Азаро Кэтрин. Инверсия праймери

   – Разбила стакан и чуть не зарезала его.
   – Чем вам не понравилось то, как он прикоснулся к вам? – Тагер говорил осторожно, но не так, как люди на контроле, ожидавшие, что я взорвусь при любом неверном движении. Тагер обращался ко мне так, словно питал ко мне глубочайшее уважение, что уже было абсурдно, учитывая, что мы с ним познакомились не больше пяти минут назад. Уважение надо завоевывать, а я не сделала еще ничего, чтобы завоевать его.
   – Он дотронулся до лямки моего платья. – Описание инцидента заставило меня ощутить себя дурой. Назвать мои действия неадекватной реакцией было бы, мягко говоря, преуменьшением. – Потом он сунул руку между грудями и прижал к стене.
   Тагер не сводил с меня взгляда:
   – Он знал, что вы – праймери?
   – Нет. Мы только познакомились в туристическом клубе.
   – Он угрожал вам?
   – Нет.
   – Вы уверены?
   – Конечно.
   – Почему?
   Я нахмурилась:
   – Что вы хотите этим сказать: почему? Потому, что знаю.
   – Как?
   Кой черт он спрашивает меня об этом?
   – Я эмпат, вот почему. Он сказал что-то насчет необходимости разбить мою «ледяную скорлупу». Но не предпринимал никакого насилия.
   – Вы уверены?
   – Да, уверена. Вы видите здесь проблему?
   – Ваши рефлексы не включились бы без причины.
   Вот, значит, как он отрабатывает свою зарплату: изрекая истины, и без того очевидные для его единственного пациента?
   – Вы – душеспаситель. Вот вы и скажите мне, в чем здесь проблема.
   Тагер вздохнул:
   – Вы должны мне немного помочь.
   – Это и есть то, что вы вынесли со всех своих степеней? Пусть пациент сам ставит себе диагноз, да?
   Он не выказал никакого раздражения, продолжая говорить все тем же спокойным, полным уважения тоном:
   – Мне необходимо услышать от вас больше.
   Было что-то странное в том, как он смотрел на меня. Где-то я уже встречала такой взгляд. Непонятно почему, я разозлилась:
   – Чего услышать?
   – Происходило ли с вами в последнее время что-нибудь еще необычное?
   Я вспомнила наконец это выражение. Такое появлялось на лице у моей матери, когда тому, о ком она заботилась, было больно. И его сопереживание, похоже, не подделка. Это не напоминало натренированное выражение-маску для пациентов. Я всерьез тревожила его. Но почему? С чего ему питать ко мне сочувствие – ко мне, которую он никогда не встречал раньше, к биосинтетическому чуду с фальшивым человеческим обликом?
   – Нет, – ответила я. – Я не делала больше ничего странного. Я – это всего лишь я, и это уже не лишено странности. Наверное, мне лучше идти домой. Я устала, вот и все. Вчера мне пришлось пройти долгий путь.
   – С туристами? – улыбнулся он.
   С туристами? Он, должно быть, имеет в виду тех любителей морковного сока…
   – Нет, я возвращалась пешком из ДВИ. Дошла до Солдатской Рощи. Я там спала.
   – Зачем?
   Хоть бы он перестал задавать мне эти вопросы.
   – Я устала.
   Он молча ждал.
   – В ДВИ я приехала на метро, – объяснила я. – Но я не люблю, когда на меня глазеют. Поэтому я пошла домой пешком.
   – У вас что, нет флайера?
   – Почему же. Есть. Но вчера утром я не могла сесть в него.
   – Вы часто летаете на флайерах?
   – Постоянно.
   – С вами случалось что-нибудь во флайерах?
   – Конечно, нет.
   – Но вчера вы не могли сесть во флайер.
   Мне вдруг захотелось схватить его и потрясти хорошенько.
   – Ну и что, черт возьми, в этом такого?
   – Праймери. – Он помолчал, явно ожидая, что я подскажу, как меня зовут.
   Я тоже молчала. Так и не дождавшись подсказки, он продолжал:
   – Беседа со мной, возможно, неприятна вам. Но если я хочу помочь вам, мне придется задавать вопросы.
