Страница:
Солдаты весело загомонили. Командир стражников похлопал Яноша по ноге.
– Добро пожаловать, приятель. Далекие Королевства принадлежат нам. Воинам и гражданам, а не каким-то там воскресителям.
Мы спешились, отдали поводья стражнику и вошли в ворота. За нами ввалилась толпа наших сторонников.
Это был не самый удачный день в жизни Кассини. Я представлял это, входя. Все места в Большом амфитеатре были заняты. Стояла духота и гомон многих тысяч, собравшихся приветствовать самозванца. Но вряд ли Кассини почувствует эту духоту. Ведь он должен быть поглощен церемонией чествования, да и не одну ночь, наверное, провел, составляя приветственную речь. Ведь это была кульминация, самая триумфальная точка его жизни – жизни, которая, как он недавно боялся, не будет никем оценена. И он уже наверняка нетерпеливо ждал того торжества, которое ему устроят. И он возглавит новую экспедицию к вратам Далеких Королевств и вернется с еще большей славой. Да, вскоре Кассини узнает, каково быть калифом на час. Тут появляемся мы, и час истекает.
Когда мы вошли, воскреситель Джениндер, этот старый мошенник, раздувался от гордости, представляя своего протеже. Он стоял на широкой сцене амфитеатра, и его голос многократно усиливался, а облик возвеличивался особым заклинанием, которое было сотворено ста двенадцатью воскресителями в тот день, когда закладывали первый камень здания. Вокруг него толпились руководители всех высших сословий Ориссы. Два почетных кресла занимали старейшина Совета воскресителей Гэмелен и глава магистрата Сишон. В центре, на троне героя, с гирляндой цветов на шее восседал Кассини.
Джениндер застыл на полуслове, когда ворвалась, выкрикивая наши имена, проследовавшая за нами толпа. Все головы в амфитеатре повернулись в нашу сторону. И тут началось полное безумие. Слышались вопли, визги и даже шум потасовок. Я услыхал, как принялись скандировать мое имя. Но громче звучало: «Янош! Янош! Янош!»
На своем троне оцепенел Кассини, лицо которого побледнело от страха. Он замер, не зная, что делать в своем унижении, зато стоящие вокруг него люди быстро сообразили. Одни попросту торопились исчезнуть со сцены, другие принялись поносить Кассини, хотя из-за шума толпы я не мог расслышать, как именно. Гэмелен первым из воскресителей пришел в себя. Он торопливо подбежал к Джениндеру и Кассини и простер над ними руки, затем поднял ладони к небесам и сотворил заклинание. Полыхнуло пламя, потянуло дымком, и те исчезли.
Затем тысячи рук подняли нас с Яношем и, передавая друг другу, донесли до сцены. Я первым оказался на ногах. И тут же рядом появился Янош. Он огляделся, слегка ошеломленный, как всякий человек, внезапно оказавшийся в центре всеобщего внимания. Я подтолкнул его вперед, указывая магическую точку, где образ его фигуры увеличивался до гигантского. По внезапно наступившей в толпе тишине я понял, что поступил правильно.
– Жители Ориссы! – сказал я, встав рядом с другом. Слова вырывались из меня так громко, что меня даже покачивало. – Вы все знаете меня, ведь я один из вас.
Толпа стала скандировать:
– Амальрик! Амальрик! Амальрик!
Я поднял руку, и стало тихо.
– Хотя вы, может быть, и не все знаете Яноша, но, думаю, все слышали о моем друге.
Последовал новый взрыв восторженных криков. Я шепнул:
– Говори. Они хотят слышать тебя.
У Яноша засверкали глаза:
– Что я должен сказать?
– Расскажи им просто правду.
Чем-чем, а отсутствием актерского дарования Янош не страдал. Он вдруг подтянулся, и с него слетел весь страх и смущение. И уверенно шагнул вперед, словно родился на сцене.
– Жители Ориссы, я принес вам весть о Далеких Королевствах…
Речь, которую он произнес в этот день, расхваливали еще много недель. Не важно, что иногда он сбивался и повторялся. Ведь у Ориссы еще никогда не было такого героя, как Янош Серый Плащ. Перед ними стоял человек хоть и благородного, но экзотического происхождения. К тому же это был воин, солдат, испытавший все тяготы солдатской службы. К тому же, по слухам, был он и в рабах, так что не понаслышке был знаком и с тяжким трудом, которым приходилось заниматься простому народу, большинству из здесь присутствующих. К тому же он выставил дураком и лжецом одного из воскресителей, а разве не правда, что хоть магов и уважают, но не любят? Ну и самое главное, он принес ориссианам чувство гордости за весь человеческий род. Обычный человек сделал то, что еще несколько месяцев назад считалось просто невозможным. И теперь собирается пройти еще дальше и ступить ногой на те волшебные земли, которые так много обещают каждому сердцу.
Что касается меня, то и мне было оказано немало почестей, устроено много банкетов в мою честь и моей дружбы добивалось множество людей. Что из ложной скромности кривить душой: я тоже был героем. В конце концов, это же было моим открытием, по моей инициативе все и началось, и я прошел там, где прошел Янош, и я страдал так же, как и Янош. Но как ни был я настроен мгновенно собрать новую экспедицию и двинуться обратно по пройденному пути, все же, оказавшись дома, я немного успокоился по поводу Далеких Королевств. Принимая во внимание болезнь отца и нераспорядительность моих братьев, приходилось считаться с тем, что будущность семейства Антеро во многом зависит от меня. Братья мои и не думали спорить, когда отец объявил, что своим наследником в делах, основном имуществе и главою рода он назначает меня. Этот его выбор я заслужил и тем, что после моего путешествия открытая враждебность воскресителей к фамилии Антеро прекратилась, и уж, во всяком случае, только глупец мог бы сейчас что-то иметь против нас.
И еще в доме появилась Диосе… Отец ею восхищался и всегда находил предлог, чтобы пообщаться с ней. Хотя ему по-прежнему нездоровилось, когда она входила в его комнату, он словно молодел. И неудивительно – ведь она была так мила с ним и даже отчаянно кокетничала. И по сей день я не сомневаюсь, что внимание, которое она ему уделяла, продлило недолгий срок, оставшийся ему в этой жизни. Пленила она и Рали – они вихрем носились по тренировочному полю, Диосе училась ориссианским трюкам с оружием и демонстрировала салсийские.
– Среди моих маранонок нет ни одной, которая не была бы готова сразиться с тобой из-за нее, – говорила мне Рали. – И единственное, что их от этого удерживает, – ее бешеная любовь к тебе.
