Стало очень тихо. Несколько десятков монахов потупились, уставившись в свои тарелки.
– А теперь, – сказал монсеньер Маравилья, – преклоним головы и помолимся о том, чтобы Господь даровал нам прощение.
Он раскрыл наш требник и прочел отрывок из «Молитвы во время тяжких испытаний» святого Тада. Найти утешение в молитве мешала мысль о том, что это были последние слова нашего покровителя, которые удалось записать, прежде чем султану надоело его пытать и он отпилил ему голову:
Выходные дни тянулись медленно. Лишенный доступа к своему компьютеру, я все время проводил за теми занятиями, о которых давно успел позабыть – за молитвой и созерцанием. Большинство остальных монахов занимались тем же. В Кане явно царила атмосфера одухотворенности, но с другой стороны, если парафразировать слова доктора Джонсона, ничто так не способствует концентрации мыслей, как сознание того, что завтра вам отпилят голову.
За едой Аббат не произносил ни слова, а все остальное время сидел в своей келье. Даже наш никогда не унывающий брат Джером казался подавленным. Только брат Боб ухитрялся поднимать нам настроение. В воскресенье утром, когда мы гуськом выходили из церкви после мессы, он принялся насвистывать мотив «Далеко еще до Типперери», а потом негромко пропел: «Ох, далеко еще до Ки-сан-га-ни…»
За обедом он раздал всем фотокопии составленного им разговорника под названием «Жаргонизмы-Конгонизмы», а также учебного диалога, озаглавленного «Une conversation Kisanganaise entre Frere Jacques et Frere Jim». Вот этот диалог:
После обеда я вышел прогуляться, надеясь обрести ясность ума. Был чудесный летний вечер. В сгущавшихся сумерках от горы Кана веяло некой безмятежностью и даже величавостью – возможно, потому, что не было ни крикливых паломников, катающихся с горки, ни механических колючих кустов, вызывающих у них искушение бросать монеты, ни фонтана, вселяющего своим журчанием несбыточные надежды.
Я поднялся по тропинке к алтарю святого Тада. Когда я стоял перед ним в глубокой задумчивости, задаваясь вопросом, как бы повел себя в такой ситуации святой – наш покровитель, меня вдруг напугал чей-то голос… голос Филомены.
– Что, монетка нужна? – спросила она.
– Вообще-то да, – сказал я. – Монсеньер отобрал у меня всю мелочь.
– Я не взяла с собой кошелек, а то одолжила бы вам четверть доллара.
– Что? Несмотря на распоряжения монсеньера? Да не сделали бы вы ничего подобного!
– Зап, – сказала она, – сегодня приятный вечер. Может, поговорим о чем-нибудь приятном?
– Запросто, – сказал я.
Мы с ней сели на скамейку рядом с алтарем.
– Даю четвертак за ваши мысли, – предложила она. – И ничего не скажу монсеньеру.
– Согласен. Деньги мне не помешают. Удовлетворяю ваш интерес: я повторял про себя некоторые полезные французские выражения. Например: «Pardon, mademoiselle. Est-се que tu a vu ma main gauche?»
– Вот она, от запястья начинается. О чем это вы?
– Нынче в калефактории чрезвычайно популярны шутки по поводу проказы. Не обращайте внимания, у вас не было другого выхода.
Она вздохнула:
– Кажется, вам, ребята, предстоит жутковатая неделька.
– Вам, ребята? Что это значит? По-моему, наш консультант по организации сбыта имеет некоторое отношение ко всему этому. В том числе и к этой куче… на которой мы находимся. Вам тоже не поздоровится.
– Знаю. Я просто хотела сказать, что, в сущности, не являюсь членом ордена. Что может сделать со мной Блютшпиллер? Лишить меня духовного сана? Однако вы правы. Со своей работой я не справилась. Мне следовало бы вас послушаться. Все здесь попросту вышло из-под контроля.
– Как, например, информационно-рекламная передача? «Это всего лишь натуральное чилийское каберне, но я полагаю, вы останетесь довольны его сверхъестественными свойствами».
– Вы, наверно, не поверите, но из-за этой передачи я воевала с Брентом не на жизнь, а на смерть. Угадайте, кто каждый раз брал надо мной верх.
– Его святейшество Дипак Чопра.
– Доктор медицины. Однажды я даже попыталась прекратить съемки. Я закричала: «Брент, нельзя заставлять людей выбрасывать их треклятые костыли!» Аббат отвел меня в сторонку и объяснил, что груда костылей – это просто метафорическое изображение «Поля неограниченных возможностей». На другой день он преподнес мне книгу Дипака «Нестареющее тело, вечный дух» с дарственной надписью.
– Мне не терпится услышать, как он будет объяснять все это «Анафеме» и БАТО. Как вы думаете, куда нас после этого отправят? В Конго или в тюрьму Ливенворт?
Мы рассмеялись. Казалось, еще немного, и вновь вернутся былые времена.
– Смотрите, – сказала Филомена, – луна.
– На сей раз не полная. То есть сегодня.
Она нежно коснулась моей руки:
– Я знаю, что вы хотели сказать. Я тоже об этом подумала.
Я посмотрел ей в глаза. Они были все так же прекрасны.
– Что бы ни случилось, – сказала она, – надеюсь, вы сумеете меня простить.
– Что вы имеете в виду?
– Просто не надо считать, что во всем виновата я.
– Нет, – сказал я. – Мы все в этом замешаны.
– Спасибо, Зап.
Она наклонилась и чмокнула меня в щеку. Потом быстро встала и торопливо направилась вниз по тропинке к Паломническому центру.
– Постойте! – крикнул я ей вслед, когда она скрылась из виду. – Куда это вы так быстро бежите?
На следующее утро, в понедельник, я сразу, еще во время заутрени, начал разыскивать Маравилью. Мне нужно было его разрешение позвонить агенту судоходной компании и убедиться, что наше вино прибыло и готово к отправке из ньюаркского порта. Кроме того, нужно было взять у него наличные для обеспечения «дополнительной выплаты» водителям грузовиков за срочную доставку.
