Страница:
Его слова отдавались в проходе гулко, словно звук от бросаемых в пруд камней.
— Андре, — продолжал дон Фернандо, — твоя храбрость, проявленная в этой вылазке, будет вознаграждена. Возможно, ты получишь новый замок в Арагоне или место в королевском совете.
Андре наклонил голову и сжал кулаки так, что выступили вены.
— После битвы нас всегда обуревают неистовые чувства, — снова заговорил дон Фернандо. — Тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок, Андре.
С этими словами дон Фернандо стал пятиться. Он взглянул на своих людей и кивнул головой в сторону Андре, но они только беспомощно смотрели на хозяина.
Сделав несколько шагов, дон Фернандо бросился к лестнице. Андре настиг его на ступенях и схватил дона, который уже потянулся за кинжалом, висящим в ножнах на ноге. Дон замахнулся кинжалом на Андре, лезвие заскрипело по кольчуге. Андре схватил дона Фернандо за запястье и до тех пор бил руку дона о камень, пока тот не выпустил кинжал. Тогда Андре сжал руками шею дона Фернандо и принялся его душить.
Когда я увидел, что люди дона Фернандо бросились ему на выручку, я попытался подняться с земли, но не смог. Боль обожгла меня так, словно в мое плечо вонзилась еще одна стрела.
Один из людей дона Фернандо стал бить Андре щитом по голове, и когда Андре упал навзничь, другой человек дона оттащил его от своего хозяина и сбросил с лестницы. Они принялись злобно пинать Андре ногами, а я лежал, беспомощно наблюдая, как избивают моего друга. Наконец люди дона поняли, что Андре уже не чувствует ударов, и оставили его лежать в пыли, лицом вниз.
Дон Фернандо сидел и яростно откашливался, держась за горло. Лейтенанты заботливо протянули ему руки, чтобы помочь подняться, но он ударил их и встал сам.
— Бросьте его в госпиталь, — велел дон Фернандо, указывая на Андре. — И его друга тоже. И заберите у них оружие. Все.
Что происходило потом, я не помню: когда люди дона Фернандо, осыпая проклятиями, потащили меня по лестнице, я потерял сознание.
Очнувшись, я ощутил жгучую боль в плече и потянула туда, где раньше торчала стрела, но она исчезла. Рана был плотно перевязана, на повязке выступила кровь.
Уже наступила ночь.
Я лежал в углу рыцарской залы, превращенной в госпиталь, хотя трупы вокруг делали комнату больше похожей на морг. Свет факела освещал мертвые тела и отбрасывал на стену мигающие тени.
У стены сидел Андре. По его лицу прыгали блики света факела, один глаз заплыл.
— Дядюшка Рамон мертв? — произнес я — не спрашивая, а словно желая убедиться в том, во что нельзя было поверить.
Андре не ответил.
— А где стрела? — спросил я.
Андре взглянул на меня сверху вниз единственным открытым глазом.
— Доктор госпитальеров вытащил ее. Нам повезло. Наконечник не задел кость. Мы промыли рану и наложили повязку, сделанную из одежды мусульман.
В зале стояла тишина, и каждое слово Андре было отчетливо слышно. Залпы баллист прекратились.
— Что случилось, Андре? Битва закончилась?
— Дон Фернандо взял на себя командование, — ответил Андре. — Когда он перерезал веревку, удерживающую ворота, он избавился от единственного остававшегося в живых соперника — дядюшки Рамона. Сегодня днем он выехал со своим окружением из замка для переговоров с Бейбарсом. Обстрел прекратился перед его отъездом.
Я снова заснул, а когда на рассвете проснулся, тела умерших были сложены у стены. Живые собрались небольшими группами, пытаясь выведать друг у друга, что слышно о переговорах. Один из рыцарей сказал, что дон Фернандо со своими приближенными вернулся в крепость перед восходом солнца, но о результатах встречи с мусульманами ничего не известно. Воин предположил, что такая скрытность является плохим предзнаменованием. Другой рыцарь был настроен более оптимистически. Он говорил, что раз неверные не стреляют, значит, дону Фернандо удалось достичь соглашения с Бейбарсом.
Когда на пороге часовни появился сам дон Фернандо, рыцари тут же замолчали. В окружении своих офицеров он вошел в залу и встал на одну из скамей.
— Братья, — обратился он к нам, — мы скорбим об утрате барона Берньера, дона Лорна, Рамона из Калатравы и других храбрых рыцарей, погибших при защите замка за последние месяцы. Больше на эту землю не прольется ни капли христианской крови. Я держу письмо от великого магистра госпиталя — Хуго Ревеля.
Дон Фернандо поднял вверх пергамент.
— Мы получили его вчера днем после героической вылазки, во время которой удалось вывести из строя орудие мусульман. В письме великий магистр повелевает дону Лорну провести переговоры о сдаче замка — с условием, что жителям позволено будет беспрепятственно уйти. Со смертью дона Лорна командующим Крак-де-Шевалье стал я и как послушный слуга исполнил распоряжение великого магистра. Слава Господу, — продолжал дон Фернандо, — вылазка, предпринятая нашими храбрецами, убедила Бейбарса, что защитники замка никогда не согласятся на безоговорочную капитуляцию. Бейбарсу пришлось сесть с нами за стол переговоров как с равными. Сегодня утром, после тяжелых долгих переговоров, мы пришли к соглашению. Властитель неверных кричал, орал как сумасшедший, но мы стояли на своем и как истинные воины Христа смотрели Бейбарсу прямо в глаза. Когда он понял, что не сможет запугать нас, он сменил тон. Друзья мои, нам удалось добиться значительных уступок. Войска христиан беспрепятственно дойдут до Триполи. Бейбарс согласился предоставить лошадей для наших раненых и офицеров. Кроме того, мы сможем оставить себе священные христианские реликвии, находящиеся в этой часовне. Я понимаю разочарование и даже унижение, которые вы испытываете, оставляя этот великий аванпост христианства неверным. Но вспомните слова Писания: «Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое»[12]. Ваш великий магистр повелевает нам жить и дальше служа Господу, сражаясь за Иисуса Христа. Мученическая смерть стала бы наиболее легким выходом из положения, но наиболее эгоистичным. Господь требует от вас большего.
Полагаю, все понимали, что дон Фернандо лжет. Никто не видел гонца от великого магистра. Более того, время прибытия письма было выбрано как нельзя кстати. Однако мы все предпочли принять его слова на веру. Красноречие дона Фернандо нашло отклик в душах людей, страдавших от нечеловеческой усталости, пробудив в этих душах надежду.
