Страница:
Равенство всех граждан Бабеф выдвигал на ведущее место среди других принципов коммуны. По его мысли, каждый член общества должен был сдавать продукты своего ремесленного или земледельческого труда в общественные магазины. Специальные люди должны были вести учет работников и всего, что они производят. Они же будут распределять продукты на началах тщательной равномерности, причем вне зависимости отличного вклада работника. Чтобы сломить сопротивление богатых, Бабеф предлагал установить диктатуру бедняков.
Между тем подготовка к свержению Директории шла полным ходом. 30 марта 1796 года был создан повстанческий комитет.
Незадолго до выступления Бабеф напечатал и выпустил в свет отдельной листовкой «Изложение доктрины Бабефа». В эгом документе, который был широко распространен в городе, в простых, доступных выражениях автор выразил сущность своего учения:
1. Природа дала каждому человеку равное право на пользование всеми благами.
2. Цель каждого общества — защищать это равенство, на которое часто посягают сильные и злые люди, и увеличивать при содействии всех сумму общих наслаждений.
3. Природа наложила на каждого человека обязанности трудиться; никто не может безнаказанно избавить себя от труда.
4. Труд и наслаждение должны быть общими.
5. Существует угнетение там, где один надрывается в работе и терпит во всем недостаток, в то время как другой утопает в изобилии, ничего не делая.
6. Никто не может, не совершая преступления, присвоить себе в исключительное пользование блага земли и промышленности.
7. В истинном обществе не должно быть ни богатых, ни бедных.
8. Богатые, не желающие отказаться от излишка в пользу неимущих, — враги народа.
9. Никто не имеет права посредством сосредоточения в своих руках всех материальных средств лишать других необходимого для их счастья просвещения: просвещение должно быть общим.
10. Цель революции — уничтожить неравенство и восстановить общее счастье.
11. Революция еще не закончена, потому что богатые захватывают все блага и пользуются исключительной властью, в то время как бедные работают, как настоящие невольники, изнывают в нищете и ничего не значат в государстве.
12. Конституция 1793 года является истинным законом для французов, потому что народ торжественно утвердил ее.
11 мая 1796 года по доносу предателя полиция застала Бабефа и Буонарроти на нелегальной квартире. Бабеф в это время редактировал «Народную трибуну», а Буонарроти переписывал начисто текст «Воззвания к французам», в котором были такие слова:
«Народ победил, тирания больше не существует, вы свободны…» Арестованных заключили в тюрьму. Несмотря на то, что правительство старалось скрыть местопребывание арестованных, в течение нескольких дней на улицах, примыкавших к тюрьме, толпился народ.
Через некоторое время Бабефа и его соратников перевезли в Тампль. Бабеф написал письмо Исполнительной директории, в котором он попытался убедить директоров в необходимости изменить правительственную политику:
«Граждане, члены Директории, управляйте в народном духе, — писал он. — Вы знаете, в какой мере имею я влияние на… патриотов; я использую это влияние, чтобы убедить их, что раз вы за народ, они должны быть с вами едины». Разумеется, это обращение Бабефа было наивно и окончилось ничем. Как свидетельствовал Буонарроти, на допросах Бабеф не отрицал факта существования заговора.
«Я убежден самым положительным образом, — говорил он на допросе, — что нынешние правители являются угнетателями, и я сделал бы все, что в моей власти, чтобы низвергнуть их».
Его спросили, какие средства он рассчитывал употребить для этого.
«Все средства законны против тиранов», — ответил Бабеф.
В октябре 1796 года начался суд, который продолжался около шести месяцев. Подсудимые, особенно Бабеф, держались очень мужественно. Вандом был заполнен войсками и полицией. Несколько батальонов расположились прямо около тюрьмы и суда.
Суд признал Бабефа и других подсудимых виновными в попытке восстановить конституцию 1793 года. Бабеф и Дарте были приговорены к казни через гильотинирование. Остальные — к ссылке.
Когда объявили приговор, Бабеф и Дарте попытались покончить с собой, ударив себя в грудь ножами, которые сделали из принесенной сыном Бабефа проволоки. Однако самоубийство не удалось — ножи, лишь ранив Бабефа и Дарте, сломались.
Приговоренных перевезли в тюрьму. Бабеф провел целый день в ужасных мучениях: кусок железа застрял у самого сердца. Но Бабеф не терял мужества.
Он еще успел написать своей семье письмо, которое заканчивалось словами: «Прощайте же еще раз, мои горячо любимые, мои дорогие друзья. Прощайте навсегда. Я погружаюсь в сон честного человека».
На другой день полумертвых Бабефа и Дарте принесли на эшафот и положили под гильотину.
Так закончилась первая, но отнюдь не последняя попытка установить общество счастья и всеобщего благоденствия в отдельно взятой стране. Отдавая должное силе духа и мужеству Бабефа, скажем лишь, что программа его была не совсем полной: так, он не предусмотрел создания спецлагерей для концентрации населения, недовольного его реформами. Впрочем, это чисто практическая мера, которую ему вскоре подсказала бы сама жизнь. Если бы заговору его, не дай Бог, было бы суждено осуществиться.
ГЕРЦОГ ЭНГИЕНСКИЙ
Людовик Антуан де Бурбон, герцог Энгиенский, был ничем не примечательным молодым человеком, правда, из очень хорошей семьи. Он был последним и единственным отпрыском дома Конде, а значит, реальным претендентом на королевский престол. Он родился 2 августа 1772 года в замке Шатильи. Как и каждый принц, он получил хорошее образование и воспитание. Во всяком случае, хорошо владел шпагой и гарцевал на коне. Любил приударить за дамами. Не случись Великой французской революции, он, скорее всего, так бы и канул в Лету.