На богослужении его не было. Когда он не появился за завтраком, я направился к нему. На мой стук в дверь конференц-зала административного центра никто не отозвался. Тогда я осторожно открыл дверь сам.
– Монсеньер! – позвал я.
В ответ ни звука. В комнатах ни души. Постель не смята. Пока я стоял, строя догадки о том, где он может быть, мне в голову внезапно пришла ужасная мысль: неужели он ночевал у Филомены в Паломническом центре? Неужели именно поэтому она так поспешно удалилась?
Мне не очень-то хотелось это знать. Я черкнул монсеньеру записку насчет вина и дополнительной оплаты – и ушел.
Так и не выяснив ничего к одиннадцати часам, я решил позвонить агенту на свой страх и риск. Он сказал, что вино уже прошло таможенную очистку, но чилийцы еще не дали разрешения на его доставку. Я позвонил в Чили, на винный завод, и поговорил с сеньором Баэсой.
– Сожалею, Fray, – сказал он, назвав меня монахом по-испански, – но деньги на наш счет еще не пришли.
– Не могли бы вы позвонить в свой банк и ускорить этот процесс? Нам крайне необходимо получить вино немедленно.
– Очень хорошо, – сказал он, – но, возможно, вам тоже следует позвонить в свой банк. Судя по нашему опыту, проблема обычно возникает с вашей стороны.
Я повесил трубку и позвонил мистеру Теренсу, который заведовал нашим счетом в нью-йоркском банке.
– Ну конечно, брат Зап, – оказал он. – Деньги переведены.
– Без вас знаю, – раздраженно сказал я. – А извещение о переводе лежит на чьем-нибудь рабочем столе в Сантьяго, под чашкой cafe con leche.
– Нет, не в Сантьяго, – сказал мистер Теренс. – Перевод в Сантьяго вы отменили.
– Что?
– Сейчас проверю. Вот он. В пятницу днем я получил от монсеньера Маравильи факс с санкцией на перевод двух миллионов долларов в «Банко Боливар» в понедельник утром. Потом еще один факс, отправленный в воскресенье, в шестнадцать часов, с поручением отменить тот перевод и вместо этого перевести телеграфом… сейчас посмотрим, помню, это была крупная сумма, почти все, что есть на счете… да, вот он: девять миллионов восемьсот тысяч.
– Девять восемьсот… в Чили?
– Нет, на Большие Кайманы. На счет в цюрихском Швайнер-банке. По распоряжению монсеньера Маравильи. Сегодня утром, в начале десятого, он позвонил и подтвердил свое требование.
Я снова помчался в Административно-отшельнический центр. Судя по всему, Маравилья там так и не появлялся. Я бросился к Аббату. Мы вместе вернулись в апартаменты и принялись осматривать все помещения. Стенной шкаф был пуст, а из ванной исчезли туалетные принадлежности.
– Лампочка мигает – наверно, кто-то оставляет сообщение, – сказал Аббат, показав на автоответчик, стоящий на его бывшем рабочем столе. Потом подошел и нажал кнопку «ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ».
Первые два сообщения были переданы по-итальянски, причем, судя по скрипучему голосу, одним и тем же человеком. Я смог понять только слова «urgente»[34] и «presto»[35].
Третье сообщение оставила женщина: «Да, это звонят из компании „Эйр Канада“ мистеру Мара… Маравиг-глия, относительно рейса девятьсот восемьдесят семь. По расписанию самолет вылетает из Торонто в девять тридцать пять утра. Просим принять к сведению, что рейс отложен по техническим причинам. В настоящее время вылет из Торонто намечен на одиннадцать пятьдесят утра. Если у вас возникнут вопросы, позвоните по телефону 800-776-3000».
С минуту мы с Аббатом пристально смотрели друг на друга. Электронные часы на автоответчике показывали двенадцать тридцать шесть пополудни. Оба мы одновременно протянули руки к телефону. Аббат включил громкую связь и набрал номер. Раздался голос, сообщивший нам, как важен наш звонок для компании «Эйр Канада». Спустя две минуты мы обратились с вопросом о рейсе девятьсот восемьдесят семь к живому человеческому существу.
– Сейчас посмотрим, – сказала женщина, – девятьсот восемьдесят седьмой был отложен… вылетел из Торонто в… двенадцать ноль пять.
– Куда… куда он вылетел?
– В Гавану.
– В Гавану, Куба?! – спросил Аббат,
– Это единственная Гавана, которую мы обслуживаем, сэр.
Я повесил трубку. Мы переглянулись. Аббат сказал:
– О, боже!
– В чем дело? – спросил я.
– Вино!
Он бросился к лестнице, ведущей вниз, в его винный погреб… Я пошел следом за ним. Аббат принялся носиться взад и вперед вдоль стеллажей, то и дело останавливаясь и пристально изучая бреши в аккуратных рядах бутылок, лежащих на полках.
– Нет, вы только полюбуйтесь! – пробурчал он. – Вино восемьдесят второго года… исчезло!
Он свернул за угол. Я услышал душераздирающий крик:
– Ну, подонок!
– Что случилось?
– Он забрал все «Романейское-Конти» шестьдесят первого года! У меня здесь было пять бутылок!
– Святой отец, – сказал я, – вино, конечно, жалко, но кроме него мы лишились еще и десяти миллионов долларов.
– А вы хоть представляете себе, сколько стоит бутылка «Романейского-Конти» шестьдесят первого года?[36]
Аббат появился из-за угла, остановился в темной нише, напоминающей подземную пещеру, и горестно покачал головой:
– Сдается мне, под «ревизией души Каны» подразумевалась кража не только всех наших денег, но и нашего лучшего вина.
– Идемте к Филомене, – сказал я. – Посмотрим, что известно ей.
Мы вышли черным ходом из винного погреба и через автостоянку направились в Паломнический центр. И тут мы заметили еще одну пропажу – на стоянке не было «лексуса».
– Неудивительно, что ему понадобились ключи, – сказал Аббат.
Следующую пропажу мы обнаружили в Паломническом центре.
