Страница:
Наконец, следовало бы учесть и внешнеполитическую ситуацию. Индустриально «недоразвитое» государство неизбежно оказывается под экономическим (поначалу) прессом со стороны индустриально развитых буржуазных государств. Учтем решающую роль техники в войне. Страна, не имеющая в вооружении значительного количества танков, самолетов, орудий, автоматов, боеприпасов, легко становится жертвой хорошо оснащенного агрессора.
Все эти наши рассуждения, безусловно, не могут претендовать на достоверность, даже несмотря на то, что опыт последних десятилетий свидетельствует в их пользу. Но могла ли быть другая «альтернатива»? Насколько нам известно, никто ее не обосновал сколько-нибудь серьезно, обстоятельно, объективно.
Тем более что «сталинский» курс развития страны на практике, в исторической реальности доказал свои колоссальные возможности как в социалистическом строительстве, так и в смертельной схватке с врагами.
Остается еще так называемый «левый» уклон, троцкистский по преимуществу. Но мы уже о нем говорили. Там — разгул демагогии, не говоря уж о бредовой концепции мирового революционного пожара. Кстати, по идее Троцкого (в этом с ним расходился, в частности, И.Н. Смирнов) крестьянство должно было быть предельно закабалено, а русский рабочий стал бы жертвой трудовых лагерей; народные массы России использовались бы в качестве «пушечного мяса» в борьбе за мировую гегемонию вождей пролетариата (того же Троцкого).
Конечно, находясь в своей роскошной эмиграции на Западе (кто и каким образом оплачивал его колоссальные расходы?), он существенно откорректировал свои взгляды в сторону «демократизма». Но это уже были ничем реально не подкрепленные заявления. Вряд ли случайно Троцкий вынужден был «поступиться принципами» и вступить в блок со своими идейными противниками — «правыми». Тем самым и те, и другие показали чрезвычайную шаткость своих идейных убеждений, свою непринципиальность в вопросах общественного развития и единство только в борьбе за собственную власть и свержение Сталина.
Союз Троцкого с «правыми» помимо всего прочего показывает ослабление его авторитета, отход от его теоретических взглядов значительного числа тех, кто их поддерживал. И это несмотря на то что никакого террора против троцкистов до 30-х годов не практиковалось. Даже в ссылках, как мы уже. знаем, их руководители жили как привилегированные лица, можно сказать, как номенклатура. Идейное поражение троцкизма было вызвано не репрессиями, а отходом партийных масс и руководства от них. То, что этот курс по сути своей авантюристический и бесперспективный, очевидно для всякого непредубежденного человека.
Правда, в конце 20-х — начале 30-х годов это еще не было так ясно видно из-за экономических кризисов, которые сотрясали промышленно развитые страны. Это обстоятельство, в частности, содействовало приходу к власти в Германии фашистов. А вот коммунисты не смогли победить ни в одной стране, кроме России. Следовательно, объективные обстоятельства складывались не в пользу идеи мировой пролетарской революции пусть даже при полной поддержке СССР. Отказ Сталина от «экспорта революции» был мудрым решением, которое нашло полную поддержку в народе и партии.
Судя по всему, наиболее сильный удар по советскому народу был нанесен в период голода 1932—1933 годов. Некоторые историки полагают, будто голод был вызван «искусственно».
Сталина нередко критикуют за коллективизацию. Однако создание крупных коллективных сельских хозяйств — само по себе мероприятие, необходимейшее для обеспечения страны продуктами питания. Мелкие хозяйства, как известно, едва в состоянии прокормить самих себя. Когда нынешние «политпублицисты» утверждают, будто в развитых капиталистических странах 5% сельского населения кормят всех остальных, да еще и отправляют свою продукцию на экспорт, то это либо наивное заблуждение, либо злонамеренная ложь. Индустриализация сельского хозяйства, резко поднимающая его продуктивность, основана на создании и применении самой разнообразной техники, а также научных методов ведения хозяйства в соответствии с данными природными условиями. Разного рода мелиорации, применение удобрений и различных химикатов, использование горючего, перевозки и многое другое вовлекает в сельскохозяйственное производство— прямо или косвенно— не менее 15—20% от общего количества трудящихся, включая, конечно, служащих и научных работников. И это — в наше время, а вовсе не 65—75 лет назад.
Другое дело, что проведение коллективизации в СССР было недостаточно подготовлено, велось ускоренными темпами и жесточайшими методами, с многочисленными злоупотреблениями. Ничего удивительного в этом нет: никакого опыта в этом отношении не было, приходилось действовать во многом методом проб и ошибок, да еще максимально быстро, чтобы индустриализация сельского хозяйства хоть как-то соответствовала стремительной индустриализации промышленности.
…На наш взгляд, имеющиеся факты и сам исторический процесс показали, что в общих чертах при тех условиях, которые сложились к 30-м годам, генеральная линия, проводимая руководством СССР, была наиболее целесообразной, если учитывать комплекс внутренних и внешнеполитических процессов.
Глава 3. НЕЗРИМЫЙ ФРОНТ
Секретные агенты
Советские «бонапарты»
Все эти наши рассуждения, безусловно, не могут претендовать на достоверность, даже несмотря на то, что опыт последних десятилетий свидетельствует в их пользу. Но могла ли быть другая «альтернатива»? Насколько нам известно, никто ее не обосновал сколько-нибудь серьезно, обстоятельно, объективно.
Тем более что «сталинский» курс развития страны на практике, в исторической реальности доказал свои колоссальные возможности как в социалистическом строительстве, так и в смертельной схватке с врагами.
