Страница:
Сумасшедший иудеянин нисколечко не испугался, как всегда миролюбиво осклабился и огорошил Карсидара очередным нелепым заявлением:
– Мы вчера таки немножечко не договорили, хавер. Так, самую малость. Ты слишком быстро ускакал, а пеший конного не догонит.
– Не о чем нам с тобой разговаривать, понял, ты, отродье дикого осла и шелудивой свиньи?! – тараща глаза, шипел Карсидар. Его руки уже мяли густую чёрную бороду шепетека и сами собой подбирались к его горлу.
– Не договорили, – невозмутимо возразил Зерахия.
– О чём?! О снаряжении полусотни «коновалов», что ли?
– И об этом в частности, – шепетек был сама любезность. – Но я больше насчёт пурима хотел… Ты вообще представляешь, что это за праздник?
Ну невозможно было сердиться на этого чокнутого! Карсидар едва не начал душить его, а Зерахия как ни в чём не бывало рассуждает о каких-то там праздниках. Идиот!
Карсидар встряхнул шепетека так, что, казалось, услышал, как стукнули друг о дружку его кости, тут же отпустил и рявкнул:
– Что там за праздник такой!.. Говори да проваливай отсюда подобру-поздорову, пока я твою пустую башку назад не скрутил!!!
– С удовольствием, – Зерахия оправил одежду, разгладил бороду и обронив: – Надеюсь, ты понимаешь, что я это насчёт праздника, – принялся путано излагать что-то про девушку Эсфирь, короля Ахашвероша, королевского советника Мордехая и его лютого врага Гамана.
– Погоди… – перебил иудеянина Карсидар. Ему внезапно пришла на ум байка про Астор, которая так нравилась Читрадриве. – Как звали того короля? Ахаш… рош?
– А-хаш-ве-рош, – повторил по слогам Зерахия.
– А в священной книге про него рассказывается?
– Конечно, – подтвердил шепетек. – Кажется, ты иногда заглядываешь в танах, или Ветхий Завет, как принято называть его среди гоев. Молодец. Только гои называют Ахашвероша Артаксерксом.
«Так вот почему Читрадрива не нашёл в книгах имени сказочного короля!» – догадался Карсидар. А вслух сказал:
– Ошибся ты, Зерахия. Я не читаю священных книг. Я вообще…
Он хотел добавить, что ученику мастера прежде всего нужно было научиться владеть самым разнообразным оружием, а не грамотой, но вовремя спохватился. В самом деле, зачем всё это знать сумасшедшему торговцу?
Но шепетек отреагировал на это по-своему, со скорбным видом воскликнув:
– Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ёй! Сразу становится заметным гибельное гойское влияние на порядочного а'ида! Конечно, у гоев не принято читать священные книги, поскольку все поголовно полагаются на устные проповеди священников. Правда, к сожалению, и у наших слово ребе зачастую значит больше, чем весь танах, вместе взятый, но у нас, по крайней мере, принято обучать детей читать на священном языке.
– Как, всех детей?! – изумился Карсидар.
– Поголовно, – подтвердил Зерахия. – Взять хотя бы Иисуса. Кем он был? Плотником, сыном плотника. Подумаешь, важная птица! Тем не менее, Мария занималась образованием сына, как и всякая нормальная мать. В четвёртой главе книги апостола Луки рассказывается, как Иисус читал субботний текст в собрании. Разве неграмотный может читать?
– Ладно, ладно, пока что мы сбились на другое, – напомнил Карсидар, – и я никак не услышу, про что ты хотел мне рассказать.
– Пурим. Праздник наш, – ответил Зерахия, подняв глаза к небу. И тут же затараторил сбивчиво, глотая отдельные звуки и даже целые слова: – Я тебе вот что… ты только выслушай! Пур – на священном языке «жребий»… Твой друг-колдун на священном… когда к учителю приходил. Значит, и ты должен знать… Это жребий, Д'виид, жребий! В этот день… судьба народа… Нашего народа, Д'виид!
– Что за судьба? Какая? – не понял Карсидар.
– Судьба всего народа. Всех йегудим, – Зерахия сделался озабоченным и выглядел теперь то ли разочарованным, то ли попросту усталым. Но зато заговорил спокойно: – Гаман вздумал погубить всех, возвёл наклёп Ахашверошу. Но прекрасная королева Эсфирь сказала: «О король, я также из числа этих людей, так что если начинать убивать йегудим, прикажи убить меня первую». И тогда Ахашверош отдал жизнь Гамана Мордехаю. Йегудим одержали победу… но потому лишь, что уповали на Адоная, на Его милость, а не на свои силы!
Голос шепетека окреп, и сузив вспыхнувшие странным огоньком карие глаза, он продолжал:
– Сегодня последний день таханит Эсфирь – поста царицы Эсфири, вечером заходит сам пурим. Ты с войском выступаешь как раз завтра, в день праздника. Это знак, Давид! Несомненно, знак… Запомни: в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба твоего дела, то есть подчинённых тебе воинов. У тебя есть выбор, и довольно простой: либо ты обращаешься за помощью и поддержкой к Адонаю, как и надлежит поступить всякому а'иду, но тогда прекращаешь колдовать
– либо продолжаешь уповать на собственные силы. И тогда ты непременно проиграешь. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать тебе ещё вчера. Но ты ускакал, а теперь…
Зерахия глубоко вздохнул, махнул рукой и, не удерживаемый Карсидаром, побрёл прочь.
– Чего хотел от тебя этот иудеянин? – спросила перепуганная Милка, когда Карсидар вернулся в дом.
– Он насчёт снаряжения моих «коновалов» приходил, разве не слыхала? – проворчал Карсидар.
– Слыхать-то слыхала, – сказала тихо Милка, и голос её дрогнул: – Да только про народец этот много лихого болтают.
– Они младенчиков воруют и кровушку из них пьют, – вставила старая мамка, выныривая из дверей Милкиной комнаты. – Владычице Приснодева Мария, спаси и помилуй! Я-то как бросилась к нашему Андрейке, так и дрожала над ним вот по сей час! Неужто, думаю, супостат этот к нашему малышу подбирается…
Карсидар вспомнил, как мамка рассказывала когда-то Милке, что у колдунов «нос крючком, уши торчком», велел старухе прекратить причитать и идти накрывать к завтраку, а сам в прескверном настроении заперся в своей комнате.
В самом деле, шепетек ведёт себя как настоящий идиот. Однако даже идиот не станет зря рисковать своей поганой шкурой, дразня такого человека, как Карсидар. А шепетек рискнул! Так зачем, спрашивается, он сделал это?!
