Страница:
боится больше, Саладина или Великого Магистра Храма.
- Сам граф Триполийский, - говорил Гай, - предостерегал меня, что
день моей битвы с Саладином станет днем, когда я потеряю Иерусалим.
- И вы верите этому? - Жерар был вне себя. - Связи графа с врагами
убедительно доказаны. Сир, вы доверяете признанному изменнику?
- Когда он говорил со мной, сарацины еще не подкупили его.
- Но сердце его было уже куплено... Государь, Тамплиеры приняли обет.
Лучше нам распустить Орден, нежели потерять эту единственную возможность
сокрушить Саладина.
- Я слышу тебя, Жерар. Но я все же король.
- Да, сир.
- Мы встаем лагерем здесь.
Саладин разглядывал поле, усеянное трупами людей и лошадей. Каждый
был пригвожден к земле одной или несколькими длинными стрелами,
выпущенными из английских луков.
Тела лежали здесь еще не так долго, чтобы начать издавать запах
разложения. Но дни шли, солнце было горячим. Он знал, что скоро тела
начнут лопаться под давлением внутренних газов. Сначала лошади, и звуки
эти будут подобны пушечным выстрелам. После этого даже храбрейшие,
свирепейшие воины не пересекут эту часть долины.
Не рвы, окружающие Керак Моабский, остановили Саладина. Он знал, что
стоит ему приказать именем Аллаха, и его люди пойдут вперед до тех пор,
пока их трупы не образуют мост, по которому он подъедет к стенам крепости.
Как раз эти стены и сразили Саладина. Они были в сотню локтей
высотой, как сказали его советники. Построенные из тесаных камней,
подогнанных так плотно, что даже тонкие туфли ассасинов не могли найти
выемку, не говоря о тяжелых сапогах воинов. А наверху поджидали
французские добровольцы с пиками, которыми они отбрасывали любые лестницы.
Стояли на стенах и английские лучники, чьи стрелы летели сверху на головы
сарацинов. Были у Рейнальда де Шатильона за этими стенами и другие
боеприпасы: тяжелые камни, чаны с кипящим маслом, корзины со смолой - их
поджигали и бросали вниз.
Саладин велел разведчикам изучить другие возможности. Можно, сказали
они, сделать подкопы под стенами, укрепив ходы стойками и перекладинами.
Когда туннели будут готовы, опоры надо поджечь и тем ослабить фундамент
стен. Однако выкопать в каменистой почве достаточно длинный туннель, чей
вход располагался бы за пределами полета стрелы - на это уйдет не меньше
двух месяцев. Да и сами стены, судя по их высоте, должны были в основании
быть не меньше восьми-десяти шагов шириной; такая толщина стен потребует
увеличить подкоп. Советники поразили даже богатое воображение Саладина
размерами укрепленной пещеры, которую нужно соорудить.
Одно время Саладин обдумывал план взятия твердыни хитростью. Можно
было вызвать Рейнальда и его военачальников на переговоры, следуя
европейскому обычаю, основанному на любви к болтовне. На встрече заранее
подготовленный хашишиин накинет шелковый шнурок на шею принца
Антиохийского. А там уж пусть шайтан обо всем позаботится.
В этом плане был только один изъян: все хашишиины, как один человек,
отвергли призыв Саладина к джихаду. А среди его слуг никто не обладал
такой ловкостью рук.
Альтернатив было немного. Саладин со своей армией мог бы сидеть под
стенами крепости, пересчитывая пожухлые ростки оставшейся травы,
предаваясь мечтам о водах, текущих по земле, и ожидая капитуляции принца.
Но Саладин знал, что в крепости у Рейнальда есть источник прекрасной воды,
большое стадо овец, запасы зерна и вяленого мяса и - тень над каждой
головой. Люди же Саладина, даже воспламененные священным пылом, быстро
устанут от этой игры. А там уж, забыв про джихад, они будут по двое, по
трое ускользать по ночам до тех пор, пока бескрайнее море людей и лошадей
не превратится в жалкое озерцо среди холмов.
Можно было также подождать, пока армия короля Гая - ибо языки на
базаре говорили и об этом тоже - не подойдет к ним с тыла. Сам по себе
этот удар не грозил поражением, но унес бы много жизней храбрых воинов,
которых было жалко.
Разумнее было бы откусить голову Гая в таком месте, где Саладин мог
широко разинуть пасть.
- Мустафа! - позвал он.
- Слушаю, господин.
- Готовь армию к походу.
- Какое направление будет вам предпочтительнее, господин?
- На север, думаю. На Тиберий.
- Очень хорошо, господин.
- По пути будем совершать набеги на христианские крепости. Принц
Рейнальд никуда отсюда не денется.
- Да, господин.
- Ушли? Что ты имеешь в виду?
- Ушли из долины, сударь!
- Быть этого не может! Что с тобой? Ты, должно быть еще глаза не
протер. Спишь на часах, а?
- Нет, сэр! Сарацины на самом деле сбежали из долины.
- Не поверю, пока не увижу собственными глазами.
Жерар де Ридерфорд поднялся с походного стула и попытался взглянуть
на север поверх французских палаток.
- Ничего не вижу. Томас, подставь мне плечо.
Великий Магистр поставил ногу на сиденье стула, и едва дождавшись
Амнета, вскарабкался повыше, пока его голова не поднялась над палатками.
- Трудно сказать, столько пыли в воздухе.
- Видите их стяги? - спросил Амнет.
- Ни одного... Они поднимают их на рассвете, как ты думаешь? Или
убирают их?
- Я так понимаю, они закреплены на шестах, как и наши знамена.
- Значит сарацины ушли. Проклятье!
- Разве это плохо? - осмелился спросить Амнет.
- Ничего хорошего, особенно сейчас, когда я рассчитывал прижать их к
Кераку и раздавить с помощью Рейнальда.
- Рейнальд был готов к участию в этом предприятии, сударь?
- Не совсем. Мы должны были связаться с ним, как только подойдем
достаточно близко, и выработать общую стратегию.
- Ах связаться с ним! С помощью какой-нибудь птички, полагаю?
Жерар нахмурился.
- Что-то в этом роде, - Великий Магистр спрыгнул вниз и отряхнул
руки. - Надо как-то сообщить королю.
- Да уж, Ги не обрадуется!
Жерар опять нахмурился.
- Ты разыгрываешь меня, Томас?
- Нет, сударь.
- Смотри же.
- Как ушли? - спросил король Ги, поднимая голову от таза. Вода и
розовое масло стекали по бороде и капали мелким дождиком.
- Это совершенно точно, государь, - отвечал Жерар.
