Сегодня Стоун, вопреки обыкновению, сделал какой-то ход не подумав. В результате Уатт довольно быстро выиграл у него ферзя.
– С вами все в порядке, Оливер? – озабоченно спросил он.
– Так, кое-какие мысли… – Стоун откинулся на спинку скамьи. – Похоже, ваш босс останется на посту еще четыре года?
– Да… Из кухни, знаете ли, все президенты похожи один на другого. Республиканцы и демократы едят одинаково. У этого парня тоже неплохой аппетит. Он прекрасно справляется и с работой, и к персоналу относится с уважением. Секретную службу тоже искренне уважает. Вопреки стереотипам. Публика-то уверена, что любой босс покровительствует тем, кто готов принять в себя предназначенную ему пулю. Ошибается! Я уж тут повидал всякого… От иного просто воротит… – покачал головой Уатт.
– К вопросу о секретной службе. Вчера вечером я встречался с агентом Фордом.
Лицо Ти-Джи просветлело.
– Хороший человек! Я вам говорил, что, когда умерла Кити, а у меня была пневмония, он приходил ко мне почти каждый день. Конечно, в те дни, когда бывал в городе.
– Я помню. – Стоун двинул вперед слона. – Я видел, как вертолет Картера Грея приземлился вчера у Белого дома…
– Секретной службе это здорово не по нутру. Единственная вертушка, которая должна там садиться, – это «Морская пехота-один» с президентом на борту.
– Статус Картера Грея позволяет ему устанавливать свои правила.
Уатт ухмыльнулся.
– До меня дошли кое-какие слухи об этом типе, – произнес он заговорщицким тоном, наклонившись к Стоуну. – Думаю, они вас позабавят!
Стоун весь обратился в слух. Их шахматные матчи иногда сопровождались невинными сплетнями. Обслуживающий персонал Белого дома трудился там долгие годы и славился не только скрупулезным выполнением своих прямых обязанностей, но и своей скрытностью – во всем, что касалось жизни первого семейства. Для президентов и их супруг это было гораздо важнее, чем просто хорошее обслуживание. Стоун несколько лет приручал Уатта, прежде чем они начали обсуждать события в Белом доме, пусть даже самые тривиальные.
– Президент попросил Грея слетать с ним в Нью-Йорк на годовщину одиннадцатого сентября. Как вы понимаете, босс намерен произнести на мемориале большую речь. – Уатт замолчал и повертел головой, оглядываясь, нет ли прохожих.
– И?…
– И Грей с ходу ему отказал.
– Это, пожалуй, даже для Грея неслыханная наглость!
– Вы же знаете, что случилось с его женой и дочерью?
– Да.
С Барбарой Грей Стоун познакомился много лет назад. Она была замечательной женщиной, обладающей такими чертами характера, которых начисто был лишен ее муж. В отличие от своего супруга она любила людей и умела им сочувствовать. Стоун испытывал к ней большое уважение, ставя ей в вину лишь то, что она ошиблась в выборе.
– Затем президент попросил Грея сопровождать его в Пенсильванию, в Бреннан.
– И он?
– Ну, дважды отвергнуть предложение президента – на это не пойдет даже он!
– Ну да… – согласился Стоун.
Некоторое время они сидели молча. Уатт, тщательно изучив позицию, сделал ход, угрожая ладьей слону.
Продумывая варианты дальнейшей игры, Стоун сказал:
– Мне кажется, у Грея полно своих проблем. Этот парень… которого нашли на острове Рузвельта… как его… Патрик Джонсон! Он работал в НРЦ…
– Да, это отозвалось в «большом доме».
– Президент озабочен?
– Они с Греем очень близки, и грязь, которая летит в Грея, попадает на президента. Наш президент не дурак. Он очень лояльно относится к своим сотрудникам, но… – Ти-Джи снова огляделся. – Думаю, я не выношу мусор из избы. Это всем известно.
– Похоже, что Белый дом и НРЦ хорошо поработали с журналистской братией. В утренних «Новостях» об этом почти ничего не прозвучало.
– Я знаю лишь то, что президент заказывал себе ночью еду и кофе. Он буквально из кожи вон лезет перед выборами и, естественно, не хочет, чтобы его автомобиль в последний момент угодил в кювет. Одно мертвое тело может натворить много бед.
Когда партия закончилась и Уатт отправился нести свою кулинарную службу, Стоун провел несколько минут в глубоком раздумье. Итак, Грей едет в Бреннан, штат Пенсильвания. Любопытно! Трюк, который выкинул городок, был, мягко говоря, тот еще, но для его обитателей игра, кажется, стоила свеч.
