Страница:
Иногда считается, что Сталин уже тогда был всесилен (каким он не был, пожалуй, никогда) и под его руководством совершалось все то, что происходило более или менее существенного в стране. Чтобы понять, что это было далеко не так, что многими событиями — в частности травлей Булгакова — руководили его противники, достаточно обратиться к стенограмме встречи в феврале 1930 года делегации украинских писателей со Сталиным. При этом генсек старался оставаться в рамках литературно-просветительской дискуссии, а впервые приехавшие к нему на прием украинские писатели упорно переводили русло разговора на проблемы политики и главным образом «контрреволюционного» творчества Булгакова.
А. Десняк заявил: «Когда я смотрел „Дни Турбиных“, мне прежде всего бросилось то, что большевизм побеждает этих людей не потому, что он есть большевизм, а потому, что делает единую неделимую Россию. Эта концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо». Можно представить, какая волна возмущения накатила на Сталина. Выходит, эти люди — за расчлененную Россию?! Они же враги государственности Российской! Однако он не выдал негодования и продолжал защищать Булгакова: «Там изображены русские люди — Турбины и остатки из их группы, все они присоединяются к Красной Армии как к русской армии. Это тоже верно (Голос с места: „С надеждой на перерождение“.) Может быть…»
Сталин вынужден выступить в непривычной для него роли оправдывающегося, верней, оправдывающего писателя от злобного наскока на него коллег-литераторов. В конце он не выдержал и раздраженно спросил: «Вы что хотите, собственно?» И тогда приезжие с Украины потребовали снять пьесу Булгакова и взамен поставить пьесу Киршона о бакинских комиссарах, добавив, что это единодушное мнение и ради него они совершили «проникновение в Москву».
Вновь Сталин вынужден был защищаться: «…Легко снять и другое, и третье. Вы поймите, что есть публика, она хочет смотреть… (сам он много раз смотрел эту пьесу. — Авт.) Вы требуете от Булгакова, чтобы он был коммунистом, — этого нельзя требовать…» Дискуссию вынужден был прервать присутствовавший здесь же Каганович, по-видимому, ощутивший раздражение Сталина. (Можно добавить, что в последующие годы почти все из числа присутствовавших на этой встрече писателей, а также тех, кто травил Мастера, были репрессированы (Воланд в булгаковском романе «Мастер и Маргарита» был той темной силой, которая свершала свой суд, во многом справедливый и направленный не столько против личных врагов, сколько против врагов «общего дела».)
Надо отметить, что Сталин сыграл в судьбе Булгакова примерно ту же роль, что и Воланд в судьбе Мастера. В конце марта 1930 года он писал в письме Правительству СССР: «Ныне я уничтожен». Неожиданно для него последовал телефонный звонок Сталина. Генсек сказал: «Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда — Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?
После недолгой растерянности писатель ответил:
— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся…»
Это было еще одно доказательство нечеловеческой прозорливости Воланда: на следующий день Мастера приняли во МХАТе с восторгом и умилением, тотчас зачислив ассистентом-режиссером.
А вскоре на стол начальника Секретного отдела ОГПУ Агранова легла совершенно секретная сводка, в которой говорилось, что разговор Сталина с Булгаковым стал широко известен в интеллигентских кругах Москвы и горячо обсуждается. В сводке еще говорилось:
«Такое впечатление, словно прорвалась плотина и все вдруг увидали подлинное лицо тов. СТАЛИНА. Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось бы больше всего злобы, ненависти, мнений как об озверелом тупом фанатике, который ведет к гибели страну, которого считают виновником всех наших несчастий, недостатков, разрухи и т.п., как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля. (Точно такое мнение внедрено за последние два десятилетия в сознание масс. — Авт.) Сейчас разговор:
— А ведь СТАЛИН действительно крупный человек. Простой, доступный… Никогда не было никакой кичливости.
А главное, говорят о том, что СТАЛИН совсем ни при чем в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила БУЛГАКОВА, одного из самых талантливых советских писателей. На травле БУЛГАКОВА делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь СТАЛИН дал им щелчок по носу. Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму. О нем говорят тепло и любовно, пересказывая на разные лады легендарную историю с письмом БУЛГАКОВА…»
Судя по всему, сведения собирал агент, хорошо знавший интеллигентские круги Москвы и относящийся с симпатией к Булгакову. Обращает внимание поворот общественного мнения настолько крутой, что даже те, кто еще недавно ненавидел и презирал Сталина, стали отзываться о нем с восторгом и даже делая обобщения, вовсе не вытекающие из эпизода с Булгаковым: о непричастности Сталина к разрухе.
Несколько странно, что ОГПУ не постаралось по своим каналам позаботиться о том, чтобы всемерно улучшать «имидж», как теперь говорят, Сталина. Сделать это можно было, обеспечив «утечку» информации о письмах Демьяну Бедному и Билль-Белоцерковскому, о беседе с украинскими литераторами и т.п. В этом отношении руководство ОГПУ занимало, по-видимому, в лучшем случае нейтральную позицию.
Нет сомнения, что восторги по поводу защиты Сталиным Булгакова высказывали преимущественно представители русской творческой интеллигенции. Ведь подавление русской национальной идеи было одним из ведущих идеологических направлений левой оппозиции, так же как идеи великой России-СССР. Такая позиция Сталина определила существование немалого количества его врагов среди руководства партии, правительства, ОГПУ. Но она же обеспечила ему поддержку широких масс партийцев и беспартийных.