В силу необходимости из нашей свадьбы мы не делали шумихи. Моя нынешняя известность заставляла ограничиваться приглашением только близких родственников. Иначе неприглашенные сочли бы себя оскорбленными. Поэтому мы обошлись простой церемонией на нашей вилле, пред ликом нашего бога – покровителя очага. Правда, я опасался, как бы не обиделась Диосе.
– Почему я должна обижаться? – Она пожала плечами, когда я спросил. – У нас в Салси гораздо важнее свадьбы ее последствия. Как только пара проживет один год до урожая, так устраивается настоящий большой праздник. А уж когда рождается ребенок, то праздник еще богаче. Я думаю, в Ориссе потому так, что женщины слишком мало значат в этом городе. И здесь свадьба – как подачка девушке, стоящей перед грядущим домашним рабством. Ведь это единственный момент в ее жизни, когда она окружена всеобщим вниманием и чувствует себя самой значимой среди прочих.
Я не спорил, ведь мне доводилось слышать и от Рали жалобы на подобную несправедливость.
Диосе взяла мою руку и мягко приложила к своему животу, уже слегка округлившемуся. Полковая колдунья маранонок Рали уже предсказала, что у нас будет девочка. Я рассмеялся, услышав, как ребеночек толкнул изнутри ножкой.
– Как же мы ее назовем? – спросил я.
– Назовем в честь наших матерей, – ответила Диосе. – Мы назовем ее Эмили в честь твоей матери. И Ирэной в честь моей матери.
– Что же получается… Эмили Ирэна Антеро… Мне нравится.
– Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, Амальрик, – попросила моя будущая жена.
– Все что захочешь.
– Я бы не хотела, чтобы наша дочь росла с мыслью, будто везде женщины обречены на такую жизнь, как в Ориссе. По тому, как она пихается, ты уже можешь понять, что у этой девочки будет сильная воля. А ночью, когда тихо, я даже слышу, как бьется ее сердечко. И это сердечко весьма нежное, Амальрик, поверь мне, я знаю, что говорю, хотя мне и ей еще только предстоит познакомиться.
– Я найму лучших наставников, – сказал я. – И у нас перед глазами пример Рали, которая образована и умственно, и физически. К тому же Рали совершенно свободна.
– Этого недостаточно, – ответила Диосе. – Ведь Эмили увидит других женщин, которые замолкают в мужской компании, чувствуя свою ничтожность лишь потому, что им приходится только стряпать да сидеть дома, страдая, что их рассматривают лишь как источник продолжения жизни.
– Что я должен обещать, чтобы такого не случилось? – спросил я.
– Я хочу, чтобы в ее воспитании приняла участие моя мать, – таков был ответ.
Я встревожился, поскольку какому же отцу хочется, чтобы ребенок воспитывался вне поля его зрения. Она поняла мои чувства и, взяв меня за руку, крепко сжала.
– Пожалуйста, ты должен это сделать ради меня. Если ты скажешь нет, я смирюсь, но не потому, что я стала ориссианкой, я все равно никогда ею не буду, а просто потому, что я люблю тебя, Амальрик. Даже ребенок не может быть важнее любви. И потом, я вовсе не имела в виду, что ее надо будет отправить отсюда, поскольку я тоже не пережила бы такой разлуки, как и ты. Я имею в виду, что раз в три года, чтобы дурное влияние не могло глубоко проникнуть в нее, она отправлялась бы надолго погостить к моей матери. И так до шестнадцатилетия, когда ее с молитвами благословят быть женщиной. А там уж пусть полагается на собственную голову. Но я обещаю тебе, Амальрик, что у этого ребенка голова будет не самым слабым местом.
И чем дальше я обдумывал, тем больше соглашался с тем, что говорила Диосе. Более того, я даже с энтузиазмом начал относиться к ее замыслу, как к удивительному педагогическому эксперименту: две культуры объединяются, чтобы создать совершенного ребенка, золотое дитя. Я клятвенно заверил ее, что согласен, и мы обнялись так тесно, как только могут любовники. Я почувствовал, как ее ладонь скользнула между моими обнаженными бедрами. Обнаружив там вдруг на глазах выросший мощный отросток, она обхватила его ладошкой и, склонившись, стала целовать. Затем подняла глаза, и сквозь упавшие на ее лицо черные волосы я увидел горящие от наслаждения глаза.
– После такого разговора мужчины и женщины, – прошептала она, – всегда хочется убедиться, не пострадали ли чувства.
И ее горячий влажный рот вновь принялся за дело.
Поженились мы спустя неделю. Отец, по-прежнему слишком слабый, мог лишь сидеть в кресле да вытирать слезы радости. Его функции взяла на себя Рали, держа в руках ягненка с разрезанным горлом и сливая кровь в чашу для богов. Янош исполнял роль брата Диосе, обмазывая нам брови этой кровью. Закончив с этой процедурой, мы уселись пировать и веселились три дня кряду.
А перед тем как мы собрались с Диосе в свадебное путешествие, отец умер. И мне хочется думать, умер он счастливым человеком: его заблуждавшийся в прошлом сын теперь был оценен по достоинству, слава овеяла имя семьи и сбылась мечта его юности. Однако, размышляя над его ощущениями и перебирая те слова, что уже занес я в эту книгу, я не могу не вспомнить сказанное Яношем на Перечном побережье, о том, что мой отец лучше Яноша потому, что удовлетворился тем, что сын добился того, в чем отказано отцу. Да, мой отец был хорошим человеком, лучше, чем Янош или я. Но, увы, и он не был совершенством, а только идеальный человек может умереть счастливым. Ведь и до знакомства с Далекими Королевствами было ясно, что мир, в котором жил мой отец, тоже не был идеальным.
Глава четырнадцатая
– Добро пожаловать, приятель. Далекие Королевства принадлежат нам. Воинам и гражданам, а не каким-то там воскресителям.
Мы спешились, отдали поводья стражнику и вошли в ворота. За нами ввалилась толпа наших сторонников.
Это был не самый удачный день в жизни Кассини. Я представлял это, входя. Все места в Большом амфитеатре были заняты. Стояла духота и гомон многих тысяч, собравшихся приветствовать самозванца. Но вряд ли Кассини почувствует эту духоту. Ведь он должен быть поглощен церемонией чествования, да и не одну ночь, наверное, провел, составляя приветственную речь. Ведь это была кульминация, самая триумфальная точка его жизни – жизни, которая, как он недавно боялся, не будет никем оценена. И он уже наверняка нетерпеливо ждал того торжества, которое ему устроят. И он возглавит новую экспедицию к вратам Далеких Королевств и вернется с еще большей славой. Да, вскоре Кассини узнает, каково быть калифом на час. Тут появляемся мы, и час истекает.