Через несколько дней после взятия Бастилии в 1789 году 18 лет от роду юный герцог бежал из Франции вместе с родными. Вскоре, под командованием принца Конде, на берегах Рейна возникла армия эмигрантов, жаждавших выступить с оружием в руках против мятежной Франции. Герцог получил важную должность в этой армии, в которой его дед и отец при отсутствии брата Людовика XVI были главнокомандующими. Герцог, последовавший за своими родственниками сначала в Бельгию, потом в Турин и наконец в Вормс, принимал участие в кампаниях Конде против Франции. После Амьенского мира армия эта, финансировавшаяся Англией, была распущена. Молодой принц обратился к престарелому кардиналу Рогану с просьбой позволить ему поселиться в Эттенгейме, в бывших владениях страсбургских архиепископов. Пользуясь кратковременным миром в Европе, герцог Энгиенский отправился в Австрию осматривать старинные замки. В Дюрнштейне ему показали темницу, в которой был заключен Ричард Львиное Сердце. Указывая на железное кольцо, которым был прикован царственный узник, он сказал «Что касается меня, я желал бы лучше смерти, нежели темницы».
Когда принц Конде приехал в Англию, герцог Энгиенский поспешил вернуться в Эттингейм. Там он преспокойно жил, пользуясь пенсией, которую ему выдавало английское правительство, как и большей части французских эмигрантов. В феврале 1804 года Париж всколыхнуло леденящее кровь известие — раскрыт заговор Жоржа Кадудаля Наполеон, до тех пор обращавший мало внимания на грозившие ему заговоры, принял близко к сердцу последнее обстоятельство. Заговор Кадудаля оказался не плодом самодеятельности нескольких мятежников, а крупномасштабной акцией старого французского дворянства. В этом деле была замешана Англия — в Лондоне было обнародовано объявление, начинающееся словами: «Так как низложение Бонапарте и восстановление Людовика XVIII должны последовать в скором времени, то большая часть эмигрантов возвращается на свою землю». Поговаривали также, что к заговорщикам время от времени приезжал человек, в присутствии которого они вставали и уже не садились — почести, явно воздаваемые особе королевской крови. Все подозрения обратились на герцога Энгиенскою. Решено было арестовать его. Шпион, отправленный в Эттингейм, вскоре представил обстоятельное донесение. «Герцог Энгиенский ведет жизнь таинственную. Он принимает многих эмигрантов, часто отлучается, иногда на неделю, иногда на 10 и даже на 12 дней, но никто не знает куда, быть может, он ездит в Париж» (На самом деле герцог ездил к своей любовнице герцогине Роган.).
Наполеон в гневе заявил: «Я сумею наказать их заговоры: один из виновных ответит мне головой».
Между тем арест герцога Энгиенского, жившего в другом государстве, был серьезной мерой, и ее нельзя было предпринять без совещания с государственными сановниками. 10 марта Наполеон созвал в Тюильрийском дворце совет. Тайлеран, изложив подробно собранные о заговорщиках сведения, предложил увезти герцога силой и тем закончить дело. Совет согласился. Наполеон отдал соответствующие указания — 300 драгунов должны были окружить город, захватить герцога Энгиенского и всех остальных заговорщиков.
В ночь с 14 на 15 марта 1804 года городок Эттингейм неожиданно был окружен двумя эскадронами кавалерии. Драгуны двинулись к дому, занимаемому принцем. Герцог, опасаясь за жизнь гостивших у него в то время друзей, сдался без всякого сопротивления. К пяти часам вечера арестанты — 10 человек — прибыли в Страсбург и были заключены в крепость. Ночью 18 марта герцога, отделив от прочих задержанных, перевезли в Венсен, на «военно-полевой суд». 20 марта, когда герцог уже был в Венсене, трое консулов Наполеона утвердили следующий акт:
«Статья I. Бывший герцог Энгиенский, обвиняемый в поднятии оружия против Республики, в получении денежного содержания от Англии, в участии в замыслах против безопасности государства, предается военному суду, который соберется в Венсенском замке из 7 членов по назначению генерал-губернатора Парижа Мюрата. Статья П. Исполнение настоящего определения возлагается на Главного Судью, Военного Министра, парижского генерал-губернатора.
Подписал: Первый консул Бонапарте».
В те времена Венсенский замок, еще не обращенный в тюрьму, был в совершенном запустении. Герцога привезли поздно вечером, усталого и промокшего, а через несколько часов — ровно в полночь — его вызвали на допрос. Подробно изложив свою биографию, герцог попросил лишь одного — свидания с первым консулом, с Наполеоном. Но последнее желание последнего из рода Конде так и не было исполнено.
Через час прибыли члены суда и приступили к рассмотрению обстоятельств дела.
Один из судей попросил у председателя зачитать обвинительные пункты.
«Обвинительных пунктов нет.»
Другой судья потребовал оправдания обвиняемого.
«И оправданий нет», — отвечал секретарь.
«В таком случае, — возразил председатель, — соберите свидетелей, я выслушаю их поодиночке».
«Свидетелей нет и защитника тоже нет».
За неимением необходимых бумаг, свидетелей и защитников, судьи должны были почерпнуть сведения в откровенных ответах принца. Через четверть часа герцог Энгиенский предстал перед своими судьями, один, без защитника. На башне пробило два часа пополуночи. Председатель, обращаясь к обвиняемому, преложил ему следующий вопрос:
«Вы воевали против Республики?»
«Я воевал за короля и престол».
«Вы умышляли на жизнь Первого консула?»
«Как смеют задавать подобный вопрос герцогу Энгиенскому, внуку великого Конде?»