   Неожиданно я почувствовала, что с меня хватит. Я вздохнула, повернулась и пошла от него. Когда стол преградил мне дорогу, я остановилась и оперлась руками о край.
   Подумав немного, я отвернулась. Я говорила медленно, словно ныряльщик, проверяющий температуру замерзающей воды:
   – Человек по имени Крикс Тарк однажды возил меня в своем флайере.
   Тагер оставался на месте.
   – Похоже на хайтонское имя.
   – Он и был хайтоном. – Мои руки начали зябнуть. – Он подобрал меня на улице на колонии Тамс. Я работала там в подполье. Я… я… – Я заставила себя сказать. – Я три недели была его Источником. Каждую ночь, с вечера до утра. Иногда и днем.
   Тагер умел скрывать свои эмоции. Очень хорошо умел. Черт, да он мог стоять перед несущимся на него поездом и не моргнуть при этом. Он обращался ко мне все тем же тихим голосом, хотя я ощущала, насколько он шокирован:
   – Как вам удалось бежать?
   – Я задушила его, когда он трахал меня.
   – Простите. – Тагер подошел ко мне.
   – За что?
   – За то, что вам пришлось пройти через это.
   – Это моя работа.
   – Это черт-те что, а не работа.
   – Послушайте, – сказала я. – Это случилось десять лет назад. Я была в порядке все это время. Нет причин, по которым это должно стать проблемой именно сейчас.
   – Этот человек, которого вы чуть не порезали, – не напоминает ли он вам чем-нибудь Тарка?
   – Нет. – На самом деле это было не совсем так. У Хилта тоже темные волосы, да и сложением он напоминал Тарка. И ростом. И когда он вошел ко мне ночью, это напомнило мне бесцеремонность, которую я так ненавидела в Тарке – он верил, что имеет право делать все, что ему заблагорассудится, с теми, кого почитает ниже себя. Но это сходство было чисто поверхностным.
   Хилт мог раздражать, но даже зная его всего несколько часов, я не сомневалась, что он нормальный, вполне порядочный человек. – Ничего общего.
   – А тот певец в кафе? – спросил Тагер. – Он ничем не напоминал Тарка?
   Я фыркнула:
   – Вот уж вы сказали. Этот человек – полная противоположность аристо. У него карие с золотом глаза и золотой голос. И мне кажется, он и мухи не обидит.
   – Вы сердились на него.
   – Сердилась? – Я посмотрела на него. – С чего? Я не хотела ему вреда. Я хотела заниматься с ним любовью.
   – Расскажите мне о нем.
   – О нем? Я ничего о нем не знаю.
   Тагер ждал. Я нахмурилась и скрестила руки. Подождав немного, он попробовал зайти с другой стороны.
   – Значит, вы не замужем?
   Неужели то, что я никому не нужна, так очевидно?
   – При чем здесь это?
   – Вы не похожи на женщину, которая ищет себе любовника, будучи привязана к кому-то другому.
   – О! – Это-то он откуда знает? – Ну и что? Вы ожидали, что у меня есть семья?
   – Почему это вас так задевает?
   – Бросьте свои душеспасительные штучки и ответьте на этот чертов вопрос. Вы хотите, чтобы я была откровенной с вами, так будьте откровенны со мной.
   – Да, – мягко произнес он. – Я удивлен, что вы не замужем.
   Я не в первый раз слышала такую ерунду: «Как вы только выдерживаете одиночество?»
   – Бросьте, Тагер.
   – Почему это вас так злит?
   – Я не зла. Прекратите задавать мне этот дурацкий вопрос.
   – Вид у вас прямо-таки взбешенный.
   – Ну да, – взорвалась я. – Конечно. Тащи эту красотку праймери в постель. Славный улов. Или они хотят то, чего хотел Хилт, – наказать меня.
   – Я сжала кулаки. – Может, мне стоит изуродовать лицо и носить лохмотья, чтобы проверить, захочет ли меня кто-нибудь тогда?
