Азаро Кэтрин. Инверсия праймери

   Поэтому мне пришлось говорить вслух:
   – Мы не печемся о чистоте крови. Нам необходимо расширять наш генофонд.
   – Слова «инцест уничтожит нас» вертелись у меня на языке. Вместо этого я произнесла:
   – Если мы будем продолжать инбридинг, последствия могут быть катастрофическими. С генами ронов связано слишком много летальных рецессивов.
   – Но если это так, – сказал Таас, – почему мы…
   – Я совсем забыла, Таас, – перебила его Хильда. – Мы не проверили наши счета.
   – Вроде проверяли… – недоверчиво покосился на нее Таас.
   – Нет, кажется, забыли. Надо сходить проверить.
   – Ладно, – пожал он плечами.
   Когда они вышли, я с усилием улыбнулась Рексу:
   – Она никогда не отличалась излишней деликатностью.
   – Мы годами развивали друг в друге псибер-свойства, – ответил он. – Ничего удивительного, что она уловила напряженность.
   – Прости, Рекс. – Я подошла к нему поближе.
   – Я так и думал, – его голос звучал ровно, словно он блокировал свои слова так же, как блокировал мысли. – Я метил слишком высоко.
   – Я не знаю человека более достойного стать моим консортом.
   В его голосе просачивалась злость, словно вода, прорывающая запруду:
   – Но наши дети не достойны имени Сколия?
   Это привело меня в замешательство.
   – Разумеется, достойны. Будь на то моя воля, они бы остались наследниками. Но члены семьи Императора должны быть ронами. У нас нет выбора.
   Его эмоции прорвали выставленные им барьеры и волнами накатывали на меня: смесь злости и стыда.
   – Я не знал, что для тебя генетика значит больше, чем кровные узы.
   В номере с шумоизолирующими стенами и толстым ковром на полу царила мертвая тишина.
   – Сколийская Империя охватывает больше тысячи миров. Если Ассамблея и роны не защитят их от купцов, кто еще сделает это? Земляне? Ур Куокс съест их на завтрак. Если мы утратим способность задействовать Сколи-Сеть, купцы прихлопнут нас как мух.
   – Нет, наши дети не смогут задействовать Сеть, – сказал Рекс. – Какое, черт возьми, отношение это имеет к их способности вести за собой?
   – Они могут сделаться членами Ассамблеи.
   Его голос напрягся.
   – Это не одно и то же.
   – Без полного, свойственного ронам доступа в псиберсеть они не смогут исполнять свой долг как члены Триады, – произнесла я немного спокойнее. – Наши дети не будут ронами, но они будут эмпатами, сильными эмпатами. Это ведь тоже укрепит власть ронов. – Я судорожно сглотнула. – Если Сколия покорится Ур Куоксу, ты, я и все дети, что у нас будут – все станут Источниками. Навеки.
   Жилка у него под глазом дернулась.
   – Этого не случится. Мы не позволим этому случиться.
   – Нет. Не случится.
   Он продолжал блокировать меня, хотя не так жестко, как раньше. Я не возражала. Я хотела, чтобы он разобрался в чувствах, чтобы не сорваться на том, на чем разрушились две мои предыдущие попытки создать семью.
   – Прости меня, Рекс.
   – Мне надо подумать. – Он дотронулся до моей щеки. – Увидимся утром.
   И вышел.

4. НАСЛЕДИЕ ЛЮЦИФЕРА

   Живописный закат наконец-то сменился нормальной ночью, оставив единственным освещением Афин и Аркады фонари и головывески, а я так и не могла уснуть. Делосские сутки никак не согласовывались с моими внутренними часами.
   Интересно, лег ли Рекс? Что он скажет мне утром, в рассветные часы, когда местное население уже выходит на работу? Я лежала голышом в огромной кровати, утопая в невесомых синих одеялах и шелковых простынях. Потом повернулась. И еще. И еще. В конце концов я так запуталась ногами в одеяле, что почти не могла пошевелиться. Я скинула одеяла и повернулась лицом к пульту компьютера. На нем светилась синим светом кнопка размером с пуговицу. Я надавила на нее.
