Страница:
Многие годы боги благословляли Ориссу. Наши священные жертвы ими милостиво принимались: урожай становился все обильнее, река все полноводнее, солдаты наши побеждали, здоровье у всех было прекрасным, а дети – послушны родителям.
И вот боги призвали нас к выплате долгов.
Какое-то время после отъезда Яноша моя жизнь была сплошным праздником. Каждую свободную минутку, выкрадывая ее у своих многочисленных торговых и прочих дел, я проводил с Диосе и Эмили. Моя жена была для меня всем: любовницей, компаньоном, советником и другом. У нее был талант купца, и она стала ходить со мной на причалы и заниматься организацией торговли с землями, которые открыли мы с Яношем. Дома ее обожали слуги – значительно повеселевшие после освобождения – за то, что она не гнушалась самой грязной работы по дому, забираясь во все углы, где только могла оказаться паутина. А иногда она преподносила мне очаровательные сюрпризы, увлекая из кабинета в укромный павильончик в саду, где мы занимались любовью, как некогда в той райской долине.
Как и предсказывала Диосе, Эмили вырастала восхитительным ребенком. Это была жизнерадостная малышка, с пухлыми щечками, нежной кожицей и глазками, все время горевшими живым любопытством. Сердце мое сжималось от любви, когда я слышал ее смех, а едва увидев меня, она тут же бросалась ко мне, заливаясь радостным визгом и обнимая меня пухлыми ручонками. И от ее радости, и от запаха молока, исходившего от нее, меня переполняло счастье.
– Она вертит тобой как хочет, – поддразнивала меня Диосе. – Если у кого-то из детей и был в качестве игрушки родной папка, так это у Эмили. Тебе бы надо быть чуть построже, а то она просто на голову сядет.
Конечно, не все было гладко в нашей жизни. Возникали и проблемы, и нелепые случайности: то Диосе растягивала связки, то у Эмили прихватывало животик, да еще пропал небольшой грузовой корабль, шедший из Северных земель. К тому же Янош, уходя, оставил после себя немало наших с ним общих врагов. Однако какое-то время они ничего не предпринимали, ограничиваясь лишь злобным перешептыванием.
Конечно, уже тогда можно было разглядеть признаки грозного будущего, но все были убаюканы сладостными мечтами о богатствах, которые вот-вот должны были политься на нас из Далеких Королевств.
В том году скверно прошла церемония Каменного поцелуя. В наказуемые уголовники воскресители выбрали изголодавшегося бедолагу, пойманного на воровстве, и потому, будучи сплющенным между двумя древними камнями, он испустил лишь малую струйку крови, которой, согласно ритуалу, и благословлялся грядущий урожай.
Затем один за другим пролетели несколько ураганов с ливнем, молниями и громом, заставлявшими собак и ящеров тревожно завывать. После этого закаты солнца стали зловеще красными, а тучи на небе принимали жуткие формы.
Поползли слухи. Рассказывали, что вторая экспедиция умудрилась уже несколько раз заблудиться, что Янош перессорился со своими офицерами, что в городе кто-то усиленно занимается черной магией с сексуальными целями. И если россказням о Яноше можно было не верить, то наши купцы привозили достоверную информацию о том, что зашевелились ликантиане, увеличили свое войско и все громче стали говорить о восстановлении той огромной стены, которую разрушили ориссиане, нанеся им поражение. Но в моем окружении по-прежнему не придавали этим слухам большого значения, лишь лениво обсуждая их в тавернах. Стало также известно, что над храмом Воскрешения поднимаются странные дымы. Я расспрашивал об этом Рали, но ее шпионка могла лишь сообщить, что воскресители по-прежнему в состоянии вражды, но только их разбирательства проходят в укромных уголках, за толстыми дверями, где присутствие какой-нибудь поломойки считалось бы подозрительным.
И тут начали возвращаться первые члены экспедиции Яноша, принося с собой неприятные новости. Выяснилось, если верить им, что Янош оказался весьма своенравным руководителем, который считается только с собственным мнением, а тех, кто высказывается против, публично высмеивает. Сообщалось, что экспедиция не только несколько раз сбивалась с пути, но и до сих пор не может найти правильной дороги, теряя обоз, лошадей и людей под набегами коварных кочевников. Все это можно было бы счесть и чепухой, поскольку возвратившиеся были людьми, известными своей бестолковостью и трусостью, пустившимися в поход в предвкушении легкой славы.
Кассини, однако, решил воспользоваться предоставившимся шансом и вновь замелькал то тут, то там, понося Яноша и всячески его пороча. Из своих щелей полезли его сторонники, и вскоре он осмелел настолько, что даже стал выступать с публичными речами.
В этом году он даже помогал Джениндеру в церемонии вызывания дождя, позванивая в колокольчики, изображающие падение капель, пока Джениндер перерезал горло упитанному тельцу. И дождь пошел по расписанию. Да вот только не прекращался. Он шел и шел сутками, не теряя силы. Скоро невозможно было отличить день от ночи, и, как все жители Ориссы, мы тоже забились в дом, прислушиваясь к ливню, барабанящему по крыше. Резко похолодало, и нам приходилось постоянно поддерживать огонь в очагах, и потому вскоре сказалась нехватка топлива. В постоянной сырости бурно разрасталась зеленая плесень, пожирая вещи и продукты. Воскресители заклинаниями прекратили осадки, но не успели избавиться от этой напасти, как изо всех щелей поперли на нас миллионы кусачих муравьев. Чесотка от их укусов доводила всех до сумасшествия. Люди только и были заняты тем, что постоянно стряхивали их со стен, с себя, с детей.
Но все эти неприятности отступили на второй план, когда внезапно наступила угроза резкого подъема воды в реке. Из ныне живущих никто не помнил сильных наводнений, но у подножий гор, далеко отстоящих от берега, сохранялись древние отметины на камнях, которых достигала вода, свидетельствующие, что некогда уже случалось подобное ужасное бедствие, несшее разрушения и гибель людям. Когда река, превратившаяся в бурный мутный поток, несущий деревья и обломки построек, стала проявлять характер, в городе началась паника.