Раздраженный принц бросил на пол свою фуражку и стал топтать ее ногами. Когда речь коснулась заговора Кадудаля, герцог вступил в жаркие прения с председателем:
«Я вовсе не хотел быть равнодушным зрителем событий, — сказал он. — Да, я действительно против революции, которая вместо трона сооружала эшафоты, и я просил у английского правительства дозволения вступить в армию Великобритании. Но правительство ответило, что не может согласиться на мою просьбу, что я должен оставаться на Рейне и дожидаться указаний. Больше мне нечего добавить». Это признание совпадало со сведениями о заговоре и потому погубило принца.
Председатель сказал ему с чувством:
«Подумайте, что вы сказали! Неужели вам неизвестно, что в военных судах нет апелляции?»
Принц наклонил голову:
«Я знаю это, генерал. Желаю только, как я уже объявил, иметь свидание с Первым консулом».
Председатель объявил, что прения закончились, герцога увели. 20 марта в 9 часов вечера комиссия единогласно признала Людовика Антуана Генриха де Бурбона, герцога Энгиенского, виновным по всем пунктам обвинения, и на основании военных законов в качестве наказания была выбрана смертная казнь… Принц никак не мог поверить, что дело принимает столь серьезный оборот. После суда он попросил письменные принадлежности и написал письмо Наполеону (тогда еще Первому консулу).
Бонапарт получил письмо и дал распоряжение Реалю разобраться в этом деле Реаль должен был отправиться в Венсен и провести собственное дознание. Но утром 21 марта Реаль… проспал намеченный час отъезда (скорее всего намеренно) и выехал значительно позже. Когда он прибыл наконец в Венсен, дело уже было сделано.
По закону комендант Венсена обязан был присутствовать при исполнении приговора.
В 5 часов утра он вошел в комнату осужденного, разбудил его и попросил одеться. «Ваша светлость, извольте следовать за мною и призовите на помощь все ваше мужество», — сказал комендант.
Когда они сошли с лестницы, отворилась небольшая дверь, и герцог очутился во рву. Сквозь сырой туман он увидел перед собой взвод гвардейских пехотных жандармов, заряжавших ружья.
«Благодаренье Богу, я умру смертью воина!» — воскликнул герцог. Дрожащим голосом капитан прочитал приговор военного суда. Герцог слушал внимательно.
«Да простит Бог моим судьям, как я им прощаю, — сказал герцог. — Ну, господа, к делу!»
Принцу не дали исповедоваться перед смертью — не нашли священника. Адъютант взял герцога за руку, подвел на несколько шагов к взводу и сказал вполголоса:
«Вы должны встать на колени… — Он вынул из кармана платок и подал герцогу. — Завяжите глаза».
Герцог отказался.
Адъютант отошел в сторону и из-за тумана, не имея возможности скомандовать шпагой, закричал солдатам:
«Готовься!»
«Цель в сердце!» — воскликнул герцог.
«К прикладу! Пли!» — скомандовал адъютант.
Казнь герцога Энгиенского потрясла всю Европу. Если ранее просвещенные люди сочувствовали французской революции, им хотелось видеть в лице Наполеона освободителя угнетенных наций, то теперь они поняли — в лице доморощенного императора человечество обрело еще одного тирана. Как с каннибалом, пренебрегающим какими бы то ни было общечеловеческими, дипломатическими и политическими нормами, с ним отказывались вести диалог государи России, Англии, Австрии. Объединение этих трех государств в единую коалицию в итоге и привело Наполеона Бонапарта к закономерному краху. Чрезмерно высокая цена за расстрел молодого человека, правда, из очень хорошей семьи.
Спустя 12 лет, день в день после смерти герцога Энгиенского, его родные и друзья собрались, чтобы перезахоронить его прах. Они разрыли ров и нашли изуродованный череп, кость ноги, золотую цепочку на позвонках шеи и печать с гербом Конде.
На другой день в часовне, где заседала судившая герцога комиссия, был выставлен гроб. На нем была серебряная дощечка со следующей надписью: «Здесь покоится прах Светлейшего принца Людовика Антуана Генриха де Бурбона Конде, герцога Энгиенского, принца крови, пэра Франции, скончавшегося в Венсене 21 марта 1804 года в возрасте 31 года 9 месяцев 19 дней».
МАРШАЛ НЕЙ
В Париже, на площади Обсерватории, возвышается бронзовый бюст маршала Нея работы скульптора Риода. Именно здесь 7 декабря 1815 года знаменитый маршал, прозванный во Франции «храбрейшим из храбрых», отдал свою последнюю команду. Взвод гренадеров мгновенно исполнил ее. Раздался залп, и маршал Ней упал мертвым. Приговор Парижской судебной палаты был исполнен с соблюдением почетной процедуры: осужденный сам командовал солдатами.
Биография этого маршала весьма характерна для французского военачальника наполеоновской эпохи. Ней родился в 1769 году в Саррици, в семье бочара. С 13 лет он в качестве клерка начал работать у нотариуса. В 19 лет он поступил в гусарский полк, в 1792 году Ней был уже лейтенант. Он сделал быструю военную карьеру во время войн, которые вела революция, а потом наполеоновская Франция. «Храбрейший из храбрых» — так называл Нея император.
Фортуна к нему благоволила, в 1808 году он получил от Наполеона I титул герцога Эльхингенского, а после кампании 1812 года — титул князя Московского. Во время изгнания наполеоновской армии из России Нею удалось спасти остатки французских войск, которым грозило уничтожение или плен. Убедившись, что войну дальше продолжать бессмысленно, маршал Ней оказался в числе тех, кто склонил Наполеона к подписанию акта отречения от короны в пользу сына. Но последнему не суждено было овладеть ею. В Париж торжественно вступил Людовик XVIII, который с помощью стран-победительниц был возведен на французский трон.
Маршал Ней признал нового короля, при котором он стал пэром Франции и командиром кавалерийского корпуса. Однако в марте 1815 года начались знаменитые «100 дней», когда Наполеон, покинув остров Эльба, высадился с небольшим отрядом на французский берег и двинулся к Парижу.