Исчезла Филомена. У нее на столе я нашел записку. Адресованную мне:
– «Минутку на горе»? – сказал он. – Не хотите ли исповедаться мне, брат?
– Охотно, но только не в том, что произошло вчера вечером, – сказал я, – а в грешных злобных мыслях, которые одолевают меня в данную минуту.
Я представил себе, как они сидят рядышком в самолете, в салоне первого класса, и переливают Аббатово «Романейское-Конти» из бутылки в графин, направляясь в Гавану, а потом бог знает куда еще, – с нашими десятью миллионами.
– Поверить не могу, что она сбежала с нашими деньгами, – сказал я. – Одно дело – по уши втрескаться в какого-нибудь смазливого монсеньера, но обокрасть друзей…
– Бьюсь об заклад, она не замешана в краже, – сказал Аббат. – Наверно, он даже не рассказал ей о своем поступке. Она думала, что просто бежит отсюда с возлюбленным.
– Простите меня, святой отец, ибо я все же по-прежнему надеюсь, что на борту рейса девятьсот восемьдесят семь возникнут серьезнейшие проблемы «по техническим причинам», причем желательно над морем, которое кишит акулами.
– Прощаю, – сказал Аббат. – Разве не говорил нам добродетельный монсеньер, что грешники должны с радостью принимать страдания?
Вспоминая о том, как Маравилья, поразив всех своей праведностью, прочел нам напоследок нотацию насчет нашей греховной жизни, я наконец усвоил истинный урок, который он нам преподал. Он забрал у нас деньги, вино, машину, консультанта по вопросам управления, но зато оставил нам нечто весьма ценное – Шестой закон духовно-финансового роста:
VI. КТО ПЕРВЫМ БРОСИТ КАМЕНЬ, ТОТ ОБЫЧНО И ПОБЕЖДАЕТ.
В Библии сказано: «Пусть тот, кто без греха, первым бросит камень».
Но если мы с соперником оба грешники, кому бросать первым?
Если Бог не хотел, чтобы люди бросались камнями, почему же Он не убрал камни, которые валяются повсюду?
Может, фараоны строили пирамиды только для того, чтобы отбирать камни у людей, которые хотели ими бросаться?
(Подсказка: назовите хоть одного фараона, убитого брошенным камнем.)
Будь у Голиафа камень, разве он не кинул бы его в Давида?
Кто лучше понял Шестой закон™ – святой Тад или султан, отпиливший ему голову?
Как же ему удалось стать султаном?
А что это за история с Филоменой и монсеньером?
Говорят, людям, живущим в стеклянных домах, не стоит бросаться камнями. Согласен, но разве я живу в стеклянном доме?
Может, мой соперник живет в стеклянном доме?
Да и вообще, знаю ли я хоть одного человека, живущего в стеклянном доме?
(Ну хорошо, не считая того богача из Коннектикута, что нанял в архитекторы Филипа Джонсона. Уж коли на то пошло, не лучше ли соблюдать такое правило: «Людям, живущим в стеклянных домах, не стоит разгуливать нагишом»?)
Кто победил в Перл-Харборе?
Поразительно! Ваши вопросы становятся все сложнее, а успехи – все заметнее!
Ну, а теперь купите ящик хорошего чилийского вина (если можно – «Долину Майпо», но подойдет и любой другой сорт). Откройте бутылку и медленно выпейте ее. Между глотками глубоко вздыхайте, закрывайте глаза и думайте обо всех тех людях, которые совершали по отношению к вам скверные поступки (ничем не вызванные оскорбления, нотации по поводу ваших так называемых недостатков, увольнение с работы, прелюбодеяние с вашим лучшим другом, присвоение того, что вы скопили за всю жизнь, и так далее). Записывайте их имена на листке бумаги. Когда вы допьете бутылку, положите в нее листок с их именами. (Вероятно, вам придется свернуть его в трубочку. Не торопитесь.)
Откройте вторую бутылку вина. Повторите выпивание и дыхательные упражнения, описанные выше, только на сей раз думайте обо всех тех поступках, которые хотите совершить по отношению к скверным людям. (Не забывайте рассчитывать свои силы – самое интересное еще впереди!) Теперь напишите ваше имя на листке бумаги и засуньте его во вторую бутылку.
Поставьте эти два «стеклянных дома» перед собой. Теперь возьмите большой шлакоблок – из тех, что применяются при строительстве домов не из стекла. Поднимите его высоко над головой и притворитесь теми скверными людьми, которые находятся в первом доме. Швырните его в себя – в того, что во втором доме.
Ну, кто победил? ОЙ!
Теперь откройте третью бутылку вина. Выпейте ее вышеописанным образом. Возьмите еще один листок бумаги и снова напишите свое имя. (Если вам трудно это сделать, можно обойтись инициалами.) Всуньте листок в бутылку. Не торопитесь – и не забудьте сначала свернуть его в трубочку. Это облегчит задачу.
Поставьте свой новый «стеклянный дом» возле бутылки со скверными людьми. Осторожно, осколки! Ай-яй-яй! Лучше возьмите пластырь.
Кровотечение остановилось? Хорошо, Так вот, на сей раз «первым бросаете камень» вы! Поднимите шлакоблок над головой и прицельтесь в первую бутылку. Вспомните, сколько зла вам причинили эти люди. Начать бомбометание!
Промазали? Ничего страшного. Остатки вина всегда можно процедить, и к тому же вы все равно собирались покупать новую стереосистему. Лучше отключите ее – тогда она перестанет искрить и дымить. Только сначала уберите домашнее животное в спальню – пускай побудет там, пока вы не закончите упражнение. Продолжайте бросать до тех пор, пока не попадете в бутылку. Теперь видите, что происходит, когда вы первым бросаете камень? Помните, что произошло, когда первыми камень бросили они? Начинаете улавливать закономерность?
Глава седьмая
– А теперь, – сказал монсеньер Маравилья, – преклоним головы и помолимся о том, чтобы Господь даровал нам прощение.