Неужели же в его мрачных пророчествах скрывается хоть капля истины…
Глава V
– Мы вчера таки немножечко не договорили, хавер. Так, самую малость. Ты слишком быстро ускакал, а пеший конного не догонит.
– Не о чем нам с тобой разговаривать, понял, ты, отродье дикого осла и шелудивой свиньи?! – тараща глаза, шипел Карсидар. Его руки уже мяли густую чёрную бороду шепетека и сами собой подбирались к его горлу.
– Не договорили, – невозмутимо возразил Зерахия.
– О чём?! О снаряжении полусотни «коновалов», что ли?
– И об этом в частности, – шепетек был сама любезность. – Но я больше насчёт пурима хотел… Ты вообще представляешь, что это за праздник?
Ну невозможно было сердиться на этого чокнутого! Карсидар едва не начал душить его, а Зерахия как ни в чём не бывало рассуждает о каких-то там праздниках. Идиот!
Карсидар встряхнул шепетека так, что, казалось, услышал, как стукнули друг о дружку его кости, тут же отпустил и рявкнул:
– Что там за праздник такой!.. Говори да проваливай отсюда подобру-поздорову, пока я твою пустую башку назад не скрутил!!!
– С удовольствием, – Зерахия оправил одежду, разгладил бороду и обронив: – Надеюсь, ты понимаешь, что я это насчёт праздника, – принялся путано излагать что-то про девушку Эсфирь, короля Ахашвероша, королевского советника Мордехая и его лютого врага Гамана.
– Погоди… – перебил иудеянина Карсидар. Ему внезапно пришла на ум байка про Астор, которая так нравилась Читрадриве. – Как звали того короля? Ахаш… рош?
– А-хаш-ве-рош, – повторил по слогам Зерахия.
– А в священной книге про него рассказывается?
– Конечно, – подтвердил шепетек. – Кажется, ты иногда заглядываешь в танах, или Ветхий Завет, как принято называть его среди гоев. Молодец. Только гои называют Ахашвероша Артаксерксом.
«Так вот почему Читрадрива не нашёл в книгах имени сказочного короля!» – догадался Карсидар. А вслух сказал:
– Ошибся ты, Зерахия. Я не читаю священных книг. Я вообще…
Он хотел добавить, что ученику мастера прежде всего нужно было научиться владеть самым разнообразным оружием, а не грамотой, но вовремя спохватился. В самом деле, зачем всё это знать сумасшедшему торговцу?
Но шепетек отреагировал на это по-своему, со скорбным видом воскликнув:
– Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ёй! Сразу становится заметным гибельное гойское влияние на порядочного а'ида! Конечно, у гоев не принято читать священные книги, поскольку все поголовно полагаются на устные проповеди священников. Правда, к сожалению, и у наших слово ребе зачастую значит больше, чем весь танах, вместе взятый, но у нас, по крайней мере, принято обучать детей читать на священном языке.
– Как, всех детей?! – изумился Карсидар.
– Поголовно, – подтвердил Зерахия. – Взять хотя бы Иисуса. Кем он был? Плотником, сыном плотника. Подумаешь, важная птица! Тем не менее, Мария занималась образованием сына, как и всякая нормальная мать. В четвёртой главе книги апостола Луки рассказывается, как Иисус читал субботний текст в собрании. Разве неграмотный может читать?
– Ладно, ладно, пока что мы сбились на другое, – напомнил Карсидар, – и я никак не услышу, про что ты хотел мне рассказать.
– Пурим. Праздник наш, – ответил Зерахия, подняв глаза к небу. И тут же затараторил сбивчиво, глотая отдельные звуки и даже целые слова: – Я тебе вот что… ты только выслушай! Пур – на священном языке «жребий»… Твой друг-колдун на священном… когда к учителю приходил. Значит, и ты должен знать… Это жребий, Д'виид, жребий! В этот день… судьба народа… Нашего народа, Д'виид!
– Что за судьба? Какая? – не понял Карсидар.
– Судьба всего народа. Всех йегудим, – Зерахия сделался озабоченным и выглядел теперь то ли разочарованным, то ли попросту усталым. Но зато заговорил спокойно: – Гаман вздумал погубить всех, возвёл наклёп Ахашверошу. Но прекрасная королева Эсфирь сказала: «О король, я также из числа этих людей, так что если начинать убивать йегудим, прикажи убить меня первую». И тогда Ахашверош отдал жизнь Гамана Мордехаю. Йегудим одержали победу… но потому лишь, что уповали на Адоная, на Его милость, а не на свои силы!
Голос шепетека окреп, и сузив вспыхнувшие странным огоньком карие глаза, он продолжал:
– Сегодня последний день таханит Эсфирь – поста царицы Эсфири, вечером заходит сам пурим. Ты с войском выступаешь как раз завтра, в день праздника. Это знак, Давид! Несомненно, знак… Запомни: в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба твоего дела, то есть подчинённых тебе воинов. У тебя есть выбор, и довольно простой: либо ты обращаешься за помощью и поддержкой к Адонаю, как и надлежит поступить всякому а'иду, но тогда прекращаешь колдовать
– либо продолжаешь уповать на собственные силы. И тогда ты непременно проиграешь. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать тебе ещё вчера. Но ты ускакал, а теперь…
Зерахия глубоко вздохнул, махнул рукой и, не удерживаемый Карсидаром, побрёл прочь.
– Чего хотел от тебя этот иудеянин? – спросила перепуганная Милка, когда Карсидар вернулся в дом.
– Он насчёт снаряжения моих «коновалов» приходил, разве не слыхала? – проворчал Карсидар.
– Слыхать-то слыхала, – сказала тихо Милка, и голос её дрогнул: – Да только про народец этот много лихого болтают.
– Они младенчиков воруют и кровушку из них пьют, – вставила старая мамка, выныривая из дверей Милкиной комнаты. – Владычице Приснодева Мария, спаси и помилуй! Я-то как бросилась к нашему Андрейке, так и дрожала над ним вот по сей час! Неужто, думаю, супостат этот к нашему малышу подбирается…
Карсидар вспомнил, как мамка рассказывала когда-то Милке, что у колдунов «нос крючком, уши торчком», велел старухе прекратить причитать и идти накрывать к завтраку, а сам в прескверном настроении заперся в своей комнате.
