Страница:
«Дорогой товарищ Сталин! Украина Вам посылает ежемесячно по 17—18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2—3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев». Письмо датировано 1938 годом и опубликовано в «Досье гласности» № 3, 2000.
По-видимому, речь идет о списках арестованных. Ретивость Хрущева в репрессиях просто чудовищна, и в Москве ее по мере сил «остужали». И вот из этих запятнанных кровью рук многие историки получили «чистую правду»? Нет, из нечистых рук чистой правды не получишь.
Так почему же Хрущев с той же ретивостью стал разоблачать культ и злоупотребления властью Сталина? Оставим в стороне личные мотивы (их, по-видимому было несколько) и желание скрыть свои преступления. Какова была социальная, общественно-политическая основа этой акции? (Помнится, в институте, где я тогда учился, она произвела ошеломляющее впечатление более всего на преподавателей марксизма-ленинизма. — Р.Б.) Не могло такое важнейшее событие не иметь серьезного подтекста!
Вывод напрашивается такой: это было программное заявление определенной части партаппарата (номенклатурных работников), одержавшей победу над той внутренней политикой, которую осуществлял и олицетворял Сталин. И политика эта заключалась вовсе не в терроре как таковом, и уж не в терроре против народа (иначе народ не поддерживал бы Сталина ни до, ни, тем более, во время Отечественной войны).
Террор, как мы в этом сможем убедиться позже, на основе документов, был направлен против преимущественно руководящих партийных работников.
Итальянский историк Джузеппе Боффа, один из разоблачителей «сталинизма», писал: «НКВД боролся не только против любых попыток антисталинского сопротивления, но и против партии в целом… Никто не чувствовал себя в безопасности, особенно из руководящих кругов и активистов… Поголовной ликвидации подверглись обкомы партии…»
«Наше движение к социализму и подготовка страны к обороне были бы более успешными, если бы кадры партии не понесли столь тяжелых потерь в результате необоснованных и неоправданных массовых репрессий», — утверждал Хрущев. Как видим, речь идет об огромных потерях в среде кадровых партийных работников («массовые репрессии» у Хрущева имеют такой смысл). Вопрос только в том, принесли они пользу или вред стране? То, что она интенсивно готовилась к войне при сталинском руководстве и победила после страшных потерь и поражений в начальной стадии воины — это безусловные факты. То, о чем предположил Хрущев, — это не более, чем гипотеза, выдвинутая не объективным исследователем, а ведущим представителем партаппарата.
По какому-то странному затмению умов многие люди склонны поражения Красной армии относить на счет Сталина а победы — на счет Жукова (хотя с не меньшим основанием можно было бы утверждать обратное, что тоже было бы неумно) Но ведь именно эти страшные первоначальные поражения, эта потеря 40% населения страны, оставшегося «под фашистом», и последующая великая победа совершенно определенно демонстрируют необычайную материальную и духовную мощь советского народа и СССР, фантастическое (а то и фанатичное) доверие народа к Сталину.
Простите за примитивное сравнение. Представьте бои боксеров когда в первых двух раундах один побывал раза три в нокдауне, но затем одержал победу нокаутом. Или футбольная команда, проигрывая в первом тайме 0:4, в результате одержала убедительную победу. Или… Аналогии можно привести немало. И в любом из подобных случаев, чем тяжелее бой тем почетней победа. А ведь в России дошли до того что даже в праздничный День Победы избегают произносить с уважением имя Верховного Главнокомандующего и тогдашнего руководителя державы! Такой оказалась месть партаппаратчиков за свои страхи, унижения и преступления в довоенное время.
Итак, напрашивается вывод: выступление Хрущева против мертвого Сталина было демонстрацией и закреплением победы партаппарата (партийной номенклатуры) над всеми остальными руководящими органами, влиятельными социальными группами и в конечном счете стало символом установления однопартийной абсолютной диктатуры, подавляющей власти партаппарата над народом. Хрущевская «слякоть» оказалась благоприятной средой для формирования самых беспринципных представителей партруководства, таких как Горбачев, Ельцин, Яковлев, Волкогонов и др.
С той поры стал неуклонно увеличиваться разрыв между партноменклатурой и народом. И когда в 1991 году окончательно победило партийное руководство и все те, кто был к нему приближен, уже никакой всесоюзный референдум не имел никакого значения: СССР был расчленен вопреки желанию абсолютного большинства народа.
Россия стала терпеть невиданные поражения во всех областях, превратившись в исторически кратчайшие сроки из сверхдержавы в слабо развитое государство с вымирающим коренным населением. Не это ли очевидное доказательство того, что к власти пришел поистине антинародный режим (иначе почему бы народ стал бедствовать и вымирать без войны и природных катастроф). Тот самый режим, против установления которого боролся всеми средствами Сталин.
Все эти «левые» и «правые» уклоны в партии были прикрытием принципиальным расхождениям в проведении политического курса либо на использование русского (советского) народа как горючего материала для пожара всемирной революции под руководством Троцкого, либо как серой массы трудящихся во благо и для материального благоденствия стоящих у власти и имеющих доступ к национальным богатствам, либо для укрепления страны и улучшения жизни трудящихся.
Еще при Ленине началось отрезвление от бредовой идеи мировой революции. Партия и народ пошли за Сталиным, стремясь построить социализм в своей стране и воздерживаться даже от «экспорта революций». А вот борьба против абсолютной власти партаппарата шла значительно тяжелей, потому что в нем оставалось еще немало скрытых троцкистов и еще более скрытых «совбуржуев». Все эти люди стремились свергнуть Сталина. Заодно с ними в этом желании были белоэмигранты, руководители едва ли не всех экономически развитых государств, а также немалая часть населения СССР, по тем или иным причинам недовольная властью большевиков.
