Страница:
А потом пришел черед основной массы военспецов, служивших в Красной армии в Гражданскую войну. (Последняя волна репрессий против них пришлась уже на середину 30-х годов.) Однако мечты Уборевича, что вместо них придут «немецкие друзья», не оправдались. Гитлер, придя к власти, постарался обеспечить вермахт хорошими специалистами. Он собирал немецких офицеров, рассеявшихся из-за безработицы от Парагвая до Китая в качестве военных советников. Они вернулись с почетом. А Красная армия лишилась очень большой части своего золотого фонда.
Безусловно, велика вина в этом Сталина как руководителя страны. Но разве меньше вина Уборевича и Тухачевского, Якира и Гамарника, а также многих других руководителей РККА различного уровня?
Когда выяснилось, что Ягода арестовал несколько тысяч офицеров, сталинское руководство (и сам он, по-видимому) осознало пагубность таких мероприятий. Ворошилов выпустил из тюрем и лагерей военспецов, собрал их, принес извинения, выдал по тройному окладу, по два комплекта обмундирования и отправил на курорты. Увы, из расстрельных подвалов уже нельзя было никого вернуть.
Такой страшной была цена карьерных ухищрений кандидатов в Бонапарты или, как минимум, претендентов на место Ворошилова, старающихся повсюду расставлять «своих» людей и любыми методами избавляться от «конкурентов».
В результате германская армия начала Вторую мировую войну, имея даже командиров рот с боевым опытом Первой мировой. Поэтому они и начали так блестяще военные действия и против западных стран, и против СССР. Конечно, самое главное — это итог войны. Но если бы не «мероприятия», начатые Уборевичем, Красная армия в первые же месяцы войны смогла бы дать достойный отпор агрессору.
Вопрос в том, для чего «красные Бонапарты» упорно внедряли в руководство армией «своих» ставленников вместо военных дореволюционной закалки? Ведь и без того Уборевич или Тухачевский занимали достаточно высокие посты. Скажем, Тухачевский был заместителем Наркома военмора и членом ЦИК всех созывов.
Судя по всему, эти люди готовились к борьбе за власть не только в вооруженных силах, но и в стране. На первых этапах этой борьбы Уборевичу удалось в то время, когда Ворошилов был отправлен в длительный отпуск, замещать его на посту руководителя Красной армией, хотя в партийных кругах его репутация была невысока. Из-за интриг Тухачевского был снят с поста начальника штаба РККА военспец Б.М. Шапошников, едва не угодив за решетку, где оказались многие его сослуживцы.
Серьезные изменения произошли и в руководстве другой силовой структуры — ОГПУ. Его руководитель Менжинский безнадежно тяжело болел. На его наследство претендовал Ягода. Но сфабрикованное при его активном участии «дело военспецов» вызвало возмущение и противодействие некоторых влиятельных авторитетных чекистов, в частности Е.Г. Евдокимова.
Сталин встал на сторону Ягоды. Его оппоненты были сняты с руководящих постов. Один из них, Ольский, «за дискредитацию руководства ОГПУ» был выведен из этой организации и направлен заведовать общепитом.
По-видимому, поначалу Сталин действительно поверил в то, что его власти и вообще СССР угрожают совместные действия белоэмигрантов и бывших царских офицеров, оставшихся в Красной армии. Но в дальнейшем агентурные данные, прежде всего Фермера, заставили усомниться в такой версии. Многие из обвинявшихся военспецов были освобождены из-под стражи прямо в зале суда. Однако, бывший царский генерал и барон В.Ф. Ольдерогге стараниями Тухачевского угодил в расстрельный подвал.
Это трагическое обстоятельство ярко характеризует личность Михаила Николаевича Тухачевского. Он не простил разноса, который учинил ему Ольдерогге, бывший в период Гражданской войны командующим Восточным фронтом.
Зимой 1920-го командарм 5-й Красной армии Тухачевский из-за гулянок в своем штабе прозевал окружение вверенной ему армии колчаковцами и едва не погубил свои войска (как позже он это сделал под Варшавой).
В конце концов этот «Красный Бонапарт» в июне 1931 года был назначен вместо Уборевича заместителем Наркома военмора и председателя Реввоенсовета, когда затянувшийся отпуск Ворошилова закончился. Восхождение Уборевича к вершинам власти закончилось, и он был отправлен командовать Белорусским военным округом, пойдя на понижение.
Удивительно, что то же самое не произошло с Тухачевским, который не был в хороших отношениях с Ворошиловым, однако неожиданно получил поддержку с его стороны.
Надо отдать должное Тухачевскому: он умел приноравливаться к различным людям и ситуациям. Возможно, такова была его установка на жизнь: используй все возможности для того, чтобы достичь своих целей; используй для этого самых разных людей, играй на их слабостях. А цель у него была, как показал весь его жизненный путь, подняться как можно выше по лестнице власти.
Весной 1918 года по рекомендации своего давнего приятеля, а тогда члена ВЦИК Н.Н. Кулябко и секретаря ВЦИК А.С. Енукидзе Тухачевский вступил в РКП(б), работая в военном отделе ВЦИК. Чуть позже он вошел в доверие к Троцкому. Это обстоятельство позволило ему в кратчайшие сроки сделать головокружительную карьеру. О некоторых его шагах на этом пути убедительно написал публицист-исследователь Г.В. Смирнов. Он привел телеграмму, посланную Тухачевским Кулябко 8 июля 1918 года: «Тщательно подготовленная операция Первой армии закончилась блестяще. Чехословаки разбиты и Сызрань взята с бою. Командарм 1-й Тухачевский».
«Из этой удивительной телеграммы следует, — продолжает Смирнов, — что, во-первых, Михаил Николаевич, прежде не командовавший даже ротой, не только легко справился с командованием армией, но и привел ее к победе через каких-нибудь двенадцать дней после вступления в командование. А во-вторых, что он первым, раньше всех других начал применять эпитет „блестящий“ в оценке своей собственной деятельности!
