– Как же вы намереваетесь рекламировать «Кану»? – спросила Филомена.
– Я подумывал о том, чтобы пригласить Салли Филд.
– Эту «летающую монахиню»? Вы, наверно, шутите.
– А что? Представьте себе, как она выпивает большой глоток вина и говорит: «Оно вам понравится! Оно вам очень понравится!»
– Но даже если предположить, что вам удастся заполучить Салли Филд, оно вряд ли понравится людям, – сказала Филомена. – Организация сбыта – это еще не все. Покупателям должно понравиться именно вино.
Аббат коснулся руки Филомены и обеспокоенно посмотрел на нее:
– Вы часом не захворали?
Салли Филд мы, конечно, так и не заполучили, зато заполучили Хью О'Тула. Его карьера достигла своего пика тремя десятилетиями ранее, когда он сыграл главную роль в телесериале «Святой Дух!» – о приходском священнике, в чьей исповедальне обитает призрак по имени Себастьян, который то и дело избавляет его от неприятностей – а попутно причиняет новые, еще большие, – творя чудеса. (Роль вечно недовольного епископа играл Фред Макмарри.)
Съемки заняли неделю. Для первого кадра Брентова съемочная группа соорудила точную копию исповедальни из «Святого Духа!». Заметно располневший О'Тул втиснулся в нее не без труда. Но, сев там и услышав записанный на пленку голос, доносящийся из-за перегородки, он сразу же вновь вжился в образ своего бывшего героя.
– Благословите меня, святой отец, ибо я нашел лучшее из когда-либо произведенных вин! – раздался знакомый писклявый голос призрака Себастьяна. – Крепкое, с тонким букетом, душистое и при этом вкусное, сохраняющее аромат винограда и при этом рассчитанное на самого искушенного ценителя, приготовленное руками праведников и поставляемое по божеской цене!
– Себастьян! – прошипел О'Тул. – Сколько раз можно повторять, что тебе нельзя появляться в исповедальне!
– Но, святой отец, вы должны попробовать это вино!
– Только не в исповедальне!
После этой реплики двое техников при помощи удочек опустили к самому носу священника бутылку «Каны» и бокал. Увидев парящие в воздухе предметы, О'Тул устремил на них свой фирменный оторопелый взгляд и испустил свой фирменный страдальческий крик:
– Прошу тебя, Себастьян… не надо больше чудес!
О'Тул потянулся за бутылкой, которая тут же взмыла вверх, оказавшись вне пределов досягаемости. Вслед за ней он выбрался из исповедальни и в конце концов очутился у парадной двери Каны. Бутылка постучалась в дверь, которую открыл сияющий Аббат. Он охотно повел О'Тула на экскурсию в винодельню – минуя Административно-отшельнический центр. О'Тул изображал изумление, а Аббат отвечал на каверзные вопросы – к примеру, на такой:
– На вкус божественно вино – как же делается оно?
– Три вещи. Упорный труд, хороший виноград – и капля особого вещества, формулу которого мы открыли здесь, в Кане. – Аббат показал на автоматическое устройство, из которого в каждую бутылку, двигавшуюся на конвейере, падала капля подлинного канского вина.
– Что же это такое? – спросил О'Тул.
– Ну, – ответил Аббат, подмигнув ему с невинным видом херувима, – это, скажем, секретный компонент, который мы называем… любовью.
Лично я сомневался, стоит ли придавать особое значение именно этому аспекту нашей технологической операции. Помимо того, что это могло поставить нас в неловкое положение – я уже представлял себе газетный заголовок: «СЕКРЕТНЫЙ КОМПОНЕНТ МОНАХОВ: СКВЕРНОЕ ВИНО» – эти слова вполне могли вызвать интерес у наших старых приятелей из Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. Разговоры о «секретных компонентах» могли быть истолкованы, как претензия на врачевание – серьезное нарушение федерального законодательства. На эту проблему я и обратил внимание Аббата и Брента.
– Насчет БАТО не беспокойтесь, – сказал Аббат. – Они не посмеют преследовать общину бедных монахов из-за смехотворной технической детали. Я нагнал страху на того агента.
– Мне он особенно испуганным не показался, – сказал я.
Аббат угрюмо посмотрел на меня:
– Разве вам не нужно заниматься фондом страхования от потерь, брат? Результаты вашей деятельности за минувший квартал вызывают некоторое разочарование.
Это был недвусмысленный намек на то, что я должен удалиться.
Следующие две недели я провел, покорно уставившись на экран компьютера и с беспокойством следя за тем, как снижается курс доллара по отношению к дойчмарке. После обеда, в калефактории, я слышал обрывки разговоров о съемках: о сооружении нового грота у подножия горы Кана, об автобусах, битком набитых актерами массовки из Нью-Йорка, о жарких спорах между Филоменой и Брентом.
– Радуйтесь, что вас не втянули в сегодняшний спор, – сказал однажды вечером брат Боб. – У них, как они выражаются, «серьезные творческие разногласия».
Премьерного показа информационно-рекламной передачи пришлось дожидаться до часу ночи. Меня клонило в сон, и, глядя, как Аббат ведет Хью О'Тула на экскурсию, я едва не задремал, но когда они проходили мимо довольно большой груды костылей, я резко выпрямился на стуле.
– Что это такое? – шепотом спросил я у Брента, сидевшего рядом.
– Костыли, – сказал он.
– Вижу, что костыли. Откуда они взялись?
– Просто таким образом мы быстро и наглядно даем понять, что перед нами святыня. Все это должно ассоциироваться у зрителя с Лурдом и Фатимой.
– Зачем?
– Сейчас увидите. Следующая сцена наверняка заставит вас прослезиться.
Аббат и О'Тул задержались у подножия горы Кана, возле грота, сооруженного реквизиторами Брента. Посреди бассейна возвышалась большая бутылка «Каны», из которой било струей красное вино. Рядом стояла группа паломников – они негромко переговаривались, подставляя под струю бокалы.
– Превосходный букет!
– Я чувствую себя на десять лет моложе!
– Какой прекрасный мягкий вкус!
– Я сбросил пятнадцать фунтов!
– Не понимаю… как они могут продавать такое первосортное вино дешевле чем за десять долларов?