   – Да?
   – Соз? – послышался из динамика голос Рекса.
   Напрягшиеся было мышцы плеч расслабились.
   – Хейя.
   – Ты спала?
   – Нет. Просто лежу.
   – Помнишь Джо Сантис? Ну, офицера, с которой ты жила во время переподготовки пару лет назад?
   – Смутно. – С чего это он задает такие дурацкие вопросы? – А что?
   – Она рассказывала о тебе кое-что. Я тут все думаю об этом.
   Это мне не нравилось. Что, клянусь космическим шлемом, я такого делала, что почти не знакомая мне женщина могла рассказать Рексу, что бы он помнил это даже через несколько лет?
   – Ну и что она говорила?
   – Если верить ей, ты спишь в голом виде. – Я почти видела его ехидную улыбку. – Это правда?
   Ах, вот оно что. Я потянулась.
   – Возможно, – я чуть не добавила: почему бы тебе самому не зайти проверить? Все же слова эти почему-то не сорвались с моего языка. Вслух я произнесла совсем другое. – Спала в детстве, когда было жарко, – и правда, у нас дома не было даже вентиляторов.
   – Соз…
   – Что?
   – Я как-нибудь справлюсь с проблемами наследования. Просто это застало меня врасплох.
   Я вздохнула:
   – Мне надо было поговорить с тобой об этом раньше. Я просто дура.
   – Дура? Никогда! – он усмехнулся. – Упрямая как черт-те кто – это да.
   Но не дура.
   – Эй, – улыбнулась я. – Я пока еще твой командир, не забывай.
   – По мне так лучше жена.
   – По мне тоже. – Выйдя в отставку, ему придется получить согласие моей семьи на наш брак. Но он его получит. Даже мне было видно, как мы подходим друг другу.
   – Ты тоже хочешь жену? – ехидно переспросил Рекс.
   – Нет, – рассмеялась я. – Тебя. Мужа.
   Его голос смягчился.
   – До завтра, Соз.
   – Спокойной ночи.
   Я отключила связь, но сон так и не шел ко мне. Теперь мне в голову почему-то лезли его тесные штанины. Черт, этак я никогда не усну. В конце концов я села и включила свет. Синий плафон залил кровать неярким светом.
   Книга, которую подарил мне Тиллер, лежала на столике у компьютера. Я раскрыла ее на первой странице. «СТИХИ НА СТЕКЛЕ». Рисунок пером изображал покрытое зимними узорами окно. За ним угадывался неясный силуэт. Стоявший на улице – кто бы это ни был – писал что-то пальцем на замерзшем стекле.
   Я перелистала книгу. Одна из страниц была заложена клочком бумаги – билетом какого-то заведения с Аркады. На странице имелись стихотворение и еще один рисунок замерзшего окна. Тот, кто стоял за окном, теперь ушел.
   Окно было разбито; на острых кусках битого стекла лежал снег.
   Стихотворение было на английском, но мой центр перевел его.
   Зеркальное стекло
   В каменной раме
   Застыло ледяной слезой.
   Я бью кулаком
   По зеркальной глади стекла;
   Лед обжигает мне плоть,
   Пальцы ранят осколки
   Твоих замерзших слез.
   Я вижу тебя за спиной:
   В ожиданьи всегда,
   В наблюденьи всегда,
   Всегда в недовольстве глухом…
   От взглядов, что ранят меня,
   Спрятано сердце мое
   В панцирь из синего льда.
   – Бред какой-то. – Я захлопнула книгу. – Странные какие-то стихи. – Я уронила книгу на столик и снова легла. Что делает сейчас Рекс? Спит?
   Интересно, а он спит одетый? Неясные образы, навеянные стихотворением, смешивались у меня в голове с Рексом, почему-то без формы.