Каково же было мое удивление, когда через некоторое время в энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» я прочитал: «В июне—июле 1918 года войска Восточного фронта вели оборонительные действия против мятежных чехословацких и белогвардейских войск… Попытка перехода Восточного фронта в августовское наступление не имела успеха…Сызрань была взята Красной Армией… лишь 3 октября 1918 года!».
Оказывается, командующий Восточным фронтом М.А. Муравьев разработал план, по которому армия Тухачевского должна была нанести по Сызрани отвлекающий удар, а по Самаре — главный. В начале операции Сызрань действительно взяли на несколько дней, а затем Муравьев изменил советской власти и вся операция захлебнулась.
Обстоятельно проанализировав восхождение Тухачевского на командные должности, Г.В. Смирнов приходит к выводу: «Стремление приукрасить события, представить себя в выгодном свете, пустить пыль в глаза было свойственно Михаилу Николаевичу не только в молодые годы. Оно сопровождало его на протяжении всей жизни и породило множество связанных с его именем легенд, вольно или невольно распространяемых, развиваемых и дополняемых многочисленными почитателями и биографами. Но стоит попытаться привести эти легенды в согласие с житейской логикой и здравым смыслом — и меркнет обаятельный образ блестящего военачальника, усиленно насаждаемый лукавыми или искренне заблуждающимися людьми…»
Уже после отстранения Троцкого от власти Тухачевский попытался разрабатывать стратегические планы агрессивных действий против Польши в духе идеи мировой революции. 28 марта 1927 года, находясь на посту начальника штаба РККА, Тухачевский писал военному атташе СССР в Германии Луневу о необходимости формировать красные вооруженные силы в треугольнике Киль—Бреслау—Штольп. Им следовало — по этому плану — не только соединиться с наступающими войсками РККА в Польше, но в первый период также отвлекать внимание Польши к ее западной границе. «При известных условиях, возможно, будет даже необходимо открытое наступление красных немецких формирований на польскую границу со стороны коридора с целью вызвать общие политические осложнения в Западной Европе».
Столь грандиозные геостратегические планы он предполагал осуществить в союзе с Германией, а также Италией и Венгрией.
В данном случае Тухачевский рассуждает не как военный, а как политик, причем недальновидный, упоенный собственными планами и не способный оценить реальную ситуацию. Возможно, ему не терпелось отомстить полякам за то сокрушительное поражение, которое они нанесли его армии в августе 1920 года. Кстати, тогда поражение Красной армии было во многом предопределено неспособностью Тухачевского реально оценивать обстановку и осмысливать поведение противника.
Вот, к примеру, что пишет о том эпизоде бывший генерал Г. Иссерсон (между прочим, поклонник Тухачевского): «Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении крупных стратегических операций в тяжелые дни поражения его армий на Висле не смог оказаться на должной высоте. В то время, как на Висле разыгрывалась тяжелая драма и когда обессиленные войска Западного фронта без патронов и снарядов, без снабжения и управления сверху дрались за свое существование, прижатые к восточно-прусской границе, Тухачевский со своим штабом находился глубоко в тылу. Все его управление ходом операции держалось на телеграфных проводах, и когда проводная связь была прервана, командующий остался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа. А войска фронта остались без командующего и без управления. Весь финал операции разыгрался поэтому без его участия».
Самое удивительное, что даже поражения не помешали Тухачевскому получать повышение по службе. Его немецкий знакомый, генерал-майор К. Шпальке, по этой причине предполагал в нем «чрезвычайную способность подстраиваться, позволившую ему обойти стороной неисчислимые рифы в водовороте революции».
Заметим, что Тухачевский сумел «подстроиться» к Сталину, который утвердил его летом 1931 года заместителем председателя РВС СССР и начальником вооружения РККА. Через два года он был награжден орденом Ленина и принимал военный парад на Красной площади 7 ноября 1933 года. Еще через два года ему присвоили высшее воинское звание Маршала Советского Союза…
Впрочем, на этом следует остановиться, перейдя к другой теме. Мы еще не завершили рассказ о заговорах и оппозиционных группировках первой половины 30-х годов.
Конечно, мы наметили лишь наиболее общие черты портрета Тухачевского. Следовало бы упомянуть, что он был активным участником подавления Кронштадтского мятежа весной 1921 года, а чуть позже руководил зверскими карательными операциями в Центральной России, подавляя крестьянские восстания с отменной жестокостью.
Так или иначе, личные качества Тухачевского, его умение «подстраиваться» к высокому начальству и делать свою карьеру, беспринципность (служил, если надо, и Троцкому, и Сталину; тысячами убивал не только восставших, но и мирных русских крестьян, терроризируя население)— все это делает обоснованными его претензии на лавры «Красного Бонапарта», его способность планировать государственный переворот. Однако возможности и способности еще не доказывают того, что заговор, в котором он был одним из лидеров, действительно существовал, а не был, как полагают некоторые историки-публицисты и политики, «организован» органами НКВД по указанию Сталина. Однако об этом — чуть позже.
До убийства Кирова
Безусловно, велика вина в этом Сталина как руководителя страны. Но разве меньше вина Уборевича и Тухачевского, Якира и Гамарника, а также многих других руководителей РККА различного уровня?
Когда выяснилось, что Ягода арестовал несколько тысяч офицеров, сталинское руководство (и сам он, по-видимому) осознало пагубность таких мероприятий. Ворошилов выпустил из тюрем и лагерей военспецов, собрал их, принес извинения, выдал по тройному окладу, по два комплекта обмундирования и отправил на курорты. Увы, из расстрельных подвалов уже нельзя было никого вернуть.
Такой страшной была цена карьерных ухищрений кандидатов в Бонапарты или, как минимум, претендентов на место Ворошилова, старающихся повсюду расставлять «своих» людей и любыми методами избавляться от «конкурентов».
В результате германская армия начала Вторую мировую войну, имея даже командиров рот с боевым опытом Первой мировой. Поэтому они и начали так блестяще военные действия и против западных стран, и против СССР. Конечно, самое главное — это итог войны. Но если бы не «мероприятия», начатые Уборевичем, Красная армия в первые же месяцы войны смогла бы дать достойный отпор агрессору.
