Страница:
Василь Шугракович подумал также, что кипчаки когда-нибудь дождутся подходящего момента, сбросят иго урусов, разорят их жилища, ограбят их и продадут в рабство в восточные страны, а табуны коней присоединят к своим табунам. Но вслух всего этого, понятное дело, не сказал, а лишь процедил сквозь зубы:
– Убирайся вон. Следующего сюда.
Прихрамывая, ходатай поплёлся к выходу. Придворные провожали его довольными взглядами, радуясь тому, что великий князь отыгрывается не на них.
Вслед за тем в зал вошёл другой ходатай. Как и первый, он прополз от порога к трону, облобызал княжеские сапоги и принялся излагать не менее неприятную просьбу.
На сей раз речь шла о поставке урусам коней. Это дело тоже было связано с именем урусского короля, однако Василь Шугракович был далеко не глуп и прекрасно понимал, что именно здесь король выступает лишь прикрытием. Действительным же организатором очередного «сумасбродства» является королевский воевода Давид, человек весьма загадочный и, возможно, куда более могущественный и опасный, нежели сам король Данила.
Про воеводу Давида поговаривали, что он колдун, каких свет не видывал. Даже последнему несмышлёнышу было ясно, что именно он со своим дружком Андреем обрушил на днепровский лёд лавину молний и потопил половину несметного татарского войска, а предводителя татар, ненавистного хана Бату, захватил в плен и приволок за волосы к Даниле Романовичу. Правда и то, что был Давид искуснейшим воином и знатным полководцем. Василь Шугракович не раз встречался с королевским воеводой, видел его и в дворцовых покоях Данилы Романовича, и на поле брани…
И вот тут князь просто отказывался понимать, что происходит! Не потому, что Давид орудовал каким-то уж слишком узким и лёгким мечом, но тем не менее умудрялся выстаивать в одиночку против двух, трёх, а то и пяти человек. Не потому, что он легко обходился без щита, предпочитал стрелять не из лука, а из какой-то самодельной штуковины, которую называл арбалетом и заряжал сразу двумя короткими тяжёлыми стрелами. И не потому даже, что он, как болтали злые языки, мог выпускать стрелы просто из рукава кафтана без всякого оружия. В конце концов, великому колдуну так и надлежит поступать.
Однако воевода пошёл гораздо дальше и выдумал уже совершеннейшую чепуху. Вместе с поселенцами-урусами и «чёрными клобуками» сюда, в Западный Кипчак, превращённый в Таврийское княжество, пришли люди, единственным ремеслом которых была война. Эти четыре тысячи человек рассредоточились по четырём поселениям и стали настоящей обузой для князя Василя и его подданных. Они были натуральными дармоедами, ибо вообще ничем дельным не занимались, зато дни напролёт упражнялись в ратном искусстве, устраивали учебные поединки на мечах, на копьях, на топорах и на палицах, гоняли по степи на конях, ели, пили да спали. И уж они-то не признавали над собой иного начальника, кроме воеводы Давида и короля Данилы. А великий князь Василь Шугракович был для них всё равно что воробей для стада овец – чирикать может, сколько душе угодно, но внимания на него никто не обращает.
Нет, по большому счёту абсолютно ясно, что эти ратники понадобились урусскому королю, дабы держать в узде кипчаков. Когда под боком пребывает четыре тысячи отборных воинов, любителям пограбить землепашцев волей-неволей приходится сдерживать инстинкты. Но если бы эти лодыри в промежутках между учебными поединками делали хоть что-то полезное! Например, пасли лошадей или строили своему королю дурацкий порт в устье Днепра. Так нет же! Изволь кормить четыре тысячи бездельников да ещё отправляй урусам крепких мужчин на строительство. Да коней самых лучших подавай ратникам…
Вот именно! С наступлением зимы кипчаки угнали табуны на юго-восточные пастбища, оставив здесь самую малость. А урусские дармоеды, видать, загоняли своих лошадей до полусмерти и требуют теперь свежих. Что тут будешь делать?!
И что делать с ходатаем? Нельзя сказать, что он так уж не прав. Конечно, он смиренно валяется на брюхе и подобострастно целует сапоги своему повелителю. Но тем не менее, смеет обращаться с просьбой, которую Василь Шугракович выполнить не в силах! Знает ведь, мерзкая тварь, что не может великий князь Таврийский противиться королю и не станет этого делать. Неужели таким вот образом наглец издевается над его очевидным бессилием?! Мол, что ты за князь, что за глава вольнолюбивых сынов степи, если покорно отдаёшь землепашцам-урусам всё, что они потребуют! А ну, что он там болбочет?..
– …и посадили в поруб, – жаловался ходатай.
– Кого посадили? – с деланным любопытством переспросил Василь Шугракович.
Ходатай вкратце повторил то, о чём только что рассказывал: как какой-то кипчак увёл у бездельничающих ратников приглянувшуюся кобылу, как его изловили и посадили на неделю в специальный домик, который назывался порубом. Для вольнолюбивых степовиков это было страшное наказание. Многие с радостью вытерпели бы хоть полсотни, хоть сотню ударов палкой, лишь бы не подвергаться заключению в порубе.
Рассказ на первый взгляд был безобиден, но князь Василь воспринял его чрезвычайно болезненно. В словах ходатая ему почудился намёк на второй этаж его дворца… Да как он смеет?!
Василь Шугракович медленно встал. Ходатай отпрянул, смекнув, что сейчас последует наказание. Сообразил это и палач, первым бросившийся к новой жертве. Мысленно отметив его догадливость и расторопность, великий князь обратился к трепещущему ходатаю хриплым от еле сдерживаемого гнева голосом:
– Так ты что же, решаешься просить за неуклюжего болвана, не сумевшего ускользнуть от урусов? Хочешь, чтобы я взялся защитить его и тем самым поссорился с королём Данилой?! Попался урусам, так пусть сидит в порубе хоть до самой смерти! И ты у меня посидишь.
Поняв, что ему угрожает, ходатай дико закричал. Но палач и ещё трое придворных навалились на несчастного и, едва дождавшись княжеского приказания: «В темницу его», – схватили и выволокли из зала, чтобы запереть во втором этаже дворца.
Да, урусский поруб – страшная штука. Максимум, на что хватало фантазии у кипчаков прежде – это бросить связанного пленника в яму. Но в яме хоть небо над головой видно, а в порубе лишь крохотное окошко, забитое железными прутьями, на небо ни капли не похожее. Если там долго сидеть, то, пожалуй, можно сойти с ума.