Когда мы вошли, воскреситель Джениндер, этот старый мошенник, раздувался от гордости, представляя своего протеже. Он стоял на широкой сцене амфитеатра, и его голос многократно усиливался, а облик возвеличивался особым заклинанием, которое было сотворено ста двенадцатью воскресителями в тот день, когда закладывали первый камень здания. Вокруг него толпились руководители всех высших сословий Ориссы. Два почетных кресла занимали старейшина Совета воскресителей Гэмелен и глава магистрата Сишон. В центре, на троне героя, с гирляндой цветов на шее восседал Кассини.
Джениндер застыл на полуслове, когда ворвалась, выкрикивая наши имена, проследовавшая за нами толпа. Все головы в амфитеатре повернулись в нашу сторону. И тут началось полное безумие. Слышались вопли, визги и даже шум потасовок. Я услыхал, как принялись скандировать мое имя. Но громче звучало: «Янош! Янош! Янош!»
На своем троне оцепенел Кассини, лицо которого побледнело от страха. Он замер, не зная, что делать в своем унижении, зато стоящие вокруг него люди быстро сообразили. Одни попросту торопились исчезнуть со сцены, другие принялись поносить Кассини, хотя из-за шума толпы я не мог расслышать, как именно. Гэмелен первым из воскресителей пришел в себя. Он торопливо подбежал к Джениндеру и Кассини и простер над ними руки, затем поднял ладони к небесам и сотворил заклинание. Полыхнуло пламя, потянуло дымком, и те исчезли.
Затем тысячи рук подняли нас с Яношем и, передавая друг другу, донесли до сцены. Я первым оказался на ногах. И тут же рядом появился Янош. Он огляделся, слегка ошеломленный, как всякий человек, внезапно оказавшийся в центре всеобщего внимания. Я подтолкнул его вперед, указывая магическую точку, где образ его фигуры увеличивался до гигантского. По внезапно наступившей в толпе тишине я понял, что поступил правильно.
– Жители Ориссы! – сказал я, встав рядом с другом. Слова вырывались из меня так громко, что меня даже покачивало. – Вы все знаете меня, ведь я один из вас.
Толпа стала скандировать:
– Амальрик! Амальрик! Амальрик!
Я поднял руку, и стало тихо.
– Хотя вы, может быть, и не все знаете Яноша, но, думаю, все слышали о моем друге.
Последовал новый взрыв восторженных криков. Я шепнул:
– Говори. Они хотят слышать тебя.
У Яноша засверкали глаза:
– Что я должен сказать?
– Расскажи им просто правду.
Чем-чем, а отсутствием актерского дарования Янош не страдал. Он вдруг подтянулся, и с него слетел весь страх и смущение. И уверенно шагнул вперед, словно родился на сцене.
– Жители Ориссы, я принес вам весть о Далеких Королевствах…
Речь, которую он произнес в этот день, расхваливали еще много недель. Не важно, что иногда он сбивался и повторялся. Ведь у Ориссы еще никогда не было такого героя, как Янош Серый Плащ. Перед ними стоял человек хоть и благородного, но экзотического происхождения. К тому же это был воин, солдат, испытавший все тяготы солдатской службы. К тому же, по слухам, был он и в рабах, так что не понаслышке был знаком и с тяжким трудом, которым приходилось заниматься простому народу, большинству из здесь присутствующих. К тому же он выставил дураком и лжецом одного из воскресителей, а разве не правда, что хоть магов и уважают, но не любят? Ну и самое главное, он принес ориссианам чувство гордости за весь человеческий род. Обычный человек сделал то, что еще несколько месяцев назад считалось просто невозможным. И теперь собирается пройти еще дальше и ступить ногой на те волшебные земли, которые так много обещают каждому сердцу.
Что касается меня, то и мне было оказано немало почестей, устроено много банкетов в мою честь и моей дружбы добивалось множество людей. Что из ложной скромности кривить душой: я тоже был героем. В конце концов, это же было моим открытием, по моей инициативе все и началось, и я прошел там, где прошел Янош, и я страдал так же, как и Янош. Но как ни был я настроен мгновенно собрать новую экспедицию и двинуться обратно по пройденному пути, все же, оказавшись дома, я немного успокоился по поводу Далеких Королевств. Принимая во внимание болезнь отца и нераспорядительность моих братьев, приходилось считаться с тем, что будущность семейства Антеро во многом зависит от меня. Братья мои и не думали спорить, когда отец объявил, что своим наследником в делах, основном имуществе и главою рода он назначает меня. Этот его выбор я заслужил и тем, что после моего путешествия открытая враждебность воскресителей к фамилии Антеро прекратилась, и уж, во всяком случае, только глупец мог бы сейчас что-то иметь против нас.
И еще в доме появилась Диосе… Отец ею восхищался и всегда находил предлог, чтобы пообщаться с ней. Хотя ему по-прежнему нездоровилось, когда она входила в его комнату, он словно молодел. И неудивительно – ведь она была так мила с ним и даже отчаянно кокетничала. И по сей день я не сомневаюсь, что внимание, которое она ему уделяла, продлило недолгий срок, оставшийся ему в этой жизни. Пленила она и Рали – они вихрем носились по тренировочному полю, Диосе училась ориссианским трюкам с оружием и демонстрировала салсийские.
– Среди моих маранонок нет ни одной, которая не была бы готова сразиться с тобой из-за нее, – говорила мне Рали. – И единственное, что их от этого удерживает, – ее бешеная любовь к тебе.
В силу необходимости из нашей свадьбы мы не делали шумихи. Моя нынешняя известность заставляла ограничиваться приглашением только близких родственников. Иначе неприглашенные сочли бы себя оскорбленными. Поэтому мы обошлись простой церемонией на нашей вилле, пред ликом нашего бога – покровителя очага. Правда, я опасался, как бы не обиделась Диосе.
– Почему я должна обижаться? – Она пожала плечами, когда я спросил. – У нас в Салси гораздо важнее свадьбы ее последствия. Как только пара проживет один год до урожая, так устраивается настоящий большой праздник. А уж когда рождается ребенок, то праздник еще богаче. Я думаю, в Ориссе потому так, что женщины слишком мало значат в этом городе. И здесь свадьба – как подачка девушке, стоящей перед грядущим домашним рабством. Ведь это единственный момент в ее жизни, когда она окружена всеобщим вниманием и чувствует себя самой значимой среди прочих.