Я не осуждаю дона Фернандо за выдумку о послании великого магистра госпитальеров. За это я его не осуждаю. Возможно, мы сумели бы продержаться еще пару дней, но падение замка было неизбежным. Без соглашения о сдаче мусульмане, скорее всего, просто перерезали бы всех оставшихся в живых рыцарей. Неверные презирали госпитальеров больше, чем всех остальных рыцарей в Леванте, в основном из-за того, что те много раз одерживали победу над мусульманами. У дона Фернандо были совсем иные, честолюбивые планы, он не собирался принять смерть в пыли Крак-де-Шевалье.
Если о таком человеке, как дон Фернандо, можно сказать, что в его жизни был звездный миг, то этим мигом была та речь в Крак-де-Шевалье. Здесь все хотели жить, даже самые набожные из госпитальеров. Дон Фернандо предложил им выход, избавлявший их от чувства вины, позволявший им без опаски покинуть свое святилище. Согласно словам дона, то будет достойная капитуляция.
Спустя два часа уцелевшие христианские рыцари шагали через внутренний двор к воротам замка. Идущие впереди держали над головой знамя своего ордена — белый крест, вышитый на черном флаге.
За госпитальерами ехали верхом раненые. Среди них был и я на хромой кобыле — знаке учтивости Бейбарса, чьи воины уже входили в замок. Андре отказался от предложенной лошади и вел в поводу мою. Но не успели мы выехать за ворота, как к нам подошел один из людей дона Фернандо.
— Франциско и Андре, — сказал Пабло, — ваш командир, дон Фернандо, хочет переговорить с вами в часовне.
— Передайте дону Фернандо, — ответил Андре, — что мы сейчас заняты.
Четверо рыцарей преградили нам путь. Андре попытался провести мою лошадь сквозь их плотные ряды и толкнул одного из офицеров. Тот споткнулся, попятился и схватился за меч.
— Андре, — сказал я, — может, нам все-таки стоит навестить дона Фернандо перед отъездом из замка.
— Мудрое решение, Франциско, — согласился Пабло.
Люди дона проводили нас до часовни, Андре помог мне спешиться, и мы вместе вошли в здание. Пабло, последовавший за нами, встал рядом с хозяином. Дон Фернандо сидел на скамье и, молитвенно сложив руки, пристально смотрел на крест.
— Вы, наверное, недоумеваете, — сказал он, — о чем может молиться такой человек, как я.
Мы с Андре и не пытались угадать.
— О победе, — пояснил он. — Я молюсь о победе и о поражении моих врагов, врагов Христа.
— Похоже, — ответил Андре, — Христос не услышал ваших молитв.
— Напротив. Рамон мертв, а вы, Франциско и Андре, здесь.
— Разве мы ваши враги, дон Фернандо? — спросил я.
— Я расскажу тебе одну историю, Франциско, — ответил дон. — Она личная, но чем-то похожа на твою. Так же как и у тебя, Франциско, у меня когда-то был брат. Миро Санчес. Мы были близнецами. Во дворце в Барселоне о нас заботилась Люсинда, одна из королевских нянь, — делила с нами постель, кормила нас грудью, когда мы были совсем маленькими, пела нам песни во время грозы. Я спал справа от нее, а мой брат — слева, прижимаясь к мягким складкам ее темной кожи. Каждый вечер Люсинда оставляла нам на ночном столике две чашки молока из собственной груди. Потом мы отметили наш десятый день рождения. Стояла ранняя весна. Зимний холод понемногу отступал, из окна мы видели крошечные зеленые почки на ветках деревьев. Сквозь расщелины между каменными плитами замка пробивались желтые цветы. В ту ночь мой брат выпил обе чашки молока. Я лег спать, страдая от жажды и проклиная брата. Когда я проснулся, было темно. Миро стонал, а Люсинды рядом не было. Я решил, что брат заболел из-за меня, из-за моего проклятия, и побежал босиком по холодному каменному полу искать Люсинду. Я не смог ее найти. Когда я вернулся к брату, он дрожал и харкал кровью. Я пел ему песни, чтобы отвлечь от боли. Говорил, что он поправится. Я встретил рассвет, держа Миро за руку. Его бледное тело напряглось, от синих губ шел пар. Я потратил несколько лет, чтобы найти Люсинду. Один из моих сводных братьев, Наньо Родригес, щедро заплатил ей за нашу смерть. Наньо хотел избавиться от соперников — претендентов на трон. Хотя свою работу она выполнила не до конца, Люсинда нашла прибежище в его поместье, в Пало, и стала няней его детей.
Когда мне исполнилось пятнадцать, я проник в жилище своего сводного брата, переодевшись в рваный коричневый балахон пилигрима. Маскарад удался, к тому же после двух недель скитаний по дорогам от меня несло за версту.
Я нашел Люсинду в одной из комнат наверху. Она напевала почти забытую мной мелодию, глядя на спящего младенца, одного из моих кузенов. Я позавидовал его невинности: он принимал ее нежную заботу, ни о чем не тревожась.
Когда я приблизился, она подняла голову и не удержалась от улыбки. Понимаете, она все еще любила меня. Затем она задумчиво отвела взгляд. Мне казалось, я знал, о чем она думает: о той ночи пять лет назад. Она обрадовалась мне, а затем пришла в ужас. Ее малыш превратился в мужчину.
Я заткнул ей рот и отрубил кисти рук. Люсинда смотрела на меня, истекая кровью. Она протянула один из обрубков, будто хотела взять меня за руку. Младенец проснулся, его плач заглушил сдавленные крики Люсинды. Когда ее не стало, ее руки продолжали шевелиться под гнетом совершенного преступления. Те самые пальцы, что насыпали яд, подергивались на сером камне.
Сводного брата я подкараулил в часовне. Я был наслышан о его набожности. Когда он наконец появился, я стоял на коленях на церковной скамье. Он был один — мне повезло. Я возблагодарил Господа за предоставленный мне шанс.
«Полагаю, за пару монет ты споешь мне что-нибудь веселое, незнакомец, — сказал он. — Ты бродячий менестрель?»
«Нет, сир», — отвечал я.
«Извини меня, пожалуйста, — сказал он. — Значит, ты пилигрим, направляющийся к могиле святого Хайме в Компостела?»
«Нет, сир», — отвечал я.
«Ты таинственный человек, незнакомец. Скажи, пожалуйста, что ты делаешь в этих краях?»
«Я пришел, чтобы исправить прошлое».
«Знаешь, — сказал он, — прошлое лучше оставить Богу».
Он рассмеялся легко, беззаботно и положил руку мне на плечо.
«Тебе нужен священник, друг мой. Я позову его, когда попросишь».
Он улыбнулся мне. Своеобразная у него была улыбка — при других обстоятельствах мы могли бы стать союзниками.
