к Гастону, которого застал в постели. Ришелье сразу же дал ему понять, что заговор раскрыт. Затем кардинал изрек сентенцию о необходимости укрепления единства в королевском доме и об опасностях, которые подстерегают государство в случае раздоров среди членов королевской семьи. Он призывал Гастона образумиться и назвать имена заговорщиков. Перепуганный насмерть Гастон выдал всех участников заговора, а спустя несколько дней безропотно подписал составленный Ришелье документ, обязывавший всех членов королевской семьи безусловно повиноваться королю. Получив подробные сведения о заговоре, Ришелье сообщил о нем Людовику XIII и одновременно подал королю прошение об отставке, сославшись на слабое здоровье. Кардинал сознательно пошел на обострение ситуации, понимая, что в столь критический момент Людовик XIII как никогда нуждается в нем. Ришелье нужен был новый мандат с более широкими полномочиями. И он получил его. 9 июня 1626 года королевский, курьер вручил кардиналу письмо, в котором, среди прочего, говорилось: «Я знаю все причины, по которым вы хотите уйти на покой. Я желаю Вам быть здоровым даже больше, чем Вы сами этого хотите… Благодаря Господу все идет хорошо с тех пор, как Вы здесь; я питаю к Вам полное доверие, и у меня никогда не было никого, кто служил бы мне на благо так, как это делаете Вы. Это побуждает меня просить Вас не уходить в отставку, ибо в этом случае дела мои пошли бы плохо… Не обращайте никакого внимания на то, что о Вас говорят. Я разоблачу любую клевету на Вас и заставлю любого из тех, кто желает быть членом моего Совета, считаться с Вами. Будьте уверены, я не изменю своего мнения. Кто бы ни выступил против Вас, Вы можете рассчитывать на меня». Король обещал Ришелье полное содействие и со стороны королевы-матери. Любопытно, что Людовик XIII написал эго письмо собственноручно, что свидетельствовало о его искреннем и полном доверии к Ришелье. Это важно отметить в связи с тем, что в литературе бытует мнение, будто кардинал постоянно тиранил слабовольного короля, в глубине души ненавидевшего своего притеснителя. Вся последующая история взаимоотношений Людовика XIII и Ришелье свидетельствует о том, что они действовали преимущественно в полном согласии, как единомышленники.