Остается еще так называемый «левый» уклон, троцкистский по преимуществу. Но мы уже о нем говорили. Там — разгул демагогии, не говоря уж о бредовой концепции мирового революционного пожара. Кстати, по идее Троцкого (в этом с ним расходился, в частности, И.Н. Смирнов) крестьянство должно было быть предельно закабалено, а русский рабочий стал бы жертвой трудовых лагерей; народные массы России использовались бы в качестве «пушечного мяса» в борьбе за мировую гегемонию вождей пролетариата (того же Троцкого).
Конечно, находясь в своей роскошной эмиграции на Западе (кто и каким образом оплачивал его колоссальные расходы?), он существенно откорректировал свои взгляды в сторону «демократизма». Но это уже были ничем реально не подкрепленные заявления. Вряд ли случайно Троцкий вынужден был «поступиться принципами» и вступить в блок со своими идейными противниками — «правыми». Тем самым и те, и другие показали чрезвычайную шаткость своих идейных убеждений, свою непринципиальность в вопросах общественного развития и единство только в борьбе за собственную власть и свержение Сталина.
Союз Троцкого с «правыми» помимо всего прочего показывает ослабление его авторитета, отход от его теоретических взглядов значительного числа тех, кто их поддерживал. И это несмотря на то что никакого террора против троцкистов до 30-х годов не практиковалось. Даже в ссылках, как мы уже. знаем, их руководители жили как привилегированные лица, можно сказать, как номенклатура. Идейное поражение троцкизма было вызвано не репрессиями, а отходом партийных масс и руководства от них. То, что этот курс по сути своей авантюристический и бесперспективный, очевидно для всякого непредубежденного человека.
Правда, в конце 20-х — начале 30-х годов это еще не было так ясно видно из-за экономических кризисов, которые сотрясали промышленно развитые страны. Это обстоятельство, в частности, содействовало приходу к власти в Германии фашистов. А вот коммунисты не смогли победить ни в одной стране, кроме России. Следовательно, объективные обстоятельства складывались не в пользу идеи мировой пролетарской революции пусть даже при полной поддержке СССР. Отказ Сталина от «экспорта революции» был мудрым решением, которое нашло полную поддержку в народе и партии.
Судя по всему, наиболее сильный удар по советскому народу был нанесен в период голода 1932—1933 годов. Некоторые историки полагают, будто голод был вызван «искусственно».
Сталина нередко критикуют за коллективизацию. Однако создание крупных коллективных сельских хозяйств — само по себе мероприятие, необходимейшее для обеспечения страны продуктами питания. Мелкие хозяйства, как известно, едва в состоянии прокормить самих себя. Когда нынешние «политпублицисты» утверждают, будто в развитых капиталистических странах 5% сельского населения кормят всех остальных, да еще и отправляют свою продукцию на экспорт, то это либо наивное заблуждение, либо злонамеренная ложь. Индустриализация сельского хозяйства, резко поднимающая его продуктивность, основана на создании и применении самой разнообразной техники, а также научных методов ведения хозяйства в соответствии с данными природными условиями. Разного рода мелиорации, применение удобрений и различных химикатов, использование горючего, перевозки и многое другое вовлекает в сельскохозяйственное производство— прямо или косвенно— не менее 15—20% от общего количества трудящихся, включая, конечно, служащих и научных работников. И это — в наше время, а вовсе не 65—75 лет назад.
Другое дело, что проведение коллективизации в СССР было недостаточно подготовлено, велось ускоренными темпами и жесточайшими методами, с многочисленными злоупотреблениями. Ничего удивительного в этом нет: никакого опыта в этом отношении не было, приходилось действовать во многом методом проб и ошибок, да еще максимально быстро, чтобы индустриализация сельского хозяйства хоть как-то соответствовала стремительной индустриализации промышленности.
…На наш взгляд, имеющиеся факты и сам исторический процесс показали, что в общих чертах при тех условиях, которые сложились к 30-м годам, генеральная линия, проводимая руководством СССР, была наиболее целесообразной, если учитывать комплекс внутренних и внешнеполитических процессов.
Глава 3. НЕЗРИМЫЙ ФРОНТ
Секретные агенты
Политические процессы 30-х годов, на которых подсудимые признавались в своих «преступлениях» (реальных или мнимых), производят впечатление грубо сработанных инсценировок. Это обстоятельство до сих пор смущает многих исследователей. Создается впечатление, что антисоветские, контрреволюционные и антисталинские заговоры, организации создавались искусственно органами НКВД, «сталинскими спецслужбами» (как пишет, например, Н.В. Стариков).
Картина вырисовывается фантасмагорическая: органы советской власти тщательно выстраивают сеть антисоветских группировок, вовлекая в нее невинных или излишне словоохотливых граждан; не выискивают, а прямо-таки создают и пестуют врагов большевизма только для того, чтобы в нужный момент «раскрыть» заговоры и выставить себя спасителями отечества (получая за это почет, награды, чины).
Все это было бы уместно в фантастическом сочинении, кинофильме и в той стране, у которой нет внешних и внутренних врагов, а потому их приходится выдумывать, чтобы имитировать работу соответствующих ведомств. Однако у Советского Союза врагов было предостаточно, у сталинской руководящей группы и того больше. Если бы ОГПУ-НКВД направляли свои усилия на мнимых врагов, реальные достаточно быстро осуществили бы антисоветские и антисталинские перевороты. Раз этого не произошло, значит, соответствующие советские органы работали не для показухи, не за страх, а на совесть.
Вот, к примеру, сообщение парижского резидента разведки НКВД Глинского в Москву:
«Источник „Мак“ стал работать в „Международном секретариате“ троцкистов… В настоящее время источник встречается с сыном (Троцкого. — Авт.) чуть ли не каждый день.
Этим самым считаем выполненной вашу установку на продвижение источника в окружение Троцкого».