Был ли это со стороны Сталина хитрый политический ход: использование в целях сохранения личной власти великодержавного шовинизма, русского национализма? Тем, кто так думает, полезно ознакомиться с многочисленными работами Сталина по национальному вопросу, опубликованными еще до того, как он стал генсеком. В этих взглядах его полностью поддерживал Ленин, который не признавал никогда национализм (несуществующий) великороссов, да и всякое русское национальное проявление. Просто, в отличие от Ленина, Сталин никогда не считал русский народ (или какой-то иной) тупым темным стадом, «быдлом», руководить которым следует представителям других, более высокоинтеллектуальных наций (тем более что таких наций не было и нет!).
30-е годы
Самые общие соображения
А. Десняк заявил: «Когда я смотрел „Дни Турбиных“, мне прежде всего бросилось то, что большевизм побеждает этих людей не потому, что он есть большевизм, а потому, что делает единую неделимую Россию. Эта концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо». Можно представить, какая волна возмущения накатила на Сталина. Выходит, эти люди — за расчлененную Россию?! Они же враги государственности Российской! Однако он не выдал негодования и продолжал защищать Булгакова: «Там изображены русские люди — Турбины и остатки из их группы, все они присоединяются к Красной Армии как к русской армии. Это тоже верно (Голос с места: „С надеждой на перерождение“.) Может быть…»
Сталин вынужден выступить в непривычной для него роли оправдывающегося, верней, оправдывающего писателя от злобного наскока на него коллег-литераторов. В конце он не выдержал и раздраженно спросил: «Вы что хотите, собственно?» И тогда приезжие с Украины потребовали снять пьесу Булгакова и взамен поставить пьесу Киршона о бакинских комиссарах, добавив, что это единодушное мнение и ради него они совершили «проникновение в Москву».
Вновь Сталин вынужден был защищаться: «…Легко снять и другое, и третье. Вы поймите, что есть публика, она хочет смотреть… (сам он много раз смотрел эту пьесу. — Авт.) Вы требуете от Булгакова, чтобы он был коммунистом, — этого нельзя требовать…» Дискуссию вынужден был прервать присутствовавший здесь же Каганович, по-видимому, ощутивший раздражение Сталина. (Можно добавить, что в последующие годы почти все из числа присутствовавших на этой встрече писателей, а также тех, кто травил Мастера, были репрессированы (Воланд в булгаковском романе «Мастер и Маргарита» был той темной силой, которая свершала свой суд, во многом справедливый и направленный не столько против личных врагов, сколько против врагов «общего дела».)
Надо отметить, что Сталин сыграл в судьбе Булгакова примерно ту же роль, что и Воланд в судьбе Мастера. В конце марта 1930 года он писал в письме Правительству СССР: «Ныне я уничтожен». Неожиданно для него последовал телефонный звонок Сталина. Генсек сказал: «Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда — Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?
После недолгой растерянности писатель ответил:
— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся…»
Это было еще одно доказательство нечеловеческой прозорливости Воланда: на следующий день Мастера приняли во МХАТе с восторгом и умилением, тотчас зачислив ассистентом-режиссером.
А вскоре на стол начальника Секретного отдела ОГПУ Агранова легла совершенно секретная сводка, в которой говорилось, что разговор Сталина с Булгаковым стал широко известен в интеллигентских кругах Москвы и горячо обсуждается. В сводке еще говорилось:
«Такое впечатление, словно прорвалась плотина и все вдруг увидали подлинное лицо тов. СТАЛИНА. Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось бы больше всего злобы, ненависти, мнений как об озверелом тупом фанатике, который ведет к гибели страну, которого считают виновником всех наших несчастий, недостатков, разрухи и т.п., как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля. (Точно такое мнение внедрено за последние два десятилетия в сознание масс. — Авт.) Сейчас разговор:
— А ведь СТАЛИН действительно крупный человек. Простой, доступный… Никогда не было никакой кичливости.
А главное, говорят о том, что СТАЛИН совсем ни при чем в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила БУЛГАКОВА, одного из самых талантливых советских писателей. На травле БУЛГАКОВА делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь СТАЛИН дал им щелчок по носу. Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму. О нем говорят тепло и любовно, пересказывая на разные лады легендарную историю с письмом БУЛГАКОВА…»
Судя по всему, сведения собирал агент, хорошо знавший интеллигентские круги Москвы и относящийся с симпатией к Булгакову. Обращает внимание поворот общественного мнения настолько крутой, что даже те, кто еще недавно ненавидел и презирал Сталина, стали отзываться о нем с восторгом и даже делая обобщения, вовсе не вытекающие из эпизода с Булгаковым: о непричастности Сталина к разрухе.
Несколько странно, что ОГПУ не постаралось по своим каналам позаботиться о том, чтобы всемерно улучшать «имидж», как теперь говорят, Сталина. Сделать это можно было, обеспечив «утечку» информации о письмах Демьяну Бедному и Билль-Белоцерковскому, о беседе с украинскими литераторами и т.п. В этом отношении руководство ОГПУ занимало, по-видимому, в лучшем случае нейтральную позицию.
Нет сомнения, что восторги по поводу защиты Сталиным Булгакова высказывали преимущественно представители русской творческой интеллигенции. Ведь подавление русской национальной идеи было одним из ведущих идеологических направлений левой оппозиции, так же как идеи великой России-СССР. Такая позиция Сталина определила существование немалого количества его врагов среди руководства партии, правительства, ОГПУ. Но она же обеспечила ему поддержку широких масс партийцев и беспартийных.