Он раскрыл наш требник и прочел отрывок из «Молитвы во время тяжких испытаний» святого Тада. Найти утешение в молитве мешала мысль о том, что это были последние слова нашего покровителя, которые удалось записать, прежде чем султану надоело его пытать и он отпилил ему голову:
«Господь, с презрением взгляни на меня, несчастного, и сделай так, чтобы страдания мои превосходили даже грехи мои. Пусть боль разрушает члены мои. А когда эта боль пройдет, даруй мне другую, еще более мучительную. И когда я подумаю, что самое худшее позади, удиви меня невообразимыми муками, дабы в Судный День мне было даровано искупление грехов и все стали говорить: „Воистину этот человек познал боль“».
Выходные дни тянулись медленно. Лишенный доступа к своему компьютеру, я все время проводил за теми занятиями, о которых давно успел позабыть – за молитвой и созерцанием. Большинство остальных монахов занимались тем же. В Кане явно царила атмосфера одухотворенности, но с другой стороны, если парафразировать слова доктора Джонсона, ничто так не способствует концентрации мыслей, как сознание того, что завтра вам отпилят голову.
За едой Аббат не произносил ни слова, а все остальное время сидел в своей келье. Даже наш никогда не унывающий брат Джером казался подавленным. Только брат Боб ухитрялся поднимать нам настроение. В воскресенье утром, когда мы гуськом выходили из церкви после мессы, он принялся насвистывать мотив «Далеко еще до Типперери», а потом негромко пропел: «Ох, далеко еще до Ки-сан-га-ни…»
За обедом он раздал всем фотокопии составленного им разговорника под названием «Жаргонизмы-Конгонизмы», а также учебного диалога, озаглавленного «Une conversation Kisanganaise entre Frere Jacques et Frere Jim». Вот этот диалог:
БРАТ ЖАК: О-ля-ля, ну и жарища!
БРАТ ДЖИМ: Не так жарко, как в районе преисподней. Хи-хи!
ЖАК: Говорят, дело не в жаре, а во влажности.
ДЖИМ: Прошу не путать! Тут у нас говорят, дело не в малярии, а в проказе.
ЖАК: Да, кстати, о проказе: у вас было две руки, когда мы встречались за завтраком?
ДЖИМ: Надо же, да ведь вы правы! Где же кисть моей левой руки? Вы ее не видели?
ЖАК: Наверно, в библиотеке. Может, пойдем вместе поищем?
ДЖИМ: Отличная мысль! Только сперва примем пилюли от малярии.
ЖАК: Договорились! Правда, можно просто выпить немного чудодейственного вина из Каны. Говорят, оно лечит от всех болезней. Может, от него у вас и новая конечность отрастет.
ДЖИМ: Я прошу, нет, требую, чтобы вы больше не упоминали при мне об этом проклятом вине!
ЖАК: Ба! А вот и брат Август!
ДЖИМ: Простите, брат, вы не видели мою левую руку?
АВГУСТ: К сожалению, нет. А теперь позвольте мне задать вам вопрос: это не ваша сандалия?
ДЖИМ: Конечно нет! Где вы ее нашли?
АВГУСТ: Внутри громадного крокодила, которого поймали туземцы. Скажите, кто-нибудь из вас видел брата Анатоля?
ЖАК: Лично я со вчерашнего дня не видел. А вчера днем он стирал белье у реки.
АВГУСТ: Силы небесные! Выходит, уже третьего монаха в этом месяце съели! А теперь чья очередь стирать белье? Постойте! Куда это вы так быстро бежите?
После обеда я вышел прогуляться, надеясь обрести ясность ума. Был чудесный летний вечер. В сгущавшихся сумерках от горы Кана веяло некой безмятежностью и даже величавостью – возможно, потому, что не было ни крикливых паломников, катающихся с горки, ни механических колючих кустов, вызывающих у них искушение бросать монеты, ни фонтана, вселяющего своим журчанием несбыточные надежды.
Я поднялся по тропинке к алтарю святого Тада. Когда я стоял перед ним в глубокой задумчивости, задаваясь вопросом, как бы повел себя в такой ситуации святой – наш покровитель, меня вдруг напугал чей-то голос… голос Филомены.
– Что, монетка нужна? – спросила она.
– Вообще-то да, – сказал я. – Монсеньер отобрал у меня всю мелочь.
– Я не взяла с собой кошелек, а то одолжила бы вам четверть доллара.
– Что? Несмотря на распоряжения монсеньера? Да не сделали бы вы ничего подобного!
– Зап, – сказала она, – сегодня приятный вечер. Может, поговорим о чем-нибудь приятном?
– Запросто, – сказал я.
Мы с ней сели на скамейку рядом с алтарем.
– Даю четвертак за ваши мысли, – предложила она. – И ничего не скажу монсеньеру.
– Согласен. Деньги мне не помешают. Удовлетворяю ваш интерес: я повторял про себя некоторые полезные французские выражения. Например: «Pardon, mademoiselle. Est-се que tu a vu ma main gauche?»
– Вот она, от запястья начинается. О чем это вы?
– Нынче в калефактории чрезвычайно популярны шутки по поводу проказы. Не обращайте внимания, у вас не было другого выхода.
Она вздохнула:
– Кажется, вам, ребята, предстоит жутковатая неделька.
– Вам, ребята? Что это значит? По-моему, наш консультант по организации сбыта имеет некоторое отношение ко всему этому. В том числе и к этой куче… на которой мы находимся. Вам тоже не поздоровится.
– Знаю. Я просто хотела сказать, что, в сущности, не являюсь членом ордена. Что может сделать со мной Блютшпиллер? Лишить меня духовного сана? Однако вы правы. Со своей работой я не справилась. Мне следовало бы вас послушаться. Все здесь попросту вышло из-под контроля.
– Как, например, информационно-рекламная передача? «Это всего лишь натуральное чилийское каберне, но я полагаю, вы останетесь довольны его сверхъестественными свойствами».
– Вы, наверно, не поверите, но из-за этой передачи я воевала с Брентом не на жизнь, а на смерть. Угадайте, кто каждый раз брал надо мной верх.
– Его святейшество Дипак Чопра.