По-видимому, «Мак» действовал успешно. Так что вскоре в Москву поступило следующее секретное сообщение, оно касалось блокнота Седова с адресами троцкистов:
«Как известно, об этом блокноте и его обладании мы мечтали в течение всего года, но нам никак не удавалось его заполучить ввиду того, что „сынок“ никому его в руки не давал и всегда хранил при себе. Мы вам посылаем этой почтой фото этих адресов. В ближайшее время мы их подробно разработаем и пришлем. Имеется целый ряд интересных адресов».
Этот заветный блокнот Седов передал Зборовскому, предложив поехать на связь с подпольными троцкистами в СССР. Начальник разведывательного отдела НКВД Слуцкий в донесении Ежову (в 1936 году) сообщил об этом так, словно сам присутствовал при разговоре Седова со Зборовским:
«Седов сказал: „Мы вам дадим поручения, деньги и паспорт. Вы поедете на два-три месяца, объедете несколько местностей по адресам, которые я вам дам. Работа не легкая. Там, к сожалению, нет центра, куда вы могли бы заехать. Люди изолированы и их нужно искать“.
Очевидно, что даже опытнейший конспиратор Седов не смог распознать в своем окружении агента советской разведки. Хотя определенные сомнения на этот счет у Седова были. Вот что сообщил Глинский в Москву:
«Седов извинялся перед „Маком“ и почти со слезами на глазах просил у него прощения за то, что в начале их знакомства подозревал его в том, что он — агент ГПУ».
Как видим, агент внедрялся на долгое время, становился «своим среди чужих», выполнял все задания и в то же время собирал тайно сведения о подпольной организации, ее членах, мероприятиях и замыслах.
В августе 1937 года Седов писал Троцкому, что его «будет замещать Этьен (кличка Зборовского в троцкистских кругах. — Авт.), который находится со мной в самой тесной связи… Этьен заслуживает абсолютного доверия во всех отношениях».
Из письма Седова к троцкисту, писателю В. Сержу:
«О русских товарищах, которых я вижу за границей, никто кроме меня и Л.Д. (Троцкого. — Авт.) никогда ничего не знает».
Как показало время, он серьезно ошибался.
Органы госбезопасности СССР умели не только внедрять своих агентов, но и вербовать таких людей, которых невозможно было заподозрить в подобных связях. Одним из них был агент по кличке Фермер и его жена. Вот скупое сообщение об их деятельности:
«Начальнику Иностранного отдела ОГПУ СССР
Докладная записка.
Завербованные полтора года назад «Фермер» и его жена стали основными источниками информации…
Основные результаты работы «Фермера» сводятся к тому, что он, во-первых, ликвидировал белые дружины, создаваемые Шатиловым и генералом Фоком;
во-вторых, свел на нет зарождавшуюся у Туркула и Шатилова мысль об организации особого террористического ядра;
в-третьих, прибрал к рукам Завадского, основного агента французской разведки;
в-четвертых, сообщил об организации, готовящей убийство Литвинова».
Понятно, что речь идет о человеке очень авторитетном в кругах белой эмиграции, способном не только сообщать о ее работе, но и активно влиять на планы, замыслы противников советской власти. Кто же он такой?
О том, что это человек незаурядного мужества, самообладания и верности воинскому долгу, свидетельствует такой эпизод, рассказанный генералом Богаевским.
«Большевики открыли бешеный пулеметный огонь, пришлось спешиться и выжидать темноты. Ощупью, ориентируясь по стонам раненых, добрался я до холмика с громким названием „штаб Корниловского полка“, почти на линии окопов.
Крошечный форт с отважным гарнизоном, среди которого только трое было… живых, Остальные бойцы лежали мертвые. Один из живых — временно командующий полком, измученный до потери сознания, спокойно отрапортовал мне о смерти командира, подполковника Неженцева».
Было это в 1918 году. Рапортовал генералу 24-летний офицер Корниловского ударного полка Николай Владимирович Скоблин.
В конце 1914-го он был досрочно выпущен прапорщиком на фронт. Заслужил георгиевское оружие и офицерский Георгий 4-й степени. К весне. 1917-го стал уже штабс-капитаном. Когда формировался Корниловский ударный полк Белой армии, на командные должности были назначены шесть из наиболее отличившихся опытных офицеров-фронтовиков, среди которых был и Николай Скоблин.
Стремительно рос он по службе в Гражданскую войну. Стал первым и практически бессменным командиром Корниловской ударной пехотной дивизии. Вошел в легенды Добровольческой армии, связав свое имя с самыми блестящими ее военными успехами.
Правда, в 1920-м у легендарной Каховки его части так и не сумели выбить красные войска И.П. Уборевича со знаменитого плацдарма.
Судьба хранила его. Оказавшись в эмиграции, он встретил знаменитую певицу Надежду Плевицкую. В 1921 году посаженным отцом на их свадьбе был генерал А.П. Кутепов, сменивший (через 6 лет) умершего (или отравленного) П.Н. Врангеля на посту начальника РОВС — Российского Общевойскового Союза, объединившего наиболее действенные силы белой эмиграции.
Вскоре после таинственного исчезновения Кутепова в январе 1930-го, его преемник Е.К.Миллер ввел Скоблина в состав узкого совета при начальнике РОВС а через четыре года поручил ему как «старейшему корниловцу» руководство «внутренней линией» — отделом контрразведки, в задачу которого входила и слежка за деятельностью членов руководства РОВС в связи с их контактами с иностранными разведками, а особенно — с их сотрудничеством с ОГПУ-НКВД.