«Ты мне кого-то удивительно напоминаешь, — сказал он. — Я знаю тебя, незнакомец?»
«Я — Фернандо Санчес, твой брат», — ответил я.
Улыбка его исчезла. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.
Я вонзил нож ему в грудь. Я колол снова и снова, пока не превратил его тело в кровавое месиво.
Дон Фернандо помахал кулаком, словно переживая вновь тот момент.
— Восхитительная история, дон Фернандо, — сказал Андре. — Не хочу показаться невежливым, но нам с Франциско пора.
Дон Фернандо внимательно посмотрел на нас.
— Франциско, вы с Андре вскоре отправитесь в путь, но не туда, куда думаете. Мне известна ваша преданность дядюшке Рамону. Если я оставлю вас в живых — хотя бы одного, — вы отомстите за Района так же, как я отомстил за своего брата. Я был бы разочарован, если бы узнал, что вы не замышляете моего убийства. Но вашим замыслам не суждено сбыться. Я не паду от ваших рук. Я не Люсинда и не совершу ее ошибки. Бейбарс хотел доставить в Алеппо доказательства, что Крак-де-Шевалье действительно пал. Я взял на себя смелость выдвинуть ваши кандидатуры. Ведь после трагической гибели Рамона вы находитесь под моим командованием, не так ли?
— Да, хозяин, — вмешался Пабло, — весь гарнизон находится под вашим командованием.
— Заткнись, Пабло, — велел дон Фернандо. — Вы должны меня понять, — продолжал он, — попытайтесь представить себя на моем месте. Я ждал пять лет, чтобы убить Люсинду. Если я отпущу вас, я всегда буду ждать вашего возвращения.
Пока мы беседовали с доном Фернандо, мусульманские воины уже заполнили часовню. Дон Фернандо указал на Андре и меня, и нас окружили мусульмане.
— Прощайте, господа, — сказал дон Фернандо. — Я бы пожелал вам удачи, но там, куда вы отправляетесь, удачи будет недостаточно. Я сообщу о вашей храбрости вашим семьям. Это немного утешит их.
— Однажды, — сказал Андре, — я сведу с вами счеты, дон Фернандо.
— А пока, — отвечал дон, — наслаждайтесь гостеприимством султана.
Выходя из часовни, дон Фернандо и его люди прошли мимо нас. В дверях дон Фернандо обернулся.
— Хотя мои офицеры отчаянно преданы мне, — сказал он, — они тупицы. Я хотел бы иметь заместителя с твоей сообразительностью и с твоим везением, Франциско. И с твоим мужеством, Андре. Мне очень жаль.
Глава 12
— Андре, — продолжал дон Фернандо, — твоя храбрость, проявленная в этой вылазке, будет вознаграждена. Возможно, ты получишь новый замок в Арагоне или место в королевском совете.
Андре наклонил голову и сжал кулаки так, что выступили вены.
— После битвы нас всегда обуревают неистовые чувства, — снова заговорил дон Фернандо. — Тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок, Андре.
С этими словами дон Фернандо стал пятиться. Он взглянул на своих людей и кивнул головой в сторону Андре, но они только беспомощно смотрели на хозяина.
Сделав несколько шагов, дон Фернандо бросился к лестнице. Андре настиг его на ступенях и схватил дона, который уже потянулся за кинжалом, висящим в ножнах на ноге. Дон замахнулся кинжалом на Андре, лезвие заскрипело по кольчуге. Андре схватил дона Фернандо за запястье и до тех пор бил руку дона о камень, пока тот не выпустил кинжал. Тогда Андре сжал руками шею дона Фернандо и принялся его душить.
Когда я увидел, что люди дона Фернандо бросились ему на выручку, я попытался подняться с земли, но не смог. Боль обожгла меня так, словно в мое плечо вонзилась еще одна стрела.
Один из людей дона Фернандо стал бить Андре щитом по голове, и когда Андре упал навзничь, другой человек дона оттащил его от своего хозяина и сбросил с лестницы. Они принялись злобно пинать Андре ногами, а я лежал, беспомощно наблюдая, как избивают моего друга. Наконец люди дона поняли, что Андре уже не чувствует ударов, и оставили его лежать в пыли, лицом вниз.
Дон Фернандо сидел и яростно откашливался, держась за горло. Лейтенанты заботливо протянули ему руки, чтобы помочь подняться, но он ударил их и встал сам.
— Бросьте его в госпиталь, — велел дон Фернандо, указывая на Андре. — И его друга тоже. И заберите у них оружие. Все.
Что происходило потом, я не помню: когда люди дона Фернандо, осыпая проклятиями, потащили меня по лестнице, я потерял сознание.
* * *
Очнувшись, я ощутил жгучую боль в плече и потянула туда, где раньше торчала стрела, но она исчезла. Рана был плотно перевязана, на повязке выступила кровь.
Уже наступила ночь.
Я лежал в углу рыцарской залы, превращенной в госпиталь, хотя трупы вокруг делали комнату больше похожей на морг. Свет факела освещал мертвые тела и отбрасывал на стену мигающие тени.
У стены сидел Андре. По его лицу прыгали блики света факела, один глаз заплыл.
— Дядюшка Рамон мертв? — произнес я — не спрашивая, а словно желая убедиться в том, во что нельзя было поверить.
Андре не ответил.
— А где стрела? — спросил я.
Андре взглянул на меня сверху вниз единственным открытым глазом.
— Доктор госпитальеров вытащил ее. Нам повезло. Наконечник не задел кость. Мы промыли рану и наложили повязку, сделанную из одежды мусульман.
В зале стояла тишина, и каждое слово Андре было отчетливо слышно. Залпы баллист прекратились.
— Что случилось, Андре? Битва закончилась?
— Дон Фернандо взял на себя командование, — ответил Андре. — Когда он перерезал веревку, удерживающую ворота, он избавился от единственного остававшегося в живых соперника — дядюшки Рамона. Сегодня днем он выехал со своим окружением из замка для переговоров с Бейбарсом. Обстрел прекратился перед его отъездом.
Я снова заснул, а когда на рассвете проснулся, тела умерших были сложены у стены. Живые собрались небольшими группами, пытаясь выведать друг у друга, что слышно о переговорах. Один из рыцарей сказал, что дон Фернандо со своими приближенными вернулся в крепость перед восходом солнца, но о результатах встречи с мусульманами ничего не известно. Воин предположил, что такая скрытность является плохим предзнаменованием. Другой рыцарь был настроен более оптимистически. Он говорил, что раз неверные не стреляют, значит, дону Фернандо удалось достичь соглашения с Бейбарсом.
Когда на пороге часовни появился сам дон Фернандо, рыцари тут же замолчали. В окружении своих офицеров он вошел в залу и встал на одну из скамей.