Я не спорил, ведь мне доводилось слышать и от Рали жалобы на подобную несправедливость.
Диосе взяла мою руку и мягко приложила к своему животу, уже слегка округлившемуся. Полковая колдунья маранонок Рали уже предсказала, что у нас будет девочка. Я рассмеялся, услышав, как ребеночек толкнул изнутри ножкой.
– Как же мы ее назовем? – спросил я.
– Назовем в честь наших матерей, – ответила Диосе. – Мы назовем ее Эмили в честь твоей матери. И Ирэной в честь моей матери.
– Что же получается… Эмили Ирэна Антеро… Мне нравится.
– Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, Амальрик, – попросила моя будущая жена.
– Все что захочешь.
– Я бы не хотела, чтобы наша дочь росла с мыслью, будто везде женщины обречены на такую жизнь, как в Ориссе. По тому, как она пихается, ты уже можешь понять, что у этой девочки будет сильная воля. А ночью, когда тихо, я даже слышу, как бьется ее сердечко. И это сердечко весьма нежное, Амальрик, поверь мне, я знаю, что говорю, хотя мне и ей еще только предстоит познакомиться.
– Я найму лучших наставников, – сказал я. – И у нас перед глазами пример Рали, которая образована и умственно, и физически. К тому же Рали совершенно свободна.
– Этого недостаточно, – ответила Диосе. – Ведь Эмили увидит других женщин, которые замолкают в мужской компании, чувствуя свою ничтожность лишь потому, что им приходится только стряпать да сидеть дома, страдая, что их рассматривают лишь как источник продолжения жизни.
– Что я должен обещать, чтобы такого не случилось? – спросил я.
– Я хочу, чтобы в ее воспитании приняла участие моя мать, – таков был ответ.
Я встревожился, поскольку какому же отцу хочется, чтобы ребенок воспитывался вне поля его зрения. Она поняла мои чувства и, взяв меня за руку, крепко сжала.
– Пожалуйста, ты должен это сделать ради меня. Если ты скажешь нет, я смирюсь, но не потому, что я стала ориссианкой, я все равно никогда ею не буду, а просто потому, что я люблю тебя, Амальрик. Даже ребенок не может быть важнее любви. И потом, я вовсе не имела в виду, что ее надо будет отправить отсюда, поскольку я тоже не пережила бы такой разлуки, как и ты. Я имею в виду, что раз в три года, чтобы дурное влияние не могло глубоко проникнуть в нее, она отправлялась бы надолго погостить к моей матери. И так до шестнадцатилетия, когда ее с молитвами благословят быть женщиной. А там уж пусть полагается на собственную голову. Но я обещаю тебе, Амальрик, что у этого ребенка голова будет не самым слабым местом.
И чем дальше я обдумывал, тем больше соглашался с тем, что говорила Диосе. Более того, я даже с энтузиазмом начал относиться к ее замыслу, как к удивительному педагогическому эксперименту: две культуры объединяются, чтобы создать совершенного ребенка, золотое дитя. Я клятвенно заверил ее, что согласен, и мы обнялись так тесно, как только могут любовники. Я почувствовал, как ее ладонь скользнула между моими обнаженными бедрами. Обнаружив там вдруг на глазах выросший мощный отросток, она обхватила его ладошкой и, склонившись, стала целовать. Затем подняла глаза, и сквозь упавшие на ее лицо черные волосы я увидел горящие от наслаждения глаза.
– После такого разговора мужчины и женщины, – прошептала она, – всегда хочется убедиться, не пострадали ли чувства.
И ее горячий влажный рот вновь принялся за дело.
Поженились мы спустя неделю. Отец, по-прежнему слишком слабый, мог лишь сидеть в кресле да вытирать слезы радости. Его функции взяла на себя Рали, держа в руках ягненка с разрезанным горлом и сливая кровь в чашу для богов. Янош исполнял роль брата Диосе, обмазывая нам брови этой кровью. Закончив с этой процедурой, мы уселись пировать и веселились три дня кряду.
А перед тем как мы собрались с Диосе в свадебное путешествие, отец умер. И мне хочется думать, умер он счастливым человеком: его заблуждавшийся в прошлом сын теперь был оценен по достоинству, слава овеяла имя семьи и сбылась мечта его юности. Однако, размышляя над его ощущениями и перебирая те слова, что уже занес я в эту книгу, я не могу не вспомнить сказанное Яношем на Перечном побережье, о том, что мой отец лучше Яноша потому, что удовлетворился тем, что сын добился того, в чем отказано отцу. Да, мой отец был хорошим человеком, лучше, чем Янош или я. Но, увы, и он не был совершенством, а только идеальный человек может умереть счастливым. Ведь и до знакомства с Далекими Королевствами было ясно, что мир, в котором жил мой отец, тоже не был идеальным.
Глава четырнадцатая
ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Не хочу хвастать, но похороны Пафоса Карима Антеро стали одними из самых пышных в истории города. Они вызвали такое внимание, что магистрат приказал устроить погребальный костер в Большом амфитеатре. А затем вся Орисса потянулась длинной процессией вдоль реки к Роще странников, где мы принесли жертву Тедейту, а я развеял прах отца по ветру.
Все, и я в том числе, были удивлены, какой же популярной фигурой оказался мой отец. Спокойный по характеру человек, он избегал всяческих почестей и шумных застолий. Но, как я уже упоминал ранее, он обладал сверхъестественной проницательностью и, если достойный человек попадал в беду, делал все, чтобы облегчить его страдания. Делом своим он занимался так, что если и перехватывал более выгодную сделку, то его конкуренты ни в коем случае не проклинали его. Однако после случая с Халабом эта популярность отца не проявлялась публично. Теперь же, после моего торжества, уже никто не боялся воскресителей и, не стесняясь, выказывал свою любовь к усопшему. Страх же переместился на другую сторону. Последствия похорон эхом отдавались в жизни города еще долго после того, как ветер унес последние крупицы пепла. Могущественные люди начали заключать новые сделки, искать новых союзников; раскол проник и в ряды самих воскресителей.