Надежда Васильевна Плевицкая была признанной королевой эстрады в дореволюционной России. Выйдя из крестьянской семьи, она вспыхнула яркой звездой на артистическом небосклоне. Находясь в эмиграции, она встретила Скоблина, который был моложе ее на 10 лет, и отчаянно влюбилась в доблестного офицера. Решение сотрудничать с советской разведкой они приняли вдвоем. Обширные знакомства Плевицкой в самых высших кругах белой эмиграции содействовали исполнению ее новой роли — тайного агента. И Скоблин. и резиденты советской разведки не могли обойтись без ее помощи прежде всего как надежного и не вызывающего у белых подозрения связного.
«Настоящим обязуюсь перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мной настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР.
21.1.31. Берлин. Б. генерал Николай Владимирович Скоблин». Срочная шифровка из парижской резидентуры разведки ОГПУ:
«Мне стали ясны огромные возможности „Фермера“ и перспективы его многолетнего использования. Он добросовестный и, если хотите, талантливый агент.
При условии хорошего руководства и если не допустим каких-либо ляпсусов, «Фермер» станет таким ценным источником, каких в рядах РОВС, да и в других эмигрантских организациях мы еще не имели… Биль».
Нет абсолютно никаких оснований подозревать, что Фермер или его жена решились стать секретными агентами СССР из корыстных побуждений или из-за страха казни. Они были вполне обеспеченными, если не сказать богатыми, людьми, а какие-либо угрозы не могли испугать храброго боевого офицера, многократно рисковавшего жизнью. Попытки запугать такого человека вызывают обратную реакцию — гнев и ненависть.
О том, по какой причине Фермер и его жена стали шпионами, частично свидетельствует такой документ:
«Центр. Андрею
Мы пришли к мысли выписать из Софии в Париж генерала Тукула, командира дроздовцев, которого «Фермер» будет использовать «вслепую». А «Фермер» плюс Тукул — это такой кулак, который, выражаясь словами самого «Фермера», может разнести весь РОВС».
Действительно, имея таких помощников, можно было не только справляться с агентурой РОВС, засылаемой в СССР, но и воздействовать на его руководителей, а также выявлять их связи с иностранными разведками.
Вот еще одно сообщение в Центр, Андрею:
«21-го вечером на квартире Сергея (он в отъезде) произошла встреча (гостиница или другие места, конечно, не подходили): чета „Фермеров“, Биль и я…
Оба великолепно информированы обо всем, что делается в белых кругах, знают подноготную многих интересующих нас лиц. Беседа длилась с восьми вечера до часу ночи за хорошо сервированным столом.
Оба почти ничего не пьют.
Объявление им о персональной амнистии ЦИК СССР произвело хорошее впечатление. Поклялись в верности нам, в выполнении каких угодно заданий и распоряжений. Мое впечатление — они не врут».
Интересно упоминание о выяснении «подноготной» многих интересующих советскую секретную службу лиц. По-видимому, таким образом производилась «разработка», вербовка новых агентов.
Но главное, пожалуй, было в другом. Вот шифровка из Москвы в Берлин, резиденту:
«В том случае, если вы будете связываться с „Фермером“ до его поездки в Софию, укажите ему на необходимость уделения максимального внимания выявлению лиц, ведущих активную разведывательную работу против СССР, выяснению путей проникновения агентов на нашу территорию и способов связи с ними. Центр».
Самое удивительное, что Фермерам удалось немало лет оставаться не раскрытыми — настолько надежно была организована их работа.
Последнее сообщение парижской резидентуры разведки НКВД относительно их поступило в Центр в 1940 году. Оно касалось смерти Фермерши:
«Перед смертью ее исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она все рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».
Судя по всему, Фермерша все-таки была под подозрением. Но и советская резидентура, как видим, не дремала.
Успехи Советской России со временем стали воодушевлять и радовать многих бывших «белых», хотя они, оставаясь в эмиграции, вынуждены были скрывать свои чувства. Впрочем, даже в Гражданскую войну немалая часть бывших царских генералов и офицеров оказалась на стороне Красной армии.
После того как страны Антанты начали военные действия против Советской России, немалая часть белогвардейцев осознала, что их используют в своих целях антироссийские силы против русского народа (конечно, большая часть населения России была вне политических полюсов, определявших суть Гражданской войны, однако именно большевики и Красная армия были в максимальной степени представителями «простого народа», а не привилегированных классов). Это понимал, в частности, адмирал Александр Васильевич Колчак, который в частных письмах признавался, что вынужден служить англо-американским интересам, на деньги этих стран. Вольно или невольно он выступал против русского народа и великой единой России, что во многом и стало причиной его разгрома.
Вот и Фермер со своей женой смогли, по-видимому, убедиться, находясь за рубежами родины, что бывшее белое движение выродилось не столько уже в антибольшевистскую, сколько в антироссийскую организацию. Ведь СССР — это, как выяснилось к 30-м годам, был полноправным правопреемником Российской империи. Поэтому развал или разгром СССР стал бы поражением не только советской власти, «Совдепии», но великой России, которую растащили бы по кускам хищные буржуазные державы.
Более того, так рассуждавшие эмигранты сознавали, что Сталин является ключевой фигурой на данном этапе существования России-СССР, что его падение чревато самыми печальными последствиями для страны, ослабления которой только и ожидают многие противостоящие ей государства. И дело, конечно, не в каких-то мистических способностях Сталина, а в том, что он в данный момент является «цементирующим началом» руководства СССР, лидером, с уходом которого неизбежны внутренние раздоры, разлад или даже новая гражданская война. Ведь внешние и внутренние враги России исповедовали ту же формулу, которой руководствовались многие революционеры, посильно создавая в царской России взрывоопасную ситуацию: «Чем хуже (стране), тем лучше (революции).
Такие люди, как Скоблин, не могли радоваться трудностям и трагедиям Советской России, одновременно озлобляясь ее успехами.
