Страница:
До берега оставалось уже совсем чуть-чуть, когда татарские всадники рванулись к столбу, к которому был привязан канат их парома.
– Тянуть! Остальные – за мной!!! – рявкнул Карсидар, бросил канат и слегка прихрамывая, побежал к переднему краю парома. На ходу нагнулся, подобрал круглый щит, валявшийся рядом с убитым воином (мастер Карсидар не любил пользоваться щитом, однако при таком количестве вражеских лучников другого выхода попросту не было), выхватил из ножен меч и спрыгнул в реку. Студёная чёрная вода доходила до пояса. Мигом пробившись под одежду, она обожгла тело, и её холод заставил даже позабыть о боли в простреленной ноге.
– Вперёд! – прокричал Карсидар то ли самому себе, то ли остальным. Стараясь шагать как можно шире, преодолевая сопротивление ледяного течения, он выбрался на берег, пригнулся пониже и помчался вперёд, прячась за щитом. Жаль, что он не захватил с собой рукавный арбалет, понадеявшись в основном на сверхчеловеческие способности. В обычном арбалете мастера, который болтается у него за спиной, всего две стрелы. Кроме того, рукавный арбалет был бы невидим для врага. Но ничего, лучший мастер Орфетана может сражаться не только любым оружием, но и любым количеством оружия! Татарским собакам ещё неведомо, с кем предстоит скрестить мечи. Тем более, Карсидар страшно разозлился, разъярился до того, что уже совсем не обращал внимания на боль в ноге. Сейчас проклятые ордынцы получат всё, что причитается на их долю…
Перед Карсидаром оказались два всадника. Ближайший ткнул в него копьём, но Карсидар шутя парировал этот выпад мечом и одновременно махнул щитом, утыканным десятком стрел, перед мордой коня, несшего другого, богато одетого всадника. Испуганный скакун взвился на дыбы, и Карсидар, крутнувшись на месте, ловко перерубил подпругу его седла. С громким криком татарин свалился на землю, потеряв пушистую лисью шапку и ударившись затылком так, что хрустнули кости. Очевидно, он сломал шею, потому что остался лежать неподвижно. Карсидар поймал его коня за уздечку и одним махом взлетев на спину животного, изо всех сил сжал лоснящиеся бока ногами.
Но удерживаться на испуганном животном, не слушавшемся повода, чрезвычайно трудно, поэтому теперь предстояло сменить коня. Карсидар бросился к копьеносцу, увернувшись, отбил щитом его атаку и точным ударом снизу распорол противнику левый бок. Татарин взвизгнул, разжал ослабевшие пальцы, выронил копьё и повалился вперёд. Карсидар перемахнул на круп его лошади, спихнул истекающего кровью врага наземь, пересел в седло, нащупал ногами стремена.
Ну вот, наконец-то он получил коня… правда, это не верный Ристо, но выбирать не приходится. И пригибаясь к конской шее, прикрываясь щитом, Карсидар ринулся на татар, раздавая удары налево и направо.
Этого скакуна убили прямо под ним, пришлось добывать себе третьего. Но теперь было легче: уже причалили паромы, канаты которых татары не успели перерубить, и силы русичей на левом берегу Дона увеличились. К тому же, среди высадившихся были не только пешие, но и всадники. Увидев, что полностью сорвать переправу не удалось, ордынцы бросились наутёк.
– Догнать их! Живо! – скомандовал Карсидар, отшвырнул уже ненужный щит, рванул из-за спины двухзарядный арбалет так, что лопнул ремешок, на котором он висел, и бросился вперёд, подавая пример остальным. И хотя подгонять русичей не было особой нужды, хотя они и сами рвались в бой, всё же сравниться с воеводой в ярости натиска не мог никто. Карсидар был легко ранен ещё раз, теперь уже мечом в правую руку, как раз там, где заканчивался рукав кольчуги, однако и эта царапина нисколько не уменьшила его рвения.
Карсидар мстил татарам за смерть Ристо, ибо чувствовал всё возрастающее мрачное озлобление и одновременно досаду на себя за то, что решил взять старого товарища в последний поход. Если бы он оставил коня в Киеве, всё было бы по-другому… Пусть же знают эти трусливые псы, что значит трогать мастера Карсидара или его близких… или друзей… да хотя бы верного коня! Мало преподанного Бату урока?! Так вот ещё один! Вот!!
Но не только желание отомстить за Ристо подстёгивало Карсидара. Колдун! Этот ублюдок затесался где-то между ордынцами и, кажется, вообразил, что может сделать с Карсидаром всё, что вздумается! Набросил на него свои невидимые сети, строит зловредные козни…
Карсидар ощущал в груди лишь раздражение и досаду, зато совершенно не слышал оставшегося на правом берегу Михайла и, ясное дело, не чувствовал присутствия колдуна. Значит, татарский мерзавец вознамерился чинить ему препятствия? Так уничтожить его, и дело с концом!
«Колдун, колдун… Где же ты прячешься, жалкий трус?!» – думал Карсидар и едва сдерживался, чтобы не прокричать это вслух. Однако вопреки ожиданиям, колдуна среди преследуемых татар не оказалось. Возможно, негодяй успел скрыться. Незаметно юркнул в кусты, и был таков! А может, ускакал вместе с татарами, которым удалось оторваться от преследовавших их русичей. Ну и кроме того, колдун мог находиться не на левом, а на правом берегу, ведь мысленная связь с тестем прервалась, и Карсидар не знал наверняка, устроили татары там набег или нет.
Только слишком уж неожиданно закончилась схватка. Будь на месте татарского колдуна Карсидар, он бы непременно попытался добить противника, который лишился своих способностей. По зрелом размышлении выходило, что всё ратное искусство мастера было детской забавой против колдовства, пересилившего колдовство Карсидара. Например, свести с неба молнию – это же так просто!.. Тогда почему татарский колдун оставил его в живых? В чём тут дело?! Хорошо ещё, что Карсидар не задумался об этой странности, когда преследовал удирающих ордынцев. Но в переполненном жаждой мести сердце не осталось места трезвому расчёту и робости. В противном случае Карсидар действовал бы менее решительно.
