– А вот и Барселона, сеньор Андреас.
   С этими словами он вырвался на корпус лошади вперёд и умолк. Попутчики ехали молча вплоть до момента, когда у городских ворот пришлось представиться охране и заплатить подорожный сбор. Только тут Гаэтани обернулся к Читрадриве и спросил:
   – Ну так что, в порт поедем или сначала поищем подходящую гостиницу?
   Конечно же, они отправились в порт искать корабль, отплывающий в Неаполь. Читрадрива понял, что вопрос был задан лишь с целью возобновления беседы. Постепенно они вновь разговорились, но богословских проблем уже не касались. Лоренцо интересовало, нравится ли Читрадриве Барселона, какого он мнения о каталонцах и, главным образом, о каталонках, какие порядки заведены на Руси – и прочее в том же духе. Лишь однажды он вскользь обронил:
   – А ваше весьма оригинальное мнение о Святой Троице, мой дорогой друг, советую вам держать при себе.
   Читрадрива собирался что-то ответить, но Гаэтани уже вовсю расхваливал порядки, установленные при дворе неаполитанского короля, где Лоренцо, в силу знатности своего рода, занимал довольно высокое положение. Когда же Читрадрива полюбопытствовал, кого может не устроить высказанное им воззрение на сущность Святой Троицы, Гаэтани сделал вид, что не расслышал вопроса.
   Им повезло: утром следующего дня один торговый корабль отплывал в Неаполь с заходом в Марсель, на Корсику и Сардинию. Капитан показался Читрадриве порядочным малым. Он запросил умеренную цену за провоз двух пассажиров, порекомендовал барышника, которому можно выгодно продать лошадей, и посоветовал, в какой гостинице лучше остановиться. Напоследок капитан пообещал утром прислать за ними матроса, чтобы пассажиры случайно не опоздали к отплытию.
   Однако Гаэтани не разделял мнения Читрадривы о порядочности капитана.
   – Скверная у него рожа, мой друг, очень скверная, – недовольно ворчал он по пути к барышнику. – Вы склонны излишне доверять людям.
   Читрадрива снисходительно усмехнулся. Он мог судить о людях не только по внешности. Он знал, что капитан настроен к своим знатным клиентам дружелюбно и ничего худого против них не замышляет.
   Барышник дал за лошадей хорошие деньги, а гостиница оказалась вполне приличным заведением. Угодливый хозяин предложил путникам отдельную комнату – небольшую и без претензий на роскошь, но опрятную и уютную. А ужин, который дожидался их в обеденном зале, был выше всяких похвал. Читрадрива нашёл, что здесь очень мило, и пребывал в прекрасном расположении духа, чего нельзя было сказать о Гаэтани, который по-прежнему хмурился.
   – Ну, а чем теперь вы недовольны, сеньор Лоренцо? – спросил наконец Читрадрива, слегка раздражённый угрюмостью итальянца, чья кислая физиономия мешала ему в полной мере наслаждаться ужином. – Что вас ещё беспокоит, кроме скверной рожи капитана?
   – Да хотя бы эта гостиница, – с мрачным видом произнёс Гаэтани, подозрительно оглядываясь по сторонам. – Настоящий притон… Если не сказать большего.
   – Помилуйте, мой друг! – запротестовал Читрадрива. – Мне кажется, вы просто утомлены, и у вас слишком разыгралось воображение. Это, конечно, не княжеские хоромы, и здешние завсегдатаи явно не принадлежат к сливкам общества
   – но чего же вы хотите от портовой гостиницы? Обычные посетители…
   – Эти головорезы тоже обычные? – перебил его Гаэтани и, энергично кивнув в сторону четвёрки закутанных в чёрные плащи людей за угловым столиком, жадно расправлявшихся с жареной рыбой с овощами и белым вином, добавил: – Что-то в них мне не нравится, только вот не пойму, что именно. Пожалуй, повадки странноваты.
   На всякий случай Читрадрива решил проверить подозрения своего товарища. Он спрятал руку под стол, чтобы Лоренцо не заметил слабого свечения камня в перстне, и сосредоточился на четвёрке. Ничего подозрительного, а тем более опасного в этих людях он не обнаружил. Разве что их мысли, целиком поглощённые едой, тем не менее были слишком уж слабыми и никак не соответствовали грозному аппетиту. Но это, скорее всего, от усталости.