Вот некоторые «нити» того клубка интриг, заговоров, покушений, действий спецслужб, который сплетался вокруг Сталина. Как бы мы не относились к нему лично, однако следует признать, что в 30, 40 и 50-е годы XX века он был ключевой фигурой не только в политике СССР, но и в мировой политике.
В лабиринте событий и фактов легко зайти в безнадежные тупики. Необходимо иметь легендарную нить Ариадны, которая могла бы провести через все хитросплетения, не теряя общего смысла исторического процесса. А он, конечно, заключается не в примитивной борьбе за власть между руководящими группами и личностями, как пытаются показать многие политологи, социологи («нового типа»), историки. Надо иметь в виду, что историю творят не столько правители, сколько народы, и что у исторического процесса имеется сокровенный смысл, до которого не так-то просто добраться.
Возвращаясь к судьбе нашей Родины, хотелось бы привести слова проницательного русского мыслителя В.В. Кожинова: «Граница» между теми, кто служил России, и теми, для кого она была только «материалом», — это не формальная, а глубоко содержательная граница».
Сошлемся на факты, приводимые Кожиновым: «В 1947 году при Сталине во время денежной реформы малые и средние вклады граждан в сберкассах не пострадали: они были автоматически увеличены в 10 раз (крупные— в 3 раза). Ныне же при „реформе цен“ Россия была беспощадно ограблена» (а ведь кое-кто на всем этом крепко разбогател!). Учтем и то, что сталинская денежная реформа проводилась после самой разрушительной и кровопролитной войны, какую только знала Россия, а ельцинско-гайдаровская реформа в период мира и высокого экономического потенциала. При Сталине народ жил все лучше и лучше, а при Горбачеве и особенно Ельцине — все хуже и безнадежней. Не потому ли до сих пор по любому поводу стараются очернить не только Сталина, но и Россию-СССР его времени — времени величайшего подъема и триумфа России?
Квалифицированный объективный анализ фактов свидетельствует о том, что в 30-е годы в СССР только поверхностный взгляд отмечает преобладание ожесточенной борьбы за власть и внутрипартийных разногласий, конфликтов и схваток. Таково было внешнее проявление глубинных процессов, связанных с подъемом и возрождением великой державы, с судьбой русского народа. Ему была уготована либо роль средства для достижения некоторыми группами глобально-революционных или локально-буржуазных целей, либо удел оставаться примером необыкновенного морального и культурного подъема в условиях освобождение труда от власти капитала.
Последняя формулировка более подходила бы к анархо-коммунистической идеологии, чем к сталинской, при которой требовалось бы дополнить: освобождение от власти капитала при полном подчинении государственно-бюрократическому аппарату. Но все-таки прежде всего государственному, а не партийному. Этой государственной идеей и руководствовался Сталин. Судя по всему, он боролся за приоритет интересов государства и народа, а не партии и ее номенклатуры. Это и было его «изменой революции», в чем обвинял его Троцкий, который был крупным демагогом, но посредственным политиком и мыслителем, что и предопределило его полное поражение.
Например, Джузеппе Боффа, не замеченный в симпатиях к сталинизму, отметил, что попытка оппозиционеров (образовавших достаточно беспринципный блок Троцкого—Зиновьева—Каменева) обратиться за поддержкой к партийным низам потерпела сокрушительный провал. Историографы оппозиции объясняют это «апатией масс» или «глухотой». И Боффа заключает: «Как бы то ни было, но массы не откликнулись на предложения оппозиционеров. Они с воодушевлением отнеслись к лозунгу о „социализме в одной стране“.
Какая-то логическая несуразица: говорят данные исследователи о глухоте или апатии масс, но только в том конкретном случае, когда речь идет о призывах оппозиции. А вот к сталинскому тезису те же глухо-апатичные массы, оказывается, отнеслись с воодушевлением. Выходит, народные массы реагируют вполне осознанно. Однако для многих современных историографов разум и воля народных масс есть нечто второстепенное, а то и вовсе несущественное в историческом процессе.
В действительности, как показывает опыт истории самых разных стран и народов, политический лидер и государственный деятель достигает великих успехов только в том случае, если он улавливает — обдуманно или интуитивно — суммарный вектор воль и чаяний народных масс, умеет выразить и претворить в дело то, что отвечает их интересам и чаяниям.
Каким образом Сталин стал воплотителем «русской идеи» — вопрос особый, к теме настоящей книги имеющий лишь косвенное отношение. Однако то, что он ощущал эту идею и умел воплощать ее в жизнь — естественный вывод, если учитывать необыкновенные трудовые и военные успехи СССР под его руководством. Те, кто стараются доказывать, что эти успехи — результат его ловких интриг и тотального террора, порабощения народа, не могут, видно, понять, что героические деяния не совершаются с испуга перед начальством.
Итак, надо отдавать себе отчет в том, за что и против чего велась скрытая, но острейшая борьба в руководстве СССР и ВКП(б). Со времен власти Горбачева—Ельцина стало ясно, к чему могла привести в СССР победа оппозиции и, в частности, Троцкого, которого непомерно превозносят антисталинцы. Еще Хрущев начал проводить активнейшую антисталинскую политику, в результате чего были нанесены сокрушительные удары по нашему сельскому хозяйству, промышленности, руководящему аппарату, а мир был поставлен на грань атомной войны. Именно тогда началось беспрецедентное для развитых стран второй половины XX века повышение смертности населения (при снижении рождаемости).
Конечно, можно лишь гадать, к чему бы привело страну господство троцкистов после смерти Ленина. Но то, что господство Сталина привело к победам в социалистическом и культурном строительстве, в войне и послевоенном укреплении и расширении коалиции социалистических государств, быстрому восстановлению народного хозяйства, — это неоспоримо и очевидно. Столь же очевидно, что эти победы дались нелегкой ценой, потребовали огромных жертв, в частности, множество погибших от голода и болезней.