— Братья, — обратился он к нам, — мы скорбим об утрате барона Берньера, дона Лорна, Рамона из Калатравы и других храбрых рыцарей, погибших при защите замка за последние месяцы. Больше на эту землю не прольется ни капли христианской крови. Я держу письмо от великого магистра госпиталя — Хуго Ревеля.
Дон Фернандо поднял вверх пергамент.
— Мы получили его вчера днем после героической вылазки, во время которой удалось вывести из строя орудие мусульман. В письме великий магистр повелевает дону Лорну провести переговоры о сдаче замка — с условием, что жителям позволено будет беспрепятственно уйти. Со смертью дона Лорна командующим Крак-де-Шевалье стал я и как послушный слуга исполнил распоряжение великого магистра. Слава Господу, — продолжал дон Фернандо, — вылазка, предпринятая нашими храбрецами, убедила Бейбарса, что защитники замка никогда не согласятся на безоговорочную капитуляцию. Бейбарсу пришлось сесть с нами за стол переговоров как с равными. Сегодня утром, после тяжелых долгих переговоров, мы пришли к соглашению. Властитель неверных кричал, орал как сумасшедший, но мы стояли на своем и как истинные воины Христа смотрели Бейбарсу прямо в глаза. Когда он понял, что не сможет запугать нас, он сменил тон. Друзья мои, нам удалось добиться значительных уступок. Войска христиан беспрепятственно дойдут до Триполи. Бейбарс согласился предоставить лошадей для наших раненых и офицеров. Кроме того, мы сможем оставить себе священные христианские реликвии, находящиеся в этой часовне. Я понимаю разочарование и даже унижение, которые вы испытываете, оставляя этот великий аванпост христианства неверным. Но вспомните слова Писания: «Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое»[12]. Ваш великий магистр повелевает нам жить и дальше служа Господу, сражаясь за Иисуса Христа. Мученическая смерть стала бы наиболее легким выходом из положения, но наиболее эгоистичным. Господь требует от вас большего.
Полагаю, все понимали, что дон Фернандо лжет. Никто не видел гонца от великого магистра. Более того, время прибытия письма было выбрано как нельзя кстати. Однако мы все предпочли принять его слова на веру. Красноречие дона Фернандо нашло отклик в душах людей, страдавших от нечеловеческой усталости, пробудив в этих душах надежду.
Я не осуждаю дона Фернандо за выдумку о послании великого магистра госпитальеров. За это я его не осуждаю. Возможно, мы сумели бы продержаться еще пару дней, но падение замка было неизбежным. Без соглашения о сдаче мусульмане, скорее всего, просто перерезали бы всех оставшихся в живых рыцарей. Неверные презирали госпитальеров больше, чем всех остальных рыцарей в Леванте, в основном из-за того, что те много раз одерживали победу над мусульманами. У дона Фернандо были совсем иные, честолюбивые планы, он не собирался принять смерть в пыли Крак-де-Шевалье.
Если о таком человеке, как дон Фернандо, можно сказать, что в его жизни был звездный миг, то этим мигом была та речь в Крак-де-Шевалье. Здесь все хотели жить, даже самые набожные из госпитальеров. Дон Фернандо предложил им выход, избавлявший их от чувства вины, позволявший им без опаски покинуть свое святилище. Согласно словам дона, то будет достойная капитуляция.
* * *
Спустя два часа уцелевшие христианские рыцари шагали через внутренний двор к воротам замка. Идущие впереди держали над головой знамя своего ордена — белый крест, вышитый на черном флаге.
За госпитальерами ехали верхом раненые. Среди них был и я на хромой кобыле — знаке учтивости Бейбарса, чьи воины уже входили в замок. Андре отказался от предложенной лошади и вел в поводу мою. Но не успели мы выехать за ворота, как к нам подошел один из людей дона Фернандо.
— Франциско и Андре, — сказал Пабло, — ваш командир, дон Фернандо, хочет переговорить с вами в часовне.
— Передайте дону Фернандо, — ответил Андре, — что мы сейчас заняты.
Четверо рыцарей преградили нам путь. Андре попытался провести мою лошадь сквозь их плотные ряды и толкнул одного из офицеров. Тот споткнулся, попятился и схватился за меч.
— Андре, — сказал я, — может, нам все-таки стоит навестить дона Фернандо перед отъездом из замка.
— Мудрое решение, Франциско, — согласился Пабло.
Люди дона проводили нас до часовни, Андре помог мне спешиться, и мы вместе вошли в здание. Пабло, последовавший за нами, встал рядом с хозяином. Дон Фернандо сидел на скамье и, молитвенно сложив руки, пристально смотрел на крест.
— Вы, наверное, недоумеваете, — сказал он, — о чем может молиться такой человек, как я.
Мы с Андре и не пытались угадать.
— О победе, — пояснил он. — Я молюсь о победе и о поражении моих врагов, врагов Христа.
— Похоже, — ответил Андре, — Христос не услышал ваших молитв.
— Напротив. Рамон мертв, а вы, Франциско и Андре, здесь.
— Разве мы ваши враги, дон Фернандо? — спросил я.
— Я расскажу тебе одну историю, Франциско, — ответил дон. — Она личная, но чем-то похожа на твою. Так же как и у тебя, Франциско, у меня когда-то был брат. Миро Санчес. Мы были близнецами. Во дворце в Барселоне о нас заботилась Люсинда, одна из королевских нянь, — делила с нами постель, кормила нас грудью, когда мы были совсем маленькими, пела нам песни во время грозы. Я спал справа от нее, а мой брат — слева, прижимаясь к мягким складкам ее темной кожи. Каждый вечер Люсинда оставляла нам на ночном столике две чашки молока из собственной груди. Потом мы отметили наш десятый день рождения. Стояла ранняя весна. Зимний холод понемногу отступал, из окна мы видели крошечные зеленые почки на ветках деревьев. Сквозь расщелины между каменными плитами замка пробивались желтые цветы. В ту ночь мой брат выпил обе чашки молока. Я лег спать, страдая от жажды и проклиная брата. Когда я проснулся, было темно. Миро стонал, а Люсинды рядом не было. Я решил, что брат заболел из-за меня, из-за моего проклятия, и побежал босиком по холодному каменному полу искать Люсинду. Я не смог ее найти. Когда я вернулся к брату, он дрожал и харкал кровью. Я пел ему песни, чтобы отвлечь от боли. Говорил, что он поправится. Я встретил рассвет, держа Миро за руку. Его бледное тело напряглось, от синих губ шел пар. Я потратил несколько лет, чтобы найти Люсинду. Один из моих сводных братьев, Наньо Родригес, щедро заплатил ей за нашу смерть. Наньо хотел избавиться от соперников — претендентов на трон. Хотя свою работу она выполнила не до конца, Люсинда нашла прибежище в его поместье, в Пало, и стала няней его детей.
