Страница:
– Мне тоже так кажется.
«Правда немного юн», – добавила она про себя.
«Оставь его в покое», – мама.
«Соскони, я ведь не враг тебе».
«Блок!»– подумала я. Псимвол замигал, унося прочь ее беспокойство.
Мать прикусила губу. Она ничего больше не говорила, только смотрела на меня. Я нахмурилась и налила себе еще пива. Потом вышла из-за стойки и уселась на диване. Мать подошла и села в кресло напротив. Она казалась сошедшей с картины мастера – воплощение красоты, золотая женщина с золотыми волосами, рассыпавшимися по креслу. Интересно, подумала я, она хоть отдаленно представляет себе, как тяжело быть ее дочерью.
– На что это похоже? – спросила я.
– Что «это»? – улыбнулась она.
– Быть любимой всеми, кто попадается на твоем пути.
Недоверие. Оно накатывало на меня волнами.
– С чего ты решила, что я любима всеми, кого встречаю?
– А разве нет?
– Нет.
Я вздохнула:
– Могу я задать тебе вопрос личного характера?
– А тебе не кажется, что это отдает двойным стандартом?
Я застыла:
– Хорошо. Не бери в голову.
– Соскони. – Она развела руки. – Давай, спрашивай.
– На что похоже быть любимой роном?
Перемена в ее лице впечатляла, хоть была и невелика. Я и не представляла, как напряженно она себя ощущала на протяжении нашего разговора, пока не увидела, как эта напряженность покидает ее.
– Твой отец дополняет меня до законченного целого, – мягко сказала она.
– Заполняет меня всю.
– А в смысле секса?
Она чуть покраснела:
– Мне кажется, на сегодня личных вопросов хватит.
– Извини.
Уголки ее рта чуть заметно приподнялись.
– Давай скажем так: иметь десять детей было легко.
«Можно спросить у тебя еще одну вещь?»– подумала я.
Она улыбнулась. «Смотря какую».
«Это касается Керджа».
Она снова напряглась. «Что тебя интересует?»
«Это, правда, был несчастный случай?»
«Какой несчастный случай? – Ее возбуждение билось о мое сознание. – Как я могу говорить с тобой, Соскони, если ты недоговариваешь?»
«Смерть деда, – подумала я. – Это, правда, был несчастный случай?»
Мать почти выпрыгнула из кресла точно пружина, которую согнули так сильно, что та вырвалась из гнезда. Она подошла к окну и выглянула на улицу.
– Разумеется, это был несчастный случай.
– Кердж должен был знать, что может перегрузить канал связи, – это случилось пятьдесят пять лет назад. Теперь он был одним из трех умов, питавших энергией Сколи-Сеть: Кердж, моя тетка и мой отец. Кулак, Ум и Сердце Сети. То, что эти три ума так отличались друг от друга, не было простой случайностью. Если три этих ума будут слишком похожи, это может вызвать резонанс, приводящий, в свою очередь, к разрушению Сети.
Пятьдесят пять лет назад мои дед и бабушка одни питали Сеть. Кердж попытался стать третьим.
– Он должен был знать, – повторила я. – Шансы на то, что выживут оба – он и дед, – были слишком малы. Кердж знал это. Точно знал. И он был моложе. Моложе и сильнее. У него было больше шансов выжить, чем у деда.
Мать резко повернулась:
– Замолчи!
Я не могла остановиться. Как знать, может, моя жизнь окажется в зависимости от того, знаю ли я правду.
– Почему он так старается вбить клин между мною и Эльтором? Потому, что надеется: мы будем слишком заняты, разбираясь друг с другом, чтобы разделаться с ним? Потому, что боится: вдруг один из нас попытается присвоить себе трон, убив брата? Так, как он убил родного отца?
Мать подошла ко мне – и ударила меня по лицу. Она дрожала, ее всю трясло, когда она опускалась в кресло. Я приложила ладонь к горящей щеке.
Черт бы побрал вещи, которые мне нужно знать!
Ее глаза наполнились слезами.
– Никогда, никогда больше не говори этого. Я не желаю слышать твои гнусные инсинуации. Отец Керджа был разведчиком КИКС, достойным человеком, погибшим при выполнении боевого задания.
Я вздохнула:
– Мама, я видела документы.
Она замерла:
– Что?
– Документы. Записи. Те, что Кердж обнаружил в день, когда убил человека, породившего его.
– О чем ты?
Боги, у меня нет сил заниматься этим! Прав Кердж: мы учимся выживать – сражаясь не только с купцами, но и друг с другом. Мои таланты, которые Кердж так часто использовал, заставляя меня шпионить за купцами, ничуть не хуже работали и против него самого.
– Законный отец Керджа не мог зачать его. Он не был роном.
Мать отвернулась от меня.
– Мой первый муж обладал по крайней мере одной копией генов рона. Врачи отобрали необходимые гены. Кердж родился именно так.
Сколько раз мне приходилось слышать это «официальное» объяснение того, почему Кердж родился роном, в то время как его отец роном не был. Империя нуждалась в ронах, и мы являлись их племенным фондом. Но рецессивные гены делали инбридинг слишком опасным, а искусственный отсев этих рецессивов снижал и свойства ронов.
После долгих поисков нашелся все же человек с вариацией генов рона – его гены достаточно отличались, чтобы снизить вероятность того, что рецессивные гены убьют или искалечат ребенка, рожденного от него женщиной из имперской династии. Его гены были непарными, но по крайней мере одной копией он обладал. Поэтому с помощью генной инженерии он мог зачать ребенка-рона. Мои дед с бабушкой устроили его брак с моей матерью.
При том, что возможность найти такого человека равнялась нулю, Кердж служил живым доказательством его существования.
– Эти документы включали анализ ДНК твоего первого мужа. У него практически не было наследственности ронов. Ты знаешь это. Ты знаешь, что Кердж – не его сын.
– Какая теперь разница? – По лицу ее струились слезы. – Сделанного не воротишь.
Мне хотелось спрятаться от стыда, притвориться, что все это ошибка, что я не права. Последний раз я видела ее плачущей на людях на траурной церемонии по моему брату Келрику. Но отрицание неприятного тебе факта еще не отменяет его. Кердж не доверял ни Эльтору, ни мне, и мне надо было понять – почему? Я не питала никаких иллюзий относительно Керджа: один неверный шаг может стоить мне жизни.
– Прошу тебя. Мне необходимо знать.
Мать вытерла лицо тыльной стороной ладони, потом вытерла руку о колено.
Потом села прямо, глядя сквозь слезы в пол перед собой.