И лишь когда погоня прекратилась, появилась возможность всё обдумать, а также оценить потери. Слава Богу, серьёзного урона русичам татары не нанесли. Конечно, были убитые и раненые. Три каната перерублены, их пришлось натягивать заново. Два парома унесло вниз по течению, и что было с оставшимися на них воинами, неизвестно. Кроме того, нужно было сколотить паромы вместо унесённых.
С паромщиками, которые отправились на правый берег, Карсидар послал Михайлу известие, что он ранен в ногу, но всё это пустяки, и попросил сообщить о происшествиях на правом берегу. Со второй партией переправившихся Карсидар получил ответ: да, ордынцы в самом деле напали также на основную часть войска. Правда, здесь они даже не пытались прорваться к паромным канатам, а просто пронеслись галопом мимо лагеря и на полном скаку обстреляли опешивших воинов. И сразу пустились наутёк, не ввязываясь в сражение с превосходящими силами русичей.
Но неужели татары рассчитывали сорвать таким образом переправу?! Если да, то почему они послали на Дон маленькие «летучие» отряды, не способные вступить в серьёзное сражение с русской армией? А если нет…
Левобережный отряд действительно стремился помешать русичам переправиться: татарские всадники обстреляли высадившихся с вечера на лодках воинов, попытались обрубить паромные канаты. Правда, надолго они русичей не задержали. Итак, это очередная промашка Тангкута?
Но Карсидару всё не давал покоя таинственный татарский колдун, так и не пойманный ни на левом, ни на правом берегу. И до сих пор не убитый, потому что утраченные способности всё ещё не возвратились к Карсидару. Вот мерзавец! Сидит где-то поблизости и строит свои козни…
А раз так, почему этот колдун попросту не убьёт Карсидара, который ничего не может поделать против его чар?! Непонятно, совсем непонятно!
Наконец Карсидар пришёл к выводу, что вылазка могла преследовать лишь одну цель: обстрелять войско русичей. Как раз для этого подходят отряды лучников на быстрых конях, не ввязывающиеся в серьёзную схватку. А обрубить паромные канаты
– это уж как получится.
Или татары рассчитывали, что Карсидар не бросится на поиски колдуна, а попросту запаникует, поспешит схорониться? Глупо…
Итак, случившемуся могло быть лишь одно приемлемое объяснение. Сначала ордынский колдун отнял у Карсидара его силу. Карсидар потерял способность отворачивать стрелы и едва не погиб от смертоносного жала. Но тогда выходило, что объектом нападения была не вся армия русичей и даже не первая партия переправившихся, а… сам Карсидар?!
Ну конечно! Татары могли только предполагать, что королевский воевода высадится на левом берегу Дона одним из первых, но не были уверены в этом до конца. Поэтому ордынцы не только напали на авангард, но на всякий случай выпустили стрелы и по основным силам: где-нибудь Карсидар обязательно должен был оказаться, где-нибудь да настигнет его стрела.
В общем, его положение было незавидным. Утратив способность колдовать, Карсидар разом лишился возможности сражаться так, как уже успел привыкнуть, мысленно связываться с Михайлом и в тот же миг узнавать, что делается в другом месте, а также…
Карсидар опустился на землю, уронил голову на сложенные руки и тихонько застонал. Но не боль в пронзённой стрелой ноге была тому причиной. Перед его мысленным взором встало лицо ненавистного шепетека, который сбивчиво лепетал: «Это жребий, Д'виид, жребий… Запомни, в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба всего твоего войска. Что ты станешь делать, если вдруг лишишься своей силы? Помни, Д'виид, всё зависит от твоего выбора».
Ну откуда, откуда полоумный торгаш мог знать наперёд о том, что случится в донской степи?!
Глава IX
– Тянуть! Остальные – за мной!!! – рявкнул Карсидар, бросил канат и слегка прихрамывая, побежал к переднему краю парома. На ходу нагнулся, подобрал круглый щит, валявшийся рядом с убитым воином (мастер Карсидар не любил пользоваться щитом, однако при таком количестве вражеских лучников другого выхода попросту не было), выхватил из ножен меч и спрыгнул в реку. Студёная чёрная вода доходила до пояса. Мигом пробившись под одежду, она обожгла тело, и её холод заставил даже позабыть о боли в простреленной ноге.
– Вперёд! – прокричал Карсидар то ли самому себе, то ли остальным. Стараясь шагать как можно шире, преодолевая сопротивление ледяного течения, он выбрался на берег, пригнулся пониже и помчался вперёд, прячась за щитом. Жаль, что он не захватил с собой рукавный арбалет, понадеявшись в основном на сверхчеловеческие способности. В обычном арбалете мастера, который болтается у него за спиной, всего две стрелы. Кроме того, рукавный арбалет был бы невидим для врага. Но ничего, лучший мастер Орфетана может сражаться не только любым оружием, но и любым количеством оружия! Татарским собакам ещё неведомо, с кем предстоит скрестить мечи. Тем более, Карсидар страшно разозлился, разъярился до того, что уже совсем не обращал внимания на боль в ноге. Сейчас проклятые ордынцы получат всё, что причитается на их долю…
Перед Карсидаром оказались два всадника. Ближайший ткнул в него копьём, но Карсидар шутя парировал этот выпад мечом и одновременно махнул щитом, утыканным десятком стрел, перед мордой коня, несшего другого, богато одетого всадника. Испуганный скакун взвился на дыбы, и Карсидар, крутнувшись на месте, ловко перерубил подпругу его седла. С громким криком татарин свалился на землю, потеряв пушистую лисью шапку и ударившись затылком так, что хрустнули кости. Очевидно, он сломал шею, потому что остался лежать неподвижно. Карсидар поймал его коня за уздечку и одним махом взлетев на спину животного, изо всех сил сжал лоснящиеся бока ногами.
Но удерживаться на испуганном животном, не слушавшемся повода, чрезвычайно трудно, поэтому теперь предстояло сменить коня. Карсидар бросился к копьеносцу, увернувшись, отбил щитом его атаку и точным ударом снизу распорол противнику левый бок. Татарин взвизгнул, разжал ослабевшие пальцы, выронил копьё и повалился вперёд. Карсидар перемахнул на круп его лошади, спихнул истекающего кровью врага наземь, пересел в седло, нащупал ногами стремена.
Ну вот, наконец-то он получил коня… правда, это не верный Ристо, но выбирать не приходится. И пригибаясь к конской шее, прикрываясь щитом, Карсидар ринулся на татар, раздавая удары налево и направо.