Он и другие магистры Ордена собрались перед шатром короля Ги. Это
сооружение было шедевром палаточного искусства. Круглый центральный
павильон был достаточно вместительным, чтобы вся титулованная знать,
сопровождавшая короля, могла встать перед ним плечом к плечу, не касаясь
локтями. Вся эта ткань поддерживалась хитроумной системой распорок, каждая
из которых в сложенном виде была с четверть стрелы длиной. Четыре
квадратных портика присоединялись к центральному павильону с помощью
особого рода крестовых сводов, которые были задрапированы тканью,
имитирующей своды собора. В этих пристройках можно было спать, обедать,
устраивать аудиенции, развлекаться.
Чтобы никто не мог ошибиться, полотнища королевского шатра были
выкрашены в ослепительно красный цвет, карнизы отделаны алой парчой,
расшитой изображениями двенадцати апостолов и гербами тех французских
герцогств, которые направили своих людей в Святую землю. По слухам, и сам
шатер, и его богатое убранство были даром Сибиллы, супруги и доброго гения
Ги.
- А-хм! - возглас короля отвлек Жерара, рассматривавшего украдкой
этот полотняный замок. Король Ги протянул руку, ладонью вверх. Великий
Магистр торопливо положил на нее кусок чистого полотна. Ги вытер лицо.
- Значит мы их спугнули, - заявил Король.
- Похоже на то, сэр.
- Куда они направились?
Жерар, похоже, взвешивал тяжесть вопроса. Амнет, глядя на него,
дивился дипломатичности своего начальника.
Такое огромное вооруженное соединение могло уйти только в одном
направлении. На север, в обход Моаба, по направлению к Тиберию. Саладин
вел за собой сто тысяч человек, всего восьмую часть из них составляли
конники, их сопровождало еще не меньше пятидесяти тысяч слуг и рабов,
поваров и конюхов, лакеев и шпионов, да еще вьючные животные и телеги со
скарбом. Все это двигалось со скоростью пешехода. Попытка перевалить таким
составом через горные цепи на западе или на востоке граничила бы с
безумием. Со времен Ганнибала это не удавалось никому. Отступить на юг
означало пройти прямиком через лагерь самого короля Ги. В этом случае и
орденские, и королевские рекруты, образно говоря, проснулись бы мертвыми,
со следами сапог и копыт на спинах и животах. Выходило, что единственно
возможным направлением отхода неприятельской армии был север, в обход
крепости Рейнальда.
Если король не понял этого с первого взгляда, значит он даже карты ни
разу не видел, и вести армию вдогонку за Саладином было совсем не его
дело. Это же так просто, понял вдруг Амнет: Ги здесь вообще нечего делать.
Интересно, как Жерару удастся высказать это словами?
- Не знаю даже, как сообщить вам об этом, сир. Не покажется ли вам
слишком невероятным, что они двинулись на север?
- На север? - кажется, это было для Ги полной неожиданностью.
- На север, государь.
- Север... и обогнули Рейнальда?
- Трудно поверить, сир.
- В самом деле. Я полагал, наш друг Рейнальд и был главной целью их
похода.
- Так и было сказано. Но кто может постигнуть мысли араба?
- Воистину, кто? - согласился Ги.
Амнет чуть не вскрикнул. Неужели они не видят, что творит Саладин?
Ускользнув от Жерара, неловко попытавшегося запереть его в долине (будто
полевая мышь может запереть дикого медведя!) и потеряв интерес к
Рейнальду, окопавшемуся в Кераке, Саладин теперь уводил христианскую армию
в пустыню. Бесплодную пустыню. Выжженную пустыню. Сарацинскую пустыню, где
каждая скала, каждый пастух были потенциальными союзниками - если только
медведь нуждается в союзниках в своем собственном лесу.
- Мы, конечно, будем преследовать их, - провозгласил король Ги.
- Да, государь, - ответил Жерар. - Это мое глубочайшее желание.
- Мы застигнем их врасплох, да?
Среди звона упряжи, фырканья и ржания лошадей, постукивания кольчуг о
ножны и седла, только Томас Амнет сохранял безучастность. Со своим
походным набором порошков и эссенций под плащом он шагал прямо на восток,
прочь от суматохи сборов.
- Хозяин? - крикнул ему вдогонку Лео. - Куда вы идете?
Амнет посмотрел на него через плечо и неопределенно махнул рукой.
- Посторожить вашего коня?
Амнет кивнул, не заботясь о том, понял ли его Лео. После чего, уже не
оборачиваясь, зашагал в пустыню. Шипы колючих кустарников цеплялись за
плащ и обламывались об юбку кольчуги.
Он услышал, как кто-то спросил равнодушно:
- Куда это Томас направился?
К тому времени, как человеку ответили, Амнет уже был далеко и ничего
не слышал.
После того, как он отошел на двести шагов, даже тяжелый грохот копыт
королевской армии на марше затерялся в шепоте восточного ветра.
Он спустился на берег пересохшей "вади", изгибы и рукава которой
теперь были засыпаны песком, но растительность еще сохраняла некоторую
пышность. Амнет укрылся под навесом крутого берега и проверил ветер.
Воздух здесь был совсем неподвижен.
Он разровнял песок и выложил свой сверток. Неподалеку торчало
несколько колючих кустарников, высушенных солнцем, и он с изрядным усилием
нарвал охапку жестких веток с сухими листьями. Когда он разломал эти ветки
на мелкие щепки, его руки были все изрезаны колючками.
Вернувшись на расчищенное место, он сложил щепки для костра. Из
свертка достал маленькую реторту из толстого зеленого стекла, сосуд с
масляным экстрактом трав, из которого он получал густой дым, и линзу для
разжигания огня. Последним он извлек Камень в кожаном чехле.
Встав на колени в тени берега, Амнет выкопал небольшое углубление в
песке рядом с кучей щепок и положил туда Камень. Он налил масляно-травяную
смесь в реторту, которую установил на щепках. С помощью линзы он разжег
беловатый огонек среди скрученных листьев и раздул из него маленькое
бездымное пламя.
Пока огонь набирал силу, Амнет скинул свою белую мантию и расположил
ее на вытянутых руках в виде навеса, закрепил внизу камнями. Таким образом
он укрыл огонь и Камень от любого случайного ветерка и солнечного света.
Потом он присел на корточки и стал ждать.
Смесь в реторте со свистом испустила облачко жирного дыма. Аромат
фимиама и мирра достиг лица Амнета. Жидкость зашипела и выпустила длинную
струйку дыма, смешанного с паром.
Амнет изучал изгибы и складки пара, пытаясь отыскать что-то в неясных
очертаниях.
Он начал различать очертания щек, изгиб усов, провалы глазниц. В
клубах испарений возникало то самое лицо, что стояло перед мысленным
взором Томаса все эти месяцы. Сначала Томасу почудилось что это лицо
Саладина, самого выдающегося из сарацинских полководцев и фактического
правителя коренных жителей Ближнего Востока. Этот человек фигурировал бы в
любом пророчестве Амнета, касающемся тамплиеров, Французского королевства
Иерусалим или земель, лежащих между Иорданом и морем. Такое толкование
призрачного видения напрашивалось само собой, если бы не тот факт, что
Амнету и без того со дня на день предстояло лицом к лицу встретиться с
Саладином из плоти и крови, а не из дыма.