Зато в комнатах на втором этаже дворца Таврийского князя даже окон не было! Урусы изобрели поруб, но не смогли додуматься до темницы, где не различаешь времени, поскольку незаметна смена дня и ночи. А Василь Шугракович додумался! И страшно гордился собственной находчивостью.
Полная темнота многократно усиливала эффект заключения, тем более что на ночь дворец оставался совершенно пустым, и если запертый во втором этаже начинал вдобавок кричать, ему делалось жутко вдвойне. Уже на следующий день он готов был ползать на животе перед великим, грозным и ужасным князем и умолять его о единственной милости: заменить заточение в тёмной комнате на любое количество ударов палкой по пяткам. Что обыкновенно и было исполняемо, ибо Василь Шугракович был не только строг и справедлив с подданными, но также чрезмерно мягкосердечен. Нет, извергом его никак не назовёшь! А провинившийся получал своё сполна и уползал с великокняжеского двора на четвереньках, славя милосердие своего повелителя.
И этот остолоп как-нибудь выдержит в темнице до завтра. Ничего, ничего, посидит взаперти как миленький, тогда образумится! А на следующий день получит «сдачу». Вот так.
– Посидишь под замком и подумаешь обо всём, как следует, – назидательно сказал Василь Шугракович и, не заботясь более о ходатае, которого уже волокли вниз по лестнице, грозно спросил: – Ну что, есть у кого-нибудь ещё дела или просьбы?
Естественно, никто не выразил желания обратиться к великому князю, который был явно не в духе. Молчат! Боятся! Правильно, так и должно быть.
Довольный собой, Василь Шугракович позволил себе немного расслабиться, сел, откинулся на спинку трона и только хотел отдать кое-какие распоряжения насчёт коней, которых требовали урусы (у него уже вызрела неплохая идейка), как вдруг со двора донёсся громкий стук копыт.
"Ага, погоня вернулась! Кипхатага нашли! – обрадовался Василь Шугракович.
– Зашевелились, лентяи. Как всыпать им хорошенько да пригрозить, так сразу же всё получается".
Однако внешне он ничем не выказал своих истинных чувств; наоборот, сел прямо и придав лицу суровое выражение, строго спросил:
– Что там ещё?
Несколько человек уже выскочили из зала, не дожидаясь княжеского указания, и бросились по лестнице во двор. Когда их шаги стихли, во дворце некоторое время не было слышно ничего, кроме отрывистых криков запертого во втором этаже ходатая. Затем вновь раздались быстрые шаги на лестнице, в зал вошёл бледный и растерянный старший советник и, упав ниц прямо на пороге, громко воскликнул:
– Посольство к тебе, великий князь!
– Посольство? – при всей своей сдержанности Василь Шугракович всё же не сумел полностью скрыть удивление. – Что за посольство? От кого?
– От татар, – пролепетал старший советник.
Это ещё что за новости?! Чего хотят эти собаки от него, великого князя Василя Шуграковича, верноподданного урусского короля Данилы Романовича?
Вот уже больше года западные кипчаки избавлены от проклятого ига. В начале прошлой зимы татарам здорово досталось под Киевом, жалкие остатки огромного войска без оглядки бежали далеко на восток и там затаились, зализывая раны. Давно о них не было слышно, и вдруг – посольство!
Василь Шугракович не слыхал, чтобы татары вели с урусами переговоры. Да и какие могут быть переговоры, если король Данила велел посадить хана Бату в железную клетку, провезти по всем западным землям, точно диковинного зверя, затем утопить в последнем западном море. Нет, не может быть мира между урусами и татарами! Значит, значит…
Значит, не так уж не прав был король вместе со своим колдуном-воеводой, что навязал Василю Шуграковичу четыре тысячи воинов, готовых в любой момент вступить в бой. А ну как татары уже на подходе! А ну как решили они припомнить кипчакам союз с урусами в великой битве под Киевом! Это кипчацкие лучники расстреливали тех татарских собак, которым удалось избежать смерти в холодных водах скресшего в стужу Днепра…
Василь Шугракович на мгновение даже почувствовал благодарность к королю Даниле за четыре тысячи воинов-урусов, сидящих на шее у сынов степи. Ничего, ничего, мы ещё посмотрим, кто кого! Надо немедленно известить этих дармоедов, хватит им баклуши бить да по степи гонять, пора за дело браться! А посольство… В конце концов, князь он или не князь? Или татарский прихвостень?!
– Сколько их там? – спросил Василь Шугракович, судорожно вцепившись в подлокотники трона.
– Десяток наберётся, – ответил старший советник, пряча испуганный взгляд от своего повелителя.
Он явно струхнул, да и другие придворные не проявляли отваги. Боятся, собаки, ой как боятся! Будто ничего не изменилось с тех пор, как воины Бату вытаптывали Дешт-и-Кипчак, огнём и мечом подчиняли своей власти вольнолюбивых пастухов. А всё изменилось, ещё как изменилось! Нечего теперь страшиться татарских псов, не те нынче времена. Четыре тысячи вышколенных урусских ратников – это большая сила. Вместе с кипчацкими воинами они способны защитить княжество от татар; а если понадобится, король Данила немедля пришлёт подмогу, может даже во главе с самим воеводой Давидом. Вот тогда татарам пощады не будет!
– Послов сюда, свиту оставить во дворе, – распорядился Василь Шугракович.
– Да предупреди, чтобы стража держала ухо востро, пусть в случае чего свиту эту!.. – он сопроводил свои слова красноречивым и недвусмысленным жестом. – Чтоб ни один не ушёл. Шкуру спущу! Также будь готов отправить гонца к урусским дармоедам. А вы, – Василь Шугракович обвёл взглядом придворных, – глаз не спускайте с послов. И ежели кто из вас покажет, что боится этих собак, ежели только кто глаза от них отведёт… у того я самолично глаза на нож выну! Ясно?!
Всем было ясно. Придворные приободрились и настороженно замерли вдоль стен. Старший советник пошёл звать послов.
Их было двое – старый хрыч в дорогом убранстве и одетый поскромнее, но более молодой и сильный телохранитель. Оба повели себя вызывающе нагло, не пав ниц на пороге зала и даже не поклонившись. Они просто возникли в дверях и пошли к трону. Старик смотрел прямо в глаза Василю Шуграковичу, а на его узких, почти бескровных губах играла презрительная ухмылочка.