Вопрос в том, для чего «красные Бонапарты» упорно внедряли в руководство армией «своих» ставленников вместо военных дореволюционной закалки? Ведь и без того Уборевич или Тухачевский занимали достаточно высокие посты. Скажем, Тухачевский был заместителем Наркома военмора и членом ЦИК всех созывов.
Судя по всему, эти люди готовились к борьбе за власть не только в вооруженных силах, но и в стране. На первых этапах этой борьбы Уборевичу удалось в то время, когда Ворошилов был отправлен в длительный отпуск, замещать его на посту руководителя Красной армией, хотя в партийных кругах его репутация была невысока. Из-за интриг Тухачевского был снят с поста начальника штаба РККА военспец Б.М. Шапошников, едва не угодив за решетку, где оказались многие его сослуживцы.
Серьезные изменения произошли и в руководстве другой силовой структуры — ОГПУ. Его руководитель Менжинский безнадежно тяжело болел. На его наследство претендовал Ягода. Но сфабрикованное при его активном участии «дело военспецов» вызвало возмущение и противодействие некоторых влиятельных авторитетных чекистов, в частности Е.Г. Евдокимова.
Сталин встал на сторону Ягоды. Его оппоненты были сняты с руководящих постов. Один из них, Ольский, «за дискредитацию руководства ОГПУ» был выведен из этой организации и направлен заведовать общепитом.
По-видимому, поначалу Сталин действительно поверил в то, что его власти и вообще СССР угрожают совместные действия белоэмигрантов и бывших царских офицеров, оставшихся в Красной армии. Но в дальнейшем агентурные данные, прежде всего Фермера, заставили усомниться в такой версии. Многие из обвинявшихся военспецов были освобождены из-под стражи прямо в зале суда. Однако, бывший царский генерал и барон В.Ф. Ольдерогге стараниями Тухачевского угодил в расстрельный подвал.
Это трагическое обстоятельство ярко характеризует личность Михаила Николаевича Тухачевского. Он не простил разноса, который учинил ему Ольдерогге, бывший в период Гражданской войны командующим Восточным фронтом.
Зимой 1920-го командарм 5-й Красной армии Тухачевский из-за гулянок в своем штабе прозевал окружение вверенной ему армии колчаковцами и едва не погубил свои войска (как позже он это сделал под Варшавой).
В конце концов этот «Красный Бонапарт» в июне 1931 года был назначен вместо Уборевича заместителем Наркома военмора и председателя Реввоенсовета, когда затянувшийся отпуск Ворошилова закончился. Восхождение Уборевича к вершинам власти закончилось, и он был отправлен командовать Белорусским военным округом, пойдя на понижение.
Удивительно, что то же самое не произошло с Тухачевским, который не был в хороших отношениях с Ворошиловым, однако неожиданно получил поддержку с его стороны.
Надо отдать должное Тухачевскому: он умел приноравливаться к различным людям и ситуациям. Возможно, такова была его установка на жизнь: используй все возможности для того, чтобы достичь своих целей; используй для этого самых разных людей, играй на их слабостях. А цель у него была, как показал весь его жизненный путь, подняться как можно выше по лестнице власти.
Весной 1918 года по рекомендации своего давнего приятеля, а тогда члена ВЦИК Н.Н. Кулябко и секретаря ВЦИК А.С. Енукидзе Тухачевский вступил в РКП(б), работая в военном отделе ВЦИК. Чуть позже он вошел в доверие к Троцкому. Это обстоятельство позволило ему в кратчайшие сроки сделать головокружительную карьеру. О некоторых его шагах на этом пути убедительно написал публицист-исследователь Г.В. Смирнов. Он привел телеграмму, посланную Тухачевским Кулябко 8 июля 1918 года: «Тщательно подготовленная операция Первой армии закончилась блестяще. Чехословаки разбиты и Сызрань взята с бою. Командарм 1-й Тухачевский».
«Из этой удивительной телеграммы следует, — продолжает Смирнов, — что, во-первых, Михаил Николаевич, прежде не командовавший даже ротой, не только легко справился с командованием армией, но и привел ее к победе через каких-нибудь двенадцать дней после вступления в командование. А во-вторых, что он первым, раньше всех других начал применять эпитет „блестящий“ в оценке своей собственной деятельности!
Каково же было мое удивление, когда через некоторое время в энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» я прочитал: «В июне—июле 1918 года войска Восточного фронта вели оборонительные действия против мятежных чехословацких и белогвардейских войск… Попытка перехода Восточного фронта в августовское наступление не имела успеха…Сызрань была взята Красной Армией… лишь 3 октября 1918 года!».
Оказывается, командующий Восточным фронтом М.А. Муравьев разработал план, по которому армия Тухачевского должна была нанести по Сызрани отвлекающий удар, а по Самаре — главный. В начале операции Сызрань действительно взяли на несколько дней, а затем Муравьев изменил советской власти и вся операция захлебнулась.
Обстоятельно проанализировав восхождение Тухачевского на командные должности, Г.В. Смирнов приходит к выводу: «Стремление приукрасить события, представить себя в выгодном свете, пустить пыль в глаза было свойственно Михаилу Николаевичу не только в молодые годы. Оно сопровождало его на протяжении всей жизни и породило множество связанных с его именем легенд, вольно или невольно распространяемых, развиваемых и дополняемых многочисленными почитателями и биографами. Но стоит попытаться привести эти легенды в согласие с житейской логикой и здравым смыслом — и меркнет обаятельный образ блестящего военачальника, усиленно насаждаемый лукавыми или искренне заблуждающимися людьми…»
Уже после отстранения Троцкого от власти Тухачевский попытался разрабатывать стратегические планы агрессивных действий против Польши в духе идеи мировой революции. 28 марта 1927 года, находясь на посту начальника штаба РККА, Тухачевский писал военному атташе СССР в Германии Луневу о необходимости формировать красные вооруженные силы в треугольнике Киль—Бреслау—Штольп. Им следовало — по этому плану — не только соединиться с наступающими войсками РККА в Польше, но в первый период также отвлекать внимание Польши к ее западной границе. «При известных условиях, возможно, будет даже необходимо открытое наступление красных немецких формирований на польскую границу со стороны коридора с целью вызвать общие политические осложнения в Западной Европе».
