Страница:
Днем, когда я проснулся с раскалывающейся головой и шершавым как наждак языком, великий магистр и его свита уже покинули поместье.
Следующую пару дней Андре не давал мне покоя: мы собирали вещи для нашего путешествия, ходили на рынок за провизией. Занятый подготовкой к отъезду, я почти не разговаривал с Изабель. Меня очень тянуло к ней, но я не знал, что ей сказать. Говорить было не о чем.
И вот холодным безоблачным днем барон Корреа и Изабель вышли во двор, чтобы нас проводить. От свежего воздуха перехватывало дыхание. Я поблагодарил барона за гостеприимство и пригласил его в любое время посетить Барселону. Он тепло обнял меня и сказал:
— Франциско, я всегда буду считать тебя своим сыном.
— А я вас — отцом, — ответил я.
— Когда ты спас жизнь моей дочери, — продолжал барон, — ты спас и мою. Она — луч света в этом темном обиталище.
Я кивнул Изабель, сказал, чтобы она продолжала упражняться в стрельбе из лука, и подарил ей свой — девушка часто любовалась его изяществом. Она сказала, что это слишком щедрый подарок, но я настаивал, и она уступила. Потом Изабель подошла ко мне, а я сделал шаг назад и замер. Она поцеловала меня в обе щеки, потом обхватила меня за шею и прижалась щекой к моему лицу. Это длилось всего мгновение, но я закрыл глаза, вдыхая ее запах.
Вечером того дня, когда мы прибыли в крепость, Рамон выступил с речью перед новобранцами в трапезной.
— В году 1099 от Рождества Христова, — говорил он, — поредевшая армия из тысячи пятисот голодных рыцарей осадила город с более чем стотысячным населением. Египетский правитель усилил местный гарнизон отборными арабскими воинами из Судана. Город назывался Иерусалим, и осадила его армия Христа. Наши братья, которые теперь пребывают в раю, одержали победу. За один месяц они пробили стены и взяли Иерусалим.
— Как они это сделали? Как эти рыцари сумели одержать такую великую победу?
— Вмешательство Господа, — ответил один из новобранцев.
— Не совсем так, — сказал Рамон. — Христос действительно вдохновил рыцарей. Но первые крестоносцы были сильнее, проворнее и дисциплинированнее своих противников. Никогда не забывайте, зачем мы так упорно тренируемся. Однажды вы послужите Господу так же, как сделали это первые крестоносцы.
Начальное обучение рыцаря ордена Калатравы длится два года. Первый год новичок посвящает себя духовным аспектам рыцарства — изучает литургию и устав ордена. На второй год, приняв обет, рыцари занимаются физической и военной подготовкой.
Однако армада короля Хайме не собиралась ждать, пока двадцать новобранцев ордена Калатравы закончат свою подготовку. Рамон сказал, что нам придется учиться быстрее. К счастью, мы с Андре выучили литургию, еще будучи монахами в Санта-Крус.
— Воины неверных, — сказал Рамон, — редко интересуются нашими познаниями в области молитв.
Мы должны были провести в крепости всего-навсего восемь месяцев, и за это время Рамон собирался сделать из нас воинов.
На следующее утро после нашего приезда на рассвете нас разбудили кузнецы. Пожилые люди вошли в спальню и стали измерять наши ноги, плечи, головы. Они избегали смотреть нам в глаза и даже не спрашивали наших имен, записывая цифры.
Когда три месяца спустя они принесли наши доспехи, семерых из нас уже не было здесь. Трое ушли добровольно, еще четверых выгнал Рамон — и в ту пору я завидовал им. Им больше не нужно было терпеть бесконечные изнурительные тренировки. Дни и ночи слились для меня воедино, и когда нас будил звон колокола, я готов был поклясться, что только-только опустил голову на подушку. Но надо было просыпаться и бежать по горным тропам, пока не встало солнце, — по лесу, через черные ручьи и острые скалы. Впереди неизменно следовали Рамон и его телохранители, которые следили за каждым нашим шагом.
Первые несколько недель меня каждый день выворачивало наизнанку на внутреннем дворе. Вокруг меня блевали мои товарищи — их точно так же тошнило, они плевались, пытаясь отдышаться, перед тем как пойти в часовню.
После завтрака и короткого отдыха мы устраивали тренировочное сражение, отражая удары деревянными мечами и щитами. Один из сражавшихся друг с другом новобранцев обычно в конце концов падал от изнеможения, и на него тут же набрасывался инструктор, требуя, чтобы он поднялся и продолжил схватку. Я до сих пор слышу крики наших наставников. То были люди, надевшие монашескую рясу после многих лет сражений, — до смерти, друзья, до мучительной смерти! Еще мы стреляли из лука по раскачивавшимся деревянным щитам, привязанным кожаными ремнями к какой-нибудь высокой ветке. Мои плечи горели, пальцы немели и кровоточили. Мы ходили пешком целыми днями без отдыха, без воды. Мои ладони и ступни саднили, ноги и спина непрерывно ныли.
Как-то утром во время передышки я отправился в покои Рамона, чувствуя на себе встревоженный взгляд Андре, который смотрел, как я выхожу из спальни на внутренний двор. Я собирался покинуть орден, сказав Рамону: «Дядюшка, я больше не могу. Мое тело больше не вынесет этой пытки. Я выдохся».
Я стоял перед Районом — и не мог вымолвить ни слова. Он чинил свой сапог, сшивая лопнувший шов, и не обращал на меня внимания. Но наконец поднял голову и несколько минут смотрел на меня, сложив руки так, что кончики его пальцев соприкасались.
— Думаешь, Франциско, только ты один страдаешь? — спросил он. — Думаешь, у тебя есть другой способ унять боль?
Я вернулся в спальню, так ничего ему и не сказав.
Спустя пару месяцев волдыри исчезли, кожа на этих местах огрубела. Мускулы все еще ныли, однако нагрузка стала привычной, почти успокаивающей. Когда я ложился спать и закрывал глаза, я мысленно видел, как скачу верхом по лесу в Монкаде. Я ощущал, как бежит по жилам кровь, чувствовал горячее трепетание своих мускулов.
Я спал. Просыпался. Бегал. Молился. Ел. Дрался. Слушал.
Сомнения и страхи, прошлое и будущее отступили.
В то утро, когда вернулись кузнецы, все было иначе, чем всегда. Когда мы проснулись, крошечные пылинки плавали в лучах солнечного света: впервые за три месяца я не проснулся с первыми проблесками зари. С внутреннего двора тянуло сладким запахом росы. Кузнецы положили доспехи на наши матрацы и помогли нам облачиться, подгоняя ремни так, чтобы доспехи сидели плотнее.