Сказать, что великий князь был возмущён таким поведением, – значит, не сказать ничего. Василь Шугракович был сильнейшим образом ошарашен и даже шокирован бесцеремонностью татарских собак. Вместо того, чтобы с порога осадить наглецов, он замер на троне, как истукан, и тупо смотрел в сияющие торжеством глазёнки старика. И даже не сразу заметил на боку молодого телохранителя кривой меч.
А это ещё что такое?! Где это видано, чтобы к правителю входили вооружённые послы?! Как они посмели?! И кто разрешил…
Между тем старик не преминул воспользоваться возникшей паузой, остановился шагах в пяти от трона, скрестил руки на груди и заговорил слегка надтреснутым, но твёрдым голосом:
– Хан кипчаков Булугай, слушай волю пославшего меня…
Тут уж Василь Шугракович очнулся от столбняка и, подавшись вперёд, пронзил посла яростным взглядом. Не всегда великий князь был мягкосердечным; он умел гневаться и умел показать другим, что гневается, – без этого правителю никак не обойтись.
– Ах ты мешок конского навоза! Да как ты посмел предстать передо мной и не поклониться?! И почему твой охранник не отдал моим людям меч? И какой я тебе хан Булугай? Я Василь Шугракович, великий князь Таврийский! Что это ты позволяешь себе и своему прихвостню?!
Игравшая на губах посла презрительная ухмылочка сменилась хищным оскалом старой гиены – половина зубов у него была сломана, а между уцелевшими пенёчками тут и там чернели дырки. Он ещё выше задрал острый пергаментно-жёлтый подбородок и изрёк:
– Никакой ты не великий князь Таврийский, а хан кипчаков, и имя твоё Булугай. А кроме того, ты жалкий предатель. Ты бросил своего хозяина, великого Бату, и трусливо перебежал на сторону урусов. Новый твой хозяин, князь Данила, швырнул этот край тебе под ноги, как бросают обглоданную кость презренной собаке. Ты гордишься своим ничтожеством, Булугай, но не думай, что у других нет глаз. Не думай, что тебе удастся обмануть других вот этим, – по-прежнему не отводя взгляда от Василя Шуграковича, он повёл рукой вокруг, показывая, что имеет в виду деревянный дворец. – Да, ты стремишься быть похожим на нового хозяина, вот даже его бога повесил над своим троном. Но знай: стремление твоё тщетно. Тебя держат в степи подальше от Минкерфана, а на твоих землях находится четыре тысячи отборных урусских воинов, которые тебе не подчинены. Разве это не показывает, как мало ценит тебя князь Данила, как мало тебе доверяет? И сейчас я разговариваю с тобой, как разговаривают с предателем… которому, впрочем, даётся шанс исправить допущенные ошибки и послужить хану Тангкуту, брату умершего позорной смертью великого хана Бату.
Если этот старый болван хотел смертельно оскорбить Василя Шуграковича, то он достиг желаемого результата. Даже посмел насмехаться над его великолепной выдумкой с богом урусов! А ведь это было ещё одно изобретение Василя Шуграковича, которым он чрезвычайно гордился. Ну конечно! Распятие висело позади трона, и когда бывавшие здесь урусы возмущались тем, что кипчаки ползут к стопам великого князя на животе, хитрый Василь Шугракович возражал, что они-де воздают таким образом почтение не ему, жалкому земному правителю, а небесному владыке Христу.
В мыслях великого князя татарский посол уже был привязан к конскому хвосту и с воплями нёсся по заснеженной степи, постепенно превращаясь в конвульсивно дёргающееся месиво из костей и мяса, за которым тянется кровавый шлейф. Но замечание о Тангкут-хане заставило Василя Шуграковича на некоторое время сдержать праведный гнев и с притворным смирением спросить:
– Вот как? Чего же хочет от меня хан Тангкут?
Кажется, посол ничего не заподозрил. То ли старик был непроходимо глуп, то ли безгранично самоуверен, но так или иначе он, гордо подбоченившись, разразился прочувствованной речью, из коей следовало, что хан Тангкут, брат великого Бату, вставший теперь во главе остатков западных улусов, наследственного владения их отца Джучи, поклялся страшной клятвой отомстить за позор брата и за поражение под Минкерфаном (так называли татары Киев). Как раз сейчас хан Тангкут собирает со всех своих земель войска, а с одобрения великого кагана Угёдэя, верховного правителя татар, многочисленные потомки Чингиза, властители восточных и южных улусов, направляют к Тангкуту отряды, чтобы вновь выступить в поход на Русь.
– Тебе же, предатель Булугай, повелевающий западными кипчаками, великий Тангкут согласен даровать прощение при условии, что ты немедленно отправишься к нему в Тангкут-Сарай с повинной и с богатыми дарами, а также немедленно предоставишь в его распоряжение три тысячи всадников и обязуешься по первому требованию добавить к этим трём тысячам ещё столько, сколько понадобится великому Тангкуту, – вещал посол.
Василь Шугракович мысленно поздравил себя с тем, что вовремя сумел сдержать праведный гнев. Ведь если бы он сразу велел схватить посла и привязать к конскому хвосту, то ничего не узнал бы о планах Тангкута. Интересно, известно ли об угрозе с востока королю Даниле? Сомнительно! В противном случае урусские бездельники не продолжали бы бить баклуши… А впрочем, они ведь затребовали свежих коней!
На один-единственный миг в душу Василя Шуграковича закрались сомнения: а вдруг урусы втайне готовятся к походу на восток, не поставив в известность его, великого князя Таврийского?
И тут же он понял, что этого не может быть. С Данилы, конечно, станется бросить на произвол судьбы кипчаков – но никак не урусов-переселенцев! В их же посёлках царит безмятежный покой, обычно охватывающий землепашцев в зимнюю пору, они отмечают какие-то свои праздники. И нет никаких разговоров о предстоящей войне. Если бы хоть что-то подозрительное было замечено, ему бы немедленно донесли!
Итак, сейчас только он один, великий князь Таврийский Василь Шугракович, знает о планах татар. Он может подчиниться требованиям посла, встать на сторону Тангкута и заключить союз с татарским предводителем за спиной короля Данилы.