Был ли это со стороны Сталина хитрый политический ход: использование в целях сохранения личной власти великодержавного шовинизма, русского национализма? Тем, кто так думает, полезно ознакомиться с многочисленными работами Сталина по национальному вопросу, опубликованными еще до того, как он стал генсеком. В этих взглядах его полностью поддерживал Ленин, который не признавал никогда национализм (несуществующий) великороссов, да и всякое русское национальное проявление. Просто, в отличие от Ленина, Сталин никогда не считал русский народ (или какой-то иной) тупым темным стадом, «быдлом», руководить которым следует представителям других, более высокоинтеллектуальных наций (тем более что таких наций не было и нет!).
30-е годы
Общую характеристику этого периода предельно кратко постарался дать историк Н.В. Стариков в энциклопедическом словаре «Россия. XX век. Политика и культура» (1999). Эта работа предназначена для студентов, школьников и всех, кто интересуется историей России. Будем основываться на тексте Старикова, с комментариями и критическими замечаниями.
Эти годы в упомянутой монографии названы: «Расцвет большевистской цивилизации». К сожалению, подобная узкая политизация понятия «цивилизация» стала достаточно распространенной. Понятие «цивилизация» несравненно более широкое, чем какие-нибудь дополнительные определения типа «большевистская», «меньшевистская», «социал-демократическая» и т.п. О типах цивилизаций писали многие мыслители, в частности, у нас Н.Я. Данилевский (вслед за ним — немец О. Шпенглер). Но никто, однако, не доходил до такого примитивизма в определении этого понятия.
Какая же могла складываться цивилизация в России после свержения монархии? Научно-техническая, индустриальная — безусловно. Но такая же к тому времени сложилась и на Западе, в США. Там она основывалась на буржуазно-демократических ценностях при господстве капитала. В СССР была официально провозглашена диктатура пролетариата, трудящихся масс, а не капитала. Строй в отличие от капиталистического был назван социалистическим. Вряд ли есть какие-то резоны для отказа от подобных характеристик в пользу вульгарной политизации.
Интересно, что Н.В. Стариков назвал советское общество миром людей, идущих «навстречу дню». И дальше: «Смешение не утраченных пока иллюзий с искренней убежденностью в их осуществимости. Великая увлеченность. Порывы первооткрывателей (покорение мирового океана, экспедиции на Северный полюс, освоение техники)». К этому добавим: героическое освоение Северного морского пути, труднодоступных районов Севера, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Одни только открытия геологов не имеют аналогов в мире, учитывая кратчайшие сроки и трудности изучения и освоения многих регионов.
«Страх и Вера как основания системы. Жесткость властной вертикали. Мобилизационные формы активности… Стремление „верхов“ к обеспечению духовного сплочения народа вокруг задач модернизации. Подавление свободы и совершенство „дисциплинирующего насилия“. Изменение функций и символов политической системы. Принятие новой конституции. Утверждение новых советских политических традиций…»
Характерное для перестроечной идеологии очернение этого героического периода в жизни советского общества выразилось здесь в таких понятиях как «страх», «подавление свободы», «насилие». Надо заметить, что при любой цивилизации неизбежно и устрашение определенных групп населения, и подавление свободы (формы и принципы такого подавления изменчивы, но суть остается), и насилие. Странно, что автор не заметил, что выше он говорил о великой увлеченности, порыве первооткрывателей, которые как-то не вяжутся с тотальным страхом, насилием и пр.
«…Психология „осажденной крепости“. Харизматическое лидерство Сталина, насаждение культа его личности. Волны антибюрократического популизма. Подготовка к восприятию военной угрозы».
Тут все как-то невнятно, уклончиво сформулировано, прямо-таки в духе популизма горбачевско-ельцинского периода. Надо прямо сказать: страна была на положении осажденной крепости, при постоянной угрозе войны. Был культ личности (но, как говаривал Михаил Шолохов, и личность была; насаждался еще более изощренно и упорно культ Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина, но ведь народ этого не принял!).
Из других характеристик отметим «Русский поворот» конца 30-х годов. По-видимому, имеется в виду определенное отступление от принципов интернационализма и мировой революции к политике патриотизма, признания величия русской-российской истории.
«Реализация стратегии усиления классовой борьбы. Убийство Кирова. Расправы и „чистки“. Беспрецедентность политического предупредительного террора. Психоз „заговоров“ и „вредительства“. „Ежовщина“. Московские судебные процессы…»
Выходит, террор был «предупредительным», а заговоры — мнимыми, вызванными общественным (или личным — Сталина) психозом. Согласиться с таким мнением трудно: оно основано на идее, внедренной в общественное сознание (преимущественно так называемых интеллектуалов) не только антисоветской пропагандой извне, но и установками, которые были даны во времена Хрущева и его последователей.
Интересный психический феномен: тот же автор в этой же книге приводит факты об экономическом, социальном и культурном развитии страны, о создании в эти годы многочисленных научных учреждений и, наконец, замечательных достижениях в области культуры. А в общей характеристике утверждает о «принижении интеллигенции», «падении культуры власти», «торжестве политической целесообразности», «крайней слабости материальной базы».
Происходит резкое расчленение идеологической установки (типа «империи зла») и фактов; исследование, основанное на фактах, подменяется набором фактов при заранее заданной идеологической установке.
Справедливости ради надо отметить, что такой подход сформировался в советской историографии еще с ленинской поры, когда существовала идеологическая установка на «единственно верное» учение Маркса—Энгельса. В угоду этому учению подбирались и группировались факты (благо, что история народов и государств предоставляет богатые возможности для подбора сведений, «подтверждающих» самые разные, противоречивые, а то и просто бредовые идеи).