– Когда Императором был мой отец, он выбрал наследником Керджа. – Она вздохнула. – Кердж мечтал о власти. Единственное, что удерживало его от того, чтобы сместить отца, была семейная, верность. Семейная любовь. Он перенял эти качества от человека, которого считал своим отцом, которого глубоко любил.
– Твоего первого мужа.
Мать кивнула:
– Он был хорошим отцом. Хорошим мужем. Мои родители сделали лучший выбор для меня, чем я сама. Я в молодости была не такая, как ты, Соскони – сильная, уверенная в себе. Я наделала много глупостей. Через несколько лет после смерти моего первого мужа я снова вышла замуж. Но я… до свадьбы я не знала, какой он на самом деле. А когда узнала… он был жесток со мной.
– И ты его бросила?
– Наследники престола Империи не разводятся.
Я подумала о своем первом замужестве, таком несчастливом для меня.
– Скажи это Йато.
Ее голос сделался спокойнее и мягче.
– Теперь-то я знаю, что ошибалась. Но тогда мне казалось, что у меня нет выбора. – Она вздохнула. – Кердж тогда был совсем мал. Он видел все и терзался, не в силах прекратить это.
Кердж, беспомощный?
– Трудно представить.
– Он был тогда еще совсем ребенком. – Она помолчала. – Поначалу мой муж не обращал на него внимания. Но когда Кердж возмужал, все изменилось. Он рос быстро. И когда он догнал ростом меня, мой муж решил… не знаю… нет, знаю. Он увидел в Кердже… увидел…
– Соперника?
Она сжалась, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно согнанная с гнезда горлица.
– Да, – ее голос окреп. – Этот человек бил моего ребенка. Поэтому я ушла от него.
– Что с ним случилось потом?
– Он попал в тюрьму.
– А с Керджем?
– После этого он ненавидел всех, кто, как ему казалось, мог хоть как-то повредить мне. Одного я не понимала: почему он так же сильно ненавидит себя? Я не понимала тогда, как мое… мое присутствие… воздействует на него. – Она потерла руки, словно они мерзли. – Или просто не замечала этого. Иногда мне кажется, что он черпал силы только в воспоминаниях о моем первом муже. Почти четверть века, пока он накапливал силы как наследник престола – все эти годы он держался за память об отце как за спасательный круг.
Я, кажется, начала понимать.
– И тогда он нашел документы, открывшие ему, кто же на самом деле его отец?
Она кивнула.
– Боги, как он разъярился. Он так и не поверил, что яйцеклетку моей матери спутали с моей в результате лабораторной ошибки. Он чувствовал себя преданным всеми, кого любил, – ее голос дрогнул. – Человек, обладавший тем, к чему он так стремился – титулом Императора, – силой овладел и тем единственным, чего он желал почти так же сильно, как власть. Тем, что было запретно для них обоих.
Дрожащей рукой она откинула прядь с глаз.
– Решил ли он про себя: «Я убью этого человека»? Я не… я не верю в это. Но он знал как велик риск… и все же вошел в Сеть. – По ее щеке скатилась слеза. – Я застала его стоявшим на коленях у тела нашего отца.
Он плакал, – ее голос сорвался. – И несмотря на все, что было… когда Кердж был маленьким, я обнимала его, нянчила его, любила его. Ах, Соскони, я так гордилась им – моим первенцем, моим солнышком. Но он изменился. Шаг за шагом, день за днем, год за годом… – Она зажмурилась, потом снова открыла глаза. – Пока в конце концов я не потеряла его.
– Прости, – мягко сказала я. – Мне очень жаль.
Слезы медленно катились по ее золотым щекам.
– Мне тоже.
«Правда немного юн», – добавила она про себя.
«Оставь его в покое», – мама.
«Соскони, я ведь не враг тебе».
«Блок!»– подумала я. Псимвол замигал, унося прочь ее беспокойство.
Мать прикусила губу. Она ничего больше не говорила, только смотрела на меня. Я нахмурилась и налила себе еще пива. Потом вышла из-за стойки и уселась на диване. Мать подошла и села в кресло напротив. Она казалась сошедшей с картины мастера – воплощение красоты, золотая женщина с золотыми волосами, рассыпавшимися по креслу. Интересно, подумала я, она хоть отдаленно представляет себе, как тяжело быть ее дочерью.
– На что это похоже? – спросила я.
– Что «это»? – улыбнулась она.
– Быть любимой всеми, кто попадается на твоем пути.
Недоверие. Оно накатывало на меня волнами.
– С чего ты решила, что я любима всеми, кого встречаю?
– А разве нет?
– Нет.
Я вздохнула:
– Могу я задать тебе вопрос личного характера?
– А тебе не кажется, что это отдает двойным стандартом?
Я застыла:
– Хорошо. Не бери в голову.
– Соскони. – Она развела руки. – Давай, спрашивай.
– На что похоже быть любимой роном?
Перемена в ее лице впечатляла, хоть была и невелика. Я и не представляла, как напряженно она себя ощущала на протяжении нашего разговора, пока не увидела, как эта напряженность покидает ее.
– Твой отец дополняет меня до законченного целого, – мягко сказала она.
– Заполняет меня всю.
– А в смысле секса?
Она чуть покраснела:
– Мне кажется, на сегодня личных вопросов хватит.
– Извини.
Уголки ее рта чуть заметно приподнялись.
– Давай скажем так: иметь десять детей было легко.
«Можно спросить у тебя еще одну вещь?»– подумала я.
Она улыбнулась. «Смотря какую».
«Это касается Керджа».
Она снова напряглась. «Что тебя интересует?»
«Это, правда, был несчастный случай?»
«Какой несчастный случай? – Ее возбуждение билось о мое сознание. – Как я могу говорить с тобой, Соскони, если ты недоговариваешь?»
«Смерть деда, – подумала я. – Это, правда, был несчастный случай?»
Мать почти выпрыгнула из кресла точно пружина, которую согнули так сильно, что та вырвалась из гнезда. Она подошла к окну и выглянула на улицу.
– Разумеется, это был несчастный случай.
– Кердж должен был знать, что может перегрузить канал связи, – это случилось пятьдесят пять лет назад. Теперь он был одним из трех умов, питавших энергией Сколи-Сеть: Кердж, моя тетка и мой отец. Кулак, Ум и Сердце Сети. То, что эти три ума так отличались друг от друга, не было простой случайностью. Если три этих ума будут слишком похожи, это может вызвать резонанс, приводящий, в свою очередь, к разрушению Сети.
Пятьдесят пять лет назад мои дед и бабушка одни питали Сеть. Кердж попытался стать третьим.
– Он должен был знать, – повторила я. – Шансы на то, что выживут оба – он и дед, – были слишком малы. Кердж знал это. Точно знал. И он был моложе. Моложе и сильнее. У него было больше шансов выжить, чем у деда.