Поверх длинной нательной рубашки из стеганого хлопка на меня надели кольчугу — сорок тысяч спаянных друг с другом металлических колец. Кольчуга полностью закрывала грудь и руки, спускаясь до колен. Через голову мне надели шапочку из таких же железных колец; она свободными складками собралась на шее. На макушку положили толстую подкладку из хлопка, служившую чем-то вроде подушечки для большого шлема — железной чашеобразной штуковины с плоским верхом; она плотно прилегала к голове. Ноги мои были прикрыты железными наколенниками.
Сверху на доспехи надевалась белая накидка — свободная рубаха без рукавов. Белый цвет одежды цистерцианских братьев символизировал простоту и чистоту святой миссии.
Мой десятифунтовый меч был трех футов в длину, его ширина у рукояти составляла около полуфута. У моего пояса висело оружие поменьше — заостренный кинжал, о края которого запросто можно было порезаться. И наконец, мое снаряжение завершал длинный треугольный щит из дерева, покрытый снаружи вываренной кожей, а изнутри обитый хлопком. По краям щит был обит железом — это делалось для того, чтобы он стал еще массивней и крепче.
Наблюдая за своими товарищами, расхаживавшими с важным видом по внутреннему двору, я думал о нашей миссии — о своей миссии. Мы были воинами Господа. Служа ему, я спасу душу своего брата. Я сжал массивную рукоять меча — пока его лезвие ярко сверкало, но когда-то оно будет запятнано кровью. Не сегодня.
Рамон выстроил новобранцев в шеренги вперемежку с более опытными воинами: сотня с лишним рыцарей, готовых к битве. На всех были одинаковые доспехи: согласно уставу ордена и духу братства, все мы были равны перед Господом. Рамон молча ходил вдоль рядов, внимательно рассматривая сияющие доспехи новичков; потом отошел в сторону и повернулся к нам лицом.
— Очень красиво, — сказал он. — Нам следовало бы провести конкурс красоты, но у нас нет для этого достойных судей. А теперь вас ждет состязание в беге. Роберто и Бернард назначат каждому партнера и свяжут вас веревкой за запястья. Вы побежите по горной тропе, так же как бегали каждое утро — партнер будет бежать рядом. На вершине вы увидите пятьдесят флагов; каждая пара бегунов должна взять один из флагов и вернуться. Вы выполните это задание в полном снаряжении, не снимая меча, не бросая щита, и связывающая вас веревка не должна порваться. Первые двое рыцарей, которые водрузят свой флаг на внутреннем дворе, станут офицерами ордена Калатравы.
По рядам старых воинов пронесся громкий крик. Назначение лейтенантом ордена Калатравы было большой наградой; этот чин пользовался почетом, как в церковных, так и в светских кругах.
Роберто и Бернард ходили по рядам, составляя пары из старых и молодых воинов. Что же касается меня и Андре, у Рамона были на наш счет свои планы.
— Свяжите кузенов, — велел Рамон Бернарду. — В Леванте Андре и Франциско будут сражаться бок о бок в полную силу. Сегодня они побегут вместе.
Бернард крепко обмотал веревку вокруг моего запястья и привязал другой конец к руке Андре.
— Прямо как на скачках в Монкаде, кузен, — сказал Андре, — только на этот раз мы оба победим.
Для быстрого бега необходима была хорошая координация. Поначалу нам было сложно приноровиться, но вскоре мы с Андре сумели добиться того, что наши связанные руки двигались в едином ритме. Лес мы преодолели довольно легко и устремились вверх по горной тропе.
Остальным приноровиться оказалось сложнее. Мы присоединились к пяти другим командам, вырвавшимся вперед. Саниер де Джака и Карлос де Касабас — двое самых быстрых воинов — возглавляли бег, пока не споткнулись и не упали посреди груды камней. Пробегая мимо бывших лидеров, мы увидели, что из сломанной ноги Саниера торчит обломок большеберцовой кости. Кровь забрызгала новенькие доспехи Карлоса. Саниер смущенно оглядывал ногу, пока Карлос тихим голосом пытался утешить товарища. Несколько команд приблизились к упавшим, чтобы предложить им помощь, но бежавший впереди Бернард крикнул, чтобы мы продолжали подниматься на гору и оставили раненых на попечение лекарей.
На крутом склоне две команды из лидирующей группы отстали — они быстро выдохлись и не могли больше выдерживать заданный темп. Расстояние между командами увеличивалось по мере того, как мы приближались к вершине, и когда мы с Андре добрались до флагов, нас опережали всего две пары.
Поначалу в пылу погони доспехи нам не мешали. Чешуйчатая кольчуга, сделанная в одной из лучших мастерских Иберии, совершенно не стесняла движений, а шлем плотно сидел на голове и не закрывал обзора. Однако я не привык к лишнему весу почти в шесть фунтов. Спускаясь с холма, я ощутил резкую боль в бедре, и боль эта все усиливалась. Доспехи давили на плечи, а я ведь еще нес меч и щит. Когда мы вошли в лес, я упал — у меня просто подкосились ноги. Полетев в кусты, я потянул за собой и Андре.
Я ударился шлемом о камень, под моей щекой оказались опавшие листья. Вдыхая запах гнилой земли, я взглянул на свое запястье, оттянутое назад, — к нему все еще была привязана веревка. Андре сел рядом, его грудь тяжело вздымалась под металлическими звеньями кольчуги, лицо было залито потом.
— Ну что, передохнул? — спросил он.
Я поднялся и стряхнул листья с доспехов. Бернард что-то кричал снизу.
— Не спеши, — сказал Андре хмуро, — кому охота быть лейтенантом?
Мы двинулись дальше. От бега по воде ноги мои совсем отяжелели.
Бернард бежал рядом, выкрикивая непристойности.
Мы ускорили шаг, стараясь не отстать от него. Под ногами хрустели ветки и прутья.
Через кустарник, по корням деревьев, все глубже в лес.
Я бросил взгляд направо: теперь мы бежали вровень с Галиндо и Маркосом, и я увидел, как глаза Галиндо остекленели, как на губах его выступила пена. Три оперенные стрелы торчали из его живота; спереди его доспехи были заляпаны кровью, железная кольчуга порвалась, обнажив растерзанную плоть.
Я посмотрел вперед, пытаясь как можно быстрее убежать от дьявольского видения. Снова взглянув на Галиндо, я увидел, что стрелы исчезли, а его доспехи целехоньки. Галиндо с Маркосом изо всех сил продирались сквозь высокую траву, стараясь не отстать от нас, но, когда из-за деревьев показалась крепость, сдались.