– Я снова могу ходить!
Аббат и О'Тул остановились, чтобы поговорить с молодой женщиной по имени Бренда, которая только что бросила в кучу свои костыли. Она бойко объяснила, что уже подумывала о самоубийстве, когда узнала о «Кане» от одного приятеля, выпившего ящик этого вина и вновь обретшего зрение.
– Поразительно! – сказал девушке О'Тул, взяв слойку с розовым кремом у монаха, обходившего всех с подносом закусок. Повернувшись к Аббату, О'Тул серьезно спросил: – Отец настоятель, скажите нам, каким образом вино могло исцелить всех этих людей?
– Видите ли, Хью, – сказал Аббат, – мы здесь, в Кане, не считаем себя профессиональными целителями. Мы лишь пытаемся делать замечательное вино по замечательной цене. А чудеса, подобные тому, которое произошло с Брендой, да и с другими присутствующими здесь людьми, способен творить только Бог.
И тут послышался чей-то писклявый голосок:
– И я!
– Молчи, Себастьян! – приказал О'Тул.
Аббат повел О'Тула (и Себастьяна) на гору Кана, предупредив его, когда они проходили мимо алтаря святого Тада:
– Держитесь подальше от тех колючих кустов, Хью, если, конечно, вы не расположены к небезопасному умерщвлению плоти.
– Спасибо, не сегодня.
– Ой! – взвизгнул Себастьян. – Ну вот, теперь придется покупать новый саван!
На вершине они сели в одну из лодок «Канского каска-ада». Аббат откупорил бутылку «Секрета Аббата». Поднялась суматоха, когда Себастьян потребовал уступить ему место впереди. О его присутствии свидетельствовал парящий в воздухе бокал вина.
– Итак, отец настоятель, – сказал О'Тул, когда они смотрели вдаль, на солнце, садившееся за виноградниками, – скажите нам… сможете ли вы с монахами произвести достаточное количество этого чудесного вина, чтобы поделиться со всеми людьми, которые хотят его купить?
– Безусловно, мы стараемся, Хью. Но я не знаю, надолго ли хватит наших запасов.
– Значит, люди, желающие заказать это замечательное вино, должны сделать это без промедления, не теряя ни минуты?
– Совершенно верно, Хью. Им следует позвонить по телефону, указанному в нижней части экрана. В течение ограниченного периода времени мы даже будем поставлять точную копию знаменитого мерного кувшина, которым Господь наш пользовался на брачном пиру в Кане. Наши монахи готовы отвечать на звонки. Они принимают кредитные карточки всех крупных фирм. Впрочем, мелких тоже.
– А что, если людям захочется приехать в Кану? Можно ли здесь хорошо отдохнуть всей семьей?
Себастьян спросил:
– А зачем тут эта рукоятка?
– Ничего не трогай! – сказал О'Тул, но рукоятка рядом с передним сиденьем повернулась назад.
– Держитесь! – сказал Аббат.
– Нет, не надо! – вскричал О'Тул, когда лодка плавно двинулась вперед, к краю наклонного искусственного канала. – Себастья-а-а-а-а-а-ан!
Бочка с шумом промчалась вниз по желобу и остановилась у подножия горы, подняв брызги окрашенной в цвет вина воды.
Люди, толпившиеся у грота, зааплодировали, побросали оставшиеся костыли и стали бегом подниматься в гору.
– Вот это я и называю чудом! – сказал Себастьян, а его парящий в воздухе бокал наклонился и опустел.
Информационно-рекламная передача закончилась. Мы услышали, как рядом, в Центре выполнения заказов, раздается мелодичный телефонный перезвон.
– Вы только послушайте! – сказал Брент и запел: – Холмы оглашаются… звоном монет!
В течение месяца мы приняли заказы на сто пятьдесят тысяч ящиков «Каны» и обслуживали в среднем две тысячи триста паломников в день. После оплаты счетов у нас еще осталось десять миллионов долларов в банке. В Нью-Йорк уже направлялся танкер с чилийским каберне. Аббат грелся в лучах возрожденной славы Каны, устраивая экскурсии для репортеров и ВВП (весьма важных паломников), и уже начал переговоры с Эллиотом по поводу очередного своего проекта, который называл «Канской винолечебницей». Я и слышать об этом не хотел, но Эллиот сообщил мне, что проект предполагает «опыт полного погружения в очень горячее вино». Они с Аббатом попытались уговорить Филомену составить коммерческий план создания их нового курорта для страдающих ожирением и выпуска продукции лечебно-косметического назначения с маркой «КанаВрачевание»™, но она отказалась, сославшись на то, что едва справляется с наплывом паломников. Что до монсеньера Маравильи, то он ни словом не обмолвился о последних событиях. Он ни разу не упомянул ни об информационно-рекламной передаче, ни о растущей груде костылей у грота, ни о том, когда намерен завершить свою, по-видимому, нескончаемую ревизию.
Однажды утром брат Майк, помощник Аббата, принес мне письмо из Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. Оно было адресовано Аббату.
– Он велел мне его выбросить, – сказал брат Майк. – Но я подумал, что вы, наверно, захотите сначала на него взглянуть.
Я прочел:
– Аббат велел вам это выбросить?
Брат Майк пожал плечами:
– Ага. В последнее время ему вроде как и дела нет до звонков и писем. Уже, наверно, раз десять звонили из «Шестидесяти минут»[33]. Какая-то дамочка – говорит, она продюсер Майка Уоллеса.
– Из «Шестидесяти минут»? – сказал я. – Отлично. Только этого не хватало! Расследование Майка Уоллеса: «Секретный компонент „Каны“» – сплошное надувательство.
– Ага, – сказал брат Майк. – Может, лучше не надо им перезванивать? Но я никак не возьму в толк, почему он игнорирует БАТО. Когда я спросил его, он ответил: «Да они просто снова пытаются нас напугать». Кажется, кто-то из бюро был здесь около года назад?
– Да. У нас состоялся разговор о невыполненных заказах. Меня они действительно напугали, но вы же знаете Аббата. Он подчиняется более высокой инстанции.
– Ага, кесарево кесарю. Я сделал либретто на эту тему. А вы заметили дату слушания?