О том, что враги СССР готовы были использовать любые средства для свержения ненавистного им режима, а главное, для уничтожения первого в мире социалистического государства, пример которого грозил свержением диктатуры капитала в других странах, свидетельствует такой документ:
Но кто мог нанести этот «короткий удар»? По-видимому, некая группа, способная быстро осуществить правительственный переворот. Эти люди должны были иметь доступ к правящей группе в СССР, быть приближенными к ней или даже входить отчасти в ее состав. И при чем тут Германия? Не при том ли, что члены этой тайной группы заговорщиков симпатизируют ей или даже имеют с ней тесные связи?
Такие вопросы, конечно же, возникали и у ответственных работников НКВД и у Сталина, которому докладывали о подобных сигналах.
Вряд ли было случайным то, что это был разговор двух военных из числа руководства РОВС. Логично предположить, что «короткий удар» могли нанести по сталинской группе либо крупные военачальники СССР, либо столь же крупные руководители НКВД,либо те и другие вместе. Так обычно устраиваются дворцовые перевороты.
Кем же могли быть эти люди?
Из числа советских военачальников высокого ранга с чертами «бонапартизма» и уклоном в германофильство следует назвать прежде всего И.П. Уборевича, командарма 1-го ранга. Другой советский военачальник сходного типа — М.Н. Тухачевский.
Из руководителей органов безопасности можно считать «особо подозрительным» Генриха Генриховича Ягоду (Генриха-Еноха Гершевича Иегуду) — руководителя НКВД СССР в 1934—1936 годах, а до этого несколько лет— заместителя тяжело больного В.Р. Менжинского, руководителя органов госбезопасности. Жена Ягоды — Ида Авербах — работала в прокуратуре Москвы.
Безусловно, в наше время нетрудно высказывать подобные подозрения: имеется ряд документов, подтверждающих такую версию (правда, не все исследователи признают неопровержимость этих документов; но и в таком случае подозрения оправданы и нуждаются в проверке).
В любом случае надо понимать и признавать, что если советские разведчики работали среди руководства антисоветской эмиграции, то должны были существовать и обратные связи этого руководства с отдельными крупными советскими деятелями, лишь формально поддерживающими сталинский режим, а в глубине души желающих его свержения тем самым «коротким ударом».
Картина вырисовывается фантасмагорическая: органы советской власти тщательно выстраивают сеть антисоветских группировок, вовлекая в нее невинных или излишне словоохотливых граждан; не выискивают, а прямо-таки создают и пестуют врагов большевизма только для того, чтобы в нужный момент «раскрыть» заговоры и выставить себя спасителями отечества (получая за это почет, награды, чины).
Все это было бы уместно в фантастическом сочинении, кинофильме и в той стране, у которой нет внешних и внутренних врагов, а потому их приходится выдумывать, чтобы имитировать работу соответствующих ведомств. Однако у Советского Союза врагов было предостаточно, у сталинской руководящей группы и того больше. Если бы ОГПУ-НКВД направляли свои усилия на мнимых врагов, реальные достаточно быстро осуществили бы антисоветские и антисталинские перевороты. Раз этого не произошло, значит, соответствующие советские органы работали не для показухи, не за страх, а на совесть.
Вот, к примеру, сообщение парижского резидента разведки НКВД Глинского в Москву:
«Источник „Мак“ стал работать в „Международном секретариате“ троцкистов… В настоящее время источник встречается с сыном (Троцкого. — Авт.) чуть ли не каждый день.
Этим самым считаем выполненной вашу установку на продвижение источника в окружение Троцкого».
По-видимому, «Мак» действовал успешно. Так что вскоре в Москву поступило следующее секретное сообщение, оно касалось блокнота Седова с адресами троцкистов:
«Как известно, об этом блокноте и его обладании мы мечтали в течение всего года, но нам никак не удавалось его заполучить ввиду того, что „сынок“ никому его в руки не давал и всегда хранил при себе. Мы вам посылаем этой почтой фото этих адресов. В ближайшее время мы их подробно разработаем и пришлем. Имеется целый ряд интересных адресов».
Этот заветный блокнот Седов передал Зборовскому, предложив поехать на связь с подпольными троцкистами в СССР. Начальник разведывательного отдела НКВД Слуцкий в донесении Ежову (в 1936 году) сообщил об этом так, словно сам присутствовал при разговоре Седова со Зборовским:
«Седов сказал: „Мы вам дадим поручения, деньги и паспорт. Вы поедете на два-три месяца, объедете несколько местностей по адресам, которые я вам дам. Работа не легкая. Там, к сожалению, нет центра, куда вы могли бы заехать. Люди изолированы и их нужно искать“.
Очевидно, что даже опытнейший конспиратор Седов не смог распознать в своем окружении агента советской разведки. Хотя определенные сомнения на этот счет у Седова были. Вот что сообщил Глинский в Москву:
«Седов извинялся перед „Маком“ и почти со слезами на глазах просил у него прощения за то, что в начале их знакомства подозревал его в том, что он — агент ГПУ».
Как видим, агент внедрялся на долгое время, становился «своим среди чужих», выполнял все задания и в то же время собирал тайно сведения о подпольной организации, ее членах, мероприятиях и замыслах.
В августе 1937 года Седов писал Троцкому, что его «будет замещать Этьен (кличка Зборовского в троцкистских кругах. — Авт.), который находится со мной в самой тесной связи… Этьен заслуживает абсолютного доверия во всех отношениях».
Из письма Седова к троцкисту, писателю В. Сержу:
«О русских товарищах, которых я вижу за границей, никто кроме меня и Л.Д. (Троцкого. — Авт.) никогда ничего не знает».
Как показало время, он серьезно ошибался.