Но все-таки Маркс и Энгельс были скрупулезными исследователями и незаурядными мыслителями, поэтому в их концепции исторического процесса содержится немало дельных, обоснованных положений. Этого никак не скажешь о тех, кто продолжает не столько изучать и осмысливать, сколько охаивать историю СССР.
Итак, после такого вступления попробуем вспомнить некоторые события 30-х годов, связанные с нашей темой, а также отчасти, более широко, с историей СССР.
Эти годы в упомянутой монографии названы: «Расцвет большевистской цивилизации». К сожалению, подобная узкая политизация понятия «цивилизация» стала достаточно распространенной. Понятие «цивилизация» несравненно более широкое, чем какие-нибудь дополнительные определения типа «большевистская», «меньшевистская», «социал-демократическая» и т.п. О типах цивилизаций писали многие мыслители, в частности, у нас Н.Я. Данилевский (вслед за ним — немец О. Шпенглер). Но никто, однако, не доходил до такого примитивизма в определении этого понятия.
Какая же могла складываться цивилизация в России после свержения монархии? Научно-техническая, индустриальная — безусловно. Но такая же к тому времени сложилась и на Западе, в США. Там она основывалась на буржуазно-демократических ценностях при господстве капитала. В СССР была официально провозглашена диктатура пролетариата, трудящихся масс, а не капитала. Строй в отличие от капиталистического был назван социалистическим. Вряд ли есть какие-то резоны для отказа от подобных характеристик в пользу вульгарной политизации.
Интересно, что Н.В. Стариков назвал советское общество миром людей, идущих «навстречу дню». И дальше: «Смешение не утраченных пока иллюзий с искренней убежденностью в их осуществимости. Великая увлеченность. Порывы первооткрывателей (покорение мирового океана, экспедиции на Северный полюс, освоение техники)». К этому добавим: героическое освоение Северного морского пути, труднодоступных районов Севера, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Одни только открытия геологов не имеют аналогов в мире, учитывая кратчайшие сроки и трудности изучения и освоения многих регионов.
«Страх и Вера как основания системы. Жесткость властной вертикали. Мобилизационные формы активности… Стремление „верхов“ к обеспечению духовного сплочения народа вокруг задач модернизации. Подавление свободы и совершенство „дисциплинирующего насилия“. Изменение функций и символов политической системы. Принятие новой конституции. Утверждение новых советских политических традиций…»
Характерное для перестроечной идеологии очернение этого героического периода в жизни советского общества выразилось здесь в таких понятиях как «страх», «подавление свободы», «насилие». Надо заметить, что при любой цивилизации неизбежно и устрашение определенных групп населения, и подавление свободы (формы и принципы такого подавления изменчивы, но суть остается), и насилие. Странно, что автор не заметил, что выше он говорил о великой увлеченности, порыве первооткрывателей, которые как-то не вяжутся с тотальным страхом, насилием и пр.
«…Психология „осажденной крепости“. Харизматическое лидерство Сталина, насаждение культа его личности. Волны антибюрократического популизма. Подготовка к восприятию военной угрозы».
Тут все как-то невнятно, уклончиво сформулировано, прямо-таки в духе популизма горбачевско-ельцинского периода. Надо прямо сказать: страна была на положении осажденной крепости, при постоянной угрозе войны. Был культ личности (но, как говаривал Михаил Шолохов, и личность была; насаждался еще более изощренно и упорно культ Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина, но ведь народ этого не принял!).
Из других характеристик отметим «Русский поворот» конца 30-х годов. По-видимому, имеется в виду определенное отступление от принципов интернационализма и мировой революции к политике патриотизма, признания величия русской-российской истории.
«Реализация стратегии усиления классовой борьбы. Убийство Кирова. Расправы и „чистки“. Беспрецедентность политического предупредительного террора. Психоз „заговоров“ и „вредительства“. „Ежовщина“. Московские судебные процессы…»
Выходит, террор был «предупредительным», а заговоры — мнимыми, вызванными общественным (или личным — Сталина) психозом. Согласиться с таким мнением трудно: оно основано на идее, внедренной в общественное сознание (преимущественно так называемых интеллектуалов) не только антисоветской пропагандой извне, но и установками, которые были даны во времена Хрущева и его последователей.
Интересный психический феномен: тот же автор в этой же книге приводит факты об экономическом, социальном и культурном развитии страны, о создании в эти годы многочисленных научных учреждений и, наконец, замечательных достижениях в области культуры. А в общей характеристике утверждает о «принижении интеллигенции», «падении культуры власти», «торжестве политической целесообразности», «крайней слабости материальной базы».
Происходит резкое расчленение идеологической установки (типа «империи зла») и фактов; исследование, основанное на фактах, подменяется набором фактов при заранее заданной идеологической установке.
Справедливости ради надо отметить, что такой подход сформировался в советской историографии еще с ленинской поры, когда существовала идеологическая установка на «единственно верное» учение Маркса—Энгельса. В угоду этому учению подбирались и группировались факты (благо, что история народов и государств предоставляет богатые возможности для подбора сведений, «подтверждающих» самые разные, противоречивые, а то и просто бредовые идеи).
Но все-таки Маркс и Энгельс были скрупулезными исследователями и незаурядными мыслителями, поэтому в их концепции исторического процесса содержится немало дельных, обоснованных положений. Этого никак не скажешь о тех, кто продолжает не столько изучать и осмысливать, сколько охаивать историю СССР.
