Азаро Кэтрин. Инверсия праймери

   – Соз, – вмешался в наш разговор бестелесный голос.
   Джарит чуть не выпрыгнул из кровати:
   – Кто это?
   Я расхохоталась:
   – Всего-навсего мой компьютер. Пако, не сейчас!
   Голос Пако исходил из небольшого монитора, встроенного в стену напротив:
   – Куокс готовится выступить с речью.
   Черт возьми. Я же сама просила Пако предупреждать, меня обо всех новостях, связанных с Куоксом. И, конечно же, этот чертов Император не нашел лучшего времени для своей речи, чем когда я лежу в постели с Джаритом.
   – Ладно, – буркнула я. – Включай.
   Голоэкран на стене включился, демонстрируя привычную пантеру, изготовившуюся к прыжку. В комнате загремел гимн купцов. И как могли такие чудовищные люди сотворить столь завораживающую музыку?
   Джарит передернул плечами:
   – Зачем тебе смотреть на это?
   – Надо. Мне необходимо знать, что они говорят. – Самое смешное, что – как это ни противно – я говорила чистую правду.
   – Каждый раз, как я вижу одного из них или только слышу, я чувствую себя так, словно меня… – Джарит запнулся, подыскивая подходящее слово, – словно меня…
   – Насилуют?
   Он удивленно посмотрел на меня:
   – Да.
   Пантера на экране обернулась двумя мужчинами. Но Ура Куокса среди них не было. Человека, стоявшего слева, звали Крикс Куэлен, он занимал пост министра торговли.
   Оратором, человеком на трибуне, был Джейбриол.
   Джарит слез с кровати и натянул штаны.
   – Не могу видеть этого. Не здесь. Извини. Я подожду в гостиной.
   Зачем Джейбриол снова вторгается в мою жизнь, сейчас, когда у меня появился шанс забыть его? Я поднялась и полезла в гардероб, схватив первое, что подвернулось под руку: простую сорочку.
   – Тебе вовсе не обязательно уходить. – Я надела ее через голову. – Я выйду сама. Оставайся здесь.
   – Тогда пошли в гостиную вместе.
   Я наконец поняла. Он не хотел присутствия хайтонов у нас в спальне, где мы только что занимались любовью.
   – Хорошо.
   Я пропустила всего полминуты речи. Я сидела на диване перед голоэкраном, пока Джарит наливал себе выпить. Собственно, ничего особенного Джейбриол не говорил: обычный купеческий треп насчет того, какие они все замечательные. Это не было похоже на него. Но не это беспокоило меня. Для тех, кто не знал его – в данном случае это относилось почти ко всей Галактике, – он представлялся самым обычным хайтоном. Но я-то его знала. Я видела его изнутри – тогда, на Делосе. Человек, читавший речь, был накачан каким-то наркотиком.
   Джарит сел рядом со мной, держа в руке стакан. На этот раз он налил себе виски. Он сделал большой глоток, как завороженный глядя на экран. Но Джейбриола он почти не замечал. Он не сводил взгляда с Куэлена.
   Что же за сила такая у этих хайтонов, что они устрашают нас даже по головидению? Может, это язык их тела, или то, как они стоят, или тембр их голосов, или движения рук? На каком-то уровне, скорее подсознательном, мы узнаем их. Одного имени Куэлена было достаточно, чтобы у меня мороз пробежал по коже. Почему он стоит там, рядом с Джейбриолом? Какое он имеет отношение к наследнику престола?
   Потом меня пронзила ужасная мысль. Возможно, Ур Куокс отдал Джейбриола на попечение Куэлена. Император Эйюбы являлся носителем рецессивных генов псиона. Он рон только наполовину, так что признаки ронов в нем практически не заметны. Но вдруг он ощущает какие-то проявления эмпатии? Вдруг это делает его достаточно человечным, чтобы он жалел своего сына? Возможно, он доверил сына Куэлену, поскольку не может заставить себя обречь Джейбриола на ту участь, для которой тот был рожден.