Но кипчаки уже испытали, что значит находиться под татарами. Кроме того, требование лично явиться с повинной в Тангкут-Сарай наводило на очень неприятные мысли. Василь Шугракович ещё в бытность свою ханом Булугаем хорошо изучил нравы татар и не сомневался, что назад он уже не вернётся. Да что там – он уже никуда и никогда не выедет за пределы Тангкут-Сарая, ибо найдёт там свой безвременный конец!
Тогда напрашивался второй выход, позволявший упрочить отношения с урусским королём, сослужить ему неплохую службу…
И более не раздумывая, Василь Шугракович резко взмахнул рукой и отрывисто крикнул:
– Взять!
Телохранитель посла среагировал мгновенно и выхватил из ножен меч, но пустить его в ход не успел. На телохранителя навалилось сразу шестеро придворных, и через минуту он был повален на пол и разоружён.
– Предатель! Грязный предатель! – заверещал старик, которому выкручивали руки. – Попомни мои слова: великий хан Тангкут отомстит за меня! В полынной чаше, которую кипчаки выпьют вместе с проклятыми урусами в расплату за Бату, будет капля и за меня! Гнев Тангкута ужасен!..
– Заткните ему пасть, – спокойно распорядился Василь Шугракович.
Один из придворных ударил посла в лицо; тот слабо дёрнулся и повис безвольным мешком в руках державших его людей. С отвисшей челюсти на богатый кафтан и на пол тронного зала потекла жидкая алая кровь с раскрошенными кусочками гнилых зубов.
– Старика в темницу, ходатая оттуда ко мне, – продолжал командовать Василь Шугракович. – Людей, что дожидаются во дворе – на кол, всех до единого. Этого…
Он на минуту задумался, стоит ли разрывать телохранителя лошадьми. Но когда великий князь уже решил не делать этого, а послать с его помощью «весточку» татарам, то вдруг вспомнил кое-что и грозно спросил:
– Кстати, кто посмел пропустить в мой дворец вооружённого татарина?
По залу пробежал шепоток.
– Ясно, – ехидно ухмыльнулся Василь Шугракович и обратился к старшему советнику: – Найти олуха и посадить на кол вместе с татарами.
Кто-то выскочил из зала, за ним бросились в погоню.
– Поймать! На кол! – рявкнул Василь Шугракович и добавил чуть тише: – Будет знать, как подвергать мою жизнь опасности. А этого, – он кивнул на телохранителя, – привязать к спине коня, вырезать сердце, довезти до восточных пределов княжества – и пусть его тело будет моим ответом Тангкуту.
Со двора донеслись крики: там обезоруживали и вязали посольскую свиту. Старика отволокли в темницу, и вот уже перед Василём Шуграковичем предстал бледный трепещущий ходатай, к несказанной радости освобождённый до срока.
– Тебе повезло, – сказал ему князь. – Не время сейчас сидеть под замком. Так что получишь тридцать палок по рёбрам…
Ходатай радостно воскликнул:
– О великий!.. – и бросился лобызать сапог повелителя.
– Не время сейчас, – Василь Шугракович пихнул его ногой в лицо. – Получи свои тридцать палок и скачи к урусским воинам. Привезёшь ко мне тамошнего тысяцкого. И быстро, не мешкая! А коней урусам отправить самых лучших. Передашь, что так приказал Василь Шугракович, великий князь Таврийский.
Ходатай ушёл в сопровождении подручного палача. Сам же палач отправился с Василём Шуграковичем по более важному делу – присматривать за приготовлениями к казни посольской свиты и нерадивого придворного, пропустившего в тронный зал вооружённого татарского телохранителя.
Уже под вечер, когда этот придворный и пятеро татар (трое погибли в схватке) едва трепыхались на высоких окровавленных кольях, примчались стражники, волоча на аркане Кипхатага.
– А-а-а, явились, не запылились! – сказал великий князь почти ласково, разглядывая помятого беглеца. – Ты что ж это за девку мне приволок, мерзавец?! Разве ж мне такие нужны?
– Да я… я… – как и посланные в погоню стражники, Кипхатаг со страхом озирался на колья с умирающими татарами.
– Что "я"?
– Я ж это… Думал тебя, князь, разгорячить…
– Разгорячить?! – зарычал Василь Шугракович.
– Ну да, неудовольствием, – залепетал перепуганный беглец. – Ты же пришёл в настоящую ярость, не рассчитал я, прости, великий. Я после хотел тебе такую бабу дать, как ты любишь, пышную да дородную. Но ты слишком уж осерчал, пришлось уносить ноги…
– А, врёшь ты всё! – махнул рукой Василь Шугракович, прекрасно понимая, что если бы дело обстояло именно так, Кипхатага поймали бы довольно быстро. Но он уже успел выплеснуть накопившееся со вчера раздражение, наблюдая за казнью посольской свиты. – Ладно, прощаю тебя. Получи тридцать палок по пяткам и исчезни. Но учти… – Василь Шугракович возвёл очи к потемневшему небу, в последний раз взглянул на полуголых татар, уже переставших дёргаться на своих кольях, и добавил: – Но учти, скоро начнётся большая война. Кипчаки возьмут много пленников. И пленниц. И чтобы тогда ты не приводил ко мне в шатёр худосочных! А теперь пошёл вон.
В конце концов, великий князь Василь Шугракович отнюдь не был жестокосердным и злым…
Глава II
– Убирайся вон. Следующего сюда.
Прихрамывая, ходатай поплёлся к выходу. Придворные провожали его довольными взглядами, радуясь тому, что великий князь отыгрывается не на них.
Вслед за тем в зал вошёл другой ходатай. Как и первый, он прополз от порога к трону, облобызал княжеские сапоги и принялся излагать не менее неприятную просьбу.
На сей раз речь шла о поставке урусам коней. Это дело тоже было связано с именем урусского короля, однако Василь Шугракович был далеко не глуп и прекрасно понимал, что именно здесь король выступает лишь прикрытием. Действительным же организатором очередного «сумасбродства» является королевский воевода Давид, человек весьма загадочный и, возможно, куда более могущественный и опасный, нежели сам король Данила.