В самом деле, шепетек ведёт себя как настоящий идиот. Однако даже идиот не станет зря рисковать своей поганой шкурой, дразня такого человека, как Карсидар. А шепетек рискнул! Так зачем, спрашивается, он сделал это?!
Неужели же в его мрачных пророчествах скрывается хоть капля истины…
Глава V
ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД
Плачем и стенаниями наполнился Новгород: хоронили люди храброго Александра Ярославовича, прозванного Невским.
Правду сказать, непростые отношения были у новгородцев с ныне почившим в Бозе князем, ох, непростые! Батюшка его, Ярослав Всеволодович, неоднократно княжил у них. Успели новгородцы к нему присмотреться, примериться да и принялись приглашать Ярославовых сынов на новгородский престол.
Самый старший из Ярославичей, Фёдор, скончался в тысяча двести тридцать третьем году от Рождества Христова, и тогда пришёл черёд Александра княжить в Новгороде. Надеялись новгородцы, что с ним удастся легко поладить, если с юных лет приучать к заведенным здесь порядкам. То есть: считаться с мнением вече, уважать архиепископа, посадника, тысяцкого, бояр и старост. А коли случится беда и, не дай Бог, нагрянет лихая година – защитить от любого врага.
Но просчитались новгородцы, когда думали, что из тринадцатилетнего юнца удастся вылепить послушного князя с той же лёгкостью, с какой гончар лепит из сырой глины горшок. Ещё как просчитались!
Юный Александр Ярославович, возможно, и был польщён тем, что свободолюбивые новгородцы пригласили его княжить. Да только внешне это никак не проявлялось. Напротив, когда совет господ ещё только предложил новому кандидату в князья заранее заготовленный проект ряда, Александр рванул с места в карьер и принялся настаивать на том, чтобы право распоряжаться казной и заключать союзы с другими княжествами были отняты у новгородского архиепископа и переданы ему. А с архиепископа и церковных дел хватит.
Только и новгородцы не лыком шиты! Не собирались они уступать своих исконных прав, с превеликими трудами отвоёванных у князей в предшествующие века, хоть бы и самому Володимиру Великому, Ярославу Мудрому или даже Володимиру Мономаху, если бы те вдруг восстали из могил. Тем более, какому-то там юнцу, который ещё и усов не отрастил. Не в коня корм!
Именитые бояре вежливо объяснили Александру, что к чему. Негоже, мол, со своим уставом в чужой монастырь соваться, умерь, княжич, аппетит. Тот, ясное дело, заартачился поначалу, но затем уступил и ряд подписал. Господа новгородцы обрадовались, решили, что юноша капитулировал окончательно, и в дальнейшем с ним хлопот не будет.
Как бы не так! По-видимому, Александр рассудил, что главное сесть на престол, а остальное решится по ходу дела. При всяком удобном и неудобном случае юный князь пытался вмешиваться в учёт оброков, а когда ему чем-то не понравилось поведение эстов – потребовал у посадника и тысяцкого снарядить против них дружину.
В общем, стало ясно, что с Александром каши не сваришь. Совет господ скликал городское вече, которое постановило прогнать молодого нахала и попросить на его место «проверенного» князя, а именно Ярослава Всеволодовича.
Тот пожурил сынка за несговорчивость и согласился в очередной раз покняжить в Новгороде. Юный Александр обиделся и удалился. Только не слишком много выгадали бояре от такой перемены: Ярослав Всеволодович ничтоже сумняшеся собрал полки новгородцев и новоторжцев – и занял с их помощью Киев! А едва татарская орда прокатилась через Владимир и Суздаль, бросил и киевский престол и прочно обосновался во Владимире. И никакими посулами его оттуда было не выманить.
Ничего не попишешь, пришлось господам новгородцам просить юного Александра Ярославовича вернуться к ним. Да и как не пригласить его, когда на востоке лютовали ордынцы, на севере бряцали оружием шведы, а в западных землях (это уже тогда было ясно) собирались войска рыцарей-крестоносцев, которые тоже не прочь были потрясти мошну новгородских богачей. Судили-рядили купцы и бояре, да и не нашли лучшей кандидатуры в князья. По их разумению, только Александр был способен возглавить новгородские дружины и помочь отбиться от супостатов. Да и батюшка Ярослав Всеволодович в случае чего не оставил бы сынка без помощи, пусть незначительной, учитывая всеобщую опустошённость Владимиро-Суздальской земли.
Вот на этот раз не ошиблись господа советники, в самую точку попали! Александр впервые продемонстрировал недюжинную храбрость и блестящий воинский талант, когда в середине лета тысяча двести сорокового года с небольшой дружиной при поддержке ладожан наголову разбил в устье Невы шведское войско под предводительством королевского зятя Биргера.
Радости было! Приятно вспомнить…
Да только зря радовались господа советники, ибо Александр, теперь уже снискавший любовь и уважение народа, вновь начал выдвигать завышенные требования на обладание властью. Напряжение между князем и именитыми новгородцами росло. Дело дошло до того, что вече опять довелось выбирать между князем и своими старшинами. И, конечно же, Александру вновь пришлось покинуть город.
А между тем, беда не заставила себя долго ждать. Правда, теперь она пришла не с востока и не с севера, а накатила железной волной с запада. Изборск и Псков пали под ударами закованных в латы рыцарей (последний – не без помощи изменщиков из числа бояр). Всё ближе подбирались крестоносцы к Великому Новгороду. И Андрей Ярославович, младший брат Александра, приглашённый на освободившийся престол, ничего не смог поделать с супостатами. Когда же Бату вынудил Ярослава Всеволодовича пойти вместе с татарами в поход на Киев, Андрей отправился с отцом. А на Копорском погосте уже выросла грозная крепость крестоносцев…
Делать нечего. Пришлось старшинам, подавив гордость и предвидя в перспективе новые трения и раздоры, в третий раз просить Александра возглавить их войско. Князь не стал артачиться, чего так боялись именитые бояре. Напротив, повёл себя весьма мудро и, рассудив, что когда опасность притаилась у порога дома, не время ссориться, отложил выяснение вопросов о границах княжеской власти в Новгороде до лучших времён. Вече с ликованием восприняло возвращение Александра. А тот времени зря не терял: сколотил мощную дружину, усилив её ладожанами, с которыми в прошлом году бил шведов, а также карелами и ижорами, и первым делом выбил рыцарей из Копорья. Мол, получайте, окаянные, не спасут вас и ваши крепости, не скроетесь в них от меня!
