Страница:
Какой-то миг Селдон не мог пошевелиться – настолько он был поражен. Драже оказалось чуть сладковатым. После него во рту остался непонятный пряный привкус.
– Можно, я еще попробую? – спросил он.
– Бери сразу полдюжины, – посоветовала Капелька Сорок Третья и протянула Селдону пригоршню драже, – Вкус всегда разный, а калорий совсем нет. Попробуй.
Она была права, Селдон пробовал так и сяк: брал драже в рот и давал рассосаться, лизал потихоньку, пытался откусить кусочек, Но как бы легко он ни прикасался к драже, стоило чуть-чуть лизнуть, и оно моментально исчезало. И действительно, у каждого шарика вкус был чуть-чуть да иной.
– Вот беда, – вздохнула Капелька Сорок Третья, – каждый раз попадается что-нибудь необычное, вкус невозможно забыть, но больше такое может никогда не попасться. Помню, было мне лет девять, и мне попалось такое…
Мечтательное выражение тут же покинуло ее лицо. Она сказала строгим голосом:
– Прекрасная вещь – это драже. Учит тому, как все зыбко в этом мире.
«А ведь это сигнал, – подумал Селдон, – Хватит, нагулялись. Она уже вполне свыклась с моим присутствием, свободно разговаривает. Пора переходить к делу, и немедленно!»
– Сестра, я родом из мира, который раскинулся под открытым небом, как и другие миры кроме Трентора. Там иногда идет дождь, а иногда сухо, реки порой текут спокойно и лениво, а иногда выходят из берегов, там то жарко, то холодно. А это значит, что урожаи там бывают то плохие, то хорошие. А здесь все так стабильно, продуманно. И урожаю ничего другого не остается, как только быть всегда хорошим. Как счастлив Микоген!
Селдон замолчал и стал ждать ответа. Ответов могло быть несколько, и дальнейшие действия зависели от того, как именно ответит Капелька.
Она и впрямь достаточно осмелела и теперь почти не стеснялась того, что рядом мужчина. Вот что она ответила:
– Стабильности добиться не так уж легко, Состояние среды контролировать приходится постоянно. Порой нападает какая-нибудь вирусная инфекция, а бывают еще неожиданные и нежелательные мутации. Иногда приходится браковать огромные партии продуктов.
– Правда? И что же потом?
– Другого выхода, как только уничтожать забракованные партии, нет. Даже тогда, когда есть хоть малейшее подозрение, что партия недоброкачественная. Тележки, ванны – все подвергается самой тщательной стерилизации, а порой и все оборудование уничтожают.
– Стало быть, на манер хирургии, – кивнул Селдон. – Отсекаете пораженную болезнью ткань.
– Да.
– А что же вы предпринимаете, чтобы предотвратить подобные неполадки?
– Что можно поделать? Проводим непрерывные анализы на мутацию и вирусы, следим за чистотой и составом питательных сред. Изменения мы наблюдаем крайне редко, однако стоит нам заметить что-нибудь, мы предпринимаем немедленные и радикальные шаги. В итоге неурожайных лет у нас почти не бывает, да если и бывают, то страдает всегда лишь небольшая часть урожая. Помню, самый неудачный год у нас был, когда мы потеряли двенадцать процентов урожая. Беда в том, что самые старательные прогнозы, самые продуманные компьютерные программы не всегда способны предсказать то, что на самом деле непредсказуемо.
Селдон от неожиданности вздрогнул. Капелька говорила так, словно рассуждала о психоистории, а на самом деле речь шла всего-навсего о продукции микрофермы в небольшом тренторианском секторе. А ведь он сам все время мыслил грандиозными масштабами – никак не меньше Галактической Империи.
Неизвестно почему немного обидевшись, словно речь и впрямь шла о его работе, Селдон проговорил:
– Наверняка не все непредсказуемо. Есть силы, которые правят всеми нами и обо всех нас заботится.
Капелька резко остановилась, обернулась и удивленно, не мигая, взглянула ему в глаза.
– Что? – спросила она.
Селдон принялся неловко объяснять.
– Понимаешь… вот мы говорим о вирусах, мутациях… Это ведь все явления природные и подчиняются, следовательно, законам природы. Нечего сверхъестественного тут нет, верно? Все, что не повинуется законам природы, тут не учитывается. А ведь именно оно может; управлять самими законами.
Капелька, не отрываясь, смотрела на Селдона – так, словно он вдруг заговорил на чужом языке, каком-нибудь древнем, забытом диалекте.
– Что? – еще раз спросила она.
Селдон, запинаясь, продолжил свою мысль, путаясь в незнакомых, непривычных словах:
– Нужно обращаться к чему-то великому, какому-то высшему духу, какому-то – просто и не знаю, как назвать.
Она вполголоса проговорила:
– Я так и думала. Только не сразу поверила, что ты об этом говоришь. Ты судишь нас за то, что у нас есть религия. Почему же ты не сказал прямо? Почему избегал этого слова?
Она ждала ответа, а Селдон, несколько обескураженный тем, что его слова так задели ее, пробормотал:
– Потому что я не привык пользоваться этим словом. Мне более знакомо слово «сверхъестественное».
– Называй, как хочешь. Это религия, и ее у нас нет. Религия – это для варваров, для стада ско…
Она умолкла, чтобы перевести дух, но Селдон не сомневался, что она хотела сказать: «для стада скотов».
Однако Капелька довольно быстро взяла себя в руки.
– Мы – не религиозный народ. Наше царство – от мира сего, от этой Галактики, и так было всегда. Если у тебя есть своя религия…
Селдон почувствовал, что влип. Вот уж чего он никак не ожидал!
– Не сказал бы, что это так… – промямлил он. – Видишь ли, я математик, и мое царство – тоже от мира сего и от этой Галактики. Просто, понимаешь, у вас такие странные обычаи, вот я и подумал, что ваше царство…
– Не думай, варвар. Если у нас странные обычаи, то это потому, что нас мало. Нас миллионы, а вокруг нас миллиарды миллионов. По миллиарду вас на каждого из нас. Должны же мы как-то выделиться, чтобы не затеряться Нас отличает отсутствие волос, одежда, поведение, образ жизни. Мы обязаны помнить, кто мы такие, и должны быть уверены, что вы, варвары, помните, кто мы такие. Мы трудимся на наших фермах, чтобы вы ценили нас, высоко ценили. Покуда вы будете ценить нас, вы нас не тронете. Вот и все, чего мы от вас хотим – чтобы вы нас не трогали, не мешали.