Мы с Андре продолжали бежать, задыхаясь, и когда одолели последний холм перед входом в крепость, нас опережали лишь Алехандро и Санчо. Наши наставники криками подбадривали нас, когда мы вбежали во внутренний двор, только Рамон стоял молча, скрестив руки, очень серьезный, словно оценивая наши усилия. Мы упали без сил рядом с древком, которое Андре забил в землю. Мы пришли вторыми.
Остальные прибывали целыми группами, шатаясь и прихрамывая. После возвращения первой дюжины пар мы с Андре уже пришли в себя настолько, что смогли сесть и поприветствовать остальных. Когда прибыли отставшие, Рамон и его телохранители отправились помочь отнести Саниера в лазарет.
В отсутствие Рамона ежедневные занятия были отменены. Мы сходили на службу в часовню, позавтракали в трапезной и вернулись на внутренний двор в ожидании новостей о Саниере.
Нам пришлось прождать почти весь день. Рамон вернулся в сумерках.
— Поздравляю вас всех, — сказал он. — Вы бежали очень храбро. У меня плохие новости. Доктора не сумели спасти Саниеру ногу и ампутировали ее сегодня ниже колена. Саниер стойко перенес операцию — как и подобает рыцарю Калатравы. Теперь он отдыхает. Не забудьте его в своих вечерних молитвах. Алехандро и Санчо, зайдите в мои покои после вечерней службы.
Лежа на тюфяке в ту ночь, я размышлял об Алехандро и Санчо, которых назначат лейтенантами ордена. Они опередили нас всего на десять шагов. Мы могли бы догнать их, если бы я не упал. Еще я думал о Саниере. Теперь его нога превратилась в кровавый обрубок. Одно неверное движение — и удача отвернулась от него.
На следующий день колокол прозвонил еще до рассвета. Одеваясь для утреннего бега, я заметил, что Алехандро и Санчо нет на обычных местах. Я оглядел всю спальню, но нигде их не увидел и тогда подумал: может, они провели ночь, празднуя победу с Рамоном в одной из городских таверн. Наш великий магистр питал слабость к спиртному.
Мы высыпали во двор и выстроились в шеренги. Шел сильный дождь, нам пришлось стоять в лужах, в поднимающемся в предрассветных сумерках тумане. Постепенно перешептывание стихло, и мы обратили внимание на двух воинов, стоявших перед строем в полном облачении. Они стояли, опустив головы и подняв вверх мечи; один сжимал лезвие голой рукой, и струйка крови из порезанной ладони стекала на его кольчугу, а дождь смывал кровь, смешивая с грязью.
— Вчера у нас был бег по гористой местности. — Рамон расхаживал между рядами и говорил так тихо, что приходилось вслушиваться. — Наградой за победу в состязании должен был стать руководящий пост в ордене Калатравы. Завтра в Леванте нам предстоит бежать под градом вражеских стрел, и на кону будет стоять жизнь или смерть. Взгляните на своих братьев — Алехандро и Санчо. Они ждали вас целую ночь, чтобы выразить свое раскаяние. Вчера они пришли первыми, но во время бега по лесу перерезали связывавшую их веревку. Они сделали это, чтобы поскорее прийти к финишу. Алехандро и Санчо повезло — они живы. Они живы, потому что завтра еще не наступило и потому что великий магистр Калатравы милосерден. Чего нельзя сказать о неверных. В Леванте непослушание означает смерть. Бросить товарища — смерть. Драться одному, а не рядом с товарищем, — смерть. Андре и Франциско, поздравляю вас. Вы лейтенанты ордена Калатравы. Сегодня вы возглавите бег.
Наша подготовка заключалась не только в активных физических упражнениях. Каждый день по два часа мы учились наукам и ремеслам.
Главный инженер ордена обучал нас плотницкому делу и строительству. Первые недели мы распиливали дубовые бревна на брусья, доски и болванки, а затем мастерили длинные клинья, лестницы и стенобитные орудия. По прошествии нескольких месяцев мы уже умели проектировать и строить усовершенствованные осадные механизмы — целые башни на колесах, которые можно было подкатить к замку во время штурма. Лекарь провел с нами двухнедельный инструктаж по медицине: мы научились промывать и перевязывать раны, накладывать шины на сломанные кости, готовить сироп из роз для лечения дизентерии. Ветераны рассказывали нам о военной стратегии, о новейших видах тактики, применяемой военачальниками сарацин, о сильных и слабых сторонах воинов неверных, об их оружии. Обычно мусульмане почти не носят доспехов, но их оружие совершенно. В основном они пользуются арбалетами, и болты, выпущенные из таких арбалетов, способны пробить железные доспехи с расстояния в сто футов.
— Неверные боятся смотреть нам в глаза, — объясняли нам наставники, — поэтому предпочитают дальний бой. Преодолевайте расстояние, разделяющее вас, друзья. Преодолевайте его как можно быстрее. В ближнем бою от арбалета нет толку.
Каждому рыцарю Рамон дал одного слугу, двух оруженосцев и четырех лошадей — двух боевых (на случай, если одна будет убита в сражении), одну вьючную для перевозки снаряжения и одну верховую для переездов. Слуга должен был носить провизию и готовить в походе еду. Оруженосцам полагалось ухаживать за нашими лошадьми и помогать нам надевать доспехи перед битвой — обычно для такой процедуры требовалась еще и подмога слуги. Чешуйчатая кольчуга была очень громоздкой, к тому же кузнецы так сделали застежки и крепления, что самому рыцарю до них было не дотянуться. Каждый день мы по часу тренировались надевать и снимать доспехи, и постепенно для этого требовалось все меньше времени.
Кроме того, мы занимались учебными маневрами с пешими воинами Калатравы. В основном то были крестьяне, обученные орудовать копьями и стрелять из луков, чтобы поддержать рыцарей. Эти воины, как и оруженосцы и слуги, ели и спали в другом крыле крепости.
Время от времени Рамон разъяснял нам суть того, что называл «искусством войны».
Он говорил:
— Настоящий воин должен быть мастером. Он падает в пучину человеческих эмоций — гнева, ужаса, стыда, эйфории, доблести, благоговения. Он падает в хаос, пытаясь создать порядок — царство Господа внутри себя и на земле. Воин проводит бессонную ночь перед битвой, перед созиданием, гадая, что принесет ему утро. Иногда ему не терпится ради преходящей славы доказать свою доблесть соратникам. Но единственно вечной наградой остается его вера.
Во время последней недели нашего пребывания в Калатраве Рамон сообщил нам о некоторых изменениях, касающихся нашего отъезда. Король Хайме потребовал в письме прибытия «только аристократического воинства» из Калатравы — одних лишь рыцарей. Таким образом, наши слуги, оруженосцы, инженеры и пешие воины не могли сопровождать нас в Леванте.