Когда мне исполнилось пятнадцать, я проник в жилище своего сводного брата, переодевшись в рваный коричневый балахон пилигрима. Маскарад удался, к тому же после двух недель скитаний по дорогам от меня несло за версту.
Я нашел Люсинду в одной из комнат наверху. Она напевала почти забытую мной мелодию, глядя на спящего младенца, одного из моих кузенов. Я позавидовал его невинности: он принимал ее нежную заботу, ни о чем не тревожась.
Когда я приблизился, она подняла голову и не удержалась от улыбки. Понимаете, она все еще любила меня. Затем она задумчиво отвела взгляд. Мне казалось, я знал, о чем она думает: о той ночи пять лет назад. Она обрадовалась мне, а затем пришла в ужас. Ее малыш превратился в мужчину.
Я заткнул ей рот и отрубил кисти рук. Люсинда смотрела на меня, истекая кровью. Она протянула один из обрубков, будто хотела взять меня за руку. Младенец проснулся, его плач заглушил сдавленные крики Люсинды. Когда ее не стало, ее руки продолжали шевелиться под гнетом совершенного преступления. Те самые пальцы, что насыпали яд, подергивались на сером камне.
Сводного брата я подкараулил в часовне. Я был наслышан о его набожности. Когда он наконец появился, я стоял на коленях на церковной скамье. Он был один — мне повезло. Я возблагодарил Господа за предоставленный мне шанс.
«Полагаю, за пару монет ты споешь мне что-нибудь веселое, незнакомец, — сказал он. — Ты бродячий менестрель?»
«Нет, сир», — отвечал я.
«Извини меня, пожалуйста, — сказал он. — Значит, ты пилигрим, направляющийся к могиле святого Хайме в Компостела?»
«Нет, сир», — отвечал я.
«Ты таинственный человек, незнакомец. Скажи, пожалуйста, что ты делаешь в этих краях?»
«Я пришел, чтобы исправить прошлое».
«Знаешь, — сказал он, — прошлое лучше оставить Богу».
Он рассмеялся легко, беззаботно и положил руку мне на плечо.
«Тебе нужен священник, друг мой. Я позову его, когда попросишь».
Он улыбнулся мне. Своеобразная у него была улыбка — при других обстоятельствах мы могли бы стать союзниками.
«Ты мне кого-то удивительно напоминаешь, — сказал он. — Я знаю тебя, незнакомец?»
«Я — Фернандо Санчес, твой брат», — ответил я.
Улыбка его исчезла. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.
Я вонзил нож ему в грудь. Я колол снова и снова, пока не превратил его тело в кровавое месиво.
Дон Фернандо помахал кулаком, словно переживая вновь тот момент.
— Восхитительная история, дон Фернандо, — сказал Андре. — Не хочу показаться невежливым, но нам с Франциско пора.
Дон Фернандо внимательно посмотрел на нас.
— Франциско, вы с Андре вскоре отправитесь в путь, но не туда, куда думаете. Мне известна ваша преданность дядюшке Рамону. Если я оставлю вас в живых — хотя бы одного, — вы отомстите за Района так же, как я отомстил за своего брата. Я был бы разочарован, если бы узнал, что вы не замышляете моего убийства. Но вашим замыслам не суждено сбыться. Я не паду от ваших рук. Я не Люсинда и не совершу ее ошибки. Бейбарс хотел доставить в Алеппо доказательства, что Крак-де-Шевалье действительно пал. Я взял на себя смелость выдвинуть ваши кандидатуры. Ведь после трагической гибели Рамона вы находитесь под моим командованием, не так ли?
— Да, хозяин, — вмешался Пабло, — весь гарнизон находится под вашим командованием.
— Заткнись, Пабло, — велел дон Фернандо. — Вы должны меня понять, — продолжал он, — попытайтесь представить себя на моем месте. Я ждал пять лет, чтобы убить Люсинду. Если я отпущу вас, я всегда буду ждать вашего возвращения.
Пока мы беседовали с доном Фернандо, мусульманские воины уже заполнили часовню. Дон Фернандо указал на Андре и меня, и нас окружили мусульмане.
— Прощайте, господа, — сказал дон Фернандо. — Я бы пожелал вам удачи, но там, куда вы отправляетесь, удачи будет недостаточно. Я сообщу о вашей храбрости вашим семьям. Это немного утешит их.
— Однажды, — сказал Андре, — я сведу с вами счеты, дон Фернандо.
— А пока, — отвечал дон, — наслаждайтесь гостеприимством султана.
Выходя из часовни, дон Фернандо и его люди прошли мимо нас. В дверях дон Фернандо обернулся.
— Хотя мои офицеры отчаянно преданы мне, — сказал он, — они тупицы. Я хотел бы иметь заместителя с твоей сообразительностью и с твоим везением, Франциско. И с твоим мужеством, Андре. Мне очень жаль.
Глава 12
ЦИТАДЕЛЬ
Зазвонили к молитве. Мы находились в келье уже четыре часа.
Франциско стоял у окна, полуденные тени падали на его изможденное лицо. Взгляд его был отсутствующим, казалось, он ушел в себя и забыл о нас с Изабель. Изабель сидела рядом со мной, не шевелясь, чуть приоткрыв рот, будто собиралась что-то спросить.
— Очень жаль, — сказал Франциско, повторяя последние слова дона Фернандо.
Голос его звучал ровно, словно он рассказал о неприятном случае, никого при этом не виня.
— Андре погиб в Крак-де-Шевалье, — произнесла Изабель.
Франциско, казалось, не слышал ее.
— Франциско, — обратилась к нему Изабель.
Он отвернулся к окну. Изабель поднялась, подошла к нему, встала напротив и схватила за руку пониже локтя.
— Мой брат умер в Крак-де-Шевалье.
Франциско крепко прижал ладони к глазам, будто пытаясь стереть нахлынувшие воспоминания.
— Дон Фернандо отправил письмо моему отцу, где сообщалось о доблестном поведении Андре во время осады. Он погиб, защищая замок.
В конце концов, ее голос стал еле слышен, и было неясно, задает она вопрос или делает утверждение.
— Нет, Изабель, — ответил Франциско.
Возможно, уважаемый читатель подумает, что ответ Франциско породил у Изабель надежду, что ее брат все еще жив. Нет, этого не случилось. Когда прозвучали два последних слова, наступила зловещая тишина. Предвестник чего-то ужасного.
— Изабель, нам лучше уйти. Скоро ужин.