   – Кто такой Хилт? – спросил он все тем же ровным тоном; это начинало выводить меня из себя.
   – Хилт – это тот сукин сын, что толкал меня к стене и обзывал Старыми Деньгами и Ледяной Принцессой.
   – Вы ни то, ни другое.
   Я почувствовала то, что, должно быть, чувствует поезд на магнитной подушке, налетая на полном ходу на кирпичную стену.
   – Причина, по которой я удивлен, что вы не замужем, – в том, что редкие эмпаты с вашей чувствительностью могут переносить одиночество.
   – У меня чувствительность бетонного блока.
   – Очень необычного блока, – улыбнулся он.
   – Я не шучу.
   – Я тоже.
   Я не могла поверить.
   – А почему вы считаете, будто знаете обо мне что-нибудь?
   Тагер развел руками:
   – Я исхожу из опыта, из подготовки, из интуиции, наконец. В конце концов, я тоже эмпат.
   – О! – Ну да, конечно. С его родом занятий он должен быть эмпатом. – Не думаю, чтобы хотела говорить дальше. – Разговор с ним выматывал больше, чем прогулка пешком из ДВИ. Мне хотелось вернуться домой и лечь спать. – Не обещаю, что еще вернусь.
   – Мне кажется, вы вернетесь, – сказал Тагер.
   Это заставило меня замереть. Этого я не ожидала. Я ждала, что он будет кормить меня чем-то вроде пожеланий Керджа: вы переутомились, вам надо попробовать жить нормальной жизнью. Отдохнуть. Расслабиться. Я ожидала, что Тагер тактично объяснит, что мне незачем переводить его время, жалуясь на свою неспособность нормально общаться с людьми.
   А он хочет, чтобы я пришла еще.
   Но разговор с ним требовал от меня слишком много сил.
   – Не знаю, будет ли у меня время.
   – Мне кажется, с вашей стороны было бы неразумно останавливаться.
   – Что?
   Он снова напомнил мне мать.
   – Мне нужно получше узнать вас, чтобы понять, что же выводит вас из себя. Пока я могу сказать только одно: если вы не справитесь с этим, что-нибудь случится.
   Я сжалась:
   – Вы считаете, я могу причинить кому-то зло?
   – Возможно.
   Я знала это. Я все время это знала. Я заставила себя задать вопрос:
   – Вы боитесь, что я потеряю контроль над собой и убью кого-нибудь, да?
   – Не думаю, чтобы вы могли неспровоцированно убить кого-то. – Совершенно неожиданно он поднял мою руку и стащил перчатку, обнажив бинты.
   – Как вы ухитрились?
   Как он понял, что я повредила руку? Неужели он такой сильный эмпат?
   Может, он так же хорошо принимает сигналы моего тела? Я отдернула руку.
   – Я же говорила. Я разбила стакан.
   – Как?
   – Не ваше дело как. – Я пыталась вывести его из себя. – Какая разница, как?
   – Единственный человек, кому, я боюсь, вы можете причинить зло, – это вы сами.
   Я так обалдела, что у меня даже голос сорвался.
   – Вы ничего обо мне не знаете.
   – Я не могу заставить вас прийти еще, – сказал Тагер. – Даже если бы я и мог, это бы не помогло. Я не сомневаюсь, вы способны заставить меня поверить в любое состояние вашей психики. Но вы не пришли бы сюда, если бы не искали помощи.
   – Я – разладившийся механизм, – горько сказала я. – Мне нужен капитальный ремонт.
   – Вы не машина, – голос его потеплел.
   Я стащила вторую перчатку и протянула ему руку так, чтобы он видел гнездо на ладони.
   – Машина.
   – Ваша биомеханическая система не лишает вас человеческой сущности.
   Все, что она делает, – это расширяет способности, данные вам с рождения.
   – Способности? – Я уронила руку. – Каждый раз, когда кому-то, кого я знаю, больно, больно и мне. Каждый раз, когда кто-то хочет причинить боль мне, я чувствую это. Вы можете представить себе, каково это – жить так? – слова срывались у меня с языка прежде, чем я могла удержать их. – Вы можете представить себе, каково это – летать в эскадрилье истребителей?