К моему ужасу, прошла уже целая неделя после назначенной даты. Брат Майк обратил мое внимание на то, что письмо было отправлено на другой день после показа информационно-рекламной передачи. Несомненно, у Аббата была уйма куда более неотложных дел, чем реагировать на повестку из федерального правоохранительного учреждения.
Я тотчас же позвонил в БАТО и связался с агентом, который приезжал в Кану. Он молча выслушал мои бесконечные извинения и просьбу назначить новую дату слушания. Коснувшись вопроса претензий на врачевание, я попытался доказать, что Аббат включил в телепередачу оговорку о случайном характере исцеления.
– Можете попробовать убедить в этом сотрудника, который будет вести слушание дела, – сказал он, оставив мои доводы без внимания. – Полагаю, я сумею договориться насчет новой даты слушания. Сделаю все возможное. Но должен сказать, что Кана у нас тут отнюдь не на хорошем счету. Мы опять получаем жалобы на то, что вы не выполняете заказы.
– Не беспокойтесь, – сказал я. – Скоро мы начнем отправлять заказанную продукцию. Вино уже в пути.
– В пути? – сказал он. – Откуда?
– Э-э, из чанов. В бутылки. У нас возникли кое-какие производственные проблемы.
– И когда вы ожидаете разрешения этих проблем?
– Со дня на день, – сказал я наобум. – Максимум – через неделю.
– Вы ручаетесь?
– А это обязательно?
– Не исключено, что это поможет договориться о новой дате слушания.
– Тогда ручаюсь.
– Отлично. Одна неделя. Пятница, семнадцатое. В полдень? Вы начнете выпуск продукции?
– Конечно!
– Хорошо, значит, вы не будете возражать, если мы поручим нашему агенту все это проверить.
Нельзя было терять ни минуты. Я позвонил на винный завод в Чили. Они справились у своего грузоотправителя и обрадовали меня сообщением о том, что судно должно прийти в Нью-Йорк на следующий день. В выходные вино будет выгружено, а в понедельник пройдет таможенную очистку. Как только завод получит остаток платежа – мы задолжали два миллиона долларов, – он даст разрешение на доставку вина. Я уговорил Маравилью послать в наш нью-йоркский банк факс с санкцией на отправку денег в Чили телеграфным переводом в понедельник утром. Затем я позвонил в компанию автоперевозок и сказал, что вино нам нужно в понедельник вечером. Водители, конечно, потребовали «дополнительной выплаты наличными», поскольку фактически это значило, что им предстоит трудиться полный восьмичасовой рабочий день.
Час спустя, когда я сидел за своим компьютером, изучая состояние Канского фонда страхования от потерь, мне пришло сообщение по электронной почте. Оно было от Паяца, одного из завсегдатаев ватиканского чата. Мы уже стали друзьями по электронной переписке. На сей раз он сообщил поистине свежую новость:
Оба были там – завтракали за столом, с бутылочкой доброго «Бароло».
– Как мило! – сказал я. – «Бароло». Прекрасное дополнение к законченной ревизии.
Филомена подняла взгляд от тарелки с лазаньей:
– Эх, если бы только она закончилась! В последнее время я просто разрываюсь между паломниками и ревизией. Некогда как следует выспаться.
Меня так и подмывало продолжить обсуждение ее ночных занятий, однако я решил этого не делать.
– Еще не закончена? Ну что ж, полагаю, мелкие подробности всегда остаются на самую последнюю минуту. К примеру, решение о том, какие использовать дрова.
Оба уставились на меня. Маравилья сказал:
– Не понял.
– Для сожжения еретиков. Скажите, монсеньер, какой сорт дерева предпочитает кардинал Блютшпиллер? К его приезду на будущей неделе нам стоит запастись дровами.
Казалось, оба встревожились. Очевидно, эта новость не предназначалась для моих ушей.
– Должен признаться, когда я услышал о его приезде, мне стало немного… обидно. Я сказал себе: всегда обо всем узнаю последним. Почему же вы скрыли это от нас? Я думал, мы с вами в хороших отношениях. После того как… – я бросил быстрый взгляд на Филомену, – мы столько раз прекрасно проводили время вместе, после того как выпили столько превосходного вина, вы могли бы сообщить нам о том, что сюда едет Блютшпиллер.
– Кто вам это сказал? – спросил Маравилья.
– О, у меня свои источники. Я слышал, в среду состоялось довольно оживленное собрание персонала. Судя по всему, кардинал пришел в такой восторг от нашей информационно-рекламной передачи, что велел отцу Гансу взять ему билет на самолет, вылетающий на будущей неделе. Наверняка ему понадобилось наше вино для лечения простаты. Неужели нельзя было просто позвонить? Наши телефонисты готовы отвечать на звонки.
Маравилья приложил к губам салфетку, встал, подошел к окну и воззрился на гору Кана. Вдали, у алтаря святого Тада, были видны паломники, бросающие монеты в колючие кусты. В вышине неслись вниз по искусственному каналу бочки с юными паломниками, чьи ликующие вопли были едва слышны сквозь оконное стекло.
Я мельком взглянул на Филомену. Она пристально смотрела на Маравилью.
– Это правда, Рэй?
Наконец он обернулся и сказал:
– Я не имел права ничего говорить.
– Значит, ревизия окончена, – сказала она, с трудом владея собой. Видимо, до ее сознания дошло, что ее монсеньер скоро уедет. Эта серия «Поющих в терновнике» приближалась к концу. Теперь и она поняла, каково приходится человеку, когда его ни в грош не ставят. С одной стороны, мне было жаль ее. С другой, я злорадно подумал: «Так ей и надо!»
– Ладно, – сказала она, – хорошо, хоть кто-то мне об этом сообщил.
Казалось, впервые Маравилья почувствовал себя более неловко, чем мы.
– Филомена, – сказал он умоляющим тоном неверного любовника, только что уличенного в измене, – я хотел тебе сообщить.
Он заметил ухмылку у меня на лице.
– Я хотел сообщить всем. Но кардинал настаивал на строжайшей секретности.
– Что же теперь будет? – спросила Филомена. – Когда он приезжает?
– Спроси у брата Запа. Похоже, ему все известно. Скажите нам, каким рейсом он прилетает?