– Доктор медицины. Однажды я даже попыталась прекратить съемки. Я закричала: «Брент, нельзя заставлять людей выбрасывать их треклятые костыли!» Аббат отвел меня в сторонку и объяснил, что груда костылей – это просто метафорическое изображение «Поля неограниченных возможностей». На другой день он преподнес мне книгу Дипака «Нестареющее тело, вечный дух» с дарственной надписью.
– Мне не терпится услышать, как он будет объяснять все это «Анафеме» и БАТО. Как вы думаете, куда нас после этого отправят? В Конго или в тюрьму Ливенворт?
Мы рассмеялись. Казалось, еще немного, и вновь вернутся былые времена.
– Смотрите, – сказала Филомена, – луна.
– На сей раз не полная. То есть сегодня.
Она нежно коснулась моей руки:
– Я знаю, что вы хотели сказать. Я тоже об этом подумала.
Я посмотрел ей в глаза. Они были все так же прекрасны.
– Что бы ни случилось, – сказала она, – надеюсь, вы сумеете меня простить.
– Что вы имеете в виду?
– Просто не надо считать, что во всем виновата я.
– Нет, – сказал я. – Мы все в этом замешаны.
– Спасибо, Зап.
Она наклонилась и чмокнула меня в щеку. Потом быстро встала и торопливо направилась вниз по тропинке к Паломническому центру.
– Постойте! – крикнул я ей вслед, когда она скрылась из виду. – Куда это вы так быстро бежите?
На следующее утро, в понедельник, я сразу, еще во время заутрени, начал разыскивать Маравилью. Мне нужно было его разрешение позвонить агенту судоходной компании и убедиться, что наше вино прибыло и готово к отправке из ньюаркского порта. Кроме того, нужно было взять у него наличные для обеспечения «дополнительной выплаты» водителям грузовиков за срочную доставку.
На богослужении его не было. Когда он не появился за завтраком, я направился к нему. На мой стук в дверь конференц-зала административного центра никто не отозвался. Тогда я осторожно открыл дверь сам.
– Монсеньер! – позвал я.
В ответ ни звука. В комнатах ни души. Постель не смята. Пока я стоял, строя догадки о том, где он может быть, мне в голову внезапно пришла ужасная мысль: неужели он ночевал у Филомены в Паломническом центре? Неужели именно поэтому она так поспешно удалилась?
Мне не очень-то хотелось это знать. Я черкнул монсеньеру записку насчет вина и дополнительной оплаты – и ушел.
Так и не выяснив ничего к одиннадцати часам, я решил позвонить агенту на свой страх и риск. Он сказал, что вино уже прошло таможенную очистку, но чилийцы еще не дали разрешения на его доставку. Я позвонил в Чили, на винный завод, и поговорил с сеньором Баэсой.
– Сожалею, Fray, – сказал он, назвав меня монахом по-испански, – но деньги на наш счет еще не пришли.
– Не могли бы вы позвонить в свой банк и ускорить этот процесс? Нам крайне необходимо получить вино немедленно.
– Очень хорошо, – сказал он, – но, возможно, вам тоже следует позвонить в свой банк. Судя по нашему опыту, проблема обычно возникает с вашей стороны.
Я повесил трубку и позвонил мистеру Теренсу, который заведовал нашим счетом в нью-йоркском банке.
– Ну конечно, брат Зап, – оказал он. – Деньги переведены.
– Без вас знаю, – раздраженно сказал я. – А извещение о переводе лежит на чьем-нибудь рабочем столе в Сантьяго, под чашкой cafe con leche.
– Нет, не в Сантьяго, – сказал мистер Теренс. – Перевод в Сантьяго вы отменили.
– Что?
– Сейчас проверю. Вот он. В пятницу днем я получил от монсеньера Маравильи факс с санкцией на перевод двух миллионов долларов в «Банко Боливар» в понедельник утром. Потом еще один факс, отправленный в воскресенье, в шестнадцать часов, с поручением отменить тот перевод и вместо этого перевести телеграфом… сейчас посмотрим, помню, это была крупная сумма, почти все, что есть на счете… да, вот он: девять миллионов восемьсот тысяч.
– Девять восемьсот… в Чили?
– Нет, на Большие Кайманы. На счет в цюрихском Швайнер-банке. По распоряжению монсеньера Маравильи. Сегодня утром, в начале десятого, он позвонил и подтвердил свое требование.
Я снова помчался в Административно-отшельнический центр. Судя по всему, Маравилья там так и не появлялся. Я бросился к Аббату. Мы вместе вернулись в апартаменты и принялись осматривать все помещения. Стенной шкаф был пуст, а из ванной исчезли туалетные принадлежности.
– Лампочка мигает – наверно, кто-то оставляет сообщение, – сказал Аббат, показав на автоответчик, стоящий на его бывшем рабочем столе. Потом подошел и нажал кнопку «ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ».
Первые два сообщения были переданы по-итальянски, причем, судя по скрипучему голосу, одним и тем же человеком. Я смог понять только слова «urgente»[34] и «presto»[35].
Третье сообщение оставила женщина: «Да, это звонят из компании „Эйр Канада“ мистеру Мара… Маравиг-глия, относительно рейса девятьсот восемьдесят семь. По расписанию самолет вылетает из Торонто в девять тридцать пять утра. Просим принять к сведению, что рейс отложен по техническим причинам. В настоящее время вылет из Торонто намечен на одиннадцать пятьдесят утра. Если у вас возникнут вопросы, позвоните по телефону 800-776-3000».
С минуту мы с Аббатом пристально смотрели друг на друга. Электронные часы на автоответчике показывали двенадцать тридцать шесть пополудни. Оба мы одновременно протянули руки к телефону. Аббат включил громкую связь и набрал номер. Раздался голос, сообщивший нам, как важен наш звонок для компании «Эйр Канада». Спустя две минуты мы обратились с вопросом о рейсе девятьсот восемьдесят семь к живому человеческому существу.
– Сейчас посмотрим, – сказала женщина, – девятьсот восемьдесят седьмой был отложен… вылетел из Торонто в… двенадцать ноль пять.