Итак, после такого вступления попробуем вспомнить некоторые события 30-х годов, связанные с нашей темой, а также отчасти, более широко, с историей СССР.
Самые общие соображения
При оценке ситуации в СССР и мире в 1930-е годы очень важно определить общие положения, без которых понять происходившее практически невозможно. Современные историки антисоветского направления невольно или сознательно сопоставляют, скажем, уровень жизни и положение трудящихся в СССР с теми условиями, которые были созданы на Западе для трудящихся (и безработных) в 1960— 1970-е годы.
В действительности в первой половине 30-х годов Западная Европа и США находились в жестких тисках экономического кризиса. Это обстоятельство, помимо всего прочего, давало возможность «левым», главным образом троцкистам, рассчитывать на победоносную мировую революцию.
Однако опасность такого оборота событий, т.е. перманентной революции, заставляла в свою очередь развитые капиталистические страны консолидировать свою борьбу с большевизмом, с СССР, вести ее во всех областях — в экономике, политике, в информационной сфере. Противостоять этим усилиям молодой неокрепшей стране было чрезвычайно трудно.
Но если экономический кризис ведущих капиталистических держав заставлял их прибегать к жестким мерам перед лицом действительной или мнимой угрозы со стороны «революционного пролетариата», то в то же время капиталисты не могли отказаться от выгодных сделок с быстро развивающимся экономически СССР. (Как некогда говаривал Ленин, капиталист ради выгоды продаст вам веревку, на которой его можно будет повесить.)
Таким образом, для Запада была невыгодна полная экономическая блокада Советского Союза. Однако его очевидные успехи в социалистическом строительстве вынуждали искать некий «противовес» этой угрозе. И он был найден: фашистская Германия и милитаризованная Япония. Они с двух сторон «блокировали» СССР.
…Мы, конечно, не можем утверждать, что именно такими соображениями руководствовались правители ведущих капиталистических государств. У них, конечно, были собственные частные интересы и противоречия, к тому же международная ситуация была в значительной степени запутана. Но в самом общем виде она выглядит такой, какой мы ее охарактеризовали. Это — объективная реальность.
Таким образом, на международной арене СССР вел достаточно сложную игру, причем ставка была велика — выживание первого в мире государства, где у власти находились представители народа, а не наиболее знатных, богатых, обладающих властью социальных слоев. Создавалось впечатление, что оправдываются прогнозы марксизма о неизбежности краха буржуазных государств и установления диктатуры пролетариата если не во всех, то по меньшей мере в промышленно развитых странах. Было бы наивно предполагать, что интеллектуальная элита, находясь в услужении капиталистов, не разрабатывала и не пыталась претворить в жизнь самые изощренные планы уничтожения СССР.
Подчеркнем: в тот период «экономические факторы» были благоприятны именно для страны социализма и крайне неблагоприятны для капиталистических ведущих держав. Следовательно, обстоятельства заставляли их делать ставку на насильственное свержение социалистического строя, на усугубление противоречий междуклассами, правящей партией и народными массами, между группировками внутри партии.
Насколько серьезны были внутренние силы, противостоящие строительству социализма? Есть все основания полагать, что они были очень значительными. Насильственное свержение существовавшего недолго после царизма «демократического» Временного правительства значительно увеличило число недовольных в стране. Среди «бывших» были сравнительно немногие, решившиеся поддержать советскую власть. Большинство было настроено активно против нее.
Недооценивать антисоветские настроения было бы крайне легкомысленно. Число подобных внутренних врагов режима исчислялось миллионами! И хотя они были разрознены, однако были готовы в любую благоприятную минуту выступить против советской власти даже с оружием в руках. Кстати сказать, за рубежом находилось около миллиона белогвардейцев, готовых взять реванш у Красной армии. Ненависть к большевикам у многих переросла в ненависть к России, которая стала для них злой мачехой.
Официально в СССР оставалась одна господствующая партия. Однако в стране были миллионы людей, политические интересы которых простирались в самом широком спектре: от крайних анархистов-индивидуалистов до буржуазных демократов и анархистов. Всех этих людей объединяла неприязнь, а то и ненависть к коммунистической партии.
Наконец, в самой коммунистической партии еще со времен Ленина существовали острые противоречия. Победившие большевики, в свою очередь, сравнительно быстро разделились на несколько фракций и группировок.
Ни Политбюро, ни ЦК ВКП(б), ни другие руководящие партийные и государственные органы не представляли собой монолитного единства. Помимо идеологических расхождений, немалое значение имела борьба за власть, за ключевые посты в правительстве и партаппарате.
Некоторые современные историки явно или неявно исходят из того, что Сталину и его группировке приходилось яростно, а то и судорожно бороться за власть со своими политическими конкурентами. Такие «исследователи» по какой-то причине не замечают самого главного, с чем приходилось сталкиваться постоянно руководству СССР и что мы в самом упрощенном виде упомянули выше.
И еще одно существенное обстоятельство. Сталину удалось распутать, а где-то и разрубить сложнейший клубок проблем, в которых политические, и тем более межпартийные, не были самыми важными. Он боролся не столько за власть, сколько за свою идейную линию во внутренней и внешней политике, в экономике, культуре, идеологии. Он оказался победителем. И вовсе не потому, что был коварней и жесточе своих врагов. Такая версия была придумана только для того, чтобы не признать очевидное: его правду, правоту, подтвержденную не какими-то умозрительными рассуждениями, а реальностью: построением великой державы и победой в Великой Отечественной войне, созданием надежной базы для успехов 50-х и начала 60-х годов.