– Простите… – я улыбнулся, – но я не имею права говорить.
– Перестаньте, – сказала Филомена, – служители Божьи. Может, кто-нибудь из вас объяснит мне наконец, что происходит.
Мы с Маравильей не проронили ни слова.
– Все ясно… девчонок в домик на дереве не пускают. Так же, как и в Церковь.
– Распоряжения кардинала, – сказал Маравилья и повернулся ко мне. – Я посовещаюсь с Римом по этому вопросу. Вечером, за обедом, я сделаю объявление. А пока будьте любезны уважать власть Святого Престола. Ни с кем это не обсуждайте. Ну, а теперь, брат, прошу оставить нас одних.
Была моя очередь читать вслух за обедом. Я выбрал отрывок из шестой главы Откровения Иоанна Богослова:
Закончив чтение, я сел рядом с Аббатом. Маравилья встал и с мрачным видом направился к аналою.
– Отец настоятель, братья, – начал он, – я должен сообщить вам печальное и пренеприятное известие. Мое пребывание у вас приближается к концу.
Аббат прошептал:
– Тяжкий крест, но мы должны нести его безропотно.
– В течение минувших месяцев многие из вас задавались вопросом, что же так долго держит меня здесь, в Кане…
– «Шато Фижак», – пробурчал Аббат.
– Дело в том, что я не только проводил ревизию финансового положения монастыря…
– Нет, – продолжал Аббат, – вы еще и футбол смотрели по моему телевизору.
– Думаю, нам стоит это послушать, – прошептал я в ответ.
– Финансовая проверка – дело не сложное. На нее потребовалось бы, вероятно, не больше недели. Нет, братья, я проводил более важную проверку – ревизию души Каны.
Аббат застонал:
– Ох, пощадите меня.
– И я увидел низменную душу. – Взгляд его сделался холодным и укоризненным. – Вы приняли монашество, дабы смиренно идти по стопам Христовым, а я вижу, что вы ездите на «лексусе»…
– Я же велел вам спрятать машину, – прошипел Аббат.
– Я спрятал, – прошипел я в ответ. – Наверно, он нашел квитанцию.
– Вы приняли монашество, дабы следовать догмам Священного Писания, а я вижу, что вы читаете какого-то Дипака Чопру, доктора медицины. Вы приняли монашество, дабы не поклоняться фальшивым идолам, а я вижу, что вы сооружаете из них целую гору. Фонтаны вина! Колючие кусты, которые приходят в движение при помощи мотора! Вы приняли монашество, дабы служить человечеству, а я вижу, что вы обкрадываете человечество. Кардинал надеялся, что мое присутствие здесь заставит вас измениться к лучшему. Он надеялся, что вы вновь отречетесь от мирской суеты и вернетесь к праведной жизни, завещанной святым Тадеушем. И что же? Вы совершили худший из самых омерзительных поступков. Сделали эту… эту… – следующие слова он выпалил с отвращением, – информационно-рекламную передачу! Вы отбросили Католическую Церковь на пятьсот лет назад. Передачу посмотрел сам его святейшество.
Монахи заерзали.
– На этой неделе кардинал показал ему запись. Он был глубоко опечален. Он попросил его преосвященство приехать сюда и заняться этим делом лично.
Аббат слабым голосом произнес:
– Кардинал Блютшпиллер? Приезжает… сюда?
– Да. На будущей неделе. Он проведет Папское судебное следствие. Кроме того, он попытается провести переговоры со светскими властями. На вашем месте я бы очень усердно молился об успешном посредничестве кардинала. Не только Божьи законы были здесь нарушены. За то, что вы неоднократно вводили в заблуждение народ, вас могут заключить в тюрьму.
Аббат тяжело откинулся на спинку стула.
– В то время как мы с богомольным трепетом ожидаем его прибытия, – продолжал Маравилья, – кардинал уже отдал нижеследующие распоряжения. Во-первых, завтра мы приостанавливаем всяческую деятельность в Паломническом центре, в том числе работу «Каска-ада». Во-вторых, закрываем винный фонтан. В-третьих, убираем груду костылей. В-четвертых, все активы и счета Каны будут немедленно заморожены вплоть до решения кардинала. В-пятых, мы возобновляем монашескую епитимью, предписанную еще святым Тадеушем. Никто не требует, чтобы вы бросались на колючие кусты или хлестали друг друга козьими мочевыми пузырями, но вам придется убрать из келий современную электронную аппаратуру и все, что способствует праздной жизни. Должен сказать, во время своей ревизии я с удивлением обнаружил квитанции о покупке клюшек для гольфа. В-шестых, никто не покидает монастырь и не общается с внешним миром без моего особого разрешения. Прошу вас немедленно передать мне ключи от всех транспортных средств. – Он мельком взглянул на Аббата. – В том числе и от «лексуса».
– Я подумывал о том, чтобы пригласить Салли Филд.
– Эту «летающую монахиню»? Вы, наверно, шутите.
– А что? Представьте себе, как она выпивает большой глоток вина и говорит: «Оно вам понравится! Оно вам очень понравится!»
– Но даже если предположить, что вам удастся заполучить Салли Филд, оно вряд ли понравится людям, – сказала Филомена. – Организация сбыта – это еще не все. Покупателям должно понравиться именно вино.
Аббат коснулся руки Филомены и обеспокоенно посмотрел на нее:
– Вы часом не захворали?
Салли Филд мы, конечно, так и не заполучили, зато заполучили Хью О'Тула. Его карьера достигла своего пика тремя десятилетиями ранее, когда он сыграл главную роль в телесериале «Святой Дух!» – о приходском священнике, в чьей исповедальне обитает призрак по имени Себастьян, который то и дело избавляет его от неприятностей – а попутно причиняет новые, еще большие, – творя чудеса. (Роль вечно недовольного епископа играл Фред Макмарри.)
Съемки заняли неделю. Для первого кадра Брентова съемочная группа соорудила точную копию исповедальни из «Святого Духа!». Заметно располневший О'Тул втиснулся в нее не без труда. Но, сев там и услышав записанный на пленку голос, доносящийся из-за перегородки, он сразу же вновь вжился в образ своего бывшего героя.