   – Ничего странного в них нет, – сказал Читрадрива, для пущей уверенности покопавшись в вялых мыслях остальных присутствующих в обеденном зале. – Обычные путешественники, такие же, как мы с вами.
   – Но повадки! Ухватки, – гнул своё Гаэтани. – Вы просто не разбираетесь в местном люде, сеньор Андреас, иначе заговорили бы по-другому.
   – Да Бог с ними, завтра мы всё равно уезжаем, – как можно беззаботнее сказал Читрадрива. – Чем искать повсюду опасность, займитесь-ка лучше фаршированной уткой, она недурно приготовлена, право слово. И расскажите, как быстрее добраться из Неаполя в Святую Землю.
   Гаэтани пустился в пространные объяснения, впрочем, не переставая время от времени бросать косые взгляды в сторону подозрительной четвёрки, но о своих опасениях больше не заговаривал – чего, собственно, Читрадрива и добивался.
   Покончив с ужином, они поднялись в отведённую им комнату во втором этаже. Читрадрива ожидал, что перед сном Гаэтани возобновит богословский диспут. Ему очень хотелось узнать, как этот блестяще образованный и неглупый молодой человек намерен разрешить противоречие между Отцом, Сыном и Святым Духом. Однако Гаэтани не собирался затевать дискуссию. Он лишь сказал:
   – Сеньор Андреас, завтра нам рано вставать, и перед сном я не хочу выслушивать ваши еретические речи. Лучше помолитесь Богу, чьё Слово вы столь превратно истолковываете, дабы Он даровал вам прощение несмотря ни на что. Ибо если вы прилежно изучали Святое Писание, то должны знать, что хула на Духа не прощается ни в этом беспутном веке, ни в будущем. А я тоже за вас помолюсь.
   С этими словами Лоренцо преклонил колени перед висевшим над кроватью распятием и принялся шептать молитвы, несколько раз помянув в них «cervus Dei Andreas». Помолившись, он разделся, забился под одеяло и затих. Осторожно позвав его, а затем с ещё большей осторожностью проверив с помощью перстня, Читрадрива убедился, что его спутник уже спит. По-видимому, он сильно задел чувства Гаэтани рассуждениями о Святом Духе. Ну да ладно…
   Читрадрива задул свечу, поставленную на небольшой столик посреди комнаты, и лёг в свою постель. Было тихо, только снизу, из обеденного зала доносились крики и песни запоздалых гуляк, да где-то за стеной скреблась мышь. Почему-то вспомнился ночной визит в трактирчик старины Пеменхата, закончившийся штурмом и грандиозным пожаром со взрывом, который он устроил, когда с помощью мгновенного перемещения вынес из объятого пламенем дома Карсидара, трактирщика и мальчика Сола на лесную поляну. Здесь, пожалуй, поспокойнее…
   Читрадрива усмехнулся этой мысли, повернулся к стене и тотчас же заснул.
   …Пробудился он от тихого скрипения входной двери и звука крадущихся шагов. В комнате было по-прежнему темно, лишь через щели в ставнях пробивался холодный лунный свет. Благодаря этому обманчивому освещению Читрадриве спросонья показалось, что вся комната наполняется гигантскими чёрными фигурам. Блеснули мечи…
   Опасность! Надо разбудить Лоренцо!
   Гаэтани соскочил с кровати и схватился за меч, предусмотрительно положенный в изголовье. Лязгнули клинки, брызнули искры, раздался короткий крик
   – и молодой итальянец со стоном осел на пол. Всё кончилось в одну секунду.
   А Читрадрива с ужасом обнаружил, что хайен-эрец, в котором среди анхем ему не было равных, никак не действует на нападающих! Он послал им вот уже несколько обездвиживающих импульсов, но чёрные фигуры двигались столь же проворно, как и прежде. Не помог даже Карсидаров перстень. Читрадрива совсем не чувствовал голубого камня – тот как будто уснул!
   А две чёрные фигуры уже нависают над ним…
   Оставалось последнее средство: хоть Читрадрива уделял фехтованию безобразно мало времени, у него имелся меч, выкованный русским кузнецом под наблюдением Карсидара. Читрадрива выхватил его из ножен, вскочил на ноги и с яростью обречённого набросился на неведомых врагов. Те лишь парировали его неуклюжие выпады, не решаясь нанести ответный удар, хотя он уже несколько раз кряду открылся.
   Читрадрива понял, что его хотят взять живым – и это было последнее, что он подумал. Подобравшись к нему сзади, один из противников нанёс точно рассчитанный удар в затылок. Читрадрива мгновенно потерял сознание.