Напряжение сил было огромным. Но разве известны истории великие победы без немалых жертв? Надо же иметь в виду, что страна находилась постоянно на военном положении, в осаде, под угрозой вторжений с Запада и Востока, среди враждебных держав, имевших огромный экономический и военный перевес. Все это требовало буквально военной дисциплины не только внутри правящей коммунистической партии, но и вообще в стране. Вспомним, как демократические полисы Древней Греции в подобные периоды управляли диктаторы или тираны. В России это произошло стихийно.
Краткая предыстория
По-видимому, речь идет о списках арестованных. Ретивость Хрущева в репрессиях просто чудовищна, и в Москве ее по мере сил «остужали». И вот из этих запятнанных кровью рук многие историки получили «чистую правду»? Нет, из нечистых рук чистой правды не получишь.
Так почему же Хрущев с той же ретивостью стал разоблачать культ и злоупотребления властью Сталина? Оставим в стороне личные мотивы (их, по-видимому было несколько) и желание скрыть свои преступления. Какова была социальная, общественно-политическая основа этой акции? (Помнится, в институте, где я тогда учился, она произвела ошеломляющее впечатление более всего на преподавателей марксизма-ленинизма. — Р.Б.) Не могло такое важнейшее событие не иметь серьезного подтекста!
Вывод напрашивается такой: это было программное заявление определенной части партаппарата (номенклатурных работников), одержавшей победу над той внутренней политикой, которую осуществлял и олицетворял Сталин. И политика эта заключалась вовсе не в терроре как таковом, и уж не в терроре против народа (иначе народ не поддерживал бы Сталина ни до, ни, тем более, во время Отечественной войны).
Террор, как мы в этом сможем убедиться позже, на основе документов, был направлен против преимущественно руководящих партийных работников.
Итальянский историк Джузеппе Боффа, один из разоблачителей «сталинизма», писал: «НКВД боролся не только против любых попыток антисталинского сопротивления, но и против партии в целом… Никто не чувствовал себя в безопасности, особенно из руководящих кругов и активистов… Поголовной ликвидации подверглись обкомы партии…»
«Наше движение к социализму и подготовка страны к обороне были бы более успешными, если бы кадры партии не понесли столь тяжелых потерь в результате необоснованных и неоправданных массовых репрессий», — утверждал Хрущев. Как видим, речь идет об огромных потерях в среде кадровых партийных работников («массовые репрессии» у Хрущева имеют такой смысл). Вопрос только в том, принесли они пользу или вред стране? То, что она интенсивно готовилась к войне при сталинском руководстве и победила после страшных потерь и поражений в начальной стадии воины — это безусловные факты. То, о чем предположил Хрущев, — это не более, чем гипотеза, выдвинутая не объективным исследователем, а ведущим представителем партаппарата.
По какому-то странному затмению умов многие люди склонны поражения Красной армии относить на счет Сталина а победы — на счет Жукова (хотя с не меньшим основанием можно было бы утверждать обратное, что тоже было бы неумно) Но ведь именно эти страшные первоначальные поражения, эта потеря 40% населения страны, оставшегося «под фашистом», и последующая великая победа совершенно определенно демонстрируют необычайную материальную и духовную мощь советского народа и СССР, фантастическое (а то и фанатичное) доверие народа к Сталину.
Простите за примитивное сравнение. Представьте бои боксеров когда в первых двух раундах один побывал раза три в нокдауне, но затем одержал победу нокаутом. Или футбольная команда, проигрывая в первом тайме 0:4, в результате одержала убедительную победу. Или… Аналогии можно привести немало. И в любом из подобных случаев, чем тяжелее бой тем почетней победа. А ведь в России дошли до того что даже в праздничный День Победы избегают произносить с уважением имя Верховного Главнокомандующего и тогдашнего руководителя державы! Такой оказалась месть партаппаратчиков за свои страхи, унижения и преступления в довоенное время.
Итак, напрашивается вывод: выступление Хрущева против мертвого Сталина было демонстрацией и закреплением победы партаппарата (партийной номенклатуры) над всеми остальными руководящими органами, влиятельными социальными группами и в конечном счете стало символом установления однопартийной абсолютной диктатуры, подавляющей власти партаппарата над народом. Хрущевская «слякоть» оказалась благоприятной средой для формирования самых беспринципных представителей партруководства, таких как Горбачев, Ельцин, Яковлев, Волкогонов и др.
С той поры стал неуклонно увеличиваться разрыв между партноменклатурой и народом. И когда в 1991 году окончательно победило партийное руководство и все те, кто был к нему приближен, уже никакой всесоюзный референдум не имел никакого значения: СССР был расчленен вопреки желанию абсолютного большинства народа.
Россия стала терпеть невиданные поражения во всех областях, превратившись в исторически кратчайшие сроки из сверхдержавы в слабо развитое государство с вымирающим коренным населением. Не это ли очевидное доказательство того, что к власти пришел поистине антинародный режим (иначе почему бы народ стал бедствовать и вымирать без войны и природных катастроф). Тот самый режим, против установления которого боролся всеми средствами Сталин.
Все эти «левые» и «правые» уклоны в партии были прикрытием принципиальным расхождениям в проведении политического курса либо на использование русского (советского) народа как горючего материала для пожара всемирной революции под руководством Троцкого, либо как серой массы трудящихся во благо и для материального благоденствия стоящих у власти и имеющих доступ к национальным богатствам, либо для укрепления страны и улучшения жизни трудящихся.