Похороны моего отца, со всеми оплакиваниями, отчаянным вырыванием волос и пышными речами, явились важным фоном для усиления тех споров, которые охватили Ориссу. В центре этих споров находились вторая экспедиция и Янош Серый Плащ. Никто так до конца и не понимал, как глубоко внедрились в нашу жизнь мысли о Далеких Королевствах. Внезапно весь старый образ жизни оказался под сомнением. Все люди, от самых высокопоставленных до последнего из рабов, считали, что заслуживают лучшего. Они жаждали изменений, и жаждали их немедленно. И для всех, мужчин и женщин, молодых и старых, дураков и прозорливцев, солдат, богачей и рабов, символом этого нового стал Янош.
Серый Плащ купался в лучах внезапно свалившейся славы. Он посещал бесконечные банкеты в его честь, а затем, забирая там богатую выпивку и еду, раздавал ее беднякам на улицах. Он вновь и вновь пересказывал историю наших приключений, не гнушаясь любой аудиторией – от аристократов на богатых виллах до бродяг на пристани. И каждый раз эта история выглядела как рассказанная впервые, и ему не приходилось разыгрывать фальшивые эмоции, когда он доходил до того момента, когда мы увидели черный кулак горного кряжа. На улицах к нему подбегали женщины и просили оказать им честь забеременеть от него; матери называли сыновей его именем; отцы часами простаивали в ожидании, когда он пройдет, чтобы только пожать ему руку. И каждый из них о чем-нибудь его спрашивал, ждал совета по самым разным вопросам. Серый Плащ сделался всеобщим авторитетом.
– Меня уже расспросили обо всем, – как-то в полдень, когда у него выдалась свободная минутка, рассказывал мне Янош. – От величины налогов до цен на вино в тавернах. Рыбак спрашивает, стоит ли забрасывать сеть в безлунную ночь. А какая-то женщина, клянусь Буталой, даже спросила, верю ли я, что ее дочь честная девушка, и если да, то почему бы мне не убедиться, что из нее выйдет отличная любовница. – Борода раздвинулась в ухмылке, и он пригладил усы. – Как ты понимаешь, я не мог не ответить «да» на оба вопроса.
Несмотря на это идолопоклонство, Янош не позволял себе измениться. Во все это безумие он окунулся только с одной целью – чтобы вынырнуть обратно с готовностью возглавить очередную и, как он клялся, решающую экспедицию к Далеким Королевствам.
– Я не политик, – говорил он. – И у меня нет желания войти в магистрат или стать королем, если бы в этом городе вдруг была учреждена монархия. Пусть богатство достается богатым – оставим им эту слабость. На самом же деле в этой жизни ценна лишь идея, да и в следующей, как я подозреваю.
Могло показаться очевидным, что Янош просто создан для того, чтобы возглавлять вторую экспедицию. И действительно, так считалось какое-то время, но тут, к нашему наивному удивлению, активно зазвучал голос Кассини.
Героизм или просто любой выдающийся поступок по-разному воспринимается людьми. Вовсе не обязательно человек выходит из великих испытаний с клеймом героя на лбу. Героем ведь можно и провозгласить. А если провозгласили, то избавиться от такого звания не так просто, как скинуть мантию. Поклонники Кассини, а их было немало, считали, что он пал жертвой несправедливости. В последовавшей суматохе городской жизни рассказанная им ложь была здорово искажена. Некоторые сознательно забыли о лжи; некоторые утверждали, что его просто неправильно поняли; кое-кто поговаривал, что мы с Яношем специально подстроили сцену нашей гибели, с какими-то своими темными намерениями. Среди поклонников Кассини было много просто честных дураков: ведь если ты уже пожал руку герою и провозгласил в таверне тост в его честь, трудно начать думать о нем плохо, поскольку его слава уже отразилась на тебе. У более могущественных сторонников Кассини, однако, существовали и более серьезные причины. На Кассини ставили, от удачи его карты зависели влияние и власть воскресителей. Признать его подлость – значит испытать и собственное унижение; а в коридорах власти, где победа или поражение порой зависели от одного неудачно выбранного слова, унижение никак не поощрялось.
На пути Яноша стояла и еще одна преграда: в Ориссе существовало незаметное, но могучее меньшинство, которое совершенно не приветствовало продолжение исследований в направлении Далеких Королевств. Их устраивало существующее положение вещей. Подвалы их были полны добра, рабы покорны, а во всех возможных изменениях они видели лишь угрозу собственному благополучию.
Однажды все вышесказанное точно суммировал мой приятель Маларэн. Этот веселый торговец, мой ровесник, хоть немного и пижон, скрывал за маской легкомысленного болтуна недюжинный ум.
– Ты только меня не убеждай, дорогой Амальрик, – сказал он. – Лично я считаю все это твое открытие чрезвычайно важным. Но Орисса уже давно превратилась в унылое застойное болото. А ты собираешься раскачать то, в чем сидит мой отец и ему подобные. Он, например, считает, что Орисса и так прекрасна. И его можно понять. Он ведь и пальцем не шевелит, а его корабли наполняют и наполняют его казну золотом. Его ничего не волнует. Я сказал ему, что его сыновьям и дочерям уже не будет так легко житься, не говоря уж о внуках, но ему наплевать.
– Но ведь должен же он понимать, что мы одной экспедицией можем в громадной степени увеличить влияние нашего города, – заспорил я. – Да и не только прибыль и положение поставлены на карту. А почему бы не подумать и о тех знаниях, которые мы получим, а? Да сверх того, представь, что могут предложить нам люди Далеких Королевств? Их существование и деятельность, в чем мы убедились, ясно доказывают, что во многих вещах они нас сильно превосходят.
– Вот это-то больше всего и пугает, – ответил Маларэн. – В настоящее время мой папаша чувствует себя как громадный змей в мелкой воде. Ему ни в чем не надо напрягаться. А каково ему придется, когда он столкнется с конкурентом из Далеких Королевств? А вдруг тот змей крупнее раза в два, а то и больше?
– Да ведь дело не только в нас, – сказал я. – От того, что мы откажемся от Далеких Королевств, они не перестанут существовать и превратятся снова в легенду. Ликантия, уверяю тебя, мгновенно влезет в это пространство, не заполненное нами. И уж тогда, ручаюсь с гарантией, их захудалое государство расцветет. Сейчас же их доходы мизерны, да и само существование под угрозой. Так, думаешь, они будут терпеливо вымирать, покорные своей судьбе? Нет уж, своих-то детей они направят куда надо.
Маларэн немного поразмыслил, затем кивнул головой.
– Твой последний аргумент, – сказал он, – похоже, еще нигде толком не звучал. Дай-ка я доведу его до сведения отца. А там посмотрим.