С новой струей пара и масляного дыма левая глазница на лице начала
как бы пухнуть и увеличиваться, в ее глубине стало зарождаться некое
сферическое тело. Оно разрослось и превратилось в непрозрачный шар из
плотного дыма, гладкий и белый, как полная луна. Это уже был не глаз.
Первоначально глаза на этом лице отличались очень темными зрачками; они
сверкали черными вспышками скрытого смысла и угрозы. Этот же глаз был
словно покрыт катарактой белесого дыма. Внезапно белое глазное яблоко
начало вращаться в своей глазнице.
Извилистая струя дыма стала рисовать четкий силуэт на поверхности
шара. Амнет не мог ничего понять, пока его внимание не привлекло
очертание, похожее, на сапог. Это было изображение Италийского полуострова
на карте Средиземноморья. Справа возникали и двигались на запад висящее
вымя Греции и выпирающий огузок Малой Азии. Эти образы были подвижными и
текучими, как исторические границы империй и доминионов, сфер влияния и
гегемоний.
Продолжая вращаться, шар вынес вперед морщинистую землю под Малой
Азией. Глобус продолжал разрастаться, мелкие детали становились
отчетливыми. Вот изгиб Синая. Вот впадина Мертвого Моря, широкая грудь
Галилей и прямой клинок реки Иордан.
Долина Иордана росла и росла перед глазами Амнета. Река превратилась
в трещину, уходящую вглубь шара, словно из апельсина извлекли дольку.
Глазное яблоко, окутанное темным дымом, замерло. А внизу, под дымом
сверкала отблесками огня поверхность камня, который, как верил Амнет, и
порождал образы. Но такого ему еще не доводилось видеть: Камень стал
испускать алые и пурпурные лучи, это было подобно извержению раскаленной
лавы и искр из жерла вулкана. Амнет лицом почувствовал сильный жар. В
фокусе лучей появилось нечто ярко-золотое, словно ковш с расплавленным
металлом. Не двигаясь, он почувствовал, что склоняется вперед, пригибаемый
к земле силой, не связанной ни с земным притяжением, ни с пространством,
ни с временем. Жар становился невыносимым, свет все более слепящим. Его
туловище наклонялось все ниже. Он весь пылал. Он падал, падал...
Амнет встряхнулся.
Камень, все еще лежащий в своем песчаном гнезде, был в дюйме от его
лица. Поверхность его была темной и мутной. Пламя в сухих ветках догорело.
Дым из реторты больше не шел, на дне виднелась лужица черноватой смолы.
Амнет снова встряхнулся.
Что предвещало это видение конца света?
И что мог простой фантазер сделать с этим?
Руками, еще слегка дрожащими от пережитых видений, он торопливо взял
Камень и вложил его в чехол. На ощупь Камень был холодным. Амнет поднялся
на ноги и поправил тунику.
Он осмотрел реторту, полузасыпынную пеплом; она была все еще очень
горячей. Не меньше часа потребуется, чтобы очистить и упаковать ее на
случай, если он захочет вызвать новые видения. Решительным движением он
растоптал зеленое стекло своим грубым каблуком и раскидал ногами осколки
вместе с пеплом по руслу "вади".
Он собрал в котомку сосуды с эссенциями и другие нужные вещи, положил
Камень в специальное отделение.
Амнет огляделся, словно видел пустыню впервые. Теперь он знал, куда
идти. Ему нужен был конь. И меч. И доспехи.
Сберег ли Лео его коня? Догадался ли кто-то из тамплиеров захватить
вооружение Амнета, брошенное в лагере? Он выбрался из "вади" и зашагал
обратно по направлению к опустевшему лагерю короля Гая. Время подгоняло
его. Он побежал.
И ты увидишь нечто странно-незнакомое
Как тень по утрам все бредет за тобой
К ночи, встретив ее ты получишь искомое
В пыльной пригоршне страха принесенной судьбой.
Томас Стернс Элиот
Дом среди дюн был старый, фундамент из цементных блоков поддерживал
каркас из настоящего дерева. Обшивка тоже была деревянная: длинные доски
заходили одна на другую, как у каравелл времен крестовых походов. Когда-то
доски были покрашены, но сейчас, как заметил Гарден, подойдя поближе, они
были гладко-серыми и даже как бы серебрились под луной. Их поверхность
приобрела ту плотность, какая появляется у старого дерева незадолго до
того, как внутреннее гниение закончит свою работу и превратит его в прах.
Когда-то у дома были большие окна, выходящие на океан. Теперь рамы в
них перекосились, последние стекла мальчишки давным-давно выбили камнями.
В этих оконных проемах виднелся тусклый, мерцающий свет.
Подойдя ближе, Гарден наткнулся на остатки костра в песке около
фундамента. Обгорелые поленья, клочки обертки, жестянки из-под пива.
Костер закоптил серые блоки и добрался до дерева, которое начало было
тлеть. Давным-давно.
Вокруг на песке были разбросаны куски каких-то красных картонных
трубок не толще мизинца. Их обломанные концы были размочалены. Гарден
поднял одну и рассмотрел. Картон не выцвел на солнце, он был
кроваво-красным, словно новенький. Значит это был не картон, а какая-то
синтетическая пленка. Уж не миниатюрная ли граната? Сигнальная ракета? Тут
он вспомнил Четвертое июля: фейерверк на берегу - тоже проделки мальчишек.
Он обогнул фасад дома с открытой верандой и льющимся из пустых
провалов окон мягким светом. Лучше обойти кругом и войти в дом со стороны
дороги. Это безопаснее.
Дверь он нашел быстро, она хоть и криво, но все еще висела на петлях.
Войдя, Гарден помедлил, хотя и знал, что его силуэт на фоне
освещенных луной дюн представляет собой отличную мишень.
Пол второго этажа провалился. Балки, проломившиеся в полуметре от
стены, упали на пол. Главный крестовый брус провис посередине, упавшие
доски, зацепившись за него с одной стороны, образовывали нечто вроде
амфитеатра; стена от которой они отвалились, служила как бы задником
сцены.
Свет исходил от свечей, расставленных вдоль этого амфитеатра. Свечи
были толстые, вроде церковных; снизу они оплыли от нагара. Доски
отбрасывали мерцающий свет на "сцену".
Гарден, стоя в дверном проеме, как бы балансировал на границе света и
тьмы.
- Томас из Амнета!
Голос, старческий, но сильный, отдавал металлом даже здесь, в
комнате, состоящей из одних твердых поверхностей, без драпировок или
ковров, смягчающих звуки. Голос исходил от теней в другом конце "сцены" -
вернее, Гарден думал, что это тени, пока, вглядываясь пристальнее, не
различил закутанные в темное фигуры с надвинутыми капюшонами.