Глава IV
В ПОХОД

   На сборы войска ушло больше двух месяцев. Карсидар готовил весенний поход против татар основательно, стараясь не упустить ни единой мелочи, лично проверяя выполнение даже самых незначительных распоряжений. В итоге девять с половиной тысяч всадников и более двадцати восьми тысяч хорошо вооружённых пехотинцев были выставлены удельными князьями к назначенному сроку, а ещё триста всадников и полторы тысячи пехотинцев из Смоленска должны прибыть в Киев дня через три-четыре. Уже закончено формирование обоза, где в числе прочего имелись орудия для осады. Такая армия и в открытом поле может биться, и осаждённый город приступом брать. Карсидар был доволен собой – он потрудился на совесть.
   Правда, два месяца есть два месяца, а у Тангкута тоже своя голова на плечах. Не настолько же хан глуп, чтобы ошибиться дважды подряд! Хватит с него и просчёта с посольством к князю Василю Таврийскому. Вне всяких сомнений, теперь татарам известен не только выбор половцев, не пожелавших пойти против короля Данилы. Проклятые дикари прекрасно понимают, что русичи готовятся к походу. И наверняка принимают ответные меры. А вот какие, хотелось бы знать?..
   Пока войско не выступило, нужно в последний раз всё хорошенько обдумать и взвесить. И, возможно, учесть то, что по каким-либо причинам не было учтено прежде. На войне не существует мелочей; даже малейший просчёт может в конечном итоге обернуться гибелью людей. А Карсидар, как предводитель, в ответе за всё. Он должен предвидеть любую неожиданность.
   В глубокой задумчивости Карсидар теребил бороду, стараясь отвлечься от стоявшего в гриднице шума. Ясное дело, о серьёзных вещах лучше думается в менее людном и более спокойном месте, где ничто не мешает сосредоточиться. Да только полезная мысль может прийти в голову в любую минуту, а о том, чтобы уединиться, сейчас не могло быть и речи. Лишь час назад в Киев вернулись «коновалы», отправленные к последнему западному морю, и с минуты на минуту в королевскую гридницу должен явиться Ипатий с докладом о выполненной миссии. И если остальные присутствующие с нетерпением ожидали только рассказа о казни хана Бату, то Карсидар надеялся кроме того получить последнюю весточку от Читрадривы, с которым они пропутешествовали сюда от самого Торренкуля.
   Их мысленная связь прервалась больше года назад. Поначалу дело шло на лад, «коновалы» ехали медленно, и мысленное общение давалось без труда. Сложности начались, когда «коновалы» достигли Волынской земли. Связь стала ненадёжной, то и дело обрывалась, приходилось сильно напрягаться, чтобы поддерживать её, а после Галича Карсидар и вовсе перестал слышать Читрадриву. Ещё некоторое время он пытался посылать мысли вдогонку другу, но ответа не получал.
   Карсидару не верилось, что Читрадрива вот так просто исчез из его жизни. Исчез навсегда. И хоть Карсидар был частичкой Ральярга, оказавшегося никакой не колдовской страной, а лишь окраиной мира, большую часть жизни он всё же провёл в Орфетане. Поэтому Читрадрива уходил не сам по себе. Вместе с ним как бы исчезал весь Орфетанский край, а также окончательно растворялся в небытии мастер Карсидар – лучший из мастеров современности, за чью голову разными вельможами было обещано в общей сложности тридцать четыре жуда золотом.
   Впрочем, с этим он смирился давно, ещё до отъезда Читрадривы на запад. А теперь Карсидар попросту затосковал за другом, с которым его связывало столь многое. Даже слишком многое. Не будь этой связи, он выдворил бы гандзака из их маленького отряда искателей приключений сразу после прибытия в замок Люжтенского князя. Но ведь не прогнал же! Судьба недаром свела их.
   Судьба. Гм…
   Карсидар пригладил бороду, расправил плечи и с гордым видом огляделся по сторонам.
   Что бы ни говорили, а его судьба – быть королевским воеводой, уважаемым человеком на Руси! Ещё раз потерять прошлое, добровольно отказаться от своего прежнего имени, прославленного по ту сторону колдовских гор, ибо у русичей оно ассоциировалось с поганским божеством Хорсом.