Еще при Ленине началось отрезвление от бредовой идеи мировой революции. Партия и народ пошли за Сталиным, стремясь построить социализм в своей стране и воздерживаться даже от «экспорта революций». А вот борьба против абсолютной власти партаппарата шла значительно тяжелей, потому что в нем оставалось еще немало скрытых троцкистов и еще более скрытых «совбуржуев». Все эти люди стремились свергнуть Сталина. Заодно с ними в этом желании были белоэмигранты, руководители едва ли не всех экономически развитых государств, а также немалая часть населения СССР, по тем или иным причинам недовольная властью большевиков.
Вот некоторые «нити» того клубка интриг, заговоров, покушений, действий спецслужб, который сплетался вокруг Сталина. Как бы мы не относились к нему лично, однако следует признать, что в 30, 40 и 50-е годы XX века он был ключевой фигурой не только в политике СССР, но и в мировой политике.
В лабиринте событий и фактов легко зайти в безнадежные тупики. Необходимо иметь легендарную нить Ариадны, которая могла бы провести через все хитросплетения, не теряя общего смысла исторического процесса. А он, конечно, заключается не в примитивной борьбе за власть между руководящими группами и личностями, как пытаются показать многие политологи, социологи («нового типа»), историки. Надо иметь в виду, что историю творят не столько правители, сколько народы, и что у исторического процесса имеется сокровенный смысл, до которого не так-то просто добраться.
Возвращаясь к судьбе нашей Родины, хотелось бы привести слова проницательного русского мыслителя В.В. Кожинова: «Граница» между теми, кто служил России, и теми, для кого она была только «материалом», — это не формальная, а глубоко содержательная граница».
Сошлемся на факты, приводимые Кожиновым: «В 1947 году при Сталине во время денежной реформы малые и средние вклады граждан в сберкассах не пострадали: они были автоматически увеличены в 10 раз (крупные— в 3 раза). Ныне же при „реформе цен“ Россия была беспощадно ограблена» (а ведь кое-кто на всем этом крепко разбогател!). Учтем и то, что сталинская денежная реформа проводилась после самой разрушительной и кровопролитной войны, какую только знала Россия, а ельцинско-гайдаровская реформа в период мира и высокого экономического потенциала. При Сталине народ жил все лучше и лучше, а при Горбачеве и особенно Ельцине — все хуже и безнадежней. Не потому ли до сих пор по любому поводу стараются очернить не только Сталина, но и Россию-СССР его времени — времени величайшего подъема и триумфа России?
Квалифицированный объективный анализ фактов свидетельствует о том, что в 30-е годы в СССР только поверхностный взгляд отмечает преобладание ожесточенной борьбы за власть и внутрипартийных разногласий, конфликтов и схваток. Таково было внешнее проявление глубинных процессов, связанных с подъемом и возрождением великой державы, с судьбой русского народа. Ему была уготована либо роль средства для достижения некоторыми группами глобально-революционных или локально-буржуазных целей, либо удел оставаться примером необыкновенного морального и культурного подъема в условиях освобождение труда от власти капитала.
Последняя формулировка более подходила бы к анархо-коммунистической идеологии, чем к сталинской, при которой требовалось бы дополнить: освобождение от власти капитала при полном подчинении государственно-бюрократическому аппарату. Но все-таки прежде всего государственному, а не партийному. Этой государственной идеей и руководствовался Сталин. Судя по всему, он боролся за приоритет интересов государства и народа, а не партии и ее номенклатуры. Это и было его «изменой революции», в чем обвинял его Троцкий, который был крупным демагогом, но посредственным политиком и мыслителем, что и предопределило его полное поражение.
Например, Джузеппе Боффа, не замеченный в симпатиях к сталинизму, отметил, что попытка оппозиционеров (образовавших достаточно беспринципный блок Троцкого—Зиновьева—Каменева) обратиться за поддержкой к партийным низам потерпела сокрушительный провал. Историографы оппозиции объясняют это «апатией масс» или «глухотой». И Боффа заключает: «Как бы то ни было, но массы не откликнулись на предложения оппозиционеров. Они с воодушевлением отнеслись к лозунгу о „социализме в одной стране“.
Какая-то логическая несуразица: говорят данные исследователи о глухоте или апатии масс, но только в том конкретном случае, когда речь идет о призывах оппозиции. А вот к сталинскому тезису те же глухо-апатичные массы, оказывается, отнеслись с воодушевлением. Выходит, народные массы реагируют вполне осознанно. Однако для многих современных историографов разум и воля народных масс есть нечто второстепенное, а то и вовсе несущественное в историческом процессе.
В действительности, как показывает опыт истории самых разных стран и народов, политический лидер и государственный деятель достигает великих успехов только в том случае, если он улавливает — обдуманно или интуитивно — суммарный вектор воль и чаяний народных масс, умеет выразить и претворить в дело то, что отвечает их интересам и чаяниям.
Каким образом Сталин стал воплотителем «русской идеи» — вопрос особый, к теме настоящей книги имеющий лишь косвенное отношение. Однако то, что он ощущал эту идею и умел воплощать ее в жизнь — естественный вывод, если учитывать необыкновенные трудовые и военные успехи СССР под его руководством. Те, кто стараются доказывать, что эти успехи — результат его ловких интриг и тотального террора, порабощения народа, не могут, видно, понять, что героические деяния не совершаются с испуга перед начальством.
Итак, надо отдавать себе отчет в том, за что и против чего велась скрытая, но острейшая борьба в руководстве СССР и ВКП(б). Со времен власти Горбачева—Ельцина стало ясно, к чему могла привести в СССР победа оппозиции и, в частности, Троцкого, которого непомерно превозносят антисталинцы. Еще Хрущев начал проводить активнейшую антисталинскую политику, в результате чего были нанесены сокрушительные удары по нашему сельскому хозяйству, промышленности, руководящему аппарату, а мир был поставлен на грань атомной войны. Именно тогда началось беспрецедентное для развитых стран второй половины XX века повышение смертности населения (при снижении рождаемости).