   В конце концов я встала, оделась и вышла прогуляться. Выбор был невелик: прогулка или холодный душ.
   От толп народа, разгуливавшего по Аркаде вечером, не осталось и следа.
   Я прошла южную часть Афин, потом трусцой пробежалась по шоссе, ведущему через вырубки к космопорту Делоса. Добравшись до первого терминала, я поднялась на верхний уровень, где располагались секторы прилета-отлета.
   Место отличал уникальный, присущий только космопортам дух: здесь никогда не гаснет свет, а стены залов отделаны хромом и зеркалами. Я шла по ярко освещенным пустым коридорам словно убийца в черных башмаках.
   Коридор вывел меня к одному из постов безопасности – арке метра два высотой. В отличие от древних систем, реагировавших только на металл, эта арка регистрировала множество параметров, начиная с магнитных полей и кончая химическим составом костей. Компьютер обрабатывал эти данные и анализировал поведение пассажиров.
   На посту дежурили двое, мужчина и женщина. Через арку тянулась цепочка усталых ночных пассажиров. Я стала в очередь – просто так, это место было не хуже и не лучше любого другого. Все лучше, чем возвращаться в гостиницу, где у меня не будет другого занятия, кроме как читать заумные стихи про спрятанные сердца, что бы там ни имел в виду их автор.
   Пока очередь двигалась к арке, все больше полусонных людей пристраивались за мной. Когда настал мой черед, я шагнула сквозь арку и повергла дежурных в шок. Сразу же замигали тревожные огни и взвыли сирены.
   В общем, шума было вполне достаточно, чтобы разбудить всех находившихся в радиусе километра.
   Охранники заступили мне дорогу. Женщина бросила взгляд на мои нашивки, потом обратилась ко мне по-английски:
   – Простите меня, праймери. Мы не можем пропустить вас, пока не разберемся, в чем дело.
   Я кивнула. Хотя сколийские законы и разрешали Демонам проносить оружие в зоны посадки космопортов, земные законы были строже. Поэтому мы довольствовались компромиссом: все время, пока мы находились в зоне, наше оружие оставалось у охранников.
   Я вытащила из подошвы выкидной нож, и охранники тут же взяли лазеры на изготовку. Я протянула нож женщине. Она оцепенело уставилась на него, потом спрятала свой лазер в кобуру и взяла у меня нож. Потом я сдала ей духовую трубку, спрятанную у меня в рукаве, и маленький игломет из-под пояса. Она держала весь этот арсенал, будто не зная, что с ним делать.
   – Это все? – спросила она.
   – Да, – кивнула я.
   Мужчина посмотрел на экран детектора и указал на металл в моей куртке.
   – Это обязательно включит сигнализацию.
   Я сняла куртку и протянула ему. Под курткой у меня была Нижняя Форменная Одежда тип 3, класс отделки 6 – другими словами, простой черный пуловер. Однако когда мужчина обнаружил защитную металлическую чешую еще и на моем нижнем белье, его я снимать отказалась наотрез.
   Он покраснел:
   – Я не имел в виду… конечно, нет.
   Я провела рукой по своему торсу, потом по голове, потом по бедрам.
   – У меня там еще биомеханическая система.
   Он присвистнул:
   – Ладно. Попробуйте еще раз. Посмотрим, что получится.
   Я обошла арку и сделала еще один заход. Сирены взвыли так же громко, как в первый раз. Охранники вежливо, но решительно обыскали меня на предмет спрятанного оружия. Так же вежливо они заставили меня пройти через детектор еще три раза и только после этого поверили, что сигнализация срабатывает на металл в моей одежде и на биомеханическую сеть в организме.
   Тем временем очередь за мной все росла и росла.
   – Чисто, – сказала наконец женщина.
   Мужчина кивнул:
   – Олл райт. Можете проходить, праймери.