Этого скакуна убили прямо под ним, пришлось добывать себе третьего. Но теперь было легче: уже причалили паромы, канаты которых татары не успели перерубить, и силы русичей на левом берегу Дона увеличились. К тому же, среди высадившихся были не только пешие, но и всадники. Увидев, что полностью сорвать переправу не удалось, ордынцы бросились наутёк.
– Догнать их! Живо! – скомандовал Карсидар, отшвырнул уже ненужный щит, рванул из-за спины двухзарядный арбалет так, что лопнул ремешок, на котором он висел, и бросился вперёд, подавая пример остальным. И хотя подгонять русичей не было особой нужды, хотя они и сами рвались в бой, всё же сравниться с воеводой в ярости натиска не мог никто. Карсидар был легко ранен ещё раз, теперь уже мечом в правую руку, как раз там, где заканчивался рукав кольчуги, однако и эта царапина нисколько не уменьшила его рвения.
Карсидар мстил татарам за смерть Ристо, ибо чувствовал всё возрастающее мрачное озлобление и одновременно досаду на себя за то, что решил взять старого товарища в последний поход. Если бы он оставил коня в Киеве, всё было бы по-другому… Пусть же знают эти трусливые псы, что значит трогать мастера Карсидара или его близких… или друзей… да хотя бы верного коня! Мало преподанного Бату урока?! Так вот ещё один! Вот!!
Но не только желание отомстить за Ристо подстёгивало Карсидара. Колдун! Этот ублюдок затесался где-то между ордынцами и, кажется, вообразил, что может сделать с Карсидаром всё, что вздумается! Набросил на него свои невидимые сети, строит зловредные козни…
Карсидар ощущал в груди лишь раздражение и досаду, зато совершенно не слышал оставшегося на правом берегу Михайла и, ясное дело, не чувствовал присутствия колдуна. Значит, татарский мерзавец вознамерился чинить ему препятствия? Так уничтожить его, и дело с концом!
«Колдун, колдун… Где же ты прячешься, жалкий трус?!» – думал Карсидар и едва сдерживался, чтобы не прокричать это вслух. Однако вопреки ожиданиям, колдуна среди преследуемых татар не оказалось. Возможно, негодяй успел скрыться. Незаметно юркнул в кусты, и был таков! А может, ускакал вместе с татарами, которым удалось оторваться от преследовавших их русичей. Ну и кроме того, колдун мог находиться не на левом, а на правом берегу, ведь мысленная связь с тестем прервалась, и Карсидар не знал наверняка, устроили татары там набег или нет.
Только слишком уж неожиданно закончилась схватка. Будь на месте татарского колдуна Карсидар, он бы непременно попытался добить противника, который лишился своих способностей. По зрелом размышлении выходило, что всё ратное искусство мастера было детской забавой против колдовства, пересилившего колдовство Карсидара. Например, свести с неба молнию – это же так просто!.. Тогда почему татарский колдун оставил его в живых? В чём тут дело?! Хорошо ещё, что Карсидар не задумался об этой странности, когда преследовал удирающих ордынцев. Но в переполненном жаждой мести сердце не осталось места трезвому расчёту и робости. В противном случае Карсидар действовал бы менее решительно.
И лишь когда погоня прекратилась, появилась возможность всё обдумать, а также оценить потери. Слава Богу, серьёзного урона русичам татары не нанесли. Конечно, были убитые и раненые. Три каната перерублены, их пришлось натягивать заново. Два парома унесло вниз по течению, и что было с оставшимися на них воинами, неизвестно. Кроме того, нужно было сколотить паромы вместо унесённых.
С паромщиками, которые отправились на правый берег, Карсидар послал Михайлу известие, что он ранен в ногу, но всё это пустяки, и попросил сообщить о происшествиях на правом берегу. Со второй партией переправившихся Карсидар получил ответ: да, ордынцы в самом деле напали также на основную часть войска. Правда, здесь они даже не пытались прорваться к паромным канатам, а просто пронеслись галопом мимо лагеря и на полном скаку обстреляли опешивших воинов. И сразу пустились наутёк, не ввязываясь в сражение с превосходящими силами русичей.
Но неужели татары рассчитывали сорвать таким образом переправу?! Если да, то почему они послали на Дон маленькие «летучие» отряды, не способные вступить в серьёзное сражение с русской армией? А если нет…
Левобережный отряд действительно стремился помешать русичам переправиться: татарские всадники обстреляли высадившихся с вечера на лодках воинов, попытались обрубить паромные канаты. Правда, надолго они русичей не задержали. Итак, это очередная промашка Тангкута?
Но Карсидару всё не давал покоя таинственный татарский колдун, так и не пойманный ни на левом, ни на правом берегу. И до сих пор не убитый, потому что утраченные способности всё ещё не возвратились к Карсидару. Вот мерзавец! Сидит где-то поблизости и строит свои козни…
А раз так, почему этот колдун попросту не убьёт Карсидара, который ничего не может поделать против его чар?! Непонятно, совсем непонятно!
Наконец Карсидар пришёл к выводу, что вылазка могла преследовать лишь одну цель: обстрелять войско русичей. Как раз для этого подходят отряды лучников на быстрых конях, не ввязывающиеся в серьёзную схватку. А обрубить паромные канаты
– это уж как получится.
Или татары рассчитывали, что Карсидар не бросится на поиски колдуна, а попросту запаникует, поспешит схорониться? Глупо…
Итак, случившемуся могло быть лишь одно приемлемое объяснение. Сначала ордынский колдун отнял у Карсидара его силу. Карсидар потерял способность отворачивать стрелы и едва не погиб от смертоносного жала. Но тогда выходило, что объектом нападения была не вся армия русичей и даже не первая партия переправившихся, а… сам Карсидар?!
Ну конечно! Татары могли только предполагать, что королевский воевода высадится на левом берегу Дона одним из первых, но не были уверены в этом до конца. Поэтому ордынцы не только напали на авангард, но на всякий случай выпустили стрелы и по основным силам: где-нибудь Карсидар обязательно должен был оказаться, где-нибудь да настигнет его стрела.