Не сводя серых глаз с Франциско, Изабель ничем не показала, что слышит мои слова. Я подал ей руку, чтобы вывести из кельи, но она не взяла ее. Я ничего не мог поделать — то был ее выбор. Она предпочитала услышать правду, какой бы страшной та ни была. Она хотела знать, как погиб ее брат.
Честно говоря, я думаю, что Франциско так грубо обращался с Изабель как раз для того, чтобы заставить ее покинуть Санта-Крус. Возможно, он хотел избавить ее от болезненных подробностей, а себя — от необходимости их рассказывать.
— Мы ехали за войском Бейбарса, направлявшегося на север, в Алеппо. Повозку, в которую поместили нас с Андре, приковав друг к другу цепью, охраняли несколько вооруженных мусульман. Ночью, после дневного перехода, они нас кормили, и Андре делил пополам скудный паек — ломоть хлеба, чашку турецкого гороха и кружку воды. То и дело он оставлял немного своей воды, чтобы промыть мою рану, после чего перевязывал ее свежим лоскутом материи, оторванным от одной из наших рубашек.
На третий день в ранних лучах солнца появился языческий город. Мы увидели мусульманскую церковь из синего мрамора с изящной башенкой, торчащей, как камыш на болоте. Бородатый старик медленно поднимался по ее витой лестнице и, дойдя до вершины, затянул жалобную мелодию. Воины остановили караван и упали на колени, положив обе руки на землю ладонями вверх.
— Похоже, они понятия не имеют о существовании колоколов, — сказал Андре.
С других башен голоса присоединились к горестному хору, возвещая о наступлении нового дня.
Андре выпрямился в повозке во весь рост, задумчиво глядя перед собой.
— Они все равно ничего не услышат, — произнес он.
Лишь однажды один из язычников с нами заговорил. Я проснулся посреди ночи. Плечо нестерпимо ныло, холодный ветер пробивался сквозь шерстяную накидку, служившую нам с Андре одеялом. Над кровавым пятном, образовавшимся на повязке, тоненько зудели мухи. И тут сзади раздался шепот. Я повернулся и посмотрел туда: один из охранников что-то тихо и настойчиво говорил, опасливо оглядываясь по сторонам. Потом он сунул руку в складки своей одежды, достал оттуда яблоко и протянул его мне. Я видел, как между его пальцев поблескивают красные бока плода, но не решался взять яблоко, охваченный сомнениями. Что, если он его отравил, окунув в какой-нибудь арабский яд?
«Ну и что ж, — наконец подумал я, — ничего страшного. Мы все равно обречены».
Охранник сделал вид, что кусает яблоко, как бы объясняя его предназначение. Шепча незнакомые слова, он снова протянул вперед руку. Андре проснулся и осторожно наблюдал за нашим благодетелем. Я наконец поднял руку, охранник положил яблоко мне на ладонь и отошел. Мы с Андре украдкой принялись кусать его, передавая друг другу. Когда караван снова двинулся, я перекатывал языком во рту последний сладкий кусочек.
В воротах Алеппо воины вытащили нас из повозки. Мы шли по улицам города между конными стражниками, и отовсюду сбегались арабы. Они выскакивали из домов, с базара, из мечетей, громко приветствуя своих воинов, бросая им под ноги розовые лепестки.
Мы с Андре шли, опустив головы, глядя в землю, пытаясь не обращать внимания на насмешки и уворачиваться от камней, которые швыряла в нас толпа. Вдруг один из булыжников попал мне в голову, я упал, теплая кровь залила мне лицо и шею. Открыв глаза, я увидел местных жителей, собравшихся на обочине дороги. Молодые и старые — они смеялись, кричали, плевались.
А потом я увидел Серхио, стоявшего рядом с какой-то старухой. Он выглядел молодым — истинный воин, облаченный в те самые доспехи, в которых отправился в поход из порта Барселоны. Он смотрел прямо на меня, и я произнес его имя. Он чуть подался вперед.
— Кто ты?
— Это я, Серхио, — сказал я, — твой брат.
Стражники подняли меня.
Двинувшись дальше, я пристально вглядывался в прохожих, ища взглядом брата, и выкрикивал его имя. Невежественная толпа смеялась каждый раз, когда я звал Серхио.
— Серхио здесь нет, — произнес Андре совсем рядом.
Но вот я снова увидел его. Он выглядывал из окна на втором этаже. Волосы его поседели, щеки были пересечены глубокими морщинами, доспехи покрылись ржавчиной. Серхио сокрушенно покачал головой.
— Ты хотел найти здесь спасение?
Камень ударил меня в грудь. Я споткнулся, отчаянно кашляя, и едва сумел удержаться на ногах.
— Я отправился в крестовый поход ради твоего спасения, Серхио, — сказал я.
Он не слышал меня из-за улюлюканья толпы, из-за царившей вокруг суматохи. Серхио взглянул вниз и сочувственно улыбнулся.
— Посмотри на себя. Вот твое спасение, брат.
Мою грудь пронзила жгучая боль, глаза наполнились слезами.
— Франциско, — сказал Андре, — помнишь, когда я навещал тебя в Монкаде, мы устраивали скачки на лошадях? Как звали твою кобылу? Панчо?
— Да, — ответил я.
— Интересно, что сейчас делает твоя старушка? — продолжал он. — Наверное, щиплет траву на каком-нибудь пастбище…
— Наверное.
— На зеленом лужку.
Я взглянул наверх, на открытое окно. Оно было пустым, лишь легкая занавеска колыхалась на ветру.
Пока мы шагали, наступил вечер. Я видел все те же лица в толпе — молодые и старые. Все люди понимающе указывали в сторону цитадели. Весь день эта крепость маячила перед нами — громадная каменная плита, нависшая над городом. Она терпеливо ожидала нас с Андре.
Наконец мы вышли на улицу, которая вела прямо к могучей крепости. Ненасытная толпа попыталась пойти за нами по подъемному мосту, самые ярые даже прорвались сквозь ряды воинов. Стражники стали защищать нас, разгоняя толпу, но хруст костей только возбуждал людей, рвавшихся к мосту. Несколько арабов полетели в ров с водой и отчаянно забарахтались в темной жиже. Толпа веселилась, наблюдая за ними, а мы тем временем пересекли мост, отделявший нас от цитадели.
Мы рассматривали вблизи двери крепости, а к нам уже направлялась дворцовая стража. Мусульмане грубо схватили нас и поволокли по темному коридору.
Крики толпы стали глуше, мы то поворачивали за угол, то поднимались по лестнице, то спускались, проходили через какие-то комнаты и наконец оказались на свежем воздухе во внутреннем дворе.
Там стояла группа воинов, которые разговаривали, опершись на копья. При виде нас они встрепенулись и разошлись по своим постам, но один выступил вперед.