   Кто-то в очереди зааплодировал. Я рассмеялась – и половина людей подпрыгнула. Должно быть, они насмотрелись фильмов про обезумевших Демонов.
   Миновав пост безопасности, я и понятия не имела, куда мне идти дальше.
   Я просто шла и шла куда глаза глядят. В конце концов я оказалась у запертого выхода на посадочный перрон. Я стояла у стеклянной двери, глядя на собственное отражение в стекле.
   – Собираешься в отставку? – спросила я у женщины, глядевшей на меня.
   Возможно, и правда мне пора уйти, отдохнуть, стряхнуть груз лишних воспоминаний.
   У меня за спиной послышались чьи-то шажки. Детский голос спросил что-то по-английски. Я прислушалась.
   – У тебя есть мотоцикл?
   Я обернулась. Девочка лет пяти вытаращила на меня огромные глаза. Я улыбнулась и еще раз испытала свои познания в английском:
   – Что такое «муттер-пси-кал»?
   – Это вроде большого велосипеда, – улыбнулась она в ответ.
   – О! – Что такое «ло-пси-бед», я тоже не знала. – А у тебя самой есть этот пси-кал?
   Она тряхнула головой:
   – Трехколесный, красный. У него в колесе дырка.
   Колесо? Ах, вот что. Она имеет в виду «циклы». Разумеется.
   – Мне очень жаль, что там дырка.
   – Ничего, – сказала она. – Мне папа все починил. Из шины вышел весь воздух, а он ее снова накачал.
   Что-то в белиберде, которую она говорила, было для меня отчаянно важно, но я не могла понять, что именно. Потом я увидела мужчину, спешившего к нам по коридору.
   – Кимберли, не приставай к тете-солдату!
   – Ничего, – улыбнулась я. – Мне нравится.
   Он уставился на меня, и я поймала всплеск его мыслей: удивление по поводу того, что я реагирую как нормальный человек.
   – Пока, – помахала мне Кимберли.
   – Пока, – откликнулась я.
   И тут до меня дошло, что в ее словах было такого важного. Ничего. Из нее вышел весь воздух, а он ее снова накачал. Так вот что не так в этом аристо. Он не был пуст. Ему не требовалось никого, чтобы заполнить пустоту.
   Из опыта общения с Тарком я хорошо знала, что ощущает аристо. Он как пустая оболочка. Но аристо из бара нельзя было назвать пустой оболочкой. Я не права: с ним не «что-то не так»; с ним как раз все в порядке.
   – Он не аристо, – произнесла я, обращаясь к запертой двери. – Мне плевать, как он выглядит, как говорит, как двигается. Он не аристо.
   Но в свете всего этого инцидент в баре выглядел еще более странным. Его охрана, люди в баре, даже весь мой отряд приняли его за хайтона. Только хорошо подготовленный псибернавт, которому к тому же довелось побывать Источником, смог бы распознать подделку.
   Как он смог сделать это? Насколько мне известно, жесткая кастовая система купцов не допускает исключений. Все дети аристо проходят генетические тесты, подтверждающие, что их родители – аристо. Его права на наследство должны иметь надежнейшие подтверждения – иначе хайтоны не признали бы его своим. Тесты ДНК проводятся эйюбианскими больницами, персонал которых теоретически невозможно подкупить, хотя я имела на этот счет некоторые сомнения. Все же предположить, что даже хайтон может подкупить сразу трех независимых экспертов, не могла даже я.
   И с чего им это делать? Сама процедура генетических экспертиз существует благодаря стремлению аристо сохранить чистоту генофонда своей касты.
   Нет, в этом решительно не видно было никакого смысла. Происходило что-то странное, а во всем, во что вовлечены купцы, я не любила ничего странного. Самое время узнать, зачем они на Делосе.