Посовещавшись с воскресителями, магистрат назначил уголовника для жертвоприношения – малого, который, явно свихнувшись, умертвил жену и детей и поджарил их, чтобы съесть. Всем жителям было приказано собраться у места священного жертвоприношения. Сгорбившись под вновь пошедшим дождем, мы, промокшие и несчастные, вынуждены были выслушивать растянувшиеся, казалось, на вечность молитвы, которые творили Джениндер с Кассини в окружении большой группы воскресителей. Гэмелен отсутствовал, что говорило о многом. Зато присутствовал старый мошенник Превотант, что тоже говорило о многом. Вся церемония проходила из рук вон плохо: благовония никак не хотели куриться, а когда преступника связали, узлы развязались сами собой. Бедняга закричал, заметался, и тут все поняли, что обездвиживающий напиток, который ему дали, не действует. Все происходящее не обещало для Ориссы ничего хорошего и только напугало людей. Никто даже не рассмеялся, когда Джениндер, пытаясь утихомирить жертву, упал в грязь. Кое-кто просто жалел парня. Перешептывались, что, мол, он сошел с ума от этого дождя и разве не воскресители виноваты в том, что вызвали слишком много воды?
И тут к бедолаге подошел Кассини и ударил его по голове поленом. Он и Джениндер схватили жертву за руки и за ноги и без дальнейших церемоний швырнули его в реку. И все отправились домой в злобе на городские власти и воскресителей.
Никто не удивился, что жертвоприношение не помогло – уровень воды в реке продолжал подниматься. Пришлось взяться за дело. Я вместе с остальными, чья жизнь и торговля зависели от воды, принялся освобождать склады, грузить товар на лодки и перевозить подальше, на большие суда. Когда я вечером вернулся домой, вода уже врывалась в склады.
Диосе растолкала меня на рассвете.
– Что случилось? – спросил я, мгновенно проснувшись и вскочив. Такая привычка появилась у меня во время путешествий с Яношем и сохранилась по сей день. Диосе стояла у нашей кровати в белом халате, держа на руках вцепившуюся в нее Эмили. Диосе дрожала и была бледна как мел. У Эмили широко раскрылись глаза, как всегда, когда она собиралась плакать.
– Послушай, – вот все, что сказала Диосе.
Я услыхал отдаленный гром, нет, скорее, рев. И среди этого рева раздавался треск и скрежет, словно рушилось что-то большое. Я подбежал к окну, широко распахнул его. Звук стал громче, несмотря на то что и шум дождя усилился. Но было еще темно, да и дождь падал такой густой стеной, что я не мог разобрать, что же происходит. Сообразив, в чем дело, я повернулся к Диосе:
– Это река.
– Нас смоет? – испуганно спросила Диосе. До этого я еще ни разу не видел ее в таком страхе. Но вспомнил, что ей никогда не приходилось жить у столь большой реки.
– Ну что ты. Здесь мы в полной безопасности, – заверил я ее. – Мы живем достаточно высоко, досюда река разлиться не может.
Я переживал за причалы и склады, беспокоился за людей, которые жили у реки, но поделать все равно ничего не мог. Не бог же я, чтобы остановить наводнение! И потому я уложил жену и ребенка в постель, укутал их и обнял. Мы уснули. Когда настало утро, дождь прекратился, а первая мысль, посетившая меня после пробуждения, удивила: Эмили так и не заплакала.
Река у причалов вернулась почти в нормальное состояние. Ущерб был нанесен серьезный, но не настолько страшный, как я боялся. Было разрушено несколько причалов и складов, разбило несколько лодок и судов, но погибших было очень мало. Когда мы начали разбирать завалы, я подумал, что могло быть и хуже. Оглядев отметины, которых достигла вода, я выяснил, что она и наполовину не добралась до тех древних насечек.
Но я оказался одним из немногих, которых ситуация почти удовлетворяла. По пути домой я слышал ворчанье людей о том, что плохи дела в Ориссе. На мне была простая одежда, и шапка на голове скрывала рыжие волосы, так что меня не узнавали.
– Я слышал, что это воскресители из Далеких Королевств прислали заклинание, чтобы остановить реку, – говорил один.
– Да нам-то что от этого! – отзывался другой. – Вот увидишь, когда капитан Серый Плащ вернется, наша вшивая жизнь ничуть не изменится. Говорят, те, что ушли туда, поклялись Тедейту, чтобы ничего из Далеких Королевств не перепало нам, простым людям. Независимо от того, что они там найдут.
– Повесить этого Серого Плаща! – заорал какой-то старик. – Из-за него все наши беды. А он просто хвастун.
– Вали отсюда, старый крикун! – замахнулся кулаком первый мужчина. – Серый Плащ наша единственная надежда. Он и господин Антеро со своими счастливыми рыжими волосами. Если бы не они, нам бы вообще ничего не светило.
Они заспорили, а я пошел дальше, пока меня не узнали. Впервые за эти месяцы я встревожился. Я знал все опасности, что ожидают эту экспедицию, знал, что судьба ее может повиснуть на волоске. Но я всегда полагал, что сама по себе цель должна вдохнуть во всех ее участников столько сил и мужества, что можно преодолеть все тяготы длительного пути в те далекие земли. Правда, поневоле мне вспомнились самые разнообразные повороты в судьбе нашей первой экспедиции: потеря магических способностей Кассини и Яноша, таинственные наблюдатели, заброшенные земли, ловушки подземных чудовищ. Увы, и неудача была вполне возможна.
Но, вернувшись домой и увидев теплую улыбку Диосе и смеющееся детское личико, я тут же отбросил в сторону все сомнения. Не может быть, чтобы у них не было светлого будущего; еще даже более светлого, чем то, о котором мечтал для меня мой отец. Как могут боги сделать неудачниками этих двоих, да и вообще всех матерей и детей Ориссы? Все будет хорошо, говорил я себе, только хорошо.
Но мрачные настроения усиливались по мере того, как приближался месяц Изобилия. Затяжные дожди и наводнение вымыли из почвы большую часть семян и всходов. Грозил голод и повышение цен на продукты. В добавление к этим бедам совсем перестали поступать вести о Яноше и экспедиции. Словно все они просто пропали. Но я уверял всех – и себя в том числе, – что они, очевидно, забрались уже так далеко, откуда новости идут очень долго.
Во время страды, всего лишь за несколько дней до того момента, как крестьяне обычно начинают жатву, на Ориссу обрушилось новое несчастье. На этот раз оно явилось в обличье совершенно неуместного для этого времени года ветра, обрушившегося с гор. Сухой и горячий, он дул не прекращаясь. Он выдул всю жизнь из полей, убив почти все, что оставили для нашего стола дожди. Магистрат срочно повысил налог на жилища и торговлю, чтобы на полученные деньги купить зерно за границей. Воскресители бродили по полям, бормоча бесконечные заклинания. А ветры продолжали дуть и стихли, кажется, сами по себе, но отнюдь не благодаря магии.
Город был потрясен непрекращающимися неудачами воскресителей. Ведь они всю жизнь защищали нас от зла как материального, так и духовного мира. Что же случилось? Почему же ориссианам так не везет? Если дело и дальше так пойдет, то ликантиане просто начнут плевать на нас.