Стоун уже собрался было уйти, но передумал, увидев, что к нему приближается Адельфия – с двумя стаканчиками кофе в руках. Присев рядом, она протянула ему один.
– Теперь у нас есть кафэ, и мы поболтать можем, – твердо заявила она и с легкой издевкой добавила: – Если вам на собрание идти надо нет.
– Нет, не надо. Благодарю за кофе, Адельфия. – Он немного помолчал, отхлебывая. – Как вы узнали, что я здесь?
– Как будто это секрет есть. Куда вы идти, когда у вас игра в шахматы? С этим черным человеком, который работать в Белом дом.
– Не представлял, что каждый мой шаг предсказуем, – произнес Оливер, и внимательный слушатель мог бы уловить в его тоне нотки раздражения.
– Мужчины вообще есть предсказуем. Как вам нравиться кафэ?
– Очень вкусный. – Он отпил еще. – Кофе недешев, Адельфия.
– Я не пить кафэ сто раз каждый день.
– У вас есть деньги?
– И что? – Она оглядела его новую одежду. – А у вас есть деньги?
– У меня есть работа. И мне помогают друзья.
– Мне нет, кто помогать. Я зарабатывать все деньги.
Стоун вдруг удивился тому, что ни разу не задал ей ни одного вопроса на эту тему. Ликвидируя пробел, он спросил:
– Чем вы занимаетесь?
– Я швея в прачечной. Я работать, когда хочу. Они хорошо мне платить. И я покупать кафэ, когда хотеть.
– Весьма полезное искусство, – произнес Стоун.
Они молча пили кофе, рассеянно разглядывая посетителей этого небольшого парка.
Первой молчание нарушила Адельфия.
– Как ваш шахматный матч? Вы есть победить?
– Нет. Мое поражение явилось результатом недостатка внимания и высокого искусства противника.
– Мой отец был очень превосходным в шахматы. Он был… как вы это называть? – Адельфия умолкла, подыскивая нужное английское слово. – Я знать, как это на польски.
– Чемпионом? Или вы хотите сказать – гроссмейстером? Это впечатляет.
– Вы говорить польски?
– Немного.
– Вы быть в Польша?
– Очень, очень давно! – Потягивая кофе, он наблюдал, как легкий ветерок играет листьями деревьев. – Так, значит, вы из Польши? – спросил он. Адельфия никогда не говорила ему, откуда приехала в Америку.
– Я была Краков, когда родиться, но потом моя семья двинуться в Белосток. Я была ребенок, поэтому тоже ехать.
Стоун побывал в обоих городах, но у него не было ни малейшего намерения сообщать об этом Адельфии.
– Я знаю только Варшаву, но и там я был давным-давно, – думаю, что еще до вашего появления на свет.
– Это есть очень мило сказать с вашей стороны, Оливер. Хоть это и не есть правда! – Она поставила кофе на скамью и сказала, глядя ему в глаза: – Вы теперь очень моложе выглядите, Оливер.
– Только благодаря тем чудесам, которые вы сотворили при помощи ножниц и бритвы.
– А ваши друзья об этом думать что?
– Мои друзья? – переспросил он.
– Я их видела!
– Что ж, они действительно иногда заглядывают в парк Лафайет.
– Нет, я иметь в виду ваши собрания. Я их там видеть.
Стараясь ничем не выдать своего потрясения, Стоун сказал:
– Значит, вы следовали за мной на наши собрания? Надеюсь, они не показались вам слишком скучными?
«Интересно, что она там видела или слышала?»
– Были такие вещи, которые я видеть и слышать, а были и такие, которые только видеть.
– Когда это было?
– Итак, я все же суметь завладеть вашим вниманием, Оливер. – Она придвинулась к нему и, погладив его руку, ответила: – Не беспокойтесь, Оливер. Я не есть шпион. Я видеть, но не слышать. А то, что я видеть, останется навсегда со мной. Навсегда.
– Боюсь, что все то, что вы видели, не стоило вашего внимания.
– Ведь вы искать истину, Оливер? – улыбнулась она. – Так, как сказано на плакате. И я вижу, что вы такой человек, который это делать.
– Боюсь, что, по мере того как летят годы, мои шансы на успех в этом деле становятся все ничтожнее.