- Томас - да, - откликнулся он, - Хэммет - никогда о таком не слышал.
Меня зовут Гарден.
- Разумеется. Томас Гарден - имя, под которым ты рожден. Но другое
имя ничего не говорит тебе?
- Хэммет? Нет, а что должно говорить?
- Амнет!
- И это ничего не говорит. Откуда такое - что-то арабское?
- Это имя произошло от греческого корня, означающего "забыть".
Гарден медленно прошел вперед, к свету. Фигуры в капюшонах - их было
пятеро - окружили его веером. Они стояли спиной к свету, пряча лица в
глубокой тени. Теперь, с близкого расстояния, было видно, что это
невысокие, миниатюрные люди.
- Амнезия, - произнес Гарден, - и амнистия... Томас Забытый. Или
Томас Прощенный, если нравится. Это какая-то загадка? Если так, то
неглупо.
- Ну, понял теперь?
- Нет, не понял. Я не сделал ничего, за что меня следовало бы забыть
- или нужно было бы простить. Так за что вы, ребята, хотите убить меня?
- Ты узнал нас? Это добрый знак.
- Вовсе нет. Только не для меня. Человек с ножом в моей квартире был
одним из вас. Ну почему вы пытаетесь убить меня?
Главный из них, стоявший в центре полукруга, откинул капюшон. Его
лицо было обветрено и изрезано морщинами, но это было интеллигентное лицо,
лицо ученого или богослова. Волосы, седые и густые, были схвачены у шеи
кожаным ремешком. Глаза, блестящие, как черное стекло, прятались в
глубоких тенях лица.
- Мы давно ждем тебя, Томас Гарден. Мы, смертные, искали
бессмертного. Мы, кто видит мир, меняющийся вокруг нас, искали то, что
остается неизменным.
- Наше оружие, наши традиции, наша сила - все это старше, чем твое
молодое существо может вообразить. Но есть частица тебя, столь же старая,
на восемь сотен лет старше любого из нас. Эта частица была запущена
странствовать в мире, среди его изменчивых путей, возрождаясь вновь и
вновь.
- Ты возникаешь, как чистый медный ковш из глубины колодца, каждый
раз зачерпывая глоток свежей воды. Мы же, подобно лягушкам, сидим вокруг
на камнях и вглядываемся в мрачные глубины в ожидании блеска твоего
металла. Мы долго ждали.
Гарден потряс головой.
- У вас все загадки, старики.
- Хочешь поговорить, как ты выражаешься, "начистоту"?
- Было бы неплохо для разнообразия.
- Ты - надежда нашего Ордена, Томас Гарден, и наше отчаяние. С твоей
помощью мы смогли бы залечить раны, нанесенные временем, и исправить
совершенные ошибки, ошибки в нас самих, быть может.
- Однако каждый раз, как ты возрождаешься на Земле, ты приходишь в
новом обличье и в смертной сущности. Каждый раз мы должны заново
испытывать тебя. Порой ты бываешь безвольным и опутанным плотскими узами.
Тогда мы можем только следить сухими глазами, как ты движешься к смерти.
- Порой ты бываешь могучим и проворным, с острым, проницательным
умом. Тогда мы нетерпеливо устремляемся к тебе. Но в прошлом ты каждый раз
ускользал из наших рук.
- И вот ныне настал момент, когда ты стоишь на острой грани. В тебе
есть сила, но нет знания - или, быть может, ты не хочешь принять его. Ты
недостаточно слаб, чтобы умереть. И недостаточно силен, чтобы жить. А
вокруг всегда есть те, кто использует тебя против нас.
- Мы спорили о тебе месяцами, Томас Гарден. Некоторые хотели изъять
тебя из этого мира. Они предлагали похитить тебя и укрыть в тайном месте,
чтобы посмотреть, можно ли разбудить тебя. Другие тоже предлагали изъять
тебя из жизни - но более радикально.
Гарден слушал все это, нахмурившись Он почти не сомневался, что все
эти старики сбежали из Центра Принудительного Отдыха. Такая версия
объясняла тот факт, что пятеро мужчин, собравшись в одном месте,
предавались каким-то бредовым занятиям. Но она не объясняла того мертвеца
в квартире. Не объясняла она и совпадений, о которых он рассказывал Элизе:
чудесные спасения и недвусмысленные покушения на убийство. И вообще, у
безумцев не может быть такой четкой организации и настойчивости в
осуществлении заговора.
Что ж, надо принять вещи такими, какие они есть. Эти люди, по
каким-то причинам верили, что он является объектом их желаний и страхов
одновременно. И они приняли некое решение на его счет.
- Вы упомянули "наш Орден", - рискнул он. - Что это такое?
- Мы - рыцари Храма. Давным-давно наши братья дали обет освободить
Святую Землю. Мы должны были вырвать Храм Соломона из-под власти неверных
и восстановить его, камень за камнем.
- Но рыцарей больше нет, - сказал Гарден.
- Ты прав. Их больше нет.
- Тогда как же вы... распространяетесь?
- Через круговые ложи, различные организации, братства -
Франкмасонов, Древнескандинавское братство, Союз Гробницы. Здесь и там
приходят новообращенные. Мы ожидаем уверовавших, романтиков, тех, кто
хочет воплотить в жизнь древние легенды. Мы отделяем их от лавочников и
страховых агентов. Мы вербуем и обучаем их. Мы испытываем их и выпалываем
дурную траву. Мы наблюдаем. И ждем.
Ага! Теперь Гарден понял: организованные безумцы.
- Ждете меня? - спросил он.
- Ждем искры Томаса Амнета, которая может жить в тебе... И ты все еще
утверждаешь, что ничего не помнишь?
- Не был ли я другом Робеспьера во время Французской Революции?
Старик обернулся к своим спутникам. Те кивнули ему.
- У Робеспьера не было друзей, только временные последователи, -
сказал он. - Амнет был среди них.
- А не был ли я сельским джентльменом из Луизианы? Распутником,
игроком и пьяницей, нашедшим спасение в религии?
- Это было не спасение, но акт раскаяния.
- Может, Амнет был туннельной крысой во Вьетнаме? Не погиб ли он там,
пытаясь спасти одного из ваших тамплиеров, который полез в нору вместе с
ним?
- В большинстве инкарнаций Амнет был доблестным мужем. С ним был
Великий Дар.
- Тот человек в туннеле пытался спасти меня? Или ускорить мою гибель?
- Ты знаешь об этом лучше чем...
Старик запнулся, сделал щелкающее движение языком, словно пробовал
воздух на вкус. Потом он зашатался, плащ обвился вокруг его колен. Когда
он упал лицом к свету, Гарден увидел, что челюсть старика и часть горла
- Сам граф Триполийский, - говорил Гай, - предостерегал меня, что
день моей битвы с Саладином станет днем, когда я потеряю Иерусалим.