Совершив это благое деяние, Александр добавил к своему войску дружину суздальцев и увёл всю армию в землю эстов. Новгородцы забеспокоились, решив, что он поступил безрассудно, променяв честь освобождения родной земли на возможность расширить владения и взять богатую добычу. Однако вскоре выяснилось, что молодой князь попросту схитрил, заставил иноземцев потерять бдительность, ибо неожиданно развернул рать и взял приступом Псков. На радостях новгородцы уже не очень огорчились по поводу того, что Александр опять увёл дружины к эстам. Покуда молодая кровушка играет в жилах, пусть покуражится!..
Крестоносцы поняли, что если дела у русичей и дальше пойдут столь же успешно, то Великого Новгорода им не видать, как своих ушей под железными шлемами. Решившись на серьёзные действия, они послали на восток мощное войско. Может быть, второй северный поход Александра был ошибкой, ибо, горя желанием попотрошить эстов, он не позаботился об основательном прикрытии пути на Новгород. К счастью, с крестоносцами столкнулся отряд Домаша и Кербета. В ходе яростной схватки почти все русские воины погибли, но всё же задержали врага, а посланные вестовые успели предупредить князя и граждан Великого Новгорода о новой опасности.
Да уж, Александру крупно повезло. Князь осознал допущенную оплошность и быстро, а главное вовремя, вернул дружины на родную землю. Он расположил рать в южной части Чудского озера, а в качестве неприятного сюрприза для врага приготовил боковой удар из засады, на какие был большим мастером.
Крестоносцы не разгадали хитрой уловки. С достойным лучшего применения упрямством они попёрли «свиньёй» на то, что легкомысленно сочли всем новгородским войском. И получили по заслугам: четыре сотни рыцарей было убито, ещё полсотни попало в плен, а уж сколько полегло там пеших кнехтов, никто не считал. Да и как сосчитать убитых, когда часть немцев вообще провалилась под лёд…
Вот как раз перед столь неожиданной развязкой приключилась с Александром великая беда. Когда молодой двадцатидвухлетний князь упивался победой, преследуя по льду удиравших без оглядки врагов, то был ранен в левое плечо. Противокольчужная стрела пробила навылет мякоть плеча, не задев кости. Можно сказать, это была не серьёзная рана, а пустяковая царапина. Александр и не придал ей значения, просто на полном скаку обломил стрелу с двух сторон, чтобы не мешала. После сражения остатки древка, имевшего зловещий чёрный цвет, извлекли, рану промыли, по всем правилам прижгли и перевязали. Казалось, о ней можно было забыть.
Если бы… Пока войско победителей совершало переход к исполнившемуся ликованием Новгороду, всё было нормально. Однако уже на подходах к городу князь сделался задумчивым и рассеянным; когда с ним заговаривали, отвечал односложно, отрывисто, иногда невпопад, после чего надолго замолкал. А на Ярославовом Дворе, где собралось грандиозное вече, Александр, слезая с коня, споткнулся и едва не грохнулся наземь. К своему месту, находящемуся на почётном возвышении, прошёл, не глядя ни на кого, даже на красавицу жену Прасковью, дочь пинского князя Брячислава Васильковича. Досидеть до окончания празднества князь не смог, а хмельного мёда за славную победу так и не выпил ни капли. Неожиданно в самый разгар веселья он поднялся и, сославшись на плохое самочувствие, отбыл вместе с Прасковьей в княжескую резиденцию в Городище, хотя сам архиепископ Спиридон упрашивал героя Ледового побоища остановиться у него в Детинце. А приехав к себе, слёг в постель да так больше и не встал с неё.
Никто не понимал, что приключилось с князем. Казалось, рана его не беспокоит, а наоборот заживает. Простреленное плечо не опухало и не отекало. Некоторые подумали, что чёрная стрела была отравлена, да только никаких признаков отравления у Александра не наблюдалось. Он просто тихо и неумолимо угасал, как лампадка, которую забыли заправить маслом. Кожа лица и рук больного пожелтела, сделалась пергаментно-прозрачной, сквозь неё резко проступили сеточки красноватых и голубоватых пульсирующих прожилок. Временами князя бросало в жар, который внезапно сменялся ознобом, на лбу проступала испарина.
Тогда решили, что проклятая стрела была заколдована. Пленных рыцарей допросили с пристрастием, надеясь, что хоть кто-то из них признается в бесчестном злодеянии. Но несмотря на все старания заплечных дел мастеров, добиться чего-либо от этих безземельных дворянчиков, державшихся надменно даже в плену, не удалось. Если причиной загадочной болезни князя и было колдовство, приходилось признать, что командная верхушка отряда крестоносцев не была причастна к его применению.
Как бы там ни было, архиепископ велел на всякий случай посадить в головах постели Александра монахов, день и ночь читавших Писание. Тут же молилась за выздоровление мужа Прасковья Брячиславна, стоя на коленях перед иконой Божьей Матери. Кроме того, князя поили святой водой, трижды в день омывали ею простреленное плечо и раз в день – всё тело.
А больному становилось всё хуже. Его мучения продлились пять дней. За это время Александр не съел ни крошки, только маленькими глоточками пил освящённую воду да различные травяные отвары, которыми его пытались пичкать собранные со всего города и окрестностей лекари. Но уже ничто не помогало князю. На третий день болезни он перестал узнавать окружающих, а на четвёртый уже и воды не мог выпить. Ночью у Александра был сильнейший жар, тело сотрясали судороги. Под утро пятого дня болезни он начал бредить, громко выкрикивать бессвязные обрывки фраз и метаться по постели. Сидевший в изголовье монах уронил Молитвослов и бросился будить архиепископа, ночевавшего в другом крыле дома. Однако, вернувшись в опочивальню, они обнаружили распростёртое на полу бездыханное тело князя Новгородского Александра, прозванного в народе Невским, и взахлёб рыдающую над ним Прасковью. Выбежал тогда архиепископ Спиридон из комнаты, выкрикивая как безумный: «Погиб!.. Погиб!..»
Поднялся тут стон и плач по всему Великому Новгороду. Тужили люди за князем, ох, тужили! Хоть и любил новоприставившийся посвоевольничать, хоть и посягал на исконные права новгородцев, всё же боронил Александр родную землю от лютого врага. Потому и толпились люди под окнами княжеского терема днём и ночью, шумели не переставая, перешёптывались, всё гадали, что ж это за странная смерть постигла их князя, но ответа не находили. А потом, когда покойного омыли, нарядили в богатые одежды и оплакали, как и полагается по христианскому обычаю, от княжеской резиденции, что в Городище, и до самого храма святой Софии Новгородской шла за его гробом несметная толпа народа. И не было в ней человека, который бы не плакал, будь то ратник, всего несколько дней назад громивший вместе с Александром рыцарей, степенный купец, бородатый ремесленник, слабая женщина или малое дитя. Связанные крепкими верёвками рыцари, которых в качестве военного трофея гнали за гробом победителя, глаз не смели поднять от земли, опасаясь, как бы новгородцы не учинили над ними расправу.