Король объяснял это нехваткой места на кораблях, в результате чего перевозка рядовых воинов и слуг из Калатравы «представляется неосуществимой».
— Мы все очень разочарованы, что приходится оставлять здесь наших преданных товарищей, — сказал Рамон за ужином. — Тем не менее король заверил меня, что нам будет предоставлено все необходимое. В Леванте сейчас не хватает рыцарей, а оруженосцев и пеших воинов — избыток. Тело, которому не хватает головы. Король обещал, что, когда мы прибудем в Левант, он обеспечит нашему войску всемерную поддержку, даст каждому рыцарю слугу и двух оруженосцев; а еще даст нам пятьсот пехотинцев из армий, которые раньше добрались до Востока. Так или иначе, у нас нет выбора. Мы должны подчиняться указам короля.
Я сидел напротив Рамона и услышал, как в конце ужина тот шепнул Бернарду:
— По-моему, королю нужно целых пять кораблей, чтобы уместить всех своих лизоблюдов и куртизанок.
За два дня до отъезда в порт Барселоны мы были посвящены в члены ордена Калатравы. Нам выдали мечи, которые благословил архиепископ Эммануель из Толедо. Церемония началась в сумерках с ритуального омовения; потом, очищенные святой водой, мы оделись в белые льняные наряды с капюшонами и босыми преклонили колена перед алтарем, на котором лежали наше оружие и доспехи.
В такой неудобной позе мы провели всю ночь до рассвета, не промолвив ни слова. Группа цистерцианских монахов из ближнего монастыря всю ночь пела псалмы из Священного Писания и следила, чтобы не погасли свечи и ладан. Густое пурпурное облако фимиама окутало монастырь. Невыразимо скучный вечер — восемь часов без движения, как идиоты, в этих дурацких нарядах. Кошмарная ночь.
На рассвете в церковь вошел архиепископ: тучный мужчина с потным лицом и зачесанными вперед, как у римских императоров, волосами. Он отслужил мессу, то и дело кашляя из-за испарений фимиама. Затем положил руки на алтарь и благословил наше оружие во имя Иисуса Христа. После мессы дядюшка Рамон совершил помазание. Одной из сторон своего меча шлепнул нас по щекам и объявил нас рыцарями Калатравы. Больше всего досталось тем, кто задремал после бессонной ночи. От резкой боли они резко вскинули головы, а один из моих собратьев даже упал от удара.
Андре крепко спал, вытянув шею, светлые волосы падали ему на лицо. Я удивился, как он смог заснуть, стоя на коленях, и безуспешно пытался его разбудить: шепотом звал через весь собор, но пространство под апсидами поглощало звук. В результате Андре получил сильнейший удар, эхо которого разнеслось по всему собору. Даже архиепископ, и тот, казалось, содрогнулся. Несомненно, Рамон был разочарован поведением Андре, лейтенанта ордена, лидера нашей братии.
Преклонив колена, мы дали обет: бедность, воздержание, послушание. Мы поклялись защищать церковь от ее врагов, оберегать вдов, сирот и бедняков. Когда церемония наконец завершилась, был уже почти вечер, и мы направились в гостиную на праздничный ужин.
Я понял, почему Франциско заговорил о церемонии посвящения. Мне кажется, он нарушил в Леванте данный тогда обет. Я уверен, что именно этот проступок и породил его одержимость. Я ухватился за возможность расспросить Франциско о его поведении во время крестового похода.
— Бедность, воздержание, послушание, — повторил я.
— Именно такую клятву мы дали, Лукас.
— А тебе известно значение этих слов, Франциско? Понимаешь ли ты, что стоит за обязательствами, которые ты взял на себя перед лицом Господа, сына Его и Святого Духа?
— Это простые клятвы, Лукас.
Думаю, Франциско казалось, что сам Господь направил на него свой свет — такова была сила моего взгляда.
— И ты выполнил их, Франциско?
Он будто не слышал моего вопроса. Он изучал свои ладони, а его мысли витали где-то далеко. Что говорила Изабель о том, почему он стремится в Левант? «Призраки и демоны».
— Франциско де Монкада, — сурово повторил я, — пока ты сражался во имя Господа, ты соблюдал данный тобой обет?
Он улыбнулся. Вернее, то была полуулыбка — такая же ироничная, как и та, которой он улыбнулся, когда я впервые увидел его в покоях аббата Педро.
— Не важно, нарушил я одну из моих клятв или все. Мои деяния гораздо страшнее, Лукас.
— Расскажи мне, Франциско. Я здесь, чтобы исповедать тебя. Чтобы дать тебе Божье прощение. Расскажи мне о своем черном страхе.
— Безлунный мрак, Лукас, без надежды на спасение.
Глава 7
Следующую пару дней Андре не давал мне покоя: мы собирали вещи для нашего путешествия, ходили на рынок за провизией. Занятый подготовкой к отъезду, я почти не разговаривал с Изабель. Меня очень тянуло к ней, но я не знал, что ей сказать. Говорить было не о чем.
И вот холодным безоблачным днем барон Корреа и Изабель вышли во двор, чтобы нас проводить. От свежего воздуха перехватывало дыхание. Я поблагодарил барона за гостеприимство и пригласил его в любое время посетить Барселону. Он тепло обнял меня и сказал:
— Франциско, я всегда буду считать тебя своим сыном.
— А я вас — отцом, — ответил я.
— Когда ты спас жизнь моей дочери, — продолжал барон, — ты спас и мою. Она — луч света в этом темном обиталище.
Я кивнул Изабель, сказал, чтобы она продолжала упражняться в стрельбе из лука, и подарил ей свой — девушка часто любовалась его изяществом. Она сказала, что это слишком щедрый подарок, но я настаивал, и она уступила. Потом Изабель подошла ко мне, а я сделал шаг назад и замер. Она поцеловала меня в обе щеки, потом обхватила меня за шею и прижалась щекой к моему лицу. Это длилось всего мгновение, но я закрыл глаза, вдыхая ее запах.
* * *
Вечером того дня, когда мы прибыли в крепость, Рамон выступил с речью перед новобранцами в трапезной.
— В году 1099 от Рождества Христова, — говорил он, — поредевшая армия из тысячи пятисот голодных рыцарей осадила город с более чем стотысячным населением. Египетский правитель усилил местный гарнизон отборными арабскими воинами из Судана. Город назывался Иерусалим, и осадила его армия Христа. Наши братья, которые теперь пребывают в раю, одержали победу. За один месяц они пробили стены и взяли Иерусалим.
— Как они это сделали? Как эти рыцари сумели одержать такую великую победу?
— Вмешательство Господа, — ответил один из новобранцев.