– Благословите меня, святой отец, ибо я нашел лучшее из когда-либо произведенных вин! – раздался знакомый писклявый голос призрака Себастьяна. – Крепкое, с тонким букетом, душистое и при этом вкусное, сохраняющее аромат винограда и при этом рассчитанное на самого искушенного ценителя, приготовленное руками праведников и поставляемое по божеской цене!
– Себастьян! – прошипел О'Тул. – Сколько раз можно повторять, что тебе нельзя появляться в исповедальне!
– Но, святой отец, вы должны попробовать это вино!
– Только не в исповедальне!
После этой реплики двое техников при помощи удочек опустили к самому носу священника бутылку «Каны» и бокал. Увидев парящие в воздухе предметы, О'Тул устремил на них свой фирменный оторопелый взгляд и испустил свой фирменный страдальческий крик:
– Прошу тебя, Себастьян… не надо больше чудес!
О'Тул потянулся за бутылкой, которая тут же взмыла вверх, оказавшись вне пределов досягаемости. Вслед за ней он выбрался из исповедальни и в конце концов очутился у парадной двери Каны. Бутылка постучалась в дверь, которую открыл сияющий Аббат. Он охотно повел О'Тула на экскурсию в винодельню – минуя Административно-отшельнический центр. О'Тул изображал изумление, а Аббат отвечал на каверзные вопросы – к примеру, на такой:
– На вкус божественно вино – как же делается оно?
– Три вещи. Упорный труд, хороший виноград – и капля особого вещества, формулу которого мы открыли здесь, в Кане. – Аббат показал на автоматическое устройство, из которого в каждую бутылку, двигавшуюся на конвейере, падала капля подлинного канского вина.
– Что же это такое? – спросил О'Тул.
– Ну, – ответил Аббат, подмигнув ему с невинным видом херувима, – это, скажем, секретный компонент, который мы называем… любовью.
Лично я сомневался, стоит ли придавать особое значение именно этому аспекту нашей технологической операции. Помимо того, что это могло поставить нас в неловкое положение – я уже представлял себе газетный заголовок: «СЕКРЕТНЫЙ КОМПОНЕНТ МОНАХОВ: СКВЕРНОЕ ВИНО» – эти слова вполне могли вызвать интерес у наших старых приятелей из Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. Разговоры о «секретных компонентах» могли быть истолкованы, как претензия на врачевание – серьезное нарушение федерального законодательства. На эту проблему я и обратил внимание Аббата и Брента.
– Насчет БАТО не беспокойтесь, – сказал Аббат. – Они не посмеют преследовать общину бедных монахов из-за смехотворной технической детали. Я нагнал страху на того агента.
– Мне он особенно испуганным не показался, – сказал я.
Аббат угрюмо посмотрел на меня:
– Разве вам не нужно заниматься фондом страхования от потерь, брат? Результаты вашей деятельности за минувший квартал вызывают некоторое разочарование.
Это был недвусмысленный намек на то, что я должен удалиться.
Следующие две недели я провел, покорно уставившись на экран компьютера и с беспокойством следя за тем, как снижается курс доллара по отношению к дойчмарке. После обеда, в калефактории, я слышал обрывки разговоров о съемках: о сооружении нового грота у подножия горы Кана, об автобусах, битком набитых актерами массовки из Нью-Йорка, о жарких спорах между Филоменой и Брентом.
– Радуйтесь, что вас не втянули в сегодняшний спор, – сказал однажды вечером брат Боб. – У них, как они выражаются, «серьезные творческие разногласия».
Премьерного показа информационно-рекламной передачи пришлось дожидаться до часу ночи. Меня клонило в сон, и, глядя, как Аббат ведет Хью О'Тула на экскурсию, я едва не задремал, но когда они проходили мимо довольно большой груды костылей, я резко выпрямился на стуле.
– Что это такое? – шепотом спросил я у Брента, сидевшего рядом.
– Костыли, – сказал он.
– Вижу, что костыли. Откуда они взялись?
– Просто таким образом мы быстро и наглядно даем понять, что перед нами святыня. Все это должно ассоциироваться у зрителя с Лурдом и Фатимой.
– Зачем?
– Сейчас увидите. Следующая сцена наверняка заставит вас прослезиться.
Аббат и О'Тул задержались у подножия горы Кана, возле грота, сооруженного реквизиторами Брента. Посреди бассейна возвышалась большая бутылка «Каны», из которой било струей красное вино. Рядом стояла группа паломников – они негромко переговаривались, подставляя под струю бокалы.
– Превосходный букет!
– Я чувствую себя на десять лет моложе!
– Какой прекрасный мягкий вкус!
– Я сбросил пятнадцать фунтов!
– Не понимаю… как они могут продавать такое первосортное вино дешевле чем за десять долларов?
– Я снова могу ходить!
Аббат и О'Тул остановились, чтобы поговорить с молодой женщиной по имени Бренда, которая только что бросила в кучу свои костыли. Она бойко объяснила, что уже подумывала о самоубийстве, когда узнала о «Кане» от одного приятеля, выпившего ящик этого вина и вновь обретшего зрение.
– Поразительно! – сказал девушке О'Тул, взяв слойку с розовым кремом у монаха, обходившего всех с подносом закусок. Повернувшись к Аббату, О'Тул серьезно спросил: – Отец настоятель, скажите нам, каким образом вино могло исцелить всех этих людей?
– Видите ли, Хью, – сказал Аббат, – мы здесь, в Кане, не считаем себя профессиональными целителями. Мы лишь пытаемся делать замечательное вино по замечательной цене. А чудеса, подобные тому, которое произошло с Брендой, да и с другими присутствующими здесь людьми, способен творить только Бог.
И тут послышался чей-то писклявый голосок:
– И я!
– Молчи, Себастьян! – приказал О'Тул.
Аббат повел О'Тула (и Себастьяна) на гору Кана, предупредив его, когда они проходили мимо алтаря святого Тада:
– Держитесь подальше от тех колючих кустов, Хью, если, конечно, вы не расположены к небезопасному умерщвлению плоти.
– Спасибо, не сегодня.
– Ой! – взвизгнул Себастьян. – Ну вот, теперь придется покупать новый саван!