Органы госбезопасности СССР умели не только внедрять своих агентов, но и вербовать таких людей, которых невозможно было заподозрить в подобных связях. Одним из них был агент по кличке Фермер и его жена. Вот скупое сообщение об их деятельности:
«Начальнику Иностранного отдела ОГПУ СССР
Докладная записка.
Завербованные полтора года назад «Фермер» и его жена стали основными источниками информации…
Основные результаты работы «Фермера» сводятся к тому, что он, во-первых, ликвидировал белые дружины, создаваемые Шатиловым и генералом Фоком;
во-вторых, свел на нет зарождавшуюся у Туркула и Шатилова мысль об организации особого террористического ядра;
в-третьих, прибрал к рукам Завадского, основного агента французской разведки;
в-четвертых, сообщил об организации, готовящей убийство Литвинова».
Понятно, что речь идет о человеке очень авторитетном в кругах белой эмиграции, способном не только сообщать о ее работе, но и активно влиять на планы, замыслы противников советской власти. Кто же он такой?
О том, что это человек незаурядного мужества, самообладания и верности воинскому долгу, свидетельствует такой эпизод, рассказанный генералом Богаевским.
«Большевики открыли бешеный пулеметный огонь, пришлось спешиться и выжидать темноты. Ощупью, ориентируясь по стонам раненых, добрался я до холмика с громким названием „штаб Корниловского полка“, почти на линии окопов.
Крошечный форт с отважным гарнизоном, среди которого только трое было… живых, Остальные бойцы лежали мертвые. Один из живых — временно командующий полком, измученный до потери сознания, спокойно отрапортовал мне о смерти командира, подполковника Неженцева».
Было это в 1918 году. Рапортовал генералу 24-летний офицер Корниловского ударного полка Николай Владимирович Скоблин.
В конце 1914-го он был досрочно выпущен прапорщиком на фронт. Заслужил георгиевское оружие и офицерский Георгий 4-й степени. К весне. 1917-го стал уже штабс-капитаном. Когда формировался Корниловский ударный полк Белой армии, на командные должности были назначены шесть из наиболее отличившихся опытных офицеров-фронтовиков, среди которых был и Николай Скоблин.
Стремительно рос он по службе в Гражданскую войну. Стал первым и практически бессменным командиром Корниловской ударной пехотной дивизии. Вошел в легенды Добровольческой армии, связав свое имя с самыми блестящими ее военными успехами.
Правда, в 1920-м у легендарной Каховки его части так и не сумели выбить красные войска И.П. Уборевича со знаменитого плацдарма.
Судьба хранила его. Оказавшись в эмиграции, он встретил знаменитую певицу Надежду Плевицкую. В 1921 году посаженным отцом на их свадьбе был генерал А.П. Кутепов, сменивший (через 6 лет) умершего (или отравленного) П.Н. Врангеля на посту начальника РОВС — Российского Общевойскового Союза, объединившего наиболее действенные силы белой эмиграции.
Вскоре после таинственного исчезновения Кутепова в январе 1930-го, его преемник Е.К.Миллер ввел Скоблина в состав узкого совета при начальнике РОВС а через четыре года поручил ему как «старейшему корниловцу» руководство «внутренней линией» — отделом контрразведки, в задачу которого входила и слежка за деятельностью членов руководства РОВС в связи с их контактами с иностранными разведками, а особенно — с их сотрудничеством с ОГПУ-НКВД.
Надежда Васильевна Плевицкая была признанной королевой эстрады в дореволюционной России. Выйдя из крестьянской семьи, она вспыхнула яркой звездой на артистическом небосклоне. Находясь в эмиграции, она встретила Скоблина, который был моложе ее на 10 лет, и отчаянно влюбилась в доблестного офицера. Решение сотрудничать с советской разведкой они приняли вдвоем. Обширные знакомства Плевицкой в самых высших кругах белой эмиграции содействовали исполнению ее новой роли — тайного агента. И Скоблин. и резиденты советской разведки не могли обойтись без ее помощи прежде всего как надежного и не вызывающего у белых подозрения связного.
«Настоящим обязуюсь перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мной настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР.
21.1.31. Берлин. Б. генерал Николай Владимирович Скоблин». Срочная шифровка из парижской резидентуры разведки ОГПУ:
«Мне стали ясны огромные возможности „Фермера“ и перспективы его многолетнего использования. Он добросовестный и, если хотите, талантливый агент.
При условии хорошего руководства и если не допустим каких-либо ляпсусов, «Фермер» станет таким ценным источником, каких в рядах РОВС, да и в других эмигрантских организациях мы еще не имели… Биль».
Нет абсолютно никаких оснований подозревать, что Фермер или его жена решились стать секретными агентами СССР из корыстных побуждений или из-за страха казни. Они были вполне обеспеченными, если не сказать богатыми, людьми, а какие-либо угрозы не могли испугать храброго боевого офицера, многократно рисковавшего жизнью. Попытки запугать такого человека вызывают обратную реакцию — гнев и ненависть.
О том, по какой причине Фермер и его жена стали шпионами, частично свидетельствует такой документ:
«РаспискаБыл ли он единственным в своем роде? Нет. Даже среди высшего звена РОВС был по меньшей мере еще один тайный агент Кремля.
Постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик о персональной амнистии и восстановлении в правах гражданства мне объявлено.
Настоящим обязуюсь до особого распоряжения хранить в секрете.
21 / 1—31 г. Берлин. Б. генерал Н. Скоблин».
«Центр. Андрею
Мы пришли к мысли выписать из Софии в Париж генерала Тукула, командира дроздовцев, которого «Фермер» будет использовать «вслепую». А «Фермер» плюс Тукул — это такой кулак, который, выражаясь словами самого «Фермера», может разнести весь РОВС».
Действительно, имея таких помощников, можно было не только справляться с агентурой РОВС, засылаемой в СССР, но и воздействовать на его руководителей, а также выявлять их связи с иностранными разведками.