Некоторое время спустя о причинах такого положения вещей поведал мне Маларэн. Он пришел ко мне и сказал, что один из членов магистрата хотел бы переговорить со мной частным образом. Чиновника звали Эко. Он решительно, хотя и без показной активности поддерживал нашу партию, поэтому я согласился на беседу без колебаний. Мы встретились на следующий вечер. Эко был постарше меня, но даже для его возраста многовато было морщинок на лице, а в волосах – седых прядей. Но глаза и походка оставались молодыми, как и умение соображать. Процветающий торговец, он, и попав в магистрат, быстро понял, что к чему в общегосударственных делах.
– Если у вас есть какие-нибудь вести от капитана Серый Плащ, – сказал он, – то они могли бы оказаться весьма полезными для всех нас, независимо от того, добрые они или худые.
– Откровенно говоря, господин Эко, – ответил я, – я в последнее время слышал не больше, чем любой в Ориссе, то есть – ничего. Но я не думаю, что мы должны тревожиться. В конце концов, на Узком море наступил сезон штормов, и гонцу сейчас никак сюда не добраться.
Он с минуту внимательно вглядывался в меня, видимо решая, стоит ли мне верить. Поверив, он опустил глаза и вздохнул:
– Стало быть, оттуда нам помощи ждать нечего.
– А в чем проблемы? Кроме природных бедствий, что одно за другим обрушиваются на нас?
– Вы можете поклясться, что не скажете никому то, что сейчас услышите от меня?
Я поклялся. Он удовлетворенно кивнул и сказал:
– Я боюсь всеобщего бунта. Люди быстро теряют доверие к нам. На улицах уже случаются мелкие стычки черни со стражниками, о которых вы, очевидно, наслышаны. Боюсь, что назревают серьезные события. И людей можно понять. Если мы не смогли остановить дождь и сохранить урожай, как они могут доверять нам? Тем не менее я люблю свой город со всеми его болячками, и мне проще умереть на дыбе, чем видеть, как он разваливается.
– Но почему же воскресители ничего не предпринимают? – спросил я. – Ведь магистрат регулярно устраивает встречи с ними. Что они говорят?
– Если вы имеете в виду Джениндера и Кассини, – сказал он с отвращением, – то им и сказать-то нечего. Они приходят на наши заседания, отделываются пустыми обещаниями, забирают свою десятину и удаляются.
– А что же Гэмелен? – спросил я. – И другие воскресители?
– Они прекратили свои посещения магистрата или их не пускают – я не знаю. Но могу вам сообщить, что в храме Воскрешения была настоящая битва и среди победителей не оказалось тех, кто мог бы стать нашим другом.
– Но ведь есть же вещи гораздо более серьезные, чем просто борьба за власть, – сказал я. – Пусть Джениндер дурак, а Кассини лжец. Но они же действительно искусные воскресители. Почему же они не помогут родине? На мой взгляд, дело не в их заговоре, поскольку тем самым они вредят себе так же, как и нам.
– Фактов у меня нет, – сказал Эко, – а выглядеть сплетником мне бы не хотелось.
– Ничего страшного, господин Эко, – ответил я. – Если слухи хоть что-то могут объяснить, я ни в коем случае не сочту вас сплетником.
– Вы слышали о странных событиях в храме Воскрешения? Или, может, даже видели? – спросил он. Я сказал, что слышал. – Ну так вот, что касается этих странных огней и дымов. Похоже, что Кассини и его приятели занялись злым колдовством. С какой целью, слухи умалчивают. Однако утверждают, что эти занятия черной магией отнимают у города естественную энергию и магическую защиту. Вот почему все заклинания, которые должны были помочь нам, не сработали или оказались настолько слабы, что их можно отнести к неудачам.
– А вы верите в эти истории? – спросил я. Эко еще раз устало и протяжно вздохнул:
– Очень не хотелось бы. Но поверить заманчиво, поскольку такие факты многое объясняют.
– Заодно они освобождают Ориссу от предполагаемой вины в оскорблении богов, – сказал я.
– Так-то оно так. Да только какой смысл в спекуляциях на слухах?
Эко допил предложенный ему бренди и поднялся:
– Если что-нибудь услышите от Серого Плаща…
– Немедленно дам знать, – сказал я.
И он удалился, оставив после себя длинный шлейф вопросов без ответов.
Что оставалось делать? Только надеяться. Но в этом году у матери-надежды груди были пусты, и наши беды не думали заканчиваться. Перед самыми морозами произошло самое худшее.
Это был один из тех идиллических первых зимних вечеров, когда так приятно сидеть у очага, чувствовать, как окна защищают тебя от пурги за окном, и вскоре можно пойти в ванную и затем лечь в теплую постель пораньше. Мы с Диосе занялись любовью на широкой перине. Затем, вспомнив о существовании всего остального мира, я поднялся, чтобы подбросить дров в очаг и налить по глотку бренди перед сном. Протягивая Диосе бокал, я заметил, как раскраснелось ее лицо, но решил, что это от наших упражнений. Когда я отвернулся за своим бокалом, послышался стон и затем звон бьющегося бокала.
Я резко обернулся, испугавшись за нее:
– Что случилось, любимая?
Не отвечая, она лежала, схватившись за голову, с лицом, искривившимся от боли.
– Ты больна, – встревоженно сказал я. – Сейчас я приведу лекаря.
Она слабо проговорила:
– Нет, Амальрик. Пожалуйста, не уходи, на дворе пурга, ты промокнешь и простудишься.
– Ерунда какая.
Я стал торопливо натягивать одежду. Диосе попыталась еще раз воспротивиться, но на нее накатила очередная волна боли, заставив ее издать вопль, такой ужасный, что я крикнул юную гувернантку Спото, чтобы она пришла и приглядела за хозяйкой, пока я съезжу за помощью.
Пурга усиливалась; пронзительный ветер и снежная крошка ударили мне в лицо, когда я помчался верхом по, дороге. Я добрался до дома лекаря уже затемно, но магическая медицинская эмблема, полученная по выданной воскресителями лицензии на занятие исцелениями, ярко светилась на дверях больницы. Лекарь сидел за поздним ужином, но не стал отказываться ехать со мной, ссылаясь на поздний час и плохую погоду. Теперь пурга просто наотмашь била нас по лицам, и нам приходилось понукать и бить лошадей, заставляя их двигаться против завывающего ветра. Но мы добрались-таки до виллы, и я стремительно потащил лекаря в спальню к жене.