Столь грандиозные геостратегические планы он предполагал осуществить в союзе с Германией, а также Италией и Венгрией.
В данном случае Тухачевский рассуждает не как военный, а как политик, причем недальновидный, упоенный собственными планами и не способный оценить реальную ситуацию. Возможно, ему не терпелось отомстить полякам за то сокрушительное поражение, которое они нанесли его армии в августе 1920 года. Кстати, тогда поражение Красной армии было во многом предопределено неспособностью Тухачевского реально оценивать обстановку и осмысливать поведение противника.
Вот, к примеру, что пишет о том эпизоде бывший генерал Г. Иссерсон (между прочим, поклонник Тухачевского): «Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении крупных стратегических операций в тяжелые дни поражения его армий на Висле не смог оказаться на должной высоте. В то время, как на Висле разыгрывалась тяжелая драма и когда обессиленные войска Западного фронта без патронов и снарядов, без снабжения и управления сверху дрались за свое существование, прижатые к восточно-прусской границе, Тухачевский со своим штабом находился глубоко в тылу. Все его управление ходом операции держалось на телеграфных проводах, и когда проводная связь была прервана, командующий остался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа. А войска фронта остались без командующего и без управления. Весь финал операции разыгрался поэтому без его участия».
Самое удивительное, что даже поражения не помешали Тухачевскому получать повышение по службе. Его немецкий знакомый, генерал-майор К. Шпальке, по этой причине предполагал в нем «чрезвычайную способность подстраиваться, позволившую ему обойти стороной неисчислимые рифы в водовороте революции».
Заметим, что Тухачевский сумел «подстроиться» к Сталину, который утвердил его летом 1931 года заместителем председателя РВС СССР и начальником вооружения РККА. Через два года он был награжден орденом Ленина и принимал военный парад на Красной площади 7 ноября 1933 года. Еще через два года ему присвоили высшее воинское звание Маршала Советского Союза…
Впрочем, на этом следует остановиться, перейдя к другой теме. Мы еще не завершили рассказ о заговорах и оппозиционных группировках первой половины 30-х годов.
Конечно, мы наметили лишь наиболее общие черты портрета Тухачевского. Следовало бы упомянуть, что он был активным участником подавления Кронштадтского мятежа весной 1921 года, а чуть позже руководил зверскими карательными операциями в Центральной России, подавляя крестьянские восстания с отменной жестокостью.
Так или иначе, личные качества Тухачевского, его умение «подстраиваться» к высокому начальству и делать свою карьеру, беспринципность (служил, если надо, и Троцкому, и Сталину; тысячами убивал не только восставших, но и мирных русских крестьян, терроризируя население)— все это делает обоснованными его претензии на лавры «Красного Бонапарта», его способность планировать государственный переворот. Однако возможности и способности еще не доказывают того, что заговор, в котором он был одним из лидеров, действительно существовал, а не был, как полагают некоторые историки-публицисты и политики, «организован» органами НКВД по указанию Сталина. Однако об этом — чуть позже.
До убийства Кирова
Четвертое десятилетие XX века в СССР можно разделить — по взаимоотношениям Сталина и оппозиции — на две части. Первая закончилась на исходе 1934 года выстрелами в Смольном. До этого момента внутрипартийная борьба велась главным образом политическими методами.
В Политбюро тогда сформировалось руководящее ядро: Сталин, Молотов, Каганович, Киров. К ним примыкали не входившие в этот орган секретарь ЦК П.П. Постышев, председатель Центральной контрольной комиссии А.А. Андреев и некоторые другие.
О том, как относились оппозиционеры к этим людям, можно судить по сообщению Б. Резникова в ЦК ВКП(б) о совещании группы Сырцова Сергея Ивановича, члена ЦК, председателя СНХ РСФСР. Вот что, судя по этому документу, говорил Сырцов:
«Политбюро — это фикция. На самом деле все решается за спиной Политбюро небольшой кучкой, которая собирается в Кремле, в бывшей квартире Цеткиной (Клары Цеткин. — Авт.), что вне этой кучки находятся такие члены Политбюро, как Куйбышев, Ворошилов, Калинин, Рудзутак, и наоборот, в «кучку» входят не члены Политбюро, например Яковлев, Постышев и др.
Далее он сказал, что тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем…
Каврайский поставил ему (Сырцову. — Авт.) такой вопрос: можно ли рассчитывать на поддержку некоторых членов Политбюро? Сырцов сказал: «Да, когда дело станет по-серьезному. Из местных работников, можно полагать, что когда наступит решительный момент, могут пойти против Сталина: Андреев, Колотилов, Эйхе и, пожалуй, еще кое-кто. Но это, конечно, в крайнем случае», — поспешил добавить он».
Как видим, речь идет о противодействии главным образом двум деятелям: Сталину и Уборевичу. Получив такой «сигнал», Сталин, конечно же, должен был подумать не только о том, чтобы «обезвредить» группу Сырцова, но и обратить серьезное внимание на кандидатуру Уборевича. Тем более, что арестованный Каврайский дал в ОГПУ по этому эпизоду такие показания:
«Т. Сырцов отметил, что т. Ворошилов по сути дела в Наркомвоене не работает — всеми военными делами занимается главным образом тов. Уборевич, который, как известно, при выборах в ЦК получил несколько сот голосов против. Это в случае интервенции представляет особую опасность в смысле возможности проявления бонапартизма».
Все эти события относятся к концу октября 1930 года. Вместе с Сырцовым выступал (подпольно) против Сталина В.Г. Ломинадзе — бывший в 20-е годы лидером компартии Грузии, затем Коммунистического интернационала молодежи и руководителем большевиков Закавказья.