Справедливости ради надо подчеркнуть, что враги у Сталина были значительно коварней, беспринципней и более жестоки, чем он. Во внешней политике достаточно вспомнить историю Британской или Германской империй, Японии и США, чтобы понять, с помощью каких коварных и кровавых ухищрений они отстаивали свои интересы и расширяли сферы своего влияния. И разве не Антанта напала на юное социалистическое государство? Или через десяток лет хищные империалистические державы превратились в скромненьких травоядных?
Если говорить о внутренних врагах Сталина и его соратников, то и они — ни правые, ни левые — никогда не были непротивленцами. Напротив, Троцкий или Зиновьев были (во всяком случае, если верить осведомленному писателю Марку Алданову, да и многим другим) не менее жестоки, чем Сталин… Уцелевшие оппозиционеры заявляли, что если бы победили они, их террор был бы страшнее сталинского.
Надо очень не верить в здравый смысл народа, чтобы утверждать, будто великие свершения можно осуществить единственно путем интриг, хитрости, коварства, злобности, жестокости, террора. На зыбком фундаменте лжи и подлости могучую державу не выстроишь, — а вот разрушить ее таким образом как раз нетрудно, как показал опыт СССР конца XX века. Устойчивость любой великой страны зависит не от прочности тюремных оград, а от надежности экономической базы и духовной силы народа.
Сталинский курс развития СССР привел страну к небывалым во всей всемирной истории успехам.
Правда, можно услышать возражение: но ведь СССР после Сталина не просуществовал и полвека. Значит… Это значит, что созданная система была чрезвычайно устойчива: ведь ее всячески расшатывали и «перестраивали» или даже откровенно крушили такие деятели как Хрущев, Горбачев, Ельцин и множество их сподвижников в стране и за рубежом. То, как много было злобных врагов у советской власти, показало время распада СССР. Нет никаких оснований полагать, будто в 30-е годы этих врагов было меньше. Напротив, их было больше, и сопротивление их надо было преодолеть.
В те далекие годы в СССР, а тем более за рубежом существовало огромное количество людей, ненавидевших советскую власть, партию большевиков, лично Сталина. Часть из них безусловно была организована и готова на самые решительные действия по свержению советской власти, отстранение от власти или уничтожение большевиков и Сталина. Такова была объективная ситуация, и она не могла быть иной.
В период «перестройки» (антисоветской и антикоммунистической) распространилась достаточно странная на непредубежденный взгляд версия о том, что при советской власти массовые репрессии были организованы по указанию Сталина и для них не было никаких объективных причин. В таком случае пришлось выдвигать версию о причине субъективной, заключавшейся в личных отвратительных и страшных чертах характера Сталина, обуянного, с одной стороны, дикой жаждой власти, с другой — острой манией преследования, паническим страхом за свою жизнь и неукротимой жестокостью.
Безусловно, ни один здравомыслящий человек вроде бы не может поверить в то, что такой маньяк, к тому же мало образованный и умственно ограниченный, мог практически единолично (как принято утверждать) руководить огромной страной в труднейшие периоды ее истории, причем руководить успешно. Да такое деяние под силу только гению из гениев; тут действительно возникают серьезнейшие основания для культа личности Сталина.
Мы далеки от такой версии. Ее популярность можно объяснить только возможностью массового внушения нелепейших идей в современную эпоху электронной наркоцивилизации. Внушение вместо доказательств! Самое печальное, что «авторитетному внушению» подвержены главным образом те, кто считает себя интеллектуалами (для них главное — быть причастными к интеллектуальной моде, тем более если это сулит определенные выгоды).
Вот, к примеру, свидетельство весьма осведомленного автора, ветерана органов госбезопасности генерала П.А. Судоплатова, которое подтверждается и другими высказываниями очевидцев: «До убийства Кирова Сталина нередко можно было встретить на Арбате в сопровождении Власика — начальника личной охраны и двух телохранителей. Он часто заходил к поэту Демьяну Бедному, иногда посещал своих знакомых, живущих в коммунальных квартирах».
Маршал Г.К. Жуков вынужден был исправить и дополнить свои мемуары, изданные в хрущевскую пору, признав: «В руководстве вооруженной борьбой в целом И.В. Сталину помогали его природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая осведомленность. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим» (да ведь это доказывает более убедительно победа СССР под его руководством. — Авт.).
Правда, можно подозревать, что маршал Жуков, как подчиненный, не мог объективно оценить качества своего авторитетного начальника. Но вот свидетельство У. Черчилля, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к СССР и Сталину. Осенью 1941 года английский премьер прибыл в Москву и сообщил о готовящейся англо-американской операции «Торч». Сталин быстро оценил продуманность этой операции, перечислив доводы в ее пользу. «Это замечательное заявление, — писал Черчилль, — произвело на меня глубокое впечатление… Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно».
Короче говоря, версии о субъективных причинах репрессий в СССР при Сталине, коренящихся в особенностях его личности, не имеют под собой никаких существенных оснований, не говоря уж о том, что они по сути своей антиисторичны. Подобные авторы обсуждают закономерности исторического развития, существования и упадка государств с позиций кумушек, сплетничающих о своих соседях, или маниакальных кляузников, строчащих доносы.
Надо отметить, что и у противников Сталина, его курса, партии большевиков и советского строя были, безусловно, веские объективные причины объединяться, устраивать тайные организации и заговоры, стараться консолидировать свои силы. Хотя и между ними были свои противоречия, порой непреодолимые. Если бы дело касалось только лично Сталина, то с ним покончили бы сравнительно быстро. Если бы группа сталинистов была невелика, то и ее свергнуть не представляло бы большой трудности. Тем более, как известно, руководство партии и страны вовсе не представляло собой монолитную глыбу или хотя бы прочный конгломерат.