- И вы верите этому? - Жерар был вне себя. - Связи графа с врагами
убедительно доказаны. Сир, вы доверяете признанному изменнику?
- Когда он говорил со мной, сарацины еще не подкупили его.
- Но сердце его было уже куплено... Государь, Тамплиеры приняли обет.
Лучше нам распустить Орден, нежели потерять эту единственную возможность
сокрушить Саладина.
- Я слышу тебя, Жерар. Но я все же король.
- Да, сир.
- Мы встаем лагерем здесь.
Саладин разглядывал поле, усеянное трупами людей и лошадей. Каждый
был пригвожден к земле одной или несколькими длинными стрелами,
выпущенными из английских луков.
Тела лежали здесь еще не так долго, чтобы начать издавать запах
разложения. Но дни шли, солнце было горячим. Он знал, что скоро тела
начнут лопаться под давлением внутренних газов. Сначала лошади, и звуки
эти будут подобны пушечным выстрелам. После этого даже храбрейшие,
свирепейшие воины не пересекут эту часть долины.
Не рвы, окружающие Керак Моабский, остановили Саладина. Он знал, что
стоит ему приказать именем Аллаха, и его люди пойдут вперед до тех пор,
пока их трупы не образуют мост, по которому он подъедет к стенам крепости.
Как раз эти стены и сразили Саладина. Они были в сотню локтей
высотой, как сказали его советники. Построенные из тесаных камней,
подогнанных так плотно, что даже тонкие туфли ассасинов не могли найти
выемку, не говоря о тяжелых сапогах воинов. А наверху поджидали
французские добровольцы с пиками, которыми они отбрасывали любые лестницы.
Стояли на стенах и английские лучники, чьи стрелы летели сверху на головы
сарацинов. Были у Рейнальда де Шатильона за этими стенами и другие
боеприпасы: тяжелые камни, чаны с кипящим маслом, корзины со смолой - их
поджигали и бросали вниз.
Саладин велел разведчикам изучить другие возможности. Можно, сказали
они, сделать подкопы под стенами, укрепив ходы стойками и перекладинами.
Когда туннели будут готовы, опоры надо поджечь и тем ослабить фундамент
стен. Однако выкопать в каменистой почве достаточно длинный туннель, чей
вход располагался бы за пределами полета стрелы - на это уйдет не меньше
двух месяцев. Да и сами стены, судя по их высоте, должны были в основании
быть не меньше восьми-десяти шагов шириной; такая толщина стен потребует
увеличить подкоп. Советники поразили даже богатое воображение Саладина
размерами укрепленной пещеры, которую нужно соорудить.
Одно время Саладин обдумывал план взятия твердыни хитростью. Можно
было вызвать Рейнальда и его военачальников на переговоры, следуя
европейскому обычаю, основанному на любви к болтовне. На встрече заранее
подготовленный хашишиин накинет шелковый шнурок на шею принца
Антиохийского. А там уж пусть шайтан обо всем позаботится.
В этом плане был только один изъян: все хашишиины, как один человек,
отвергли призыв Саладина к джихаду. А среди его слуг никто не обладал
такой ловкостью рук.
Альтернатив было немного. Саладин со своей армией мог бы сидеть под
стенами крепости, пересчитывая пожухлые ростки оставшейся травы,
предаваясь мечтам о водах, текущих по земле, и ожидая капитуляции принца.
Но Саладин знал, что в крепости у Рейнальда есть источник прекрасной воды,
большое стадо овец, запасы зерна и вяленого мяса и - тень над каждой
головой. Люди же Саладина, даже воспламененные священным пылом, быстро
устанут от этой игры. А там уж, забыв про джихад, они будут по двое, по
трое ускользать по ночам до тех пор, пока бескрайнее море людей и лошадей
не превратится в жалкое озерцо среди холмов.
Можно было также подождать, пока армия короля Гая - ибо языки на
базаре говорили и об этом тоже - не подойдет к ним с тыла. Сам по себе
этот удар не грозил поражением, но унес бы много жизней храбрых воинов,
которых было жалко.
Разумнее было бы откусить голову Гая в таком месте, где Саладин мог
широко разинуть пасть.
- Мустафа! - позвал он.
- Слушаю, господин.
- Готовь армию к походу.
- Какое направление будет вам предпочтительнее, господин?
- На север, думаю. На Тиберий.
- Очень хорошо, господин.
- По пути будем совершать набеги на христианские крепости. Принц
Рейнальд никуда отсюда не денется.
- Да, господин.
- Ушли? Что ты имеешь в виду?
- Ушли из долины, сударь!
- Быть этого не может! Что с тобой? Ты, должно быть еще глаза не
протер. Спишь на часах, а?
- Нет, сэр! Сарацины на самом деле сбежали из долины.
- Не поверю, пока не увижу собственными глазами.
Жерар де Ридерфорд поднялся с походного стула и попытался взглянуть
на север поверх французских палаток.
- Ничего не вижу. Томас, подставь мне плечо.
Великий Магистр поставил ногу на сиденье стула, и едва дождавшись
Амнета, вскарабкался повыше, пока его голова не поднялась над палатками.
- Трудно сказать, столько пыли в воздухе.
- Видите их стяги? - спросил Амнет.
- Ни одного... Они поднимают их на рассвете, как ты думаешь? Или
убирают их?
- Я так понимаю, они закреплены на шестах, как и наши знамена.
- Значит сарацины ушли. Проклятье!
- Разве это плохо? - осмелился спросить Амнет.
- Ничего хорошего, особенно сейчас, когда я рассчитывал прижать их к
Кераку и раздавить с помощью Рейнальда.
- Рейнальд был готов к участию в этом предприятии, сударь?
- Не совсем. Мы должны были связаться с ним, как только подойдем
достаточно близко, и выработать общую стратегию.
- Ах связаться с ним! С помощью какой-нибудь птички, полагаю?
Жерар нахмурился.
- Что-то в этом роде, - Великий Магистр спрыгнул вниз и отряхнул
руки. - Надо как-то сообщить королю.
- Да уж, Ги не обрадуется!
Жерар опять нахмурился.
- Ты разыгрываешь меня, Томас?
- Нет, сударь.
- Смотри же.
- Как ушли? - спросил король Ги, поднимая голову от таза. Вода и
розовое масло стекали по бороде и капали мелким дождиком.
- Это совершенно точно, государь, - отвечал Жерар.