   Я вернулась к посту безопасности за оружием и отправилась обратно в гостиницу – только захватить дезинтегратор. Я носила его в кобуре у пояса, дополнительно пристегнутой ремнем к ноге. Дезинтеграторы – не самое компактное оружие, поскольку основной их деталью является ускоритель частиц. При всем этом они неожиданно легки, ибо в отличие от другого ручного оружия сделаны не из более дешевых, но тяжелых сплавов, а из композитных материалов.
   Топливом моему дезинтегратору служили абитоны – частицы, противоположные битонам, крошечным кирпичикам, из которых строится материя, открытым в двадцать первом веке. Битоны – еще их называют вимпонами – являются наименьшими из всех известных, почти не взаимодействующими друг с другом элементарными частицами, связанными тем не менее с электромагнитными полями. Процент образования устойчивых пар у них минимальный и подобно кваркам их почти невозможно найти в свободном виде. Собственно, электроны состоят из битонов – сотен тысяч битонов.
   Когда я нажимаю на спуск дезинтегратора, абитоны попадают в ускоритель и разгоняются по сужающейся спирали, пока не вырываются из ствола узким лучом. Соединяясь с битонами, абитоны аннигилируют, высвобождая фотоны, то есть луч дезинтегратора превращает электроны в свет. И если даже малая часть составляющих электрон битонов аннигилирует, электрон становится столь нестабильным, что распадается.
   При прохождении через воздух количество взаимодействующих абитонов и битонов сравнительно невелико, то есть луч дезинтегратора проходит ограниченное расстояние в воздушной среде почти без потерь. Другое дело твердые тела. Как только луч начинает пожирать электроны твердого вещества, нестабильность задетых электронов и энергия аннигиляции приводят к тому, что материал фактически взрывается.
   Я не имела намерения убивать аристо; что бы там ни думали про нас люди, Демоны вовсе не убийцы по натуре. Кроме того, убийство аристо, даже поддельного, не даст ничего, кроме затруднения и без того безнадежных переговоров, которые мы время от времени пытаемся вести с купцами. Мне нужна была только информация, и дезинтегратор мог послужить отличным средством, чтобы убедить его выдать информацию мне.
   Разумеется, после моего ухода он может обратиться в полицию. Но земляне не питают к аристо особой любви. Я рассчитывала на то, что, если я всего только задам ему несколько вопросов, они просто не дадут делу ход.
   Я снова вышла в город, на этот раз в холмы Афин, примерно в десяти километрах к северу от Аркады. Этот район застраивался преимущественно дорогими особняками, отделенными друг от друга парками. Это занимало даже больше места, чем космопорт. Вряд ли аристо будет проживать в гостинице, если у него есть возможность снять особняк. Вопрос только, какой именно?
   Большая часть участков ярко освещалась фонарями. Дома здесь напоминали формой корабли, изваянные из зеленого камня; даже газоны, на которых они стояли, казались морской поверхностью. Роль мачт исполняли позолоченные металлические шпили с нанизанными на них разноцветными дисками.
   Даже нервоплексовые улицы в эти часы, когда движение почти отсутствовало, казались красивыми: серебристыми и гладкими. От моих шагов по нервоплексу пробегала легкая рябь. Все равно не люблю эту штуку. На ней я ощущаю себя уязвимее.
   Я свернула в один из парков и пошла по тропинке, вьющейся между холмами. Я начинала уставать. Из-за разреженной атмосферы казалось, будто я лезу на высокую гору. Я задержалась у поля, поросшего клевером; грудь моя вздымалась, словно мне не хватало воздуха. Тут и там виднелись цветы, и с каждым дуновением ветерка цветы пели.
   Я опустилась на колени и пригляделась к цветам. Каждый представлял собою гроздь бледно-розовых трубочек; судя по всему, именно эти трубочки и посвистывали на ветру, меняя тон в зависимости от длины и формы. Все вместе сливалось в нежную мелодию, плывущую в ночи. Она напомнила мне песенки. Мой брат Келрик играл такие на дудочках и блок-флейтах, которые мастерил в детстве. С тех пор прошло много лет; Келрик вырос в гиганта, и самая большая блок-флейта умещается у него в ладони. И все же чаще всего я вспоминаю его семилетним, каким он был в день, когда мы с ним укрылись от грозы в пещере.