Про воеводу Давида поговаривали, что он колдун, каких свет не видывал. Даже последнему несмышлёнышу было ясно, что именно он со своим дружком Андреем обрушил на днепровский лёд лавину молний и потопил половину несметного татарского войска, а предводителя татар, ненавистного хана Бату, захватил в плен и приволок за волосы к Даниле Романовичу. Правда и то, что был Давид искуснейшим воином и знатным полководцем. Василь Шугракович не раз встречался с королевским воеводой, видел его и в дворцовых покоях Данилы Романовича, и на поле брани…
И вот тут князь просто отказывался понимать, что происходит! Не потому, что Давид орудовал каким-то уж слишком узким и лёгким мечом, но тем не менее умудрялся выстаивать в одиночку против двух, трёх, а то и пяти человек. Не потому, что он легко обходился без щита, предпочитал стрелять не из лука, а из какой-то самодельной штуковины, которую называл арбалетом и заряжал сразу двумя короткими тяжёлыми стрелами. И не потому даже, что он, как болтали злые языки, мог выпускать стрелы просто из рукава кафтана без всякого оружия. В конце концов, великому колдуну так и надлежит поступать.
Однако воевода пошёл гораздо дальше и выдумал уже совершеннейшую чепуху. Вместе с поселенцами-урусами и «чёрными клобуками» сюда, в Западный Кипчак, превращённый в Таврийское княжество, пришли люди, единственным ремеслом которых была война. Эти четыре тысячи человек рассредоточились по четырём поселениям и стали настоящей обузой для князя Василя и его подданных. Они были натуральными дармоедами, ибо вообще ничем дельным не занимались, зато дни напролёт упражнялись в ратном искусстве, устраивали учебные поединки на мечах, на копьях, на топорах и на палицах, гоняли по степи на конях, ели, пили да спали. И уж они-то не признавали над собой иного начальника, кроме воеводы Давида и короля Данилы. А великий князь Василь Шугракович был для них всё равно что воробей для стада овец – чирикать может, сколько душе угодно, но внимания на него никто не обращает.
Нет, по большому счёту абсолютно ясно, что эти ратники понадобились урусскому королю, дабы держать в узде кипчаков. Когда под боком пребывает четыре тысячи отборных воинов, любителям пограбить землепашцев волей-неволей приходится сдерживать инстинкты. Но если бы эти лодыри в промежутках между учебными поединками делали хоть что-то полезное! Например, пасли лошадей или строили своему королю дурацкий порт в устье Днепра. Так нет же! Изволь кормить четыре тысячи бездельников да ещё отправляй урусам крепких мужчин на строительство. Да коней самых лучших подавай ратникам…
Вот именно! С наступлением зимы кипчаки угнали табуны на юго-восточные пастбища, оставив здесь самую малость. А урусские дармоеды, видать, загоняли своих лошадей до полусмерти и требуют теперь свежих. Что тут будешь делать?!
И что делать с ходатаем? Нельзя сказать, что он так уж не прав. Конечно, он смиренно валяется на брюхе и подобострастно целует сапоги своему повелителю. Но тем не менее, смеет обращаться с просьбой, которую Василь Шугракович выполнить не в силах! Знает ведь, мерзкая тварь, что не может великий князь Таврийский противиться королю и не станет этого делать. Неужели таким вот образом наглец издевается над его очевидным бессилием?! Мол, что ты за князь, что за глава вольнолюбивых сынов степи, если покорно отдаёшь землепашцам-урусам всё, что они потребуют! А ну, что он там болбочет?..
– …и посадили в поруб, – жаловался ходатай.
– Кого посадили? – с деланным любопытством переспросил Василь Шугракович.
Ходатай вкратце повторил то, о чём только что рассказывал: как какой-то кипчак увёл у бездельничающих ратников приглянувшуюся кобылу, как его изловили и посадили на неделю в специальный домик, который назывался порубом. Для вольнолюбивых степовиков это было страшное наказание. Многие с радостью вытерпели бы хоть полсотни, хоть сотню ударов палкой, лишь бы не подвергаться заключению в порубе.
Рассказ на первый взгляд был безобиден, но князь Василь воспринял его чрезвычайно болезненно. В словах ходатая ему почудился намёк на второй этаж его дворца… Да как он смеет?!
Василь Шугракович медленно встал. Ходатай отпрянул, смекнув, что сейчас последует наказание. Сообразил это и палач, первым бросившийся к новой жертве. Мысленно отметив его догадливость и расторопность, великий князь обратился к трепещущему ходатаю хриплым от еле сдерживаемого гнева голосом:
– Так ты что же, решаешься просить за неуклюжего болвана, не сумевшего ускользнуть от урусов? Хочешь, чтобы я взялся защитить его и тем самым поссорился с королём Данилой?! Попался урусам, так пусть сидит в порубе хоть до самой смерти! И ты у меня посидишь.
Поняв, что ему угрожает, ходатай дико закричал. Но палач и ещё трое придворных навалились на несчастного и, едва дождавшись княжеского приказания: «В темницу его», – схватили и выволокли из зала, чтобы запереть во втором этаже дворца.
Да, урусский поруб – страшная штука. Максимум, на что хватало фантазии у кипчаков прежде – это бросить связанного пленника в яму. Но в яме хоть небо над головой видно, а в порубе лишь крохотное окошко, забитое железными прутьями, на небо ни капли не похожее. Если там долго сидеть, то, пожалуй, можно сойти с ума.
Зато в комнатах на втором этаже дворца Таврийского князя даже окон не было! Урусы изобрели поруб, но не смогли додуматься до темницы, где не различаешь времени, поскольку незаметна смена дня и ночи. А Василь Шугракович додумался! И страшно гордился собственной находчивостью.
Полная темнота многократно усиливала эффект заключения, тем более что на ночь дворец оставался совершенно пустым, и если запертый во втором этаже начинал вдобавок кричать, ему делалось жутко вдвойне. Уже на следующий день он готов был ползать на животе перед великим, грозным и ужасным князем и умолять его о единственной милости: заменить заточение в тёмной комнате на любое количество ударов палкой по пяткам. Что обыкновенно и было исполняемо, ибо Василь Шугракович был не только строг и справедлив с подданными, но также чрезмерно мягкосердечен. Нет, извергом его никак не назовёшь! А провинившийся получал своё сполна и уползал с великокняжеского двора на четвереньках, славя милосердие своего повелителя.
И этот остолоп как-нибудь выдержит в темнице до завтра. Ничего, ничего, посидит взаперти как миленький, тогда образумится! А на следующий день получит «сдачу». Вот так.