Адельфия резко повернулась. По дорожке ковылял инвалид. Те, кому за последние десять лет довелось побывать на улицах Вашингтона, почти наверняка встречали его. Без рук, на искалеченных и покрытых язвами ногах, он являл собой зрелище жутковатое. Даже зимой несчастный оставался босым и полуголым. Взгляд его был устремлен в пустоту. Из уголков рта капала слюна. Все знали, что он немой. На его груди висела небольшая сумка и картонка. Детскими каракулями на картонке было выведено: «Помогите!»
Стоун знал, что человек этот ночует на уличной решетке рядом с казначейством, он много раз давал ему денег. Как-то он даже предпринимал попытки помочь бедняге более существенно, но разрушение сознания калеки зашло слишком далеко. Было неизвестно, принимают ли участие в его судьбе какие-либо органы опеки или просто люди.
– Боже мой! Опять этот человек. Этот несчастный человек. Мое сердце разрываться от его страдания, – сказала Адельфия.
Достав несколько долларов, она подбежала к уроду и сунула деньги в сумку на его груди. Тот пробулькал что-то нечленораздельное и двинулся к расположившейся неподалеку группе людей. Мужчины при его приближении немедленно полезли за бумажниками, женщины открыли сумочки.
Адельфии же путь преградил какой-то здоровенный детина.
– У меня, конечно, не такой отпадный вид, как у него, но мне охота жрать и нужны бабки на выпивку, – прохрипел он.
Сальные спутанные волосы почти закрывали ему лицо. Его одежду нельзя было назвать лохмотьями, однако вонь давно не мытого тела ощутимо била в нос.
– У меня больше ничего не остаться! – испуганно пролепетала Адельфия.
– Врешь! – Он схватил женщину за руку и, притянув к себе, прохрипел: – Гони бабки!
Адельфия не успела вскрикнуть, как Стоун оказался рядом с ней.
– А ну отпусти! – рявкнул он.
Детина был лет на двадцать моложе Стоуна и значительно выше.
– Вали отсюда, старик. Тебя это не касается!
– Эта женщина… Она мне не чужая, и ты…
– Я же сказал, отвали! – И детина сопроводил свои слова мощным свингом.
Удар пришелся Стоуну точно в челюсть. Он упал, схватившись за лицо.
– Оливер! – вскрикнула Адельфия.
Собравшиеся вокруг них гуляющие подняли крик, кто-то побежал за полицией.
Пока Стоун поднимался с земли, бандит вытащил из кармана нож.
– Гони бабки, сука! – стал он наступать на Адельфию.
Стоун сделал мгновенный выпад. Верзила опешил и выронил нож. Неожиданно он упал на колени, потом на спину и забился в конвульсиях.
Стоун схватил нож – но не обычным образом, а как-то странно: наклонившись, он рванул ворот рубашки бродяги, обнажив его шею и пульсирующие артерии. На какую-то долю секунды показалось, что он намерен вспороть ему горло. Острие клинка уже почти касалось кожи. Таким Оливера Стоуна не видел никто – из тех, кто знал его последние тридцать лет. Однако через миг Стоун замер и поднял взгляд на Адельфию. Тяжело дыша, она не сводила с него глаз. Взгляд ее говорил – ей непонятно, кого из двух мужчин она боится больше.
– Оливер… – тихо прошептала она. – Оливер…
Стоун выронил нож, выпрямился и отряхнул с брюк грязь.
– Боже мой, у вас кровь! – воскликнула Адельфия. – Вы в крови!
– Пустяки. Я в полном порядке, – нетвердым голосом произнес он и приложил рукав к кровоточащему рту.
То, что он сказал, было неправдой. Удар был силен – Стоуна слегка подташнивало, кружилась голова. Языком он нащупал во рту что-то твердое и выплюнул. Зуб!
– Нет, вы не есть в порядке! – с тревогой возразила Адельфия.
– Сейчас прибудет полиция! – подбежала к ним женщина. – С вами все хорошо?
Стоун оглянулся. Сверкая проблесковыми маячками, у тротуара затормозил полицейский автомобиль. Повернувшись к Адельфии, он торопливо проговорил:
– Вы поможете им все объяснить?
Слова эти он не произнес, а прошамкал: его губа распухала прямо на глазах.
Стоун зашагал прочь. Адельфия его окликнула, но он не оглянулся.
Машинально отвечая на вопросы полиции, она думала только о том, что сейчас видела. Оливер Стоун указательным пальцем ткнул бродяге куда-то под ребра. Это короткое и точное движение заставило здоровенного злобного верзилу без чувств рухнуть на землю.