Диосе так и лежала, постанывая, на пышной большой перине. Я понимал, что боль мучает ее; просто Диосе была не из тех, кто жалуется. Она полагала, что если на недомогание не обращать внимание, то оно само пройдет. Когда мы вошли, она открыла глаза – неестественно большие и блестящие. Лекарь извлек из сумки инструменты, а я подошел к жене и поцеловал ее. Она просто горела в лихорадке.
– Обычная зимняя простуда, – сказала Диосе, пытаясь успокоить меня. Она слабо улыбнулась и потянулась к моей руке, но тут же вскрикнула от боли, и рука ее беспомощно упала. – Клянусь богами Салси, чувствую я себя ужасно, – сказала она. – Каждая косточка болит, а в голове стучит молот.
Я попытался улыбнуться:
– Ну тогда точно зимняя простуда. Мгновенно излечишься и снова будешь нянчить на коленках Эмили.
Диосе встревожилась, когда я упомянул о дочери:
– Эмили? А как она? Ты не проверил?
– С ней все прекрасно, госпожа Антеро, – сказала Спото. – Я только что заходила в детскую, и Элин сказала, что та спокойно спит.
Диосе облегченно вздохнула и предалась в руки лекаря, который разложил свои снадобья и принялся смешивать лекарство от боли. Но для начала он осмотрел ее: осторожно пощупал там и здесь, прислушался к ее дыханию, в свете свечи вгляделся в зрачки. И тут сердце мое сжалось, когда я увидел, как он задумался, словно в нерешительности, и едва заметно покачал головой. Затем он улыбнулся, и я решил, что он улыбнулся искусственно, поскольку и сам я, стараясь выглядеть бодро, не мог стереть с лица глупую улыбку.
– Итак, зимняя простуда, как мы и говорили? Не правда ли? – спросил я.
Он замялся, но ответил:
– Гм… Да… Да! Именно так. Зимняя простуда. Ну а теперь, госпожа Антеро, расслабьтесь и выпейте это лекарство. Я добавил туда меду, чтобы уменьшить горечь, но все равно вкус может вам не понравиться. Но если не хотите огорчать меня, выпейте, пожалуйста, одним глотком…
Она послушалась и опустошила бокал быстро, как только могла.
– Ну а теперь, моя дорогая госпожа, закройте глазки, потому что вы скоро заснете. Я сотворю заклинание, и мы с вами выгоним этих злых духов из вас. И затем, к радости вашего доброго мужа и дочери, утром вы проснетесь как ни в чем не бывало.
Когда она закрыла глаза, я сел рядом с ней и взял ее за руку, чтобы ей было спокойнее. Рука казалась раскаленной, а пальцы сильно опухшими. Внезапно она открыла глаза.
– Ты внимательно осматривал ночью Эмили? – спросила она.
– Ну конечно, – сказал я. – И на всю ночь посадил рядом с ней Спото. К тому же у нас тут лекарь, так что можешь не беспокоиться, если у Эмили тоже простуда.
Я поцеловал ее, и она снова закрыла глаза.
– Я люблю тебя, Амальрик, – пробормотала она. Я сказал, что тоже люблю ее. – Ты был для меня хорошим мужем. И отцом для Эмили. – Я поглаживал ее руку, и она наконец зевнула – лекарство стало действовать. – Ты знаешь… мне кажется, Эмили… похожа на тебя.
И с этими словами она уснула.
Лекарь поманил меня к себе. Я устроился в кресле в углу, а он приготовил чашу с благовониями, чтобы выкурить злых духов болезни. Он пробормотал заклинание, чтобы засветились четки, разорвал нитки и разбросал бусинки вокруг постели. Затем посыпал их особым порошком, и они засветились ярче. Подняв руки, он принялся произносить целительное заклинание. Но бусинки вдруг потускнели, а Диосе вскрикнула во сне. Было видно, что лекарь испугался. Он покачал головой, открыл коробочку и подбросил в чашу для курений еще порошку. Бусинки вновь засияли, и лекарь вздохнул с облегчением. Но именно это его облегчение и напугало меня, ведь мне-то казалось, что все нормально, обычная простуда. Когда он вновь забормотал заклинание, я напрягся, готовясь услыхать очередной крик боли. Ничего не последовало. Напротив, черты лица Диосе разгладились, мне даже показалось, что губы ее раздвигаются в улыбке, как от приятного сновидения. Я помолился. Лекарь все подбрасывал порошок в чашу, и вскоре комната наполнилась густым ароматом. Он разложил свой походный стульчик и подсел к постели. Опустив низко голову, он забормотал следующее заклинание. Я видел не раз, как такое проделывается, даже надо мной. Что ж, дело было обычное, успокаивающее. И я уснул.
Но это был не облегчающий сон и уж вовсе не тот, которого я ждал. Голова моя словно растворилась в воздухе, и я куда-то поплыл. И вновь вернулся тот кошмар, и вновь я видел лодочника – призрачного человека с пустой глазницей. И вновь я взбирался по тем ступеням и слышал завывания и никак не мог избежать чувства обреченности.
Пока я спал, пришел и ушел Черный искатель.
Диосе умерла.
Я не оскорблю ее памяти невнятным описанием тех чувств, что охватили меня. Скажу лишь, что такого одиночества и такой боли я никогда в жизни не испытывал. И боль эта осталась навсегда, незримая, как боль в ампутированной руке.
Я слабо помню, что было потом. Лекарь оплакивал свою неудачу, но слезы его падали на лед моей ненависти к нему. Появилась Рали, чтобы успокоить меня и взять на себя хлопоты по соответствующим заклинаниям, чтобы тело усопшей сохранилось до похорон. Помню, как сестра говорила, что заболели и некоторые слуги и что они тоже умерли. Но слова ее не имели для меня никакого значения, они просто не проникали в мое замороженное сознание. Казалось, что прошли многие годы, а на самом деле миновало лишь два дня. Все это время я проводил с Эмили. Мы играли в саду, она к тому времени уже ходила, делала первые шага и умела произносить «папа» и «мама». Я сказал, что мама уехала в далекое путешествие и долго к нам не вернется. Но вместо того чтобы расплакаться, дочь лишь крепче прижалась ко мне, я думаю, для того, чтобы успокоить меня, а не себя. В конце концов я собрался с силами. Предстояло многое сделать, устроить похороны.
Я словно восстал из второго сна. В первом умерла Диосе, а после второго я проснулся и обнаружил, что по всей Ориссе бесчинствует Черный искатель со своими подручными.
Такой чумы еще не было в благословенной Ориссе. Она вихрем пронеслась по городу и селам, не обращая внимания на заклинания воскресителей. Болезнь свирепствовала как среди богатых, так и среди бедных. Ее распространение невозможно было предугадать. Целые районы подвергались ее налету, в то время как по соседству вообще никто не пострадал. В других местах заболевали и вымирали целые семьи, в то время как их соседи по улице отсиживались по домам в страхе и добром здравии.