   Каково мне, идя в бой, ощущать мысли аристо? Им нравится убивать нас. Это для них приятнее секса. Или их пилот – раб, для которого убивать нас – единственный шанс чуть улучшить свою жизнь. И мне приходится убивать его, – мой голос дрожал, и я ничего не могла с собой поделать. – Я чувствую каждого убитого мною купца. Я умирала тысячи раз. Я не могу причинить себе большего зла.
   – Я знаю только малую часть этого, – сказал Тагер. – Но я видел, что такая жизнь делает с эмпатами. То, что вы выносите это, – просто чудо.
   Я не нашлась, что ему ответить. Я слишком устала. У меня не было сил говорить.
   – Мне пора идти.
   – Вы вернетесь?
   – Я… я подумаю.
   – Я здесь каждый день. В любое время. Днем и ночью.
   Я кивнула. Я, правда, не знала, что сказать. Я не знала, хватит ли у меня сил вернуться.
   Время близилось к полудню, когда я вышла из посольства. Я пошла домой мимо гавани, глядя на корабли у причалов. По набережной разгуливали моряки в белых штанах и полосатых тельняшках, в синих шапочках, залихватски сдвинутых набок. На пляжах отдыхали – купались или загорали на золотом песке – люди: пары, семьи, одиночки… Повсюду носились дети в ярких одеждах, с воздушными шариками; они смеялись, визжали, дразнили уличных музыкантов. Запах соли смешивался с ароматами жареной еды из кафе на набережной. Все вокруг жило, жило, бурлило, шумело.
   Довольно долго я стояла, облокотясь на деревянные перила и глядя на суету. И постепенно меня охватывало странное ощущение.
   Облегчение.
   Странное дело, но сознание того, что Тагер понимает: я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черт-те как?
   Потому, что, если я больна, меня можно и излечить.
   В этом-то все и дело. Если есть проблема, ее можно решить. Если бы этой проблемы не было, это значило бы только, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит, ничего с ними и не поделаешь. Вряд ли я смогла бы жить с этим дальше.
   Может, я все-таки схожу еще к Тагеру.
   Я потихоньку пошла дальше. Мне страсть как хотелось скинуть с себя форму и отдохнуть в тиши квартиры. Гавань отстояла от моего дома на километр, так что идти оставалось всего ничего.
   Приблизившись к дому, я увидела у подъезда небольшую компанию. Только подойдя к ней почти вплотную, я отвлеклась от своих мыслей и узнала их. И тут же поняла, почему они так уставились на меня. Это были Джарит и его друзья и среди них Ребекка и Хилт. Я и забыла, что Джарит приглашал меня на пляж.
   – Извините за опоздание. Надеюсь, вы не долго ждете?
   Джарит не сводил взгляда с нашивок на моем рукаве.
   – Нет, совсем недолго.
   Я устало провела рукой по волосам:
   – Боюсь, сегодня я неважная спутница. Вам, наверно, лучше идти без меня.
   Они кивнули. Никто, похоже, не знал, что сказать. Я почти физически ощущала замешательство Джарита; он чувствовал себя полнейшим идиотом. Это надо же: пригласить на свидание Имперскую праймери!
   Так не пойдет, подумала я и улыбнулась ему:
   – Не хотите зайти?
   – То есть… к вам? – не понял Джарит.
   – Да.
   – О! – Он покраснел. – С удовольствием.
   Остальные только переводили взгляды с него на меня.
   – Ладно, – сказала наконец Ребекка. – Мы… гм… увидимся, Джар.
   Джарит кивнул, остальные поклонились мне на прощание и пошли. Все, кроме Хилта – его-то я хотела видеть здесь меньше всего.
   – Мне хотелось бы поговорить с вами, – сказал Хилт. Он покосился на Джарита. – Наедине.
   Учитывая то, что я чуть не сделала с ним, я не могла отказать ему хотя бы в этом.
   – Идет.
   Мы спустились с крыльца и отошли в тень дерева.
   – В чем дело? – спросила я.
   – Вы собираетесь стукнуть на нас?