Какие же кары последовали после того, как был раскрыт антисталинский блок Сырцова—Ломинадзе? Политбюро решило не выносить сор из партийной избы. Оба деятеля отделались только падением с партийных вершин: их вывели из состава ЦК. Сырцова отправили на хозяйственную работу, а Ломинадзе стал парторгом авиационного завода, и даже удостоился в 1933 году ордена Ленина.
Если исходить из концепции Р. Конквиста и многих его последователей, то в те годы (до конца 1934) Сталин еще не обрел своих маниакальных наклонностей. Ведь по его словам: «Личные побуждения Сталина были основной пружиной террора». Более того, как писал этот «политисторик»: «Вопреки всем идеям Маркса, в Советском Союзе сталинской эпохи создалось положение, при котором экономические и общественные силы не определяли метода правления. Наоборот, центральным фактором были личные соображения правителя, которые выливались в действия, часто противоречившие естественным тенденциям этих сил».
Это высказывание вызывает изумление не только само по себе, но и своей популярностью в определенных кругах «интеллектуалов». Считается, что Сталин выступает едва ли не всемогущим демоном, Воландом, который способен по своему желанию менять естественное движение экономических и общественных сил, да еще в течение трех десятилетий! Обычное объяснение: он создал такую систему. Да ведь создать систему, успешно противостоящую естественному ходу событий, да еще такую, при которой страна достигла небывалого экономического и культурного подъема, под силу только гению!
И еще одно нелепое утверждение некоторых историков: будто открытые процессы оппозиционеров и массовые репрессии — верный способ укрепления государства. Но для такого гигантского общественного организма как СССР этот метод имеет смысл использовать лишь в крайнем случае и тогда, когда позиции правящей группы достаточно надежны. А в начале 30-х обстановка в стране была чрезвычайно накалена. В частности, недовольство насильственной коллективизацией, раскулачиванием вылилось в широкую волну крестьянских бунтов. Успехи индустриализации были еще впереди.
При такой взрывоопасной ситуации было бы неразумно выставлять на общее обозрение противоречия в правящей верхушке и недовольство ряда крупных партийных работников политикой Сталина.
Как видим, «либеральное» отношение к оппозиционерам группы Сырцова—Ломинадзе было вполне оправданным, целесообразным. И даже если оно определялось личным желанием Сталина, то его действия следует признать вполне разумными.
Показательно и то, что он обратил внимание на опасность «бонапартизма» Уборевича, лишив его высокого поста без особого шума.
О том, что сталинцы вовсе не собирались осуществлять террор против партии, свидетельствует следующий документ:
«Постановление Политбюро по вопросам ОГПУ
10 июля 1931 г.
(тт. Молотов, Сталин, Ворошилов, Андреев, Орджоникидзе)
1) Никого из коммунистов, работающих в органах ОГПУ или вне этих органов, как в центре, так и на местах, не арестовывать без ведома и согласия ЦК ВКП(б).
2) Никого из специалистов (инженерно-технический персонал, военные, агрономы, врачи и т.п.) не арестовывать без согласия соответствующего наркома (союзного или республиканского), в случае же разногласия вопрос переносить в ЦК ВКП(б).
3) Граждан, арестованных по обвинению в политическом преступлении, не держать без допроса более, чем две недели, и под следствием более, чем три месяца, после чего дело должно быть ликвидировано либо передачей суду, либо самостоятельным решением Коллегии ОГПУ.
4) Все приговоры о высшей мере наказания, выносимые коллегией ОГПУ, вносить на утверждение ЦК ВКП(б)».
Судя по этому постановлению, оно призвано было ограничить репрессивные возможности ОГПУ и поставить эту организацию под контроль партии. А это свидетельствует о том, что ОГПУ стало превращаться в орган, в значительной мере независимый от партии и в чем-то даже конкурирующий с ней.
Случай со снятием Уборевича и некоторые ограничения властных возможностей ОГПУ раскрывают, по нашему мнению, один очень важный «секрет» сталинского управления страной, созданной им системы. Он старался держать в состоянии «динамического равновесия» такие важные государственные структуры как партия, армия, органы госбезопасности, а также руководство промышленностью и местными органами власти.
У каждой из этих структур были свои интересы, порой трудно совместимые с интересами других структур и общества в целом. Более того, отдельные группы в руководстве партией, армией, органами госбезопасности могли совершить переворот и захватить власть. Требовалось наладить систему взаимного подчинения, а рычаги управления держать в своих руках.
О том, что опасность переворотов была не мнимой, а реальной, говорить не приходится. Положение в стране было чревато народными восстаниями и гражданской войной, а курс государственного развития определял прежде всего Сталин. Многим должно было казаться, что если «убрать Сталина», дела пойдут на лад. Это совершенно закономерное мнение (никто же не мог знать, что будет происходить в скором времени, как изменится ситуация в стране). Поэтому и формирование оппозиционных групп было вполне оправдано.
Другое дело, как их официально именовали. Например, такое клише: «Антипартийная контрреволюционная группировка». Ясно, что контрреволюции не могло быть уже хотя бы потому, что революция давно завершилась. Вдобавок речь обычно шла не о тех, кто выступал против партии как таковой, а лишь против ее генеральной линии. Так что это были по сути антисталинские блоки, заговоры.
О том, что в руководстве СССР существовали силы, противостоящие сталинскому курсу, с нескрываемой радостью констатировал «Бюллетень оппозиции», орган троцкистов:
«Из Московского сообщения. (В последнюю минуту)
24 и 25 ноября арестованы Наркомснаб РСФСР Эйсмонт, Завдортранспорт Толмачев, быв. Наркомзем А. Смирнов.
Смирнов, Эйсмонт и Толмачев обвиняются в том, что они якобы образовали тройку, ставящую себе целью создание организации для свержения Сталина…
Арестована также другая группа: Немченко, Гинзбург и др. по такому же обвинению…
Каменев сослан в Минусинск. Зиновьев — в Кустанай. Стэн — в Акмолинск. Слепков — в Тару. Рютин заключен в Челябинский изолятор. Смилге предложено покинуть Москву.