На вершине они сели в одну из лодок «Канского каска-ада». Аббат откупорил бутылку «Секрета Аббата». Поднялась суматоха, когда Себастьян потребовал уступить ему место впереди. О его присутствии свидетельствовал парящий в воздухе бокал вина.
– Итак, отец настоятель, – сказал О'Тул, когда они смотрели вдаль, на солнце, садившееся за виноградниками, – скажите нам… сможете ли вы с монахами произвести достаточное количество этого чудесного вина, чтобы поделиться со всеми людьми, которые хотят его купить?
– Безусловно, мы стараемся, Хью. Но я не знаю, надолго ли хватит наших запасов.
– Значит, люди, желающие заказать это замечательное вино, должны сделать это без промедления, не теряя ни минуты?
– Совершенно верно, Хью. Им следует позвонить по телефону, указанному в нижней части экрана. В течение ограниченного периода времени мы даже будем поставлять точную копию знаменитого мерного кувшина, которым Господь наш пользовался на брачном пиру в Кане. Наши монахи готовы отвечать на звонки. Они принимают кредитные карточки всех крупных фирм. Впрочем, мелких тоже.
– А что, если людям захочется приехать в Кану? Можно ли здесь хорошо отдохнуть всей семьей?
Себастьян спросил:
– А зачем тут эта рукоятка?
– Ничего не трогай! – сказал О'Тул, но рукоятка рядом с передним сиденьем повернулась назад.
– Держитесь! – сказал Аббат.
– Нет, не надо! – вскричал О'Тул, когда лодка плавно двинулась вперед, к краю наклонного искусственного канала. – Себастья-а-а-а-а-а-ан!
Бочка с шумом промчалась вниз по желобу и остановилась у подножия горы, подняв брызги окрашенной в цвет вина воды.
Люди, толпившиеся у грота, зааплодировали, побросали оставшиеся костыли и стали бегом подниматься в гору.
– Вот это я и называю чудом! – сказал Себастьян, а его парящий в воздухе бокал наклонился и опустел.
Информационно-рекламная передача закончилась. Мы услышали, как рядом, в Центре выполнения заказов, раздается мелодичный телефонный перезвон.
– Вы только послушайте! – сказал Брент и запел: – Холмы оглашаются… звоном монет!
В течение месяца мы приняли заказы на сто пятьдесят тысяч ящиков «Каны» и обслуживали в среднем две тысячи триста паломников в день. После оплаты счетов у нас еще осталось десять миллионов долларов в банке. В Нью-Йорк уже направлялся танкер с чилийским каберне. Аббат грелся в лучах возрожденной славы Каны, устраивая экскурсии для репортеров и ВВП (весьма важных паломников), и уже начал переговоры с Эллиотом по поводу очередного своего проекта, который называл «Канской винолечебницей». Я и слышать об этом не хотел, но Эллиот сообщил мне, что проект предполагает «опыт полного погружения в очень горячее вино». Они с Аббатом попытались уговорить Филомену составить коммерческий план создания их нового курорта для страдающих ожирением и выпуска продукции лечебно-косметического назначения с маркой «КанаВрачевание»™, но она отказалась, сославшись на то, что едва справляется с наплывом паломников. Что до монсеньера Маравильи, то он ни словом не обмолвился о последних событиях. Он ни разу не упомянул ни об информационно-рекламной передаче, ни о растущей груде костылей у грота, ни о том, когда намерен завершить свою, по-видимому, нескончаемую ревизию.
Однажды утром брат Майк, помощник Аббата, принес мне письмо из Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. Оно было адресовано Аббату.
– Он велел мне его выбросить, – сказал брат Майк. – Но я подумал, что вы, наверно, захотите сначала на него взглянуть.
Я прочел:
В связи с рекламой винной продукции «Кана», показанной недавно по телевидению, данный документ представляет собой официальное уведомление о том, что демонстрация вышеупомянутой рекламы является нарушением Свода федеральных законов (том 27, раздел 4.39, параграф «ж»), согласно которому запрещено любое утверждение, что «употребление вина дает целебный или терапевтический эффект, если таковое утверждение в каком-либо отношении не соответствует действительности или может ввести в заблуждение». К категории необоснованных претензий на врачевание особо отнесены:Я поднял голову и посмотрел на брата Майка:
– восстановление способности передвигаться;
– похудение;
– рост новых волос;
– избавление от тревоги;
– лечение кожных болезней;
– повышение половой потенции;
– возвращение зрения.
Настоящим вам предлагается явиться в вышеуказанное бюро, чтобы возразить на данные обвинения. Рекомендуется прийти в сопровождении юрисконсульта. У вас будет возможность оспорить обвинения и одновременно представить факты, которые, как вы полагаете, свидетельствуют в пользу вашей позиции.
Кроме того, примите к сведению, что данное бюро ранее уже получало от потребителей жалобы, касающиеся невыполнения телефонных или почтовых заказов на вашу продукцию.
Примите также к сведению, что начали поступать жалобы относительно достоверности информации, приведенной на этикетке вашей продукции. В инструкциях БАТО особо оговорено, что слова «произведено в» разрешено употреблять только в отношении продукции, которая удовлетворяет определенным требованиям.
По данному дополнительному кругу вопросов вы сможете выступить на запланированном слушании, упомянутом выше.
В качестве наказания виновных в вышеуказанных нарушениях предусмотрены значительные штрафы, конфискация имущества и тюремное заключение.
– Аббат велел вам это выбросить?
Брат Майк пожал плечами:
– Ага. В последнее время ему вроде как и дела нет до звонков и писем. Уже, наверно, раз десять звонили из «Шестидесяти минут»[33]. Какая-то дамочка – говорит, она продюсер Майка Уоллеса.
– Из «Шестидесяти минут»? – сказал я. – Отлично. Только этого не хватало! Расследование Майка Уоллеса: «Секретный компонент „Каны“» – сплошное надувательство.
– Ага, – сказал брат Майк. – Может, лучше не надо им перезванивать? Но я никак не возьму в толк, почему он игнорирует БАТО. Когда я спросил его, он ответил: «Да они просто снова пытаются нас напугать». Кажется, кто-то из бюро был здесь около года назад?