В общем, его положение было незавидным. Утратив способность колдовать, Карсидар разом лишился возможности сражаться так, как уже успел привыкнуть, мысленно связываться с Михайлом и в тот же миг узнавать, что делается в другом месте, а также…
Карсидар опустился на землю, уронил голову на сложенные руки и тихонько застонал. Но не боль в пронзённой стрелой ноге была тому причиной. Перед его мысленным взором встало лицо ненавистного шепетека, который сбивчиво лепетал: «Это жребий, Д'виид, жребий… Запомни, в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба всего твоего войска. Что ты станешь делать, если вдруг лишишься своей силы? Помни, Д'виид, всё зависит от твоего выбора».
Ну откуда, откуда полоумный торгаш мог знать наперёд о том, что случится в донской степи?!
Глава IX
ИСКУШЕНИЕ
Отказ надменных новгородцев, задел Андрея Ярославовича за живое, и он никак не мог оправиться от испытанного унижения. Вернувшись на свою вотчину, молодой князь почти сразу уединился в Боголюбове и не покидал замок, несмотря на то, что многочисленные неотложные дела требовали его присутствия во Владимире.. Суета столичной жизни с некоторых пор тяготила Андрея, и временами он грешным делом подумывал: как было бы хорошо, если бы город не восстанавливался после татарского разграбления! Тогда во Владимире повсеместно царило запустение. Проплешины пожарищ совершенно исказили облик столицы, такой прекрасной до разорения. Великий хан Бату был ещё в полной силе, и оставшиеся в живых, не уведенные в полон владимирцы не решались отстраиваться. Они понимали, что возрождение на деле может оказаться лишь иллюзией. Ненавистные татары могли вернуться в любой момент и вновь разрушить дома русичей, ободрать их до нитки, угнать в полон, а то и вовсе лишить жизни. Поэтому немногочисленные горожане предпочитали ютиться в жалких землянках.
Зато теперь, после грандиозного поражения и позора Бату, сюда повалили провинциальные бояре, прежде отсиживавшиеся по своих поместьях, а городские окраины оккупировали толпы ремесленников и торгового люда. И поскольку всем им надо было где-то жить, Владимир быстро превратился в гигантский улей, жужжавший пилами, стучавший топорами и молотками днём и ночью. Новые постройки вырастали, как грибы после дождя.
Но если бы дело ограничилось только шумом, это было бы ещё полбеды. Из-за выгоревших, опустевших участков возникали споры и раздоры, конца и края которым не было видно. Бывало так, что на лакомый кусок земли– в самом сердце столицы претендовало сразу несколько человек, и каждый из них был по-своему прав. Бывало, что уже после того, как вновь прибывший боярин начинал строиться, нежданно-негаданно объявлялся старый хозяин сгоревшего двора, а новый при этом не желал узнавать воскресшего из мёртвых родственника. Тут уж начинались такие дрязги да склоки, что только держись! А кому их разбирать? Кому определять правых и виноватых? К кому шли люди за праведным судом? Ясное дело, к князю. Приходилось с утра до ночи выслушивать ходатаев, свидетелей, кого-то восстанавливать в правах, кого-то отправлять на выселки…
В общем, суета сует.
Вдобавок ко всему, после поражения в борьбе за новгородский стол Андрей начал ловить себя на том, что невольно подыгрывает в судебных тяжбах стороне, которая, мягко говоря, была не совсем права. Пусть бояре, претензии которых вполне обоснованы, знают, каково их молодому господину, несправедливо униженному какими-то купчишками! Да и вообще, у него из-под носа уплыл не жалкий клочок земли, а княжеский престол.
Поэтому Андрей и уехал в Боголюбов. Здесь можно было часами бродить среди высоких густых кустов на берегу Клязьмы, не думая о суетных помыслах всяких там крикунов, а отдаваясь собственным грёзам. На прогулках князь мысленно возносился в своих мечтах, видя себя всесильным владыкой могучей державы, перед которым трепетали все исконные враги! И в первую очередь, разумеется, ненавистный выскочка, который нагло заграбастал Киев… А ещё приятнее было сбросить утомительный груз забот и бездумно упиваться зрелищем ленивого течения воды, игрой солнечных бликов на её поверхности. Тогда чувства отдыхали, ибо ухо ловило не визгливо-рассерженные или натужно-хриплые голоса просителей, а таинственное шуршание камыша и осоки, ноздри вдыхали ароматы луговых трав, а не пыль, поднятую строителями. А если уж совсем тоскливо становилось, Андрей приказывал устроить грандиозный лов зверья, которым были полны окружающие леса.
Но не будешь же дни напролёт торчать в лесу или на берегу! А в замке всё ещё сумрачно, сыро и холодно. За минувшую зиму сырость пропитала воздух настолько, что бороться с ней не мог даже жар непрерывно топившихся печей. Из-за сырости Андрей вынужден был постоянно кутаться в тёплые одежды, чувствуя себя при этом крайне неуютно.Несмотря на свою молодость, он порой ощущал себя то безнадёжно больным, а то немощным старцем…
Господи, да разве нет здесь доли истины! Разве не оказался он полностью бессильным перед проклятыми новгородцами, прогнавшими его прочь? И разве не занемог князь оттого, что в его душе всё копилась и копилась неутолённая жажда власти, которая разъедала его существо изнутри…
Временами Андрей впадал в такое отчаяние, что даже яркий дневной свет меркнул в его глазах. Окружающий мир тонул во мраке и, невидимый глазу, представлялся скопищем загнивающих нечистот, в которых копошатся отвратительные бледные черви.
Вот что значит безысходность! И в эти минуты лучше было не попадаться князю под горячую руку, а то в порыве ярости и отчаяния он был способен на такие поступки, в которых впоследствии раскаивался. Но ничего поделать с собой Андрей не мог, и к прежним душевным мукам от осознания собственного бессилия прибавлялись новые. Тогда он садился на коня и скакал не разбирая дороги, постоянно рискуя свернуть себе шею.
И всё же прелесть этого места заключалась не только в возможности уединиться на лоне природы. Была в Боголюбове настоящая «жемчужина», которую молодой князь ценил чрезвычайно высоко. Как ни странно, это был человек, а именно местный протоиерей Калистрат. И хоть Андрей на собственном горьком опыте успел убедиться в людском вероломстве и коварстве, к Калистрату он испытывал странную, трудно объяснимую привязанность.