И то, как Оливер держал нож… Однажды она уже видела, как один человек держал нож вот таким же образом. Это было очень давно, еще в Польше. Человек этот служил в КГБ и явился для того, чтобы силой увести ее выступавшего против Советов дядю. Живым она дядю больше не видела. Его изуродованное тело нашли в заброшенном деревенском колодце, в двадцати милях от города…
Адельфия оглянулась.
Оливер Стоун уже успел исчезнуть.
Глава тридцатая
– Вот здесь и работал Патрик Джонсон, – сказал Картер Грей, обводя широким движением руки помещение.
Алекс неторопливо огляделся. Размером зал был приблизительно в половину футбольного поля. Центр его был свободен, а по периметру размещались кубики кабинетов. На каждом рабочем месте стоял компьютер с жидкокристаллическим монитором, а звуковым фоном в помещении было легкое гудение системных блоков. За прозрачными стенами крошечных кабинетов сидели мужчины и женщины в строгой, деловой одежде. Они были полностью погружены в свою работу. А до этого, еще в коридорах, Алекс видел сотрудников с закрепленными на головах приборами связи. Эти люди говорили в микрофон на таинственном жаргоне, которого Алекс не понимал, несмотря на многие годы, проведенные на федеральной службе. Во всем здесь ощущалось огромное напряжение.
Когда Грей вел их к угловым кабинетам, на некоторых мониторах Алекс успел заметить лица с явно восточными чертами. Вернее, ближневосточными. Рядом с портретами на боковой вертикальной полосе размещались какие-то данные, видимо, имеющие отношение к изображенной личности. Во всем помещении Алекс не увидел ни единого листка бумаги.
– Мы безбумажники, – шутливо произнес Грей, и это замечание повергло Алекса в шок.
«Неужели этот человек, помимо всего прочего, может читать мысли?»
– По крайней мере те, что здесь служат, – продолжил Грей. – Лично я по-прежнему люблю заносить свои мысли на бумагу. – Остановившись у более просторного, чем другие, кабинета с прозрачными стенами высотой не менее шести футов (в остальных они едва достигали уровня груди), Грей сказал: – Вот тут работал Патрик Джонсон.
– Как я понимаю, он не был рядовым сотрудником, – заметила Симпсон.
– Да. Он осуществлял контроль за ходом обработки данных обо всех подозреваемых в терроризме лицах. После того, как НЦПОО вошел в нашу структуру, мы объединили их сотрудников, также как и файлы, с нашими. Это идеальное сочетание. Но мы, естественно, никоим образом не хотели ущемлять интересы секретной службы, поэтому Джонсон и ему подобные остались в двойном подчинении.
Грей произнес эти слова величественным тоном, а Алекс подумал, оглядывая кабинет: «Великодушный, но абсолютно бесполезный жест, поскольку мы не можем контролировать работу этих служащих двойного подчинения».
Его взгляд задержался на единственной оставшейся в кабинете личной вещи Патрика Джонсона – небольшой, заключенной в рамку фотографии невесты. Алекс обратил внимание на то, как она красива – при полном макияже, веселая. Через секунду к ним присоединился еще один человек.
Протягивая руку Алексу, Том Хемингуэй широко улыбнулся:
– Вам все же удалось разоблачить меня, агент Форд! Теперь вы знаете место моей службы.
– Боюсь, что так. – Алекс чуть скривился: ну и рукопожатие у этого Хемингуэя!
– Выходит, вы знакомы? – вскинул брови Грей.
– Через Кейт Адамс, сэр, – юриста из Министерства юстиции, с которой мы работаем над совместным проектом.
– Я Джеки Симпсон, секретная служба, – выступила вперед партнерша Алекса.
– Том Хемингуэй.
– Рада познакомиться, Том. – Джеки явно любовалась мускулистым красавцем.
И продолжала это делать, пока не поймала на себе насмешливый взгляд Алекса.
– Я как раз показывал им кабинет Патрика Джонсона и объяснял, чем он у нас занимался, – сказал Грей. – Они по поручению своего начальства ведут расследование причин его смерти.
– Если не возражаете, сэр, то я мог бы продолжить экскурсию. Мне известно, что у вас намечено совещание.
– Том знает о компьютерах гораздо больше, чем я, – улыбнулся Грей.
Это было не совсем так, однако Грей никогда не хвастал своими сильными сторонами: чрезмерное бахвальство легко могло превратить их в слабости.
– Не забудь передать папе мои слова, Джеки, – напомнил Грей, перед тем как выйти из кабинета.
– Итак, что же вас интересует? – спросил Хемингуэй.
– В основном нам хочется понять, чем занимался Джонсон, – ответил Алекс. – Секретарь Грей сказал, что Джонсон контролировал обработку баз данных на лиц, подозреваемых в терроризме.
– Верно. Впрочем, он занимался и еще кое-чем. Если попытаться кратко обрисовать характер его работы, то Джонсон и другие контролеры очень похожи на главных авиадиспетчеров, обеспечивающих бесперебойную и четкую деятельность рядовых подчиненных. Базы данных постоянно пополняются новыми сведениями. И мы направляем всю эту информацию по нужным руслам. ФБР, Федеральное агентство по контролю за оборотом наркотиков, Министерство внутренней безопасности, Бюро по контролю соблюдения законов об алкоголе, табаке и огнестрельном оружии, ЦРУ, Разведывательное управление Министерства обороны и ряд других контор располагают собственными базами данных. Происходит неоправданное дублирование, есть случаи искажения информации, и все названные мною ведомства не имеют доступа к файлам других агентств. Это одна из проблем, которые привели к событиям одиннадцатого сентября. Теперь вся информация стекается в одно место – то есть к нам, и все ведомства имеют к ней доступ двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю.
– Но помещать все яйца в одну корзину представляется мне делом весьма рискованным, – заметил Алекс.
– У нас, естественно, имеется дублирующий центр.
– И где же он? – спросил Алекс.
– Боюсь, что это секрет.
«Я так и знал!»
– При этом, заметьте, наша база данных не подменяет знаменитую службу ФБР, – сказал Том, имея в виду систему дактилоскопической идентификации Федерального бюро расследований. – Объект нашей охоты – террористы, а не педофилы или грабители банков. Кроме того, мы опираемся на помощь некоторых частных компаний, специализирующихся на получении разведывательных данных или проведении сложных технических экспертиз.
– НРЦ прибегает к услугам частных фирм?! – изумился Алекс.
– Да, – кивнул Хемингуэй. – Правительство не должно изобретать велосипед, давно изобретенный в частном секторе. Наши программы перерабатывают триллионы битов информации из множества баз данных, чтобы выявить типичную манеру действий подозреваемых, проверить сомнительные подписи или создать поведенческие модели, которые могли бы помочь в расследовании. Наши агенты имеют карманные компьютеры, открывающие им мгновенный доступ к этим базам данных. Одним запросом они могут получить исчерпывающую информацию об интересующем их субъекте. То есть мы располагаем, без преувеличения, фантастической информационной системой!
– Но как вы можете достаточно эффективно контролировать эту лавину информации? – не удержался Алекс.
– Когда другие ведомства вывалили на нас все свои данные, создались определенные завалы. Не скрою, возникали и более серьезные проблемы. Пару раз система вообще рушилась. Но сейчас она работает без сбоев. Джонсон, как и ряд других сотрудников, должен был следить за точностью поступающих извне данных. Работа очень трудоемкая.
– Но отнюдь не ускоряющая общий процесс, – заметил Алекс.
– Скорость не только бесполезна, но и вредна, если исходная информация оказывается ложной, – возразил Хемингуэй. – Хотя мы и пытаемся по возможности обновлять и проверять сведения, полного совершенства, как вы понимаете, достигнуть невозможно.
– Не могли бы вы показать нам образцы некоторых файлов? – подала голос Симпсон.
– Конечно! – Хемингуэй, усевшись за стол, положил ладонь на считчик биометрических данных. Затем он постучал по клавиатуре, и на экране появилось лицо человека, снимок отпечатков его пальцев и биографические данные.
Алекс с изумлением смотрел на собственное изображение и перечень всех своих деяний, совершенных, видимо, с момента появления на свет из материнской утробы.
– «Подвергался обвинению в употреблении алкоголя до достижения совершеннолетия», – прочитала Симпсон с экрана.
– Но это должны были вычеркнуть из всех моих файлов! – возмутился Алекс.
– Не сомневаюсь, что во всех официальных файлах этих сведений нет, – сказал Хемингуэй. – Да, кстати, как ваша шея? Ведь вам, кажется, пришлось перенести очень серьезную травму.
– У вас имеются мои медицинские данные?! Что, черт побери, случилось с правом на конфиденциальность?