И вот боги призвали нас к выплате долгов.
Какое-то время после отъезда Яноша моя жизнь была сплошным праздником. Каждую свободную минутку, выкрадывая ее у своих многочисленных торговых и прочих дел, я проводил с Диосе и Эмили. Моя жена была для меня всем: любовницей, компаньоном, советником и другом. У нее был талант купца, и она стала ходить со мной на причалы и заниматься организацией торговли с землями, которые открыли мы с Яношем. Дома ее обожали слуги – значительно повеселевшие после освобождения – за то, что она не гнушалась самой грязной работы по дому, забираясь во все углы, где только могла оказаться паутина. А иногда она преподносила мне очаровательные сюрпризы, увлекая из кабинета в укромный павильончик в саду, где мы занимались любовью, как некогда в той райской долине.
Как и предсказывала Диосе, Эмили вырастала восхитительным ребенком. Это была жизнерадостная малышка, с пухлыми щечками, нежной кожицей и глазками, все время горевшими живым любопытством. Сердце мое сжималось от любви, когда я слышал ее смех, а едва увидев меня, она тут же бросалась ко мне, заливаясь радостным визгом и обнимая меня пухлыми ручонками. И от ее радости, и от запаха молока, исходившего от нее, меня переполняло счастье.
– Она вертит тобой как хочет, – поддразнивала меня Диосе. – Если у кого-то из детей и был в качестве игрушки родной папка, так это у Эмили. Тебе бы надо быть чуть построже, а то она просто на голову сядет.
Конечно, не все было гладко в нашей жизни. Возникали и проблемы, и нелепые случайности: то Диосе растягивала связки, то у Эмили прихватывало животик, да еще пропал небольшой грузовой корабль, шедший из Северных земель. К тому же Янош, уходя, оставил после себя немало наших с ним общих врагов. Однако какое-то время они ничего не предпринимали, ограничиваясь лишь злобным перешептыванием.
Конечно, уже тогда можно было разглядеть признаки грозного будущего, но все были убаюканы сладостными мечтами о богатствах, которые вот-вот должны были политься на нас из Далеких Королевств.
В том году скверно прошла церемония Каменного поцелуя. В наказуемые уголовники воскресители выбрали изголодавшегося бедолагу, пойманного на воровстве, и потому, будучи сплющенным между двумя древними камнями, он испустил лишь малую струйку крови, которой, согласно ритуалу, и благословлялся грядущий урожай.
Затем один за другим пролетели несколько ураганов с ливнем, молниями и громом, заставлявшими собак и ящеров тревожно завывать. После этого закаты солнца стали зловеще красными, а тучи на небе принимали жуткие формы.
Поползли слухи. Рассказывали, что вторая экспедиция умудрилась уже несколько раз заблудиться, что Янош перессорился со своими офицерами, что в городе кто-то усиленно занимается черной магией с сексуальными целями. И если россказням о Яноше можно было не верить, то наши купцы привозили достоверную информацию о том, что зашевелились ликантиане, увеличили свое войско и все громче стали говорить о восстановлении той огромной стены, которую разрушили ориссиане, нанеся им поражение. Но в моем окружении по-прежнему не придавали этим слухам большого значения, лишь лениво обсуждая их в тавернах. Стало также известно, что над храмом Воскрешения поднимаются странные дымы. Я расспрашивал об этом Рали, но ее шпионка могла лишь сообщить, что воскресители по-прежнему в состоянии вражды, но только их разбирательства проходят в укромных уголках, за толстыми дверями, где присутствие какой-нибудь поломойки считалось бы подозрительным.
И тут начали возвращаться первые члены экспедиции Яноша, принося с собой неприятные новости. Выяснилось, если верить им, что Янош оказался весьма своенравным руководителем, который считается только с собственным мнением, а тех, кто высказывается против, публично высмеивает. Сообщалось, что экспедиция не только несколько раз сбивалась с пути, но и до сих пор не может найти правильной дороги, теряя обоз, лошадей и людей под набегами коварных кочевников. Все это можно было бы счесть и чепухой, поскольку возвратившиеся были людьми, известными своей бестолковостью и трусостью, пустившимися в поход в предвкушении легкой славы.
Кассини, однако, решил воспользоваться предоставившимся шансом и вновь замелькал то тут, то там, понося Яноша и всячески его пороча. Из своих щелей полезли его сторонники, и вскоре он осмелел настолько, что даже стал выступать с публичными речами.
В этом году он даже помогал Джениндеру в церемонии вызывания дождя, позванивая в колокольчики, изображающие падение капель, пока Джениндер перерезал горло упитанному тельцу. И дождь пошел по расписанию. Да вот только не прекращался. Он шел и шел сутками, не теряя силы. Скоро невозможно было отличить день от ночи, и, как все жители Ориссы, мы тоже забились в дом, прислушиваясь к ливню, барабанящему по крыше. Резко похолодало, и нам приходилось постоянно поддерживать огонь в очагах, и потому вскоре сказалась нехватка топлива. В постоянной сырости бурно разрасталась зеленая плесень, пожирая вещи и продукты. Воскресители заклинаниями прекратили осадки, но не успели избавиться от этой напасти, как изо всех щелей поперли на нас миллионы кусачих муравьев. Чесотка от их укусов доводила всех до сумасшествия. Люди только и были заняты тем, что постоянно стряхивали их со стен, с себя, с детей.
Но все эти неприятности отступили на второй план, когда внезапно наступила угроза резкого подъема воды в реке. Из ныне живущих никто не помнил сильных наводнений, но у подножий гор, далеко отстоящих от берега, сохранялись древние отметины на камнях, которых достигала вода, свидетельствующие, что некогда уже случалось подобное ужасное бедствие, несшее разрушения и гибель людям. Когда река, превратившаяся в бурный мутный поток, несущий деревья и обломки построек, стала проявлять характер, в городе началась паника.
Посовещавшись с воскресителями, магистрат назначил уголовника для жертвоприношения – малого, который, явно свихнувшись, умертвил жену и детей и поджарил их, чтобы съесть. Всем жителям было приказано собраться у места священного жертвоприношения. Сгорбившись под вновь пошедшим дождем, мы, промокшие и несчастные, вынуждены были выслушивать растянувшиеся, казалось, на вечность молитвы, которые творили Джениндер с Кассини в окружении большой группы воскресителей. Гэмелен отсутствовал, что говорило о многом. Зато присутствовал старый мошенник Превотант, что тоже говорило о многом. Вся церемония проходила из рук вон плохо: благовония никак не хотели куриться, а когда преступника связали, узлы развязались сами собой. Бедняга закричал, заметался, и тут все поняли, что обездвиживающий напиток, который ему дали, не действует. Все происходящее не обещало для Ориссы ничего хорошего и только напугало людей. Никто даже не рассмеялся, когда Джениндер, пытаясь утихомирить жертву, упал в грязь. Кое-кто просто жалел парня. Перешептывались, что, мол, он сошел с ума от этого дождя и разве не воскресители виноваты в том, что вызвали слишком много воды?