Конечно, можно лишь гадать, к чему бы привело страну господство троцкистов после смерти Ленина. Но то, что господство Сталина привело к победам в социалистическом и культурном строительстве, в войне и послевоенном укреплении и расширении коалиции социалистических государств, быстрому восстановлению народного хозяйства, — это неоспоримо и очевидно. Столь же очевидно, что эти победы дались нелегкой ценой, потребовали огромных жертв, в частности, множество погибших от голода и болезней.
Напряжение сил было огромным. Но разве известны истории великие победы без немалых жертв? Надо же иметь в виду, что страна находилась постоянно на военном положении, в осаде, под угрозой вторжений с Запада и Востока, среди враждебных держав, имевших огромный экономический и военный перевес. Все это требовало буквально военной дисциплины не только внутри правящей коммунистической партии, но и вообще в стране. Вспомним, как демократические полисы Древней Греции в подобные периоды управляли диктаторы или тираны. В России это произошло стихийно.
Краткая предыстория
Почему после смерти Ленина партийное руководство пошло за Сталиным, а не за Троцким?
В окружении тяжело больного Ленина преобладали, судя по всему, антисталинские настроения. Во всяком случае, Крупская была чрезмерно оскорблена резким замечанием Сталина о том, что она ухудшает состояние Ленина, обсуждая с ним партийные дела. Он пригрозил вызвать и проработать ее поведение в ЦКК. Как вспоминала Мария Ульянова, «Надежду Константиновну этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу». Это произошло 22 декабря 1922 года.
Эпизод показывает, что Сталин не был хитрым и лицемерным царедворцем, иначе он не стал бы настраивать против себя самого близкого к больному Ильичу человека. Крупская рассказала Ленину об оскорблении, которое нанес ей Сталин. По-видимому, это она сделала из каких-то политических соображений, потому что не могла не знать, что сильное волнение только повредит ее мужу. Видно, ее желание навредить Сталину было сильней заботы о здоровье Ленина. (Ведь она напомнила Ленину об этом эпизоде 5 марта, когда первоначальная реакция обиды должна была сильно ослабеть.) Взбешенный Ленин продиктовал:
«Товарищу Сталину. Строго секретно. Лично. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.
Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву…»
Создается впечатление, что именно Зиновьев и Каменев, которые вскоре образуют вместе с Троцким объединенную оппозицию Сталину, подтолкнули Крупскую (или кого-то еще?) на столь опасный для здоровья Ленина шаг: сообщение о размолвке Сталина с Крупской. В данном случае видна работа профессиональных интриганов и провокаторов.
Завершим письмо:. «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас известить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением, Ленин».
А до этого, 4 января 1923 года, Ленин в дополнении к письму съезду партии писал: «Сталин груб… Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина… и назначить на его место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью…»
Так оно и показалось подавляющему большинству крупных партийных работников, делегатам съезда. Они решили, что если Сталин и груб, однако он справедлив и прямолинеен в своих словах и действиях. К тому же всем было известно, что Троцкий совершенно пренебрежительно, если не сказать нагло, относился и к «товарищам», и к тем поручениям, которые давал ему ЦК партии. Позже он признался в автобиографии: «Я не гожусь для поручений: либо рядом с Лениным, если бы ему удалось поправиться, либо на его месте, если бы болезнь одолела его».
Серьезные расхождения со Сталиным и согласия с оппозиционерами были у Ленина по так называемому национальному вопросу. Об этом многие историки предпочитают умалчивать, но необходимо учитывать тот факт, что при Ленине и многие годы после него у кормила власти в РСФСР, а затем СССР, в карательных органах, системе пропаганды стояло непропорционально много представителей еврейской национальности. Например, в Совете Народных комиссаров из 20 членов их было 14, а русских всего двое.
А при этом Ленин более всего опасался и чаще всего подвергал критике именно русских за национализм, который для них едва ли можно считать характерным (скорее, это проявляется у малых народов). Он при создании СССР более всего опасался: приняты ли достаточные меры, как он писал, «чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли. хотя и должны были принять. Я думаю, что тут сыграли роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“.
Чуть позже он высказался еще определеннее: «Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского…» Надо заметить, что после этого Ф.Э. Дзержинский стал кандидатом в члены Политбюро, а с 1924 года еще и председателем ВСНХ СССР; на этой должности он пробыл недолго, неожиданно и, пожалуй, загадочно умерев на июльском 1926 года Пленуме ЦК после резкого выступления против оппозиции.
Странно, конечно, что грузин Сталин-Джугашвили и поляк Дзержинский оказались, по Ленину, руководителями «великорусско-националистической кампании». По сути дела, они выступили в защиту демократических прав русских, составляющих цементирующее большинство советского народа.
По отношению к русскому народу Ленин и Троцкий находились примерно на одних позициях, почти прямо противоположных сталинской. И в этом, пожалуй, состояло одно из важнейших преимуществ Сталина перед оппозиционерами в глазах партийных и беспартийных масс. Все-таки русский народ не был тем «быдлом», за который его принимал Троцкий и целый ряд крупных партийных деятелей.
Кстати сказать, ленинское указание на «администраторские увлечения Сталина» следует, по-видимому, толковать как излишнее внимание к государственным, а не партийным делам, отчуждение от идеи мировой революции (в чем упрекал Сталина и Троцкий). Но при всех несправедливых и справедливых нападках на Сталина, Ленин обратился именно к нему с просьбой дать ему яду, чтобы избавить от мучительной болезни. Сталин просил Ильича успокоиться и верить, что при необходимости он (Сталин) исполнит это его желание. Выходит, из всех своих соратников Ленин в личном плане больше всех доверял Сталину, рассчитывая на его честность и порядочность.