В действительности в первой половине 30-х годов Западная Европа и США находились в жестких тисках экономического кризиса. Это обстоятельство, помимо всего прочего, давало возможность «левым», главным образом троцкистам, рассчитывать на победоносную мировую революцию.
Однако опасность такого оборота событий, т.е. перманентной революции, заставляла в свою очередь развитые капиталистические страны консолидировать свою борьбу с большевизмом, с СССР, вести ее во всех областях — в экономике, политике, в информационной сфере. Противостоять этим усилиям молодой неокрепшей стране было чрезвычайно трудно.
Но если экономический кризис ведущих капиталистических держав заставлял их прибегать к жестким мерам перед лицом действительной или мнимой угрозы со стороны «революционного пролетариата», то в то же время капиталисты не могли отказаться от выгодных сделок с быстро развивающимся экономически СССР. (Как некогда говаривал Ленин, капиталист ради выгоды продаст вам веревку, на которой его можно будет повесить.)
Таким образом, для Запада была невыгодна полная экономическая блокада Советского Союза. Однако его очевидные успехи в социалистическом строительстве вынуждали искать некий «противовес» этой угрозе. И он был найден: фашистская Германия и милитаризованная Япония. Они с двух сторон «блокировали» СССР.
…Мы, конечно, не можем утверждать, что именно такими соображениями руководствовались правители ведущих капиталистических государств. У них, конечно, были собственные частные интересы и противоречия, к тому же международная ситуация была в значительной степени запутана. Но в самом общем виде она выглядит такой, какой мы ее охарактеризовали. Это — объективная реальность.
Таким образом, на международной арене СССР вел достаточно сложную игру, причем ставка была велика — выживание первого в мире государства, где у власти находились представители народа, а не наиболее знатных, богатых, обладающих властью социальных слоев. Создавалось впечатление, что оправдываются прогнозы марксизма о неизбежности краха буржуазных государств и установления диктатуры пролетариата если не во всех, то по меньшей мере в промышленно развитых странах. Было бы наивно предполагать, что интеллектуальная элита, находясь в услужении капиталистов, не разрабатывала и не пыталась претворить в жизнь самые изощренные планы уничтожения СССР.
Подчеркнем: в тот период «экономические факторы» были благоприятны именно для страны социализма и крайне неблагоприятны для капиталистических ведущих держав. Следовательно, обстоятельства заставляли их делать ставку на насильственное свержение социалистического строя, на усугубление противоречий междуклассами, правящей партией и народными массами, между группировками внутри партии.
Насколько серьезны были внутренние силы, противостоящие строительству социализма? Есть все основания полагать, что они были очень значительными. Насильственное свержение существовавшего недолго после царизма «демократического» Временного правительства значительно увеличило число недовольных в стране. Среди «бывших» были сравнительно немногие, решившиеся поддержать советскую власть. Большинство было настроено активно против нее.
Недооценивать антисоветские настроения было бы крайне легкомысленно. Число подобных внутренних врагов режима исчислялось миллионами! И хотя они были разрознены, однако были готовы в любую благоприятную минуту выступить против советской власти даже с оружием в руках. Кстати сказать, за рубежом находилось около миллиона белогвардейцев, готовых взять реванш у Красной армии. Ненависть к большевикам у многих переросла в ненависть к России, которая стала для них злой мачехой.
Официально в СССР оставалась одна господствующая партия. Однако в стране были миллионы людей, политические интересы которых простирались в самом широком спектре: от крайних анархистов-индивидуалистов до буржуазных демократов и анархистов. Всех этих людей объединяла неприязнь, а то и ненависть к коммунистической партии.
Наконец, в самой коммунистической партии еще со времен Ленина существовали острые противоречия. Победившие большевики, в свою очередь, сравнительно быстро разделились на несколько фракций и группировок.
Ни Политбюро, ни ЦК ВКП(б), ни другие руководящие партийные и государственные органы не представляли собой монолитного единства. Помимо идеологических расхождений, немалое значение имела борьба за власть, за ключевые посты в правительстве и партаппарате.
Некоторые современные историки явно или неявно исходят из того, что Сталину и его группировке приходилось яростно, а то и судорожно бороться за власть со своими политическими конкурентами. Такие «исследователи» по какой-то причине не замечают самого главного, с чем приходилось сталкиваться постоянно руководству СССР и что мы в самом упрощенном виде упомянули выше.
И еще одно существенное обстоятельство. Сталину удалось распутать, а где-то и разрубить сложнейший клубок проблем, в которых политические, и тем более межпартийные, не были самыми важными. Он боролся не столько за власть, сколько за свою идейную линию во внутренней и внешней политике, в экономике, культуре, идеологии. Он оказался победителем. И вовсе не потому, что был коварней и жесточе своих врагов. Такая версия была придумана только для того, чтобы не признать очевидное: его правду, правоту, подтвержденную не какими-то умозрительными рассуждениями, а реальностью: построением великой державы и победой в Великой Отечественной войне, созданием надежной базы для успехов 50-х и начала 60-х годов.
Справедливости ради надо подчеркнуть, что враги у Сталина были значительно коварней, беспринципней и более жестоки, чем он. Во внешней политике достаточно вспомнить историю Британской или Германской империй, Японии и США, чтобы понять, с помощью каких коварных и кровавых ухищрений они отстаивали свои интересы и расширяли сферы своего влияния. И разве не Антанта напала на юное социалистическое государство? Или через десяток лет хищные империалистические державы превратились в скромненьких травоядных?