Калистрат не мог похвастаться знатным происхождением, не был он также семи пядей во лбу. Но может быть как раз отсутствие влиятельных родичей не позволяло ему кичиться положением, которого он достиг собственными силами, причём с немалым трудом, – он был духовником как нынешнего князя, так и его отца. А средненькие умственные способности с лихвой компенсировались удивительным чутьём, практичностью и умением держать до поры язык за зубами. Зато уж если Калистрат давал ход имеющимся у него сведениям, то действовал скоро и наверняка.
Но даже несмотря на эти таланты, в последние годы с карьерой у Калистрата явно не ладилось. Трудно сказать, что было тому причиной: то ли без могущественных родственников, которые оказывали бы ему поддержку, нельзя было продвинуться дальше, то ли он не мог наскрести достаточную сумму и дать кому следует приличную мзду. А может, он нечаянно, сам того не желая нажил себе тайных, но могущественных врагов. Ведь даже самый осмотрительный человек рискует ошибиться, карабкаясь к вершине церковной пирамиды.
В результате Калистрат застрял в протоиереях, причём, кажется, застрял всерьёз и надолго. В этот чин он был произведен ещё лет десять назад, если не больше. Тут дело не обошлось без протекции Ярослава Всеволодовича, перед которым Калистрат откровенно заискивал. Правда, ему не всегда удавалось держаться поближе к покровителю, но когда Ярослав обосновался во Владимире, то не забыл о своём протеже и выхлопотал для него протоиерейское достоинство.
И, пожалуй, Калистрат был бы рад своему положению, если бы не открывшаяся неожиданно перспектива, ещё более соблазнительная, чем прежняя.
Перед самым татарским нашествием умер Владимирский епископ, и был поднят вопрос о его приемнике.
По этому поводу разгорелись бурные страсти, и Калистрат не преминул ввязаться в отвратительную склоку достойных служителей Божьих. Правда, он был всего лишь протоиереем, зато ему оказывал поддержку сам Ярослав Всеволодович, и Калистрат не сомневался в конечном успехе.
Впрочем, на этот раз вмешательство князя не помогло. Духовенство словно бы решило доказать Ярославу справедливость изречения: «Богово – Богови, кесарево – кесареви», – и проигнорировало ясно выраженную волю мирского владыки. Архиепископ Владимиро-Суздальский Харлампий, как человек опытный и не понаслышке знакомый с мстительным нравом князя, поспешил покинуть Владимир и отбыл в Суздаль, в свою новую резиденцию. Хоть от столицы туда рукой подать, а всё же лучше убраться от греха подальше, здраво рассудил он.
Калистрат не отчаивался и попросил Ярослава похлопотать о производстве верного княжеского прислужника в архииерейский сан, дабы добиться успеха в следующий раз. Но тогда у князя и своих забот хватало. Как раз в это время Бату принялся настаивать на том, чтобы дружина суздальцев выступила на его стороне против Киева. А затем во Владимир пожаловал чужеземный колдун Хорсадар, который шутя уничтожил татарское посольство и тем самым разозлил Бату пуще прежнего. Тогда Ярослав занялся подготовкой мщения выскочке Данилке, отделавшись туманными обещаниями «не забыть при случае» Калистрата. А через несколько месяцев сложил голову в битве под Киевом.
Когда возвратившиеся с юга суздальцы принесли это известие, Калистрат как-то неуловимо переменился. Может быть, он рассматривал гибель своего покровителя как знак свыше, выражение Божьей воли: дескать, не позаботился ты, княже, о верном слуге, вот и погиб безвременно. Может быть, торжествовал в душе, а может наоборот – печалился. Теперь батюшке предстояло начинать всё с самого начала, на этот раз входя в доверие к сыну Ярослава Андрею.
Новый великий князь охотно принял Калистрата под своё покровительство, зная, что покойный отец благоволил к нему. Постепенно между Андреем и Калистратом установились доверительные отношения, хотя князь всё же смотрел на протоиерея как на неудачника, а потому держался с ним несколько высокомерно. Однако после катастрофы, постигшей его в Новгороде, молодой князь решил отсидеться в Боголюбове, и теперь Калистрат часто встречался с ним, причём не только в храме Рождества Богородицы, возведённом около самой княжеской резиденции, но и на берегу Клязьмы, где батюшка, как оказалось, любил прогуливаться. Правда, при этом он нарушал уединение правителя, но князь, кажется, был не против таких мимолётных встреч. Об этом нетрудно было догадаться, ибо единственным человеком, которого Андрей соглашался видеть в любое время, был именно протоиерей.
Итак, не отдавая себе в том отчёта, после позорного вече князь стал искать встречи с Калистратом. И в этом не было никакой загадки. В ещё не старом, но в полной мере успевшем изведать горечь поражения священнослужителе Андрей видел родственную душу, претендента на высокий пост, оскорблённого и униженного тем, что его обошёл другой, может быть, менее достойный высокой чести. И инстинктивно тянулся к товарищу по несчастью.
Так случилось и сегодня. Андрей сидел на огромном пне и бездумно поглаживал влажный зелёный мох, когда стреноженный конь, пощипывавший сочную травку в десяти шагах от него, поднял голову, звякнул сбруей и тихонько фыркнул. Не оборачиваясь, князь спросил:
– Это ты, Калистрат?
– Я, княже. Кому ещё быть, как не мне.
Когда они оставались с глазу на глаз, протоиерей переходил с церковного языка на нормальный русский. Это также было своеобразным признаком их близости, поскольку никакой другой высокопоставленный священнослужитель не разрешал себе подобных вольностей.
– Ну, знаешь, всякое может быть, – ухмыльнулся князь.
Ветви раскидистого ракитника, сплошь усеянные мелкими листочками, заколыхались, и на поляну вышел рослый чернобородый священник, по случаю буднего дня одетый довольно скромно.
– А вот не всякое, – возразил Калистрат. – Молод ты ещё, Андрей Ярославич, да к тому же целиком погружён в мирские дела. А потому не ведаешь, что на самом деле миром правит милость и воля Божья. Без воли Всевышнего ни единый волосок с головы не упадёт. Тем более нам никто не помешает, слава те, Господи!
Он поднял руку, чтобы перекреститься… Как вдруг рука эта на мгновение замерла в воздухе, точно Калистрат не знал, как совершается крестное знамение. И лишь после мгновенной задержки мизинец и безымянный палец правой руки прижались к ладони, средний, указательный и большой пальцы, обозначающие Единую Пресвятую Троицу, соединились, и начертили символический крест.