И все-таки удивительно, что Ленин обвинил в великорусском национализме не кого-то из русских, а грузина и поляка. Получается, что сами-то русские таким пороком не страдают, а за них заступаются представители двух национальных меньшинств. Судя по всему, отстранение Сталина от руководства явилось бы катастрофой для русского, да и многих других народов СССР.
После смерти Ленина и во время его похорон Троцкий находился в Сухуми. Свои ощущения он достаточно аляповато, но «красиво» отразил в своей биографии: «Вместе с дыханием моря я всем существом своим ассимилировал уверенность в своей исторической правоте». Ассимиляция эта, как показала история, его жестоко обманула. По-видимому, он полагал, что в результате смятения, вызванного смертью вождя, партийное руководство осознает, что только Троцкий способен занять место Ленина. Его будут вызывать, умолять, восхвалять и призывать «на власть», как некогда новгородцы Рюрика, или как беспринципного, но незаурядного человека и полководца Алкивиада изгнавшие его жители Афин. Ничего подобного не произошло. Партия верила Сталину больше, чем Троцкому.
В 1927 году противник большевиков (добавим, умный и порядочный) эмигрант Марк Алданов (настоящая фамилия Ландау) писал о Сталине: «Мне крайне трудно „объективно“ писать о большевиках. Скажу, однако, тут же: это человек выдающийся, бесспорно самый выдающийся во всей ленинской гвардии. Сталин залит кровью так густо, как никто другой из ныне живущих людей, за исключением Троцкого и Зиновьева. Но свойств редкой силы воли, бесстрашия, по совести, отрицать в нем не могу. Для Сталина не только чужая жизнь копейка, но и его собственная, — этим он резко отличается от многих других большевиков».
Отмечая, что Сталин был террористом, грабившим банки для денег на революционные цели, Алданов уточнил: «Ни Сталин, ни Камо (Тер-Петросян), в отличие от многих других экспроприаторов, не пользовались „эксами“ для личного обогащения».
Добавим, что и за всю свою жизнь Сталин никогда не опускался до обогащения своих родных и близких, а тем более самого себя. Тем, кто подозревает, будто Сталин удовлетворялся властью и славой, как маньяк, должен принять к сведению, что он совершенно не стремился постоянно выступать при большом скоплении народа, совершать всяческие торжественные визиты, красоваться перед публикой, подобно таким руководителям, как Хрущев, Горбачев, Ельцин (опять приходится называть эти фамилии антиподов Сталина).
Что же касается Троцкого, то можно вновь обратиться к свидетельству и мнению его современника Алданова: «У Троцкого идей никогда не было и не будет. В 1905 году взаймы у Парвуса, в 1917 году— у Ленина… Но в большом актерском искусстве, как в уме и хитрости, Троцкому, конечно, отказать нельзя. Великий артист — для невзыскательной публики. Иванов-Козельский русской революции».
Алданов привел «красивые» высказывания Троцкого после покушения Каплан: «Мы и прежде знали, что у товарища Ленина в груди металл!» Где-то он в порыве энтузиазма прокричал «глухим голосом»: «Если буржуазия хочет взять для себя все место под солнцем, мы потушим солнце!» Галерка ревела от восторга, как некогда на спектаклях Иванова-Козельского… Троцкий вдобавок «блестящий писатель» — по твердому убеждению людей, не имеющих ничего общего с литературой… В последние годы Троцкий, видимо, ослабел и вел себя значительно ниже своей репутации ловкого человека. За самыми горделивыми его позами следовали самые унизительные покаяния…»
Напомним, что все это было написано в 1927 году. И если Алданов сумел верно — хотя бы в общих чертах — оценить личные достоинства Троцкого и Сталина из своего парижского «Зазеркалья», то в СССР очень многие неглупые люди умели не менее проницательно судить о том, кого предпочесть на вершине власти. Выходит, нет ничего удивительного в том, что объединенная оппозиция Троцкого—Зиновьева—Каменева, тщательно подготовившая свое открытое выступление предварительными встречами и тайными сговорами, скрытной работой в первичных ячейках и среди партийного руководства, несмотря на поддержку нескольких тысяч человек (предполагались цифры от 4 до 8 тысяч), получила сокрушительный отпор со стороны основной массы партийцев, которых было больше миллиона.
Надо учитывать, что в те времена агитационное воздействие на народные массы было существенно ограничено.
Самые броские, зажигательные и убедительные на слух фразы могли воздействовать только на митингующую толпу, да и то на недолгий срок. Таких ораторов революционный период выдвинул немало (среди них одним из наиболее знаменитых был Троцкий). Электронных средств массовой пропаганды и агитации, воздействия на подсознание многомиллионной и разобщенной «телетолпы» тогда еще не было. Люди полагались главным образом на собственное разумение (принципиальное отличие от ситуации в России в последние десятилетия XX века).
Выступая на объединенном заседании Президиума ИККИ и ИКК в сентябре 1927 года, Сталин имел все основания сказать: «Троцкий не понимает нашей партии. У него нет правильного представления о нашей партии. Он смотрит на нашу партию так же, как дворянин на чернь или как бюрократ на подчиненных» (не проскальзывает ли тут намек на то, как смотрит Троцкий на русский народ?). Затем Сталин задает вопрос: почему Троцкому не удалось стать лидером в партии? «Разве у Троцкого нет воли, желания к руководству?.. Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии?.. Чем объяснить в таком случае, что Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его волю к руководству, несмотря на его способности, оказался отброшенным прочь от руководства великой партией, называемой ВКП(б)? Троцкий склонен объяснять это тем, что наша партия, по его мнению, является голосующей барантой (в данном тексте — угоняемым стадом. — Авт.), слепо идущей за ЦК партии. Но так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью… Это есть признак того, что Троцкий потерял чутье партийности, потерял способность разглядеть действительные причины недоверия партии к оппозиции».