Впрочем, был всё же в этой скорбной процессии человек, который если и пускал слезу, то больше для вида. У Андрея Ярославовича, великого князя Владимирского и Суздальского, брата новоприставившегося, забот хватало. Третий сын Ярослава Всеволодовича выглядел не столько грустным, сколько растерянным. Он ехал в Новгород поздравить брата с великой победой, память о которой, вне всяких сомнений, будет жить в веках. А приехал, получается, на самые похороны. Правду сказать, в такой ситуации было над чем призадуматься.
И вышло-то как замечательно: отец сложил голову под стенами Киева, дядя умер в дороге (не будем уточнять, как) – стал Андрей великим князем Владимирским и Суздальским; теперь скончался брат – не пора ли становиться ещё и князем Новгородским? Повезло, ничего не скажешь! Наследство само плывёт в руки, знай успевай подхватывать…
И главное. Если Андрею удастся сплотить под своей властью все северные земли, то он соберёт могущественную державу, ничем не уступающую южному союзу русских земель. Уж тогда-то он утрёт нос этому выскочке Даниле! А там, глядишь, ещё и королём станет. А что такого? Одному Данилке, что ли, королевское достоинство получать? Соберёт Андрей своё государство – и с ним считаться начнут, и у него отбоя от всяких лестных предложений не будет!
Правда, сначала нужно добиться подчинения Новгорода…
А, чего там! Никуда не денутся эти господа, как они себя величают. Ведь что есть народ без князя, в конце концов? Стадо овец без пастуха, лёгкая добыча для хищных волков – вот что такое народ без князя! Народу без князя никак не обойтись. Значит, князь Новгороду нужен позарез. Но поскольку новгородцы свято соблюдают правило: сначала сажать на престол отца, затем старшего сына, за ним и остальных по очереди, – всё складывается просто превосходно. Кто у них княжил после батюшки? Фёдор, самый старший из Ярославовых сынов. Затем Александр был, а когда после победы над Биргером он рассорился со здешними боярами, кого новгородцы призвали? Его, Андрея Ярославовича, третьего брата. Но раз так, то кому нынче здесь княжить, как не Андрею Ярославовичу! Не Прасковье же с полугодовалым сыном Александра, Дмитрием. Женщина с младенцем во главе войска? Смешно! И глупо!
Андрей едва не расхохотался, предвкушая скорый триумф. Только то обстоятельство, что находился он в храме святой Софии на отпевании родного брата, заставило его удержать на лице серьёзную мину, а довольный смешок в последний момент обратить в скорбный вздох. Правда, от внимания окружающих не ускользнуло странное поведение великого князя Владимирского и Суздальского. Ишь как косятся на него! Ну да ладно, сделается Андрей князем Новгородским, а после, даст Бог, и королём Северной Руси, уж тогда потолкует по душам со всеми недовольными…
Еле сумел он дотерпеть до конца торжественной и скорбной церемонии. Мысли князя витали далеко отсюда. Андрей почти уже позабыл, что в храме Софии остался лежать под резной каменной плитой его родной брат Александр… А потом великий князь заторопился в Городище, где вместе со своими приближёнными заперся в отведённых ему покоях и до глубокой ночи обсуждал, что делать дальше и как себя вести.
В принципе, бояре были согласны, что теперь пришла очередь Андрея княжить в Новгороде. Также они не возражали против того, чтобы он сам обратился к совету господ, а не дожидался приглашения новгородцев. Только вот… Как бы это сказать помягче…
– Что такое? – Андрей обвёл бояр строгим взором. Чего-то они не договаривают. Боятся?
– Не гневись на нас, княже, а дозволь слово молвить.
Боярин Глеб стоит, повесив голову и не решаясь взглянуть в глаза своему господину. Ну, наконец-то сыскался смельчак!
– Дозволяю. Говори, – Андрей откинулся на высокую спинку стула и принялся с задумчивым видом поглаживать бритый подбородок. Почему-то у него возникло ощущение, что сейчас придётся выслушивать пренеприятнейшие вещи.
Глеб заговорил неуверенно, сбивчиво. Дескать, они в Новгороде всего-то со вчерашнего вечера, а за такой короткий срок нельзя точно определить, где правда, где досужие домыслы, а где чистый вымысел. Можно лишь приблизительно понять настроения. А настроения в городе самые неопределённые, противоречивые. Не всё так чисто со смертью Александра, как кажется. То есть, общая причина ясна: полученное ранение. Но вот сама болезнь развивалась довольно странно…
Нет, Глеб тоже не решился говорить прямо, он ходил вокруг да около, казалось, не выговаривал, а выжёвывал слова. Впрочем, Андрей прекрасно понял, куда клонит боярин. И мигом почувствовал, как кровь в жилах закипает, начинает стучать в висках, а в ушах слышится звон. Да на что ж этот мерзавец намекать смеет!..
Князя так и подмывало вскочить, заорать на неудачливых советчиков, выгнать всех вон и расшвырять всё кругом, учинив в покоях форменный погром, но тут Сила, другой боярин, доселе молча созерцавший носки своих сапогов, облепленных засохшей грязью, выпрямился и рубанул с плеча:
– В общем так, княже! Брат твой, Александр Ярославич, помер злой смертью. То ли от колдовства, то ли от яда, но никак не от раны. И поскольку с дядей твоим, Святославом Всеволодовичем, также произошло несчастье в пути домой, а ты при этом присутствовал, то теперь новгородцы удивляются тому, как вовремя ты прибыл на похороны брата.
– Но ведь меня здесь не было во время битвы! – запальчиво воскликнул молодой князь.
– Ты мог подослать кого-нибудь из верных холопов, например, – пожал могучими плечами Сила. – Или направить в дружину суздальцев, принимавшую участие в ледовой сече, своего человека, который и подстрелил Александра Ярославича.
Но, испугавшись княжеского гнева, поспешил добавить:
– По крайней мере, об этом здесь поговаривают. Ведь подсылал же твой покойный батюшка наёмных убивцев в Киев, когда по приказу собаки Бату хотел истребить Хорсадара и Дрива, тамошних поганых колдунов.