   Итак, нет больше мастера Карсидара, есть воевода Давид. И хватит об этом. Что бы ни сказал Ипатий…
   За дверями раздался топот, и нетерпеливый гомон в гриднице почти мгновенно стих. Слегка прихрамывая, вошёл Ипатий в сопровождении ещё двоих «коновалов». Остановившись перед тронным возвышением, прибывшие поклонились перво-наперво Даниле Романовичу и Льву Даниловичу, а затем на три стороны – остальным присутствующим. Ипатий принялся рассказывать про путешествие и про дальние земли. Исполнившись внутреннего достоинства, с гордым видом говорил о неизменном уважении, с которым западные владыки встречали посольство Русского короля.
   Когда же Ипатий перешёл к описанию казни Бату, последние слова великого хана о том, что потомки Чингиза ещё отомстят за него, произвели на всех без исключения присутствующих огромное впечатление.
   – А ты часом не напутал? – озабоченно переспросил Данила Романович.
   – Как можно, государь! – развёл руками Ипатий. – Я слово в слово пересказал то, что велел передать тебе Андрей, вот и всё. Нешто я не понимаю…
   – Да ты не серчай, – вмешался юный соправитель Лев. – Возможно, ты ещё не слышал, что татарва вновь поднимает голову. И первым делом они отрядили к таврийскому князю Василю посольство с дерзким требованием выступить в скорой войне против Руси на их стороне.
   – И переданные тобой слова шелудивого пса Бату подтверждают справедливость их намерений, – подытожил Данила Романович. – Уж кому-кому, а ему ли не знать нравы своего нечестивого племени! Мы не считаем опасность столь серьёзной, как прежде. Однако, я надеюсь, теперь никто не станет сомневаться в необходимости направить войско на берега Итиль-реки, чтобы разгромить этих ублюдков в их собственном логове?
   Король нахмурил брови и обвёл окружающих строгим взором. Сомневающихся не было. Даже те, которые на военном совете поддерживали «умеренного» пинского воеводу, кажется, поняли, что татарам мало поражения под Киевом. Вот если разбить их ещё и в дикой степи, такой проигрыш они запомнят надолго! Это раз и навсегда отобьёт у ненавистных дикарей охоту соваться на Русь.
   – Ну то-то же, – Данила Романович кивнул Ипатию, и сотник принялся рассказывать о торжественном приёме, который устроил в их честь граф Португальский после казни Бату, затем об обратном пути на родину.
   Карсидар слушал Ипатия вполуха. Его беспокоило совсем другое: действительно ли Бату знал о вновь готовящемся татарском походе? Или он выкрикнул эту угрозу наобум, чтобы постращать русичей, и даже не подозревал, насколько близок к истине…
   В самом деле: откуда посаженному в клетку и увезенному к последнему морю Бату стало известно о намерениях хана Тангкута? Он просто надеялся, что его соплеменники не смирятся с поражением – и угадал. «Ему ли не знать нравов своего нечестивого племени», – сказал Данила Романович. Но так ли всё просто? Эге-ге, не замешано ли тут какое-то колдовство!..
   Карсидар незаметно вынул из кармана амулет с оттиснутыми на нём причудливыми значками и дырочками по углам. Кажется, обыкновенный кусок кожи, не более того. Но может быть, это только кажется? Вдруг этот амулет всё же обладает волшебной силой, которую Карсидар попросту не замечает…
   Глупости! Будь это так, амулет должен был защитить татарского посла и превратить русского князя Василя обратно в половецкого хана Булугая, боящегося татар и оттого способного пойти на поводу у Тангкута. Но этого не случилось. Если даже в амулете есть хоть капля волшебства, она не сработала. А это может означать, что либо волшебство Карсидара сильнее татарского, либо… Либо он чего-то не понимает! А иметь дело с непонятным – разве это не хуже всего? Рядом с тобой, буквально в твоём кармане может находиться источник неведомой мощи, а ты не имеешь даже самого отдалённого представления, как с этой мощью обращаться.
   Да что говорить о чужих колдовских амулетах, когда Карсидар так и не удосужился толком разобраться в своих собственных возможностях и умениях! С одной стороны, колдовство у русичей не в почёте, и даже если он выкидывал время от времени кое-какие «штучки», неугомонный тесть не забывал всякий раз крайне недоброжелательно отозваться о его «проделках». Так что волей-неволей приходилось сдерживать себя. В конце концов, не велика беда, жил же мастер Карсидар без колдовства… Да ещё как жил! Лучшим из лучших слыл.