В первые дни после высадки парижская пресса лишь высмеивала корсиканского узурпатора; даже его быстрое продвижение через города, декларировавшие за сутки и даже за несколько часов до этого свою «верность» Бурбонам, выдавалось как свидетельство неминуемого близкого краха безумной авантюры. Людовик XVIII объявил собравшимся по его просьбе иностранным дипломатам: «Сообщите своим дворам, что нелепое предприятие этого человека столь же мало способно нарушить спокойствие Европы, как и мое собственное спокойствие». Однако изоляция Бурбонов изо дня в день становилась все реальней. На ограде, окружавшей Вандомскую колонну, был вывешен плакат: «Наполеон приказал сообщить королю: не присылайте мне больше солдат, у меня их уже достаточно». 16 марта в публичной речи Людовик XVIII уже сменил тон, но все же заверил собравшихся: «Как могу я в возрасте шестидесяти лет лучше кончить жизнь, чем умереть, защищая ее? Я ничуть не боюсь за себя, но я боюсь за Францию» Однако инстинкт самосохранения (или благоразумие) возобладал — через три дня король поспешно сел в карету и, загнав лошадей, добрался до Бельгии.
В то же время в Париже был опубликован издевательский «катехизис для роялистов», который начинался с характерного диалога:
«Вы француз?»
«Нет, я роялист».
Ней получил от Бурбонов приказ остановить это продвижение и поклялся, что привезет узурпатора в железной клетке, но 18 марта, встретив Наполеона в Оксере, он тоже перешел на его сторону. «Я должен был уступить силе обстоятельств», — говорил позже маршал. Наверное, свою роль сыграли все же солдаты, толпами переходившие на сторону любимого императора. А может быть, магический, завораживающий взгляд Наполеона?
Второе правление Наполеона — знаменитые Сто дней — закончились поражением в битве при Ватерлоо и вторичным отречением от престола. В этом сражении Ней проявил свою обычную неустрашимость, под ним было убито пять лошадей, когда он тщетно пытался повернуть ход событий в пользу наполеоновской армии. Маршал был взят в плен.
Возвратившиеся в Париж Бурбоны и окружавшие трон роялисты мечтали о мести, которая устрашила бы страну и укрепила непрочный трон Людовика XVIII. Правда, Конвенция от 3 июля 1815 года о капитуляции наполеоновских войск содержала статью XII, гарантировавшую амнистию всем сражавшимся в армии императора. Но из этой амнистии задним числом Бурбоны решили сделать изъятия. Вторая реставрация сопровождалась военными судами и смертными приговорами в отношении лиц, особо помогавших «узурпатору». Это было выполнением королевского ордонанса от 24 июля и вместе с тем происходило в условиях внесудебного белого террора. Наиболее известной жертвой роялистов стал Ней. Осуждение Нея должно было послужить уроком для других. Конечно, более дальновидные из руководителей роялистской партии понимали, насколько безнадежно компрометируется режим Бурбонов в глазах Франции, запятнав себя кровью Нея. Но таких людей среди роялистов было меньшинство, и не они определяли политику правительства в то время.
3 августа Ней был арестован. Допрашивавший его префект полиции Деказ тщетно пытался добиться от маршала признания в предварительном сговоре с Наполеоном, навстречу которому Ней был отправлен с войсками в марте 1815 года.
Правительство Бурбонов столкнулось с препятствиями уже при организации военно-полевого суда, которому предполагалось поручить вынесение приговора Нею. Маршалы Массена и Ожеро сказались больными. Старейший из маршалов — Монсе отверг предложение занять пост председателя суда (к опубликованному в газетах якобы от имени маршала письму, в котором отмечалось, что в то время, как Ней сражался за Францию, его обвинители находились в стане врагов страны, Монсе не имел отношения). Правительство лишило Монсе маршальского звания и изгнало его из палаты пэров. Пост председателя занял маршал Журдан. Ней решительно возражал против передачи его дела в ведение военно-полевого суда и требовал, чтобы его судила палата пэров, членом которой он состоял. Маршал добился успеха. Военный трибунал голосами пятерых судей против двух признал себя некомпетентным в рассмотрении дела Нея. Но это была мнимая победа. У обвиняемого, как выяснилось, было куда больше шансов быть оправданным военным трибуналом, чем палатой пэров, куда по указу короля было направлено дело Нея и где заправляли ультрароялисты, требовавшие крови «изменника». Глава правительства герцог Ришелье, передавая палате пэров королевский указ, заявил, что Нея следует судить не только от имени короля, от имени Франции, но и «от имени Европы». Это было ясное указание на позицию оккупировавших держав. Пруссия требовала расправы над Неем (как признавался фельдмаршал Блюхер), рассчитывая, что это посеет вражду между армией и режимом Реставрации и тем самым ослабит Францию, о расчленении которой мечтали в Берлине. Австрийский канцлер Меттерних, разделявший эти планы, вместе с тем настаивал на суровых мерах в интересах европейской контрреволюции. Английский торийский кабинет и русский царь Александр I считали нужным проявить суровость из прямо противоположных соображений, стремясь укрепить трон Людовика XVIII и сохранить сильную консервативную Францию как важный фактор европейского равновесия сил. Стоит отметить, что позицию Александра I разделяли многие русские офицеры, находившиеся в Париже. Во время приема, который гвардейцы Людовика XVIII устроили в честь русских гостей, один из ультрароялистов стал поносить предателя Нея. Ему неожиданно ответил один из русских. «Я не знаю, сударь, где вы были в 1812 году, — заявил он, — но уверен, что вы не сражались в России. Иначе вы не говорили бы в таком тоне о самом замечательном воине французской армии в этой кампании. О человеке, героическое мужество которого спасало столь многих, которому четыре тысячи французских солдат обязаны своей жизнью. Он завоевал восхищение своих врагов».