– Посидишь под замком и подумаешь обо всём, как следует, – назидательно сказал Василь Шугракович и, не заботясь более о ходатае, которого уже волокли вниз по лестнице, грозно спросил: – Ну что, есть у кого-нибудь ещё дела или просьбы?
Естественно, никто не выразил желания обратиться к великому князю, который был явно не в духе. Молчат! Боятся! Правильно, так и должно быть.
Довольный собой, Василь Шугракович позволил себе немного расслабиться, сел, откинулся на спинку трона и только хотел отдать кое-какие распоряжения насчёт коней, которых требовали урусы (у него уже вызрела неплохая идейка), как вдруг со двора донёсся громкий стук копыт.
"Ага, погоня вернулась! Кипхатага нашли! – обрадовался Василь Шугракович.
– Зашевелились, лентяи. Как всыпать им хорошенько да пригрозить, так сразу же всё получается".
Однако внешне он ничем не выказал своих истинных чувств; наоборот, сел прямо и придав лицу суровое выражение, строго спросил:
– Что там ещё?
Несколько человек уже выскочили из зала, не дожидаясь княжеского указания, и бросились по лестнице во двор. Когда их шаги стихли, во дворце некоторое время не было слышно ничего, кроме отрывистых криков запертого во втором этаже ходатая. Затем вновь раздались быстрые шаги на лестнице, в зал вошёл бледный и растерянный старший советник и, упав ниц прямо на пороге, громко воскликнул:
– Посольство к тебе, великий князь!
– Посольство? – при всей своей сдержанности Василь Шугракович всё же не сумел полностью скрыть удивление. – Что за посольство? От кого?
– От татар, – пролепетал старший советник.
Это ещё что за новости?! Чего хотят эти собаки от него, великого князя Василя Шуграковича, верноподданного урусского короля Данилы Романовича?
Вот уже больше года западные кипчаки избавлены от проклятого ига. В начале прошлой зимы татарам здорово досталось под Киевом, жалкие остатки огромного войска без оглядки бежали далеко на восток и там затаились, зализывая раны. Давно о них не было слышно, и вдруг – посольство!
Василь Шугракович не слыхал, чтобы татары вели с урусами переговоры. Да и какие могут быть переговоры, если король Данила велел посадить хана Бату в железную клетку, провезти по всем западным землям, точно диковинного зверя, затем утопить в последнем западном море. Нет, не может быть мира между урусами и татарами! Значит, значит…
Значит, не так уж не прав был король вместе со своим колдуном-воеводой, что навязал Василю Шуграковичу четыре тысячи воинов, готовых в любой момент вступить в бой. А ну как татары уже на подходе! А ну как решили они припомнить кипчакам союз с урусами в великой битве под Киевом! Это кипчацкие лучники расстреливали тех татарских собак, которым удалось избежать смерти в холодных водах скресшего в стужу Днепра…
Василь Шугракович на мгновение даже почувствовал благодарность к королю Даниле за четыре тысячи воинов-урусов, сидящих на шее у сынов степи. Ничего, ничего, мы ещё посмотрим, кто кого! Надо немедленно известить этих дармоедов, хватит им баклуши бить да по степи гонять, пора за дело браться! А посольство… В конце концов, князь он или не князь? Или татарский прихвостень?!
– Сколько их там? – спросил Василь Шугракович, судорожно вцепившись в подлокотники трона.
– Десяток наберётся, – ответил старший советник, пряча испуганный взгляд от своего повелителя.
Он явно струхнул, да и другие придворные не проявляли отваги. Боятся, собаки, ой как боятся! Будто ничего не изменилось с тех пор, как воины Бату вытаптывали Дешт-и-Кипчак, огнём и мечом подчиняли своей власти вольнолюбивых пастухов. А всё изменилось, ещё как изменилось! Нечего теперь страшиться татарских псов, не те нынче времена. Четыре тысячи вышколенных урусских ратников – это большая сила. Вместе с кипчацкими воинами они способны защитить княжество от татар; а если понадобится, король Данила немедля пришлёт подмогу, может даже во главе с самим воеводой Давидом. Вот тогда татарам пощады не будет!
– Послов сюда, свиту оставить во дворе, – распорядился Василь Шугракович.
– Да предупреди, чтобы стража держала ухо востро, пусть в случае чего свиту эту!.. – он сопроводил свои слова красноречивым и недвусмысленным жестом. – Чтоб ни один не ушёл. Шкуру спущу! Также будь готов отправить гонца к урусским дармоедам. А вы, – Василь Шугракович обвёл взглядом придворных, – глаз не спускайте с послов. И ежели кто из вас покажет, что боится этих собак, ежели только кто глаза от них отведёт… у того я самолично глаза на нож выну! Ясно?!
Всем было ясно. Придворные приободрились и настороженно замерли вдоль стен. Старший советник пошёл звать послов.
Их было двое – старый хрыч в дорогом убранстве и одетый поскромнее, но более молодой и сильный телохранитель. Оба повели себя вызывающе нагло, не пав ниц на пороге зала и даже не поклонившись. Они просто возникли в дверях и пошли к трону. Старик смотрел прямо в глаза Василю Шуграковичу, а на его узких, почти бескровных губах играла презрительная ухмылочка.
Сказать, что великий князь был возмущён таким поведением, – значит, не сказать ничего. Василь Шугракович был сильнейшим образом ошарашен и даже шокирован бесцеремонностью татарских собак. Вместо того, чтобы с порога осадить наглецов, он замер на троне, как истукан, и тупо смотрел в сияющие торжеством глазёнки старика. И даже не сразу заметил на боку молодого телохранителя кривой меч.
А это ещё что такое?! Где это видано, чтобы к правителю входили вооружённые послы?! Как они посмели?! И кто разрешил…
Между тем старик не преминул воспользоваться возникшей паузой, остановился шагах в пяти от трона, скрестил руки на груди и заговорил слегка надтреснутым, но твёрдым голосом:
– Хан кипчаков Булугай, слушай волю пославшего меня…
Тут уж Василь Шугракович очнулся от столбняка и, подавшись вперёд, пронзил посла яростным взглядом. Не всегда великий князь был мягкосердечным; он умел гневаться и умел показать другим, что гневается, – без этого правителю никак не обойтись.
– Ах ты мешок конского навоза! Да как ты посмел предстать передо мной и не поклониться?! И почему твой охранник не отдал моим людям меч? И какой я тебе хан Булугай? Я Василь Шугракович, великий князь Таврийский! Что это ты позволяешь себе и своему прихвостню?!