   С другой стороны, после отъезда Читрадривы на запад у него не было особой потребности «колдовать». Разве что иногда покопаться в чужих мыслях да в случае нужды мгновенно переместиться в иное место. Или Михайлу что-нибудь сказать неслышно для других. Вот и всё колдовство.
   Однако же, Карсидар был способен на большее. Во-первых, всякие разновидности хайен-эрец – от «мягкого» усыпления бдительности окружающих, когда можно оставаться незамеченным хоть в самом людном месте, до немедленного убийства одним взглядом. Или вообще не глядя на противника. Чтение чужих мыслей и внушение своих мыслей другому было чем-то средним между этими двумя крайностями.
   Во-вторых, Карсидар мог сводить на землю «небесный огонь», и делать это осознанно, как в день татарского штурма, либо неосознанно – о чём в Вышгороде и его окрестностях до сих пор ходят самые противоречивые слухи, несмотря на то, что церковь Бориса и Глеба давно отстроена заново. Ещё Карсидар был способен зажечь на расстоянии вполне земной огонь. Правда, последнее случилось всего однажды, когда он находился в состоянии болевого шока, вызванного тем, что Менке обрубил ему ухо с серьгой, камешек из которой нынче вставлен в обручальное кольцо. Тогда Карсидар одним мысленным усилием пережёг путы на ногах Ристо.
   Хотя почему однажды? Во время их единственной встречи старый купец Шмуль упоминал о пожаре, который устроил малолетний принц Давид в Йерушалаймском дворце. Именно после этого случая отец вдел ему в ухо серёжку со странным голубым камешком, чтобы предотвратить дальнейшие… «проделки», если можно так выразиться.
   Ничего себе проделки! Пять сотен сожжённых живьём татар…
   Итак, Карсидар был способен каким-то образом (он сам не понимал, каким) вызывать огонь. И наоборот – вроде как отводить жар, то есть замораживать. Так он добился появления льда на лесном озере, когда вместе с Читрадривой демонстрировал Даниле Романовичу возможность поймать татарское войско в ловушку.
   Правда, тут уж Карсидар никак не мог обойтись без голубого камешка. Зато стоило лишь сосредоточиться на крошечном шарике, вделанном в кольцо, – и всё мигом получалось. Он даже мог думать о нескольких вещах сразу или одновременно заниматься несколькими делами. Именно за прививание этого навыка Карсидар был особенно признателен Читрадриве.
   Впрочем, в татарском лагере он вытворял совершенно невероятные с точки зрения здравого смысла вещи как раз без помощи серьги: подлетел над землёй, без малейших усилий разорвал стягивающие руки верёвки, заставил стрелы лететь в нужном направлении – почти как на Тугархановой косе. Но тут было другое – шок от боли. Тогда Карсидар совсем не соображал, что делал.
   А ещё самопроизвольное залечивание ран! Отрубленное ханом Менке ухо отросло, ожоги затянулись, все шрамы, все отметины, оставленные прежде на теле оружием врагов, исчезли. Даже (неудобно говорить) обрезание заросло. И всё это, опять же, без серьги и помимо его воли.
   В общем, при ближайшем рассмотрении выходило, что Карсидар не только не пользуется всем, что умеет делать. Он даже толком не знает, что, собственно, умеет и как это у него получается! Некогда было в этом разбираться – у королевского воеводы Давида столько неотложных дел. Но даже если брать в расчёт только чтение мыслей и мгновенные перемещения, то и такая малость даёт ему огромные преимущества перед прочими людьми. Хватит с него и этих способностей.
   А хватит ли? Теперь Карсидар начал в этом сомневаться. Ибо если среди татар объявился колдун (сильный или слабый, умелый или неумелый – другой вопрос), дело может принять скверный оборот. И если этот татарский колдун передал посаженному в клетку Бату мысль, что Тангкут собирается отомстить за его позор, а находившийся рядом с ним Читрадрива не почувствовал переданной мысли… Это очень и очень скверно – если не сказать большего.
   Ну нет, всё это слишком уж невероятно. Татарский колдун, если он только существует реально, не добился ничего, кроме провала миссии к князю Василю и преждевременного раскрытия планов ордынцев. За такое хан Тангкут по головке не погладит. Ох и достанется колдуну!..
   Вне всяких сомнений, Карсидар более могуч, нежели татарский наёмник. А потому нечего ломать над всем этим голову.
   А между тем Ипатий завершил свой рассказ о странствиях к последнему морю и вручил королю грамоты с выражениями восхищения славной победой русичей, которыми западные владыки буквально засыпали посольство. Теперь Данила Романович хвалил «коновалов» и благодарил Ипатия за успешное выполнение возложенной миссии.