   Мне не хотелось даже думать о том, во что превратится жизнь Джейбриола с Криксом Куэленом в качестве наставника. Я даже представляла себе, что случилось. Джейбриол отказался выступать, и Куэлен заставил его с помощью наркотика, а может, еще и угрожая физической расправой. А еще страшнее то, что Куэлен мог обойтись и без наркотика или насилия. Судя по всему, он проводит с Джейбриолом довольно много времени. Значит, ему не составит труда создать удовлетворительный компьютерный образ наследника хайтонов, который выступит для него с любой речью – если он хотел контролировать только слова Джейбриола.
   Джарит так и сидел, не в силах оторвать взгляда от Куэлена, бледнея все сильнее и сильнее. В конце концов я не выдержала и приказала Пако выключить передачу.
   Экран погас. Джарит с облегчением посмотрел на меня.
   – Тебе действительно приходится смотреть каждое их выступление?
   Я кивнула:
   – Знать врага в лицо и все тому подобное.
   – Знаешь, это было плохо и раньше, когда Куокс не имел наследника. По крайней мере мы могли надеяться, что он станет последним хайтонским Императором. Но теперь, когда из ниоткуда возник этот его наследник… – Джарит поежился. – Иногда мне кажется, что это не кончится никогда.
   Как это может кончиться? Если бы у Куокса и не обнаружилось наследника, его трон занял бы другой хайтон. Новый Император был бы не лучше Ура Куокса, возможно, даже хуже. Надежда на то, что хайтоны эволюционируют в более нормальных людей, несбыточна. Аристо генетически запрограммированы оставаться аристо. И время не улучшит их генетику. Их помешательство на чистоте генофонда имеет под собой основания. Они и впрямь представляют собой патологическую ветвь рода человеческого, всеми силами оберегающую эту свою патологию.
   И среди всего этого стоял опоенный наркотиками Джейбриол – единственный, кто мог бы остановить эту войну без границ, сев за стол переговоров.
   Или поставив Сколийскую Империю на колени.

11. ВРЕМЯ ГОВОРИТЬ

   – Есть люди, которым пришлось вынести куда больше, – сказала я. – Я пережила всего три недели этого.
   – Вы считаете, что, если это длилось три недели, а не три года, – возразил Тагер, – ваши шрамы будут менее заметны?
   Я беседовала с ним, стоя в безопасном месте у книжной полки. За пять раз, что я приходила к нему, я ни разу не села. Сидя, я чувствовала себя уязвимой. Сам Тагер обычно стоял – так, как сейчас, у своего рабочего стола. Наверное, он избегал подходить ко мне вплотную, чтобы это не воспринималось как давление.
   – Послушайте, – сказала я. – Большинство Источников живут в неволе всю жизнь. То, что случилось со мной – пустяк.
   – Вы ошибаетесь.
   – Меня готовили…
   – Дерьмо!
   Я заморгала, ошеломленная резкостью его реакции. Очень уж это не вязалось с его характером, во всяком случае, с той его стороной, которую он показывал мне до сих пор.
   – Почему вы так говорите?
   – Никакая подготовка не защитит вас от того, что делал с вами Тарк, – сказал Тагер. – Да, у вас крепкая броня. Но под этой броней живет человеческое существо. Вас истязали психически и сексуально, и то, что вы праймери, что это длилось всего три недели, что вас готовили переносить боль, что другим приходилось еще хуже, – все это не сделало ваши раны менее глубокими.
   – Но это было десять лет назад, – возразила я. – Мне полагалось давным-давно пережить и забыть все это.
   – Почему?
   Почему? Опять этот его вопрос, от которого можно сойти с ума.
   – Потому что время залечивает раны.
   – Только если вы относитесь к ним серьезно, – голос Тагера смягчился. – Подавление воспоминаний о пережитом – защитная реакция, она позволяет вам выжить. Но как бы вы ни отрицали этого, то, что произошло, продолжает влиять на вас. Это может подорвать вашу уверенность в себе, ограничить вашу дееспособность, помешать устанавливать и поддерживать отношения.