Вскоре после этого друзья Кассини устроили в его честь тщательно продуманный банкет в интимной обстановке. Никто толком не знал, что там происходило, все было под покровом тайны, однако в течение последующей недели на Яноша обрушились слухи. Так, его обвиняли в том, что он шпион Ликантии. А уж если верить слухам до конца, то он вообще был сыном одного из архонтов, к тому же занимался черной магией, чтобы смущать добрых людей Ориссы.
Яноша, казалось, эти сплетни не беспокоили. Когда я стал уговаривать его выступить против этой клеветы, он лишь отмахнулся.
– Всем известно, что за этим стоит Кассини, – сказал он. – Все, что я могу сказать, это лишь повторить наши прежние обвинения: он трусливый, спасающий собственную шкуру лжец. К сожалению, я полагаю, чем чаще мы это будем повторять, тем больше шансов, что эти же обвинения привяжутся и ко мне.
– Что же ты намерен делать?
– То же, что и делал, – ответил Янош. – Ведь с каждым днем у нас все больше сторонников. Более того, меня просто завалили просьбами добровольцы, желающие отправиться в экспедицию. Я даже хочу просить тебя нанять мне секретарей, чтобы с ними разбирались. Я ведь солдат, а не чиновник. Хотя клянусь вялым богом, покровительствующим чиновникам, что больше не буду проклинать их породу. Моя казарма забита всевозможными прошениями со всякими там «несмотря на» и «исходя из».
– Посмотрим, что можно сделать, – сказал я. – Я выделю тебе кого-нибудь плюс помещение в какой-нибудь из наших контор. Однако не опережаешь ли ты немного события? Вторая экспедиция еще официально не одобрена, не выбран и человек, который ее возглавит.
– Это я знаю, – сказал Янош. – Но я продолжаю заниматься делом так, словно таких вопросов и не существует. Слишком многие верят, что все и так ясно. Я не могу бросить это дело. Иначе – это шанс для наших противников.
– Все это прекрасно, – сказал я. – Однако, когда ты говоришь о людях, противящихся твоему намерению, не забывай о самых главных недругах. О воскресителях. Ясно, что они поддерживают Кассини. Я подозреваю, что у них вообще нет другого выбора. Ведь судить его – это все равно что осудить самих себя. И не важно, как много людей в Ориссе поддерживают нас. В решительный момент нас могут полностью заблокировать воскресители.
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Янош, и я понял, что он немного засомневался. – Лично мне кажется, что если бы на пути наших простых ориссиан к Далеким Королевствам встал бы сам великий Тедейт, то, боюсь, они бы и его разорвали.
– Возможно, ты и прав, – сказал я. – Хотя, думаю, ты смотришь на происходящее через розовые очки. Тем не менее воскресители остаются грозной и могущественной силой. И игнорировать их никак нельзя, иначе мы рискуем потерять нечто большее, чем просто вторую экспедицию.
А убедила меня в том, что мои страхи хоть и имеют под собой основания, но все же преувеличены, моя сестра Рали. И эти новости я получил, расслабляясь в общественных банях. Это был один из тех редких дней, когда мне удавалось вырваться из-под пресса дел и политики, хорошенько размяться в гимнастическом зале, а потом распарить мышцы в бане.
– Я все утро искала тебя, Амальрик, – сказала Рали. Она оглядела зал; мужчины быстро отводили взгляды. Никто не знал, что делать. То ли остаться, то ли исчезнуть побыстрей.
– В общем, я здорово намучилась с этими поисками, – наконец сказала она. – Пожалуй, присоединюсь-ка я к тебе.
С этими словами она скинула обувь, тунику и, оставшись обнаженной, подмигнула мне и опустила свои изящные ягодицы на скамейку.
– Поддай-ка пару, – прикрикнула она на раба. Тот быстро выполнил приказ. С той же быстротой двое или трое мужчин ретировались из зала.
Рали разлеглась, широко раскинув ноги. Один из оставшихся мужчин рискнул окинуть ее жадным взглядом. Но вместо того, чтобы сдвинуть ноги и прикрыть грудь, Рали строго посмотрела на него и сказала:
– Крошка, эта штука, на которую ты так смотришь, может слопать тебя живьем.
Тот сбежал. И еще до того, как с моего лба упала следующая капля пота, в зале не осталось никого. Я хохотал до колик в боку.
– Вот и хорошо, – фыркнула Рали. – Для моего рассказа мне как раз и нужна интимная обстановка. Но для начала… немного вина, дорогой братец, смочить горло.
Я налил ей, и она залпом осушила бокал. Затем подняла большой кувшин с холодной водой и облила себя. Вода пролилась на пол, попадая в яму с раскаленными камнями, отчего туман стал еще гуще.
– Ну и что же это за новости такие, из-за которых тебе доставляет удовольствие запугивать бедных мужчин таким вот своим видом?
– А, ерунда, Амальрик. Им хоть будет о чем поговорить. Я просто подсыпала перцу в их унылую жизнь. Их женам повезет. Если я чуть-чуть взбодрила этих мужиков, то они сейчас помчатся домой, чтобы убедиться, что они действительно еще мужчины.
– Ну, полно дурачиться, – сказал я. – Если не возражаешь, то перейдем к новостям. Итак, новости.
Я вновь наполнил ее бокал. И без дальнейшего понукания она приступила к изложению.
– В моем отряде есть одна девушка, – сказала она. – Ее мать уже не первый год моет полы у воскресителей. Она так давно драит их залы, что они уже перестали замечать ее. Поскольку у этой женщины хватило ума заметить, что ее дочь дружит с нашей компанией, то услышанным там она делится не с соседками, просиживающими задницы возле дома, а со мной.
Я сел прямо – вот так удача. Гвардия маранонок поклялась быть нейтральной по отношению к любым внутригородским событиям, следовательно, им требовались свои «уши», чтобы быть в курсе происходящего.
– Рассказывай, рассказывай, о мудрая и прекрасная сестра, – сказал я.
Все, и я в том числе, были удивлены, какой же популярной фигурой оказался мой отец. Спокойный по характеру человек, он избегал всяческих почестей и шумных застолий. Но, как я уже упоминал ранее, он обладал сверхъестественной проницательностью и, если достойный человек попадал в беду, делал все, чтобы облегчить его страдания. Делом своим он занимался так, что если и перехватывал более выгодную сделку, то его конкуренты ни в коем случае не проклинали его. Однако после случая с Халабом эта популярность отца не проявлялась публично. Теперь же, после моего торжества, уже никто не боялся воскресителей и, не стесняясь, выказывал свою любовь к усопшему. Страх же переместился на другую сторону. Последствия похорон эхом отдавались в жизни города еще долго после того, как ветер унес последние крупицы пепла. Могущественные люди начали заключать новые сделки, искать новых союзников; раскол проник и в ряды самих воскресителей.