Трудно возразить против этого. Как мы уже говорили (и не только мы), низы партии безоговорочно высказались против оппозиции… Сталину, прежде всего. И он это подчеркнул: «Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все сплетни оппозиции, надуть его, пожалуй, не так-то легко… Да что Сталин. Сталин человек маленький… Более того, я считаю для себя делом чести, что оппозиция направляет всю свою ненависть против Сталина. Оно так и должно быть. Я думаю, было бы странно и обидно, если бы оппозиция, пытающаяся разрушить партию, хвалила Сталина, защищающего основы ленинской партийности».
В окружении тяжело больного Ленина преобладали, судя по всему, антисталинские настроения. Во всяком случае, Крупская была чрезмерно оскорблена резким замечанием Сталина о том, что она ухудшает состояние Ленина, обсуждая с ним партийные дела. Он пригрозил вызвать и проработать ее поведение в ЦКК. Как вспоминала Мария Ульянова, «Надежду Константиновну этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу». Это произошло 22 декабря 1922 года.
Эпизод показывает, что Сталин не был хитрым и лицемерным царедворцем, иначе он не стал бы настраивать против себя самого близкого к больному Ильичу человека. Крупская рассказала Ленину об оскорблении, которое нанес ей Сталин. По-видимому, это она сделала из каких-то политических соображений, потому что не могла не знать, что сильное волнение только повредит ее мужу. Видно, ее желание навредить Сталину было сильней заботы о здоровье Ленина. (Ведь она напомнила Ленину об этом эпизоде 5 марта, когда первоначальная реакция обиды должна была сильно ослабеть.) Взбешенный Ленин продиктовал:
«Товарищу Сталину. Строго секретно. Лично. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.
Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву…»
Создается впечатление, что именно Зиновьев и Каменев, которые вскоре образуют вместе с Троцким объединенную оппозицию Сталину, подтолкнули Крупскую (или кого-то еще?) на столь опасный для здоровья Ленина шаг: сообщение о размолвке Сталина с Крупской. В данном случае видна работа профессиональных интриганов и провокаторов.
Завершим письмо:. «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас известить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением, Ленин».
А до этого, 4 января 1923 года, Ленин в дополнении к письму съезду партии писал: «Сталин груб… Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина… и назначить на его место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью…»
Так оно и показалось подавляющему большинству крупных партийных работников, делегатам съезда. Они решили, что если Сталин и груб, однако он справедлив и прямолинеен в своих словах и действиях. К тому же всем было известно, что Троцкий совершенно пренебрежительно, если не сказать нагло, относился и к «товарищам», и к тем поручениям, которые давал ему ЦК партии. Позже он признался в автобиографии: «Я не гожусь для поручений: либо рядом с Лениным, если бы ему удалось поправиться, либо на его месте, если бы болезнь одолела его».
Серьезные расхождения со Сталиным и согласия с оппозиционерами были у Ленина по так называемому национальному вопросу. Об этом многие историки предпочитают умалчивать, но необходимо учитывать тот факт, что при Ленине и многие годы после него у кормила власти в РСФСР, а затем СССР, в карательных органах, системе пропаганды стояло непропорционально много представителей еврейской национальности. Например, в Совете Народных комиссаров из 20 членов их было 14, а русских всего двое.
А при этом Ленин более всего опасался и чаще всего подвергал критике именно русских за национализм, который для них едва ли можно считать характерным (скорее, это проявляется у малых народов). Он при создании СССР более всего опасался: приняты ли достаточные меры, как он писал, «чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли. хотя и должны были принять. Я думаю, что тут сыграли роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого „социал-национализма“.
Чуть позже он высказался еще определеннее: «Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского…» Надо заметить, что после этого Ф.Э. Дзержинский стал кандидатом в члены Политбюро, а с 1924 года еще и председателем ВСНХ СССР; на этой должности он пробыл недолго, неожиданно и, пожалуй, загадочно умерев на июльском 1926 года Пленуме ЦК после резкого выступления против оппозиции.
Странно, конечно, что грузин Сталин-Джугашвили и поляк Дзержинский оказались, по Ленину, руководителями «великорусско-националистической кампании». По сути дела, они выступили в защиту демократических прав русских, составляющих цементирующее большинство советского народа.
По отношению к русскому народу Ленин и Троцкий находились примерно на одних позициях, почти прямо противоположных сталинской. И в этом, пожалуй, состояло одно из важнейших преимуществ Сталина перед оппозиционерами в глазах партийных и беспартийных масс. Все-таки русский народ не был тем «быдлом», за который его принимал Троцкий и целый ряд крупных партийных деятелей.
Кстати сказать, ленинское указание на «администраторские увлечения Сталина» следует, по-видимому, толковать как излишнее внимание к государственным, а не партийным делам, отчуждение от идеи мировой революции (в чем упрекал Сталина и Троцкий). Но при всех несправедливых и справедливых нападках на Сталина, Ленин обратился именно к нему с просьбой дать ему яду, чтобы избавить от мучительной болезни. Сталин просил Ильича успокоиться и верить, что при необходимости он (Сталин) исполнит это его желание. Выходит, из всех своих соратников Ленин в личном плане больше всех доверял Сталину, рассчитывая на его честность и порядочность.
И все-таки удивительно, что Ленин обвинил в великорусском национализме не кого-то из русских, а грузина и поляка. Получается, что сами-то русские таким пороком не страдают, а за них заступаются представители двух национальных меньшинств. Судя по всему, отстранение Сталина от руководства явилось бы катастрофой для русского, да и многих других народов СССР.