   Я спохватилась. Так я никогда не найду аристо: предаваясь воспоминаниям о детстве, бродя по поющим полям или шатаясь по улицам как последний бродяга. Я вернулась на тропу и пошла дальше, пытаясь настроиться на медитативный лад. Окружение располагало к этому. Вряд ли я смогу достичь многого, не имея в распоряжении псифона, но если где-нибудь поблизости случится достаточно сильный псион, я смогу уловить отблески…
   Боль!
   Его лицо нависало надо мной, красные глаза горели как ржавые языки пламени из горелки. И железный прут с раскаленным докрасна концом… Я отвернулся…
   Мое тело дернулось, когда раскаленное железо коснулось его; запах горелой кожи смешался с вонью жженого нервоплекса. Я услышал вопли, детский голос, молящий о чем-то… мой голос? Я забился, стараясь заглушить боль. Я вообразил себя дома, на Тамсе, сидящим в Саду Слоновой Кости, расслабленным, счастливым… НЕТ! Мои руки дернулись, пытаясь опуститься и оттолкнуть железо. Но чем сильнее я бился, тем туже стягивались нервоплексовые петли на моих запястьях. Он снова надвигался на меня, и я провалился в бездонную пропасть его разума, и падал, падал…
   Что-то больно впилось мне в бок. Я лежала на животе, прижавшись щекой к шершавой поверхности скалы.
   Тропа. Я лежала на тропе в парке. Я села, пытаясь унять дрожь во всем теле. Да, я в парке. Одна. И меня зовут Соз. Соз. Я вовсе не тот кто-то, кто лежал там связанный и кричал. Где «там»? И кто этот аристо, чье лицо нависало надо мной? Моя память шептала мне, что это Тарк, но это никак не мог быть он.
   Я сделала глубокий вдох. Я нашла аристо – или по крайней мере одного из его Источников.
   «Повтор!»– подумала я.
   «Некачественная запись», – ответил мой центр.
   Ничего удивительного. Человеческий мозг не способен делать идеальные записи воспоминаний даже с помощью таких совершенных процессоров, как мой центр. Но событие такой интенсивности, как то, которое я пережила только что, должно было записаться более или менее пристойно.
   «Проиграй то, что записалось, – подумала я. – Только через фильтр».
   «Включаю повтор».
   Я снова увидела нависающее надо мной лицо аристо, ощутила на коже раскаленный металл. Но фильтр придавал воспоминанию какую-то отстраненность, понижал интенсивность так, что я могла уже терпеть это.
   «Стоп-кадр!»– подумала я.
   Воспоминание замерло. Лицо аристо придвинулось ко мне вплотную. Это не Тарк, но и не поддельный хайтон из бара. Это один из его охранников – высокий, с кровью аристо, проявлявшейся в его глазах и волосах. Сын аристо и серва? Я решила, что он по меньшей мере наполовину аристо, возможно, и больше. Во всяком случае, достаточно, чтобы он нуждался в Источнике.
   «Довольно», – подумала я. Воспоминание исчезло.
   Я закрыла глаза, пытаясь снова уловить эмоции Источника. Он один мог вывести меня на особняк аристо. Но у меня ничего не вышло. Я не могла заставить себя снова проникнуть в его сознание.
   В конце концов я поднялась и пошла дальше. Постепенно пульс мой замедлялся, а дыхание успокаивалось. Я послала запрос компьютеру, и тот сообщил, что процент адреналина в крови почти вернулся к норме.
   Выждав немного, я повторила попытку. На этот раз я искала с опаской, наготове… вот! Я отпрянула от сознания Источника, но не настолько, чтобы тонкая ниточка, связывавшая нас, оборвалась. Я удерживалась на краю, не давая себе погружаться в его мысли.
   Потом, стиснув зубы, я осторожно попробовала красноглазого охранника. В нормальных обстоятельствах я не уловила бы его на таком расстоянии. Однако его ментальная связь с Источником служила мостом между нами. Я удерживалась на краешке его сознания словно пловец, цепляющийся за корень, чтобы не попасть в водоворот. Вопль Источника прорезал мое сознание, и охранник замычал от оргазма.
   Я почти не замечала ни парка, ни дерева, к стволу которого я привалилась. Как могу я заставить этого садиста остановиться? Я не могу поменять химические процессы в его мозгу. Но надо же сделать что-нибудь!
   Надоело! Я внедряла эту мысль в его сознание со всей силой, на которую только была способна. Надоело! Этот Источник ужасно, кошмарно, возмутительно НАДОЕЛ!
   Охранником овладела сонливость, притупившая его интерес к Источнику и одновременно ослабившая мою связь с ним. Образ уходил от меня. Эхо боли, исходившей от Источника, смолкло, зато его облегчение вспыхнуло с такой интенсивностью, что я снова увидела не только охранника, но и комнату.
   Рядом оказался еще один Источник – девочка, привязанная к соседнему дивану.
   По мере того как интенсивность эмоций первого Источника падала, сменяясь усталостью, моя связь с ним также слабела. «Где? – думала я по-эйюбиански. – Где ты?»
   Но его сознание уходило – скоро я вообще не ощущала его. Охранник ушел из комнаты – погоди-ка, второй Источник, девочка, – должно быть, охранник развязал ее, прежде чем уйти. Она подбежала к мальчику; интенсивность ее сострадания снова позволила мне включиться.
   Я буквально прыгнула в ее сознание. «Где ты? ГДЕ?»
   Она, плача, освобождала его руки от пут. Он рухнул на нее, и связь снова ослабла. Прежде чем она оборвалась окончательно, я успела уловить образ особняка в форме большого галеона. Не думаю, чтобы кто-то из Источников послал этот образ в ответ на мой вопрос; скорее он просто промелькнул в возбужденных мыслях девочки. Как бы то ни было, теперь у меня имелся хоть один ориентир.
   Я искала час, но так и не нашла его. В конце концов я решила вернуться в гостиницу. Я могу продолжить поиски и утром. Если я ориентировалась правильно, я находилась где-то недалеко от улицы, ведущей из холмов в центр. Я миновала небольшой фонтан, из которого вместо воды били благовония, и вышла к клумбе колокольчиков. За клумбой блестела нервоплексом мостовая.
   По ту сторону улицы стоял особняк, который я искала.
   Дом, казалось, плыл по газону. Кусты были подстрижены в форме волн; даже белые цветы на их верхушках изображали пену. Мачты светились в ночи, а свернутые паруса казались золотыми.
   Вокруг дома и сада в воздухе дрожало легкое свечение, окрашенное в цвета радуги. Я знала, что это за цвета. Я часто видела такие же вокруг членов Триады – моей тетки, отца и двоюродного брата. По распоряжению Ассамблеи такие радуги сопровождали членов Триады во время любого их появления на публике. Свечение являлось единственным заметным извне признаком работы киберзамка – имплантированного в мозг защитного блока, включаемого и выключаемого извне. Во включенном состоянии киберзамок образует поле, настроенное на волну пси-излучения владельца. У меня тоже был такой, хотя я редко пользовалась им. Все, что попадает в такое поле, включает киберзамок: слабые поля запускают сигнализацию, средние – отталкивают вторгшихся, мощные – убивают их.
   Был ли этот замок настроен на хайтона? Это означало бы, что он подвергался хирургической операции по вживлению замка в мозг: мучительный процесс. Мало кто из людей осмеливается пройти подобную операцию. То, что такого юного аристо охраняли столь изощренными способами, казалось таким же необычным, как и все остальное, что с ним связано.