И тут к бедолаге подошел Кассини и ударил его по голове поленом. Он и Джениндер схватили жертву за руки и за ноги и без дальнейших церемоний швырнули его в реку. И все отправились домой в злобе на городские власти и воскресителей.
Никто не удивился, что жертвоприношение не помогло – уровень воды в реке продолжал подниматься. Пришлось взяться за дело. Я вместе с остальными, чья жизнь и торговля зависели от воды, принялся освобождать склады, грузить товар на лодки и перевозить подальше, на большие суда. Когда я вечером вернулся домой, вода уже врывалась в склады.
Диосе растолкала меня на рассвете.
– Что случилось? – спросил я, мгновенно проснувшись и вскочив. Такая привычка появилась у меня во время путешествий с Яношем и сохранилась по сей день. Диосе стояла у нашей кровати в белом халате, держа на руках вцепившуюся в нее Эмили. Диосе дрожала и была бледна как мел. У Эмили широко раскрылись глаза, как всегда, когда она собиралась плакать.
– Послушай, – вот все, что сказала Диосе.
Я услыхал отдаленный гром, нет, скорее, рев. И среди этого рева раздавался треск и скрежет, словно рушилось что-то большое. Я подбежал к окну, широко распахнул его. Звук стал громче, несмотря на то что и шум дождя усилился. Но было еще темно, да и дождь падал такой густой стеной, что я не мог разобрать, что же происходит. Сообразив, в чем дело, я повернулся к Диосе:
– Это река.
– Нас смоет? – испуганно спросила Диосе. До этого я еще ни разу не видел ее в таком страхе. Но вспомнил, что ей никогда не приходилось жить у столь большой реки.
– Ну что ты. Здесь мы в полной безопасности, – заверил я ее. – Мы живем достаточно высоко, досюда река разлиться не может.
Я переживал за причалы и склады, беспокоился за людей, которые жили у реки, но поделать все равно ничего не мог. Не бог же я, чтобы остановить наводнение! И потому я уложил жену и ребенка в постель, укутал их и обнял. Мы уснули. Когда настало утро, дождь прекратился, а первая мысль, посетившая меня после пробуждения, удивила: Эмили так и не заплакала.
Река у причалов вернулась почти в нормальное состояние. Ущерб был нанесен серьезный, но не настолько страшный, как я боялся. Было разрушено несколько причалов и складов, разбило несколько лодок и судов, но погибших было очень мало. Когда мы начали разбирать завалы, я подумал, что могло быть и хуже. Оглядев отметины, которых достигла вода, я выяснил, что она и наполовину не добралась до тех древних насечек.
Но я оказался одним из немногих, которых ситуация почти удовлетворяла. По пути домой я слышал ворчанье людей о том, что плохи дела в Ориссе. На мне была простая одежда, и шапка на голове скрывала рыжие волосы, так что меня не узнавали.
– Я слышал, что это воскресители из Далеких Королевств прислали заклинание, чтобы остановить реку, – говорил один.
– Да нам-то что от этого! – отзывался другой. – Вот увидишь, когда капитан Серый Плащ вернется, наша вшивая жизнь ничуть не изменится. Говорят, те, что ушли туда, поклялись Тедейту, чтобы ничего из Далеких Королевств не перепало нам, простым людям. Независимо от того, что они там найдут.
– Повесить этого Серого Плаща! – заорал какой-то старик. – Из-за него все наши беды. А он просто хвастун.
– Вали отсюда, старый крикун! – замахнулся кулаком первый мужчина. – Серый Плащ наша единственная надежда. Он и господин Антеро со своими счастливыми рыжими волосами. Если бы не они, нам бы вообще ничего не светило.
Они заспорили, а я пошел дальше, пока меня не узнали. Впервые за эти месяцы я встревожился. Я знал все опасности, что ожидают эту экспедицию, знал, что судьба ее может повиснуть на волоске. Но я всегда полагал, что сама по себе цель должна вдохнуть во всех ее участников столько сил и мужества, что можно преодолеть все тяготы длительного пути в те далекие земли. Правда, поневоле мне вспомнились самые разнообразные повороты в судьбе нашей первой экспедиции: потеря магических способностей Кассини и Яноша, таинственные наблюдатели, заброшенные земли, ловушки подземных чудовищ. Увы, и неудача была вполне возможна.
Но, вернувшись домой и увидев теплую улыбку Диосе и смеющееся детское личико, я тут же отбросил в сторону все сомнения. Не может быть, чтобы у них не было светлого будущего; еще даже более светлого, чем то, о котором мечтал для меня мой отец. Как могут боги сделать неудачниками этих двоих, да и вообще всех матерей и детей Ориссы? Все будет хорошо, говорил я себе, только хорошо.
Но мрачные настроения усиливались по мере того, как приближался месяц Изобилия. Затяжные дожди и наводнение вымыли из почвы большую часть семян и всходов. Грозил голод и повышение цен на продукты. В добавление к этим бедам совсем перестали поступать вести о Яноше и экспедиции. Словно все они просто пропали. Но я уверял всех – и себя в том числе, – что они, очевидно, забрались уже так далеко, откуда новости идут очень долго.
Во время страды, всего лишь за несколько дней до того момента, как крестьяне обычно начинают жатву, на Ориссу обрушилось новое несчастье. На этот раз оно явилось в обличье совершенно неуместного для этого времени года ветра, обрушившегося с гор. Сухой и горячий, он дул не прекращаясь. Он выдул всю жизнь из полей, убив почти все, что оставили для нашего стола дожди. Магистрат срочно повысил налог на жилища и торговлю, чтобы на полученные деньги купить зерно за границей. Воскресители бродили по полям, бормоча бесконечные заклинания. А ветры продолжали дуть и стихли, кажется, сами по себе, но отнюдь не благодаря магии.
Город был потрясен непрекращающимися неудачами воскресителей. Ведь они всю жизнь защищали нас от зла как материального, так и духовного мира. Что же случилось? Почему же ориссианам так не везет? Если дело и дальше так пойдет, то ликантиане просто начнут плевать на нас.