Между тем подготовка к свержению Директории шла полным ходом. 30 марта 1796 года был создан повстанческий комитет.
Незадолго до выступления Бабеф напечатал и выпустил в свет отдельной листовкой «Изложение доктрины Бабефа». В эгом документе, который был широко распространен в городе, в простых, доступных выражениях автор выразил сущность своего учения:
1. Природа дала каждому человеку равное право на пользование всеми благами.
2. Цель каждого общества — защищать это равенство, на которое часто посягают сильные и злые люди, и увеличивать при содействии всех сумму общих наслаждений.
3. Природа наложила на каждого человека обязанности трудиться; никто не может безнаказанно избавить себя от труда.
4. Труд и наслаждение должны быть общими.
5. Существует угнетение там, где один надрывается в работе и терпит во всем недостаток, в то время как другой утопает в изобилии, ничего не делая.
6. Никто не может, не совершая преступления, присвоить себе в исключительное пользование блага земли и промышленности.
7. В истинном обществе не должно быть ни богатых, ни бедных.
8. Богатые, не желающие отказаться от излишка в пользу неимущих, — враги народа.
9. Никто не имеет права посредством сосредоточения в своих руках всех материальных средств лишать других необходимого для их счастья просвещения: просвещение должно быть общим.
10. Цель революции — уничтожить неравенство и восстановить общее счастье.
11. Революция еще не закончена, потому что богатые захватывают все блага и пользуются исключительной властью, в то время как бедные работают, как настоящие невольники, изнывают в нищете и ничего не значат в государстве.
12. Конституция 1793 года является истинным законом для французов, потому что народ торжественно утвердил ее.
11 мая 1796 года по доносу предателя полиция застала Бабефа и Буонарроти на нелегальной квартире. Бабеф в это время редактировал «Народную трибуну», а Буонарроти переписывал начисто текст «Воззвания к французам», в котором были такие слова:
«Народ победил, тирания больше не существует, вы свободны…» Арестованных заключили в тюрьму. Несмотря на то, что правительство старалось скрыть местопребывание арестованных, в течение нескольких дней на улицах, примыкавших к тюрьме, толпился народ.
Через некоторое время Бабефа и его соратников перевезли в Тампль. Бабеф написал письмо Исполнительной директории, в котором он попытался убедить директоров в необходимости изменить правительственную политику:
«Граждане, члены Директории, управляйте в народном духе, — писал он. — Вы знаете, в какой мере имею я влияние на… патриотов; я использую это влияние, чтобы убедить их, что раз вы за народ, они должны быть с вами едины». Разумеется, это обращение Бабефа было наивно и окончилось ничем. Как свидетельствовал Буонарроти, на допросах Бабеф не отрицал факта существования заговора.
«Я убежден самым положительным образом, — говорил он на допросе, — что нынешние правители являются угнетателями, и я сделал бы все, что в моей власти, чтобы низвергнуть их».
Его спросили, какие средства он рассчитывал употребить для этого.
«Все средства законны против тиранов», — ответил Бабеф.
В октябре 1796 года начался суд, который продолжался около шести месяцев. Подсудимые, особенно Бабеф, держались очень мужественно. Вандом был заполнен войсками и полицией. Несколько батальонов расположились прямо около тюрьмы и суда.
Суд признал Бабефа и других подсудимых виновными в попытке восстановить конституцию 1793 года. Бабеф и Дарте были приговорены к казни через гильотинирование. Остальные — к ссылке.
Когда объявили приговор, Бабеф и Дарте попытались покончить с собой, ударив себя в грудь ножами, которые сделали из принесенной сыном Бабефа проволоки. Однако самоубийство не удалось — ножи, лишь ранив Бабефа и Дарте, сломались.
Приговоренных перевезли в тюрьму. Бабеф провел целый день в ужасных мучениях: кусок железа застрял у самого сердца. Но Бабеф не терял мужества.
Он еще успел написать своей семье письмо, которое заканчивалось словами: «Прощайте же еще раз, мои горячо любимые, мои дорогие друзья. Прощайте навсегда. Я погружаюсь в сон честного человека».
На другой день полумертвых Бабефа и Дарте принесли на эшафот и положили под гильотину.
Так закончилась первая, но отнюдь не последняя попытка установить общество счастья и всеобщего благоденствия в отдельно взятой стране. Отдавая должное силе духа и мужеству Бабефа, скажем лишь, что программа его была не совсем полной: так, он не предусмотрел создания спецлагерей для концентрации населения, недовольного его реформами. Впрочем, это чисто практическая мера, которую ему вскоре подсказала бы сама жизнь. Если бы заговору его, не дай Бог, было бы суждено осуществиться.
ГЕРЦОГ ЭНГИЕНСКИЙ
«Это был один из тех моментов жизни императора, когда его душа находилась, должно быть, во власти сильнейших эмоций»
Паскье
Людовик Антуан де Бурбон, герцог Энгиенский, был ничем не примечательным молодым человеком, правда, из очень хорошей семьи. Он был последним и единственным отпрыском дома Конде, а значит, реальным претендентом на королевский престол. Он родился 2 августа 1772 года в замке Шатильи. Как и каждый принц, он получил хорошее образование и воспитание. Во всяком случае, хорошо владел шпагой и гарцевал на коне. Любил приударить за дамами. Не случись Великой французской революции, он, скорее всего, так бы и канул в Лету.