– Вот поэтому мы считаем, что не следует соваться сейчас к совету господ с предложением насчёт престола. Никуда он не денется. Повременить надобно, княже,
Правду сказать, непростые отношения были у новгородцев с ныне почившим в Бозе князем, ох, непростые! Батюшка его, Ярослав Всеволодович, неоднократно княжил у них. Успели новгородцы к нему присмотреться, примериться да и принялись приглашать Ярославовых сынов на новгородский престол.
Самый старший из Ярославичей, Фёдор, скончался в тысяча двести тридцать третьем году от Рождества Христова, и тогда пришёл черёд Александра княжить в Новгороде. Надеялись новгородцы, что с ним удастся легко поладить, если с юных лет приучать к заведенным здесь порядкам. То есть: считаться с мнением вече, уважать архиепископа, посадника, тысяцкого, бояр и старост. А коли случится беда и, не дай Бог, нагрянет лихая година – защитить от любого врага.
Но просчитались новгородцы, когда думали, что из тринадцатилетнего юнца удастся вылепить послушного князя с той же лёгкостью, с какой гончар лепит из сырой глины горшок. Ещё как просчитались!
Юный Александр Ярославович, возможно, и был польщён тем, что свободолюбивые новгородцы пригласили его княжить. Да только внешне это никак не проявлялось. Напротив, когда совет господ ещё только предложил новому кандидату в князья заранее заготовленный проект ряда, Александр рванул с места в карьер и принялся настаивать на том, чтобы право распоряжаться казной и заключать союзы с другими княжествами были отняты у новгородского архиепископа и переданы ему. А с архиепископа и церковных дел хватит.
Только и новгородцы не лыком шиты! Не собирались они уступать своих исконных прав, с превеликими трудами отвоёванных у князей в предшествующие века, хоть бы и самому Володимиру Великому, Ярославу Мудрому или даже Володимиру Мономаху, если бы те вдруг восстали из могил. Тем более, какому-то там юнцу, который ещё и усов не отрастил. Не в коня корм!
Именитые бояре вежливо объяснили Александру, что к чему. Негоже, мол, со своим уставом в чужой монастырь соваться, умерь, княжич, аппетит. Тот, ясное дело, заартачился поначалу, но затем уступил и ряд подписал. Господа новгородцы обрадовались, решили, что юноша капитулировал окончательно, и в дальнейшем с ним хлопот не будет.
Как бы не так! По-видимому, Александр рассудил, что главное сесть на престол, а остальное решится по ходу дела. При всяком удобном и неудобном случае юный князь пытался вмешиваться в учёт оброков, а когда ему чем-то не понравилось поведение эстов – потребовал у посадника и тысяцкого снарядить против них дружину.
В общем, стало ясно, что с Александром каши не сваришь. Совет господ скликал городское вече, которое постановило прогнать молодого нахала и попросить на его место «проверенного» князя, а именно Ярослава Всеволодовича.
Тот пожурил сынка за несговорчивость и согласился в очередной раз покняжить в Новгороде. Юный Александр обиделся и удалился. Только не слишком много выгадали бояре от такой перемены: Ярослав Всеволодович ничтоже сумняшеся собрал полки новгородцев и новоторжцев – и занял с их помощью Киев! А едва татарская орда прокатилась через Владимир и Суздаль, бросил и киевский престол и прочно обосновался во Владимире. И никакими посулами его оттуда было не выманить.
Ничего не попишешь, пришлось господам новгородцам просить юного Александра Ярославовича вернуться к ним. Да и как не пригласить его, когда на востоке лютовали ордынцы, на севере бряцали оружием шведы, а в западных землях (это уже тогда было ясно) собирались войска рыцарей-крестоносцев, которые тоже не прочь были потрясти мошну новгородских богачей. Судили-рядили купцы и бояре, да и не нашли лучшей кандидатуры в князья. По их разумению, только Александр был способен возглавить новгородские дружины и помочь отбиться от супостатов. Да и батюшка Ярослав Всеволодович в случае чего не оставил бы сынка без помощи, пусть незначительной, учитывая всеобщую опустошённость Владимиро-Суздальской земли.
Вот на этот раз не ошиблись господа советники, в самую точку попали! Александр впервые продемонстрировал недюжинную храбрость и блестящий воинский талант, когда в середине лета тысяча двести сорокового года с небольшой дружиной при поддержке ладожан наголову разбил в устье Невы шведское войско под предводительством королевского зятя Биргера.
Радости было! Приятно вспомнить…
Да только зря радовались господа советники, ибо Александр, теперь уже снискавший любовь и уважение народа, вновь начал выдвигать завышенные требования на обладание властью. Напряжение между князем и именитыми новгородцами росло. Дело дошло до того, что вече опять довелось выбирать между князем и своими старшинами. И, конечно же, Александру вновь пришлось покинуть город.
А между тем, беда не заставила себя долго ждать. Правда, теперь она пришла не с востока и не с севера, а накатила железной волной с запада. Изборск и Псков пали под ударами закованных в латы рыцарей (последний – не без помощи изменщиков из числа бояр). Всё ближе подбирались крестоносцы к Великому Новгороду. И Андрей Ярославович, младший брат Александра, приглашённый на освободившийся престол, ничего не смог поделать с супостатами. Когда же Бату вынудил Ярослава Всеволодовича пойти вместе с татарами в поход на Киев, Андрей отправился с отцом. А на Копорском погосте уже выросла грозная крепость крестоносцев…
Делать нечего. Пришлось старшинам, подавив гордость и предвидя в перспективе новые трения и раздоры, в третий раз просить Александра возглавить их войско. Князь не стал артачиться, чего так боялись именитые бояре. Напротив, повёл себя весьма мудро и, рассудив, что когда опасность притаилась у порога дома, не время ссориться, отложил выяснение вопросов о границах княжеской власти в Новгороде до лучших времён. Вече с ликованием восприняло возвращение Александра. А тот времени зря не терял: сколотил мощную дружину, усилив её ладожанами, с которыми в прошлом году бил шведов, а также карелами и ижорами, и первым делом выбил рыцарей из Копорья. Мол, получайте, окаянные, не спасут вас и ваши крепости, не скроетесь в них от меня!
Совершив это благое деяние, Александр добавил к своему войску дружину суздальцев и увёл всю армию в землю эстов. Новгородцы забеспокоились, решив, что он поступил безрассудно, променяв честь освобождения родной земли на возможность расширить владения и взять богатую добычу. Однако вскоре выяснилось, что молодой князь попросту схитрил, заставил иноземцев потерять бдительность, ибо неожиданно развернул рать и взял приступом Псков. На радостях новгородцы уже не очень огорчились по поводу того, что Александр опять увёл дружины к эстам. Покуда молодая кровушка играет в жилах, пусть покуражится!..