Игравшая на губах посла презрительная ухмылочка сменилась хищным оскалом старой гиены – половина зубов у него была сломана, а между уцелевшими пенёчками тут и там чернели дырки. Он ещё выше задрал острый пергаментно-жёлтый подбородок и изрёк:
– Никакой ты не великий князь Таврийский, а хан кипчаков, и имя твоё Булугай. А кроме того, ты жалкий предатель. Ты бросил своего хозяина, великого Бату, и трусливо перебежал на сторону урусов. Новый твой хозяин, князь Данила, швырнул этот край тебе под ноги, как бросают обглоданную кость презренной собаке. Ты гордишься своим ничтожеством, Булугай, но не думай, что у других нет глаз. Не думай, что тебе удастся обмануть других вот этим, – по-прежнему не отводя взгляда от Василя Шуграковича, он повёл рукой вокруг, показывая, что имеет в виду деревянный дворец. – Да, ты стремишься быть похожим на нового хозяина, вот даже его бога повесил над своим троном. Но знай: стремление твоё тщетно. Тебя держат в степи подальше от Минкерфана, а на твоих землях находится четыре тысячи отборных урусских воинов, которые тебе не подчинены. Разве это не показывает, как мало ценит тебя князь Данила, как мало тебе доверяет? И сейчас я разговариваю с тобой, как разговаривают с предателем… которому, впрочем, даётся шанс исправить допущенные ошибки и послужить хану Тангкуту, брату умершего позорной смертью великого хана Бату.
Если этот старый болван хотел смертельно оскорбить Василя Шуграковича, то он достиг желаемого результата. Даже посмел насмехаться над его великолепной выдумкой с богом урусов! А ведь это было ещё одно изобретение Василя Шуграковича, которым он чрезвычайно гордился. Ну конечно! Распятие висело позади трона, и когда бывавшие здесь урусы возмущались тем, что кипчаки ползут к стопам великого князя на животе, хитрый Василь Шугракович возражал, что они-де воздают таким образом почтение не ему, жалкому земному правителю, а небесному владыке Христу.
В мыслях великого князя татарский посол уже был привязан к конскому хвосту и с воплями нёсся по заснеженной степи, постепенно превращаясь в конвульсивно дёргающееся месиво из костей и мяса, за которым тянется кровавый шлейф. Но замечание о Тангкут-хане заставило Василя Шуграковича на некоторое время сдержать праведный гнев и с притворным смирением спросить:
– Вот как? Чего же хочет от меня хан Тангкут?
Кажется, посол ничего не заподозрил. То ли старик был непроходимо глуп, то ли безгранично самоуверен, но так или иначе он, гордо подбоченившись, разразился прочувствованной речью, из коей следовало, что хан Тангкут, брат великого Бату, вставший теперь во главе остатков западных улусов, наследственного владения их отца Джучи, поклялся страшной клятвой отомстить за позор брата и за поражение под Минкерфаном (так называли татары Киев). Как раз сейчас хан Тангкут собирает со всех своих земель войска, а с одобрения великого кагана Угёдэя, верховного правителя татар, многочисленные потомки Чингиза, властители восточных и южных улусов, направляют к Тангкуту отряды, чтобы вновь выступить в поход на Русь.
– Тебе же, предатель Булугай, повелевающий западными кипчаками, великий Тангкут согласен даровать прощение при условии, что ты немедленно отправишься к нему в Тангкут-Сарай с повинной и с богатыми дарами, а также немедленно предоставишь в его распоряжение три тысячи всадников и обязуешься по первому требованию добавить к этим трём тысячам ещё столько, сколько понадобится великому Тангкуту, – вещал посол.
Василь Шугракович мысленно поздравил себя с тем, что вовремя сумел сдержать праведный гнев. Ведь если бы он сразу велел схватить посла и привязать к конскому хвосту, то ничего не узнал бы о планах Тангкута. Интересно, известно ли об угрозе с востока королю Даниле? Сомнительно! В противном случае урусские бездельники не продолжали бы бить баклуши… А впрочем, они ведь затребовали свежих коней!
На один-единственный миг в душу Василя Шуграковича закрались сомнения: а вдруг урусы втайне готовятся к походу на восток, не поставив в известность его, великого князя Таврийского?
И тут же он понял, что этого не может быть. С Данилы, конечно, станется бросить на произвол судьбы кипчаков – но никак не урусов-переселенцев! В их же посёлках царит безмятежный покой, обычно охватывающий землепашцев в зимнюю пору, они отмечают какие-то свои праздники. И нет никаких разговоров о предстоящей войне. Если бы хоть что-то подозрительное было замечено, ему бы немедленно донесли!
Итак, сейчас только он один, великий князь Таврийский Василь Шугракович, знает о планах татар. Он может подчиниться требованиям посла, встать на сторону Тангкута и заключить союз с татарским предводителем за спиной короля Данилы.
Но кипчаки уже испытали, что значит находиться под татарами. Кроме того, требование лично явиться с повинной в Тангкут-Сарай наводило на очень неприятные мысли. Василь Шугракович ещё в бытность свою ханом Булугаем хорошо изучил нравы татар и не сомневался, что назад он уже не вернётся. Да что там – он уже никуда и никогда не выедет за пределы Тангкут-Сарая, ибо найдёт там свой безвременный конец!
Тогда напрашивался второй выход, позволявший упрочить отношения с урусским королём, сослужить ему неплохую службу…
И более не раздумывая, Василь Шугракович резко взмахнул рукой и отрывисто крикнул:
– Взять!
Телохранитель посла среагировал мгновенно и выхватил из ножен меч, но пустить его в ход не успел. На телохранителя навалилось сразу шестеро придворных, и через минуту он был повален на пол и разоружён.
– Предатель! Грязный предатель! – заверещал старик, которому выкручивали руки. – Попомни мои слова: великий хан Тангкут отомстит за меня! В полынной чаше, которую кипчаки выпьют вместе с проклятыми урусами в расплату за Бату, будет капля и за меня! Гнев Тангкута ужасен!..
– Заткните ему пасть, – спокойно распорядился Василь Шугракович.
Один из придворных ударил посла в лицо; тот слабо дёрнулся и повис безвольным мешком в руках державших его людей. С отвисшей челюсти на богатый кафтан и на пол тронного зала потекла жидкая алая кровь с раскрошенными кусочками гнилых зубов.