Через несколько дней после взятия Бастилии в 1789 году 18 лет от роду юный герцог бежал из Франции вместе с родными. Вскоре, под командованием принца Конде, на берегах Рейна возникла армия эмигрантов, жаждавших выступить с оружием в руках против мятежной Франции. Герцог получил важную должность в этой армии, в которой его дед и отец при отсутствии брата Людовика XVI были главнокомандующими. Герцог, последовавший за своими родственниками сначала в Бельгию, потом в Турин и наконец в Вормс, принимал участие в кампаниях Конде против Франции. После Амьенского мира армия эта, финансировавшаяся Англией, была распущена. Молодой принц обратился к престарелому кардиналу Рогану с просьбой позволить ему поселиться в Эттенгейме, в бывших владениях страсбургских архиепископов. Пользуясь кратковременным миром в Европе, герцог Энгиенский отправился в Австрию осматривать старинные замки. В Дюрнштейне ему показали темницу, в которой был заключен Ричард Львиное Сердце. Указывая на железное кольцо, которым был прикован царственный узник, он сказал «Что касается меня, я желал бы лучше смерти, нежели темницы».
Когда принц Конде приехал в Англию, герцог Энгиенский поспешил вернуться в Эттингейм. Там он преспокойно жил, пользуясь пенсией, которую ему выдавало английское правительство, как и большей части французских эмигрантов. В феврале 1804 года Париж всколыхнуло леденящее кровь известие — раскрыт заговор Жоржа Кадудаля Наполеон, до тех пор обращавший мало внимания на грозившие ему заговоры, принял близко к сердцу последнее обстоятельство. Заговор Кадудаля оказался не плодом самодеятельности нескольких мятежников, а крупномасштабной акцией старого французского дворянства. В этом деле была замешана Англия — в Лондоне было обнародовано объявление, начинающееся словами: «Так как низложение Бонапарте и восстановление Людовика XVIII должны последовать в скором времени, то большая часть эмигрантов возвращается на свою землю». Поговаривали также, что к заговорщикам время от времени приезжал человек, в присутствии которого они вставали и уже не садились — почести, явно воздаваемые особе королевской крови. Все подозрения обратились на герцога Энгиенскою. Решено было арестовать его. Шпион, отправленный в Эттингейм, вскоре представил обстоятельное донесение. «Герцог Энгиенский ведет жизнь таинственную. Он принимает многих эмигрантов, часто отлучается, иногда на неделю, иногда на 10 и даже на 12 дней, но никто не знает куда, быть может, он ездит в Париж» (На самом деле герцог ездил к своей любовнице герцогине Роган.).
Наполеон в гневе заявил: «Я сумею наказать их заговоры: один из виновных ответит мне головой».
Между тем арест герцога Энгиенского, жившего в другом государстве, был серьезной мерой, и ее нельзя было предпринять без совещания с государственными сановниками. 10 марта Наполеон созвал в Тюильрийском дворце совет. Тайлеран, изложив подробно собранные о заговорщиках сведения, предложил увезти герцога силой и тем закончить дело. Совет согласился. Наполеон отдал соответствующие указания — 300 драгунов должны были окружить город, захватить герцога Энгиенского и всех остальных заговорщиков.
В ночь с 14 на 15 марта 1804 года городок Эттингейм неожиданно был окружен двумя эскадронами кавалерии. Драгуны двинулись к дому, занимаемому принцем. Герцог, опасаясь за жизнь гостивших у него в то время друзей, сдался без всякого сопротивления. К пяти часам вечера арестанты — 10 человек — прибыли в Страсбург и были заключены в крепость. Ночью 18 марта герцога, отделив от прочих задержанных, перевезли в Венсен, на «военно-полевой суд». 20 марта, когда герцог уже был в Венсене, трое консулов Наполеона утвердили следующий акт:
«Статья I. Бывший герцог Энгиенский, обвиняемый в поднятии оружия против Республики, в получении денежного содержания от Англии, в участии в замыслах против безопасности государства, предается военному суду, который соберется в Венсенском замке из 7 членов по назначению генерал-губернатора Парижа Мюрата. Статья П. Исполнение настоящего определения возлагается на Главного Судью, Военного Министра, парижского генерал-губернатора.
Подписал: Первый консул Бонапарте».
В те времена Венсенский замок, еще не обращенный в тюрьму, был в совершенном запустении. Герцога привезли поздно вечером, усталого и промокшего, а через несколько часов — ровно в полночь — его вызвали на допрос. Подробно изложив свою биографию, герцог попросил лишь одного — свидания с первым консулом, с Наполеоном. Но последнее желание последнего из рода Конде так и не было исполнено.
Через час прибыли члены суда и приступили к рассмотрению обстоятельств дела.
Один из судей попросил у председателя зачитать обвинительные пункты.
«Обвинительных пунктов нет.»
Другой судья потребовал оправдания обвиняемого.
«И оправданий нет», — отвечал секретарь.
«В таком случае, — возразил председатель, — соберите свидетелей, я выслушаю их поодиночке».
«Свидетелей нет и защитника тоже нет».
За неимением необходимых бумаг, свидетелей и защитников, судьи должны были почерпнуть сведения в откровенных ответах принца. Через четверть часа герцог Энгиенский предстал перед своими судьями, один, без защитника. На башне пробило два часа пополуночи. Председатель, обращаясь к обвиняемому, преложил ему следующий вопрос:
«Вы воевали против Республики?»
«Я воевал за короля и престол».
«Вы умышляли на жизнь Первого консула?»
«Как смеют задавать подобный вопрос герцогу Энгиенскому, внуку великого Конде?»
Раздраженный принц бросил на пол свою фуражку и стал топтать ее ногами. Когда речь коснулась заговора Кадудаля, герцог вступил в жаркие прения с председателем:
«Я вовсе не хотел быть равнодушным зрителем событий, — сказал он. — Да, я действительно против революции, которая вместо трона сооружала эшафоты, и я просил у английского правительства дозволения вступить в армию Великобритании. Но правительство ответило, что не может согласиться на мою просьбу, что я должен оставаться на Рейне и дожидаться указаний. Больше мне нечего добавить». Это признание совпадало со сведениями о заговоре и потому погубило принца.