– Вы, похоже, поленились прочитать то, что напечатано в «Законе о патриотизме» мелким шрифтом, – сказал Хемингуэй, делая очередной запрос. И, получив ответ, продолжил: – Вы частенько посещаете бар «LEAP», о чем свидетельствует список оплат, произведенных вами по кредитной карте. Причина столь частых визитов, как я полагаю, – Кейт Адамс.
– Выходит, когда я расплачиваюсь по кредитке, это вам становится известно?
– Именно поэтому я всегда плачу наличными, – улыбнулся Хемингуэй.
Он постучал по кнопкам клавиатуры, и на экране появилась фотография Джеки Симпсон, ее отпечатки пальцев и основные сведения о ней.
– Здесь ошибка! – Она ткнула пальцем в одну из строк. – Я родилась не в Атланте, а в Бирмингеме.
– Вот видите, даже НРЦ небезгрешен. Я позабочусь, чтобы ошибка была исправлена.
– А у вас есть в запасе «плохие парни»? – спросил Алекс. – Или вы шпионите только за копами?
Хемингуэй постучал по клавишам, и на экране появилось новое лицо.
– Пожалуйста. Его звали Аднан аль-Рими. Он был убит в Виргинии другим террористом. Смерть получила официальное подтверждение. Об этом свидетельствуют маленький череп и две скрещенные кости в правом верхнем углу экрана. Символ, конечно, устаревший, и мне неизвестно, кто предложил его использовать. Но как бы то ни было, он точно отражает текущее состояние объекта. – Хемингуэй открыл еще одно окно и, показывая на рисунок папиллярных линий, сказал: – Отпечатки пальцев – еще одно подтверждение того, что убит был аль-Рими.
– Располагал ли Джонсон информацией, которая могла интересовать других?
– Если говорить в широком смысле, агент Форд, то все сотрудники НРЦ располагают сведениями, которые могут оказаться полезными для врагов нашей страны. Именно поэтому мы тщательно проверяем прошлое наших работников. Можно сказать, что мы постоянно просвечиваем их насквозь.
– Видимо, ничего другого вам не остается, – заметила Симпсон.
– Но почему в таком случае неожиданно свалившееся на Патрика Джонсона богатство ни у кого не вызвало подозрений? – спросил Алекс.
– Должно было вызвать, – согласился Хемингуэй, – и я не сомневаюсь, что вскоре здесь полетят чьи-то головы.
– Надеюсь, не ваша? – улыбнулся Алекс.
– Нет. Контроль персонала не входит в сферу моей ответственности.
– Вам, выходит, повезло. Итак, вы считаете, что он не мог торговать секретами, если допустить, что источником богатства Джонсона все же были не наркотики?
– Маловероятно, хотя и не невозможно. Но наркотики были найдены в его доме.
– Вы не возражаете, если я поговорю с его коллегами?
– Я могу это организовать, однако боюсь, что за вашими беседами будет установлено наблюдение.
– Вот это да! – восхитился Алекс. – Совсем как в тюрьме. Но ведь мы вроде как «хорошие парни».
– Мы тоже «хорошие парни», – парировал Хемингуэй.
Час спустя, поговорив с тремя коллегами Джонсона, Алекс и Симпсон узнали, что ни один из их собеседников не знал Джонсона лично.
После того, как они получили назад свои револьверы, Хемингуэй проводил их до выхода.
– Желаю удачи, – сказал он, прежде чем за их спинами успели захлопнуться автоматические двери.
– Постараемся. Спасибо за помощь, – проворчал в ответ Алекс.
До самой машины их сопровождали двое солдат с автоматами.
– Может быть, вы, парни, возьмете меня за руки – на тот случай, если я вдруг впаду в неистовство? – спросил у них Алекс.
Однако воины не удостоили его ответом.
– Полная потеря времени, – подытожила Симпсон.
– Что составляет девяносто процентов любого расследования. Вам это следовало бы знать, – раздраженно буркнул Алекс.
– Что вы так злитесь?
– Неужели вы хотите сказать, что все увиденное нами не вгоняет вас в дрожь? Я ждал, что он вот-вот выставит на обозрение фотографию того момента, когда я теряю невинность.
– Мне лично скрывать нечего. А почему вы так свински держались с Томом?
– Я держался с Томом по-свински, потому что терпеть не могу этого сукина сына.
– Понятно. Это, кстати, объясняет ваше отношение и ко мне.
Он не удостоил ее ответом. Вместо этого вдавил педаль газа в пол и, оставляя на асфальте следы резины, рванул прочь из «Города Большого Брата».