После смерти Ленина и во время его похорон Троцкий находился в Сухуми. Свои ощущения он достаточно аляповато, но «красиво» отразил в своей биографии: «Вместе с дыханием моря я всем существом своим ассимилировал уверенность в своей исторической правоте». Ассимиляция эта, как показала история, его жестоко обманула. По-видимому, он полагал, что в результате смятения, вызванного смертью вождя, партийное руководство осознает, что только Троцкий способен занять место Ленина. Его будут вызывать, умолять, восхвалять и призывать «на власть», как некогда новгородцы Рюрика, или как беспринципного, но незаурядного человека и полководца Алкивиада изгнавшие его жители Афин. Ничего подобного не произошло. Партия верила Сталину больше, чем Троцкому.
В 1927 году противник большевиков (добавим, умный и порядочный) эмигрант Марк Алданов (настоящая фамилия Ландау) писал о Сталине: «Мне крайне трудно „объективно“ писать о большевиках. Скажу, однако, тут же: это человек выдающийся, бесспорно самый выдающийся во всей ленинской гвардии. Сталин залит кровью так густо, как никто другой из ныне живущих людей, за исключением Троцкого и Зиновьева. Но свойств редкой силы воли, бесстрашия, по совести, отрицать в нем не могу. Для Сталина не только чужая жизнь копейка, но и его собственная, — этим он резко отличается от многих других большевиков».
Отмечая, что Сталин был террористом, грабившим банки для денег на революционные цели, Алданов уточнил: «Ни Сталин, ни Камо (Тер-Петросян), в отличие от многих других экспроприаторов, не пользовались „эксами“ для личного обогащения».
Добавим, что и за всю свою жизнь Сталин никогда не опускался до обогащения своих родных и близких, а тем более самого себя. Тем, кто подозревает, будто Сталин удовлетворялся властью и славой, как маньяк, должен принять к сведению, что он совершенно не стремился постоянно выступать при большом скоплении народа, совершать всяческие торжественные визиты, красоваться перед публикой, подобно таким руководителям, как Хрущев, Горбачев, Ельцин (опять приходится называть эти фамилии антиподов Сталина).
Что же касается Троцкого, то можно вновь обратиться к свидетельству и мнению его современника Алданова: «У Троцкого идей никогда не было и не будет. В 1905 году взаймы у Парвуса, в 1917 году— у Ленина… Но в большом актерском искусстве, как в уме и хитрости, Троцкому, конечно, отказать нельзя. Великий артист — для невзыскательной публики. Иванов-Козельский русской революции».
Алданов привел «красивые» высказывания Троцкого после покушения Каплан: «Мы и прежде знали, что у товарища Ленина в груди металл!» Где-то он в порыве энтузиазма прокричал «глухим голосом»: «Если буржуазия хочет взять для себя все место под солнцем, мы потушим солнце!» Галерка ревела от восторга, как некогда на спектаклях Иванова-Козельского… Троцкий вдобавок «блестящий писатель» — по твердому убеждению людей, не имеющих ничего общего с литературой… В последние годы Троцкий, видимо, ослабел и вел себя значительно ниже своей репутации ловкого человека. За самыми горделивыми его позами следовали самые унизительные покаяния…»
Напомним, что все это было написано в 1927 году. И если Алданов сумел верно — хотя бы в общих чертах — оценить личные достоинства Троцкого и Сталина из своего парижского «Зазеркалья», то в СССР очень многие неглупые люди умели не менее проницательно судить о том, кого предпочесть на вершине власти. Выходит, нет ничего удивительного в том, что объединенная оппозиция Троцкого—Зиновьева—Каменева, тщательно подготовившая свое открытое выступление предварительными встречами и тайными сговорами, скрытной работой в первичных ячейках и среди партийного руководства, несмотря на поддержку нескольких тысяч человек (предполагались цифры от 4 до 8 тысяч), получила сокрушительный отпор со стороны основной массы партийцев, которых было больше миллиона.
Надо учитывать, что в те времена агитационное воздействие на народные массы было существенно ограничено.
Самые броские, зажигательные и убедительные на слух фразы могли воздействовать только на митингующую толпу, да и то на недолгий срок. Таких ораторов революционный период выдвинул немало (среди них одним из наиболее знаменитых был Троцкий). Электронных средств массовой пропаганды и агитации, воздействия на подсознание многомиллионной и разобщенной «телетолпы» тогда еще не было. Люди полагались главным образом на собственное разумение (принципиальное отличие от ситуации в России в последние десятилетия XX века).
Выступая на объединенном заседании Президиума ИККИ и ИКК в сентябре 1927 года, Сталин имел все основания сказать: «Троцкий не понимает нашей партии. У него нет правильного представления о нашей партии. Он смотрит на нашу партию так же, как дворянин на чернь или как бюрократ на подчиненных» (не проскальзывает ли тут намек на то, как смотрит Троцкий на русский народ?). Затем Сталин задает вопрос: почему Троцкому не удалось стать лидером в партии? «Разве у Троцкого нет воли, желания к руководству?.. Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии?.. Чем объяснить в таком случае, что Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его волю к руководству, несмотря на его способности, оказался отброшенным прочь от руководства великой партией, называемой ВКП(б)? Троцкий склонен объяснять это тем, что наша партия, по его мнению, является голосующей барантой (в данном тексте — угоняемым стадом. — Авт.), слепо идущей за ЦК партии. Но так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью… Это есть признак того, что Троцкий потерял чутье партийности, потерял способность разглядеть действительные причины недоверия партии к оппозиции».
Трудно возразить против этого. Как мы уже говорили (и не только мы), низы партии безоговорочно высказались против оппозиции… Сталину, прежде всего. И он это подчеркнул: «Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все сплетни оппозиции, надуть его, пожалуй, не так-то легко… Да что Сталин. Сталин человек маленький… Более того, я считаю для себя делом чести, что оппозиция направляет всю свою ненависть против Сталина. Оно так и должно быть. Я думаю, было бы странно и обидно, если бы оппозиция, пытающаяся разрушить партию, хвалила Сталина, защищающего основы ленинской партийности».