— Не совсем так, — сказал Рамон. — Христос действительно вдохновил рыцарей. Но первые крестоносцы были сильнее, проворнее и дисциплинированнее своих противников. Никогда не забывайте, зачем мы так упорно тренируемся. Однажды вы послужите Господу так же, как сделали это первые крестоносцы.
Начальное обучение рыцаря ордена Калатравы длится два года. Первый год новичок посвящает себя духовным аспектам рыцарства — изучает литургию и устав ордена. На второй год, приняв обет, рыцари занимаются физической и военной подготовкой.
Однако армада короля Хайме не собиралась ждать, пока двадцать новобранцев ордена Калатравы закончат свою подготовку. Рамон сказал, что нам придется учиться быстрее. К счастью, мы с Андре выучили литургию, еще будучи монахами в Санта-Крус.
— Воины неверных, — сказал Рамон, — редко интересуются нашими познаниями в области молитв.
Мы должны были провести в крепости всего-навсего восемь месяцев, и за это время Рамон собирался сделать из нас воинов.
На следующее утро после нашего приезда на рассвете нас разбудили кузнецы. Пожилые люди вошли в спальню и стали измерять наши ноги, плечи, головы. Они избегали смотреть нам в глаза и даже не спрашивали наших имен, записывая цифры.
Когда три месяца спустя они принесли наши доспехи, семерых из нас уже не было здесь. Трое ушли добровольно, еще четверых выгнал Рамон — и в ту пору я завидовал им. Им больше не нужно было терпеть бесконечные изнурительные тренировки. Дни и ночи слились для меня воедино, и когда нас будил звон колокола, я готов был поклясться, что только-только опустил голову на подушку. Но надо было просыпаться и бежать по горным тропам, пока не встало солнце, — по лесу, через черные ручьи и острые скалы. Впереди неизменно следовали Рамон и его телохранители, которые следили за каждым нашим шагом.
Первые несколько недель меня каждый день выворачивало наизнанку на внутреннем дворе. Вокруг меня блевали мои товарищи — их точно так же тошнило, они плевались, пытаясь отдышаться, перед тем как пойти в часовню.
После завтрака и короткого отдыха мы устраивали тренировочное сражение, отражая удары деревянными мечами и щитами. Один из сражавшихся друг с другом новобранцев обычно в конце концов падал от изнеможения, и на него тут же набрасывался инструктор, требуя, чтобы он поднялся и продолжил схватку. Я до сих пор слышу крики наших наставников. То были люди, надевшие монашескую рясу после многих лет сражений, — до смерти, друзья, до мучительной смерти! Еще мы стреляли из лука по раскачивавшимся деревянным щитам, привязанным кожаными ремнями к какой-нибудь высокой ветке. Мои плечи горели, пальцы немели и кровоточили. Мы ходили пешком целыми днями без отдыха, без воды. Мои ладони и ступни саднили, ноги и спина непрерывно ныли.
Как-то утром во время передышки я отправился в покои Рамона, чувствуя на себе встревоженный взгляд Андре, который смотрел, как я выхожу из спальни на внутренний двор. Я собирался покинуть орден, сказав Рамону: «Дядюшка, я больше не могу. Мое тело больше не вынесет этой пытки. Я выдохся».
Я стоял перед Районом — и не мог вымолвить ни слова. Он чинил свой сапог, сшивая лопнувший шов, и не обращал на меня внимания. Но наконец поднял голову и несколько минут смотрел на меня, сложив руки так, что кончики его пальцев соприкасались.
— Думаешь, Франциско, только ты один страдаешь? — спросил он. — Думаешь, у тебя есть другой способ унять боль?
Я вернулся в спальню, так ничего ему и не сказав.
Спустя пару месяцев волдыри исчезли, кожа на этих местах огрубела. Мускулы все еще ныли, однако нагрузка стала привычной, почти успокаивающей. Когда я ложился спать и закрывал глаза, я мысленно видел, как скачу верхом по лесу в Монкаде. Я ощущал, как бежит по жилам кровь, чувствовал горячее трепетание своих мускулов.
Я спал. Просыпался. Бегал. Молился. Ел. Дрался. Слушал.
Сомнения и страхи, прошлое и будущее отступили.
В то утро, когда вернулись кузнецы, все было иначе, чем всегда. Когда мы проснулись, крошечные пылинки плавали в лучах солнечного света: впервые за три месяца я не проснулся с первыми проблесками зари. С внутреннего двора тянуло сладким запахом росы. Кузнецы положили доспехи на наши матрацы и помогли нам облачиться, подгоняя ремни так, чтобы доспехи сидели плотнее.
Поверх длинной нательной рубашки из стеганого хлопка на меня надели кольчугу — сорок тысяч спаянных друг с другом металлических колец. Кольчуга полностью закрывала грудь и руки, спускаясь до колен. Через голову мне надели шапочку из таких же железных колец; она свободными складками собралась на шее. На макушку положили толстую подкладку из хлопка, служившую чем-то вроде подушечки для большого шлема — железной чашеобразной штуковины с плоским верхом; она плотно прилегала к голове. Ноги мои были прикрыты железными наколенниками.
Сверху на доспехи надевалась белая накидка — свободная рубаха без рукавов. Белый цвет одежды цистерцианских братьев символизировал простоту и чистоту святой миссии.
Мой десятифунтовый меч был трех футов в длину, его ширина у рукояти составляла около полуфута. У моего пояса висело оружие поменьше — заостренный кинжал, о края которого запросто можно было порезаться. И наконец, мое снаряжение завершал длинный треугольный щит из дерева, покрытый снаружи вываренной кожей, а изнутри обитый хлопком. По краям щит был обит железом — это делалось для того, чтобы он стал еще массивней и крепче.
Наблюдая за своими товарищами, расхаживавшими с важным видом по внутреннему двору, я думал о нашей миссии — о своей миссии. Мы были воинами Господа. Служа ему, я спасу душу своего брата. Я сжал массивную рукоять меча — пока его лезвие ярко сверкало, но когда-то оно будет запятнано кровью. Не сегодня.
Рамон выстроил новобранцев в шеренги вперемежку с более опытными воинами: сотня с лишним рыцарей, готовых к битве. На всех были одинаковые доспехи: согласно уставу ордена и духу братства, все мы были равны перед Господом. Рамон молча ходил вдоль рядов, внимательно рассматривая сияющие доспехи новичков; потом отошел в сторону и повернулся к нам лицом.
— Очень красиво, — сказал он. — Нам следовало бы провести конкурс красоты, но у нас нет для этого достойных судей. А теперь вас ждет состязание в беге. Роберто и Бернард назначат каждому партнера и свяжут вас веревкой за запястья. Вы побежите по горной тропе, так же как бегали каждое утро — партнер будет бежать рядом. На вершине вы увидите пятьдесят флагов; каждая пара бегунов должна взять один из флагов и вернуться. Вы выполните это задание в полном снаряжении, не снимая меча, не бросая щита, и связывающая вас веревка не должна порваться. Первые двое рыцарей, которые водрузят свой флаг на внутреннем дворе, станут офицерами ордена Калатравы.