Мать резко повернулась:
– Замолчи!
Я не могла остановиться. Как знать, может, моя жизнь окажется в зависимости от того, знаю ли я правду.
– Почему он так старается вбить клин между мною и Эльтором? Потому, что надеется: мы будем слишком заняты, разбираясь друг с другом, чтобы разделаться с ним? Потому, что боится: вдруг один из нас попытается присвоить себе трон, убив брата? Так, как он убил родного отца?
Мать подошла ко мне – и ударила меня по лицу. Она дрожала, ее всю трясло, когда она опускалась в кресло. Я приложила ладонь к горящей щеке.
Черт бы побрал вещи, которые мне нужно знать!
Ее глаза наполнились слезами.
– Никогда, никогда больше не говори этого. Я не желаю слышать твои гнусные инсинуации. Отец Керджа был разведчиком КИКС, достойным человеком, погибшим при выполнении боевого задания.
Я вздохнула:
– Мама, я видела документы.
Она замерла:
– Что?
– Документы. Записи. Те, что Кердж обнаружил в день, когда убил человека, породившего его.
– О чем ты?
Боги, у меня нет сил заниматься этим! Прав Кердж: мы учимся выживать – сражаясь не только с купцами, но и друг с другом. Мои таланты, которые Кердж так часто использовал, заставляя меня шпионить за купцами, ничуть не хуже работали и против него самого.
– Законный отец Керджа не мог зачать его. Он не был роном.
Мать отвернулась от меня.
– Мой первый муж обладал по крайней мере одной копией генов рона. Врачи отобрали необходимые гены. Кердж родился именно так.
Сколько раз мне приходилось слышать это «официальное» объяснение того, почему Кердж родился роном, в то время как его отец роном не был. Империя нуждалась в ронах, и мы являлись их племенным фондом. Но рецессивные гены делали инбридинг слишком опасным, а искусственный отсев этих рецессивов снижал и свойства ронов.
После долгих поисков нашелся все же человек с вариацией генов рона – его гены достаточно отличались, чтобы снизить вероятность того, что рецессивные гены убьют или искалечат ребенка, рожденного от него женщиной из имперской династии. Его гены были непарными, но по крайней мере одной копией он обладал. Поэтому с помощью генной инженерии он мог зачать ребенка-рона. Мои дед с бабушкой устроили его брак с моей матерью.
При том, что возможность найти такого человека равнялась нулю, Кердж служил живым доказательством его существования.
– Эти документы включали анализ ДНК твоего первого мужа. У него практически не было наследственности ронов. Ты знаешь это. Ты знаешь, что Кердж – не его сын.
– Какая теперь разница? – По лицу ее струились слезы. – Сделанного не воротишь.
Мне хотелось спрятаться от стыда, притвориться, что все это ошибка, что я не права. Последний раз я видела ее плачущей на людях на траурной церемонии по моему брату Келрику. Но отрицание неприятного тебе факта еще не отменяет его. Кердж не доверял ни Эльтору, ни мне, и мне надо было понять – почему? Я не питала никаких иллюзий относительно Керджа: один неверный шаг может стоить мне жизни.
– Прошу тебя. Мне необходимо знать.
Мать вытерла лицо тыльной стороной ладони, потом вытерла руку о колено.
Потом села прямо, глядя сквозь слезы в пол перед собой.
– Когда Императором был мой отец, он выбрал наследником Керджа. – Она вздохнула. – Кердж мечтал о власти. Единственное, что удерживало его от того, чтобы сместить отца, была семейная, верность. Семейная любовь. Он перенял эти качества от человека, которого считал своим отцом, которого глубоко любил.
– Твоего первого мужа.
Мать кивнула:
– Он был хорошим отцом. Хорошим мужем. Мои родители сделали лучший выбор для меня, чем я сама. Я в молодости была не такая, как ты, Соскони – сильная, уверенная в себе. Я наделала много глупостей. Через несколько лет после смерти моего первого мужа я снова вышла замуж. Но я… до свадьбы я не знала, какой он на самом деле. А когда узнала… он был жесток со мной.
– И ты его бросила?
– Наследники престола Империи не разводятся.
Я подумала о своем первом замужестве, таком несчастливом для меня.
– Скажи это Йато.
Ее голос сделался спокойнее и мягче.
– Теперь-то я знаю, что ошибалась. Но тогда мне казалось, что у меня нет выбора. – Она вздохнула. – Кердж тогда был совсем мал. Он видел все и терзался, не в силах прекратить это.
Кердж, беспомощный?
– Трудно представить.
– Он был тогда еще совсем ребенком. – Она помолчала. – Поначалу мой муж не обращал на него внимания. Но когда Кердж возмужал, все изменилось. Он рос быстро. И когда он догнал ростом меня, мой муж решил… не знаю… нет, знаю. Он увидел в Кердже… увидел…
– Соперника?
Она сжалась, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно согнанная с гнезда горлица.
– Да, – ее голос окреп. – Этот человек бил моего ребенка. Поэтому я ушла от него.
– Что с ним случилось потом?
– Он попал в тюрьму.
– А с Керджем?
– После этого он ненавидел всех, кто, как ему казалось, мог хоть как-то повредить мне. Одного я не понимала: почему он так же сильно ненавидит себя? Я не понимала тогда, как мое… мое присутствие… воздействует на него. – Она потерла руки, словно они мерзли. – Или просто не замечала этого. Иногда мне кажется, что он черпал силы только в воспоминаниях о моем первом муже. Почти четверть века, пока он накапливал силы как наследник престола – все эти годы он держался за память об отце как за спасательный круг.
Я, кажется, начала понимать.
– И тогда он нашел документы, открывшие ему, кто же на самом деле его отец?
Она кивнула.
– Боги, как он разъярился. Он так и не поверил, что яйцеклетку моей матери спутали с моей в результате лабораторной ошибки. Он чувствовал себя преданным всеми, кого любил, – ее голос дрогнул. – Человек, обладавший тем, к чему он так стремился – титулом Императора, – силой овладел и тем единственным, чего он желал почти так же сильно, как власть. Тем, что было запретно для них обоих.
Дрожащей рукой она откинула прядь с глаз.
– Решил ли он про себя: «Я убью этого человека»? Я не… я не верю в это. Но он знал как велик риск… и все же вошел в Сеть. – По ее щеке скатилась слеза. – Я застала его стоявшим на коленях у тела нашего отца.