– Да. У нас состоялся разговор о невыполненных заказах. Меня они действительно напугали, но вы же знаете Аббата. Он подчиняется более высокой инстанции.
– Ага, кесарево кесарю. Я сделал либретто на эту тему. А вы заметили дату слушания?
К моему ужасу, прошла уже целая неделя после назначенной даты. Брат Майк обратил мое внимание на то, что письмо было отправлено на другой день после показа информационно-рекламной передачи. Несомненно, у Аббата была уйма куда более неотложных дел, чем реагировать на повестку из федерального правоохранительного учреждения.
Я тотчас же позвонил в БАТО и связался с агентом, который приезжал в Кану. Он молча выслушал мои бесконечные извинения и просьбу назначить новую дату слушания. Коснувшись вопроса претензий на врачевание, я попытался доказать, что Аббат включил в телепередачу оговорку о случайном характере исцеления.
– Можете попробовать убедить в этом сотрудника, который будет вести слушание дела, – сказал он, оставив мои доводы без внимания. – Полагаю, я сумею договориться насчет новой даты слушания. Сделаю все возможное. Но должен сказать, что Кана у нас тут отнюдь не на хорошем счету. Мы опять получаем жалобы на то, что вы не выполняете заказы.
– Не беспокойтесь, – сказал я. – Скоро мы начнем отправлять заказанную продукцию. Вино уже в пути.
– В пути? – сказал он. – Откуда?
– Э-э, из чанов. В бутылки. У нас возникли кое-какие производственные проблемы.
– И когда вы ожидаете разрешения этих проблем?
– Со дня на день, – сказал я наобум. – Максимум – через неделю.
– Вы ручаетесь?
– А это обязательно?
– Не исключено, что это поможет договориться о новой дате слушания.
– Тогда ручаюсь.
– Отлично. Одна неделя. Пятница, семнадцатое. В полдень? Вы начнете выпуск продукции?
– Конечно!
– Хорошо, значит, вы не будете возражать, если мы поручим нашему агенту все это проверить.
Нельзя было терять ни минуты. Я позвонил на винный завод в Чили. Они справились у своего грузоотправителя и обрадовали меня сообщением о том, что судно должно прийти в Нью-Йорк на следующий день. В выходные вино будет выгружено, а в понедельник пройдет таможенную очистку. Как только завод получит остаток платежа – мы задолжали два миллиона долларов, – он даст разрешение на доставку вина. Я уговорил Маравилью послать в наш нью-йоркский банк факс с санкцией на отправку денег в Чили телеграфным переводом в понедельник утром. Затем я позвонил в компанию автоперевозок и сказал, что вино нам нужно в понедельник вечером. Водители, конечно, потребовали «дополнительной выплаты наличными», поскольку фактически это значило, что им предстоит трудиться полный восьмичасовой рабочий день.
Час спустя, когда я сидел за своим компьютером, изучая состояние Канского фонда страхования от потерь, мне пришло сообщение по электронной почте. Оно было от Паяца, одного из завсегдатаев ватиканского чата. Мы уже стали друзьями по электронной переписке. На сей раз он сообщил поистине свежую новость:
Саго Дикобраз!Итак, к нам собрался Блютшпиллер. Завершилась, наконец, ревизия Маравильи. Видеозапись наверняка стала последней изобличающей уликой в его отчете, и теперь сам «Анафема» направлялся сюда, чтобы покарать нас в наш судный день. Маравилья просто выполнял свои обязанности, но он мог бы, по крайней мере, нас предупредить. А Филомена? Она-то почему не сообщила нам, что день нашей казни уже назначен? Я направился в конференц-зал административного центра.
На будущей неделе наш одетый в пурпур приятель собирается в Америку. В среду, после еженедельного собрания персонала, его личный секретарь, отец Ганс, сделал необходимые приготовления. На собрании ему показали видеозапись передачи об американском монастыре, где делают вино. То самое, от которого занемог его святейшество. А теперь монахи утверждают, что их вино излечивает все болезни. Подумать только! Наверно, они возьмут его с собой в Кисангани. Может, оно и от малярии их вылечит!
Оба были там – завтракали за столом, с бутылочкой доброго «Бароло».
– Как мило! – сказал я. – «Бароло». Прекрасное дополнение к законченной ревизии.
Филомена подняла взгляд от тарелки с лазаньей:
– Эх, если бы только она закончилась! В последнее время я просто разрываюсь между паломниками и ревизией. Некогда как следует выспаться.
Меня так и подмывало продолжить обсуждение ее ночных занятий, однако я решил этого не делать.
– Еще не закончена? Ну что ж, полагаю, мелкие подробности всегда остаются на самую последнюю минуту. К примеру, решение о том, какие использовать дрова.
Оба уставились на меня. Маравилья сказал:
– Не понял.
– Для сожжения еретиков. Скажите, монсеньер, какой сорт дерева предпочитает кардинал Блютшпиллер? К его приезду на будущей неделе нам стоит запастись дровами.
Казалось, оба встревожились. Очевидно, эта новость не предназначалась для моих ушей.
– Должен признаться, когда я услышал о его приезде, мне стало немного… обидно. Я сказал себе: всегда обо всем узнаю последним. Почему же вы скрыли это от нас? Я думал, мы с вами в хороших отношениях. После того как… – я бросил быстрый взгляд на Филомену, – мы столько раз прекрасно проводили время вместе, после того как выпили столько превосходного вина, вы могли бы сообщить нам о том, что сюда едет Блютшпиллер.
– Кто вам это сказал? – спросил Маравилья.
– О, у меня свои источники. Я слышал, в среду состоялось довольно оживленное собрание персонала. Судя по всему, кардинал пришел в такой восторг от нашей информационно-рекламной передачи, что велел отцу Гансу взять ему билет на самолет, вылетающий на будущей неделе. Наверняка ему понадобилось наше вино для лечения простаты. Неужели нельзя было просто позвонить? Наши телефонисты готовы отвечать на звонки.
Маравилья приложил к губам салфетку, встал, подошел к окну и воззрился на гору Кана. Вдали, у алтаря святого Тада, были видны паломники, бросающие монеты в колючие кусты. В вышине неслись вниз по искусственному каналу бочки с юными паломниками, чьи ликующие вопли были едва слышны сквозь оконное стекло.