Наши связи и работа расширяются.
Москва, 6 декабря 1932 г.».
И на этот раз никаких страшных репрессий не было. Даже такой активнейший антисталинец как Рютин оставался в живых.
На следующий год в том же «Бюллетене» были опубликованы сообщения, утверждающие, что большинство партийцев или отвергают сталинскую позицию, или обуреваемы сомнениями:
«Можно смело утверждать, что из 10 партийцев — 8 разъедено сомнениями. В частных разговорах они говорят об этом, а на ячейках и конференциях все решения принимаются единогласно».
Была еще одна группа «непримиримой оппозиции», о которой в книге Н.В. Старикова сказано так:
«Антипартийная контрреволюционная группа правых Слепкова и др.» («бухаринская школа»)— по официальной сталинской версии, «контрреволюционная организация, раскрытая НКВД в 1932. Дело было организовано в окт. 1932 — апр. 1933, аресту подверглись 38 человек, большая часть которых являлась работниками и слушателями Института красной профессуры, учениками и последователями Н.И. Бухарина. Инкриминировалась „контрреволюция“ (контрреволюционная организация, пропаганда, агитация), подготовка к осуществлению террора. Дело проводилось с грубыми нарушениями законности, основными исполнителями являлись Ягода и Молчанов. По решению коллегии ОГПУ в апр. 1933 подсудимые были осуждены к различном срокам лишения свободы …»
Как видим, и тут вряд ли можно говорить о каких-либо ужасных репрессивных мерах. А ведь «Бюллетень оппозиции», приведенный выше, вполне определенно намекал на то, что Сталину надо бороться с большинством членов партии, применять массовые репрессии с целью запугивания недовольных или сомневающихся. Ничего подобного, однако, не последовало.
Но может быть, упомянутое дело было действительно «дутым», и его организовали органы госбезопасности то ли по наущению Сталина, то ли по инициативе желавших отличиться Ягоды и Молчанова?
Прежде всего еще раз подчеркнем: искусственно «состряпать» политическое дело, да так, чтобы оно не развалилось в процессе суда или на коллегии, — задача не из легких, а главное — опасная даже для исполнителей и вредная в идеологическом плане. Ведь если оно рассыпется, карать будут неумелых исполнителей. А демонстрировать, что в стране существуют серьезные оппозиционные группировки, совершенно не выгодно для руководства. Не случайно же о процессах против оппозиционеров сразу же оповещал «Бюллетень» Троцкого.
Снятие с постов крупных государственных деятелей, осуждение за призывы к свержению существующего строя показывают, что в данной стране существуют серьезные политические разногласия в руководстве и есть немало радикальных элементов, готовых оказывать активное сопротивление существующей власти. Вот почему на этом концентрировали свое внимание троцкисты и вообще враги Сталина, партии большевиков, советской власти.
Ну, а что касается «безвинности» представителей бухаринской школы, то на этот счет есть свидетельство А. Авторханова, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к Сталину. В книге «Технология власти» он привел разговор с одним из радикально настроенных представителей правой оппозиции, слушателем Института красной профессуры, который заявил:
«Государственный переворот не есть контрреволюция, это только чистка партии одним ударом от собственной подлости. Для этого не нужен и столичный гарнизон Бонапарта. Вполне достаточно одного кинжала советского Брута… Ни одна страна не богата такими Брутами, как наша. Только надо их разбудить».
Вновь и вновь встает вопрос: так почему же не удалось разбудить этих многочисленных Брутов? Почему не нашлось никого, кто решился бы избавить страну от тирана?
Согласно общей концепции Конквиста и ему подобных, причина в том, что подавляющая масса населения была либо запугана чудовищным террором, либо оболванена просталинской пропагандой. Оставалась вроде бы небольшая часть скептически настроенных интеллектуалов, которые пали жертвами болезненной мнительности и жестокости Сталина.
Но, во-первых, никакого страшного террора по отношению к большинству населения не было. Во-вторых, группы интеллектуалов не были смирными и робкими овечками. В-третьих, возможности массовой пропаганды в те времена были несравнимо меньше, чем в более позднее время, когда стали широко использоваться электронные средства пропаганды, агитации и оболванивания населения. Они-то и определили популярность конквистовской (с таким же успехом можно говорить о геббельсовской, даллесовской) версии.
Самое отвратительное в подобных концепциях то, что они представляют советский народ в виде огромного темного трусливого стада, которое гонит по одному ему ведомому пути злобный и тупой поводырь с помощью своры свирепых псов. Нетрудно понять иностранцев и врагов советского народа, русской культуры, которые внедряют в массовое сознание подобные гнусные антинародные идеи. Они служат нашим врагам, обеспечивая себе хорошее существование. Пожалуй, им даже приятно сознавать свое интеллектуальное превосходство над этим российским «быдлом».
В Политбюро тогда сформировалось руководящее ядро: Сталин, Молотов, Каганович, Киров. К ним примыкали не входившие в этот орган секретарь ЦК П.П. Постышев, председатель Центральной контрольной комиссии А.А. Андреев и некоторые другие.
О том, как относились оппозиционеры к этим людям, можно судить по сообщению Б. Резникова в ЦК ВКП(б) о совещании группы Сырцова Сергея Ивановича, члена ЦК, председателя СНХ РСФСР. Вот что, судя по этому документу, говорил Сырцов:
«Политбюро — это фикция. На самом деле все решается за спиной Политбюро небольшой кучкой, которая собирается в Кремле, в бывшей квартире Цеткиной (Клары Цеткин. — Авт.), что вне этой кучки находятся такие члены Политбюро, как Куйбышев, Ворошилов, Калинин, Рудзутак, и наоборот, в «кучку» входят не члены Политбюро, например Яковлев, Постышев и др.
Далее он сказал, что тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем…
Каврайский поставил ему (Сырцову. — Авт.) такой вопрос: можно ли рассчитывать на поддержку некоторых членов Политбюро? Сырцов сказал: «Да, когда дело станет по-серьезному. Из местных работников, можно полагать, что когда наступит решительный момент, могут пойти против Сталина: Андреев, Колотилов, Эйхе и, пожалуй, еще кое-кто. Но это, конечно, в крайнем случае», — поспешил добавить он».