Он плакал, – ее голос сорвался. – И несмотря на все, что было… когда Кердж был маленьким, я обнимала его, нянчила его, любила его. Ах, Соскони, я так гордилась им – моим первенцем, моим солнышком. Но он изменился. Шаг за шагом, день за днем, год за годом… – Она зажмурилась, потом снова открыла глаза. – Пока в конце концов я не потеряла его.
– Прости, – мягко сказала я. – Мне очень жаль.
Слезы медленно катились по ее золотым щекам.
– Мне тоже.
12. ВРЕМЯ НАСАЖДАТЬ
– Вы хотите стать Императрицей? – спросил Тагер.
Опасная тема. Я продолжала изучать фигурки на полке, снимая их по одной, вертя в руках и ставя на место. Он собрал неплохую коллекцию сельских типажей, выполненных с потрясающей точностью вплоть до ресниц и ногтей. Пахарь склонялся к земле, держа в мозолистой руке мотыгу.
Крестьянка в забавном платье задирала подол, насыпав в него как в корзину семена. Жница шла вдоль полосы незнакомых мне злаков с нее ростом, склонивших тяжелые колосья. В руке она держала сноп, а за спиной висела сумка.
– Откуда это у вас? – спросила я.
– Есть тут община фермеров из секты кэмишей, проживающих на юге Джейкобсшира, – ответил Тагер. – Помимо фермерства они промышляют изготовлением таких вот статуэток.
Я повернулась к нему лицом. Он присел на край своего стола.
– Очень красивые, – сказала я.
– Да, красивые. – Он снова смотрел на меня так, словно пытался расшифровать все невысказанное.
Я медленно шла вдоль стены, разглядывая остальные фигурки.
– Мы можем пахать, сеять и собирать урожай. Жить на земле, подчиняясь смене времен года, став частью жизненного цикла. – Я помолчала, наблюдая за его реакцией. – Или можем отбросить все это, построив комплекс по переработке пищевых продуктов – так, как поступает Кердж. Люди, города, планеты – все это для него лишь сырье, подлежащее переработке сообразно его потребностям. Растить продукты на земле – неэффективно.
– Зато гораздо вкуснее, – улыбнулся Тагер.
– Возможно, вкус – роскошь, которую мы не можем себе позволить.
– Почему?
– Нам это не нужно. Пища – необходимость, не искусство.
– Мы изменили свои вкусы в силу обстоятельств. Так же, как научились жить в отрыве от земли – по необходимости. То, что у нас теперь другие возможности, не означает неестественность желания некоторых людей жить по-старому. Возможно, это не просто пахота, сев и жатва. Возможно, это удовлетворение сокровенной части нашей природы, делающей нас людьми.
– И тем не менее, – сказала я. – Возможно, это просто пустая трата времени.
– А вы как считаете?
Я продолжала расхаживать по кабинету.
– Мне кажется, Сколии нужно и то, и другое. Пахари и операторы пищекомплексов.
– А вы кто?
– Оба сразу.
– Это дает ответ на вопрос «как», – спокойно сказал он. – Но не на «Хотите ли вы?»
Хочу ли я стать Императрицей? Я знала ответ, но не готова еще была дать его. Мой разум кружил вокруг него, приближаясь и отступая, не желая отрезать пути к отступлению.
Подождав немного – я молчала, – Тагер зашел с другой стороны.
– А что ваш брат Эльтор?
Я скрестила руки.
– Что с ним?
Тагер говорил так, словно шел по слою яичной скорлупы.
– Что, если Император так и не сделает выбор? Вдруг он умрет, так и не решив вопроса с наследником? – Он помолчал. – Или что, если он ждет, пока вопрос решится сам собой?
– Эльтор мой брат. – Мой брат, которого я любила в детстве, которого я люблю даже теперь, несмотря на все, что делал Кердж с целью разъединить нас.
– Император – тоже, – заметил Тагер.
– Только по имени.
Тагер сидел молча, терпеливо, не подстегивая меня.
– Эльтор – второй ребенок у моих родителей. Второй из десяти. Он покинул семью, когда ему исполнилось восемнадцать, отправившись поступать в Академию.
– Значит, он тоже Демон?
Я кивнула.
– Когда он уехал, мне было одиннадцать. Я не видела его с тех пор, пока он не приехал к нам в отпуск. – Воспоминание заставило меня улыбнуться. – Он был так счастлив снова побывать на Лишриоле.
– Лишриоле?
– На родной планете отца.
– Вряд ли я слышал про такую.
Он и не мог слышать. Мы хранили ее в тайне.
– Это одна из древних колоний. Она жила в изоляции четыре тысячи лет, пока Империя не открыла ее снова. Наверное, начиналось все с сельскохозяйственных поселений. Но когда их обнаружили, они откатились назад настолько, что не помнили своих корней.
– Настолько примитивно?
– Очень. Единственные компьютеры на планете – это те, что мать установила у нас дома.
– Дома?
– Где мы жили.
Тагер улыбнулся:
– Вы хотите сказать, во дворце?
– Нет. В доме. Там и электричества-то до матери не было.
Он удивленно посмотрел на меня:
– И вы там росли?
– Совершенно верно. Мать построила недалеко от деревни школу и больницу, но ничего больше менять не стала.
Его любопытство накатывало на меня волнами.
– Почему не стала?
– Зачем ей портить все это? Это же идиллия. Туда даже нельзя попасть без разрешения моих родителей.
– Вы скучаете по дому?
Я вздохнула:
– Иногда. Но мне не место там. Я всегда знала, что хочу стать Демоном.
Когда мне исполнилось десять лет, я могла разобрать дезинтегратор и объяснить, как он действует. К двенадцати годам я выводила уравнения инверсии. Это в мире, где армии сражались мечами и луками со стрелами, – мой брат к тому времени покончил с войнами на Лишриоле, отправившись в возрасте шестнадцати лет на битву вооруженный помимо меча еще и лазерным карабином. – Мне кажется, у Эльтора все было так же.
– Расскажите мне про него, – попросил Тагер.
Мои воспоминания раскладывались как сложенный в несколько раз, написанный от руки листок, найденный в древней книге с кожаным переплетом.
Я видела Эльтора в форме Демона, с дезинтегратором на бедре, преклонившего колено и уважительно склонившего голову в традиционном приветствии, какое дает сын Лишриоля своему родителю, вернувшись с войны. Я видела отца, стоявшего перед ним, – казалось, он готов кричать на всю деревню от гордости и одновременно конфузится, силясь понять сына, вернувшегося домой с небес.
– Мне тогда было семнадцать. Мне казалось, я никогда не видела человека великолепнее Эльтора. Я хотела быть похожей на него. – Я развела руками. – А потом как-то случилось, я обошла его. Я оказалась праймери, он – всего секондери, – и Кердж молча ждал, что мы – Эльтор и я – будем делать, осторожно кружа, словно борцы в начале схватки, в то время как между нами осталось столько недосказанного.