Он и другие магистры Ордена собрались перед шатром короля Ги. Это
сооружение было шедевром палаточного искусства. Круглый центральный
павильон был достаточно вместительным, чтобы вся титулованная знать,
сопровождавшая короля, могла встать перед ним плечом к плечу, не касаясь
локтями. Вся эта ткань поддерживалась хитроумной системой распорок, каждая
из которых в сложенном виде была с четверть стрелы длиной. Четыре
квадратных портика присоединялись к центральному павильону с помощью
особого рода крестовых сводов, которые были задрапированы тканью,
имитирующей своды собора. В этих пристройках можно было спать, обедать,
устраивать аудиенции, развлекаться.
Чтобы никто не мог ошибиться, полотнища королевского шатра были
выкрашены в ослепительно красный цвет, карнизы отделаны алой парчой,
расшитой изображениями двенадцати апостолов и гербами тех французских
герцогств, которые направили своих людей в Святую землю. По слухам, и сам
шатер, и его богатое убранство были даром Сибиллы, супруги и доброго гения
Ги.
- А-хм! - возглас короля отвлек Жерара, рассматривавшего украдкой
этот полотняный замок. Король Ги протянул руку, ладонью вверх. Великий
Магистр торопливо положил на нее кусок чистого полотна. Ги вытер лицо.
- Значит мы их спугнули, - заявил Король.
- Похоже на то, сэр.
- Куда они направились?
Жерар, похоже, взвешивал тяжесть вопроса. Амнет, глядя на него,
дивился дипломатичности своего начальника.
Такое огромное вооруженное соединение могло уйти только в одном
направлении. На север, в обход Моаба, по направлению к Тиберию. Саладин
вел за собой сто тысяч человек, всего восьмую часть из них составляли
конники, их сопровождало еще не меньше пятидесяти тысяч слуг и рабов,
поваров и конюхов, лакеев и шпионов, да еще вьючные животные и телеги со
скарбом. Все это двигалось со скоростью пешехода. Попытка перевалить таким
составом через горные цепи на западе или на востоке граничила бы с
безумием. Со времен Ганнибала это не удавалось никому. Отступить на юг
означало пройти прямиком через лагерь самого короля Ги. В этом случае и
орденские, и королевские рекруты, образно говоря, проснулись бы мертвыми,
со следами сапог и копыт на спинах и животах. Выходило, что единственно
возможным направлением отхода неприятельской армии был север, в обход
крепости Рейнальда.
Если король не понял этого с первого взгляда, значит он даже карты ни
разу не видел, и вести армию вдогонку за Саладином было совсем не его
дело. Это же так просто, понял вдруг Амнет: Ги здесь вообще нечего делать.
Интересно, как Жерару удастся высказать это словами?
- Не знаю даже, как сообщить вам об этом, сир. Не покажется ли вам
слишком невероятным, что они двинулись на север?
- На север? - кажется, это было для Ги полной неожиданностью.
- На север, государь.
- Север... и обогнули Рейнальда?
- Трудно поверить, сир.
- В самом деле. Я полагал, наш друг Рейнальд и был главной целью их
похода.
- Так и было сказано. Но кто может постигнуть мысли араба?
- Воистину, кто? - согласился Ги.
Амнет чуть не вскрикнул. Неужели они не видят, что творит Саладин?
Ускользнув от Жерара, неловко попытавшегося запереть его в долине (будто
полевая мышь может запереть дикого медведя!) и потеряв интерес к
Рейнальду, окопавшемуся в Кераке, Саладин теперь уводил христианскую армию
в пустыню. Бесплодную пустыню. Выжженную пустыню. Сарацинскую пустыню, где
каждая скала, каждый пастух были потенциальными союзниками - если только
медведь нуждается в союзниках в своем собственном лесу.
- Мы, конечно, будем преследовать их, - провозгласил король Ги.
- Да, государь, - ответил Жерар. - Это мое глубочайшее желание.
- Мы застигнем их врасплох, да?
Среди звона упряжи, фырканья и ржания лошадей, постукивания кольчуг о
ножны и седла, только Томас Амнет сохранял безучастность. Со своим
походным набором порошков и эссенций под плащом он шагал прямо на восток,
прочь от суматохи сборов.
- Хозяин? - крикнул ему вдогонку Лео. - Куда вы идете?
Амнет посмотрел на него через плечо и неопределенно махнул рукой.
- Посторожить вашего коня?
Амнет кивнул, не заботясь о том, понял ли его Лео. После чего, уже не
оборачиваясь, зашагал в пустыню. Шипы колючих кустарников цеплялись за
плащ и обламывались об юбку кольчуги.
Он услышал, как кто-то спросил равнодушно:
- Куда это Томас направился?
К тому времени, как человеку ответили, Амнет уже был далеко и ничего
не слышал.
После того, как он отошел на двести шагов, даже тяжелый грохот копыт
королевской армии на марше затерялся в шепоте восточного ветра.
Он спустился на берег пересохшей "вади", изгибы и рукава которой
теперь были засыпаны песком, но растительность еще сохраняла некоторую
пышность. Амнет укрылся под навесом крутого берега и проверил ветер.
Воздух здесь был совсем неподвижен.
Он разровнял песок и выложил свой сверток. Неподалеку торчало
несколько колючих кустарников, высушенных солнцем, и он с изрядным усилием
нарвал охапку жестких веток с сухими листьями. Когда он разломал эти ветки
на мелкие щепки, его руки были все изрезаны колючками.
Вернувшись на расчищенное место, он сложил щепки для костра. Из
свертка достал маленькую реторту из толстого зеленого стекла, сосуд с
масляным экстрактом трав, из которого он получал густой дым, и линзу для
разжигания огня. Последним он извлек Камень в кожаном чехле.
Встав на колени в тени берега, Амнет выкопал небольшое углубление в
песке рядом с кучей щепок и положил туда Камень. Он налил масляно-травяную
смесь в реторту, которую установил на щепках. С помощью линзы он разжег
беловатый огонек среди скрученных листьев и раздул из него маленькое
бездымное пламя.
Пока огонь набирал силу, Амнет скинул свою белую мантию и расположил
ее на вытянутых руках в виде навеса, закрепил внизу камнями. Таким образом
он укрыл огонь и Камень от любого случайного ветерка и солнечного света.
Потом он присел на корточки и стал ждать.
Смесь в реторте со свистом испустила облачко жирного дыма. Аромат
фимиама и мирра достиг лица Амнета. Жидкость зашипела и выпустила длинную
струйку дыма, смешанного с паром.
Амнет изучал изгибы и складки пара, пытаясь отыскать что-то в неясных
очертаниях.
Он начал различать очертания щек, изгиб усов, провалы глазниц. В
клубах испарений возникало то самое лицо, что стояло перед мысленным
взором Томаса все эти месяцы. Сначала Томасу почудилось что это лицо
Саладина, самого выдающегося из сарацинских полководцев и фактического
правителя коренных жителей Ближнего Востока. Этот человек фигурировал бы в
любом пророчестве Амнета, касающемся тамплиеров, Французского королевства
Иерусалим или земель, лежащих между Иорданом и морем. Такое толкование
призрачного видения напрашивалось само собой, если бы не тот факт, что
Амнету и без того со дня на день предстояло лицом к лицу встретиться с
Саладином из плоти и крови, а не из дыма.