Он дважды обошел вокруг меня и Андре, внимательно рассматривая нас, и разразился целой тирадой резких иноземных слов. Он размахивал кулаками, скалил желтые зубы и брызгал слюной мне в лицо.
Наконец он замолчал, тяжело дыша, возмущенно приподняв бровь, и нетерпеливо уставился на нас, словно в ожидании извинений. Наступила неловкая пауза. Столкнулись два лагеря, две разные точки зрения на события, которые нас свели.
— Мы тоже приветствуем вас, — сказал Андре, пока двое охранников его связывали. — Приятно наконец увидеть хоть какое-то проявление гостеприимства в этих краях. Если не возражаете, я и мой друг Франциско желали бы принять ванну перед ужином. После такого длительного путешествия неплохо бы помыться.
Поглаживая жесткую бороду, их предводитель словно раздумывал над ответом Андре, переводя взгляд с меня на Андре и обратно. Губы мусульманина кривила неуверенная улыбка: он не понял ни единого слова, произнесенного на чужом языке. Остальные воины настороженно замерли, ожидая вердикта своего начальника.
Тот не заставил себя долго ждать — схватил деревянную дубинку, болтавшуюся у него на поясе, и ударил Андре в живот. Подчиненные последовали примеру командира. Со всех сторон на нас посыпались удары и пинки. Я пытался прикрыть голову руками, но не мог защититься ото всех ударов одновременно.
Меня ударили кулаком так, что я почувствовал отпечаток каждой костяшки пальцев у себя на лбу. Я упал и лежа водил глазами по сторонам, но Андре нигде не было видно. Он исчез. Избивавшие его воины расходились, вытирая кровь с кулаков, оправляя одежду.
Двое мусульман подхватили меня под руки и потащили через внутренний двор к тому месту, где исчез Андре, — к люку, похожему на корабельный, открывавшемуся в подземелье.
И вот я полетел вниз, все быстрей и быстрей. Свет и голоса все больше удалялись, тускнели. Я шлепнулся на бок. У меня все болело, так что я даже не мог определить, где сильнее болит. В спертом воздухе прозвучал голос Андре:
— Напомни мне, Франциско, никогда больше не приезжать в Алеппо.
Я лежал в грязи; она была мягкой и служила неплохой постелью. Вконец измотанный, я закрыл глаза.
Проснулся я от прикосновения к своей голове. Чьи-то руки скользили по моему телу, осторожно стаскивая с меня рубаху. Кто-то пытался снять с меня сапоги. Когда я сел, руки исчезли, и я увидел удалявшиеся тени.
Франциско стоял у окна, полуденные тени падали на его изможденное лицо. Взгляд его был отсутствующим, казалось, он ушел в себя и забыл о нас с Изабель. Изабель сидела рядом со мной, не шевелясь, чуть приоткрыв рот, будто собиралась что-то спросить.
— Очень жаль, — сказал Франциско, повторяя последние слова дона Фернандо.
Голос его звучал ровно, словно он рассказал о неприятном случае, никого при этом не виня.
— Андре погиб в Крак-де-Шевалье, — произнесла Изабель.
Франциско, казалось, не слышал ее.
— Франциско, — обратилась к нему Изабель.
Он отвернулся к окну. Изабель поднялась, подошла к нему, встала напротив и схватила за руку пониже локтя.
— Мой брат умер в Крак-де-Шевалье.
Франциско крепко прижал ладони к глазам, будто пытаясь стереть нахлынувшие воспоминания.
— Дон Фернандо отправил письмо моему отцу, где сообщалось о доблестном поведении Андре во время осады. Он погиб, защищая замок.
В конце концов, ее голос стал еле слышен, и было неясно, задает она вопрос или делает утверждение.
— Нет, Изабель, — ответил Франциско.
Возможно, уважаемый читатель подумает, что ответ Франциско породил у Изабель надежду, что ее брат все еще жив. Нет, этого не случилось. Когда прозвучали два последних слова, наступила зловещая тишина. Предвестник чего-то ужасного.
— Изабель, нам лучше уйти. Скоро ужин.
Не сводя серых глаз с Франциско, Изабель ничем не показала, что слышит мои слова. Я подал ей руку, чтобы вывести из кельи, но она не взяла ее. Я ничего не мог поделать — то был ее выбор. Она предпочитала услышать правду, какой бы страшной та ни была. Она хотела знать, как погиб ее брат.
Честно говоря, я думаю, что Франциско так грубо обращался с Изабель как раз для того, чтобы заставить ее покинуть Санта-Крус. Возможно, он хотел избавить ее от болезненных подробностей, а себя — от необходимости их рассказывать.
* * *
— Мы ехали за войском Бейбарса, направлявшегося на север, в Алеппо. Повозку, в которую поместили нас с Андре, приковав друг к другу цепью, охраняли несколько вооруженных мусульман. Ночью, после дневного перехода, они нас кормили, и Андре делил пополам скудный паек — ломоть хлеба, чашку турецкого гороха и кружку воды. То и дело он оставлял немного своей воды, чтобы промыть мою рану, после чего перевязывал ее свежим лоскутом материи, оторванным от одной из наших рубашек.
На третий день в ранних лучах солнца появился языческий город. Мы увидели мусульманскую церковь из синего мрамора с изящной башенкой, торчащей, как камыш на болоте. Бородатый старик медленно поднимался по ее витой лестнице и, дойдя до вершины, затянул жалобную мелодию. Воины остановили караван и упали на колени, положив обе руки на землю ладонями вверх.
— Похоже, они понятия не имеют о существовании колоколов, — сказал Андре.
С других башен голоса присоединились к горестному хору, возвещая о наступлении нового дня.
Андре выпрямился в повозке во весь рост, задумчиво глядя перед собой.
— Они все равно ничего не услышат, — произнес он.
Лишь однажды один из язычников с нами заговорил. Я проснулся посреди ночи. Плечо нестерпимо ныло, холодный ветер пробивался сквозь шерстяную накидку, служившую нам с Андре одеялом. Над кровавым пятном, образовавшимся на повязке, тоненько зудели мухи. И тут сзади раздался шепот. Я повернулся и посмотрел туда: один из охранников что-то тихо и настойчиво говорил, опасливо оглядываясь по сторонам. Потом он сунул руку в складки своей одежды, достал оттуда яблоко и протянул его мне. Я видел, как между его пальцев поблескивают красные бока плода, но не решался взять яблоко, охваченный сомнениями. Что, если он его отравил, окунув в какой-нибудь арабский яд?
«Ну и что ж, — наконец подумал я, — ничего страшного. Мы все равно обречены».