Как видим, речь идет о противодействии главным образом двум деятелям: Сталину и Уборевичу. Получив такой «сигнал», Сталин, конечно же, должен был подумать не только о том, чтобы «обезвредить» группу Сырцова, но и обратить серьезное внимание на кандидатуру Уборевича. Тем более, что арестованный Каврайский дал в ОГПУ по этому эпизоду такие показания:
«Т. Сырцов отметил, что т. Ворошилов по сути дела в Наркомвоене не работает — всеми военными делами занимается главным образом тов. Уборевич, который, как известно, при выборах в ЦК получил несколько сот голосов против. Это в случае интервенции представляет особую опасность в смысле возможности проявления бонапартизма».
Все эти события относятся к концу октября 1930 года. Вместе с Сырцовым выступал (подпольно) против Сталина В.Г. Ломинадзе — бывший в 20-е годы лидером компартии Грузии, затем Коммунистического интернационала молодежи и руководителем большевиков Закавказья.
Какие же кары последовали после того, как был раскрыт антисталинский блок Сырцова—Ломинадзе? Политбюро решило не выносить сор из партийной избы. Оба деятеля отделались только падением с партийных вершин: их вывели из состава ЦК. Сырцова отправили на хозяйственную работу, а Ломинадзе стал парторгом авиационного завода, и даже удостоился в 1933 году ордена Ленина.
Если исходить из концепции Р. Конквиста и многих его последователей, то в те годы (до конца 1934) Сталин еще не обрел своих маниакальных наклонностей. Ведь по его словам: «Личные побуждения Сталина были основной пружиной террора». Более того, как писал этот «политисторик»: «Вопреки всем идеям Маркса, в Советском Союзе сталинской эпохи создалось положение, при котором экономические и общественные силы не определяли метода правления. Наоборот, центральным фактором были личные соображения правителя, которые выливались в действия, часто противоречившие естественным тенденциям этих сил».
Это высказывание вызывает изумление не только само по себе, но и своей популярностью в определенных кругах «интеллектуалов». Считается, что Сталин выступает едва ли не всемогущим демоном, Воландом, который способен по своему желанию менять естественное движение экономических и общественных сил, да еще в течение трех десятилетий! Обычное объяснение: он создал такую систему. Да ведь создать систему, успешно противостоящую естественному ходу событий, да еще такую, при которой страна достигла небывалого экономического и культурного подъема, под силу только гению!
И еще одно нелепое утверждение некоторых историков: будто открытые процессы оппозиционеров и массовые репрессии — верный способ укрепления государства. Но для такого гигантского общественного организма как СССР этот метод имеет смысл использовать лишь в крайнем случае и тогда, когда позиции правящей группы достаточно надежны. А в начале 30-х обстановка в стране была чрезвычайно накалена. В частности, недовольство насильственной коллективизацией, раскулачиванием вылилось в широкую волну крестьянских бунтов. Успехи индустриализации были еще впереди.
При такой взрывоопасной ситуации было бы неразумно выставлять на общее обозрение противоречия в правящей верхушке и недовольство ряда крупных партийных работников политикой Сталина.
Как видим, «либеральное» отношение к оппозиционерам группы Сырцова—Ломинадзе было вполне оправданным, целесообразным. И даже если оно определялось личным желанием Сталина, то его действия следует признать вполне разумными.
Показательно и то, что он обратил внимание на опасность «бонапартизма» Уборевича, лишив его высокого поста без особого шума.
О том, что сталинцы вовсе не собирались осуществлять террор против партии, свидетельствует следующий документ:
«Постановление Политбюро по вопросам ОГПУ
10 июля 1931 г.
(тт. Молотов, Сталин, Ворошилов, Андреев, Орджоникидзе)
1) Никого из коммунистов, работающих в органах ОГПУ или вне этих органов, как в центре, так и на местах, не арестовывать без ведома и согласия ЦК ВКП(б).
2) Никого из специалистов (инженерно-технический персонал, военные, агрономы, врачи и т.п.) не арестовывать без согласия соответствующего наркома (союзного или республиканского), в случае же разногласия вопрос переносить в ЦК ВКП(б).
3) Граждан, арестованных по обвинению в политическом преступлении, не держать без допроса более, чем две недели, и под следствием более, чем три месяца, после чего дело должно быть ликвидировано либо передачей суду, либо самостоятельным решением Коллегии ОГПУ.
4) Все приговоры о высшей мере наказания, выносимые коллегией ОГПУ, вносить на утверждение ЦК ВКП(б)».
Судя по этому постановлению, оно призвано было ограничить репрессивные возможности ОГПУ и поставить эту организацию под контроль партии. А это свидетельствует о том, что ОГПУ стало превращаться в орган, в значительной мере независимый от партии и в чем-то даже конкурирующий с ней.
Случай со снятием Уборевича и некоторые ограничения властных возможностей ОГПУ раскрывают, по нашему мнению, один очень важный «секрет» сталинского управления страной, созданной им системы. Он старался держать в состоянии «динамического равновесия» такие важные государственные структуры как партия, армия, органы госбезопасности, а также руководство промышленностью и местными органами власти.
У каждой из этих структур были свои интересы, порой трудно совместимые с интересами других структур и общества в целом. Более того, отдельные группы в руководстве партией, армией, органами госбезопасности могли совершить переворот и захватить власть. Требовалось наладить систему взаимного подчинения, а рычаги управления держать в своих руках.
О том, что опасность переворотов была не мнимой, а реальной, говорить не приходится. Положение в стране было чревато народными восстаниями и гражданской войной, а курс государственного развития определял прежде всего Сталин. Многим должно было казаться, что если «убрать Сталина», дела пойдут на лад. Это совершенно закономерное мнение (никто же не мог знать, что будет происходить в скором времени, как изменится ситуация в стране). Поэтому и формирование оппозиционных групп было вполне оправдано.