Ни эта пауза, ни странная ухмылка, мелькнувшая на губах священника, не ускользнули от Андрея Ярославовича. И настолько всё это было неожиданно, что он совершенно растерялся. В самом деле, уж кто-кто, а священнослужитель проделывает такие вещи чисто автоматически, ибо с годами они превращаются не просто в привычку, но становятся второй натурой. Малейшая задержка равносильна тому, как если бы выпущенная стрела неподвижно зависла в воздухе на полпути к цели.
А Калистрат, словно пытаясь отвлечь внимание собеседника, самым будничным тоном произнёс:
– Данила Романович на днях корону получит. А митрополит Иосиф будет торжественно возведен в патриарший сан. Слыхал ты об этом, княже?
Андрей ещё не знал этого. Кстати, неплохо бы узнать, откуда у батюшки такие сведения … Да только князь слишком опечалился, получив очередное подтверждение возросшего могущества киевского выскочки. И это касалось не только дарованного ему королевского достоинства. Данила давно уже пытался выхлопотать у Никеи автокефалию и патриарший чин для вздорного старикашки Иосифа, и почти никто не сомневался, что оказавшийся в затруднительном положении вселенский патриарх не откажет выскочке в этой «маленькой» любезности. Поэтому князь поморщился, будто выпил чашу уксуса вместо кубка вина, и заунывным голосом проговорил:
– Послушай, Калистрат, если ты хотел уязвить меня, то сделал это. Однако я не пойму, зачем тебе это нужно? Или даже те немногие, которым я доверяю, ненавидят меня столь же люто, как мои заклятые враги?
– Не за что мне ненавидеть тебя, княже, наоборот, я признателен за заботу и внимание, кои ты оказываешь мне по примеру покойного батюшки Ярослава Всеволодовича, Царствие ему Небесное, – тихо ответил Калистрат, подходя к князю вплотную и перекрестившись на этот раз более уверенно.
Андрей поднял голову и удивлённо посмотрел на священника снизу вверх.
– Тогда зачем заводить такой разговор? Какое желание может ещё владеть тобой, кроме как насмеяться над несправедливо обиженным? Но ты забываешься, клянусь Богом! Пусть новгородцы не признали моего права на освободившийся со смертью Александра престол, во Владимире я всё ещё законный владыка…
Андрей мигом разгорячился, на покрывшемся красными пятнами лице появилось мстительное выражение. Князь даже сжатыми кулаками затряс и слегка привстал, однако его остановил смех Калистрата, столь же неуместный, как толпа скоморохов на похоронах.
– Нет-нет, княже, я совсем не хотел тебя обидеть, – наконец проговорил Калистрат, добродушно жмурясь. – Не кривя душой, скажу, что и для меня это грустное известие. Данила Романович нахрапом завладел престолом, на котором надлежало бы сидеть тебе. И я возмутился не меньше твоего, когда узнал, что этот выскочка стал королём, причём теперь с соблюдением всех формальностей. Да ещё протянул в патриархи пузатого грека Иосифа.
– Так что же ты смеёшься? – Андрей разглядывал протоиерея недоверчиво, словно видел впервые в жизни.
– Да оттого, княже, что горячишься ты не в меру, – Калистрат тоже разглядывал собеседника, но без всякой настороженности.
Можно было подумать, что он не человека рассматривает (тем более, не просто человека, но великого князя), а к покупке приценивается. Андрей нахмурился.
– А сверх того есть у меня… – Калистрат выдержал эффектную паузу и докончил: – …предложение, как помочь твоему несчастью.
– Предложение?!
Андрей и вправду был удивлён. Действительно, что мог предложить ему невезучий священник, который к тому же ничего не смыслит в государственных делах!
– Вот именно, – Калистрат медленно наклонил голову.
– Не болтай попусту, – махнул рукой князь. – Ежели у тебя на уме в самом деле есть что толковое, почему ж ты до сих пор молчал? И почему ты носишь рясу, а не кафтан? А, Калистрат?
Зато теперь, после грандиозного поражения и позора Бату, сюда повалили провинциальные бояре, прежде отсиживавшиеся по своих поместьях, а городские окраины оккупировали толпы ремесленников и торгового люда. И поскольку всем им надо было где-то жить, Владимир быстро превратился в гигантский улей, жужжавший пилами, стучавший топорами и молотками днём и ночью. Новые постройки вырастали, как грибы после дождя.
Но если бы дело ограничилось только шумом, это было бы ещё полбеды. Из-за выгоревших, опустевших участков возникали споры и раздоры, конца и края которым не было видно. Бывало так, что на лакомый кусок земли– в самом сердце столицы претендовало сразу несколько человек, и каждый из них был по-своему прав. Бывало, что уже после того, как вновь прибывший боярин начинал строиться, нежданно-негаданно объявлялся старый хозяин сгоревшего двора, а новый при этом не желал узнавать воскресшего из мёртвых родственника. Тут уж начинались такие дрязги да склоки, что только держись! А кому их разбирать? Кому определять правых и виноватых? К кому шли люди за праведным судом? Ясное дело, к князю. Приходилось с утра до ночи выслушивать ходатаев, свидетелей, кого-то восстанавливать в правах, кого-то отправлять на выселки…
В общем, суета сует.
Вдобавок ко всему, после поражения в борьбе за новгородский стол Андрей начал ловить себя на том, что невольно подыгрывает в судебных тяжбах стороне, которая, мягко говоря, была не совсем права. Пусть бояре, претензии которых вполне обоснованы, знают, каково их молодому господину, несправедливо униженному какими-то купчишками! Да и вообще, у него из-под носа уплыл не жалкий клочок земли, а княжеский престол.
Поэтому Андрей и уехал в Боголюбов. Здесь можно было часами бродить среди высоких густых кустов на берегу Клязьмы, не думая о суетных помыслах всяких там крикунов, а отдаваясь собственным грёзам. На прогулках князь мысленно возносился в своих мечтах, видя себя всесильным владыкой могучей державы, перед которым трепетали все исконные враги! И в первую очередь, разумеется, ненавистный выскочка, который нагло заграбастал Киев… А ещё приятнее было сбросить утомительный груз забот и бездумно упиваться зрелищем ленивого течения воды, игрой солнечных бликов на её поверхности. Тогда чувства отдыхали, ибо ухо ловило не визгливо-рассерженные или натужно-хриплые голоса просителей, а таинственное шуршание камыша и осоки, ноздри вдыхали ароматы луговых трав, а не пыль, поднятую строителями. А если уж совсем тоскливо становилось, Андрей приказывал устроить грандиозный лов зверья, которым были полны окружающие леса.