   Стукнуть?
   – Что вы имеете в виду?
   – За то, что мы говорили тогда. На прогулке.
   Я наконец поняла. Он хотел знать, собираюсь ли я донести на них.
   Логичный вопрос. Я знала офицеров, сообщающих о таких вещах в своих рапортах.
   – Нет, – ответила я. – Я не собираюсь делать ничего такого.
   – И почему?
   Я пожала плечами:
   – Вы имеете полное право высказывать свою точку зрения.
   – Правда? – язвительно переспросил он.
   Я хотела ответить «разумеется», но почему-то не смогла. Вместо этого я сказала:
   – Вы говорили о вещах, которые мне стоило знать. Все это останется между нами.
   – Поклянитесь.
   Я нахмурилась:
   – Что это значит?
   – Вы – Демоны – утверждаете, что живете по кодексу чести. Вот и поклянитесь мне этой честью, что говорите правду.
   Да кто он такой, чтобы сомневаться в моем слове?
   – Идите к черту.
   Он фыркнул:
   – Так я и знал.
   Спокойно, подумала я.
   – Ладно. Клянусь честью Демона.
   Он уставился на меня. Но его напряжение спало, это я чувствовала.
   – Как дела? – спросил он, помолчав немного.
   – Хорошо.
   – Вы ведь могли меня убить, правда?
   – Могла.
   – Тогда почему не убили?
   Я недоуменно посмотрела на него:
   – Вы считаете меня монстром каким-то.
   Он покачал головой:
   – Хотите верьте, хотите нет, но я уважаю людей, готовых сражаться за то, во что они верят. Но для меня вы олицетворяете самую жестокую тиранию.
   Когда Империя захватила Рут – 2, мои родители провели в тюрьме десять лет только за то, что они протестовали против вмешательства КИКС в их жизнь.
   Чего тогда удивляться, что он невзлюбил меня.
   – Мне очень жаль.
   – Жалость не вернет им тех десяти лет. – Он сглотнул. – Или мне.
   Что-то в его голосе заставило мое сердце сжаться.
   – Сколько лет вам было, когда их забрали?
   – Четыре года, – с трудом произнес он.
   Я в ужасе посмотрела на него. Я знала, что КИКС не особенно церемонится с оппозицией, но то, что рассказал Хилт, не укладывалось ни в какие рамки.
   – Вы правы. Я не верну вам этих лет. Но и того, что вы мне рассказали, я тоже никогда не забуду.
   – Ну и что? Что от этого изменится?
   – Возможно, больше, чем вам кажется.
   Он пожал плечами:
   – Возможно.
   Похоже, я не слишком убедила его.
   Когда он ушел, мы с Джаритом прошли в дом и пересекли вестибюль. У двери из матового стекла я вынула ключ – пластину с отпечатками моих пальцев – и сунула его в щель замка. Лазерный сканер считал отпечатки, и дверь с тихим шипением отворилась. Мы вошли в комнату со стеклянными стенами.
   – Верхний этаж, – произнесла я.
   Дверь закрылась, и комната бесшумно поплыла вверх. Жидкокристаллическое покрытие стен реагировало на электрические поля, испускаемые лифтом, и меняло прозрачность стекла, так что мы могли смотреть наружу. Вестибюль уплывал вниз. Потом лифт миновал перекрытие и продолжал движение по наружной стене здания, открыв нам впечатляющую панораму.
   Мы с Джаритом молчали. Он нервничал: его волнение туманом висело в воздухе. Помолчав еще немного, я спросила:
   – Как ваш зачет?
   – Получил плюс, – он улыбнулся. – По теории.
   – Что ж, отлично, – я не знала, что еще сказать. С тех пор, как я сама переживала из-за зачетов, прошло четверть века.
   Лифт открылся в коридор. В холл выходила только одна дверь, старомодный деревянный портал с медной ручкой. Я сунула свою карту в щель и выждала, пока ее просканируют. Послышался щелчок, и дверь подалась.
   Мы вошли, и Джарит замер, восхищенно оглядываясь.
   – Вот это красотища!