Другое дело, как их официально именовали. Например, такое клише: «Антипартийная контрреволюционная группировка». Ясно, что контрреволюции не могло быть уже хотя бы потому, что революция давно завершилась. Вдобавок речь обычно шла не о тех, кто выступал против партии как таковой, а лишь против ее генеральной линии. Так что это были по сути антисталинские блоки, заговоры.
О том, что в руководстве СССР существовали силы, противостоящие сталинскому курсу, с нескрываемой радостью констатировал «Бюллетень оппозиции», орган троцкистов:
«Из Московского сообщения. (В последнюю минуту)
24 и 25 ноября арестованы Наркомснаб РСФСР Эйсмонт, Завдортранспорт Толмачев, быв. Наркомзем А. Смирнов.
Смирнов, Эйсмонт и Толмачев обвиняются в том, что они якобы образовали тройку, ставящую себе целью создание организации для свержения Сталина…
Арестована также другая группа: Немченко, Гинзбург и др. по такому же обвинению…
Каменев сослан в Минусинск. Зиновьев — в Кустанай. Стэн — в Акмолинск. Слепков — в Тару. Рютин заключен в Челябинский изолятор. Смилге предложено покинуть Москву.
Наши связи и работа расширяются.
Москва, 6 декабря 1932 г.».
И на этот раз никаких страшных репрессий не было. Даже такой активнейший антисталинец как Рютин оставался в живых.
На следующий год в том же «Бюллетене» были опубликованы сообщения, утверждающие, что большинство партийцев или отвергают сталинскую позицию, или обуреваемы сомнениями:
«Можно смело утверждать, что из 10 партийцев — 8 разъедено сомнениями. В частных разговорах они говорят об этом, а на ячейках и конференциях все решения принимаются единогласно».
Была еще одна группа «непримиримой оппозиции», о которой в книге Н.В. Старикова сказано так:
«Антипартийная контрреволюционная группа правых Слепкова и др.» («бухаринская школа»)— по официальной сталинской версии, «контрреволюционная организация, раскрытая НКВД в 1932. Дело было организовано в окт. 1932 — апр. 1933, аресту подверглись 38 человек, большая часть которых являлась работниками и слушателями Института красной профессуры, учениками и последователями Н.И. Бухарина. Инкриминировалась „контрреволюция“ (контрреволюционная организация, пропаганда, агитация), подготовка к осуществлению террора. Дело проводилось с грубыми нарушениями законности, основными исполнителями являлись Ягода и Молчанов. По решению коллегии ОГПУ в апр. 1933 подсудимые были осуждены к различном срокам лишения свободы …»
Как видим, и тут вряд ли можно говорить о каких-либо ужасных репрессивных мерах. А ведь «Бюллетень оппозиции», приведенный выше, вполне определенно намекал на то, что Сталину надо бороться с большинством членов партии, применять массовые репрессии с целью запугивания недовольных или сомневающихся. Ничего подобного, однако, не последовало.
Но может быть, упомянутое дело было действительно «дутым», и его организовали органы госбезопасности то ли по наущению Сталина, то ли по инициативе желавших отличиться Ягоды и Молчанова?
Прежде всего еще раз подчеркнем: искусственно «состряпать» политическое дело, да так, чтобы оно не развалилось в процессе суда или на коллегии, — задача не из легких, а главное — опасная даже для исполнителей и вредная в идеологическом плане. Ведь если оно рассыпется, карать будут неумелых исполнителей. А демонстрировать, что в стране существуют серьезные оппозиционные группировки, совершенно не выгодно для руководства. Не случайно же о процессах против оппозиционеров сразу же оповещал «Бюллетень» Троцкого.
Снятие с постов крупных государственных деятелей, осуждение за призывы к свержению существующего строя показывают, что в данной стране существуют серьезные политические разногласия в руководстве и есть немало радикальных элементов, готовых оказывать активное сопротивление существующей власти. Вот почему на этом концентрировали свое внимание троцкисты и вообще враги Сталина, партии большевиков, советской власти.
Ну, а что касается «безвинности» представителей бухаринской школы, то на этот счет есть свидетельство А. Авторханова, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к Сталину. В книге «Технология власти» он привел разговор с одним из радикально настроенных представителей правой оппозиции, слушателем Института красной профессуры, который заявил:
«Государственный переворот не есть контрреволюция, это только чистка партии одним ударом от собственной подлости. Для этого не нужен и столичный гарнизон Бонапарта. Вполне достаточно одного кинжала советского Брута… Ни одна страна не богата такими Брутами, как наша. Только надо их разбудить».
Вновь и вновь встает вопрос: так почему же не удалось разбудить этих многочисленных Брутов? Почему не нашлось никого, кто решился бы избавить страну от тирана?
Согласно общей концепции Конквиста и ему подобных, причина в том, что подавляющая масса населения была либо запугана чудовищным террором, либо оболванена просталинской пропагандой. Оставалась вроде бы небольшая часть скептически настроенных интеллектуалов, которые пали жертвами болезненной мнительности и жестокости Сталина.
Но, во-первых, никакого страшного террора по отношению к большинству населения не было. Во-вторых, группы интеллектуалов не были смирными и робкими овечками. В-третьих, возможности массовой пропаганды в те времена были несравнимо меньше, чем в более позднее время, когда стали широко использоваться электронные средства пропаганды, агитации и оболванивания населения. Они-то и определили популярность конквистовской (с таким же успехом можно говорить о геббельсовской, даллесовской) версии.
Самое отвратительное в подобных концепциях то, что они представляют советский народ в виде огромного темного трусливого стада, которое гонит по одному ему ведомому пути злобный и тупой поводырь с помощью своры свирепых псов. Нетрудно понять иностранцев и врагов советского народа, русской культуры, которые внедряют в массовое сознание подобные гнусные антинародные идеи. Они служат нашим врагам, обеспечивая себе хорошее существование. Пожалуй, им даже приятно сознавать свое интеллектуальное превосходство над этим российским «быдлом».