Вот еще одно сообщение в Центр, Андрею:
«21-го вечером на квартире Сергея (он в отъезде) произошла встреча (гостиница или другие места, конечно, не подходили): чета „Фермеров“, Биль и я…
Оба великолепно информированы обо всем, что делается в белых кругах, знают подноготную многих интересующих нас лиц. Беседа длилась с восьми вечера до часу ночи за хорошо сервированным столом.
Оба почти ничего не пьют.
Объявление им о персональной амнистии ЦИК СССР произвело хорошее впечатление. Поклялись в верности нам, в выполнении каких угодно заданий и распоряжений. Мое впечатление — они не врут».
Интересно упоминание о выяснении «подноготной» многих интересующих советскую секретную службу лиц. По-видимому, таким образом производилась «разработка», вербовка новых агентов.
Но главное, пожалуй, было в другом. Вот шифровка из Москвы в Берлин, резиденту:
«В том случае, если вы будете связываться с „Фермером“ до его поездки в Софию, укажите ему на необходимость уделения максимального внимания выявлению лиц, ведущих активную разведывательную работу против СССР, выяснению путей проникновения агентов на нашу территорию и способов связи с ними. Центр».
Самое удивительное, что Фермерам удалось немало лет оставаться не раскрытыми — настолько надежно была организована их работа.
Последнее сообщение парижской резидентуры разведки НКВД относительно их поступило в Центр в 1940 году. Оно касалось смерти Фермерши:
«Перед смертью ее исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она все рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».
Судя по всему, Фермерша все-таки была под подозрением. Но и советская резидентура, как видим, не дремала.
Успехи Советской России со временем стали воодушевлять и радовать многих бывших «белых», хотя они, оставаясь в эмиграции, вынуждены были скрывать свои чувства. Впрочем, даже в Гражданскую войну немалая часть бывших царских генералов и офицеров оказалась на стороне Красной армии.
После того как страны Антанты начали военные действия против Советской России, немалая часть белогвардейцев осознала, что их используют в своих целях антироссийские силы против русского народа (конечно, большая часть населения России была вне политических полюсов, определявших суть Гражданской войны, однако именно большевики и Красная армия были в максимальной степени представителями «простого народа», а не привилегированных классов). Это понимал, в частности, адмирал Александр Васильевич Колчак, который в частных письмах признавался, что вынужден служить англо-американским интересам, на деньги этих стран. Вольно или невольно он выступал против русского народа и великой единой России, что во многом и стало причиной его разгрома.
Вот и Фермер со своей женой смогли, по-видимому, убедиться, находясь за рубежами родины, что бывшее белое движение выродилось не столько уже в антибольшевистскую, сколько в антироссийскую организацию. Ведь СССР — это, как выяснилось к 30-м годам, был полноправным правопреемником Российской империи. Поэтому развал или разгром СССР стал бы поражением не только советской власти, «Совдепии», но великой России, которую растащили бы по кускам хищные буржуазные державы.
Более того, так рассуждавшие эмигранты сознавали, что Сталин является ключевой фигурой на данном этапе существования России-СССР, что его падение чревато самыми печальными последствиями для страны, ослабления которой только и ожидают многие противостоящие ей государства. И дело, конечно, не в каких-то мистических способностях Сталина, а в том, что он в данный момент является «цементирующим началом» руководства СССР, лидером, с уходом которого неизбежны внутренние раздоры, разлад или даже новая гражданская война. Ведь внешние и внутренние враги России исповедовали ту же формулу, которой руководствовались многие революционеры, посильно создавая в царской России взрывоопасную ситуацию: «Чем хуже (стране), тем лучше (революции).
Такие люди, как Скоблин, не могли радоваться трудностям и трагедиям Советской России, одновременно озлобляясь ее успехами.
О том, что враги СССР готовы были использовать любые средства для свержения ненавистного им режима, а главное, для уничтожения первого в мире социалистического государства, пример которого грозил свержением диктатуры капитала в других странах, свидетельствует такой документ:
«Совершенно секретно.Нетрудно догадаться, что для такого серьезного заявления у Миллера были достаточно веские основания.
НКВД СССР
Главное управление государственной безопасности
Иностранный отдел
Спецсообщение.
Иностранным отделом ГУГБ получены сведения, что генерал Миллер в беседе сообщил своему заместителю адмиралу Кедрову, что при свидании с немецким журналистом он указывал последнему, что Германия может справиться с ненавистным ей коммунизмом коротким ударом по большевистской головке.
Зам. нач. ИНО ОГУГБ НКВД».
Но кто мог нанести этот «короткий удар»? По-видимому, некая группа, способная быстро осуществить правительственный переворот. Эти люди должны были иметь доступ к правящей группе в СССР, быть приближенными к ней или даже входить отчасти в ее состав. И при чем тут Германия? Не при том ли, что члены этой тайной группы заговорщиков симпатизируют ей или даже имеют с ней тесные связи?
Такие вопросы, конечно же, возникали и у ответственных работников НКВД и у Сталина, которому докладывали о подобных сигналах.
Вряд ли было случайным то, что это был разговор двух военных из числа руководства РОВС. Логично предположить, что «короткий удар» могли нанести по сталинской группе либо крупные военачальники СССР, либо столь же крупные руководители НКВД,либо те и другие вместе. Так обычно устраиваются дворцовые перевороты.
Кем же могли быть эти люди?
Из числа советских военачальников высокого ранга с чертами «бонапартизма» и уклоном в германофильство следует назвать прежде всего И.П. Уборевича, командарма 1-го ранга. Другой советский военачальник сходного типа — М.Н. Тухачевский.