   Я улыбнулась. Теперь квартира уже не казалась мне темной. Сквозь окна в комнаты лились янтарные солнечные лучи, дополненные отраженным от колец светом.
   – Мне нравится. – Я закрыла за нами дверь и подошла к бару. – Хотите выпить?
   Он подошел к стойке и стал с другой стороны.
   – У вас найдется морковный сок?
   – Черт возьми, нет. Как вы можете пить эту гадость?
   Он рассмеялся:
   – А мне нравится.
   Эта ангельская улыбка на ангельском лице обезоружила бы кого угодно.
   Ради него я готова была заказать у Пако морковного сока.
   – А минеральной воды у вас нету?
   – Это есть. – Я налила ему стакан, потом взяла бутылку виски.
   Посмотрела на нее, поставила обратно и налила себе минералки.
   Потом мы сидели на диване. Мне удалось держать руки подальше от него до тех пор, пока он на допил стакан; дольше меня не хватило. Когда он наклонился вперед, я запустила пальцы в его волосы. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Потом выпрямился и обнял меня за талию. Я обвила руками его шею, и наши головы сблизились. Вот когда я узнала, что такое поцелуй любителя морковного сока.
   Ничего удивительного, что они так сходят с ума по этому питью.
   Мы не спешили, просто сидели и обнимались. Я положила голову ему на плечо. Так легко мне давно уже не было. Боже, как мне было одиноко!
   – Ты не похожа на праймери, – прошептал Джарит мне на ухо.
   Я осторожно укусила его в шею:
   – А на кого я похожа?
   – Не знаю, но здорово.
   Я вздохнула:
   – Ах, Гипрон, мне давно не было так хорошо…
   Джарит напрягся. Выждав минуту, вполне достаточную для того, чтобы прийти в себя или сказать что-нибудь, я чуть отодвинулась от него.
   – Что-то не так?
   Он смотрел мне в лицо:
   – Почему ты сказала это?
   Я попыталась вспомнить, что я такого сказала. Вроде: «Мне давно не было так хорошо».
   – Я слишком долго жила без мужчины.
   Он все смотрел на меня, словно ждал ответа. Потом покраснел.
   – Наверное, я просто волнуюсь. Просто не верится, что я здесь с тобой, вот так.
   Я дотронулась рукой до его лица:
   – Я рада, что ты здесь.
   Он взял меня за руку. Наши пальцы сплелись, и мы слились в новом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга чтобы отдышаться, я улыбнулась:
   – Пожалуй, как раз теперь мне положено спросить, не хочешь ли ты взглянуть на мою коллекцию гравюр.
   Джарит казался заинтригованным.
   – Ну, спрашивай.
   Я спросила. Он не возражал.
   Моя спальня напоминала атриум: такая же воздушная и полная зелени. Стен почти не было, только арочные окна с деревянными переплетами и медной фурнитурой, а в придачу к ним зенитный фонарь над кроватью. Лежа среди всех этих воздушных одеял и подушек, я ощущала себя в облаках.
   Мы с Джаритом свернулись на постели, прижимаясь кожей к коже, мы изучали друг друга в свете полуденного солнца, льющегося в спальню. Мы идеально подходили друг другу; его бедра прижимались к моим, его руки гладили мою кожу. Я двигалась в такт его движению, затем замедлилась, удерживаясь на краю, балансируя там вместе с ним до тех пор, пока мы оба не сдались и не рухнули в водоворот наслаждения.
   Потом мы лежали под простынями – Джарит на спине, закрыв глаза, я – свернувшись в изгибе его руки.
   – Соз?
   Я сонно пошевелилась.
   – Соз, проснись.
   – Ммм?..
   – Пора обедать, – сказал он.
   Я протестующе замычала. Но он подтолкнул меня еще, обняв руками.
   Сначала он просто будил меня, но его движения быстро перешли в ласки. Я вздохнула.
   – Ах, Гипрон…
   Его руки отдернулись так резко, что я окончательно проснулась. Я открыла глаза, вздрогнув от прохлады. Джарит сидел рядом, глядя перед собой.