Крестоносцы поняли, что если дела у русичей и дальше пойдут столь же успешно, то Великого Новгорода им не видать, как своих ушей под железными шлемами. Решившись на серьёзные действия, они послали на восток мощное войско. Может быть, второй северный поход Александра был ошибкой, ибо, горя желанием попотрошить эстов, он не позаботился об основательном прикрытии пути на Новгород. К счастью, с крестоносцами столкнулся отряд Домаша и Кербета. В ходе яростной схватки почти все русские воины погибли, но всё же задержали врага, а посланные вестовые успели предупредить князя и граждан Великого Новгорода о новой опасности.
Да уж, Александру крупно повезло. Князь осознал допущенную оплошность и быстро, а главное вовремя, вернул дружины на родную землю. Он расположил рать в южной части Чудского озера, а в качестве неприятного сюрприза для врага приготовил боковой удар из засады, на какие был большим мастером.
Крестоносцы не разгадали хитрой уловки. С достойным лучшего применения упрямством они попёрли «свиньёй» на то, что легкомысленно сочли всем новгородским войском. И получили по заслугам: четыре сотни рыцарей было убито, ещё полсотни попало в плен, а уж сколько полегло там пеших кнехтов, никто не считал. Да и как сосчитать убитых, когда часть немцев вообще провалилась под лёд…
Вот как раз перед столь неожиданной развязкой приключилась с Александром великая беда. Когда молодой двадцатидвухлетний князь упивался победой, преследуя по льду удиравших без оглядки врагов, то был ранен в левое плечо. Противокольчужная стрела пробила навылет мякоть плеча, не задев кости. Можно сказать, это была не серьёзная рана, а пустяковая царапина. Александр и не придал ей значения, просто на полном скаку обломил стрелу с двух сторон, чтобы не мешала. После сражения остатки древка, имевшего зловещий чёрный цвет, извлекли, рану промыли, по всем правилам прижгли и перевязали. Казалось, о ней можно было забыть.
Если бы… Пока войско победителей совершало переход к исполнившемуся ликованием Новгороду, всё было нормально. Однако уже на подходах к городу князь сделался задумчивым и рассеянным; когда с ним заговаривали, отвечал односложно, отрывисто, иногда невпопад, после чего надолго замолкал. А на Ярославовом Дворе, где собралось грандиозное вече, Александр, слезая с коня, споткнулся и едва не грохнулся наземь. К своему месту, находящемуся на почётном возвышении, прошёл, не глядя ни на кого, даже на красавицу жену Прасковью, дочь пинского князя Брячислава Васильковича. Досидеть до окончания празднества князь не смог, а хмельного мёда за славную победу так и не выпил ни капли. Неожиданно в самый разгар веселья он поднялся и, сославшись на плохое самочувствие, отбыл вместе с Прасковьей в княжескую резиденцию в Городище, хотя сам архиепископ Спиридон упрашивал героя Ледового побоища остановиться у него в Детинце. А приехав к себе, слёг в постель да так больше и не встал с неё.
Никто не понимал, что приключилось с князем. Казалось, рана его не беспокоит, а наоборот заживает. Простреленное плечо не опухало и не отекало. Некоторые подумали, что чёрная стрела была отравлена, да только никаких признаков отравления у Александра не наблюдалось. Он просто тихо и неумолимо угасал, как лампадка, которую забыли заправить маслом. Кожа лица и рук больного пожелтела, сделалась пергаментно-прозрачной, сквозь неё резко проступили сеточки красноватых и голубоватых пульсирующих прожилок. Временами князя бросало в жар, который внезапно сменялся ознобом, на лбу проступала испарина.
Тогда решили, что проклятая стрела была заколдована. Пленных рыцарей допросили с пристрастием, надеясь, что хоть кто-то из них признается в бесчестном злодеянии. Но несмотря на все старания заплечных дел мастеров, добиться чего-либо от этих безземельных дворянчиков, державшихся надменно даже в плену, не удалось. Если причиной загадочной болезни князя и было колдовство, приходилось признать, что командная верхушка отряда крестоносцев не была причастна к его применению.
Как бы там ни было, архиепископ велел на всякий случай посадить в головах постели Александра монахов, день и ночь читавших Писание. Тут же молилась за выздоровление мужа Прасковья Брячиславна, стоя на коленях перед иконой Божьей Матери. Кроме того, князя поили святой водой, трижды в день омывали ею простреленное плечо и раз в день – всё тело.
А больному становилось всё хуже. Его мучения продлились пять дней. За это время Александр не съел ни крошки, только маленькими глоточками пил освящённую воду да различные травяные отвары, которыми его пытались пичкать собранные со всего города и окрестностей лекари. Но уже ничто не помогало князю. На третий день болезни он перестал узнавать окружающих, а на четвёртый уже и воды не мог выпить. Ночью у Александра был сильнейший жар, тело сотрясали судороги. Под утро пятого дня болезни он начал бредить, громко выкрикивать бессвязные обрывки фраз и метаться по постели. Сидевший в изголовье монах уронил Молитвослов и бросился будить архиепископа, ночевавшего в другом крыле дома. Однако, вернувшись в опочивальню, они обнаружили распростёртое на полу бездыханное тело князя Новгородского Александра, прозванного в народе Невским, и взахлёб рыдающую над ним Прасковью. Выбежал тогда архиепископ Спиридон из комнаты, выкрикивая как безумный: «Погиб!.. Погиб!..»
Поднялся тут стон и плач по всему Великому Новгороду. Тужили люди за князем, ох, тужили! Хоть и любил новоприставившийся посвоевольничать, хоть и посягал на исконные права новгородцев, всё же боронил Александр родную землю от лютого врага. Потому и толпились люди под окнами княжеского терема днём и ночью, шумели не переставая, перешёптывались, всё гадали, что ж это за странная смерть постигла их князя, но ответа не находили. А потом, когда покойного омыли, нарядили в богатые одежды и оплакали, как и полагается по христианскому обычаю, от княжеской резиденции, что в Городище, и до самого храма святой Софии Новгородской шла за его гробом несметная толпа народа. И не было в ней человека, который бы не плакал, будь то ратник, всего несколько дней назад громивший вместе с Александром рыцарей, степенный купец, бородатый ремесленник, слабая женщина или малое дитя. Связанные крепкими верёвками рыцари, которых в качестве военного трофея гнали за гробом победителя, глаз не смели поднять от земли, опасаясь, как бы новгородцы не учинили над ними расправу.