Некоторое время спустя о причинах такого положения вещей поведал мне Маларэн. Он пришел ко мне и сказал, что один из членов магистрата хотел бы переговорить со мной частным образом. Чиновника звали Эко. Он решительно, хотя и без показной активности поддерживал нашу партию, поэтому я согласился на беседу без колебаний. Мы встретились на следующий вечер. Эко был постарше меня, но даже для его возраста многовато было морщинок на лице, а в волосах – седых прядей. Но глаза и походка оставались молодыми, как и умение соображать. Процветающий торговец, он, и попав в магистрат, быстро понял, что к чему в общегосударственных делах.
– Если у вас есть какие-нибудь вести от капитана Серый Плащ, – сказал он, – то они могли бы оказаться весьма полезными для всех нас, независимо от того, добрые они или худые.
– Откровенно говоря, господин Эко, – ответил я, – я в последнее время слышал не больше, чем любой в Ориссе, то есть – ничего. Но я не думаю, что мы должны тревожиться. В конце концов, на Узком море наступил сезон штормов, и гонцу сейчас никак сюда не добраться.
Он с минуту внимательно вглядывался в меня, видимо решая, стоит ли мне верить. Поверив, он опустил глаза и вздохнул:
– Стало быть, оттуда нам помощи ждать нечего.
– А в чем проблемы? Кроме природных бедствий, что одно за другим обрушиваются на нас?
– Вы можете поклясться, что не скажете никому то, что сейчас услышите от меня?
Я поклялся. Он удовлетворенно кивнул и сказал:
– Я боюсь всеобщего бунта. Люди быстро теряют доверие к нам. На улицах уже случаются мелкие стычки черни со стражниками, о которых вы, очевидно, наслышаны. Боюсь, что назревают серьезные события. И людей можно понять. Если мы не смогли остановить дождь и сохранить урожай, как они могут доверять нам? Тем не менее я люблю свой город со всеми его болячками, и мне проще умереть на дыбе, чем видеть, как он разваливается.
– Но почему же воскресители ничего не предпринимают? – спросил я. – Ведь магистрат регулярно устраивает встречи с ними. Что они говорят?
– Если вы имеете в виду Джениндера и Кассини, – сказал он с отвращением, – то им и сказать-то нечего. Они приходят на наши заседания, отделываются пустыми обещаниями, забирают свою десятину и удаляются.
– А что же Гэмелен? – спросил я. – И другие воскресители?
– Они прекратили свои посещения магистрата или их не пускают – я не знаю. Но могу вам сообщить, что в храме Воскрешения была настоящая битва и среди победителей не оказалось тех, кто мог бы стать нашим другом.
– Но ведь есть же вещи гораздо более серьезные, чем просто борьба за власть, – сказал я. – Пусть Джениндер дурак, а Кассини лжец. Но они же действительно искусные воскресители. Почему же они не помогут родине? На мой взгляд, дело не в их заговоре, поскольку тем самым они вредят себе так же, как и нам.
– Фактов у меня нет, – сказал Эко, – а выглядеть сплетником мне бы не хотелось.
– Ничего страшного, господин Эко, – ответил я. – Если слухи хоть что-то могут объяснить, я ни в коем случае не сочту вас сплетником.
– Вы слышали о странных событиях в храме Воскрешения? Или, может, даже видели? – спросил он. Я сказал, что слышал. – Ну так вот, что касается этих странных огней и дымов. Похоже, что Кассини и его приятели занялись злым колдовством. С какой целью, слухи умалчивают. Однако утверждают, что эти занятия черной магией отнимают у города естественную энергию и магическую защиту. Вот почему все заклинания, которые должны были помочь нам, не сработали или оказались настолько слабы, что их можно отнести к неудачам.
– А вы верите в эти истории? – спросил я. Эко еще раз устало и протяжно вздохнул:
– Очень не хотелось бы. Но поверить заманчиво, поскольку такие факты многое объясняют.
– Заодно они освобождают Ориссу от предполагаемой вины в оскорблении богов, – сказал я.
– Так-то оно так. Да только какой смысл в спекуляциях на слухах?
Эко допил предложенный ему бренди и поднялся:
– Если что-нибудь услышите от Серого Плаща…
– Немедленно дам знать, – сказал я.
И он удалился, оставив после себя длинный шлейф вопросов без ответов.
Что оставалось делать? Только надеяться. Но в этом году у матери-надежды груди были пусты, и наши беды не думали заканчиваться. Перед самыми морозами произошло самое худшее.
Это был один из тех идиллических первых зимних вечеров, когда так приятно сидеть у очага, чувствовать, как окна защищают тебя от пурги за окном, и вскоре можно пойти в ванную и затем лечь в теплую постель пораньше. Мы с Диосе занялись любовью на широкой перине. Затем, вспомнив о существовании всего остального мира, я поднялся, чтобы подбросить дров в очаг и налить по глотку бренди перед сном. Протягивая Диосе бокал, я заметил, как раскраснелось ее лицо, но решил, что это от наших упражнений. Когда я отвернулся за своим бокалом, послышался стон и затем звон бьющегося бокала.
Я резко обернулся, испугавшись за нее:
– Что случилось, любимая?
Не отвечая, она лежала, схватившись за голову, с лицом, искривившимся от боли.
– Ты больна, – встревоженно сказал я. – Сейчас я приведу лекаря.
Она слабо проговорила:
– Нет, Амальрик. Пожалуйста, не уходи, на дворе пурга, ты промокнешь и простудишься.
– Ерунда какая.
Я стал торопливо натягивать одежду. Диосе попыталась еще раз воспротивиться, но на нее накатила очередная волна боли, заставив ее издать вопль, такой ужасный, что я крикнул юную гувернантку Спото, чтобы она пришла и приглядела за хозяйкой, пока я съезжу за помощью.
Пурга усиливалась; пронзительный ветер и снежная крошка ударили мне в лицо, когда я помчался верхом по, дороге. Я добрался до дома лекаря уже затемно, но магическая медицинская эмблема, полученная по выданной воскресителями лицензии на занятие исцелениями, ярко светилась на дверях больницы. Лекарь сидел за поздним ужином, но не стал отказываться ехать со мной, ссылаясь на поздний час и плохую погоду. Теперь пурга просто наотмашь била нас по лицам, и нам приходилось понукать и бить лошадей, заставляя их двигаться против завывающего ветра. Но мы добрались-таки до виллы, и я стремительно потащил лекаря в спальню к жене.
Диосе так и лежала, постанывая, на пышной большой перине. Я понимал, что боль мучает ее; просто Диосе была не из тех, кто жалуется. Она полагала, что если на недомогание не обращать внимание, то оно само пройдет. Когда мы вошли, она открыла глаза – неестественно большие и блестящие. Лекарь извлек из сумки инструменты, а я подошел к жене и поцеловал ее. Она просто горела в лихорадке.