Но не будешь же дни напролёт торчать в лесу или на берегу! А в замке всё ещё сумрачно, сыро и холодно. За минувшую зиму сырость пропитала воздух настолько, что бороться с ней не мог даже жар непрерывно топившихся печей. Из-за сырости Андрей вынужден был постоянно кутаться в тёплые одежды, чувствуя себя при этом крайне неуютно.Несмотря на свою молодость, он порой ощущал себя то безнадёжно больным, а то немощным старцем…
Господи, да разве нет здесь доли истины! Разве не оказался он полностью бессильным перед проклятыми новгородцами, прогнавшими его прочь? И разве не занемог князь оттого, что в его душе всё копилась и копилась неутолённая жажда власти, которая разъедала его существо изнутри…
Временами Андрей впадал в такое отчаяние, что даже яркий дневной свет меркнул в его глазах. Окружающий мир тонул во мраке и, невидимый глазу, представлялся скопищем загнивающих нечистот, в которых копошатся отвратительные бледные черви.
Вот что значит безысходность! И в эти минуты лучше было не попадаться князю под горячую руку, а то в порыве ярости и отчаяния он был способен на такие поступки, в которых впоследствии раскаивался. Но ничего поделать с собой Андрей не мог, и к прежним душевным мукам от осознания собственного бессилия прибавлялись новые. Тогда он садился на коня и скакал не разбирая дороги, постоянно рискуя свернуть себе шею.
И всё же прелесть этого места заключалась не только в возможности уединиться на лоне природы. Была в Боголюбове настоящая «жемчужина», которую молодой князь ценил чрезвычайно высоко. Как ни странно, это был человек, а именно местный протоиерей Калистрат. И хоть Андрей на собственном горьком опыте успел убедиться в людском вероломстве и коварстве, к Калистрату он испытывал странную, трудно объяснимую привязанность.
Калистрат не мог похвастаться знатным происхождением, не был он также семи пядей во лбу. Но может быть как раз отсутствие влиятельных родичей не позволяло ему кичиться положением, которого он достиг собственными силами, причём с немалым трудом, – он был духовником как нынешнего князя, так и его отца. А средненькие умственные способности с лихвой компенсировались удивительным чутьём, практичностью и умением держать до поры язык за зубами. Зато уж если Калистрат давал ход имеющимся у него сведениям, то действовал скоро и наверняка.
Но даже несмотря на эти таланты, в последние годы с карьерой у Калистрата явно не ладилось. Трудно сказать, что было тому причиной: то ли без могущественных родственников, которые оказывали бы ему поддержку, нельзя было продвинуться дальше, то ли он не мог наскрести достаточную сумму и дать кому следует приличную мзду. А может, он нечаянно, сам того не желая нажил себе тайных, но могущественных врагов. Ведь даже самый осмотрительный человек рискует ошибиться, карабкаясь к вершине церковной пирамиды.
В результате Калистрат застрял в протоиереях, причём, кажется, застрял всерьёз и надолго. В этот чин он был произведен ещё лет десять назад, если не больше. Тут дело не обошлось без протекции Ярослава Всеволодовича, перед которым Калистрат откровенно заискивал. Правда, ему не всегда удавалось держаться поближе к покровителю, но когда Ярослав обосновался во Владимире, то не забыл о своём протеже и выхлопотал для него протоиерейское достоинство.
И, пожалуй, Калистрат был бы рад своему положению, если бы не открывшаяся неожиданно перспектива, ещё более соблазнительная, чем прежняя.
Перед самым татарским нашествием умер Владимирский епископ, и был поднят вопрос о его приемнике.
По этому поводу разгорелись бурные страсти, и Калистрат не преминул ввязаться в отвратительную склоку достойных служителей Божьих. Правда, он был всего лишь протоиереем, зато ему оказывал поддержку сам Ярослав Всеволодович, и Калистрат не сомневался в конечном успехе.
Впрочем, на этот раз вмешательство князя не помогло. Духовенство словно бы решило доказать Ярославу справедливость изречения: «Богово – Богови, кесарево – кесареви», – и проигнорировало ясно выраженную волю мирского владыки. Архиепископ Владимиро-Суздальский Харлампий, как человек опытный и не понаслышке знакомый с мстительным нравом князя, поспешил покинуть Владимир и отбыл в Суздаль, в свою новую резиденцию. Хоть от столицы туда рукой подать, а всё же лучше убраться от греха подальше, здраво рассудил он.
Калистрат не отчаивался и попросил Ярослава похлопотать о производстве верного княжеского прислужника в архииерейский сан, дабы добиться успеха в следующий раз. Но тогда у князя и своих забот хватало. Как раз в это время Бату принялся настаивать на том, чтобы дружина суздальцев выступила на его стороне против Киева. А затем во Владимир пожаловал чужеземный колдун Хорсадар, который шутя уничтожил татарское посольство и тем самым разозлил Бату пуще прежнего. Тогда Ярослав занялся подготовкой мщения выскочке Данилке, отделавшись туманными обещаниями «не забыть при случае» Калистрата. А через несколько месяцев сложил голову в битве под Киевом.
Когда возвратившиеся с юга суздальцы принесли это известие, Калистрат как-то неуловимо переменился. Может быть, он рассматривал гибель своего покровителя как знак свыше, выражение Божьей воли: дескать, не позаботился ты, княже, о верном слуге, вот и погиб безвременно. Может быть, торжествовал в душе, а может наоборот – печалился. Теперь батюшке предстояло начинать всё с самого начала, на этот раз входя в доверие к сыну Ярослава Андрею.
Новый великий князь охотно принял Калистрата под своё покровительство, зная, что покойный отец благоволил к нему. Постепенно между Андреем и Калистратом установились доверительные отношения, хотя князь всё же смотрел на протоиерея как на неудачника, а потому держался с ним несколько высокомерно. Однако после катастрофы, постигшей его в Новгороде, молодой князь решил отсидеться в Боголюбове, и теперь Калистрат часто встречался с ним, причём не только в храме Рождества Богородицы, возведённом около самой княжеской резиденции, но и на берегу Клязьмы, где батюшка, как оказалось, любил прогуливаться. Правда, при этом он нарушал уединение правителя, но князь, кажется, был не против таких мимолётных встреч. Об этом нетрудно было догадаться, ибо единственным человеком, которого Андрей соглашался видеть в любое время, был именно протоиерей.