Впрочем, был всё же в этой скорбной процессии человек, который если и пускал слезу, то больше для вида. У Андрея Ярославовича, великого князя Владимирского и Суздальского, брата новоприставившегося, забот хватало. Третий сын Ярослава Всеволодовича выглядел не столько грустным, сколько растерянным. Он ехал в Новгород поздравить брата с великой победой, память о которой, вне всяких сомнений, будет жить в веках. А приехал, получается, на самые похороны. Правду сказать, в такой ситуации было над чем призадуматься.
И вышло-то как замечательно: отец сложил голову под стенами Киева, дядя умер в дороге (не будем уточнять, как) – стал Андрей великим князем Владимирским и Суздальским; теперь скончался брат – не пора ли становиться ещё и князем Новгородским? Повезло, ничего не скажешь! Наследство само плывёт в руки, знай успевай подхватывать…
И главное. Если Андрею удастся сплотить под своей властью все северные земли, то он соберёт могущественную державу, ничем не уступающую южному союзу русских земель. Уж тогда-то он утрёт нос этому выскочке Даниле! А там, глядишь, ещё и королём станет. А что такого? Одному Данилке, что ли, королевское достоинство получать? Соберёт Андрей своё государство – и с ним считаться начнут, и у него отбоя от всяких лестных предложений не будет!
Правда, сначала нужно добиться подчинения Новгорода…
А, чего там! Никуда не денутся эти господа, как они себя величают. Ведь что есть народ без князя, в конце концов? Стадо овец без пастуха, лёгкая добыча для хищных волков – вот что такое народ без князя! Народу без князя никак не обойтись. Значит, князь Новгороду нужен позарез. Но поскольку новгородцы свято соблюдают правило: сначала сажать на престол отца, затем старшего сына, за ним и остальных по очереди, – всё складывается просто превосходно. Кто у них княжил после батюшки? Фёдор, самый старший из Ярославовых сынов. Затем Александр был, а когда после победы над Биргером он рассорился со здешними боярами, кого новгородцы призвали? Его, Андрея Ярославовича, третьего брата. Но раз так, то кому нынче здесь княжить, как не Андрею Ярославовичу! Не Прасковье же с полугодовалым сыном Александра, Дмитрием. Женщина с младенцем во главе войска? Смешно! И глупо!
Андрей едва не расхохотался, предвкушая скорый триумф. Только то обстоятельство, что находился он в храме святой Софии на отпевании родного брата, заставило его удержать на лице серьёзную мину, а довольный смешок в последний момент обратить в скорбный вздох. Правда, от внимания окружающих не ускользнуло странное поведение великого князя Владимирского и Суздальского. Ишь как косятся на него! Ну да ладно, сделается Андрей князем Новгородским, а после, даст Бог, и королём Северной Руси, уж тогда потолкует по душам со всеми недовольными…
Еле сумел он дотерпеть до конца торжественной и скорбной церемонии. Мысли князя витали далеко отсюда. Андрей почти уже позабыл, что в храме Софии остался лежать под резной каменной плитой его родной брат Александр… А потом великий князь заторопился в Городище, где вместе со своими приближёнными заперся в отведённых ему покоях и до глубокой ночи обсуждал, что делать дальше и как себя вести.
В принципе, бояре были согласны, что теперь пришла очередь Андрея княжить в Новгороде. Также они не возражали против того, чтобы он сам обратился к совету господ, а не дожидался приглашения новгородцев. Только вот… Как бы это сказать помягче…
– Что такое? – Андрей обвёл бояр строгим взором. Чего-то они не договаривают. Боятся?
– Не гневись на нас, княже, а дозволь слово молвить.
Боярин Глеб стоит, повесив голову и не решаясь взглянуть в глаза своему господину. Ну, наконец-то сыскался смельчак!
– Дозволяю. Говори, – Андрей откинулся на высокую спинку стула и принялся с задумчивым видом поглаживать бритый подбородок. Почему-то у него возникло ощущение, что сейчас придётся выслушивать пренеприятнейшие вещи.
Глеб заговорил неуверенно, сбивчиво. Дескать, они в Новгороде всего-то со вчерашнего вечера, а за такой короткий срок нельзя точно определить, где правда, где досужие домыслы, а где чистый вымысел. Можно лишь приблизительно понять настроения. А настроения в городе самые неопределённые, противоречивые. Не всё так чисто со смертью Александра, как кажется. То есть, общая причина ясна: полученное ранение. Но вот сама болезнь развивалась довольно странно…
Нет, Глеб тоже не решился говорить прямо, он ходил вокруг да около, казалось, не выговаривал, а выжёвывал слова. Впрочем, Андрей прекрасно понял, куда клонит боярин. И мигом почувствовал, как кровь в жилах закипает, начинает стучать в висках, а в ушах слышится звон. Да на что ж этот мерзавец намекать смеет!..
Князя так и подмывало вскочить, заорать на неудачливых советчиков, выгнать всех вон и расшвырять всё кругом, учинив в покоях форменный погром, но тут Сила, другой боярин, доселе молча созерцавший носки своих сапогов, облепленных засохшей грязью, выпрямился и рубанул с плеча:
– В общем так, княже! Брат твой, Александр Ярославич, помер злой смертью. То ли от колдовства, то ли от яда, но никак не от раны. И поскольку с дядей твоим, Святославом Всеволодовичем, также произошло несчастье в пути домой, а ты при этом присутствовал, то теперь новгородцы удивляются тому, как вовремя ты прибыл на похороны брата.
– Но ведь меня здесь не было во время битвы! – запальчиво воскликнул молодой князь.
– Ты мог подослать кого-нибудь из верных холопов, например, – пожал могучими плечами Сила. – Или направить в дружину суздальцев, принимавшую участие в ледовой сече, своего человека, который и подстрелил Александра Ярославича.
Но, испугавшись княжеского гнева, поспешил добавить:
– По крайней мере, об этом здесь поговаривают. Ведь подсылал же твой покойный батюшка наёмных убивцев в Киев, когда по приказу собаки Бату хотел истребить Хорсадара и Дрива, тамошних поганых колдунов.
– Вот поэтому мы считаем, что не следует соваться сейчас к совету господ с предложением насчёт престола. Никуда он не денется. Повременить надобно, княже,