С новой струей пара и масляного дыма левая глазница на лице начала
как бы пухнуть и увеличиваться, в ее глубине стало зарождаться некое
сферическое тело. Оно разрослось и превратилось в непрозрачный шар из
плотного дыма, гладкий и белый, как полная луна. Это уже был не глаз.
Первоначально глаза на этом лице отличались очень темными зрачками; они
сверкали черными вспышками скрытого смысла и угрозы. Этот же глаз был
словно покрыт катарактой белесого дыма. Внезапно белое глазное яблоко
начало вращаться в своей глазнице.
Извилистая струя дыма стала рисовать четкий силуэт на поверхности
шара. Амнет не мог ничего понять, пока его внимание не привлекло
очертание, похожее, на сапог. Это было изображение Италийского полуострова
на карте Средиземноморья. Справа возникали и двигались на запад висящее
вымя Греции и выпирающий огузок Малой Азии. Эти образы были подвижными и
текучими, как исторические границы империй и доминионов, сфер влияния и
гегемоний.
Продолжая вращаться, шар вынес вперед морщинистую землю под Малой
Азией. Глобус продолжал разрастаться, мелкие детали становились
отчетливыми. Вот изгиб Синая. Вот впадина Мертвого Моря, широкая грудь
Галилей и прямой клинок реки Иордан.
Долина Иордана росла и росла перед глазами Амнета. Река превратилась
в трещину, уходящую вглубь шара, словно из апельсина извлекли дольку.
Глазное яблоко, окутанное темным дымом, замерло. А внизу, под дымом
сверкала отблесками огня поверхность камня, который, как верил Амнет, и
порождал образы. Но такого ему еще не доводилось видеть: Камень стал
испускать алые и пурпурные лучи, это было подобно извержению раскаленной
лавы и искр из жерла вулкана. Амнет лицом почувствовал сильный жар. В
фокусе лучей появилось нечто ярко-золотое, словно ковш с расплавленным
металлом. Не двигаясь, он почувствовал, что склоняется вперед, пригибаемый
к земле силой, не связанной ни с земным притяжением, ни с пространством,
ни с временем. Жар становился невыносимым, свет все более слепящим. Его
туловище наклонялось все ниже. Он весь пылал. Он падал, падал...
Амнет встряхнулся.
Камень, все еще лежащий в своем песчаном гнезде, был в дюйме от его
лица. Поверхность его была темной и мутной. Пламя в сухих ветках догорело.
Дым из реторты больше не шел, на дне виднелась лужица черноватой смолы.
Амнет снова встряхнулся.
Что предвещало это видение конца света?
И что мог простой фантазер сделать с этим?
Руками, еще слегка дрожащими от пережитых видений, он торопливо взял
Камень и вложил его в чехол. На ощупь Камень был холодным. Амнет поднялся
на ноги и поправил тунику.
Он осмотрел реторту, полузасыпынную пеплом; она была все еще очень
горячей. Не меньше часа потребуется, чтобы очистить и упаковать ее на
случай, если он захочет вызвать новые видения. Решительным движением он
растоптал зеленое стекло своим грубым каблуком и раскидал ногами осколки
вместе с пеплом по руслу "вади".
Он собрал в котомку сосуды с эссенциями и другие нужные вещи, положил
Камень в специальное отделение.
Амнет огляделся, словно видел пустыню впервые. Теперь он знал, куда
идти. Ему нужен был конь. И меч. И доспехи.
Сберег ли Лео его коня? Догадался ли кто-то из тамплиеров захватить
вооружение Амнета, брошенное в лагере? Он выбрался из "вади" и зашагал
обратно по направлению к опустевшему лагерю короля Гая. Время подгоняло
его. Он побежал.
И ты увидишь нечто странно-незнакомое
Как тень по утрам все бредет за тобой
К ночи, встретив ее ты получишь искомое
В пыльной пригоршне страха принесенной судьбой.
Томас Стернс Элиот
Дом среди дюн был старый, фундамент из цементных блоков поддерживал
каркас из настоящего дерева. Обшивка тоже была деревянная: длинные доски
заходили одна на другую, как у каравелл времен крестовых походов. Когда-то
доски были покрашены, но сейчас, как заметил Гарден, подойдя поближе, они
были гладко-серыми и даже как бы серебрились под луной. Их поверхность
приобрела ту плотность, какая появляется у старого дерева незадолго до
того, как внутреннее гниение закончит свою работу и превратит его в прах.
Когда-то у дома были большие окна, выходящие на океан. Теперь рамы в
них перекосились, последние стекла мальчишки давным-давно выбили камнями.
В этих оконных проемах виднелся тусклый, мерцающий свет.
Подойдя ближе, Гарден наткнулся на остатки костра в песке около
фундамента. Обгорелые поленья, клочки обертки, жестянки из-под пива.
Костер закоптил серые блоки и добрался до дерева, которое начало было
тлеть. Давным-давно.
Вокруг на песке были разбросаны куски каких-то красных картонных
трубок не толще мизинца. Их обломанные концы были размочалены. Гарден
поднял одну и рассмотрел. Картон не выцвел на солнце, он был
кроваво-красным, словно новенький. Значит это был не картон, а какая-то
синтетическая пленка. Уж не миниатюрная ли граната? Сигнальная ракета? Тут
он вспомнил Четвертое июля: фейерверк на берегу - тоже проделки мальчишек.
Он обогнул фасад дома с открытой верандой и льющимся из пустых
провалов окон мягким светом. Лучше обойти кругом и войти в дом со стороны
дороги. Это безопаснее.
Дверь он нашел быстро, она хоть и криво, но все еще висела на петлях.
Войдя, Гарден помедлил, хотя и знал, что его силуэт на фоне
освещенных луной дюн представляет собой отличную мишень.
Пол второго этажа провалился. Балки, проломившиеся в полуметре от
стены, упали на пол. Главный крестовый брус провис посередине, упавшие
доски, зацепившись за него с одной стороны, образовывали нечто вроде
амфитеатра; стена от которой они отвалились, служила как бы задником
сцены.
Свет исходил от свечей, расставленных вдоль этого амфитеатра. Свечи
были толстые, вроде церковных; снизу они оплыли от нагара. Доски
отбрасывали мерцающий свет на "сцену".
Гарден, стоя в дверном проеме, как бы балансировал на границе света и
тьмы.
- Томас из Амнета!
Голос, старческий, но сильный, отдавал металлом даже здесь, в
комнате, состоящей из одних твердых поверхностей, без драпировок или
ковров, смягчающих звуки. Голос исходил от теней в другом конце "сцены" -
вернее, Гарден думал, что это тени, пока, вглядываясь пристальнее, не
различил закутанные в темное фигуры с надвинутыми капюшонами.