– Обычная зимняя простуда, – сказала Диосе, пытаясь успокоить меня. Она слабо улыбнулась и потянулась к моей руке, но тут же вскрикнула от боли, и рука ее беспомощно упала. – Клянусь богами Салси, чувствую я себя ужасно, – сказала она. – Каждая косточка болит, а в голове стучит молот.
Я попытался улыбнуться:
– Ну тогда точно зимняя простуда. Мгновенно излечишься и снова будешь нянчить на коленках Эмили.
Диосе встревожилась, когда я упомянул о дочери:
– Эмили? А как она? Ты не проверил?
– С ней все прекрасно, госпожа Антеро, – сказала Спото. – Я только что заходила в детскую, и Элин сказала, что та спокойно спит.
Диосе облегченно вздохнула и предалась в руки лекаря, который разложил свои снадобья и принялся смешивать лекарство от боли. Но для начала он осмотрел ее: осторожно пощупал там и здесь, прислушался к ее дыханию, в свете свечи вгляделся в зрачки. И тут сердце мое сжалось, когда я увидел, как он задумался, словно в нерешительности, и едва заметно покачал головой. Затем он улыбнулся, и я решил, что он улыбнулся искусственно, поскольку и сам я, стараясь выглядеть бодро, не мог стереть с лица глупую улыбку.
– Итак, зимняя простуда, как мы и говорили? Не правда ли? – спросил я.
Он замялся, но ответил:
– Гм… Да… Да! Именно так. Зимняя простуда. Ну а теперь, госпожа Антеро, расслабьтесь и выпейте это лекарство. Я добавил туда меду, чтобы уменьшить горечь, но все равно вкус может вам не понравиться. Но если не хотите огорчать меня, выпейте, пожалуйста, одним глотком…
Она послушалась и опустошила бокал быстро, как только могла.
– Ну а теперь, моя дорогая госпожа, закройте глазки, потому что вы скоро заснете. Я сотворю заклинание, и мы с вами выгоним этих злых духов из вас. И затем, к радости вашего доброго мужа и дочери, утром вы проснетесь как ни в чем не бывало.
Когда она закрыла глаза, я сел рядом с ней и взял ее за руку, чтобы ей было спокойнее. Рука казалась раскаленной, а пальцы сильно опухшими. Внезапно она открыла глаза.
– Ты внимательно осматривал ночью Эмили? – спросила она.
– Ну конечно, – сказал я. – И на всю ночь посадил рядом с ней Спото. К тому же у нас тут лекарь, так что можешь не беспокоиться, если у Эмили тоже простуда.
Я поцеловал ее, и она снова закрыла глаза.
– Я люблю тебя, Амальрик, – пробормотала она. Я сказал, что тоже люблю ее. – Ты был для меня хорошим мужем. И отцом для Эмили. – Я поглаживал ее руку, и она наконец зевнула – лекарство стало действовать. – Ты знаешь… мне кажется, Эмили… похожа на тебя.
И с этими словами она уснула.
Лекарь поманил меня к себе. Я устроился в кресле в углу, а он приготовил чашу с благовониями, чтобы выкурить злых духов болезни. Он пробормотал заклинание, чтобы засветились четки, разорвал нитки и разбросал бусинки вокруг постели. Затем посыпал их особым порошком, и они засветились ярче. Подняв руки, он принялся произносить целительное заклинание. Но бусинки вдруг потускнели, а Диосе вскрикнула во сне. Было видно, что лекарь испугался. Он покачал головой, открыл коробочку и подбросил в чашу для курений еще порошку. Бусинки вновь засияли, и лекарь вздохнул с облегчением. Но именно это его облегчение и напугало меня, ведь мне-то казалось, что все нормально, обычная простуда. Когда он вновь забормотал заклинание, я напрягся, готовясь услыхать очередной крик боли. Ничего не последовало. Напротив, черты лица Диосе разгладились, мне даже показалось, что губы ее раздвигаются в улыбке, как от приятного сновидения. Я помолился. Лекарь все подбрасывал порошок в чашу, и вскоре комната наполнилась густым ароматом. Он разложил свой походный стульчик и подсел к постели. Опустив низко голову, он забормотал следующее заклинание. Я видел не раз, как такое проделывается, даже надо мной. Что ж, дело было обычное, успокаивающее. И я уснул.
Но это был не облегчающий сон и уж вовсе не тот, которого я ждал. Голова моя словно растворилась в воздухе, и я куда-то поплыл. И вновь вернулся тот кошмар, и вновь я видел лодочника – призрачного человека с пустой глазницей. И вновь я взбирался по тем ступеням и слышал завывания и никак не мог избежать чувства обреченности.
Пока я спал, пришел и ушел Черный искатель.
Диосе умерла.
Я не оскорблю ее памяти невнятным описанием тех чувств, что охватили меня. Скажу лишь, что такого одиночества и такой боли я никогда в жизни не испытывал. И боль эта осталась навсегда, незримая, как боль в ампутированной руке.
Я слабо помню, что было потом. Лекарь оплакивал свою неудачу, но слезы его падали на лед моей ненависти к нему. Появилась Рали, чтобы успокоить меня и взять на себя хлопоты по соответствующим заклинаниям, чтобы тело усопшей сохранилось до похорон. Помню, как сестра говорила, что заболели и некоторые слуги и что они тоже умерли. Но слова ее не имели для меня никакого значения, они просто не проникали в мое замороженное сознание. Казалось, что прошли многие годы, а на самом деле миновало лишь два дня. Все это время я проводил с Эмили. Мы играли в саду, она к тому времени уже ходила, делала первые шага и умела произносить «папа» и «мама». Я сказал, что мама уехала в далекое путешествие и долго к нам не вернется. Но вместо того чтобы расплакаться, дочь лишь крепче прижалась ко мне, я думаю, для того, чтобы успокоить меня, а не себя. В конце концов я собрался с силами. Предстояло многое сделать, устроить похороны.
Я словно восстал из второго сна. В первом умерла Диосе, а после второго я проснулся и обнаружил, что по всей Ориссе бесчинствует Черный искатель со своими подручными.
Такой чумы еще не было в благословенной Ориссе. Она вихрем пронеслась по городу и селам, не обращая внимания на заклинания воскресителей. Болезнь свирепствовала как среди богатых, так и среди бедных. Ее распространение невозможно было предугадать. Целые районы подвергались ее налету, в то время как по соседству вообще никто не пострадал. В других местах заболевали и вымирали целые семьи, в то время как их соседи по улице отсиживались по домам в страхе и добром здравии.