– Старика в темницу, ходатая оттуда ко мне, – продолжал командовать Василь Шугракович. – Людей, что дожидаются во дворе – на кол, всех до единого. Этого…
Он на минуту задумался, стоит ли разрывать телохранителя лошадьми. Но когда великий князь уже решил не делать этого, а послать с его помощью «весточку» татарам, то вдруг вспомнил кое-что и грозно спросил:
– Кстати, кто посмел пропустить в мой дворец вооружённого татарина?
По залу пробежал шепоток.
– Ясно, – ехидно ухмыльнулся Василь Шугракович и обратился к старшему советнику: – Найти олуха и посадить на кол вместе с татарами.
Кто-то выскочил из зала, за ним бросились в погоню.
– Поймать! На кол! – рявкнул Василь Шугракович и добавил чуть тише: – Будет знать, как подвергать мою жизнь опасности. А этого, – он кивнул на телохранителя, – привязать к спине коня, вырезать сердце, довезти до восточных пределов княжества – и пусть его тело будет моим ответом Тангкуту.
Со двора донеслись крики: там обезоруживали и вязали посольскую свиту. Старика отволокли в темницу, и вот уже перед Василём Шуграковичем предстал бледный трепещущий ходатай, к несказанной радости освобождённый до срока.
– Тебе повезло, – сказал ему князь. – Не время сейчас сидеть под замком. Так что получишь тридцать палок по рёбрам…
Ходатай радостно воскликнул:
– О великий!.. – и бросился лобызать сапог повелителя.
– Не время сейчас, – Василь Шугракович пихнул его ногой в лицо. – Получи свои тридцать палок и скачи к урусским воинам. Привезёшь ко мне тамошнего тысяцкого. И быстро, не мешкая! А коней урусам отправить самых лучших. Передашь, что так приказал Василь Шугракович, великий князь Таврийский.
Ходатай ушёл в сопровождении подручного палача. Сам же палач отправился с Василём Шуграковичем по более важному делу – присматривать за приготовлениями к казни посольской свиты и нерадивого придворного, пропустившего в тронный зал вооружённого татарского телохранителя.
Уже под вечер, когда этот придворный и пятеро татар (трое погибли в схватке) едва трепыхались на высоких окровавленных кольях, примчались стражники, волоча на аркане Кипхатага.
– А-а-а, явились, не запылились! – сказал великий князь почти ласково, разглядывая помятого беглеца. – Ты что ж это за девку мне приволок, мерзавец?! Разве ж мне такие нужны?
– Да я… я… – как и посланные в погоню стражники, Кипхатаг со страхом озирался на колья с умирающими татарами.
– Что "я"?
– Я ж это… Думал тебя, князь, разгорячить…
– Разгорячить?! – зарычал Василь Шугракович.
– Ну да, неудовольствием, – залепетал перепуганный беглец. – Ты же пришёл в настоящую ярость, не рассчитал я, прости, великий. Я после хотел тебе такую бабу дать, как ты любишь, пышную да дородную. Но ты слишком уж осерчал, пришлось уносить ноги…
– А, врёшь ты всё! – махнул рукой Василь Шугракович, прекрасно понимая, что если бы дело обстояло именно так, Кипхатага поймали бы довольно быстро. Но он уже успел выплеснуть накопившееся со вчера раздражение, наблюдая за казнью посольской свиты. – Ладно, прощаю тебя. Получи тридцать палок по пяткам и исчезни. Но учти… – Василь Шугракович возвёл очи к потемневшему небу, в последний раз взглянул на полуголых татар, уже переставших дёргаться на своих кольях, и добавил: – Но учти, скоро начнётся большая война. Кипчаки возьмут много пленников. И пленниц. И чтобы тогда ты не приводил ко мне в шатёр худосочных! А теперь пошёл вон.
В конце концов, великий князь Василь Шугракович отнюдь не был жестокосердным и злым…
Глава II
ЗАПАХ ВОЙНЫ
Лютая стужа проморозила Рось до дна. Небольшой отряд спускался вниз по течению. Шипастые подковы коней выбивали на речном льду весёлую звонкую дробь. Лёд пел, разнося весть о продвижении всадников далеко окрест.Они были на родной, русской земле, можно и пошуметь, не опасаясь нарваться на неприятеля.
Ехавший впереди всадник был королевский воевода Давид, он же в не столь отдалённом прошлом непревзойдённый в воинским искусстве мастер Карсидар, никакой опасности не чувствовал (а почуять заранее он умел, уж будьте спокойны!). Ему вспоминалась другая зима, другая река, другой лёд, расколотый павшими с неба молниями.
Да-да, когда он со своими «коновалами» сидел в засаде на Тугархановой косе, лёд тоже пел под нетвёрдыми шагами раненого предателя, несшего татарским лазутчикам весть о смерти колдунов Хорсадара и Дрива. А вот поди ж ты, не умерли они! Целы-целёхоньки. Чего не скажешь об узкоглазых дикарях, вздумавших покорить Русь…
Интересно, казнён ли уже ненавистный Бату? По всей видимости, да. Всё-таки больше года прошло с тех пор, как остатки «коновальской двусотни» во главе с Читрадривой пустились в намеченный Данилой Романовичем путь. Достаточный срок, чтобы со всеми задержками и остановками достичь последнего западного моря.
Ехавший впереди всадник был королевский воевода Давид, он же в не столь отдалённом прошлом непревзойдённый в воинским искусстве мастер Карсидар, никакой опасности не чувствовал (а почуять заранее он умел, уж будьте спокойны!). Ему вспоминалась другая зима, другая река, другой лёд, расколотый павшими с неба молниями.
Да-да, когда он со своими «коновалами» сидел в засаде на Тугархановой косе, лёд тоже пел под нетвёрдыми шагами раненого предателя, несшего татарским лазутчикам весть о смерти колдунов Хорсадара и Дрива. А вот поди ж ты, не умерли они! Целы-целёхоньки. Чего не скажешь об узкоглазых дикарях, вздумавших покорить Русь…
Интересно, казнён ли уже ненавистный Бату? По всей видимости, да. Всё-таки больше года прошло с тех пор, как остатки «коновальской двусотни» во главе с Читрадривой пустились в намеченный Данилой Романовичем путь. Достаточный срок, чтобы со всеми задержками и остановками достичь последнего западного моря.