По рядам старых воинов пронесся громкий крик. Назначение лейтенантом ордена Калатравы было большой наградой; этот чин пользовался почетом, как в церковных, так и в светских кругах.
Роберто и Бернард ходили по рядам, составляя пары из старых и молодых воинов. Что же касается меня и Андре, у Рамона были на наш счет свои планы.
— Свяжите кузенов, — велел Рамон Бернарду. — В Леванте Андре и Франциско будут сражаться бок о бок в полную силу. Сегодня они побегут вместе.
Бернард крепко обмотал веревку вокруг моего запястья и привязал другой конец к руке Андре.
— Прямо как на скачках в Монкаде, кузен, — сказал Андре, — только на этот раз мы оба победим.
Для быстрого бега необходима была хорошая координация. Поначалу нам было сложно приноровиться, но вскоре мы с Андре сумели добиться того, что наши связанные руки двигались в едином ритме. Лес мы преодолели довольно легко и устремились вверх по горной тропе.
Остальным приноровиться оказалось сложнее. Мы присоединились к пяти другим командам, вырвавшимся вперед. Саниер де Джака и Карлос де Касабас — двое самых быстрых воинов — возглавляли бег, пока не споткнулись и не упали посреди груды камней. Пробегая мимо бывших лидеров, мы увидели, что из сломанной ноги Саниера торчит обломок большеберцовой кости. Кровь забрызгала новенькие доспехи Карлоса. Саниер смущенно оглядывал ногу, пока Карлос тихим голосом пытался утешить товарища. Несколько команд приблизились к упавшим, чтобы предложить им помощь, но бежавший впереди Бернард крикнул, чтобы мы продолжали подниматься на гору и оставили раненых на попечение лекарей.
На крутом склоне две команды из лидирующей группы отстали — они быстро выдохлись и не могли больше выдерживать заданный темп. Расстояние между командами увеличивалось по мере того, как мы приближались к вершине, и когда мы с Андре добрались до флагов, нас опережали всего две пары.
Поначалу в пылу погони доспехи нам не мешали. Чешуйчатая кольчуга, сделанная в одной из лучших мастерских Иберии, совершенно не стесняла движений, а шлем плотно сидел на голове и не закрывал обзора. Однако я не привык к лишнему весу почти в шесть фунтов. Спускаясь с холма, я ощутил резкую боль в бедре, и боль эта все усиливалась. Доспехи давили на плечи, а я ведь еще нес меч и щит. Когда мы вошли в лес, я упал — у меня просто подкосились ноги. Полетев в кусты, я потянул за собой и Андре.
Я ударился шлемом о камень, под моей щекой оказались опавшие листья. Вдыхая запах гнилой земли, я взглянул на свое запястье, оттянутое назад, — к нему все еще была привязана веревка. Андре сел рядом, его грудь тяжело вздымалась под металлическими звеньями кольчуги, лицо было залито потом.
— Ну что, передохнул? — спросил он.
Я поднялся и стряхнул листья с доспехов. Бернард что-то кричал снизу.
— Не спеши, — сказал Андре хмуро, — кому охота быть лейтенантом?
Мы двинулись дальше. От бега по воде ноги мои совсем отяжелели.
Бернард бежал рядом, выкрикивая непристойности.
Мы ускорили шаг, стараясь не отстать от него. Под ногами хрустели ветки и прутья.
Через кустарник, по корням деревьев, все глубже в лес.
Я бросил взгляд направо: теперь мы бежали вровень с Галиндо и Маркосом, и я увидел, как глаза Галиндо остекленели, как на губах его выступила пена. Три оперенные стрелы торчали из его живота; спереди его доспехи были заляпаны кровью, железная кольчуга порвалась, обнажив растерзанную плоть.
Я посмотрел вперед, пытаясь как можно быстрее убежать от дьявольского видения. Снова взглянув на Галиндо, я увидел, что стрелы исчезли, а его доспехи целехоньки. Галиндо с Маркосом изо всех сил продирались сквозь высокую траву, стараясь не отстать от нас, но, когда из-за деревьев показалась крепость, сдались.
Мы с Андре продолжали бежать, задыхаясь, и когда одолели последний холм перед входом в крепость, нас опережали лишь Алехандро и Санчо. Наши наставники криками подбадривали нас, когда мы вбежали во внутренний двор, только Рамон стоял молча, скрестив руки, очень серьезный, словно оценивая наши усилия. Мы упали без сил рядом с древком, которое Андре забил в землю. Мы пришли вторыми.
Остальные прибывали целыми группами, шатаясь и прихрамывая. После возвращения первой дюжины пар мы с Андре уже пришли в себя настолько, что смогли сесть и поприветствовать остальных. Когда прибыли отставшие, Рамон и его телохранители отправились помочь отнести Саниера в лазарет.
В отсутствие Рамона ежедневные занятия были отменены. Мы сходили на службу в часовню, позавтракали в трапезной и вернулись на внутренний двор в ожидании новостей о Саниере.
Нам пришлось прождать почти весь день. Рамон вернулся в сумерках.
— Поздравляю вас всех, — сказал он. — Вы бежали очень храбро. У меня плохие новости. Доктора не сумели спасти Саниеру ногу и ампутировали ее сегодня ниже колена. Саниер стойко перенес операцию — как и подобает рыцарю Калатравы. Теперь он отдыхает. Не забудьте его в своих вечерних молитвах. Алехандро и Санчо, зайдите в мои покои после вечерней службы.
Лежа на тюфяке в ту ночь, я размышлял об Алехандро и Санчо, которых назначат лейтенантами ордена. Они опередили нас всего на десять шагов. Мы могли бы догнать их, если бы я не упал. Еще я думал о Саниере. Теперь его нога превратилась в кровавый обрубок. Одно неверное движение — и удача отвернулась от него.
На следующий день колокол прозвонил еще до рассвета. Одеваясь для утреннего бега, я заметил, что Алехандро и Санчо нет на обычных местах. Я оглядел всю спальню, но нигде их не увидел и тогда подумал: может, они провели ночь, празднуя победу с Рамоном в одной из городских таверн. Наш великий магистр питал слабость к спиртному.
Мы высыпали во двор и выстроились в шеренги. Шел сильный дождь, нам пришлось стоять в лужах, в поднимающемся в предрассветных сумерках тумане. Постепенно перешептывание стихло, и мы обратили внимание на двух воинов, стоявших перед строем в полном облачении. Они стояли, опустив головы и подняв вверх мечи; один сжимал лезвие голой рукой, и струйка крови из порезанной ладони стекала на его кольчугу, а дождь смывал кровь, смешивая с грязью.