- Томас - да, - откликнулся он, - Хэммет - никогда о таком не слышал.
Меня зовут Гарден.
- Разумеется. Томас Гарден - имя, под которым ты рожден. Но другое
имя ничего не говорит тебе?
- Хэммет? Нет, а что должно говорить?
- Амнет!
- И это ничего не говорит. Откуда такое - что-то арабское?
- Это имя произошло от греческого корня, означающего "забыть".
Гарден медленно прошел вперед, к свету. Фигуры в капюшонах - их было
пятеро - окружили его веером. Они стояли спиной к свету, пряча лица в
глубокой тени. Теперь, с близкого расстояния, было видно, что это
невысокие, миниатюрные люди.
- Амнезия, - произнес Гарден, - и амнистия... Томас Забытый. Или
Томас Прощенный, если нравится. Это какая-то загадка? Если так, то
неглупо.
- Ну, понял теперь?
- Нет, не понял. Я не сделал ничего, за что меня следовало бы забыть
- или нужно было бы простить. Так за что вы, ребята, хотите убить меня?
- Ты узнал нас? Это добрый знак.
- Вовсе нет. Только не для меня. Человек с ножом в моей квартире был
одним из вас. Ну почему вы пытаетесь убить меня?
Главный из них, стоявший в центре полукруга, откинул капюшон. Его
лицо было обветрено и изрезано морщинами, но это было интеллигентное лицо,
лицо ученого или богослова. Волосы, седые и густые, были схвачены у шеи
кожаным ремешком. Глаза, блестящие, как черное стекло, прятались в
глубоких тенях лица.
- Мы давно ждем тебя, Томас Гарден. Мы, смертные, искали
бессмертного. Мы, кто видит мир, меняющийся вокруг нас, искали то, что
остается неизменным.
- Наше оружие, наши традиции, наша сила - все это старше, чем твое
молодое существо может вообразить. Но есть частица тебя, столь же старая,
на восемь сотен лет старше любого из нас. Эта частица была запущена
странствовать в мире, среди его изменчивых путей, возрождаясь вновь и
вновь.
- Ты возникаешь, как чистый медный ковш из глубины колодца, каждый
раз зачерпывая глоток свежей воды. Мы же, подобно лягушкам, сидим вокруг
на камнях и вглядываемся в мрачные глубины в ожидании блеска твоего
металла. Мы долго ждали.
Гарден потряс головой.
- У вас все загадки, старики.
- Хочешь поговорить, как ты выражаешься, "начистоту"?
- Было бы неплохо для разнообразия.
- Ты - надежда нашего Ордена, Томас Гарден, и наше отчаяние. С твоей
помощью мы смогли бы залечить раны, нанесенные временем, и исправить
совершенные ошибки, ошибки в нас самих, быть может.
- Однако каждый раз, как ты возрождаешься на Земле, ты приходишь в
новом обличье и в смертной сущности. Каждый раз мы должны заново
испытывать тебя. Порой ты бываешь безвольным и опутанным плотскими узами.
Тогда мы можем только следить сухими глазами, как ты движешься к смерти.
- Порой ты бываешь могучим и проворным, с острым, проницательным
умом. Тогда мы нетерпеливо устремляемся к тебе. Но в прошлом ты каждый раз
ускользал из наших рук.
- И вот ныне настал момент, когда ты стоишь на острой грани. В тебе
есть сила, но нет знания - или, быть может, ты не хочешь принять его. Ты
недостаточно слаб, чтобы умереть. И недостаточно силен, чтобы жить. А
вокруг всегда есть те, кто использует тебя против нас.
- Мы спорили о тебе месяцами, Томас Гарден. Некоторые хотели изъять
тебя из этого мира. Они предлагали похитить тебя и укрыть в тайном месте,
чтобы посмотреть, можно ли разбудить тебя. Другие тоже предлагали изъять
тебя из жизни - но более радикально.
Гарден слушал все это, нахмурившись Он почти не сомневался, что все
эти старики сбежали из Центра Принудительного Отдыха. Такая версия
объясняла тот факт, что пятеро мужчин, собравшись в одном месте,
предавались каким-то бредовым занятиям. Но она не объясняла того мертвеца
в квартире. Не объясняла она и совпадений, о которых он рассказывал Элизе:
чудесные спасения и недвусмысленные покушения на убийство. И вообще, у
безумцев не может быть такой четкой организации и настойчивости в
осуществлении заговора.
Что ж, надо принять вещи такими, какие они есть. Эти люди, по
каким-то причинам верили, что он является объектом их желаний и страхов
одновременно. И они приняли некое решение на его счет.
- Вы упомянули "наш Орден", - рискнул он. - Что это такое?
- Мы - рыцари Храма. Давным-давно наши братья дали обет освободить
Святую Землю. Мы должны были вырвать Храм Соломона из-под власти неверных
и восстановить его, камень за камнем.
- Но рыцарей больше нет, - сказал Гарден.
- Ты прав. Их больше нет.
- Тогда как же вы... распространяетесь?
- Через круговые ложи, различные организации, братства -
Франкмасонов, Древнескандинавское братство, Союз Гробницы. Здесь и там
приходят новообращенные. Мы ожидаем уверовавших, романтиков, тех, кто
хочет воплотить в жизнь древние легенды. Мы отделяем их от лавочников и
страховых агентов. Мы вербуем и обучаем их. Мы испытываем их и выпалываем
дурную траву. Мы наблюдаем. И ждем.
Ага! Теперь Гарден понял: организованные безумцы.
- Ждете меня? - спросил он.
- Ждем искры Томаса Амнета, которая может жить в тебе... И ты все еще
утверждаешь, что ничего не помнишь?
- Не был ли я другом Робеспьера во время Французской Революции?
Старик обернулся к своим спутникам. Те кивнули ему.
- У Робеспьера не было друзей, только временные последователи, -
сказал он. - Амнет был среди них.
- А не был ли я сельским джентльменом из Луизианы? Распутником,
игроком и пьяницей, нашедшим спасение в религии?
- Это было не спасение, но акт раскаяния.
- Может, Амнет был туннельной крысой во Вьетнаме? Не погиб ли он там,
пытаясь спасти одного из ваших тамплиеров, который полез в нору вместе с
ним?
- В большинстве инкарнаций Амнет был доблестным мужем. С ним был
Великий Дар.
- Тот человек в туннеле пытался спасти меня? Или ускорить мою гибель?
- Ты знаешь об этом лучше чем...
Старик запнулся, сделал щелкающее движение языком, словно пробовал
воздух на вкус. Потом он зашатался, плащ обвился вокруг его колен. Когда
он упал лицом к свету, Гарден увидел, что челюсть старика и часть горла