Итак, не отдавая себе в том отчёта, после позорного вече князь стал искать встречи с Калистратом. И в этом не было никакой загадки. В ещё не старом, но в полной мере успевшем изведать горечь поражения священнослужителе Андрей видел родственную душу, претендента на высокий пост, оскорблённого и униженного тем, что его обошёл другой, может быть, менее достойный высокой чести. И инстинктивно тянулся к товарищу по несчастью.
Так случилось и сегодня. Андрей сидел на огромном пне и бездумно поглаживал влажный зелёный мох, когда стреноженный конь, пощипывавший сочную травку в десяти шагах от него, поднял голову, звякнул сбруей и тихонько фыркнул. Не оборачиваясь, князь спросил:
– Это ты, Калистрат?
– Я, княже. Кому ещё быть, как не мне.
Когда они оставались с глазу на глаз, протоиерей переходил с церковного языка на нормальный русский. Это также было своеобразным признаком их близости, поскольку никакой другой высокопоставленный священнослужитель не разрешал себе подобных вольностей.
– Ну, знаешь, всякое может быть, – ухмыльнулся князь.
Ветви раскидистого ракитника, сплошь усеянные мелкими листочками, заколыхались, и на поляну вышел рослый чернобородый священник, по случаю буднего дня одетый довольно скромно.
– А вот не всякое, – возразил Калистрат. – Молод ты ещё, Андрей Ярославич, да к тому же целиком погружён в мирские дела. А потому не ведаешь, что на самом деле миром правит милость и воля Божья. Без воли Всевышнего ни единый волосок с головы не упадёт. Тем более нам никто не помешает, слава те, Господи!
Он поднял руку, чтобы перекреститься… Как вдруг рука эта на мгновение замерла в воздухе, точно Калистрат не знал, как совершается крестное знамение. И лишь после мгновенной задержки мизинец и безымянный палец правой руки прижались к ладони, средний, указательный и большой пальцы, обозначающие Единую Пресвятую Троицу, соединились, и начертили символический крест.
Ни эта пауза, ни странная ухмылка, мелькнувшая на губах священника, не ускользнули от Андрея Ярославовича. И настолько всё это было неожиданно, что он совершенно растерялся. В самом деле, уж кто-кто, а священнослужитель проделывает такие вещи чисто автоматически, ибо с годами они превращаются не просто в привычку, но становятся второй натурой. Малейшая задержка равносильна тому, как если бы выпущенная стрела неподвижно зависла в воздухе на полпути к цели.
А Калистрат, словно пытаясь отвлечь внимание собеседника, самым будничным тоном произнёс:
– Данила Романович на днях корону получит. А митрополит Иосиф будет торжественно возведен в патриарший сан. Слыхал ты об этом, княже?
Андрей ещё не знал этого. Кстати, неплохо бы узнать, откуда у батюшки такие сведения … Да только князь слишком опечалился, получив очередное подтверждение возросшего могущества киевского выскочки. И это касалось не только дарованного ему королевского достоинства. Данила давно уже пытался выхлопотать у Никеи автокефалию и патриарший чин для вздорного старикашки Иосифа, и почти никто не сомневался, что оказавшийся в затруднительном положении вселенский патриарх не откажет выскочке в этой «маленькой» любезности. Поэтому князь поморщился, будто выпил чашу уксуса вместо кубка вина, и заунывным голосом проговорил:
– Послушай, Калистрат, если ты хотел уязвить меня, то сделал это. Однако я не пойму, зачем тебе это нужно? Или даже те немногие, которым я доверяю, ненавидят меня столь же люто, как мои заклятые враги?
– Не за что мне ненавидеть тебя, княже, наоборот, я признателен за заботу и внимание, кои ты оказываешь мне по примеру покойного батюшки Ярослава Всеволодовича, Царствие ему Небесное, – тихо ответил Калистрат, подходя к князю вплотную и перекрестившись на этот раз более уверенно.
Андрей поднял голову и удивлённо посмотрел на священника снизу вверх.
– Тогда зачем заводить такой разговор? Какое желание может ещё владеть тобой, кроме как насмеяться над несправедливо обиженным? Но ты забываешься, клянусь Богом! Пусть новгородцы не признали моего права на освободившийся со смертью Александра престол, во Владимире я всё ещё законный владыка…
Андрей мигом разгорячился, на покрывшемся красными пятнами лице появилось мстительное выражение. Князь даже сжатыми кулаками затряс и слегка привстал, однако его остановил смех Калистрата, столь же неуместный, как толпа скоморохов на похоронах.
– Нет-нет, княже, я совсем не хотел тебя обидеть, – наконец проговорил Калистрат, добродушно жмурясь. – Не кривя душой, скажу, что и для меня это грустное известие. Данила Романович нахрапом завладел престолом, на котором надлежало бы сидеть тебе. И я возмутился не меньше твоего, когда узнал, что этот выскочка стал королём, причём теперь с соблюдением всех формальностей. Да ещё протянул в патриархи пузатого грека Иосифа.
– Так что же ты смеёшься? – Андрей разглядывал протоиерея недоверчиво, словно видел впервые в жизни.
– Да оттого, княже, что горячишься ты не в меру, – Калистрат тоже разглядывал собеседника, но без всякой настороженности.
Можно было подумать, что он не человека рассматривает (тем более, не просто человека, но великого князя), а к покупке приценивается. Андрей нахмурился.
– А сверх того есть у меня… – Калистрат выдержал эффектную паузу и докончил: – …предложение, как помочь твоему несчастью.
– Предложение?!
Андрей и вправду был удивлён. Действительно, что мог предложить ему невезучий священник, который к тому же ничего не смыслит в государственных делах!
– Вот именно, – Калистрат медленно наклонил голову.
– Не болтай попусту, – махнул рукой князь. – Ежели у тебя на уме в самом деле есть что толковое, почему ж ты до сих пор молчал? И почему ты носишь рясу, а не кафтан? А, Калистрат?