Похороны моего отца, со всеми оплакиваниями, отчаянным вырыванием волос и пышными речами, явились важным фоном для усиления тех споров, которые охватили Ориссу. В центре этих споров находились вторая экспедиция и Янош Серый Плащ. Никто так до конца и не понимал, как глубоко внедрились в нашу жизнь мысли о Далеких Королевствах. Внезапно весь старый образ жизни оказался под сомнением. Все люди, от самых высокопоставленных до последнего из рабов, считали, что заслуживают лучшего. Они жаждали изменений, и жаждали их немедленно. И для всех, мужчин и женщин, молодых и старых, дураков и прозорливцев, солдат, богачей и рабов, символом этого нового стал Янош.
Серый Плащ купался в лучах внезапно свалившейся славы. Он посещал бесконечные банкеты в его честь, а затем, забирая там богатую выпивку и еду, раздавал ее беднякам на улицах. Он вновь и вновь пересказывал историю наших приключений, не гнушаясь любой аудиторией – от аристократов на богатых виллах до бродяг на пристани. И каждый раз эта история выглядела как рассказанная впервые, и ему не приходилось разыгрывать фальшивые эмоции, когда он доходил до того момента, когда мы увидели черный кулак горного кряжа. На улицах к нему подбегали женщины и просили оказать им честь забеременеть от него; матери называли сыновей его именем; отцы часами простаивали в ожидании, когда он пройдет, чтобы только пожать ему руку. И каждый из них о чем-нибудь его спрашивал, ждал совета по самым разным вопросам. Серый Плащ сделался всеобщим авторитетом.
– Меня уже расспросили обо всем, – как-то в полдень, когда у него выдалась свободная минутка, рассказывал мне Янош. – От величины налогов до цен на вино в тавернах. Рыбак спрашивает, стоит ли забрасывать сеть в безлунную ночь. А какая-то женщина, клянусь Буталой, даже спросила, верю ли я, что ее дочь честная девушка, и если да, то почему бы мне не убедиться, что из нее выйдет отличная любовница. – Борода раздвинулась в ухмылке, и он пригладил усы. – Как ты понимаешь, я не мог не ответить «да» на оба вопроса.
Несмотря на это идолопоклонство, Янош не позволял себе измениться. Во все это безумие он окунулся только с одной целью – чтобы вынырнуть обратно с готовностью возглавить очередную и, как он клялся, решающую экспедицию к Далеким Королевствам.
– Я не политик, – говорил он. – И у меня нет желания войти в магистрат или стать королем, если бы в этом городе вдруг была учреждена монархия. Пусть богатство достается богатым – оставим им эту слабость. На самом же деле в этой жизни ценна лишь идея, да и в следующей, как я подозреваю.
Могло показаться очевидным, что Янош просто создан для того, чтобы возглавлять вторую экспедицию. И действительно, так считалось какое-то время, но тут, к нашему наивному удивлению, активно зазвучал голос Кассини.
Героизм или просто любой выдающийся поступок по-разному воспринимается людьми. Вовсе не обязательно человек выходит из великих испытаний с клеймом героя на лбу. Героем ведь можно и провозгласить. А если провозгласили, то избавиться от такого звания не так просто, как скинуть мантию. Поклонники Кассини, а их было немало, считали, что он пал жертвой несправедливости. В последовавшей суматохе городской жизни рассказанная им ложь была здорово искажена. Некоторые сознательно забыли о лжи; некоторые утверждали, что его просто неправильно поняли; кое-кто поговаривал, что мы с Яношем специально подстроили сцену нашей гибели, с какими-то своими темными намерениями. Среди поклонников Кассини было много просто честных дураков: ведь если ты уже пожал руку герою и провозгласил в таверне тост в его честь, трудно начать думать о нем плохо, поскольку его слава уже отразилась на тебе. У более могущественных сторонников Кассини, однако, существовали и более серьезные причины. На Кассини ставили, от удачи его карты зависели влияние и власть воскресителей. Признать его подлость – значит испытать и собственное унижение; а в коридорах власти, где победа или поражение порой зависели от одного неудачно выбранного слова, унижение никак не поощрялось.
На пути Яноша стояла и еще одна преграда: в Ориссе существовало незаметное, но могучее меньшинство, которое совершенно не приветствовало продолжение исследований в направлении Далеких Королевств. Их устраивало существующее положение вещей. Подвалы их были полны добра, рабы покорны, а во всех возможных изменениях они видели лишь угрозу собственному благополучию.
Однажды все вышесказанное точно суммировал мой приятель Маларэн. Этот веселый торговец, мой ровесник, хоть немного и пижон, скрывал за маской легкомысленного болтуна недюжинный ум.
– Ты только меня не убеждай, дорогой Амальрик, – сказал он. – Лично я считаю все это твое открытие чрезвычайно важным. Но Орисса уже давно превратилась в унылое застойное болото. А ты собираешься раскачать то, в чем сидит мой отец и ему подобные. Он, например, считает, что Орисса и так прекрасна. И его можно понять. Он ведь и пальцем не шевелит, а его корабли наполняют и наполняют его казну золотом. Его ничего не волнует. Я сказал ему, что его сыновьям и дочерям уже не будет так легко житься, не говоря уж о внуках, но ему наплевать.
– Но ведь должен же он понимать, что мы одной экспедицией можем в громадной степени увеличить влияние нашего города, – заспорил я. – Да и не только прибыль и положение поставлены на карту. А почему бы не подумать и о тех знаниях, которые мы получим, а? Да сверх того, представь, что могут предложить нам люди Далеких Королевств? Их существование и деятельность, в чем мы убедились, ясно доказывают, что во многих вещах они нас сильно превосходят.
– Вот это-то больше всего и пугает, – ответил Маларэн. – В настоящее время мой папаша чувствует себя как громадный змей в мелкой воде. Ему ни в чем не надо напрягаться. А каково ему придется, когда он столкнется с конкурентом из Далеких Королевств? А вдруг тот змей крупнее раза в два, а то и больше?