   – Вы считаете, что мои проблемы с общением проистекают из этого?
   – Не исключено.
   Я отступила на шаг от него:
   – Я просто слишком чувствительна.
   – Почему вы так считаете?
   Я фыркнула:
   – Месяц назад я ходила в кино. На один из этих фильмов про обезумевших Демонов. Я просто рассвирепела. Я ушла с сеанса и испортила впечатление всем, кто пришел со мной. Потом я чуть не заехала по морде тому, кто сказал, что мое поведение его раздражает. Вы не называете это неадекватной реакцией?
   – Нет, – ответил Тагер. – Особенно учитывая ваш боевой опыт.
   – Но люди, бывшие со мной, считали меня сумасшедшей.
   – То, что они не знали причины, заставлявшей вас реагировать так, еще не говорит о ненормальности вашего поведения.
   Ну почему он не понимает?
   – Да поймите же вы! Я чуть не убила человека только за то, что он раздражал меня.
   – Вы чуть не убили его, поскольку его действия напомнили вам то, как вас неоднократно жестоко истязали.
   Неужели он действительно верит в то, что Хилт пробудил во мне воспоминания о Тарке? Неужели этот хайтон до сих пор обладает надо мной такой властью – теперь, спустя годы после своей смерти?
   – Нет. Этого не может быть.
   – Вы не могли ничего поделать, когда Тарк похитил вас, – негромко продолжал Тагер. – Если бы вас просто ограбили, вы бы рано или поздно нашли похищенное или возместили его. Но у вас отняли самоуважение, достоинство, безопасность. Где вы найдете их, чтобы возместить потерю?
   – Я знала, что мне грозит, когда отправлялась на Тамс. Мне стоило быть осторожнее. – Я озвучила мысль, которая столько лет угнетала меня. – Случившееся – моя собственная ошибка.
   Тагер покачал головой:
   – Дело не в вашей ошибке. Дело в том, как обращался с вами Тарк. Абзац.
   – Он спокойно посмотрел на меня. – Это не ваша ошибка. Что бы он ни говорил вам, как бы ни обзывал вас, что бы ни говорил вам об этом кто угодно другой – это не ваша ошибка.
   Я ступила на зыбкую почву, которой избегала годами:
   – Но почему это всплыло именно сейчас, после того, как я столько лет была в порядке?
   – А с чего вы взяли, что были в порядке?
   – Ну, разумеется, я была в порядке.
   – Тогда скажите, – спросил Тагер, – почему это прошло целых семь лет, прежде чем вы оказались готовы к серьезным отношениям с мужчиной?
   – Вы имеете в виду Гипрона?
   Он кивнул:
   – Семь лет одиночества – долгий срок для любого. Для эмпата это вообще почти неслыханно.
   Я чуть было не возразила. Но промолчала. Я всегда избегала больших компаний или ситуаций, в которых мне приходилось сталкиваться с эмоциями несимпатичных мне людей. Но я понимала, что имеет в виду Тагер. В любви эмпатия бесценный дар, особенно при отношениях с другим эмпатом, способным чувствовать меня так, как я чувствую его. Отсутствие таких интимных отношений ведет к одиночеству столь сильному, что оно ранит почти физически. Мы с Джаритом достигли связи, наполнившей мою жизнь так, как никогда бы не наполнил секс с обычным человеком.
   Я подумала о дверке в моем сознании, за которой хранилось все то, что я не хотела выпускать на поверхность. Я знала, кто расшатал ее, выпустив воспоминания. Джейбриол Куокс.
   Вслух же я произнесла:
   – Да, все могло быть из-за Тамса.
   В первый раз за все время Тагер не возразил мне.
   – Идти в бой против аристо, ощущая их смерть – должно быть, это кошмар, – его состраданию, похоже, не было предела. – И вы пережили этот ад тысячу раз. То, что вы выжили, оставшись психически нормальной, – это просто чудо.
   Я уставилась на него. Какое там чудо? Я превратилась в развалину.
   – У каждого в жизни свои сложности. Но не все ведь разгуливают, тыча себе в висок дезинтеграторами.
   – Праймери, это…
   – Соз, – перебила я его.
   – Соз?
   – Меня так зовут. Соз.
   – Очень хорошо, Соз.
   Вот и вся его внешняя реакция: легкий поклон. Но я уловила его подлинные чувства, как он ни старался спрятать их. Его пульс участился. Он добился прорыва, причем значительного. И это волновало его. Еще как волновало.
   – Почему? – спросила я.
   Теперь не понял он:
   – Почему вас зовут Соз?
   – Нет. Почему вас волнует то, что со мной происходит?
   – Потому что вы представляетесь мне замечательным человеком.
   – С чего вы считаете меня замечательной? Вы же меня почти не знаете.
   Он улыбнулся:
   – Меня учили распознавать людей.
   – Это больше, чем умение.
   Он посмотрел на меня с любопытством:
   – Почему вы так говорите?
   Я замялась, не находя подходящих слов.
   – Мне кажется, вас в самом деле волнуют люди. Я к этому не привыкла. Я привыкла к купцам. Или к политикам из КИКС. – Я поморщилась. – И те, и другие порочны. – Я подумала о Рексе, о Гипроне, о моем первом муже, Йато.
   – Когда я нахожу любовь, я… я не могу сохранить ее. Единственный человек, с которым мне удается поддерживать отношения, – это мальчик, вдвое моложе меня, абсолютно без политических убеждений и настолько отличающийся от аристо, насколько это возможно для человека.
   – И что тут такого?
   – Это неестественно.
   – Но почему?
   – Мне следовало бы иметь более зрелого любовника, – вроде Рекса. Только Рекс больше не хочет меня.
   – Почему?
   Почему он все время задает мне этот вопрос?
   – Не знаю, почему. Просто не совсем естественно, когда дряхлеющие Демоницы вешаются на хорошеньких малолеток, вот почему.
   Тагер рассмеялся, как будто я шутила:
   – Я бы не назвал вас дряхлеющей.
   – Мне почти сорок восемь.
   – Я бы дал вам гораздо меньше. Но и сорок восемь лет – совсем немного при вашем звании.
   Я пожала плечами:
   – Должно быть, я неплохо справляюсь со своими обязанностями.
   – Почему этот вопрос так разозлил вас?
   – Разозлил? Вовсе он меня не разозлил. – Я лгала, и мы оба понимали это. И все же до этого момента я не осознавала, что мое звание действительно раздражает меня. Почему?
   Я заговорила медленно, будто читая книгу, которая была у меня уже давно, но которую у меня до сих пор не хватало смелости раскрыть:
   – Он послал меня на Тамс, хотя знал, что там может случиться. Он годами посылал меня в пекло, гораздо дольше, чем большинство офицеров, и посылал моего брата Эльтора, и посылал моего брата Келрика… – Я заставила себя продолжать. – И Келрик не вернулся.
   – Кто «он»? – спросил Тагер с обычным своим состраданием.
   – Мой брат.
   – Эльтор?
   Я мотнула головой:
   – Нет. Мой сводный брат. Кердж. Император.
   Лицо Тагера побелело. На этот раз я не просто потрясла его. Эффект равнялся землетрясению. Но он был прав. Я была зла. Еще как зла. И слова, копившиеся во мне годами, прорвали плотину, которую я сама воздвигла вокруг них.
   – Я потеряла первого ребенка, – сказала я. – Единственного ребенка, которого я посмела зачать, и все потому, что Кердж сказал мне, что, если я уйду со строевой службы, я утрачу права на наследование престола. Я потеряла первого мужа из-за этого, и я потеряла Рекса, так как он не хотел быть консортом-калекой, и потеряла младшего брата, который погиб, и старшего брата, которого невзлюбила. Я утратила способность к нормальному человеческому общению… – Мой голос дрогнул. – Кердж взял бы мою душу, если бы захотел. Он не имел права!
   Тагер молча смотрел на меня. Прошла долгая минута, прежде чем он наконец ответил. То, что он вообще заговорил, уже можно было считать чудом. Любой душеспаситель пришел бы в ужас, доведись ему оказаться на его месте. Любое неверное слово могло навлечь на него императорский гнев. Я не собиралась говорить Керджу, что ходила к Тагеру, но все равно, каким бы сильным эмпатом ни был Тагер, он не мог быть до конца в этом уверен. И все же даже теперь, зная об опасности, он не отступился, навеки завоевав мое доверие.
   – Почему он требовал от вас столько?
   – Потому, что если я не смогу сделать этого для него, я никогда не смогу быть достаточно сильной, чтобы справиться с Ур Куоксом. – Я развела руками. – Ведь я не могу просто взять и заявить: «Ах, нет, я передумала! Я не хочу больше этого!» Если ни Эльтор, ни я не станем Императором после Керджа, то кто? У кого еще есть военное образование, способности ронов, боевой опыт – вместе взятые? Тысячи миров, Тагер. Сколько людей населяет их? Сотни? Миллионы? Десятки миллиардов? Как иначе смогу я нести ответственность за каждую из их чертовых жизней?
   – Вы наследница престола, – тихо сказал Тагер. Он произнес это как утверждение, не как вопрос.
   – Одна из. Вообще-то нас двое. – Осталось двое. Из трех. – Как вам это нравится? Будущее Вселенной может оказаться в руках сумасшедшей бабы.
   – Вы считаете себя сумасшедшей?
   – А разве нет?
   Он говорил так, словно мы с ним шли через лес хрупких хрустальных деревьев, ветки которых могут сломаться от малейшего прикосновения, а острые обломанные концы готовы пронзить его насквозь.
   – Больной – да. Вы страдаете столькими формами стрессов, я даже не уверен, что могу сосчитать их. И вы необычно чувствительны даже для псиона, так что, возможно, вы никогда не сможете выносить толпы народа или их самые низменные чувства, не отключаясь эмоционально. Но сумасшедшей я вас не считаю. Чтобы испытать все, что вам довелось, и продолжать выполнять свое дело, требуется фантастическая выносливость рассудка.
   Я судорожно глотнула. Он стоял, молча глядя на меня, ощупывая меня своей эмпатией, и я не знала, что ему сказать. Поэтому я только смотрела на него. Он не торопил меня, не давил на меня, не уходил и не отворачивался.
   В конце концов я произнесла: «Ладно». Это не самый содержательный ответ, но ничего лучшего я не нашла. Тагер улыбнулся, словно я сказала что-то умное.
   Я отошла в дальний конец кабинета, туда, где стеклянные стены встречались под острым углом. Сквозь тонированное стекло виднелась анфилада посольских залов. На книжной полке стояло зеркало – старомодное зеркало из посеребренного стекла в нефритовой рамке. Я смотрела на свое отражение и почти видела за спиной Керджа. Как там? «В ожиданьи всегда, в наблюденьи всегда, всегда в недовольстве глухом».
   Смотри внимательнее, братец, подумала я. А то я могу тебя удивить.
   Когда Джарит вернулся в спальню, я почти проснулась. Я лежала на теплых простынях, любуясь им, пока он шел через комнату. Выглядел он действительно неплохо. На нем не было ничего, кроме плавок. Волосы на мускулистой груди горели золотом в солнечных лучах.
   Лицо… лицо его почему-то пылало. Я давно не видела таких красных лиц.
   И вообще вид у него был слегка обалделый. Он не сводил глаз с груды наших одеяний на полу у кровати. Подойдя к ней, он принялся торопливо рыться в одежде, расшвыривая ее по спальне.
   Я привстала на локте:
   – Что случилось?
   Он подпрыгнул от неожиданности.
   – Ты проснулась?
   Я улыбнулась:
   – Не совсем. Лезь сюда и усыпи нас обоих, идет?
   – Соз. – Он ухитрился покраснеть еще сильнее. – У нас гости.
   – Гости? – И чего это он так всполошился? – Что ты хочешь этим сказать?
   – Там. – Он махнул рукой в сторону гостиной. – Я проснулся, вышел попить – а она там. Сидит и читает книгу.
   Я уставилась на него.
   – Кто-то сидит в моей квартире? – Какого черта? Я выбралась из кровати и подобрала белье и спортивный костюм, брошенные на пол Джаритом, когда он срывал их с меня. – И кто это?
   Он наконец нашел то, что искал. Свитер.
   – Она говорит, что ее зовут Циа Лисса.
   Я остановилась и перевела дух.
   – Ясно.
   Он натягивал свитер.
   – Ясно?
   – Это объясняет твою реакцию.
   – Как это объясняет?
   Я рассмеялась.
   – Джарит, она оказывает такое воздействие на всех. – Я оделась и направилась в гостиную.
   Я увидела ее сразу, от арки, соединявшей спальню с гостиной. Она стояла у окна, глядя на джейкобсширский пейзаж. Золотые волосы, сияя на солнце, падали ей на плечи, руки, спину, бедра… Собственно, эта великолепная грива сама казалась золотым солнечным светом. На ней было розовое платье местного фасона – те же кружева и лямки, в которых я чувствовала себя так неловко. Применительно к ней слово «неловко» не существовало. У нее было лицо ангела, тело эротической богини из голофильма и грация балерины, что, собственно, и являлось ее профессией. Она выступала под псевдонимом Циа Лисса.
   – Привет, мама, – сказала я.
   За моей спиной послышался странный звук.
   – Мама?
   Она повернулась к нам.
   – Соскони? – Ее взгляд скользнул на Джарита, стоявшего за моей спиной и чуть правее, словно прячась от невесть как оказавшегося в моих апартаментах привидения. На ее губах появилась легкая улыбка.
   – Твоего друга я уже видела.
   Даже в моем возрасте я смутилась, что мать застала меня с любовником.
   – Как ты вошла?
   – Пако впустил меня.
   Пако? Перед тем как отправиться в спальню с Джаритом, я приказала ему, чтобы нас не беспокоили. Как он пустил ее? Право же, этот искусственный интеллект решил исполнять мои просьбы в самые нежелательные моменты.
   Впрочем, в данном случае это не так страшно.
   – Что он тебе сказал?
   – Что к тебе нельзя, но я могу подождать. – Она покосилась на Джарита.
   – Я могу зайти позже…
   – Нет. Не уходи. – Я махнула рукой в сторону бара в противоположном конце комнаты. – Выпить хочешь?
   «Соскони».
   Ее мысль вошла в мое сознание чистой как солнечный свет, принеся с собой запахи, шумы и пейзажи Лишриоля, родной планеты моего отца, на которой я выросла. Моего дома. Я увидела серебристые растения, сплошным ковром протянувшиеся от города Дальвадора до горизонта на юге и востоке, до лесов и горных хребтов на западе и до Перевала Заблудившегося Всадника на севере. В полях деловито жужжали шмели. Дом с его любовью и болью, радостью и горем, место, куда я до сих пор убегаю в своих снах. В такое безопасное детство, в ласковые руки золотой женщины, подарившей мне жизнь.
   У меня за спиной Джарит протяжно вздохнул, словно ему показали прекрасную картину. Он тронул меня за плечо.
   – Соз, у меня сегодня после обеда репетиция. Я пойду позанимаюсь.
   Я повернулась к нему. Он уже улыбался, и лицо его приобрело нормальный цвет. И чуть расстроенное выражение. Почему он расстроился? И кой черт ему заниматься? Он и так все утро играл на своем литаре.
   – Я позвоню тебе вечером?
   – Конечно. – Я поцеловала его, потом вспомнила, кто смотрит на нас, и решила отложить самые нежные поцелуи на потом. – Тогда и поговорим.
   Джарит собрал свои вещи, раскиданные по всей спальне. Однако выходя из квартиры он угодил прямо в ласковые руки телохранителей матери, двух Демонов, томившихся за дверью. Пока они деловито обыскивали его, он бросил на меня удивленный взгляд.
   Извини, подумала я. Она танцовщица, звезда балета. Они просто стараются. Боюсь, объяснение вышло не слишком убедительным. При том, что танцовщица из матери действительно неплохая, к звездам она не относится.
   Да и звезд, боюсь, охраняют не так тщательно.
   Подлинную причину обыска я от Джарита скрыла. Дело в том, что не один «друг семьи» пытался вынести голофильм или аудиопленку с записями нашей семейной жизни, за что на черном рынке масс-медиа предлагались фантастические суммы. Однако объяснив это, пришлось бы объяснять также почему, а мне не хотелось открывать Джариту, что я рон.
   Когда Кердж выберет наконец наследника, этому человеку придется провести остаток жизни так, как живут сейчас сам Кердж, моя тетка и мои родители – день и ночь под охраной. Я не хотела торопить с этим ни Керджа, ни Ассамблею. Возможно, настанет день, когда у меня не будет другого выхода, однако пока я только старалась вести себя так, чтобы никто не подумал, что я предпочту быть убитой, только бы не терпеть при себе охрану.
   – Все в порядке. – Старший телохранитель поклонился Джариту. – Вы можете идти.
   Джарит уставился на него, пораженный не столько обыском, сколько поклоном. Потом улыбнулся мне.
   – Увидимся вечером?
   Я кивнула:
   – До вечера.
   Когда он ушел, я вернулась к бару и налила себе пива.
   – Хочешь? – предложила я матери.
   – Нет, спасибо. – Она тряхнула головой, отчего масса ее волос всколыхнулась золотой волной. Отсвет от колец играл на ее золотой коже.
   Как у Керджа. И глаза у нее были такие же, как у него под внутренними веками: золотые белки и черные зрачки. Она не унаследовала от деда внутренних век, но за этим исключением они с Керджем походили больше на близнецов, чем на сына и мать.
   Но там, где Кердж был тверд, мама была нежна. Мне отчаянно хотелось броситься к ней, прижаться головой к ее коленям, как я часто делала в детстве, ища у нее утешения. Только я давно уже выросла, так что отвыкла бегать к ней каждый раз, как разобью коленку.
   – Что ты делаешь в этих краях? – спросила я.
   Она улыбнулась:
   – Ну, мне случилось заглянуть на Форшир, вот я и подумала…
   – Мама. – Я стукнула стаканом по стойке. – У тебя ведь нет никакого повода находиться сейчас на Форшире. Так зачем ты здесь?
   Она подошла к бару и села в одно из высоких кресел у стойки. При росте в сто восемьдесят сантиметров она была выше меня, выше всех моих сестер, одного роста с отцом. Она говорила тем мягким тоном, который в детстве всегда отгонял мои ночные страхи.
   – Кердж сказал мне про Рекса. Мне жаль.
   Я провела пальцем по краю стакана:
   – Он сам выбрал профессию Демона. Он знал, на что идет.
   – Соскони. Я не Кердж.
   Я посмотрела на нее:
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Ты переживаешь. Я это чувствую.
   – Это сугубо личное. Давай не будем об этом.
   – Ладно. – Она бросила на меня хорошо знакомый осторожный взгляд. Он означал, что она ищет тему разговора, которая не заденет меня больно. Чем старше я становилась, тем чаще замечала у нее этот взгляд.
   – Твой друг Джарит очень мил, – сказала она наконец.
   Я пожала плечами: