– Даже сверхдержавы состоят из людей.
– Мы другие люди, – покачал головой араб. – Совсем другие. Но эти различия ваша страна признать отказывается.
– Чем больше возрастают наши отличия, тем больше мы становимся похожими друг на друга. И вы и мы жаждем мира.
– Простите за грубость, но это полная чушь. В вас заговорила ваша буддистская сущность. – Араб сделал глоток воды и продолжил: – Америка тратит на армию больше, чем все остальные страны, вместе взятые. Ни одна страна не станет делать это ради достижения мира или самообороны. На такие затраты идут только в целях агрессии. Стоит вашему президенту нажать на кнопку, и весь арабский мир исчезнет в грибовидном облаке.
– У нас нет никаких причин поступать так. Наши усилия на Ближнем Востоке направлены на достижение иных целей. Там на смену диктаторским режимам приходит демократия.
– Диктаторским режимам, становлению и укреплению которых так содействовала Америка. А приходящие к власти демократы ненавидят Америку гораздо больше, чем диктаторы, которых они заменили. Вы пришли в Ирак, не разбираясь ни в истории, ни в культуре этой страны. Америку, похоже, несказанно изумил тот факт, что Великобритания, захватив район, именуемый Месопотамией, создала искусственную страну, назвав ее Ираком. Население этой, с позволения сказать, страны состоит из суннитов, шиитов, курдов и множества этнических групп, которые никогда не могли ужиться друг с другом. Неужели вы действительно полагали, что, войдя в Ирак ради его «спасения», вы добьетесь мира? Нельзя бомбами загнать народ в демократию! Демократия возрастает из почвы, а не падает с неба. Отправляясь к избирательным урнам, мусульмане проходят мимо воронок от взрывов, унесших жизни их родных и близких. Неужели вы верите в то, что возможность получить демократию американского толка заставит их забыть, кто убил их мужей, жен и детей?
– Моей стране следует признать, что к свободе ведут множество путей. Я боюсь, что мы пока видим единственный путь для решения проблем. Это наш путь.
– Прекрасные слова, Том, – сказал араб, сделал очередной глоток воды и добавил: – Но боюсь, что ваши вожди не разделяют твоих чувств. Господь всемогущий мог бы уничтожить всю вашу армию одним мановением руки. Но мы, простые смертные арабы, не можем победить вас военным путем, принимая во внимание ваше оружие и ваши деньги. Мы видим, как следом за великим американским войском маршируют американский бизнес и американские нефтепроводы. Вы утверждаете, что вашей целью является свободный мир. Но взгляни! В Африке диктаторских режимов больше, чем на Ближнем Востоке, и геноцид там лютует значительно сильнее. Но я не вижу там американских танков, пролагающих огнем орудий путь к демократии. На это есть простой ответ. На Ближнем Востоке значительно больше нефти. Окажи нам честь, Том, и откажись от мысли, что мы, дикие дети пустынь, не понимаем, насколько далеки от альтруизма американские цели.
– Свобода – великолепная вещь, мой друг. А Америка – самая свободная в мире страна.
– Неужели? Страна, в которой двести пятьдесят лет царило рабство и которая еще сто лет де-факто относилась к людям с черным цветом кожи как к рабам? Мне довелось лично познакомиться с вашей свободой. Пятьдесят лет назад в Ираке был демократически избранный премьер-министр, который имел наглость национализировать нефтяную промышленность. Американским нефтяным компаниям подобное вряд ли могло понравиться. Поэтому ваше ЦРУ помогло свергнуть законное правительство и вернуло на трон марионетку-шаха. Его вызывающее жалость обожание западного образа жизни привело к народной революции, и всем надеждам на подлинную демократию был положен конец. Америка играет в подобные игры по всему земному шару, от Чили до Пакистана. Политика западного мира привела к тому, что на земле погибли несчетные миллионы невинных людей. – Он внимательно посмотрел на Хемингуэя и после короткой паузы спросил: – А что, если новое иракское правительство придется Америке не по вкусу?
– Несмотря ни на что, я продолжаю думать, что вы верите в свободу, – спокойно ответил Хемингуэй. – Еще мальчишкой я сидел и слушал, как вы обсуждали эти проблемы с моим отцом.
– Да, всю свою жизнь я сражался за те свободы, которые соответствуют Слову Божьему. Я свято верю в то, что люди должны иметь голос, выбирая образ жизни. Я не согласен с тем, как в некоторых арабских странах относятся к женщинам. Меня буквально воротит, когда рядом с глиняными хижинами возводятся роскошные дворцы. Мир ислама сталкивается с множеством проблем, которые нам необходимо решать. Но разве можно назвать свободой такое положение, когда вам кто-то со стороны указывает, к чему вы должны стремиться? И почему это работает только в одну сторону, Том? Америка с населением в пять процентов от общего числа всех жителей Земли потребляет четверть всей энергии земного шара! Бедные страны не могут получить необходимой им энергии, и их жители страдают и умирают только потому, что Америка так много забирает себе. Так почему эти бедные страны не могут вторгнуться в Америку, чтобы заставить эту энергетическую диктатуру уменьшить потребление нефти и газа? Интересно, понравилось бы это Америке?
– Почему же вы мне помогаете, если у вас такие настроения?
– Все очень просто, – пожал плечами араб. – За одного убитого американца умирают сотни арабов. Самоубийцы-бомбисты уничтожают своих братьев-арабов тысячами. С каждым новым взрывом мы становимся все слабее и тем самым играем на руку американцам. – Он помолчал, отпил воды и продолжил: – Западная пресса просто зациклилась на террористах, взрывающих себя, чтобы скорее оказаться на небесах. Но Бог говорит, что величайшей заслугой является спасение жизней. Спасение одной жизни означает спасение многих. Неужели для того, чтобы мы оказались в раю, нас обязательно следует убить? Почему мы, мусульмане, не можем наслаждаться мирной жизнью, верить в Бога, верно служить ему и таким образом открыть себе путь на небеса? В странах Запада дети растут в мире. Неужели наши дети не заслуживают такого права?
– Конечно, заслуживают, – согласился Хемингуэй.
– Ваша страна хочет невозможного, и вы это знаете. До энергетического кризиса семидесятых Америку на Ближнем Востоке волновало лишь противостояние арабов и Израиля. После одиннадцатого сентября вы обрушились на талибов. Это не вызывает у меня возражений. На вашем месте я поступил бы точно так же. Однако цель, которую вы поставили перед собой – в одночасье превратить Ближний Восток в край демократии, – сущее безумие. Вы хотите, чтобы мы за какие-то годы сделали то, на что у вас ушли столетия. – Он выдержал паузу и продолжил: – И вопрос вовсе не сводится к формуле «Ислам против Запада». За несколько тысяч лет у арабов появились обычаи и культура, неразрывно связанные с пустынным климатом и нехваткой жизненных ресурсов. В основе нашей культуры часто лежат племенные законы, с вождями во главе племен. В течение многих-многих лет Америка не видела в этом никаких проблем. Но сейчас проблемы возникли, и мы, как полагаете вы, должны измениться. Измениться немедленно. Но пока, Том, погибли сотни тысяч иракцев, а страна погрузилась в хаос. Я не в силах рукоплескать подобному прогрессу.
– Лично я стараюсь как могу. Если мой план не сработает, хуже не будет. Мы ничего не потеряем.
– Многие хорошие люди потеряют жизнь, Том, – жестко произнес араб.
– Но ничего не изменится по сравнению с тем, что происходит сейчас, – ответил Хемингуэй.
– У тебя на все готов ответ. Как в свое время и у твоего отца. Ведь его, кажется, убили в Пекине, не так ли?
Хемингуэй кивнул.
– Но это наверняка сделали не китайцы. Они, конечно, злодеи, но отнюдь не глупцы.
– У меня имеются на этот счет кое-какие подозрения, – пожал плечами Хемингуэй. – Но официальное следствие не дало результатов. Преступление раскрыто не было.
– Китайцы вызывают у меня огромный интерес, Том. Наступит день, когда по экономической мощи они выйдут на первое место в мире, потеснив Америку. Численность их армии в десять раз превосходит вашу. Мощь китайской армии день ото дня возрастает, и она становится все более оснащенной технически. Китайцы обладают возможностью нанести ядерный удар Соединенным Штатам. Они могут уничтожить или обратить в рабство миллионы собственных граждан, а вы по-прежнему будете величать их своими друзьями. В то же время Америка крушит арабский мир под предлогом его освобождения. Ты знаешь, что говорим мы, арабы? Мы говорим: «Идите освобождать своих друзей китайцев». Но Америка этого не делает. Почему? Отвечаю: китайцы станут сражаться против вас не с помощью автоматов и начиненных взрывчаткой автомобилей, как вынуждены это делать мы, мусульмане. Поэтому вы оставляете их в покое и называете своими друзьями.
– Отец, кстати, относился к ним не столь дружелюбно.
– Мудрый человек. Но он, увы, удалился в лучший мир.
– Я атеист. Поэтому не могу точно сказать, куда он удалился.
Араб одарил его скорбным взглядом и произнес:
– Не веря в Бога, ты наносишь оскорбление самому себе, Том.
– Я верю только в себя.
– Но что останется, когда прекратится твое физическое существование? – спросил араб и сам себе ответил: – Ничего.
– Я полностью свободен для того, чтобы сделать свой выбор, – твердо ответил Хемингуэй.
– Прощай, Том, – поднимаясь, сказал араб. – Желаю успеха. Думаю, что мы никогда больше не встретимся.
Несколько минут спустя Том Хемингуэй уже шагал по тротуару к оставленному неподалеку арендованному автомобилю. Он внимательно вглядывался в переданный ему арабом листок, переводя в уме на английский начертанные на нем арабские слова. Похоже, старый друг отца сумел досконально продумать все детали.
Ночью Хемингуэй вылетел из Франкфурта, чтобы через восемь часов приземлиться в Нью-Йорке. Он глядел в ясное небо и размышлял о том, может ли быть столько богов, сколько на небосводе звезд. Согласно некоторым верованиям, подобное возможно. Ответ, впрочем, не имел для него никакого значения. Ни один бог никогда не отвечал на его молитвы. И для Хемингуэя это было более чем убедительным доказательством того, что явлений, подобных высшей силе, не существует.
А в тысячах миль от него, на противоположном берегу Атлантического океана, Капитан Джек тоже смотрел в небо, размышляя о событиях грядущего дня. Все было готово; оставалось лишь ждать прибытия Джеймса Бреннана и компании. Последним актом подготовки было уничтожение ноутбуков, которыми пользовались участники операции. Все обсуждения на киночатах закончились. По правде говоря, ему будет их не хватать.
Вечером того же дня Капитан Джек прибыл на автомобильную стоянку международного аэропорта Питсбурга. Оставив там машину, он проследовал в терминал. Его официальный маршрут не вызывал никаких подозрений: аэропорт Питсбурга – международный аэропорт О'Хара в Чикаго – аэропорт в Гонолулу. Из Гонолулу его путь лежал на Американское Самоа, откуда маленький самолет должен был доставить его на прекрасный, словно жемчужина, остров.
Его работа в городе Бреннане, штат Пенсильвания, завершена, и на операцию он оставаться не хотел. Она будет несколько тягостной даже для него. И хотя его работа здесь завершилась, в некоторых аспектах она только начиналась. Пришло время приступить к реализации тайного плана. Его партнерские отношения с Хемингуэем закончились, хотя последний об этом не догадывался. «Было забавно работать с тобой, Том». Теперь он поступил в распоряжение северных корейцев.
Капитан Джек зарегистрировался на рейс. Его дорожная сумка была небольшой, и он мог везде носить ее с собой. Вначале он зашел в бар и немного выпил, потом заскочил в туалет, затем немного побродил по аэровокзалу, затем направился к линии контроля. Но вместо того, чтобы пройти контроль, он вышел из аэропорта, прошел на другую стоянку и нашел предназначавшийся ему автомобиль. Капитан Джек сел в машину и двинулся на юг.
Джамиля, сидя в своем доме за кухонным столом, записала в дневник предполагаемые день и час своей смерти. Интересно, думала она, насколько точным окажется ее прогноз? Если она завтра умрет, то дневник найдут. Не исключено, что его опубликуют в газете и ее настоящее имя, которое она написала рядом с датой смерти, появится в печати. Повинуясь внезапному внутреннему импульсу, она стерла имя. Какова вероятность того, что она завтра выживет? И существует ли вообще такая вероятность?
Джамиля поднялась со стула, открыла окно и посмотрела на улицу, позволив легкому ветерку гладить ее лицо. Воздух полнился запахом недавно скошенной травы. Это был новый, практически не знакомый ей аромат. В округе царили покой и тишина. Ни бомб, ни автоматного огня. Какой-то старик сидел на ступенях дома, попыхивая сигаретой и потягивая пиво. С расположенной неподалеку игровой площадки до нее доносились взрывы детского смеха. Джамиля была еще молода, и ее ждали долгие годы жизни. Девушка медленно затворила окно и исчезла в темноте квартиры.
– Помоги мне исполнить мой долг! – обратилась она к Богу. – Не дай мне обмануть тебя!
А в каких-то двадцати минутах ходьбы от дома Джамили Аднан аль-Рими только что завершил последний, вечерний намаз. Он тоже, подобно Джамиле, обращался к Богу.
Затем он свернул и убрал молитвенный коврик. Аднан молился только дважды в день – на рассвете и вечером. Правилам Рамадана он следовал крайне неохотно. Ему так долго приходилось существовать впроголодь, что для строгого поста сил уже не осталось. В течение всех этих лет он иногда позволял себе выкурить сигарету или принять немного алкоголя. Аднан не совершал паломничества в Мекку, поскольку денег на дорогу у него никогда не было. Однако он считал себя правоверным мусульманином, ибо много и хорошо трудился, помогал тем, кто жил в нужде, и никогда не лгал. Но ему приходилось убивать. Он убивал во имя Бога, дабы защитить ислам и свой образ жизни. Иногда ему казалось, что вся его жизнь состоит их трех элементов: работы, молитв и борьбы. Он трудился, не покладая рук, ради того, чтобы его детям не надо было сражаться, чтобы им не надо было взрывать себя для доказательства своей правоты. Но все его дети умерли. Насилие достало малолеток, несмотря на все усилия отца обеспечить им безопасную жизнь.
Теперь ему оставалось выполнить еще одно, последнее задание.
Закрыв глаза, Аднан мысленно шагал по коридорам больницы. Он спустился в зал, свернул направо, сделал четырнадцать шагов и, снова повернув направо, открыл дверь. После этого он представил, что спустился на восемь ступеней. Достигнув площадки, Аднан повернулся и спустился еще на восемь ступеней. Пройдя по коридору, он добрался до выхода. После этого он мысленно снова повторил весь путь. Затем он проделал его еще раз.
Покончив с тренировкой, Аднан снял рубашку и изучил в зеркале ванной комнаты свое тело. Хотя его сложение по-прежнему производило впечатление, в мышцах появились признаки дряблости, свойственные пожилому человеку, а не мужчине в расцвете сил. Многочисленные телесные раны, полученные им за годы борьбы, давно затянулись, но шрамы в душе остались навсегда.
Он присел на край кровати, достал из бумажника десять фотографий и разложил их перед собой в особом, одному ему известном порядке. Это было помятое и потерявшее первоначальный цвет напоминание о его семье. Аднан в который раз печально разглядывал снимки, вспоминая то время, когда семья жила в мире и любви. Не забыл он и того ужаса, который ему не раз пришлось испытать. Отец Аднана был обезглавлен в Саудовской Аравии за проступок, заслуживавший лишь административного наказания. Для того, чтобы отрубить голову, обычно требуется два удара меча. У отца Аднана была очень толстая шея, и, чтобы отделить его голову от туловища, потребовалось рубить трижды. Аднана, тогда еще восьмилетнего мальчишку, заставили наблюдать за экзекуцией. Мало кто может, предаваясь подобным воспоминаниям, не пролить слезу. Но глаза Аднана оставались сухими. Однако когда он покрывал поцелуями блеклые образы своих мертвых детей на снимках, его пальцы дрожали.
Несколько минут спустя Аднан надел куртку и вышел из дома. Езда на велосипеде до центра города много времени не заняла. Прикрепив машину цепью к стойке на велосипедной стоянке, путь он продолжил пешком. Аднан дошагал до больницы Милосердия и посмотрел на то место, где работал – работал, по крайней мере, до завтра. Затем его взгляд переметнулся на стоящее через дорогу здание, где, как он знал, двое афганцев проверяли и перепроверяли свое оружие. Они были методичными и преданными своему делу людьми, каковыми, собственно, и должны быть все хорошие снайперы.
Продолжая путь, Аднан свернул в одну улицу, потом в другую, после чего, скользнув в довольно узкий проулок, дважды стукнул в дверь. Ответа не последовало. Аднан позвал на фарси. За дверью послышались шаги, и он услышал голос Ахмеда:
– Что ты хочешь, Аднан?
Вопрос был задан также на фарси.
– Надо поговорить.
– Я занят.
– Все должно быть сделано, как надо. У тебя есть проблемы?
Дверь открылась, и Ахмед произнес с кислым видом:
– Никаких проблем.
Он отступил назад, давая Аднану войти в гараж.
– Я решил, что будет не вредно проверить все еще разок, – сказал Аднан и, присев на стоящий рядом с верстаком табурет, посмотрел на автомобиль, которому предстояло сыграть завтра столь важную роль. Удовлетворив свое любопытство, он одобрительно кивнул и добавил: – Выглядит прекрасно! Ты хорошо потрудился, Ахмед!
– Вот завтра и посмотрим – хорошо или плохо, – ответил Ахмед.
Следующие двадцать минут они посвятили обсуждению поставленных перед ними задач.
– За нас с тобой я не беспокоюсь, – угрюмо произнес Ахмед. – Меня тревожит женщина. Кто она? Как ее готовили?
– Это не твоя забота, – ответил Аднан. – Если ее выбрали на это дело, она, вне сомнения, прекрасно справится с работой.
– Женщины годятся лишь для того, чтобы рожать детей, готовить пищу и вести уборку.
– Ты живешь в прошлом, мой друг, – возразил Аднан.
– У ислама славное прошлое. Нам в свое время принадлежало все самое лучшее.
– Весь мир прошел мимо нас, Ахмед. Чтобы вернуть мусульманам подлинное величие, нам следует двигаться вместе с ним. Надо показать миру, на что мы способны. А способны мы на многое.
Ахмед смачно плюнул в пол и сказал:
– Вот что я думаю о мире. Этот самый мир должен оставить нас в покое.
– Завтрашний день покажет, кто из нас прав.
– Ты слишком доверчив, – покачал головой Ахмед. – Ты, например, доверяешь американцу, который с удовольствием играет роль нашего лидера.
– Пусть он американец, – глядя в глаза иранцу, жестко произнес Аднан, – но он отважный человек, который знает, что делает.
– Я сделаю то, что обязан сделать, – сказал Ахмед.
– Да, сделаешь, – поднимаясь, чтобы уйти, ответил Аднан. – Потому что я буду рядом и прослежу, чтобы все прошло как надо.
– Ты полагаешь, что мне требуется иракская нянька? – дрожа от ярости, усмехнулся Ахмед.
– Завтра мы все будем не иранцами, иракцами или афганцами, – спокойно ответил Аднан. – Мы все будем мусульманами, слугами Бога.
– Не смей ставить под сомнение мою веру, Аднан, – с угрозой в голосе предупредил Ахмед.
– Я ничего не ставлю под сомнение. Только Богу известно, что творится в душах его чад. – Подойдя к дверям, Аднан повернулся и добавил: – Увидимся завтра, Ахмед.
– Увидимся в раю, – ответил тот.
Глава пятьдесят первая
Ровно в час дня шасси самолета «борт номер 1» коснулось посадочной полосы международного аэропорта города Питсбурга. Все воздушное движение в небе над регионом было запрещено. Такой же запрет будет наложен и тогда, когда борт номер один станет готовиться к взлету. Длиннющая колонна автомобилей была готова начать движение. В президентском кортеже существовало одно незыблемое правило, которое никто не смел нарушить: как только задница президента касалась сиденья «Зверя», все машины начинали движение. И если кто-то не успевал занять место в своем автомобиле, на бал его не брали.
Секретная служба заранее перекрыла дорогу, по которой предстояло следовать президенту, и остальные автомобилисты, пребывая, мягко говоря, не в самом лучшем расположении духа, следили за тем, как мимо них проносится «Зверь» и еще двадцать шесть машин кортежа. В лимузине президента, помимо хозяина, следовали его супруга, шеф кабинета, губернатор штата Пенсильвания и Картер Грей.
Когда колонна подъехала к месту проведения торжества, там уже собралось около десяти тысяч человек. Зрители размахивали плакатами, дабы продемонстрировать поддержку городу и человеку, который подарил ему свое славное имя. Автобусы журналистской братии были запаркованы за оградой, а элегантно одетые и безукоризненно причесанные ведущие из национальных телевизионных сетей стояли рядом со столь же хорошо причесанными, но слегка небрежно одетыми юнцами с продвинутых кабельных каналов. Всем гуртом они готовились поведать об историческом событии стране и миру, хотя и в несколько разной тональности. Молодые голоса, как можно заранее предположить, будут развязнее и циничнее, нежели тщательно отшлифованные фразы дам и джентльменов из числа работающих в национальных СМИ.