— Вчера у нас был бег по гористой местности. — Рамон расхаживал между рядами и говорил так тихо, что приходилось вслушиваться. — Наградой за победу в состязании должен был стать руководящий пост в ордене Калатравы. Завтра в Леванте нам предстоит бежать под градом вражеских стрел, и на кону будет стоять жизнь или смерть. Взгляните на своих братьев — Алехандро и Санчо. Они ждали вас целую ночь, чтобы выразить свое раскаяние. Вчера они пришли первыми, но во время бега по лесу перерезали связывавшую их веревку. Они сделали это, чтобы поскорее прийти к финишу. Алехандро и Санчо повезло — они живы. Они живы, потому что завтра еще не наступило и потому что великий магистр Калатравы милосерден. Чего нельзя сказать о неверных. В Леванте непослушание означает смерть. Бросить товарища — смерть. Драться одному, а не рядом с товарищем, — смерть. Андре и Франциско, поздравляю вас. Вы лейтенанты ордена Калатравы. Сегодня вы возглавите бег.
* * *
Наша подготовка заключалась не только в активных физических упражнениях. Каждый день по два часа мы учились наукам и ремеслам.
Главный инженер ордена обучал нас плотницкому делу и строительству. Первые недели мы распиливали дубовые бревна на брусья, доски и болванки, а затем мастерили длинные клинья, лестницы и стенобитные орудия. По прошествии нескольких месяцев мы уже умели проектировать и строить усовершенствованные осадные механизмы — целые башни на колесах, которые можно было подкатить к замку во время штурма. Лекарь провел с нами двухнедельный инструктаж по медицине: мы научились промывать и перевязывать раны, накладывать шины на сломанные кости, готовить сироп из роз для лечения дизентерии. Ветераны рассказывали нам о военной стратегии, о новейших видах тактики, применяемой военачальниками сарацин, о сильных и слабых сторонах воинов неверных, об их оружии. Обычно мусульмане почти не носят доспехов, но их оружие совершенно. В основном они пользуются арбалетами, и болты, выпущенные из таких арбалетов, способны пробить железные доспехи с расстояния в сто футов.
— Неверные боятся смотреть нам в глаза, — объясняли нам наставники, — поэтому предпочитают дальний бой. Преодолевайте расстояние, разделяющее вас, друзья. Преодолевайте его как можно быстрее. В ближнем бою от арбалета нет толку.
Каждому рыцарю Рамон дал одного слугу, двух оруженосцев и четырех лошадей — двух боевых (на случай, если одна будет убита в сражении), одну вьючную для перевозки снаряжения и одну верховую для переездов. Слуга должен был носить провизию и готовить в походе еду. Оруженосцам полагалось ухаживать за нашими лошадьми и помогать нам надевать доспехи перед битвой — обычно для такой процедуры требовалась еще и подмога слуги. Чешуйчатая кольчуга была очень громоздкой, к тому же кузнецы так сделали застежки и крепления, что самому рыцарю до них было не дотянуться. Каждый день мы по часу тренировались надевать и снимать доспехи, и постепенно для этого требовалось все меньше времени.
Кроме того, мы занимались учебными маневрами с пешими воинами Калатравы. В основном то были крестьяне, обученные орудовать копьями и стрелять из луков, чтобы поддержать рыцарей. Эти воины, как и оруженосцы и слуги, ели и спали в другом крыле крепости.
Время от времени Рамон разъяснял нам суть того, что называл «искусством войны».
Он говорил:
— Настоящий воин должен быть мастером. Он падает в пучину человеческих эмоций — гнева, ужаса, стыда, эйфории, доблести, благоговения. Он падает в хаос, пытаясь создать порядок — царство Господа внутри себя и на земле. Воин проводит бессонную ночь перед битвой, перед созиданием, гадая, что принесет ему утро. Иногда ему не терпится ради преходящей славы доказать свою доблесть соратникам. Но единственно вечной наградой остается его вера.
Во время последней недели нашего пребывания в Калатраве Рамон сообщил нам о некоторых изменениях, касающихся нашего отъезда. Король Хайме потребовал в письме прибытия «только аристократического воинства» из Калатравы — одних лишь рыцарей. Таким образом, наши слуги, оруженосцы, инженеры и пешие воины не могли сопровождать нас в Леванте.
Король объяснял это нехваткой места на кораблях, в результате чего перевозка рядовых воинов и слуг из Калатравы «представляется неосуществимой».
— Мы все очень разочарованы, что приходится оставлять здесь наших преданных товарищей, — сказал Рамон за ужином. — Тем не менее король заверил меня, что нам будет предоставлено все необходимое. В Леванте сейчас не хватает рыцарей, а оруженосцев и пеших воинов — избыток. Тело, которому не хватает головы. Король обещал, что, когда мы прибудем в Левант, он обеспечит нашему войску всемерную поддержку, даст каждому рыцарю слугу и двух оруженосцев; а еще даст нам пятьсот пехотинцев из армий, которые раньше добрались до Востока. Так или иначе, у нас нет выбора. Мы должны подчиняться указам короля.
Я сидел напротив Рамона и услышал, как в конце ужина тот шепнул Бернарду:
— По-моему, королю нужно целых пять кораблей, чтобы уместить всех своих лизоблюдов и куртизанок.
За два дня до отъезда в порт Барселоны мы были посвящены в члены ордена Калатравы. Нам выдали мечи, которые благословил архиепископ Эммануель из Толедо. Церемония началась в сумерках с ритуального омовения; потом, очищенные святой водой, мы оделись в белые льняные наряды с капюшонами и босыми преклонили колена перед алтарем, на котором лежали наше оружие и доспехи.
В такой неудобной позе мы провели всю ночь до рассвета, не промолвив ни слова. Группа цистерцианских монахов из ближнего монастыря всю ночь пела псалмы из Священного Писания и следила, чтобы не погасли свечи и ладан. Густое пурпурное облако фимиама окутало монастырь. Невыразимо скучный вечер — восемь часов без движения, как идиоты, в этих дурацких нарядах. Кошмарная ночь.
На рассвете в церковь вошел архиепископ: тучный мужчина с потным лицом и зачесанными вперед, как у римских императоров, волосами. Он отслужил мессу, то и дело кашляя из-за испарений фимиама. Затем положил руки на алтарь и благословил наше оружие во имя Иисуса Христа. После мессы дядюшка Рамон совершил помазание. Одной из сторон своего меча шлепнул нас по щекам и объявил нас рыцарями Калатравы. Больше всего досталось тем, кто задремал после бессонной ночи. От резкой боли они резко вскинули головы, а один из моих собратьев даже упал от удара.