Если говорить о внутренних врагах Сталина и его соратников, то и они — ни правые, ни левые — никогда не были непротивленцами. Напротив, Троцкий или Зиновьев были (во всяком случае, если верить осведомленному писателю Марку Алданову, да и многим другим) не менее жестоки, чем Сталин… Уцелевшие оппозиционеры заявляли, что если бы победили они, их террор был бы страшнее сталинского.
Надо очень не верить в здравый смысл народа, чтобы утверждать, будто великие свершения можно осуществить единственно путем интриг, хитрости, коварства, злобности, жестокости, террора. На зыбком фундаменте лжи и подлости могучую державу не выстроишь, — а вот разрушить ее таким образом как раз нетрудно, как показал опыт СССР конца XX века. Устойчивость любой великой страны зависит не от прочности тюремных оград, а от надежности экономической базы и духовной силы народа.
Сталинский курс развития СССР привел страну к небывалым во всей всемирной истории успехам.
Правда, можно услышать возражение: но ведь СССР после Сталина не просуществовал и полвека. Значит… Это значит, что созданная система была чрезвычайно устойчива: ведь ее всячески расшатывали и «перестраивали» или даже откровенно крушили такие деятели как Хрущев, Горбачев, Ельцин и множество их сподвижников в стране и за рубежом. То, как много было злобных врагов у советской власти, показало время распада СССР. Нет никаких оснований полагать, будто в 30-е годы этих врагов было меньше. Напротив, их было больше, и сопротивление их надо было преодолеть.
В те далекие годы в СССР, а тем более за рубежом существовало огромное количество людей, ненавидевших советскую власть, партию большевиков, лично Сталина. Часть из них безусловно была организована и готова на самые решительные действия по свержению советской власти, отстранение от власти или уничтожение большевиков и Сталина. Такова была объективная ситуация, и она не могла быть иной.
В период «перестройки» (антисоветской и антикоммунистической) распространилась достаточно странная на непредубежденный взгляд версия о том, что при советской власти массовые репрессии были организованы по указанию Сталина и для них не было никаких объективных причин. В таком случае пришлось выдвигать версию о причине субъективной, заключавшейся в личных отвратительных и страшных чертах характера Сталина, обуянного, с одной стороны, дикой жаждой власти, с другой — острой манией преследования, паническим страхом за свою жизнь и неукротимой жестокостью.
Безусловно, ни один здравомыслящий человек вроде бы не может поверить в то, что такой маньяк, к тому же мало образованный и умственно ограниченный, мог практически единолично (как принято утверждать) руководить огромной страной в труднейшие периоды ее истории, причем руководить успешно. Да такое деяние под силу только гению из гениев; тут действительно возникают серьезнейшие основания для культа личности Сталина.
Мы далеки от такой версии. Ее популярность можно объяснить только возможностью массового внушения нелепейших идей в современную эпоху электронной наркоцивилизации. Внушение вместо доказательств! Самое печальное, что «авторитетному внушению» подвержены главным образом те, кто считает себя интеллектуалами (для них главное — быть причастными к интеллектуальной моде, тем более если это сулит определенные выгоды).
Вот, к примеру, свидетельство весьма осведомленного автора, ветерана органов госбезопасности генерала П.А. Судоплатова, которое подтверждается и другими высказываниями очевидцев: «До убийства Кирова Сталина нередко можно было встретить на Арбате в сопровождении Власика — начальника личной охраны и двух телохранителей. Он часто заходил к поэту Демьяну Бедному, иногда посещал своих знакомых, живущих в коммунальных квартирах».
Маршал Г.К. Жуков вынужден был исправить и дополнить свои мемуары, изданные в хрущевскую пору, признав: «В руководстве вооруженной борьбой в целом И.В. Сталину помогали его природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая осведомленность. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим» (да ведь это доказывает более убедительно победа СССР под его руководством. — Авт.).
Правда, можно подозревать, что маршал Жуков, как подчиненный, не мог объективно оценить качества своего авторитетного начальника. Но вот свидетельство У. Черчилля, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к СССР и Сталину. Осенью 1941 года английский премьер прибыл в Москву и сообщил о готовящейся англо-американской операции «Торч». Сталин быстро оценил продуманность этой операции, перечислив доводы в ее пользу. «Это замечательное заявление, — писал Черчилль, — произвело на меня глубокое впечатление… Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно».
Короче говоря, версии о субъективных причинах репрессий в СССР при Сталине, коренящихся в особенностях его личности, не имеют под собой никаких существенных оснований, не говоря уж о том, что они по сути своей антиисторичны. Подобные авторы обсуждают закономерности исторического развития, существования и упадка государств с позиций кумушек, сплетничающих о своих соседях, или маниакальных кляузников, строчащих доносы.
Надо отметить, что и у противников Сталина, его курса, партии большевиков и советского строя были, безусловно, веские объективные причины объединяться, устраивать тайные организации и заговоры, стараться консолидировать свои силы. Хотя и между ними были свои противоречия, порой непреодолимые. Если бы дело касалось только лично Сталина, то с ним покончили бы сравнительно быстро. Если бы группа сталинистов была невелика, то и ее свергнуть не представляло бы большой трудности. Тем более, как известно, руководство партии и страны вовсе не представляло собой монолитную глыбу или хотя бы прочный конгломерат.