– Куда… куда он вылетел?
– В Гавану.
– В Гавану, Куба?! – спросил Аббат,
– Это единственная Гавана, которую мы обслуживаем, сэр.
Я повесил трубку. Мы переглянулись. Аббат сказал:
– О, боже!
– В чем дело? – спросил я.
– Вино!
Он бросился к лестнице, ведущей вниз, в его винный погреб… Я пошел следом за ним. Аббат принялся носиться взад и вперед вдоль стеллажей, то и дело останавливаясь и пристально изучая бреши в аккуратных рядах бутылок, лежащих на полках.
– Нет, вы только полюбуйтесь! – пробурчал он. – Вино восемьдесят второго года… исчезло!
Он свернул за угол. Я услышал душераздирающий крик:
– Ну, подонок!
– Что случилось?
– Он забрал все «Романейское-Конти» шестьдесят первого года! У меня здесь было пять бутылок!
– Святой отец, – сказал я, – вино, конечно, жалко, но кроме него мы лишились еще и десяти миллионов долларов.
– А вы хоть представляете себе, сколько стоит бутылка «Романейского-Конти» шестьдесят первого года?[36]
Аббат появился из-за угла, остановился в темной нише, напоминающей подземную пещеру, и горестно покачал головой:
– Сдается мне, под «ревизией души Каны» подразумевалась кража не только всех наших денег, но и нашего лучшего вина.
– Идемте к Филомене, – сказал я. – Посмотрим, что известно ей.
Мы вышли черным ходом из винного погреба и через автостоянку направились в Паломнический центр. И тут мы заметили еще одну пропажу – на стоянке не было «лексуса».
– Неудивительно, что ему понадобились ключи, – сказал Аббат.
Следующую пропажу мы обнаружили в Паломническом центре.
Исчезла Филомена. У нее на столе я нашел записку. Адресованную мне:
«Дорогой Зап!Аббат заглянул мне через плечо и прочел записку.
Я должна уехать. Прошу вас, объясните все Аббату и остальным братьям.
Простите, что покидаю вас в час испытаний. Постарайтесь, пожалуйста, понять.
Вчерашний вечер значил для меня очень много. Я рада, что мы провели еще одну минутку на горе, и на сей раз без проповеди.
С любовью, Филомена».
– «Минутку на горе»? – сказал он. – Не хотите ли исповедаться мне, брат?
– Охотно, но только не в том, что произошло вчера вечером, – сказал я, – а в грешных злобных мыслях, которые одолевают меня в данную минуту.
Я представил себе, как они сидят рядышком в самолете, в салоне первого класса, и переливают Аббатово «Романейское-Конти» из бутылки в графин, направляясь в Гавану, а потом бог знает куда еще, – с нашими десятью миллионами.
– Поверить не могу, что она сбежала с нашими деньгами, – сказал я. – Одно дело – по уши втрескаться в какого-нибудь смазливого монсеньера, но обокрасть друзей…
– Бьюсь об заклад, она не замешана в краже, – сказал Аббат. – Наверно, он даже не рассказал ей о своем поступке. Она думала, что просто бежит отсюда с возлюбленным.
– Простите меня, святой отец, ибо я все же по-прежнему надеюсь, что на борту рейса девятьсот восемьдесят семь возникнут серьезнейшие проблемы «по техническим причинам», причем желательно над морем, которое кишит акулами.
– Прощаю, – сказал Аббат. – Разве не говорил нам добродетельный монсеньер, что грешники должны с радостью принимать страдания?
Вспоминая о том, как Маравилья, поразив всех своей праведностью, прочел нам напоследок нотацию насчет нашей греховной жизни, я наконец усвоил истинный урок, который он нам преподал. Он забрал у нас деньги, вино, машину, консультанта по вопросам управления, но зато оставил нам нечто весьма ценное – Шестой закон духовно-финансового роста:
VI. КТО ПЕРВЫМ БРОСИТ КАМЕНЬ, ТОТ ОБЫЧНО И ПОБЕЖДАЕТ.
Рыночная медитация шестая
В Библии сказано: «Пусть тот, кто без греха, первым бросит камень».
Но если мы с соперником оба грешники, кому бросать первым?
Если Бог не хотел, чтобы люди бросались камнями, почему же Он не убрал камни, которые валяются повсюду?
Может, фараоны строили пирамиды только для того, чтобы отбирать камни у людей, которые хотели ими бросаться?
(Подсказка: назовите хоть одного фараона, убитого брошенным камнем.)
Будь у Голиафа камень, разве он не кинул бы его в Давида?
Кто лучше понял Шестой закон™ – святой Тад или султан, отпиливший ему голову?
Как же ему удалось стать султаном?
А что это за история с Филоменой и монсеньером?
Говорят, людям, живущим в стеклянных домах, не стоит бросаться камнями. Согласен, но разве я живу в стеклянном доме?
Может, мой соперник живет в стеклянном доме?
Да и вообще, знаю ли я хоть одного человека, живущего в стеклянном доме?
(Ну хорошо, не считая того богача из Коннектикута, что нанял в архитекторы Филипа Джонсона. Уж коли на то пошло, не лучше ли соблюдать такое правило: «Людям, живущим в стеклянных домах, не стоит разгуливать нагишом»?)
Кто победил в Перл-Харборе?
Поразительно! Ваши вопросы становятся все сложнее, а успехи – все заметнее!
Ну, а теперь купите ящик хорошего чилийского вина (если можно – «Долину Майпо», но подойдет и любой другой сорт). Откройте бутылку и медленно выпейте ее. Между глотками глубоко вздыхайте, закрывайте глаза и думайте обо всех тех людях, которые совершали по отношению к вам скверные поступки (ничем не вызванные оскорбления, нотации по поводу ваших так называемых недостатков, увольнение с работы, прелюбодеяние с вашим лучшим другом, присвоение того, что вы скопили за всю жизнь, и так далее). Записывайте их имена на листке бумаги. Когда вы допьете бутылку, положите в нее листок с их именами. (Вероятно, вам придется свернуть его в трубочку. Не торопитесь.)