Андре крепко спал, вытянув шею, светлые волосы падали ему на лицо. Я удивился, как он смог заснуть, стоя на коленях, и безуспешно пытался его разбудить: шепотом звал через весь собор, но пространство под апсидами поглощало звук. В результате Андре получил сильнейший удар, эхо которого разнеслось по всему собору. Даже архиепископ, и тот, казалось, содрогнулся. Несомненно, Рамон был разочарован поведением Андре, лейтенанта ордена, лидера нашей братии.
Преклонив колена, мы дали обет: бедность, воздержание, послушание. Мы поклялись защищать церковь от ее врагов, оберегать вдов, сирот и бедняков. Когда церемония наконец завершилась, был уже почти вечер, и мы направились в гостиную на праздничный ужин.
* * *
Я понял, почему Франциско заговорил о церемонии посвящения. Мне кажется, он нарушил в Леванте данный тогда обет. Я уверен, что именно этот проступок и породил его одержимость. Я ухватился за возможность расспросить Франциско о его поведении во время крестового похода.
— Бедность, воздержание, послушание, — повторил я.
— Именно такую клятву мы дали, Лукас.
— А тебе известно значение этих слов, Франциско? Понимаешь ли ты, что стоит за обязательствами, которые ты взял на себя перед лицом Господа, сына Его и Святого Духа?
— Это простые клятвы, Лукас.
Думаю, Франциско казалось, что сам Господь направил на него свой свет — такова была сила моего взгляда.
— И ты выполнил их, Франциско?
Он будто не слышал моего вопроса. Он изучал свои ладони, а его мысли витали где-то далеко. Что говорила Изабель о том, почему он стремится в Левант? «Призраки и демоны».
— Франциско де Монкада, — сурово повторил я, — пока ты сражался во имя Господа, ты соблюдал данный тобой обет?
Он улыбнулся. Вернее, то была полуулыбка — такая же ироничная, как и та, которой он улыбнулся, когда я впервые увидел его в покоях аббата Педро.
— Не важно, нарушил я одну из моих клятв или все. Мои деяния гораздо страшнее, Лукас.
— Расскажи мне, Франциско. Я здесь, чтобы исповедать тебя. Чтобы дать тебе Божье прощение. Расскажи мне о своем черном страхе.
— Безлунный мрак, Лукас, без надежды на спасение.
Глава 7
В НАЗИДАНИЕ ВЕРУЮЩИМ
«Безлунный мрак, без надежды на спасение».
Я повторил эти слова Франциско брату Виалу, и тот почесал свою редкую шевелюру.
— Это звучит несколько самонадеянно, Лукас, — сказал он.
— Не понимаю, брат Виал.
— Надежда на спасение есть у всех, — пояснил брат Виал. — Человек, делающий подобное заявление, может с такой же легкостью утверждать, что он не подлежит осуждению.
— Но, брат Виал, — ответил я, — вы говорили, что в тех случаях, когда человек обручился с дьяволом, спасение невозможно. Разве не сказали вы это о той женщине, которая задушила своих детей?
— Ты помнишь все мои слова? — спросил брат Виал.
— Почти.
— Хорошо, — сказал он. — Полагаю, я действительно так сказал.
— Брат Виал, в Священном Писании сказано: «…кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению»[6].
— В Библии действительно так говорится, Лукас?
— Да, брат Виал. Возможно, Франциско виновен в каком-то адском грехе. Перед своей мученической смертью аббат Педро сказал, что Франциско переживает духовную борьбу, находится в состоянии войны с Господом.
— Вот как сказал аббат Педро, Лукас?
— Да, брат Виал.
— В состоянии войны с Господом… — повторил нараспев брат Виал. Он похлопывал подошвой кожаной сандалии по камню. — Мне кажется, Франциско скорее воюет с собой, чем с Богом.
— Не понимаю, брат Виал.
— Я тоже, Лукас.
Несмотря на все мое восхищение братом Виалом, я допускаю, что недостаток духовного образования иногда мешает ему понять высокие богословские вопросы. Человек, воюющий сам с собой… Возможно, брат Виал услышал эту фразу во время пребывания в Леванте — в разговоре каких-нибудь неотесанных рыцарей в таверне в Акре. Мягко говоря, то была слишком наивная оценка состояния Франциско. Как может человек воевать сам с собой? Настоящий духовный конфликт возникает между Богом и дьяволом. Между церковью и прихвостнями сатаны. Наши души просто предоставляют поле для этой борьбы. Например, я во имя Господа каждый день сражаюсь с сатаной за обладание душой Франциско.
Я повторил эти слова Франциско брату Виалу, и тот почесал свою редкую шевелюру.
— Это звучит несколько самонадеянно, Лукас, — сказал он.
— Не понимаю, брат Виал.
— Надежда на спасение есть у всех, — пояснил брат Виал. — Человек, делающий подобное заявление, может с такой же легкостью утверждать, что он не подлежит осуждению.
— Но, брат Виал, — ответил я, — вы говорили, что в тех случаях, когда человек обручился с дьяволом, спасение невозможно. Разве не сказали вы это о той женщине, которая задушила своих детей?
— Ты помнишь все мои слова? — спросил брат Виал.
— Почти.
— Хорошо, — сказал он. — Полагаю, я действительно так сказал.
— Брат Виал, в Священном Писании сказано: «…кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению»[6].
— В Библии действительно так говорится, Лукас?
— Да, брат Виал. Возможно, Франциско виновен в каком-то адском грехе. Перед своей мученической смертью аббат Педро сказал, что Франциско переживает духовную борьбу, находится в состоянии войны с Господом.
— Вот как сказал аббат Педро, Лукас?
— Да, брат Виал.
— В состоянии войны с Господом… — повторил нараспев брат Виал. Он похлопывал подошвой кожаной сандалии по камню. — Мне кажется, Франциско скорее воюет с собой, чем с Богом.
— Не понимаю, брат Виал.
— Я тоже, Лукас.
Несмотря на все мое восхищение братом Виалом, я допускаю, что недостаток духовного образования иногда мешает ему понять высокие богословские вопросы. Человек, воюющий сам с собой… Возможно, брат Виал услышал эту фразу во время пребывания в Леванте — в разговоре каких-нибудь неотесанных рыцарей в таверне в Акре. Мягко говоря, то была слишком наивная оценка состояния Франциско. Как может человек воевать сам с собой? Настоящий духовный конфликт возникает между Богом и дьяволом. Между церковью и прихвостнями сатаны. Наши души просто предоставляют поле для этой борьбы. Например, я во имя Господа каждый день сражаюсь с сатаной за обладание душой Франциско.