Председатель сказал ему с чувством:
«Подумайте, что вы сказали! Неужели вам неизвестно, что в военных судах нет апелляции?»
Принц наклонил голову:
«Я знаю это, генерал. Желаю только, как я уже объявил, иметь свидание с Первым консулом».
Председатель объявил, что прения закончились, герцога увели. 20 марта в 9 часов вечера комиссия единогласно признала Людовика Антуана Генриха де Бурбона, герцога Энгиенского, виновным по всем пунктам обвинения, и на основании военных законов в качестве наказания была выбрана смертная казнь… Принц никак не мог поверить, что дело принимает столь серьезный оборот. После суда он попросил письменные принадлежности и написал письмо Наполеону (тогда еще Первому консулу).
Бонапарт получил письмо и дал распоряжение Реалю разобраться в этом деле Реаль должен был отправиться в Венсен и провести собственное дознание. Но утром 21 марта Реаль… проспал намеченный час отъезда (скорее всего намеренно) и выехал значительно позже. Когда он прибыл наконец в Венсен, дело уже было сделано.
По закону комендант Венсена обязан был присутствовать при исполнении приговора.
В 5 часов утра он вошел в комнату осужденного, разбудил его и попросил одеться. «Ваша светлость, извольте следовать за мною и призовите на помощь все ваше мужество», — сказал комендант.
Когда они сошли с лестницы, отворилась небольшая дверь, и герцог очутился во рву. Сквозь сырой туман он увидел перед собой взвод гвардейских пехотных жандармов, заряжавших ружья.
«Благодаренье Богу, я умру смертью воина!» — воскликнул герцог. Дрожащим голосом капитан прочитал приговор военного суда. Герцог слушал внимательно.
«Да простит Бог моим судьям, как я им прощаю, — сказал герцог. — Ну, господа, к делу!»
Принцу не дали исповедоваться перед смертью — не нашли священника. Адъютант взял герцога за руку, подвел на несколько шагов к взводу и сказал вполголоса:
«Вы должны встать на колени… — Он вынул из кармана платок и подал герцогу. — Завяжите глаза».
Герцог отказался.
Адъютант отошел в сторону и из-за тумана, не имея возможности скомандовать шпагой, закричал солдатам:
«Готовься!»
«Цель в сердце!» — воскликнул герцог.
«К прикладу! Пли!» — скомандовал адъютант.
Казнь герцога Энгиенского потрясла всю Европу. Если ранее просвещенные люди сочувствовали французской революции, им хотелось видеть в лице Наполеона освободителя угнетенных наций, то теперь они поняли — в лице доморощенного императора человечество обрело еще одного тирана. Как с каннибалом, пренебрегающим какими бы то ни было общечеловеческими, дипломатическими и политическими нормами, с ним отказывались вести диалог государи России, Англии, Австрии. Объединение этих трех государств в единую коалицию в итоге и привело Наполеона Бонапарта к закономерному краху. Чрезмерно высокая цена за расстрел молодого человека, правда, из очень хорошей семьи.
Спустя 12 лет, день в день после смерти герцога Энгиенского, его родные и друзья собрались, чтобы перезахоронить его прах. Они разрыли ров и нашли изуродованный череп, кость ноги, золотую цепочку на позвонках шеи и печать с гербом Конде.
На другой день в часовне, где заседала судившая герцога комиссия, был выставлен гроб. На нем была серебряная дощечка со следующей надписью: «Здесь покоится прах Светлейшего принца Людовика Антуана Генриха де Бурбона Конде, герцога Энгиенского, принца крови, пэра Франции, скончавшегося в Венсене 21 марта 1804 года в возрасте 31 года 9 месяцев 19 дней».
МАРШАЛ НЕЙ
Я освобождаю вас от обязанности уподоблять меня Богу.
Наполеон Бонапарт
В Париже, на площади Обсерватории, возвышается бронзовый бюст маршала Нея работы скульптора Риода. Именно здесь 7 декабря 1815 года знаменитый маршал, прозванный во Франции «храбрейшим из храбрых», отдал свою последнюю команду. Взвод гренадеров мгновенно исполнил ее. Раздался залп, и маршал Ней упал мертвым. Приговор Парижской судебной палаты был исполнен с соблюдением почетной процедуры: осужденный сам командовал солдатами.
Биография этого маршала весьма характерна для французского военачальника наполеоновской эпохи. Ней родился в 1769 году в Саррици, в семье бочара. С 13 лет он в качестве клерка начал работать у нотариуса. В 19 лет он поступил в гусарский полк, в 1792 году Ней был уже лейтенант. Он сделал быструю военную карьеру во время войн, которые вела революция, а потом наполеоновская Франция. «Храбрейший из храбрых» — так называл Нея император.
Фортуна к нему благоволила, в 1808 году он получил от Наполеона I титул герцога Эльхингенского, а после кампании 1812 года — титул князя Московского. Во время изгнания наполеоновской армии из России Нею удалось спасти остатки французских войск, которым грозило уничтожение или плен. Убедившись, что войну дальше продолжать бессмысленно, маршал Ней оказался в числе тех, кто склонил Наполеона к подписанию акта отречения от короны в пользу сына. Но последнему не суждено было овладеть ею. В Париж торжественно вступил Людовик XVIII, который с помощью стран-победительниц был возведен на французский трон.
Маршал Ней признал нового короля, при котором он стал пэром Франции и командиром кавалерийского корпуса. Однако в марте 1815 года начались знаменитые «100 дней», когда Наполеон, покинув остров Эльба, высадился с небольшим отрядом на французский берег и двинулся к Парижу.