– Да ведь дело не только в нас, – сказал я. – От того, что мы откажемся от Далеких Королевств, они не перестанут существовать и превратятся снова в легенду. Ликантия, уверяю тебя, мгновенно влезет в это пространство, не заполненное нами. И уж тогда, ручаюсь с гарантией, их захудалое государство расцветет. Сейчас же их доходы мизерны, да и само существование под угрозой. Так, думаешь, они будут терпеливо вымирать, покорные своей судьбе? Нет уж, своих-то детей они направят куда надо.
Маларэн немного поразмыслил, затем кивнул головой.
– Твой последний аргумент, – сказал он, – похоже, еще нигде толком не звучал. Дай-ка я доведу его до сведения отца. А там посмотрим.
Вскоре после этого друзья Кассини устроили в его честь тщательно продуманный банкет в интимной обстановке. Никто толком не знал, что там происходило, все было под покровом тайны, однако в течение последующей недели на Яноша обрушились слухи. Так, его обвиняли в том, что он шпион Ликантии. А уж если верить слухам до конца, то он вообще был сыном одного из архонтов, к тому же занимался черной магией, чтобы смущать добрых людей Ориссы.
Яноша, казалось, эти сплетни не беспокоили. Когда я стал уговаривать его выступить против этой клеветы, он лишь отмахнулся.
– Всем известно, что за этим стоит Кассини, – сказал он. – Все, что я могу сказать, это лишь повторить наши прежние обвинения: он трусливый, спасающий собственную шкуру лжец. К сожалению, я полагаю, чем чаще мы это будем повторять, тем больше шансов, что эти же обвинения привяжутся и ко мне.
– Что же ты намерен делать?
– То же, что и делал, – ответил Янош. – Ведь с каждым днем у нас все больше сторонников. Более того, меня просто завалили просьбами добровольцы, желающие отправиться в экспедицию. Я даже хочу просить тебя нанять мне секретарей, чтобы с ними разбирались. Я ведь солдат, а не чиновник. Хотя клянусь вялым богом, покровительствующим чиновникам, что больше не буду проклинать их породу. Моя казарма забита всевозможными прошениями со всякими там «несмотря на» и «исходя из».
– Посмотрим, что можно сделать, – сказал я. – Я выделю тебе кого-нибудь плюс помещение в какой-нибудь из наших контор. Однако не опережаешь ли ты немного события? Вторая экспедиция еще официально не одобрена, не выбран и человек, который ее возглавит.
– Это я знаю, – сказал Янош. – Но я продолжаю заниматься делом так, словно таких вопросов и не существует. Слишком многие верят, что все и так ясно. Я не могу бросить это дело. Иначе – это шанс для наших противников.
– Все это прекрасно, – сказал я. – Однако, когда ты говоришь о людях, противящихся твоему намерению, не забывай о самых главных недругах. О воскресителях. Ясно, что они поддерживают Кассини. Я подозреваю, что у них вообще нет другого выбора. Ведь судить его – это все равно что осудить самих себя. И не важно, как много людей в Ориссе поддерживают нас. В решительный момент нас могут полностью заблокировать воскресители.
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Янош, и я понял, что он немного засомневался. – Лично мне кажется, что если бы на пути наших простых ориссиан к Далеким Королевствам встал бы сам великий Тедейт, то, боюсь, они бы и его разорвали.
– Возможно, ты и прав, – сказал я. – Хотя, думаю, ты смотришь на происходящее через розовые очки. Тем не менее воскресители остаются грозной и могущественной силой. И игнорировать их никак нельзя, иначе мы рискуем потерять нечто большее, чем просто вторую экспедицию.
А убедила меня в том, что мои страхи хоть и имеют под собой основания, но все же преувеличены, моя сестра Рали. И эти новости я получил, расслабляясь в общественных банях. Это был один из тех редких дней, когда мне удавалось вырваться из-под пресса дел и политики, хорошенько размяться в гимнастическом зале, а потом распарить мышцы в бане.
– Я все утро искала тебя, Амальрик, – сказала Рали. Она оглядела зал; мужчины быстро отводили взгляды. Никто не знал, что делать. То ли остаться, то ли исчезнуть побыстрей.
– В общем, я здорово намучилась с этими поисками, – наконец сказала она. – Пожалуй, присоединюсь-ка я к тебе.
С этими словами она скинула обувь, тунику и, оставшись обнаженной, подмигнула мне и опустила свои изящные ягодицы на скамейку.
– Поддай-ка пару, – прикрикнула она на раба. Тот быстро выполнил приказ. С той же быстротой двое или трое мужчин ретировались из зала.
Рали разлеглась, широко раскинув ноги. Один из оставшихся мужчин рискнул окинуть ее жадным взглядом. Но вместо того, чтобы сдвинуть ноги и прикрыть грудь, Рали строго посмотрела на него и сказала:
– Крошка, эта штука, на которую ты так смотришь, может слопать тебя живьем.
Тот сбежал. И еще до того, как с моего лба упала следующая капля пота, в зале не осталось никого. Я хохотал до колик в боку.
– Вот и хорошо, – фыркнула Рали. – Для моего рассказа мне как раз и нужна интимная обстановка. Но для начала… немного вина, дорогой братец, смочить горло.
Я налил ей, и она залпом осушила бокал. Затем подняла большой кувшин с холодной водой и облила себя. Вода пролилась на пол, попадая в яму с раскаленными камнями, отчего туман стал еще гуще.
– Ну и что же это за новости такие, из-за которых тебе доставляет удовольствие запугивать бедных мужчин таким вот своим видом?
– А, ерунда, Амальрик. Им хоть будет о чем поговорить. Я просто подсыпала перцу в их унылую жизнь. Их женам повезет. Если я чуть-чуть взбодрила этих мужиков, то они сейчас помчатся домой, чтобы убедиться, что они действительно еще мужчины.
– Ну, полно дурачиться, – сказал я. – Если не возражаешь, то перейдем к новостям. Итак, новости.
Я вновь наполнил ее бокал. И без дальнейшего понукания она приступила к изложению.
– В моем отряде есть одна девушка, – сказала она. – Ее мать уже не первый год моет полы у воскресителей. Она так давно драит их залы, что они уже перестали замечать ее. Поскольку у этой женщины хватило ума заметить, что ее дочь дружит с нашей компанией, то услышанным там она делится не с соседками, просиживающими задницы возле дома, а со мной.
Я сел прямо – вот так удача. Гвардия маранонок поклялась быть нейтральной по отношению к любым внутригородским событиям, следовательно, им требовались свои «уши», чтобы быть в курсе происходящего.
– Рассказывай, рассказывай, о мудрая и прекрасная сестра, – сказал я.