– Я вовсе не хотел причинить вреда ни тебе, ни твоему народу. Я просто ищу знаний. Ищу здесь, как искал бы в любом другом месте.
– И поэтому выказываешь презрение к моему народу, обвиняя нас в том, что у нас есть религия, предлагая нам положиться на какой-то мистический, несуществующий дух, в который мы никогда не верили, чтобы этот дух что-то сделал за нас?
– Но есть масса миров, где люди верят в сверхъестественные силы в той или иной форме, и там это называется религией. В чем-то мы можем быть с ними не согласны, но ведь мы в своем неверии также можем ошибаться, как они – в своей вере. Во всяком случае, ничего дурного я в вере не вижу, и мой вопрос не нес в себе ничего оскорбительного.
Однако, судя по всему, ему не удалось разубедить разгневанную Капельку.
– Религия! – фыркнула она. – Она нам ни к чему!
Селдон окончательно пал духом. Вся эта экскурсия, все его ухищрения – все прахом, все насмарку.
Капелька прибавила:
– У нас есть кое-что получше. Гораздо лучше. У нас есть история.
Селдон тут же воспрял и радостно улыбнулся.
Глава десятая
– Я не могу больше тут оставаться.
Селдон огляделся по сторонам.
– Но тут никого нет. Даже тот Брат, что угостил нас драже, нам ни слова не сказал. Похоже, он нас принял за самую обычную парочку.
– Это потому, что там было темно, и когда ты говоришь тихо, не так слышен твой варварский акцент, и я вела себя спокойно. Но теперь… – хрипло проговорила она.
– Что теперь?
– Я нервничаю. Я задыхаюсь.
– Но кто это заметит? Успокойся, расслабься.
– Здесь я не могу успокоиться. Не могу, здесь меня могут увидеть.
– Куда же нам, в таком случае, пойти?
– Где-то должны быть комнаты отдыха. Я тут работала. Я знаю, что они где-то тут.
Она зашагала быстрее, Селдон пошел следом за ней. Вскоре они повернули в узкий коридор, вдоль которого тянулась линия дверей.
– Кажется, последняя комната свободна, – пробормотала Капелька.
И верно, комната была свободна. На двери горел маленький квадратик, надпись на котором гласила: «Не занято». Дверь отворилась.
Капелька Сорок Третья быстро осмотрела комнату, подтолкнула Селдона вперед и вошла сама. Как только она прикрыла за собой дверь, на потолке загорелся светильник.
– Теперь табличка покажет, что – комната занята? – поинтересовался Селдон.
– Да. Стоит двери закрыться с этой стороны, как загорается такая надпись.
Здесь слышался шум вентилятора. Похоже тишины на Тренторе не было нигде.
Комната была невелика, Однако в ней стояла кушетка с жестким матрасом, застеленная чистым бельем. Стол стул, маленький, холодильник, какое-то устройство, напоминающее электроплитку.
Капелька Сорок Третья устало опустилась на стул, выпрямилась. Видимо, пыталась успокоиться.
Селдон, не понимая, чем ему заняться, стоял столбом, пока Капелька не махнула рукой в сторону кушетки, тогда он сел.
Тихо, словно говоря с самой собой, Капелька Сорок Третья проговорила:
– Если кто-нибудь узнает, что я была здесь с мужчиной, пусть даже с варваром, меня подвергнут отлучению.
Селдон резко вскочил на ноги.
– Тогда давай уйдем отсюда.
– Сядь. Я не могу уйти, пока я в таком состоянии. Ты спрашивал о религии. Что ты вынюхиваешь? Чего ищешь?
Селдону показалось, что перед ним – совсем другой человек. Как она переменилась! Ни униженности, ни робости не осталось и в помине. Нисколько не смущаясь его присутствием, Капелька с прищуром смотрела на него.
– Я уже говорил тебе. Я ищу знания, только знания. Я ученый. Это моя работа. Я хочу научиться понимать самых разных людей, поэтому я изучаю историю. Во многих мирах древние исторические записи – настоящие записи – превратились в мифы и легенды и зачастую бытуют в форме религиозных верований или того, что я зову тягой к сверхъестественному. Но раз в Микогене религии нет, то…
– Я сказала тебе: у нас есть история.
– Да, сказала. Сколько лет насчитывает ваша история?
– Двадцать тысячелетий.
– Вот как? Давай по-честному. Это истинная история или нечто такое, что давно превратилось в легенду?
– Нет, это самая нестоящая история.
Селдон собрался было спросить, откуда унее такая уверенность, ко передумал. На сомом деле, могла ли история насчитывать двадцать тысячелетий и при этом оставаться истинной? «Я не историк, – подумал Селдон. – Надо будет посоветоваться с Дорс».
Однако он не видел ничего удивительного в том, что древняя история любого мира – это, как правило, адская смесь самовосхвалении, героики, этакие мини-спектакли, побасенки с моралью, которые ни в коем случае нельзя воспринимать буквально. Так было и на Геликоне, и все же каждый геликонец готов был с пеной у рта клясться, что все это истинная правда – даже совершенно невероятный рассказ о первопроходцах, которые сражались тут с гигантскими, свирепыми летучими рептилиями (хотя давным-давно было достоверно доказано, что таких зверей, как летучие рептилии, попросту быть не может).
Ни о чем таком Селдон Капельке не сказал. Он спросил:
– И с чего начинается ваша история?
Капелька задумалась, взгляд ее стал отрешенным.
– С одного, мира, – сказала она. – Нашего, одного-единственного.
– Единственного мира? – переспросил Селдон, сразу вспомнив рассказы Челвика о легендарной прародине человечества.
– Да, с рассказа о единственном мире. Потом были другие миры, но наш был первым. Единственная планета, у которой была атмосфера, чистый воздух, где хватало места для всех. Цветущие луга, теплые дома, добрые люди. Мы жили там тысячи лет, а потом нам пришлось покинуть этот мир и скитаться с места, на место, пока некоторые из нас не отыскали уголок, на Тренторе. Здесь мы научились производить пищу, столь чудесную, что она дала нам свободу. И здесь, в Микогене, мы живем по-своему и по-своему мечтаем.
– И что же, в вашей истории этот единственный мир описан подробно?
– Да, это все написано в Книге, и эта Книга у нас есть. У каждого из нас. Мы постоянно носим ее с собой, чтобы в любой момент можно было открыть ее и прочитать о том, кто мы такие, чтобы никогда не забывать об этом, чтобы помнить, что в один прекрасный миг мы вернемся на свою родину.
– А знаешь ли ты, где находится этот мир и кто там живет теперь?
Капелька Сорок Третья растерялась, потом яростно замотала головой.
– Нет, мы не знаем, но в один прекрасный день мы найдем наш мир.
– А сейчас у тебя эта Книга при себе?
– Конечно.
– Можно взглянуть?
По лицу Сестры скользнула кривая усмешка.
– Так вот что тебе нужно… Я поняла, что ты чего-то хочешь, когда ты добивался, чтобы я тебя повела на микрофермы одна. Только, – она немного растерялась, – я никак не думала, что тебя интересует Книга.
– Представь себе. Это единственное, что меня интересует, – честно признался Селдон, – Ни о чем другом я и не думал. Если ты привела меня сюда из-за того, что думала, будто бы…
Закончить фразу ему не удалось.
– Хватит. Так тебе нужна Книга или нет?
– Ты позволишь мне посмотреть ее?
– С условием.
Селдон остолбенел. Неужели он перестарался, и Сестра раскрепостилась настолько, что…
– С каким условием?
Капелька Сорок Третья кончиком языка облизала пересохшие губы. Наконец она проговорила дрожащим от волнения голосом:
– Сними шапочку.
Наконец он сообразил, о чем она его просит, поднял руку, прикоснулся к гладкому пластику, под которым прощупывался жесткий ежик стрижки.
– Но зачем? – оторопело спросил он.
– Затем, что я так хочу. Вот мое условие. Сними и получишь Книгу.
– Ну ладно, если тебе действительно так хочется… – Селдон пожал плечами и сдернул бы с головы шапочку, но Капелька опередила его.
– Нет, постой. Я сама! – хрипло воскликнула она, устремив на него жадный взгляд.
Капелька резко встала и опустилась на кушетку рядом с Селдоном. Медленно, осторожно она коснулась краешка шапочки около уха Селдона, высунула язык, снова облизнулась. Наконец она добралась до полоски, закрывавшей брови, отделила ее ото лба Селдона. Ему даже показалось, что волосы у него немножко приподнялись, обрадовавшись нежданному освобождению.
Он встревоженно проговорил:
– У меня, наверное, голова вспотела под шапочкой. Значит, волосы влажные.
Только он успел поднять руку, чтобы проверить, так ли это на самом деле, как Капелька взяла его за запястье.
– Я сама, – проговорила она твердо. – Это тоже часть условия.
Ее пальцы тихонько, робко коснулись его волос и тут же отдернулись. Она прикоснулась еще раз и теперь решилась провести пальцами по волосам Селдона.
– Сухие… – сообщила она, – Как приятно…
– Ты никогда раньше не гладила чужие волосы?
– Несколько раз. У детей. Но это совсем другое…
Она снова погладила его волосы.
– Другое? В чем же?
– Не знаю… Просто другое, и все. Какое-то время спустя Селдон спросил:
– Ну что, достаточно?
– Не торопи меня. А скажи, ты можешь их уложить, как захочешь?
– Не сказал бы. Немного подправить можно, но для этого нужна расческа, а у меня ее с собой нет.
– Расческа?
– Ну, такая штука с зубьями, на вилку похожа, только зубьев на ней больше и они не такие острые.
– А пальцами нельзя? – спросила она и, не дожидаясь ответа, запустила пятерню в его волосы.
– Можно, да только толку мало, – объяснил Селдон.
– А сзади колются, – сообщила Капелька.
– Просто сзади волосы короче острижены.
Капелька Сорок Третья наморщила лоб. Казалось, она что-то вспоминает.
– Брови… – пробормотала она. – Правильно я сказала? – спросила она, нежно касаясь правой брови Селдона, – Правильно? Как приятно… Как смешно…
Она вдруг рассмеялась – весело, беззаботно, точь-в-точь, как ее младшая сестренка.
– Тоже колются!
Селдон нетерпеливо поинтересовался:
– Ну, все в порядке?
Капелька Сорок Третья склонила голову набок. Что же она ответит? Ответит ли? Вместо ответа она вдруг резко отдернула руки и поднесла пальцы к носу. «Что она там вынюхать думает?» – раздраженно подумал Селдон.
– Как странно… – протянула она. – А можно я сделаю это еще разок. Когда-нибудь?
Селдон вздохнул.
– Если одолжишь мне Книгу на какое-то время, может быть, я и позволю.
Рука Капельки Сорок Третьей скользнула внутрь балахона и достала из потайного кармана книгу, обернутую в некий плотный, но гибкий материал. Селдон сгорая от нетерпения протянул руку и взял книгу.
Пока он прилаживал шапочку, Капелька Сорок Третья снова поднесла кончики пальцев к носу и быстро, украдкой лизнула один палец.
Селдон отстранился.
– Ради бога, не надо. Эта женщина… Это было похоже на извращение!
– Можно себе представить. Ну, а тебе не было приятно?
– Приятно? Да я весь был в мурашках! Только когда они перестала меня трогать, я снова смог дышать. И все думал: не поставит ли она еще какого-нибудь условия?
Дорс рассмеялась.
– Боялся, что она тебе навяжет секс? Боялся? Или надеялся?
– Уверяю тебя, это мне и в голову не приходило. Я думал только о Книге.
Разговор происходил в предоставленной им квартирке, и они были надежно защищены от подслушивания искажателем поля, который Дорс предусмотрительно захватила с собой из Университета.
Сгущалась микогенская ночь. Селдон разоблачился – снял шапочку и кертл, вымылся. Особенно долго он возился с волосами – намыливал их даже дважды. Теперь он восседал на кровати одетый в легкую пижаму, которую нашел в ванной.
Дорс лукаво улыбнулась и спросила:
– А она не догадалась, что у тебя еще и на груди волосы растут?
– Больше всего я уповал на то, что она об этом не вспомнит.
– Бедненький Гэри. Но на самом деле это все так естественно… Наверное, я могла попасть в такую же беду, окажись наедине с каким-нибудь Братом. Нет, мне могло быть намного хуже! Ведь, по их убеждению, я, как женщина, обязана повиноваться любым приказаниям беспрекословно.
– Ну, Дорс, даже не знаю, что тебе сказать. Легко тебе говорить: «Естественно!» Тебя бы на мое место! Бедняжка была просто в экстазе! Все ее чувства были на пределе – она и нюхала свои пальцы, что прикасались к моим волосам, и лизала их… Клянусь, если бы она могла расслышать, как растут волосы, она бы слушала во все уши!
– Ты просто не понял меня. Это для нее было естественно. Все, что запретно, сразу приобретает сексуальную привлекательность. Разве у тебя вызывала бы какие-то чувства обнаженная женская грудь если бы ты вырос в обществе, где все женщины выставляли свою грудь напоказ с утра до ночи?
– Не знаю… Думаю, все-таки вызывала бы.
– Но разве ты испытывал бы не больше чувств, если бы женщины ходили всегда одетыми? Собственно, так оно и есть в большинстве миров. …Послушай, дай-ка я тебе расскажу об одном случае. Занесло меня как-то на курорт, дома, на Цинне. У вас на Геликоне есть курорты? Пляжи и всякое такое?
– Конечно, – с некоторым раздражением ответил Селдон, – Или ты думаешь, что Геликон – это сплошные горы и скалы да вода в колодцах?
– Не обижайся, Гэри. Мне нужно было просто удостовериться, что ты знаешь, что такое «курорт». В общем: на Цинне такие пляжи, где люди совершенно безразличны к тому, что на тебе надето. Гуляй хоть голышом.
– Нудистские пляжи?
– Не совсем, но, думаю, если бы кто-то разделся догола, в него не стали бы тыкать пальцем. В основном, все придерживаются минимальных приличий, но минимум порой совсем крохотный.
– Пожалуй, на Геликоне несколько иное представление о минимальных приличиях, – буркнул Селдон.
– Догадываюсь. Судя по тому, как ты себя ведешь со мной. Но каждому, как говорится, свое. Ну, так вот… Я сидела на уютном пляже на берегу озера, и ко мне подошел молодой человек, с которым я успела чуть раньше переброситься парой фраз. Приятный такой парень, и я ничего не имела против. Он уселся на подлокотник моего шезлонга и положил руку на; мое левое бедро – обнаженное, естественно. Просто так, чтобы сидеть было удобнее.
Мы поболтали пару минут, и вдруг он говорит; «Надо же! Ведь ты меня почти совсем не знаешь, а моя рука лежит у тебя на бедре, и я не вижу в этом ничего сверхъестественного. Мало того, и ты не имеешь ничего против, значит, и для тебя это тоже вполне естественно».
Клянусь, я только тогда заметила его руку. Видимо, кожа, обнаженная на людях, теряет сексуальную чувствительность. То есть, как я говорила: все дело в том, что притягательно только то, что скрыто от глаз.
Молодой человек, по всей видимости, это тоже почувствовал, потому что потом он мне вот что сказал; «А ведь если бы мы встретились в. более формальной обстановке и на тебе был бы… ну, хотя бы халатик, ты бы наверняка мне такого не позволила, а?»
Я рассмеялась, а потом мы болтали о том о сем. Ну и, конечно, этот молодой человек вскоре убрал руку.
Вечером я оделась к обеду гораздо более строго; чем того требовали приличия. Никто из женщин не был одет строже меня, Я разыскала того самого молодого человека. Он сидел за столом. Я подошла, поздоровалась с ним и сказала: «Ну вот, я, можно сказать, в халатике, но под ним – мое голое левое бедро. Не теряйся. Положи руку туда, где она лежала».
Он попытался. Ему непросто было это сделать, ведь все глазели. Нет, я не мешала ему, и никто бы не помешал – и все же он не смог этого сделать. А ведь народу было не меньше, чем на пляже. Собственно, публика была та же самая. И все же он не решился, Условия другие, понимаешь? Условия, условности.
– А я бы сделал то, чего не сделал он, – неожиданно проговорил Селдон.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Невзирая на то что ваша пляжная мораль строже нашей?
– Да.
Дорс присела на краешек своей кровати, а потом легла, закинув руки за голову.
– Значит, тебя не слишком волнует, когда я расхаживаю в ночной сорочке, под которой почти ничего нет?
– Меня это не шокирует, скажем так. Что же касается волнения, все зависит от того, какой смысл вложить в это слово. Я прекрасно замечаю, как ты одета.
– Что делать? Если нам суждено тут задержаться, придется свыкнуться с такими мелочами.
– Или воспользоваться ими, – усмехнулся Селдон. – Дорс, мне так нравятся твои волосы. Они такие красивые. Ты весь день ходишь лысое, в тек приятно смотреть не тебя по вечерам…
– Только не прикасайся! Я еще не мылась. – Дорс прикрыла глаза – Как интересно, – вполголоса проговорила ока. – Забавная тема… Формальный и неформальный уровень воспитанности. Судя по тому, что ты говоришь, на Геликоне больше внимания уделяют неформальному уровню. Верно?
– Просто я говорю о том молодом человеке и себе самом. Насколько каждый из нас является представителем своей планеты, я судить не могу. Но легко могу себе представить, как выглядят так называемые типичные представители, а также – как выродки.
– А мне кажется, что мы говорим о социальных предрассудках. Не скажу, что я такой уж большой знаток Галактики, но историю я копнула основательно. Социальную историю. К примеру, на планете Дероуд было время, когда добрачные половые отношения были абсолютно свободными. Незамужние и неженатые могли иметь сколько угодно партнеров. А вот после свадьбы наступала полная и бесповоротная моногамия. По всей вероятности, задумано было так: до брака нагуляться вволю, а потом жить порядочной жизнью и заниматься делом.
– Ну и как? Сработало?
– Примерно триста лет тому назад этому был положен конец, но кое-кто из моих коллег полагает, что этому способствовало давление других миров, которые слишком много теряли от паломничества туристов на Дероуд. Да, есть такая штука – общегалактическое социальное давление.
– Полагаю, в таком случае, не обошлось без экономического давления?
– Видимо. Кстати, с социальным давлением я столкнулась и в Университете. У меня полно знакомых со всей Галактики. На факультете социологии любимое развлечение – сравнивать предрассудки разных миров.
А здесь, в Микогене, как мне кажется, секс находится под строжайшем контролем, ограничивается какими-то суровыми правилами. О нем даже говорить не позволено. В Стрилинге, для примера, о сексе тоже не принято распространяться, но он не запрещен. А вот в секторе Дженнат, где я как-то поработала с неделю, о сексе говорят с утра до ночи, но исключительно с целью заклеймить его. Думаю, не отыщется двух секторов на Тренторе, да и двух планет, где бы к сексу относились одинаково.
– Можно, я еще попробую? – спросил он.
– Бери сразу полдюжины, – посоветовала Капелька Сорок Третья и протянула Селдону пригоршню драже, – Вкус всегда разный, а калорий совсем нет. Попробуй.
Она была права, Селдон пробовал так и сяк: брал драже в рот и давал рассосаться, лизал потихоньку, пытался откусить кусочек, Но как бы легко он ни прикасался к драже, стоило чуть-чуть лизнуть, и оно моментально исчезало. И действительно, у каждого шарика вкус был чуть-чуть да иной.
– Вот беда, – вздохнула Капелька Сорок Третья, – каждый раз попадается что-нибудь необычное, вкус невозможно забыть, но больше такое может никогда не попасться. Помню, было мне лет девять, и мне попалось такое…
Мечтательное выражение тут же покинуло ее лицо. Она сказала строгим голосом:
– Прекрасная вещь – это драже. Учит тому, как все зыбко в этом мире.
«А ведь это сигнал, – подумал Селдон, – Хватит, нагулялись. Она уже вполне свыклась с моим присутствием, свободно разговаривает. Пора переходить к делу, и немедленно!»
43
Селдон сказал:– Сестра, я родом из мира, который раскинулся под открытым небом, как и другие миры кроме Трентора. Там иногда идет дождь, а иногда сухо, реки порой текут спокойно и лениво, а иногда выходят из берегов, там то жарко, то холодно. А это значит, что урожаи там бывают то плохие, то хорошие. А здесь все так стабильно, продуманно. И урожаю ничего другого не остается, как только быть всегда хорошим. Как счастлив Микоген!
Селдон замолчал и стал ждать ответа. Ответов могло быть несколько, и дальнейшие действия зависели от того, как именно ответит Капелька.
Она и впрямь достаточно осмелела и теперь почти не стеснялась того, что рядом мужчина. Вот что она ответила:
– Стабильности добиться не так уж легко, Состояние среды контролировать приходится постоянно. Порой нападает какая-нибудь вирусная инфекция, а бывают еще неожиданные и нежелательные мутации. Иногда приходится браковать огромные партии продуктов.
– Правда? И что же потом?
– Другого выхода, как только уничтожать забракованные партии, нет. Даже тогда, когда есть хоть малейшее подозрение, что партия недоброкачественная. Тележки, ванны – все подвергается самой тщательной стерилизации, а порой и все оборудование уничтожают.
– Стало быть, на манер хирургии, – кивнул Селдон. – Отсекаете пораженную болезнью ткань.
– Да.
– А что же вы предпринимаете, чтобы предотвратить подобные неполадки?
– Что можно поделать? Проводим непрерывные анализы на мутацию и вирусы, следим за чистотой и составом питательных сред. Изменения мы наблюдаем крайне редко, однако стоит нам заметить что-нибудь, мы предпринимаем немедленные и радикальные шаги. В итоге неурожайных лет у нас почти не бывает, да если и бывают, то страдает всегда лишь небольшая часть урожая. Помню, самый неудачный год у нас был, когда мы потеряли двенадцать процентов урожая. Беда в том, что самые старательные прогнозы, самые продуманные компьютерные программы не всегда способны предсказать то, что на самом деле непредсказуемо.
Селдон от неожиданности вздрогнул. Капелька говорила так, словно рассуждала о психоистории, а на самом деле речь шла всего-навсего о продукции микрофермы в небольшом тренторианском секторе. А ведь он сам все время мыслил грандиозными масштабами – никак не меньше Галактической Империи.
Неизвестно почему немного обидевшись, словно речь и впрямь шла о его работе, Селдон проговорил:
– Наверняка не все непредсказуемо. Есть силы, которые правят всеми нами и обо всех нас заботится.
Капелька резко остановилась, обернулась и удивленно, не мигая, взглянула ему в глаза.
– Что? – спросила она.
Селдон принялся неловко объяснять.
– Понимаешь… вот мы говорим о вирусах, мутациях… Это ведь все явления природные и подчиняются, следовательно, законам природы. Нечего сверхъестественного тут нет, верно? Все, что не повинуется законам природы, тут не учитывается. А ведь именно оно может; управлять самими законами.
Капелька, не отрываясь, смотрела на Селдона – так, словно он вдруг заговорил на чужом языке, каком-нибудь древнем, забытом диалекте.
– Что? – еще раз спросила она.
Селдон, запинаясь, продолжил свою мысль, путаясь в незнакомых, непривычных словах:
– Нужно обращаться к чему-то великому, какому-то высшему духу, какому-то – просто и не знаю, как назвать.
Она вполголоса проговорила:
– Я так и думала. Только не сразу поверила, что ты об этом говоришь. Ты судишь нас за то, что у нас есть религия. Почему же ты не сказал прямо? Почему избегал этого слова?
Она ждала ответа, а Селдон, несколько обескураженный тем, что его слова так задели ее, пробормотал:
– Потому что я не привык пользоваться этим словом. Мне более знакомо слово «сверхъестественное».
– Называй, как хочешь. Это религия, и ее у нас нет. Религия – это для варваров, для стада ско…
Она умолкла, чтобы перевести дух, но Селдон не сомневался, что она хотела сказать: «для стада скотов».
Однако Капелька довольно быстро взяла себя в руки.
– Мы – не религиозный народ. Наше царство – от мира сего, от этой Галактики, и так было всегда. Если у тебя есть своя религия…
Селдон почувствовал, что влип. Вот уж чего он никак не ожидал!
– Не сказал бы, что это так… – промямлил он. – Видишь ли, я математик, и мое царство – тоже от мира сего и от этой Галактики. Просто, понимаешь, у вас такие странные обычаи, вот я и подумал, что ваше царство…
– Не думай, варвар. Если у нас странные обычаи, то это потому, что нас мало. Нас миллионы, а вокруг нас миллиарды миллионов. По миллиарду вас на каждого из нас. Должны же мы как-то выделиться, чтобы не затеряться Нас отличает отсутствие волос, одежда, поведение, образ жизни. Мы обязаны помнить, кто мы такие, и должны быть уверены, что вы, варвары, помните, кто мы такие. Мы трудимся на наших фермах, чтобы вы ценили нас, высоко ценили. Покуда вы будете ценить нас, вы нас не тронете. Вот и все, чего мы от вас хотим – чтобы вы нас не трогали, не мешали.
– Я вовсе не хотел причинить вреда ни тебе, ни твоему народу. Я просто ищу знаний. Ищу здесь, как искал бы в любом другом месте.
– И поэтому выказываешь презрение к моему народу, обвиняя нас в том, что у нас есть религия, предлагая нам положиться на какой-то мистический, несуществующий дух, в который мы никогда не верили, чтобы этот дух что-то сделал за нас?
– Но есть масса миров, где люди верят в сверхъестественные силы в той или иной форме, и там это называется религией. В чем-то мы можем быть с ними не согласны, но ведь мы в своем неверии также можем ошибаться, как они – в своей вере. Во всяком случае, ничего дурного я в вере не вижу, и мой вопрос не нес в себе ничего оскорбительного.
Однако, судя по всему, ему не удалось разубедить разгневанную Капельку.
– Религия! – фыркнула она. – Она нам ни к чему!
Селдон окончательно пал духом. Вся эта экскурсия, все его ухищрения – все прахом, все насмарку.
Капелька прибавила:
– У нас есть кое-что получше. Гораздо лучше. У нас есть история.
Селдон тут же воспрял и радостно улыбнулся.
Глава десятая
Книга
«Рука на бедре» – случай, описанный в мемуарах Селдона. Он утверждает, что именно этот случай стал поворотным в поисках метода разработки психоистории. К сожалению, в воспоминаниях Селдона отсутствуют подробности этого происшествия, и сколько бы ни обсуждался этот вопрос в дальнейшем, ясная картина не складывается. Этот случай остается одной из самых удивительных загадок карьеры Селдона.
Галактическая энциклопедия
44
Капелька Сорок Третья смотрела на Селдона широко раскрытыми глазами. Грудь ее тяжело вздымалась.– Я не могу больше тут оставаться.
Селдон огляделся по сторонам.
– Но тут никого нет. Даже тот Брат, что угостил нас драже, нам ни слова не сказал. Похоже, он нас принял за самую обычную парочку.
– Это потому, что там было темно, и когда ты говоришь тихо, не так слышен твой варварский акцент, и я вела себя спокойно. Но теперь… – хрипло проговорила она.
– Что теперь?
– Я нервничаю. Я задыхаюсь.
– Но кто это заметит? Успокойся, расслабься.
– Здесь я не могу успокоиться. Не могу, здесь меня могут увидеть.
– Куда же нам, в таком случае, пойти?
– Где-то должны быть комнаты отдыха. Я тут работала. Я знаю, что они где-то тут.
Она зашагала быстрее, Селдон пошел следом за ней. Вскоре они повернули в узкий коридор, вдоль которого тянулась линия дверей.
– Кажется, последняя комната свободна, – пробормотала Капелька.
И верно, комната была свободна. На двери горел маленький квадратик, надпись на котором гласила: «Не занято». Дверь отворилась.
Капелька Сорок Третья быстро осмотрела комнату, подтолкнула Селдона вперед и вошла сама. Как только она прикрыла за собой дверь, на потолке загорелся светильник.
– Теперь табличка покажет, что – комната занята? – поинтересовался Селдон.
– Да. Стоит двери закрыться с этой стороны, как загорается такая надпись.
Здесь слышался шум вентилятора. Похоже тишины на Тренторе не было нигде.
Комната была невелика, Однако в ней стояла кушетка с жестким матрасом, застеленная чистым бельем. Стол стул, маленький, холодильник, какое-то устройство, напоминающее электроплитку.
Капелька Сорок Третья устало опустилась на стул, выпрямилась. Видимо, пыталась успокоиться.
Селдон, не понимая, чем ему заняться, стоял столбом, пока Капелька не махнула рукой в сторону кушетки, тогда он сел.
Тихо, словно говоря с самой собой, Капелька Сорок Третья проговорила:
– Если кто-нибудь узнает, что я была здесь с мужчиной, пусть даже с варваром, меня подвергнут отлучению.
Селдон резко вскочил на ноги.
– Тогда давай уйдем отсюда.
– Сядь. Я не могу уйти, пока я в таком состоянии. Ты спрашивал о религии. Что ты вынюхиваешь? Чего ищешь?
Селдону показалось, что перед ним – совсем другой человек. Как она переменилась! Ни униженности, ни робости не осталось и в помине. Нисколько не смущаясь его присутствием, Капелька с прищуром смотрела на него.
– Я уже говорил тебе. Я ищу знания, только знания. Я ученый. Это моя работа. Я хочу научиться понимать самых разных людей, поэтому я изучаю историю. Во многих мирах древние исторические записи – настоящие записи – превратились в мифы и легенды и зачастую бытуют в форме религиозных верований или того, что я зову тягой к сверхъестественному. Но раз в Микогене религии нет, то…
– Я сказала тебе: у нас есть история.
– Да, сказала. Сколько лет насчитывает ваша история?
– Двадцать тысячелетий.
– Вот как? Давай по-честному. Это истинная история или нечто такое, что давно превратилось в легенду?
– Нет, это самая нестоящая история.
Селдон собрался было спросить, откуда унее такая уверенность, ко передумал. На сомом деле, могла ли история насчитывать двадцать тысячелетий и при этом оставаться истинной? «Я не историк, – подумал Селдон. – Надо будет посоветоваться с Дорс».
Однако он не видел ничего удивительного в том, что древняя история любого мира – это, как правило, адская смесь самовосхвалении, героики, этакие мини-спектакли, побасенки с моралью, которые ни в коем случае нельзя воспринимать буквально. Так было и на Геликоне, и все же каждый геликонец готов был с пеной у рта клясться, что все это истинная правда – даже совершенно невероятный рассказ о первопроходцах, которые сражались тут с гигантскими, свирепыми летучими рептилиями (хотя давным-давно было достоверно доказано, что таких зверей, как летучие рептилии, попросту быть не может).
Ни о чем таком Селдон Капельке не сказал. Он спросил:
– И с чего начинается ваша история?
Капелька задумалась, взгляд ее стал отрешенным.
– С одного, мира, – сказала она. – Нашего, одного-единственного.
– Единственного мира? – переспросил Селдон, сразу вспомнив рассказы Челвика о легендарной прародине человечества.
– Да, с рассказа о единственном мире. Потом были другие миры, но наш был первым. Единственная планета, у которой была атмосфера, чистый воздух, где хватало места для всех. Цветущие луга, теплые дома, добрые люди. Мы жили там тысячи лет, а потом нам пришлось покинуть этот мир и скитаться с места, на место, пока некоторые из нас не отыскали уголок, на Тренторе. Здесь мы научились производить пищу, столь чудесную, что она дала нам свободу. И здесь, в Микогене, мы живем по-своему и по-своему мечтаем.
– И что же, в вашей истории этот единственный мир описан подробно?
– Да, это все написано в Книге, и эта Книга у нас есть. У каждого из нас. Мы постоянно носим ее с собой, чтобы в любой момент можно было открыть ее и прочитать о том, кто мы такие, чтобы никогда не забывать об этом, чтобы помнить, что в один прекрасный миг мы вернемся на свою родину.
– А знаешь ли ты, где находится этот мир и кто там живет теперь?
Капелька Сорок Третья растерялась, потом яростно замотала головой.
– Нет, мы не знаем, но в один прекрасный день мы найдем наш мир.
– А сейчас у тебя эта Книга при себе?
– Конечно.
– Можно взглянуть?
По лицу Сестры скользнула кривая усмешка.
– Так вот что тебе нужно… Я поняла, что ты чего-то хочешь, когда ты добивался, чтобы я тебя повела на микрофермы одна. Только, – она немного растерялась, – я никак не думала, что тебя интересует Книга.
– Представь себе. Это единственное, что меня интересует, – честно признался Селдон, – Ни о чем другом я и не думал. Если ты привела меня сюда из-за того, что думала, будто бы…
Закончить фразу ему не удалось.
– Хватит. Так тебе нужна Книга или нет?
– Ты позволишь мне посмотреть ее?
– С условием.
Селдон остолбенел. Неужели он перестарался, и Сестра раскрепостилась настолько, что…
– С каким условием?
Капелька Сорок Третья кончиком языка облизала пересохшие губы. Наконец она проговорила дрожащим от волнения голосом:
– Сними шапочку.
45
Ничего не понимая, Селдон не мигая смотрел на Капельку Сорок Третью. Он, надо сказать, совершенно забыл, что у него на голове шапочка.Наконец он сообразил, о чем она его просит, поднял руку, прикоснулся к гладкому пластику, под которым прощупывался жесткий ежик стрижки.
– Но зачем? – оторопело спросил он.
– Затем, что я так хочу. Вот мое условие. Сними и получишь Книгу.
– Ну ладно, если тебе действительно так хочется… – Селдон пожал плечами и сдернул бы с головы шапочку, но Капелька опередила его.
– Нет, постой. Я сама! – хрипло воскликнула она, устремив на него жадный взгляд.
Капелька резко встала и опустилась на кушетку рядом с Селдоном. Медленно, осторожно она коснулась краешка шапочки около уха Селдона, высунула язык, снова облизнулась. Наконец она добралась до полоски, закрывавшей брови, отделила ее ото лба Селдона. Ему даже показалось, что волосы у него немножко приподнялись, обрадовавшись нежданному освобождению.
Он встревоженно проговорил:
– У меня, наверное, голова вспотела под шапочкой. Значит, волосы влажные.
Только он успел поднять руку, чтобы проверить, так ли это на самом деле, как Капелька взяла его за запястье.
– Я сама, – проговорила она твердо. – Это тоже часть условия.
Ее пальцы тихонько, робко коснулись его волос и тут же отдернулись. Она прикоснулась еще раз и теперь решилась провести пальцами по волосам Селдона.
– Сухие… – сообщила она, – Как приятно…
– Ты никогда раньше не гладила чужие волосы?
– Несколько раз. У детей. Но это совсем другое…
Она снова погладила его волосы.
– Другое? В чем же?
– Не знаю… Просто другое, и все. Какое-то время спустя Селдон спросил:
– Ну что, достаточно?
– Не торопи меня. А скажи, ты можешь их уложить, как захочешь?
– Не сказал бы. Немного подправить можно, но для этого нужна расческа, а у меня ее с собой нет.
– Расческа?
– Ну, такая штука с зубьями, на вилку похожа, только зубьев на ней больше и они не такие острые.
– А пальцами нельзя? – спросила она и, не дожидаясь ответа, запустила пятерню в его волосы.
– Можно, да только толку мало, – объяснил Селдон.
– А сзади колются, – сообщила Капелька.
– Просто сзади волосы короче острижены.
Капелька Сорок Третья наморщила лоб. Казалось, она что-то вспоминает.
– Брови… – пробормотала она. – Правильно я сказала? – спросила она, нежно касаясь правой брови Селдона, – Правильно? Как приятно… Как смешно…
Она вдруг рассмеялась – весело, беззаботно, точь-в-точь, как ее младшая сестренка.
– Тоже колются!
Селдон нетерпеливо поинтересовался:
– Ну, все в порядке?
Капелька Сорок Третья склонила голову набок. Что же она ответит? Ответит ли? Вместо ответа она вдруг резко отдернула руки и поднесла пальцы к носу. «Что она там вынюхать думает?» – раздраженно подумал Селдон.
– Как странно… – протянула она. – А можно я сделаю это еще разок. Когда-нибудь?
Селдон вздохнул.
– Если одолжишь мне Книгу на какое-то время, может быть, я и позволю.
Рука Капельки Сорок Третьей скользнула внутрь балахона и достала из потайного кармана книгу, обернутую в некий плотный, но гибкий материал. Селдон сгорая от нетерпения протянул руку и взял книгу.
Пока он прилаживал шапочку, Капелька Сорок Третья снова поднесла кончики пальцев к носу и быстро, украдкой лизнула один палец.
46
– Она трогала твои волосы? – не веря своим ушам, переспросила Дорс и поглядела на волосы Селдона так, словно сама собиралась их потрогать.Селдон отстранился.
– Ради бога, не надо. Эта женщина… Это было похоже на извращение!
– Можно себе представить. Ну, а тебе не было приятно?
– Приятно? Да я весь был в мурашках! Только когда они перестала меня трогать, я снова смог дышать. И все думал: не поставит ли она еще какого-нибудь условия?
Дорс рассмеялась.
– Боялся, что она тебе навяжет секс? Боялся? Или надеялся?
– Уверяю тебя, это мне и в голову не приходило. Я думал только о Книге.
Разговор происходил в предоставленной им квартирке, и они были надежно защищены от подслушивания искажателем поля, который Дорс предусмотрительно захватила с собой из Университета.
Сгущалась микогенская ночь. Селдон разоблачился – снял шапочку и кертл, вымылся. Особенно долго он возился с волосами – намыливал их даже дважды. Теперь он восседал на кровати одетый в легкую пижаму, которую нашел в ванной.
Дорс лукаво улыбнулась и спросила:
– А она не догадалась, что у тебя еще и на груди волосы растут?
– Больше всего я уповал на то, что она об этом не вспомнит.
– Бедненький Гэри. Но на самом деле это все так естественно… Наверное, я могла попасть в такую же беду, окажись наедине с каким-нибудь Братом. Нет, мне могло быть намного хуже! Ведь, по их убеждению, я, как женщина, обязана повиноваться любым приказаниям беспрекословно.
– Ну, Дорс, даже не знаю, что тебе сказать. Легко тебе говорить: «Естественно!» Тебя бы на мое место! Бедняжка была просто в экстазе! Все ее чувства были на пределе – она и нюхала свои пальцы, что прикасались к моим волосам, и лизала их… Клянусь, если бы она могла расслышать, как растут волосы, она бы слушала во все уши!
– Ты просто не понял меня. Это для нее было естественно. Все, что запретно, сразу приобретает сексуальную привлекательность. Разве у тебя вызывала бы какие-то чувства обнаженная женская грудь если бы ты вырос в обществе, где все женщины выставляли свою грудь напоказ с утра до ночи?
– Не знаю… Думаю, все-таки вызывала бы.
– Но разве ты испытывал бы не больше чувств, если бы женщины ходили всегда одетыми? Собственно, так оно и есть в большинстве миров. …Послушай, дай-ка я тебе расскажу об одном случае. Занесло меня как-то на курорт, дома, на Цинне. У вас на Геликоне есть курорты? Пляжи и всякое такое?
– Конечно, – с некоторым раздражением ответил Селдон, – Или ты думаешь, что Геликон – это сплошные горы и скалы да вода в колодцах?
– Не обижайся, Гэри. Мне нужно было просто удостовериться, что ты знаешь, что такое «курорт». В общем: на Цинне такие пляжи, где люди совершенно безразличны к тому, что на тебе надето. Гуляй хоть голышом.
– Нудистские пляжи?
– Не совсем, но, думаю, если бы кто-то разделся догола, в него не стали бы тыкать пальцем. В основном, все придерживаются минимальных приличий, но минимум порой совсем крохотный.
– Пожалуй, на Геликоне несколько иное представление о минимальных приличиях, – буркнул Селдон.
– Догадываюсь. Судя по тому, как ты себя ведешь со мной. Но каждому, как говорится, свое. Ну, так вот… Я сидела на уютном пляже на берегу озера, и ко мне подошел молодой человек, с которым я успела чуть раньше переброситься парой фраз. Приятный такой парень, и я ничего не имела против. Он уселся на подлокотник моего шезлонга и положил руку на; мое левое бедро – обнаженное, естественно. Просто так, чтобы сидеть было удобнее.
Мы поболтали пару минут, и вдруг он говорит; «Надо же! Ведь ты меня почти совсем не знаешь, а моя рука лежит у тебя на бедре, и я не вижу в этом ничего сверхъестественного. Мало того, и ты не имеешь ничего против, значит, и для тебя это тоже вполне естественно».
Клянусь, я только тогда заметила его руку. Видимо, кожа, обнаженная на людях, теряет сексуальную чувствительность. То есть, как я говорила: все дело в том, что притягательно только то, что скрыто от глаз.
Молодой человек, по всей видимости, это тоже почувствовал, потому что потом он мне вот что сказал; «А ведь если бы мы встретились в. более формальной обстановке и на тебе был бы… ну, хотя бы халатик, ты бы наверняка мне такого не позволила, а?»
Я рассмеялась, а потом мы болтали о том о сем. Ну и, конечно, этот молодой человек вскоре убрал руку.
Вечером я оделась к обеду гораздо более строго; чем того требовали приличия. Никто из женщин не был одет строже меня, Я разыскала того самого молодого человека. Он сидел за столом. Я подошла, поздоровалась с ним и сказала: «Ну вот, я, можно сказать, в халатике, но под ним – мое голое левое бедро. Не теряйся. Положи руку туда, где она лежала».
Он попытался. Ему непросто было это сделать, ведь все глазели. Нет, я не мешала ему, и никто бы не помешал – и все же он не смог этого сделать. А ведь народу было не меньше, чем на пляже. Собственно, публика была та же самая. И все же он не решился, Условия другие, понимаешь? Условия, условности.
– А я бы сделал то, чего не сделал он, – неожиданно проговорил Селдон.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Невзирая на то что ваша пляжная мораль строже нашей?
– Да.
Дорс присела на краешек своей кровати, а потом легла, закинув руки за голову.
– Значит, тебя не слишком волнует, когда я расхаживаю в ночной сорочке, под которой почти ничего нет?
– Меня это не шокирует, скажем так. Что же касается волнения, все зависит от того, какой смысл вложить в это слово. Я прекрасно замечаю, как ты одета.
– Что делать? Если нам суждено тут задержаться, придется свыкнуться с такими мелочами.
– Или воспользоваться ими, – усмехнулся Селдон. – Дорс, мне так нравятся твои волосы. Они такие красивые. Ты весь день ходишь лысое, в тек приятно смотреть не тебя по вечерам…
– Только не прикасайся! Я еще не мылась. – Дорс прикрыла глаза – Как интересно, – вполголоса проговорила ока. – Забавная тема… Формальный и неформальный уровень воспитанности. Судя по тому, что ты говоришь, на Геликоне больше внимания уделяют неформальному уровню. Верно?
– Просто я говорю о том молодом человеке и себе самом. Насколько каждый из нас является представителем своей планеты, я судить не могу. Но легко могу себе представить, как выглядят так называемые типичные представители, а также – как выродки.
– А мне кажется, что мы говорим о социальных предрассудках. Не скажу, что я такой уж большой знаток Галактики, но историю я копнула основательно. Социальную историю. К примеру, на планете Дероуд было время, когда добрачные половые отношения были абсолютно свободными. Незамужние и неженатые могли иметь сколько угодно партнеров. А вот после свадьбы наступала полная и бесповоротная моногамия. По всей вероятности, задумано было так: до брака нагуляться вволю, а потом жить порядочной жизнью и заниматься делом.
– Ну и как? Сработало?
– Примерно триста лет тому назад этому был положен конец, но кое-кто из моих коллег полагает, что этому способствовало давление других миров, которые слишком много теряли от паломничества туристов на Дероуд. Да, есть такая штука – общегалактическое социальное давление.
– Полагаю, в таком случае, не обошлось без экономического давления?
– Видимо. Кстати, с социальным давлением я столкнулась и в Университете. У меня полно знакомых со всей Галактики. На факультете социологии любимое развлечение – сравнивать предрассудки разных миров.
А здесь, в Микогене, как мне кажется, секс находится под строжайшем контролем, ограничивается какими-то суровыми правилами. О нем даже говорить не позволено. В Стрилинге, для примера, о сексе тоже не принято распространяться, но он не запрещен. А вот в секторе Дженнат, где я как-то поработала с неделю, о сексе говорят с утра до ночи, но исключительно с целью заклеймить его. Думаю, не отыщется двух секторов на Тренторе, да и двух планет, где бы к сексу относились одинаково.