Я мельком взглянул на Филомену. Она пристально смотрела на Маравилью.
– Это правда, Рэй?
Наконец он обернулся и сказал:
– Я не имел права ничего говорить.
– Значит, ревизия окончена, – сказала она, с трудом владея собой. Видимо, до ее сознания дошло, что ее монсеньер скоро уедет. Эта серия «Поющих в терновнике» приближалась к концу. Теперь и она поняла, каково приходится человеку, когда его ни в грош не ставят. С одной стороны, мне было жаль ее. С другой, я злорадно подумал: «Так ей и надо!»
– Ладно, – сказала она, – хорошо, хоть кто-то мне об этом сообщил.
Казалось, впервые Маравилья почувствовал себя более неловко, чем мы.
– Филомена, – сказал он умоляющим тоном неверного любовника, только что уличенного в измене, – я хотел тебе сообщить.
Он заметил ухмылку у меня на лице.
– Я хотел сообщить всем. Но кардинал настаивал на строжайшей секретности.
– Что же теперь будет? – спросила Филомена. – Когда он приезжает?
– Спроси у брата Запа. Похоже, ему все известно. Скажите нам, каким рейсом он прилетает?
– Простите… – я улыбнулся, – но я не имею права говорить.
– Перестаньте, – сказала Филомена, – служители Божьи. Может, кто-нибудь из вас объяснит мне наконец, что происходит.
Мы с Маравильей не проронили ни слова.
– Все ясно… девчонок в домик на дереве не пускают. Так же, как и в Церковь.
– Распоряжения кардинала, – сказал Маравилья и повернулся ко мне. – Я посовещаюсь с Римом по этому вопросу. Вечером, за обедом, я сделаю объявление. А пока будьте любезны уважать власть Святого Престола. Ни с кем это не обсуждайте. Ну, а теперь, брат, прошу оставить нас одних.
Была моя очередь читать вслух за обедом. Я выбрал отрывок из шестой главы Откровения Иоанна Богослова:
«И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч».Читая, я то и дело поглядывал на Маравилью, что, судя по всему, его отнюдь не забавляло.
Закончив чтение, я сел рядом с Аббатом. Маравилья встал и с мрачным видом направился к аналою.
– Отец настоятель, братья, – начал он, – я должен сообщить вам печальное и пренеприятное известие. Мое пребывание у вас приближается к концу.
Аббат прошептал:
– Тяжкий крест, но мы должны нести его безропотно.
– В течение минувших месяцев многие из вас задавались вопросом, что же так долго держит меня здесь, в Кане…
– «Шато Фижак», – пробурчал Аббат.
– Дело в том, что я не только проводил ревизию финансового положения монастыря…
– Нет, – продолжал Аббат, – вы еще и футбол смотрели по моему телевизору.
– Думаю, нам стоит это послушать, – прошептал я в ответ.
– Финансовая проверка – дело не сложное. На нее потребовалось бы, вероятно, не больше недели. Нет, братья, я проводил более важную проверку – ревизию души Каны.
Аббат застонал:
– Ох, пощадите меня.
– И я увидел низменную душу. – Взгляд его сделался холодным и укоризненным. – Вы приняли монашество, дабы смиренно идти по стопам Христовым, а я вижу, что вы ездите на «лексусе»…
– Я же велел вам спрятать машину, – прошипел Аббат.
– Я спрятал, – прошипел я в ответ. – Наверно, он нашел квитанцию.
– Вы приняли монашество, дабы следовать догмам Священного Писания, а я вижу, что вы читаете какого-то Дипака Чопру, доктора медицины. Вы приняли монашество, дабы не поклоняться фальшивым идолам, а я вижу, что вы сооружаете из них целую гору. Фонтаны вина! Колючие кусты, которые приходят в движение при помощи мотора! Вы приняли монашество, дабы служить человечеству, а я вижу, что вы обкрадываете человечество. Кардинал надеялся, что мое присутствие здесь заставит вас измениться к лучшему. Он надеялся, что вы вновь отречетесь от мирской суеты и вернетесь к праведной жизни, завещанной святым Тадеушем. И что же? Вы совершили худший из самых омерзительных поступков. Сделали эту… эту… – следующие слова он выпалил с отвращением, – информационно-рекламную передачу! Вы отбросили Католическую Церковь на пятьсот лет назад. Передачу посмотрел сам его святейшество.
Монахи заерзали.
– На этой неделе кардинал показал ему запись. Он был глубоко опечален. Он попросил его преосвященство приехать сюда и заняться этим делом лично.
Аббат слабым голосом произнес:
– Кардинал Блютшпиллер? Приезжает… сюда?
– Да. На будущей неделе. Он проведет Папское судебное следствие. Кроме того, он попытается провести переговоры со светскими властями. На вашем месте я бы очень усердно молился об успешном посредничестве кардинала. Не только Божьи законы были здесь нарушены. За то, что вы неоднократно вводили в заблуждение народ, вас могут заключить в тюрьму.
Аббат тяжело откинулся на спинку стула.
– В то время как мы с богомольным трепетом ожидаем его прибытия, – продолжал Маравилья, – кардинал уже отдал нижеследующие распоряжения. Во-первых, завтра мы приостанавливаем всяческую деятельность в Паломническом центре, в том числе работу «Каска-ада». Во-вторых, закрываем винный фонтан. В-третьих, убираем груду костылей. В-четвертых, все активы и счета Каны будут немедленно заморожены вплоть до решения кардинала. В-пятых, мы возобновляем монашескую епитимью, предписанную еще святым Тадеушем. Никто не требует, чтобы вы бросались на колючие кусты или хлестали друг друга козьими мочевыми пузырями, но вам придется убрать из келий современную электронную аппаратуру и все, что способствует праздной жизни. Должен сказать, во время своей ревизии я с удивлением обнаружил квитанции о покупке клюшек для гольфа. В-шестых, никто не покидает монастырь и не общается с внешним миром без моего особого разрешения. Прошу вас немедленно передать мне ключи от всех транспортных средств. – Он мельком взглянул на Аббата. – В том числе и от «лексуса».