Откройте вторую бутылку вина. Повторите выпивание и дыхательные упражнения, описанные выше, только на сей раз думайте обо всех тех поступках, которые хотите совершить по отношению к скверным людям. (Не забывайте рассчитывать свои силы – самое интересное еще впереди!) Теперь напишите ваше имя на листке бумаги и засуньте его во вторую бутылку.
Поставьте эти два «стеклянных дома» перед собой. Теперь возьмите большой шлакоблок – из тех, что применяются при строительстве домов не из стекла. Поднимите его высоко над головой и притворитесь теми скверными людьми, которые находятся в первом доме. Швырните его в себя – в того, что во втором доме.
Ну, кто победил? ОЙ!
Теперь откройте третью бутылку вина. Выпейте ее вышеописанным образом. Возьмите еще один листок бумаги и снова напишите свое имя. (Если вам трудно это сделать, можно обойтись инициалами.) Всуньте листок в бутылку. Не торопитесь – и не забудьте сначала свернуть его в трубочку. Это облегчит задачу.
Поставьте свой новый «стеклянный дом» возле бутылки со скверными людьми. Осторожно, осколки! Ай-яй-яй! Лучше возьмите пластырь.
Кровотечение остановилось? Хорошо, Так вот, на сей раз «первым бросаете камень» вы! Поднимите шлакоблок над головой и прицельтесь в первую бутылку. Вспомните, сколько зла вам причинили эти люди. Начать бомбометание!
Промазали? Ничего страшного. Остатки вина всегда можно процедить, и к тому же вы все равно собирались покупать новую стереосистему. Лучше отключите ее – тогда она перестанет искрить и дымить. Только сначала уберите домашнее животное в спальню – пускай побудет там, пока вы не закончите упражнение. Продолжайте бросать до тех пор, пока не попадете в бутылку. Теперь видите, что происходит, когда вы первым бросаете камень? Помните, что произошло, когда первыми камень бросили они? Начинаете улавливать закономерность?
Молитва предприимчивого грешника
Всемогущий Господь, который не давал спуску народу Своему ни на одной странице Священного Писания,
без малейших колебаний внезапно насылая на людей чуму, потопы, фурункулы, лягушек и прочие ужасающие орудия гнева Своего;
который отравил жизнь таким вполне порядочным людям, как Иов,
и всякий раз побеждал, не зная Себе равных, оставаясь Богом, Мастером выживания мирового класса,
сделай так, чтобы глаз мой был метким, а руки – быстрыми,
и чтобы путь мой был усеян отличными метательными снарядами,
и чтобы враги мои так никогда и не узнали, откуда нанесен удар.
Глава седьмая
Посредник из Палермо…
Телекошмар…
Последняя конфиденциальная информация…
Аббат создает банк талантов…
Удивительный вывод
Мы с Аббатом бросились обратно в монастырь. Я засел за свой компьютер и наскоро проанализировал объем операций, проходивших по всем счетам Каны после того, как контроль над последними взял на себя Маравилья. Оказалось, что, сняв со счета пропавшие девять миллионов восемьсот тысяч, он осуществил далеко не первое «изъятие». Все это время добродетельный монсеньер потихоньку выкачивал денежки из нашего резервного фонда, из нашего фонда страхования от потерь и – к ужасу Аббата – из фонда исследований и опытных разработок по виноградарству (чаще именуемого «Фижак-фондом»). В общей сложности его «ревизия» обошлась нам в шестнадцать с лишним миллионов долларов. Тринадцать миллионов были переведены в швейцарский банк на Каймановых островах; оставшиеся три осели в «Банко ди Палермо» на Сицилии. Теперь наши активы составляли сто девяносто пять тысяч долларов – одну десятую суммы, необходимой для того, чтобы обеспечить доставку вина из ньюаркского порта.
– Сдается мне, – сказал Аббат, – что Блютшпиллер должен нам шестнадцать лимонов.
Он отыскал визитную карточку Маравильи.
Мы набрали указанный ватиканский номер и услышали записанный на пленку голос, предложивший нам на выбор несколько языков. После того как мы выбрали английский, телефонный громкоговоритель выдал следующую информацию:
– Ufficio dell' Investigazione Interna. Vuole Lei communicare un'ordinazione femminile?[37]
– Нет, – сказал Аббат, – желаю сообщить о нечистом на руку монсеньере.
– Это финансовое нарушение. Я переведу вас на другую линию.
– Нет! – вскричал Аббат. – Это molto importante![38] Мне необходимо поговорить с кардиналом Блютшпиллером. Я настоятель монастыря Каны, в Соединенных Штатах.
Пауза.
– Его преосвященству некогда разговаривать с каждым… аббатом, который звонит по телефону.
Аббат оторопел, но всего лишь на мгновение.
– Слушайте меня очень внимательно. Я хочу сообщить о том, что монсеньер Маравилья рукоположил двадцать шесть женщин, и все они завзятые лесбиянки.
– Momento, – сказал голос.
Вскоре послышался другой голос, с немецким акцентом:
– У телефона отец Хаффман.
Фамилию я узнал.
– Отец Ганс, – прошептал я. – Личный секретарь Блютшпиллера.
В ответ Аббат прошептал:
– А вы будете моим личным секретарем.
– Это брат Зап из монастыря Каны в Соединенных Штатах. Отец настоятель хочет поговорить с его преосвященством кардиналом. Речь идет о неотложном деле, касающемся монсеньера Рафаэлло Маравильи, ответственного секретаря кардинала.
– Как здоровье монсеньера?
– На этот вопрос я не могу ответить, поскольку здесь его больше нет.
– Нет? Где же он в таком случае?
– Где-то между Торонто и Гаваной.
– Гаваной, Куба?!
– Гаваной, Куба.
– Что ему делать на Кубе?
– Аббат понятия не имеет. Ему известно только то, что монсеньер украл у нас приблизительно…
Аббат слегка подтолкнул меня локтем и шепнул:
– Двадцать.
– Э-э… значительную сумму денег. Много миллионов долларов. Необходимо немедленно соединить отца настоятеля с кардиналом.