– Вы продолжаете видеться с ним?
– Редко. Нам мало что есть сказать друг другу, – слишком много недоверия возникло между нами, чтобы сохранять ту близость, какая была между нами в детстве. Но и воспоминаний об этой близости тоже было слишком много, чтобы мы отдалились друг от друга еще сильнее. Кердж напрасно ждет: мы с Эльтором никогда не начнем строить друг другу козни. Если Кердж надеется, что мы сделаем выбор за него, ему придется ждать вечность.
И в конце концов больше всех страдает от этого наша мать, вынужденная наблюдать эту омерзительную игру во власть и в смерть, которую ведут любимые ею дети.
– Моя мать прилетела повидаться со мной.
Тагер без усилия повернул разговор:
– Ну и как вы это восприняли?
Я разглядывала вазу на полке. Редкой красоты ваза из розового с золотыми прожилками стекла. Поверхность мерцала, меняя оттенок в зависимости от угла зрения. Прекрасная, хрупкая вещь.
– Почему вы держите ее здесь? Стоит вам задеть за полку, и они может упасть, – обидно, если ее разобьет тот, кто ценит ее больше всех.
Он снова смотрел на меня словно шифровальщик, подбирающий ключ к шифру.
– Я осторожен с ней.
– Почему вы уверены, что ее не разобьет кто-то другой? – Я тряхнула головой. – Некоторые вещи имеют слишком большую ценность, чтобы хранить их в открытом для доступа месте.
– Потому, что их могут повредить?
– Да.
– Эта ваза крепче, чем кажется. Она уже падала. Она не бьется.
Я скрестила руки, потирая предплечья, словно мерзла.
– Это еще не значит, что она не повреждена. Как знать, может быть, она упадет еще много раз, прежде чем треснет. Ее надо беречь. Представьте себе: кто-то, очарованный ей сверх всякой меры, вломится сюда и будет драться с вами за нее. И в драке вы собьете ее с полки. Что вы будете делать, когда увидите на полу осколки? Как будете собирать их воедино?
– Я просто не буду драться.
Я попыталась улыбнуться, но не уверена, что слишком успешно.
– Но вы ведь не рон.
– Нет, – спокойно согласился он. – Не рон.
Я снова заходила по кабинету. Тагер наблюдал за мной, не делая попытки торопить.
– Кердж считает моего отца простофилей, – сказала я наконец.
– Ваш отец приходится Императору отчимом, верно?
Это остановило меня. Я встала посреди кабинета и засмеялась, хотя это было вовсе не смешно.
– Отцу было восемнадцать, когда они с матерью поженились. Восемнадцать.
Керджу было тогда тридцать пять. Свадьба состоялась всего через несколько дней после смерти моего деда – через несколько дней после того, как Кердж стал Императором. Кердж ненавидит его.
– Вашего отца?
– Да. – Впрочем, как бы Кердж к нему ни относился, он не совершит второго отцеубийства. И к тому же отец необходим ему теперь: он единственный может легко, без усилий питать Сколи-Сеть энергией, не угрожая при этом остальным частям Триады.
Кулак, Разум и Сердце Сколии. Подобно тому, как в одной области реального пространства не существует двух частиц с одинаковым квантовым числом, два разных сознания не могут занимать один и тот же регион псиберпространства. Разум Керджа слишком напоминал разум моего деда – мощный, но прямолинейный. Разум моей тетки отличали изящество, блеск интеллекта, интригующая, кружевная замысловатость. Они с Керджем почти не пересекались в псиберпространстве. Они могли пользоваться одними и теми же функциями, посещать одни и те же «места», но то, как они «существовали» там, настолько отличалось друг от друга, что их присутствие не приводило к резонансу.
Однако Империи нужны были все трое. До того, как отец сделался членом Триады, Сколия была куда меньше нынешней, но даже тогда Кердж и моя тетка с трудом справлялись со своими обязанностями. Кердж командовал вооруженными силами, под защитой которых находилось теперь около тысячи миров. Тетка осуществляла связь между Ассамблеей и компьютерной сетью, охватывавшей не только Сколию, но и миры землян и купцов. И все это в дополнение к их обязанностям, связанным непосредственно со Сколи-Сетью, не отключавшейся, не делавшей передышки, но расширявшейся с каждым годом, заполняя бездонный океан псибервселенной.
Ни тот, ни другая ни за что не отдали бы эти обязанности добровольно.
Но никто, каковы бы ни были его амбиции, не обладал безграничным запасом сил. Рано или поздно нагрузки убили бы их, и этот процесс уже шел, медленно, но неотвратимо – пока к ним не присоединился отец.
При всех внутрисемейных проблемах нам удавалось поддерживать функционирование Сколи-Сети. Альтернатива этому отсутствовала. Вернее, она имелась, но была бы невыносима. Я бы скорее умерла, чем согласилась жить во Вселенной, где все кроме кучки аристо – либо сервы, либо Источники.
Я вдруг почувствовала смертельную усталость. Я подошла к креслу и села, утонув в мягкой подушке. Подавшись вперед, я облокотилась на колени и уставилась в пол.
Тагер подошел и сел в соседнее кресло – на самый край, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими.
– О чем вы думаете?
– О моих родственниках. – Я подняла глаза на него. – Ну и семейка!
– Вы как люди без кожи, живущие во Вселенной, не приспособленной для этого. Почти у всех имеется какая-то защита, поэтому им не понять, насколько их нормальный образ жизни причиняет вам боль. Чтобы выжить, вам надо либо изолировать себя от остальных, либо развить механизм приспособления.
Я подумала о Джейбриоле и его уединенной жизни. Возможно, он единственный из живущих ронов остался нормальным. Но цена, которую он заплатил – невыносимое одиночество, – для меня слишком высока.
– Эти механизмы приспособления заживо рвут нас на части.
– Ответственность за судьбу Империи лежит на вас не потому, что вы лучше приспособлены к ней, но потому, что свойства, делающие вашу жизнь такой тяжелой, одновременно являются источником нашей единственной защиты от аристо. Боги, да это любую семью доведет до точки.
Я обдумала это.
– Когда мы жили все вместе – мои родители и мы, их дети, – нас объединяло что-то. Не знаю, как это обозвать. Общность ронов? Мы были счастливы. Потом мы выросли и вылетели из гнезда. В жизнь вмешалась реальность. – Я посмотрела на Тагера. – Мои родители остались вместе. Но общность исчезла. Они живут; большинство нас выживает. Я хочу чего-то большего, чем выживание.
– Если вы имеете в виду партнера-рона, общество ронов…
– Да, я знаю. Мне не суждено найти это. – В моем сознании нарисовался образ Джейбриола. Знал бы ты, доктор-душеспаситель… – Мои родители – люди, а не производители ронов. Они не смогут вечно плодить аккумуляторы для Сколи-Сети. Вы думаете, они хотят видеть, как их дети умрут? Что, если мы с Эльтором оба погибнем? Что тогда?
– Не знаю.
Я встала и подошла к полке с фигурками кэмишей.
– Я тоже не знаю. – Я повернулась лицом к нему. – Я не хочу умирать. Я хочу отыскать решение. Решение всего. Боли, ярости, страха. Этой войны, которая никогда не кончится. Я хочу знать, что делать с аристо. – Я перевела дух. – Я хочу знать, как расплатиться за Тамс.
– Вы уверены, что найдете все это?
– Я думаю, что у меня больше шансов, чем у Эльтора или Керджа. И к тому же я хочу власть ради власти, – добавила я горько. – Это куда приятнее, чем быть жертвой. – Я спокойно посмотрела на него. – Да, я хочу стать Императрицей.
Войдя в вестибюль дома, где я жила, я застала там поджидавшего меня посетителя. Она сидела в кресле и читала голожурнал, закинув ноги на антикварный столик. Мы увидели друг друга одновременно.
– Хильда! – Я бросилась к ней. – Что ты здесь делаешь?
Она встала и лицо ее расплылось в широкой улыбке.
– Хейя, Соз.
– Я запросто могла пройти мимо тебя. – Я не привыкла видеть ее без формы. Из всех причудливых одеяний она выбрала синие джинсы. Должно быть, купила их в одном из этих магазинов импорта, торговавших джинсами и кофе – основными статьями земного экспорта. Джинсы, кофе и еще эти их гамбургеры.
Не думаю, чтобы нашлась хоть одна столица более или менее населенной планеты, в которой не было бы одного из их «Макдональдсов». Иногда, в особо циничном настроении, мне кажется, что, пока мы с купцами перемалываем ресурсы друг друга, земляне без лишнего шума приберут нас к рукам, заполонив нас своей «фаст фуд»и убедив в том, что мы не проживем без нее и дня.
Хильда хихикнула.
– Некоторые проходят мимо меня нарочно. Я тут чуть не спугнула золотого мальчика. – Она дернула головой вверх. – Сказал, что подождет тебя там.
Неужели Джарит забежал ко мне? Но куда он тогда делся? Хотя вестибюль не запирался круглые сутки, у него не было возможности пройти без пропуска даже в лифт. А пропуска я ему не давала.
– Пошли наверх, – улыбнулась я. – Может, найдем еще эту загадочную личность.
Войдя в лифт, я осторожно спросила:
– Как там Рекс?
– Неплохо. Ему приделали какие-то штуки к ногам. Они позволят ему ходить, как только он научится ими пользоваться.
– Он счастлив? – На самом деле я хотела знать, появилась ли в его жизни женщина. Но спросить не решалась.
– Йа, с ним все в порядке, – Хильда хихикнула. – Все как положено. Все его сиделки по уши в него влюблены. Ну, и есть одна, которую он зовет чаще других.
Я убеждала себя, что меня это не ранит. В конце концов, у меня есть Джарит. Я повторила это себе несколько раз, а потом решила: не майся дурью. Ты знаешь, что тебя это ранит. Ну и пусть ранит. Не умрешь. И ты права, у тебя есть Джарит.
Джарит сидел у меня под дверью с папкой на коленях и что-то читал. Мы подошли к нему, мягко ступая по ковру.
Опасная тема. Я продолжала изучать фигурки на полке, снимая их по одной, вертя в руках и ставя на место. Он собрал неплохую коллекцию сельских типажей, выполненных с потрясающей точностью вплоть до ресниц и ногтей. Пахарь склонялся к земле, держа в мозолистой руке мотыгу.
Крестьянка в забавном платье задирала подол, насыпав в него как в корзину семена. Жница шла вдоль полосы незнакомых мне злаков с нее ростом, склонивших тяжелые колосья. В руке она держала сноп, а за спиной висела сумка.
– Откуда это у вас? – спросила я.
– Есть тут община фермеров из секты кэмишей, проживающих на юге Джейкобсшира, – ответил Тагер. – Помимо фермерства они промышляют изготовлением таких вот статуэток.
Я повернулась к нему лицом. Он присел на край своего стола.
– Очень красивые, – сказала я.
– Да, красивые. – Он снова смотрел на меня так, словно пытался расшифровать все невысказанное.
Я медленно шла вдоль стены, разглядывая остальные фигурки.
– Мы можем пахать, сеять и собирать урожай. Жить на земле, подчиняясь смене времен года, став частью жизненного цикла. – Я помолчала, наблюдая за его реакцией. – Или можем отбросить все это, построив комплекс по переработке пищевых продуктов – так, как поступает Кердж. Люди, города, планеты – все это для него лишь сырье, подлежащее переработке сообразно его потребностям. Растить продукты на земле – неэффективно.
– Зато гораздо вкуснее, – улыбнулся Тагер.
– Возможно, вкус – роскошь, которую мы не можем себе позволить.
– Почему?
– Нам это не нужно. Пища – необходимость, не искусство.
– Мы изменили свои вкусы в силу обстоятельств. Так же, как научились жить в отрыве от земли – по необходимости. То, что у нас теперь другие возможности, не означает неестественность желания некоторых людей жить по-старому. Возможно, это не просто пахота, сев и жатва. Возможно, это удовлетворение сокровенной части нашей природы, делающей нас людьми.
– И тем не менее, – сказала я. – Возможно, это просто пустая трата времени.
– А вы как считаете?
Я продолжала расхаживать по кабинету.
– Мне кажется, Сколии нужно и то, и другое. Пахари и операторы пищекомплексов.
– А вы кто?
– Оба сразу.
– Это дает ответ на вопрос «как», – спокойно сказал он. – Но не на «Хотите ли вы?»
Хочу ли я стать Императрицей? Я знала ответ, но не готова еще была дать его. Мой разум кружил вокруг него, приближаясь и отступая, не желая отрезать пути к отступлению.
Подождав немного – я молчала, – Тагер зашел с другой стороны.
– А что ваш брат Эльтор?
Я скрестила руки.
– Что с ним?
Тагер говорил так, словно шел по слою яичной скорлупы.
– Что, если Император так и не сделает выбор? Вдруг он умрет, так и не решив вопроса с наследником? – Он помолчал. – Или что, если он ждет, пока вопрос решится сам собой?
– Эльтор мой брат. – Мой брат, которого я любила в детстве, которого я люблю даже теперь, несмотря на все, что делал Кердж с целью разъединить нас.
– Император – тоже, – заметил Тагер.
– Только по имени.
Тагер сидел молча, терпеливо, не подстегивая меня.
– Эльтор – второй ребенок у моих родителей. Второй из десяти. Он покинул семью, когда ему исполнилось восемнадцать, отправившись поступать в Академию.
– Значит, он тоже Демон?
Я кивнула.
– Когда он уехал, мне было одиннадцать. Я не видела его с тех пор, пока он не приехал к нам в отпуск. – Воспоминание заставило меня улыбнуться. – Он был так счастлив снова побывать на Лишриоле.
– Лишриоле?
– На родной планете отца.
– Вряд ли я слышал про такую.
Он и не мог слышать. Мы хранили ее в тайне.
– Это одна из древних колоний. Она жила в изоляции четыре тысячи лет, пока Империя не открыла ее снова. Наверное, начиналось все с сельскохозяйственных поселений. Но когда их обнаружили, они откатились назад настолько, что не помнили своих корней.
– Настолько примитивно?
– Очень. Единственные компьютеры на планете – это те, что мать установила у нас дома.
– Дома?
– Где мы жили.
Тагер улыбнулся:
– Вы хотите сказать, во дворце?
– Нет. В доме. Там и электричества-то до матери не было.
Он удивленно посмотрел на меня:
– И вы там росли?
– Совершенно верно. Мать построила недалеко от деревни школу и больницу, но ничего больше менять не стала.
Его любопытство накатывало на меня волнами.
– Почему не стала?
– Зачем ей портить все это? Это же идиллия. Туда даже нельзя попасть без разрешения моих родителей.
– Вы скучаете по дому?
Я вздохнула:
– Иногда. Но мне не место там. Я всегда знала, что хочу стать Демоном.
Когда мне исполнилось десять лет, я могла разобрать дезинтегратор и объяснить, как он действует. К двенадцати годам я выводила уравнения инверсии. Это в мире, где армии сражались мечами и луками со стрелами, – мой брат к тому времени покончил с войнами на Лишриоле, отправившись в возрасте шестнадцати лет на битву вооруженный помимо меча еще и лазерным карабином. – Мне кажется, у Эльтора все было так же.
– Расскажите мне про него, – попросил Тагер.
Мои воспоминания раскладывались как сложенный в несколько раз, написанный от руки листок, найденный в древней книге с кожаным переплетом.
Я видела Эльтора в форме Демона, с дезинтегратором на бедре, преклонившего колено и уважительно склонившего голову в традиционном приветствии, какое дает сын Лишриоля своему родителю, вернувшись с войны. Я видела отца, стоявшего перед ним, – казалось, он готов кричать на всю деревню от гордости и одновременно конфузится, силясь понять сына, вернувшегося домой с небес.
– Мне тогда было семнадцать. Мне казалось, я никогда не видела человека великолепнее Эльтора. Я хотела быть похожей на него. – Я развела руками. – А потом как-то случилось, я обошла его. Я оказалась праймери, он – всего секондери, – и Кердж молча ждал, что мы – Эльтор и я – будем делать, осторожно кружа, словно борцы в начале схватки, в то время как между нами осталось столько недосказанного.
– Вы продолжаете видеться с ним?
– Редко. Нам мало что есть сказать друг другу, – слишком много недоверия возникло между нами, чтобы сохранять ту близость, какая была между нами в детстве. Но и воспоминаний об этой близости тоже было слишком много, чтобы мы отдалились друг от друга еще сильнее. Кердж напрасно ждет: мы с Эльтором никогда не начнем строить друг другу козни. Если Кердж надеется, что мы сделаем выбор за него, ему придется ждать вечность.
И в конце концов больше всех страдает от этого наша мать, вынужденная наблюдать эту омерзительную игру во власть и в смерть, которую ведут любимые ею дети.
– Моя мать прилетела повидаться со мной.
Тагер без усилия повернул разговор:
– Ну и как вы это восприняли?
Я разглядывала вазу на полке. Редкой красоты ваза из розового с золотыми прожилками стекла. Поверхность мерцала, меняя оттенок в зависимости от угла зрения. Прекрасная, хрупкая вещь.
– Почему вы держите ее здесь? Стоит вам задеть за полку, и они может упасть, – обидно, если ее разобьет тот, кто ценит ее больше всех.
Он снова смотрел на меня словно шифровальщик, подбирающий ключ к шифру.
– Я осторожен с ней.
– Почему вы уверены, что ее не разобьет кто-то другой? – Я тряхнула головой. – Некоторые вещи имеют слишком большую ценность, чтобы хранить их в открытом для доступа месте.
– Потому, что их могут повредить?
– Да.
– Эта ваза крепче, чем кажется. Она уже падала. Она не бьется.
Я скрестила руки, потирая предплечья, словно мерзла.
– Это еще не значит, что она не повреждена. Как знать, может быть, она упадет еще много раз, прежде чем треснет. Ее надо беречь. Представьте себе: кто-то, очарованный ей сверх всякой меры, вломится сюда и будет драться с вами за нее. И в драке вы собьете ее с полки. Что вы будете делать, когда увидите на полу осколки? Как будете собирать их воедино?
– Я просто не буду драться.
Я попыталась улыбнуться, но не уверена, что слишком успешно.
– Но вы ведь не рон.
– Нет, – спокойно согласился он. – Не рон.
Я снова заходила по кабинету. Тагер наблюдал за мной, не делая попытки торопить.
– Кердж считает моего отца простофилей, – сказала я наконец.
– Ваш отец приходится Императору отчимом, верно?
Это остановило меня. Я встала посреди кабинета и засмеялась, хотя это было вовсе не смешно.
– Отцу было восемнадцать, когда они с матерью поженились. Восемнадцать.
Керджу было тогда тридцать пять. Свадьба состоялась всего через несколько дней после смерти моего деда – через несколько дней после того, как Кердж стал Императором. Кердж ненавидит его.
– Вашего отца?
– Да. – Впрочем, как бы Кердж к нему ни относился, он не совершит второго отцеубийства. И к тому же отец необходим ему теперь: он единственный может легко, без усилий питать Сколи-Сеть энергией, не угрожая при этом остальным частям Триады.
Кулак, Разум и Сердце Сколии. Подобно тому, как в одной области реального пространства не существует двух частиц с одинаковым квантовым числом, два разных сознания не могут занимать один и тот же регион псиберпространства. Разум Керджа слишком напоминал разум моего деда – мощный, но прямолинейный. Разум моей тетки отличали изящество, блеск интеллекта, интригующая, кружевная замысловатость. Они с Керджем почти не пересекались в псиберпространстве. Они могли пользоваться одними и теми же функциями, посещать одни и те же «места», но то, как они «существовали» там, настолько отличалось друг от друга, что их присутствие не приводило к резонансу.