В первые дни после высадки парижская пресса лишь высмеивала корсиканского узурпатора; даже его быстрое продвижение через города, декларировавшие за сутки и даже за несколько часов до этого свою «верность» Бурбонам, выдавалось как свидетельство неминуемого близкого краха безумной авантюры. Людовик XVIII объявил собравшимся по его просьбе иностранным дипломатам: «Сообщите своим дворам, что нелепое предприятие этого человека столь же мало способно нарушить спокойствие Европы, как и мое собственное спокойствие». Однако изоляция Бурбонов изо дня в день становилась все реальней. На ограде, окружавшей Вандомскую колонну, был вывешен плакат: «Наполеон приказал сообщить королю: не присылайте мне больше солдат, у меня их уже достаточно». 16 марта в публичной речи Людовик XVIII уже сменил тон, но все же заверил собравшихся: «Как могу я в возрасте шестидесяти лет лучше кончить жизнь, чем умереть, защищая ее? Я ничуть не боюсь за себя, но я боюсь за Францию» Однако инстинкт самосохранения (или благоразумие) возобладал — через три дня король поспешно сел в карету и, загнав лошадей, добрался до Бельгии.
В то же время в Париже был опубликован издевательский «катехизис для роялистов», который начинался с характерного диалога:
«Вы француз?»
«Нет, я роялист».
Ней получил от Бурбонов приказ остановить это продвижение и поклялся, что привезет узурпатора в железной клетке, но 18 марта, встретив Наполеона в Оксере, он тоже перешел на его сторону. «Я должен был уступить силе обстоятельств», — говорил позже маршал. Наверное, свою роль сыграли все же солдаты, толпами переходившие на сторону любимого императора. А может быть, магический, завораживающий взгляд Наполеона?
Второе правление Наполеона — знаменитые Сто дней — закончились поражением в битве при Ватерлоо и вторичным отречением от престола. В этом сражении Ней проявил свою обычную неустрашимость, под ним было убито пять лошадей, когда он тщетно пытался повернуть ход событий в пользу наполеоновской армии. Маршал был взят в плен.
Возвратившиеся в Париж Бурбоны и окружавшие трон роялисты мечтали о мести, которая устрашила бы страну и укрепила непрочный трон Людовика XVIII. Правда, Конвенция от 3 июля 1815 года о капитуляции наполеоновских войск содержала статью XII, гарантировавшую амнистию всем сражавшимся в армии императора. Но из этой амнистии задним числом Бурбоны решили сделать изъятия. Вторая реставрация сопровождалась военными судами и смертными приговорами в отношении лиц, особо помогавших «узурпатору». Это было выполнением королевского ордонанса от 24 июля и вместе с тем происходило в условиях внесудебного белого террора. Наиболее известной жертвой роялистов стал Ней. Осуждение Нея должно было послужить уроком для других. Конечно, более дальновидные из руководителей роялистской партии понимали, насколько безнадежно компрометируется режим Бурбонов в глазах Франции, запятнав себя кровью Нея. Но таких людей среди роялистов было меньшинство, и не они определяли политику правительства в то время.
3 августа Ней был арестован. Допрашивавший его префект полиции Деказ тщетно пытался добиться от маршала признания в предварительном сговоре с Наполеоном, навстречу которому Ней был отправлен с войсками в марте 1815 года.
Правительство Бурбонов столкнулось с препятствиями уже при организации военно-полевого суда, которому предполагалось поручить вынесение приговора Нею. Маршалы Массена и Ожеро сказались больными. Старейший из маршалов — Монсе отверг предложение занять пост председателя суда (к опубликованному в газетах якобы от имени маршала письму, в котором отмечалось, что в то время, как Ней сражался за Францию, его обвинители находились в стане врагов страны, Монсе не имел отношения). Правительство лишило Монсе маршальского звания и изгнало его из палаты пэров. Пост председателя занял маршал Журдан. Ней решительно возражал против передачи его дела в ведение военно-полевого суда и требовал, чтобы его судила палата пэров, членом которой он состоял. Маршал добился успеха. Военный трибунал голосами пятерых судей против двух признал себя некомпетентным в рассмотрении дела Нея. Но это была мнимая победа. У обвиняемого, как выяснилось, было куда больше шансов быть оправданным военным трибуналом, чем палатой пэров, куда по указу короля было направлено дело Нея и где заправляли ультрароялисты, требовавшие крови «изменника». Глава правительства герцог Ришелье, передавая палате пэров королевский указ, заявил, что Нея следует судить не только от имени короля, от имени Франции, но и «от имени Европы». Это было ясное указание на позицию оккупировавших держав. Пруссия требовала расправы над Неем (как признавался фельдмаршал Блюхер), рассчитывая, что это посеет вражду между армией и режимом Реставрации и тем самым ослабит Францию, о расчленении которой мечтали в Берлине. Австрийский канцлер Меттерних, разделявший эти планы, вместе с тем настаивал на суровых мерах в интересах европейской контрреволюции. Английский торийский кабинет и русский царь Александр I считали нужным проявить суровость из прямо противоположных соображений, стремясь укрепить трон Людовика XVIII и сохранить сильную консервативную Францию как важный фактор европейского равновесия сил. Стоит отметить, что позицию Александра I разделяли многие русские офицеры, находившиеся в Париже. Во время приема, который гвардейцы Людовика XVIII устроили в честь русских гостей, один из ультрароялистов стал поносить предателя Нея. Ему неожиданно ответил один из русских. «Я не знаю, сударь, где вы были в 1812 году, — заявил он, — но уверен, что вы не сражались в России. Иначе вы не говорили бы в таком тоне о самом замечательном воине французской армии в этой кампании. О человеке, героическое мужество которого спасало столь многих, которому четыре тысячи французских солдат обязаны своей жизнью. Он завоевал восхищение своих врагов».