– Его преосвященства сейчас нет на месте. Возможно, если мне удастся поговорить с Аббатом, я сумею разобраться в этом деле.
– Не вешайте, пожалуйста, трубку, сейчас с вами будет говорить Аббат, – схитрил я.
Аббат выждал минуту и заговорил:
– Добрый вечер, святой отец. Я настоятель Каны.
– Да. Я узнал ваш голос.
– Неужели?
– По телевизионной рекламе. Той, с костылями.
– А-а! – сказал Аббат. Он поспешно перевел разговор на другую тему и объяснил положение дел.
Отец Ганс слушал не перебивая – до тех пор, пока Аббат не упомянул о трех миллионах, переведенных в банк на Сицилии. Он осведомился о дате перевода.
Телекошмар…
Последняя конфиденциальная информация…
Аббат создает банк талантов…
Удивительный вывод
Мы с Аббатом бросились обратно в монастырь. Я засел за свой компьютер и наскоро проанализировал объем операций, проходивших по всем счетам Каны после того, как контроль над последними взял на себя Маравилья. Оказалось, что, сняв со счета пропавшие девять миллионов восемьсот тысяч, он осуществил далеко не первое «изъятие». Все это время добродетельный монсеньер потихоньку выкачивал денежки из нашего резервного фонда, из нашего фонда страхования от потерь и – к ужасу Аббата – из фонда исследований и опытных разработок по виноградарству (чаще именуемого «Фижак-фондом»). В общей сложности его «ревизия» обошлась нам в шестнадцать с лишним миллионов долларов. Тринадцать миллионов были переведены в швейцарский банк на Каймановых островах; оставшиеся три осели в «Банко ди Палермо» на Сицилии. Теперь наши активы составляли сто девяносто пять тысяч долларов – одну десятую суммы, необходимой для того, чтобы обеспечить доставку вина из ньюаркского порта.
– Сдается мне, – сказал Аббат, – что Блютшпиллер должен нам шестнадцать лимонов.
Он отыскал визитную карточку Маравильи.
Мы набрали указанный ватиканский номер и услышали записанный на пленку голос, предложивший нам на выбор несколько языков. После того как мы выбрали английский, телефонный громкоговоритель выдал следующую информацию:
«Мы рады приветствовать вас в Ватиканском отделе внутренних расследований. Для того чтобы быстро связаться с нужным вам сотрудником, выберите один из следующих вариантов:Зазвучало торжественное «Диес ире» из моцартовского «Реквиема». Аббат набрал ноль. Почти сразу же в ответ раздался голос:
Чтобы сообщить о новой ереси, наберите единицу.
Чтобы сообщить о рецидиве старой ереси, наберите двойку.
Чтобы сообщить о духовном лице, подвергающем сомнению Догмат о папской непогрешимости, наберите тройку.
Чтобы сообщить об аморальном поведении, наберите четверку.
Чтобы сообщить о финансовых нарушениях, наберите пятерку.
Если вы считаете, что вас несправедливо обвинили или отлучили от Церкви, изложите, пожалуйста, свою жалобу в письменной форме.
Чтобы сообщить о несанкционированном посвящении женщины в духовный сан, немедленно наберите ноль – вскоре вас соединят со следователем.
По всем прочим вопросам ждите, пожалуйста, ответа. Для его преосвященства кардинала ваш звонок очень важен».
– Ufficio dell' Investigazione Interna. Vuole Lei communicare un'ordinazione femminile?[37]
– Нет, – сказал Аббат, – желаю сообщить о нечистом на руку монсеньере.
– Это финансовое нарушение. Я переведу вас на другую линию.
– Нет! – вскричал Аббат. – Это molto importante![38] Мне необходимо поговорить с кардиналом Блютшпиллером. Я настоятель монастыря Каны, в Соединенных Штатах.
Пауза.
– Его преосвященству некогда разговаривать с каждым… аббатом, который звонит по телефону.
Аббат оторопел, но всего лишь на мгновение.
– Слушайте меня очень внимательно. Я хочу сообщить о том, что монсеньер Маравилья рукоположил двадцать шесть женщин, и все они завзятые лесбиянки.
– Momento, – сказал голос.
Вскоре послышался другой голос, с немецким акцентом:
– У телефона отец Хаффман.
Фамилию я узнал.
– Отец Ганс, – прошептал я. – Личный секретарь Блютшпиллера.
В ответ Аббат прошептал:
– А вы будете моим личным секретарем.
– Это брат Зап из монастыря Каны в Соединенных Штатах. Отец настоятель хочет поговорить с его преосвященством кардиналом. Речь идет о неотложном деле, касающемся монсеньера Рафаэлло Маравильи, ответственного секретаря кардинала.
– Как здоровье монсеньера?
– На этот вопрос я не могу ответить, поскольку здесь его больше нет.
– Нет? Где же он в таком случае?
– Где-то между Торонто и Гаваной.
– Гаваной, Куба?!
– Гаваной, Куба.
– Что ему делать на Кубе?
– Аббат понятия не имеет. Ему известно только то, что монсеньер украл у нас приблизительно…
Аббат слегка подтолкнул меня локтем и шепнул:
– Двадцать.
– Э-э… значительную сумму денег. Много миллионов долларов. Необходимо немедленно соединить отца настоятеля с кардиналом.
– Его преосвященства сейчас нет на месте. Возможно, если мне удастся поговорить с Аббатом, я сумею разобраться в этом деле.
– Не вешайте, пожалуйста, трубку, сейчас с вами будет говорить Аббат, – схитрил я.
Аббат выждал минуту и заговорил:
– Добрый вечер, святой отец. Я настоятель Каны.
– Да. Я узнал ваш голос.
– Неужели?
– По телевизионной рекламе. Той, с костылями.
– А-а! – сказал Аббат. Он поспешно перевел разговор на другую тему и объяснил положение дел.
Отец Ганс слушал не перебивая – до тех пор, пока Аббат не упомянул о трех миллионах, переведенных в банк на Сицилии. Он осведомился о дате перевода.