Из руководителей органов безопасности можно считать «особо подозрительным» Генриха Генриховича Ягоду (Генриха-Еноха Гершевича Иегуду) — руководителя НКВД СССР в 1934—1936 годах, а до этого несколько лет— заместителя тяжело больного В.Р. Менжинского, руководителя органов госбезопасности. Жена Ягоды — Ида Авербах — работала в прокуратуре Москвы.
Безусловно, в наше время нетрудно высказывать подобные подозрения: имеется ряд документов, подтверждающих такую версию (правда, не все исследователи признают неопровержимость этих документов; но и в таком случае подозрения оправданы и нуждаются в проверке).
В любом случае надо понимать и признавать, что если советские разведчики работали среди руководства антисоветской эмиграции, то должны были существовать и обратные связи этого руководства с отдельными крупными советскими деятелями, лишь формально поддерживающими сталинский режим, а в глубине души желающих его свержения тем самым «коротким ударом».
Советские «бонапарты»
К концу 1918 года в Красную армию было призвано более 22 тысяч бывших офицеров царской армии. За годы Гражданской войны их число возросло до 100 тысяч. Не все они были лояльны к советской власти. Однако среди них было немало видных военачальников Красной армии: М.Д. Бонч-Бруевич, С.С. Каменев, Д.М. Карбышев, Б.М. Шапошников, А.И. Егоров, В.Н. Егорьев, В.М. Гиттис, В.М. Альтфатер, П.П. Лебедев, А.П. Николаев, И.И. Вацетис, Ф.Ф. Новицкий, А.А. Таубе… Офицеры и генералы царской армии по праву назывались «военспецами». Благодаря им сохранялись некоторые традиции русской армии в новых социальных условиях. Однако это обстоятельство нравилось далеко не всем.
Приходится с сожалением констатировать, что инициатором массовых репрессий в Красной армии среди командиров-военспецов выступил такой крупный и талантливый военачальник как Иероним Петрович Уборевич. При этом его ориентация была не столько на «пролетарские» вооруженные силы, сколько на германскую армию.
Обратим внимание на знаменательные высказывания германского посла в Москве фон Диркина в его письме от 17 октября 1931 года:
«Ворошилов устроил обед… Мы встретили там еще Енукидзе, здешнего „Мейснера“ (Мейснер был своего рода министром двора и доверенным лицом президента Германии фельдмаршала фон Гинденбурга. — Авт.), Крестинского, Тухачевского — преемника Уборевича на посту начальника Управления Вооружений, заместителя Председателя Военного Совета…
Я беседовал особенно много с Тухачевским, который имеет решающее значение в деле сотрудничества с «Рейнметаллом» и для того учреждения, которое возглавлялось до сих пор Нидермайером (разведка Германии. — Авт.). Он далеко не является… тем прямолинейным и симпатичным человеком, столь открыто выступавшим в пользу германской ориентации, каковым являлся Уборевич.
Он — скорее замкнут, умен, сдержан. Надеюсь, что и он будет сотрудничать лояльно…»
Если германофильство Тухачевского может еще вызывать сомнения, то симпатии Уборевича к Германии были очевидны. Даже в его характере были черты, считающиеся германскими: аккуратность, педантичность, пунктуальность, точность. Его связи с немецким Генштабом ширились и крепли по мере того, как учащались его поездки в Германию.
Целый ряд обстоятельств, характерных для конца 20-х годов, содействовал усилению недоверия и подозрения к военспецам: крестьянские и казацкие восстания, забастовки в городах, протесты верующих. На этом фоне стали арестовывать сначала бывших белых офицеров, уволенных из РКК несколько лет назад. Затем тех, кто имел неосторожность вернуться из эмиграции в столь неспокойное время. Забирали прежде всего бывших гвардейцев, казачьих офицеров.
Приходится с сожалением констатировать, что инициатором массовых репрессий в Красной армии среди командиров-военспецов выступил такой крупный и талантливый военачальник как Иероним Петрович Уборевич. При этом его ориентация была не столько на «пролетарские» вооруженные силы, сколько на германскую армию.
Обратим внимание на знаменательные высказывания германского посла в Москве фон Диркина в его письме от 17 октября 1931 года:
«Ворошилов устроил обед… Мы встретили там еще Енукидзе, здешнего „Мейснера“ (Мейснер был своего рода министром двора и доверенным лицом президента Германии фельдмаршала фон Гинденбурга. — Авт.), Крестинского, Тухачевского — преемника Уборевича на посту начальника Управления Вооружений, заместителя Председателя Военного Совета…
Я беседовал особенно много с Тухачевским, который имеет решающее значение в деле сотрудничества с «Рейнметаллом» и для того учреждения, которое возглавлялось до сих пор Нидермайером (разведка Германии. — Авт.). Он далеко не является… тем прямолинейным и симпатичным человеком, столь открыто выступавшим в пользу германской ориентации, каковым являлся Уборевич.
Он — скорее замкнут, умен, сдержан. Надеюсь, что и он будет сотрудничать лояльно…»
Если германофильство Тухачевского может еще вызывать сомнения, то симпатии Уборевича к Германии были очевидны. Даже в его характере были черты, считающиеся германскими: аккуратность, педантичность, пунктуальность, точность. Его связи с немецким Генштабом ширились и крепли по мере того, как учащались его поездки в Германию.
Целый ряд обстоятельств, характерных для конца 20-х годов, содействовал усилению недоверия и подозрения к военспецам: крестьянские и казацкие восстания, забастовки в городах, протесты верующих. На этом фоне стали арестовывать сначала бывших белых офицеров, уволенных из РКК несколько лет назад. Затем тех, кто имел неосторожность вернуться из эмиграции в столь неспокойное время. Забирали прежде всего бывших гвардейцев, казачьих офицеров.