Охранник сделал вид, что кусает яблоко, как бы объясняя его предназначение. Шепча незнакомые слова, он снова протянул вперед руку. Андре проснулся и осторожно наблюдал за нашим благодетелем. Я наконец поднял руку, охранник положил яблоко мне на ладонь и отошел. Мы с Андре украдкой принялись кусать его, передавая друг другу. Когда караван снова двинулся, я перекатывал языком во рту последний сладкий кусочек.
В воротах Алеппо воины вытащили нас из повозки. Мы шли по улицам города между конными стражниками, и отовсюду сбегались арабы. Они выскакивали из домов, с базара, из мечетей, громко приветствуя своих воинов, бросая им под ноги розовые лепестки.
Мы с Андре шли, опустив головы, глядя в землю, пытаясь не обращать внимания на насмешки и уворачиваться от камней, которые швыряла в нас толпа. Вдруг один из булыжников попал мне в голову, я упал, теплая кровь залила мне лицо и шею. Открыв глаза, я увидел местных жителей, собравшихся на обочине дороги. Молодые и старые — они смеялись, кричали, плевались.
А потом я увидел Серхио, стоявшего рядом с какой-то старухой. Он выглядел молодым — истинный воин, облаченный в те самые доспехи, в которых отправился в поход из порта Барселоны. Он смотрел прямо на меня, и я произнес его имя. Он чуть подался вперед.
— Кто ты?
— Это я, Серхио, — сказал я, — твой брат.
Стражники подняли меня.
Двинувшись дальше, я пристально вглядывался в прохожих, ища взглядом брата, и выкрикивал его имя. Невежественная толпа смеялась каждый раз, когда я звал Серхио.
— Серхио здесь нет, — произнес Андре совсем рядом.
Но вот я снова увидел его. Он выглядывал из окна на втором этаже. Волосы его поседели, щеки были пересечены глубокими морщинами, доспехи покрылись ржавчиной. Серхио сокрушенно покачал головой.
— Ты хотел найти здесь спасение?
Камень ударил меня в грудь. Я споткнулся, отчаянно кашляя, и едва сумел удержаться на ногах.
— Я отправился в крестовый поход ради твоего спасения, Серхио, — сказал я.
Он не слышал меня из-за улюлюканья толпы, из-за царившей вокруг суматохи. Серхио взглянул вниз и сочувственно улыбнулся.
— Посмотри на себя. Вот твое спасение, брат.
Мою грудь пронзила жгучая боль, глаза наполнились слезами.
— Франциско, — сказал Андре, — помнишь, когда я навещал тебя в Монкаде, мы устраивали скачки на лошадях? Как звали твою кобылу? Панчо?
— Да, — ответил я.
— Интересно, что сейчас делает твоя старушка? — продолжал он. — Наверное, щиплет траву на каком-нибудь пастбище…
— Наверное.
— На зеленом лужку.
Я взглянул наверх, на открытое окно. Оно было пустым, лишь легкая занавеска колыхалась на ветру.
Пока мы шагали, наступил вечер. Я видел все те же лица в толпе — молодые и старые. Все люди понимающе указывали в сторону цитадели. Весь день эта крепость маячила перед нами — громадная каменная плита, нависшая над городом. Она терпеливо ожидала нас с Андре.
Наконец мы вышли на улицу, которая вела прямо к могучей крепости. Ненасытная толпа попыталась пойти за нами по подъемному мосту, самые ярые даже прорвались сквозь ряды воинов. Стражники стали защищать нас, разгоняя толпу, но хруст костей только возбуждал людей, рвавшихся к мосту. Несколько арабов полетели в ров с водой и отчаянно забарахтались в темной жиже. Толпа веселилась, наблюдая за ними, а мы тем временем пересекли мост, отделявший нас от цитадели.
Мы рассматривали вблизи двери крепости, а к нам уже направлялась дворцовая стража. Мусульмане грубо схватили нас и поволокли по темному коридору.
Крики толпы стали глуше, мы то поворачивали за угол, то поднимались по лестнице, то спускались, проходили через какие-то комнаты и наконец оказались на свежем воздухе во внутреннем дворе.
Там стояла группа воинов, которые разговаривали, опершись на копья. При виде нас они встрепенулись и разошлись по своим постам, но один выступил вперед.
Он дважды обошел вокруг меня и Андре, внимательно рассматривая нас, и разразился целой тирадой резких иноземных слов. Он размахивал кулаками, скалил желтые зубы и брызгал слюной мне в лицо.
Наконец он замолчал, тяжело дыша, возмущенно приподняв бровь, и нетерпеливо уставился на нас, словно в ожидании извинений. Наступила неловкая пауза. Столкнулись два лагеря, две разные точки зрения на события, которые нас свели.
— Мы тоже приветствуем вас, — сказал Андре, пока двое охранников его связывали. — Приятно наконец увидеть хоть какое-то проявление гостеприимства в этих краях. Если не возражаете, я и мой друг Франциско желали бы принять ванну перед ужином. После такого длительного путешествия неплохо бы помыться.
Поглаживая жесткую бороду, их предводитель словно раздумывал над ответом Андре, переводя взгляд с меня на Андре и обратно. Губы мусульманина кривила неуверенная улыбка: он не понял ни единого слова, произнесенного на чужом языке. Остальные воины настороженно замерли, ожидая вердикта своего начальника.
Тот не заставил себя долго ждать — схватил деревянную дубинку, болтавшуюся у него на поясе, и ударил Андре в живот. Подчиненные последовали примеру командира. Со всех сторон на нас посыпались удары и пинки. Я пытался прикрыть голову руками, но не мог защититься ото всех ударов одновременно.
Меня ударили кулаком так, что я почувствовал отпечаток каждой костяшки пальцев у себя на лбу. Я упал и лежа водил глазами по сторонам, но Андре нигде не было видно. Он исчез. Избивавшие его воины расходились, вытирая кровь с кулаков, оправляя одежду.
Двое мусульман подхватили меня под руки и потащили через внутренний двор к тому месту, где исчез Андре, — к люку, похожему на корабельный, открывавшемуся в подземелье.
И вот я полетел вниз, все быстрей и быстрей. Свет и голоса все больше удалялись, тускнели. Я шлепнулся на бок. У меня все болело, так что я даже не мог определить, где сильнее болит. В спертом воздухе прозвучал голос Андре:
— Напомни мне, Франциско, никогда больше не приезжать в Алеппо.
Я лежал в грязи; она была мягкой и служила неплохой постелью. Вконец измотанный, я закрыл глаза.
Проснулся я от прикосновения к своей голове. Чьи-то руки скользили по моему телу, осторожно стаскивая с меня рубаху. Кто-то пытался снять с меня сапоги. Когда я сел, руки исчезли, и я увидел удалявшиеся тени.