   Карсидар сунул кусочек кожи обратно в карман. Правду сказать, татарский амулет давным-давно следовало сжечь или попросту выбросить на помойку, но этому мешало элементарное любопытство. Ничего, пускай лежит, когда-нибудь он с ним разберётся – равно как и со своими способностями.
   Карсидар рассчитывал поговорить с Ипатием сразу после окончания приёма. Однако беседу пришлось отложить: как обычно, король попросил воеводу задержаться, чтобы обсудить вновь полученные сведения.
   – Ну, и что ты об этом думаешь? – спросил Данила Романович, едва двери гридницы затворились за последним выходившим боярином, и невесело пошутил: – Да уж, благую весть привёз нам Ипатий под Благовещенье!
   – Я очень обеспокоен, государь, – откровенно сознался Карсидар. – Насколько я понял, татары решили покорить Русь во что бы то ни стало, и поражение под стенами Киева лишь задержало их, но не заставило отказаться от своих планов. К сожалению, полученный урок только разжёг их страсть к завоеваниям.
   – Упрямый народ, – вздохнул Данила Романович, снял шапку Мономаха и, бережно отряхнув соболью опушку, положил на опустевший трон сына. – Но дела это не меняет. Скажи, Давид, всё ли у тебя готово к походу? Когда сможет выступить войско?
   – Готово всё, – не без гордости сказал Карсидар. – Теперь мы только ждём смолян. Если они поторопятся, то дня через четыре уже можем выступать.
   – Я полагаю, не следует тянуть дальше, если дело в одних смолянах, – решил король после недолгих раздумий. – Вряд ли нужно объяснять тебе, что каждый день нашей задержки татары используют в своих целях.
   Карсидар молча кивнул.
   – Поэтому на завершение сборов даю не четыре, а два дня, – заключил Данила Романович. – Послезавтра чтоб выступили. А смоляне вас нагонят. Полторы тысячи пеших и триста конников движутся быстрее, чем сорокатысячное войско с обозом. Нагонят, лентяи!
   Внезапно воодушевление, с которым король произнёс последние слова, исчезло, и резче обозначившаяся вертикальная складка над переносицей выдала его внутреннее напряжение.
   – Не нравится мне эта возня на востоке, Давид, – уже совсем другим тоном произнёс Данила Романович. – Ох как не нравится! Вот уж понять не могу: чего проклятой татарве надобно, неужто им мало полученного урока?
   Карсидар хотел было высказать свои соображения, но король уже нетерпеливо махнул рукой, показывая, что разговор окончен. Поняв, что Данила Романович хочет побыть наедине, Карсидар отвесил ему лёгкий поклон и быстро вышел из гридницы.
   Первым делом он решил переговорить с Ипатием, поэтому вскочил на верного Ристо и направился в Копырев конец, где жил сотник. Ипатия он застал сидящим за столом, на который его жена как раз выставляла еду.
   – О, королевский воевода пожаловал! – обрадовался Ипатий, завидев Карсидара. – Проходи, Давид, присаживайся, гостем будешь. Мы гостям завсегда рады. Звенислава, тащи-ка нам медку!
   – Так ведь пост сейчас, – несмело возразила жена.
   – Ладно тебе! – прикрикнул сотник и заговорщически подмигнул гостю. – Мы про это никому не скажем.
   А когда жена, почему-то показавшаяся Карсидару грустной и неприветливой, вышла из горницы, тихо спросил:
   – Слышь, Давид, вы скоро отправляетесь?
   – Король велел выступить через два дня.
   – Король! – Ипатий хмыкнул. – Времечко-то понеслось, ровно горячий скакун. Когда мы собаку Бату из Киева увозили, Данила Романович ещё только государем всея Руси был, а приехали – уж и королём стал. Кесарем! Дела-а…
   – Правда, корону ему ещё не привезли, но патриарх грамоту отписал, всё честь по чести, – пояснил Карсидар. – Между прочим, патриарх скоро приедет в Киев и лично привезёт корону. Думаю, будет просить помощи против… латинских рыцарей, – он чуть не сказал: «хайлэй-абир». – Однако сперва нам нужно разобраться с татарами.
   – Вот-вот! – подхватил Ипатий, заметно оживившись. – Я и хотел узнать, не возьмёшь ли ты с собой и меня. А, Давид?