   Я потянула его за руку, пытаясь уложить:
   – Что случилось?
   Он посмотрел на меня:
   – Вот уже второй раз ты делаешь это.
   – Что делаю?
   – Называешь меня Гипроном.
   Мое блаженно-сонное состояние как рукой сняло.
   – Я назвала тебя Гипроном? – Да, теперь я вспомнила: я действительно называла его Гипроном. Я поежилась:
   – Прости меня.
   Он лег рядом и натянул на нас одеяло.
   – Кто такой Гипрон?
   Лежа под одеялом, в уютном кольце его рук, я чувствовала себя в безопасности. Возможно, настолько в безопасности, что смогу даже рассказать ему то, что он просит. Я приоткрыла спрятанное глубоко-глубоко в сознании воспоминание так, как приоткрывают створку шкафа. Там висело солнце – темное солнце. Я закрыла створку.
   – Соз? – Джарит посмотрел на меня, как человек, считавший, что выиграл в лотерее, и узнавший, что просто ошибся.
   – Гипрон был моим мужем.
   – Был?
   – Я не лежала бы сейчас с тобой, будь в моей жизни кто-то другой, – мягко сказала я.
   Напряжение, сковывавшее его руки, отпустило.
   – Почему ты ушла от него?
   – С чего ты решил, что я ушла от него?
   – Кто, находясь в здравом уме, уйдет от тебя?
   Я вздохнула:
   – Я рада, что хоть кто-то в целой Вселенной считает так.
   – Соз. – Его сознание коснулось моего. – Почему тебе так больно?
   – Гипрон умер три года назад. – Вот. Вот я и произнесла это.
   Произнесла, и мир не обрушился. – Меньше чем через год после того, как мы поженились.
   – Мне очень жаль.
   Я попыталась пожать плечами, как всегда поступала в такой ситуации, но в объятиях Джарита это было почти невозможно. Поэтому я ответила куда более искренно:
   – Мне тоже.
   Он замялся:
   – Могу я спросить, что случилось?
   – Мой отряд производил проверку колонии в секторе Т-Хи. Гипрон работал там агрономом.
   Гипрон. Он заставил меня улыбаться с первой минуты нашего знакомства. И я уже не могла расстаться с ним. Его нельзя было назвать красавцем, и все же он казался неотразимым, особенно со своей озорной улыбкой. Что-то в нем заставляло меня чувствовать себя хорошо, согревало душу.
   – Мы поженились через две недели после первой встречи, – сказала я. – Ни он, ни я не знали, что он болен. У колонистов еще не было налажено медицинское обслуживание, и никто еще не знал, что той настройки иммунной системы, что он получил перед отлетом, будет мало. Мы слишком поздно поняли, что с ним стряслась беда. Так он и умер.
   – Мне очень жаль, – повторил Джарит, прижав голову к моей, обнимая меня под одеялами. И медленно, очень медленно я открыла тот шкафчик в памяти, в котором хранилось темное солнце. Шкафчик с воспоминаниями – с радостью, с болью. Но я могла смотреть на них. Сегодня я снова могла смотреть на них.
   – Знаешь, – призналась я немного позже, – когда я в первый раз увидела тебя, я сразу подумала, что ты эмпат.
   – Я и есть эмпат, – он помолчал. – По шкале Кайла я называюсь «эмпатическим целителем».
   Я уютно угнездилась в его руках:
   – Я так и решила.
   – Я не выношу, когда чьи-то эмоции ранят, – тихо сказал он. – Я пытаюсь прикоснуться к ним, чтобы унять боль. Вот только не знаю, помогает ли это на самом деле.
   Я поцеловала его:
   – Помогает.
   – Тогда ты едина в трех лицах, – улыбнулся он.
   – Это как?
   – Эмпат, целитель, телепат. – Он погладил мои волосы. – Когда ты опустила барьеры, мне показалось, будто я очутился в центре сверхновой.
   – А я опускала барьеры?
   – Когда мы занимались любовью.
   – О! – Мне не стоило бы забывать об этом. А может, и ничего. Должны же быть в жизни минуты, когда можно забыть про защиту.