Однако Империи нужны были все трое. До того, как отец сделался членом Триады, Сколия была куда меньше нынешней, но даже тогда Кердж и моя тетка с трудом справлялись со своими обязанностями. Кердж командовал вооруженными силами, под защитой которых находилось теперь около тысячи миров. Тетка осуществляла связь между Ассамблеей и компьютерной сетью, охватывавшей не только Сколию, но и миры землян и купцов. И все это в дополнение к их обязанностям, связанным непосредственно со Сколи-Сетью, не отключавшейся, не делавшей передышки, но расширявшейся с каждым годом, заполняя бездонный океан псибервселенной.
Ни тот, ни другая ни за что не отдали бы эти обязанности добровольно.
Но никто, каковы бы ни были его амбиции, не обладал безграничным запасом сил. Рано или поздно нагрузки убили бы их, и этот процесс уже шел, медленно, но неотвратимо – пока к ним не присоединился отец.
При всех внутрисемейных проблемах нам удавалось поддерживать функционирование Сколи-Сети. Альтернатива этому отсутствовала. Вернее, она имелась, но была бы невыносима. Я бы скорее умерла, чем согласилась жить во Вселенной, где все кроме кучки аристо – либо сервы, либо Источники.
Я вдруг почувствовала смертельную усталость. Я подошла к креслу и села, утонув в мягкой подушке. Подавшись вперед, я облокотилась на колени и уставилась в пол.
Тагер подошел и сел в соседнее кресло – на самый край, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими.
– О чем вы думаете?
– О моих родственниках. – Я подняла глаза на него. – Ну и семейка!
– Вы как люди без кожи, живущие во Вселенной, не приспособленной для этого. Почти у всех имеется какая-то защита, поэтому им не понять, насколько их нормальный образ жизни причиняет вам боль. Чтобы выжить, вам надо либо изолировать себя от остальных, либо развить механизм приспособления.
Я подумала о Джейбриоле и его уединенной жизни. Возможно, он единственный из живущих ронов остался нормальным. Но цена, которую он заплатил – невыносимое одиночество, – для меня слишком высока.
– Эти механизмы приспособления заживо рвут нас на части.
– Ответственность за судьбу Империи лежит на вас не потому, что вы лучше приспособлены к ней, но потому, что свойства, делающие вашу жизнь такой тяжелой, одновременно являются источником нашей единственной защиты от аристо. Боги, да это любую семью доведет до точки.
Я обдумала это.
– Когда мы жили все вместе – мои родители и мы, их дети, – нас объединяло что-то. Не знаю, как это обозвать. Общность ронов? Мы были счастливы. Потом мы выросли и вылетели из гнезда. В жизнь вмешалась реальность. – Я посмотрела на Тагера. – Мои родители остались вместе. Но общность исчезла. Они живут; большинство нас выживает. Я хочу чего-то большего, чем выживание.
– Если вы имеете в виду партнера-рона, общество ронов…
– Да, я знаю. Мне не суждено найти это. – В моем сознании нарисовался образ Джейбриола. Знал бы ты, доктор-душеспаситель… – Мои родители – люди, а не производители ронов. Они не смогут вечно плодить аккумуляторы для Сколи-Сети. Вы думаете, они хотят видеть, как их дети умрут? Что, если мы с Эльтором оба погибнем? Что тогда?
– Не знаю.
Я встала и подошла к полке с фигурками кэмишей.
– Я тоже не знаю. – Я повернулась лицом к нему. – Я не хочу умирать. Я хочу отыскать решение. Решение всего. Боли, ярости, страха. Этой войны, которая никогда не кончится. Я хочу знать, что делать с аристо. – Я перевела дух. – Я хочу знать, как расплатиться за Тамс.
– Вы уверены, что найдете все это?
– Я думаю, что у меня больше шансов, чем у Эльтора или Керджа. И к тому же я хочу власть ради власти, – добавила я горько. – Это куда приятнее, чем быть жертвой. – Я спокойно посмотрела на него. – Да, я хочу стать Императрицей.
Войдя в вестибюль дома, где я жила, я застала там поджидавшего меня посетителя. Она сидела в кресле и читала голожурнал, закинув ноги на антикварный столик. Мы увидели друг друга одновременно.
– Хильда! – Я бросилась к ней. – Что ты здесь делаешь?
Она встала и лицо ее расплылось в широкой улыбке.
– Хейя, Соз.
– Я запросто могла пройти мимо тебя. – Я не привыкла видеть ее без формы. Из всех причудливых одеяний она выбрала синие джинсы. Должно быть, купила их в одном из этих магазинов импорта, торговавших джинсами и кофе – основными статьями земного экспорта. Джинсы, кофе и еще эти их гамбургеры.
Не думаю, чтобы нашлась хоть одна столица более или менее населенной планеты, в которой не было бы одного из их «Макдональдсов». Иногда, в особо циничном настроении, мне кажется, что, пока мы с купцами перемалываем ресурсы друг друга, земляне без лишнего шума приберут нас к рукам, заполонив нас своей «фаст фуд»и убедив в том, что мы не проживем без нее и дня.
Хильда хихикнула.
– Некоторые проходят мимо меня нарочно. Я тут чуть не спугнула золотого мальчика. – Она дернула головой вверх. – Сказал, что подождет тебя там.
Неужели Джарит забежал ко мне? Но куда он тогда делся? Хотя вестибюль не запирался круглые сутки, у него не было возможности пройти без пропуска даже в лифт. А пропуска я ему не давала.
– Пошли наверх, – улыбнулась я. – Может, найдем еще эту загадочную личность.
Войдя в лифт, я осторожно спросила:
– Как там Рекс?
– Неплохо. Ему приделали какие-то штуки к ногам. Они позволят ему ходить, как только он научится ими пользоваться.
– Он счастлив? – На самом деле я хотела знать, появилась ли в его жизни женщина. Но спросить не решалась.
– Йа, с ним все в порядке, – Хильда хихикнула. – Все как положено. Все его сиделки по уши в него влюблены. Ну, и есть одна, которую он зовет чаще других.
Я убеждала себя, что меня это не ранит. В конце концов, у меня есть Джарит. Я повторила это себе несколько раз, а потом решила: не майся дурью. Ты знаешь, что тебя это ранит. Ну и пусть ранит. Не умрешь. И ты права, у тебя есть Джарит.
Джарит сидел у меня под дверью с папкой на коленях и что-то читал. Мы подошли к нему, мягко ступая по ковру.