Алекса Форда вначале поставили рядом с трибуной, но затем перевели в огороженное канатом пространство, неподалеку от машин кортежа. Он замер, увидав, как из середины толпы в первые ряды зрителей пробиваются Кейт, Адельфия и Верблюжий клуб в полном составе. Кейт, желая показать, что заметила его, помахала ему рукой. Алекс махать ей в ответ не стал. Ограничившись едва заметным кивком, он вернулся к своим прямым обязанностям и попытался взглядом определить потенциально опасные точки и объекты. Но в кипящей толпе это было практически невозможно. Агентов секретной службы слегка утешало лишь то, что на всех проходах были установлены металлодетекторы. Алекс взглянул на линию деревьев, где, как он знал, разместились снайперы. Однако стрелков он не увидел.
– Если дело дойдет до пальбы, не промахнитесь, – пробурчал он себе под нос.
Президент шагал в окружении ребят из команды «А». Это была стена из кевлара и плоти. Алекс знал парней из команды – непробиваемый монолит.
Президент выступил вперед и пожал несколько важных рук, а его супруга, шеф кабинета, губернатор и Грей заняли места позади подиума. Через минуту к ним присоединился Бреннан.
Торжество началось точно по графику. Мэр и несколько местных знаменитостей выступили со спичами, в которых изо всех сил пытались превзойти один другого в восхвалении президента и одноименного города. Губернатор болтал несколько дольше, чем предусматривало расписание. Шеф кабинета нахмурилась и нетерпеливо застучала высоким каблучком по земле. Следующей остановкой борта номер один должен был стать Лос-Анджелес. Президент летел туда в целях сбора средств, что было важнее – по крайней мере, с ее точки зрения, – чем переименование крошечного, но честолюбивого городка в честь ее босса.
Алекс продолжал вглядываться в толпу. В первом ряду за канатом он увидел группу военных. На большинстве из них были обычные армейские мундиры, а на двоих – униформа национальной гвардии. У некоторых из воинов не было руки или ноги, у одного из национальных гвардейцев вместо левой руки был металлический крюк. В знак участия к их судьбе Алекс печально покачал головой. Сказав речь, Бреннан обязательно подойдет к ним. Он никогда не забывал это сделать.
Вглядываясь в толпу, Алекс увидел довольно много восточных лиц. Костюмы этих людей ничем не отличались от одежды других зрителей. На лацканах их пиджаков и курток красовались значки с изображением президента, в руках они держали плакаты с призывом «Бреннана – на очередной срок!». Одним словом, вели они себя так же, как и все, – радостно и патриотично.
Люди Капитана Джека рассредоточились в толпе группами так, чтобы их огонь захватил максимальную площадь перед подиумом. Все их внимание было сосредоточено на одноруком национальном гвардейце. Сделать это было нетрудно: инвалид, ожидая встречи с президентом, стоял в первом ряду, сразу за канатом ограждения.
Примерно в то же время, когда борт номер один заходил на посадку в Питсбурге, блестящая черная вертушка, оторвавшись от взлетной площадки в центре Нью-Йорка, полетела на юг. Рядом с пилотом сидел еще один человек в летном костюме. На одном из задних сидений расположился Том Хемингуэй. Он не отрывал глаз от карманного телевизора. На торжество собралась масса народу, и вся отведенная для этой цели территория уже была забита людьми. Это больше всего тревожило Хемингуэя. Толпа.
Он посмотрел на часы и приказал пилоту прибавить скорость. Приказ был выполнен, и черная машина понеслась над небоскребами Манхэттена.
Последние два часа Джамиля провела на воздухе с детьми. Она рассчитывала быстренько покормить мальчишек, после чего наступало время уезжать. Она вошла в дом с младенцем на руках, в то время как двое старших топали следом. То, что она увидела, вызвало у нее такой шок, что она едва не уронила ребенка.
Лори Франклин разговаривала в холле по телефону. На ней был костюм для игры в теннис, хотя ноги оставались босыми. Она улыбнулась Джамиле и жестом показала, что скоро закончит разговор.
Как только Лори положила трубку, Джамиля сказала: