Страница:
– Ну наконец-то! – воскликнул Йонг. – Наконец-то у нашего верховного командования появилась первая искорка разума. Трепещи, весь мир! Скоро тебе настанет конец. Умар очнется от сна, Ирису достанет свою голову из задницы, а Сайонджи обретет новое воплощение в виде богини ягнят и цветов.
Я рассмеялся.
– Ты свободен.
Колдуны Чарского Братства сотворили свои заклинания. Если бы магию можно было увидеть глазами, наши позиции выглядели бы так, словно перед ними разожгли дымовые шашки; густые, непроницаемые тучи потянулись в сторону майсирцев, скрывая линию фронта от их чародеев.
Наступление началось перед самой полуденной трапезой.
Наверное, это было жуткое зрелище: плотные ряды нумантийских солдат спустились вниз по склону холма, неся смерть. Тучи стрел поднялись в небо, воздух вспороли копья и дротики, и наши воины стали падать. Но бреши тотчас же заполнялись, и страшный вал катил дальше. Майсирские позиции были прорваны.
Мы с императором стояли на командном пункте, наблюдая за тем, как наше войско вливается в кровавое море. Вот наши первые знамена запестрели позади неприятельских окопов. Я подозвал ординарца.
– Отправляйся к трибуну Сафдуру и передай ему приказ с божьей помощью начинать атаку.
– Слушаюсь, сэр!
Свальбард стоял неподалеку, держа в поводу моего коня.
– Ваше величество, сейчас я должен быть впереди, – сказал я.
– Я так и думал, – недовольно буркнул Тенедос. – Бросаешь меня здесь одного. Придется от безделья сотворить пару заклинаний.
– Такая уж у меня натура, ваше величество. Всегда думаю только о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и на мгновение я забыл о двойном предательстве. Но тотчас же воспоминания нахлынули с новой силой, и я, быстро развернувшись, вскочил в седло. У меня был великолепный пятнадцатилетний каштановый жеребец с белым пятном на лбу, еще недавно украшавший конюшни какого-то майсирского вельможи. Но он пока что не успел привыкнуть к звукам боя и нервно переступал с ноги на ногу. Конь был великолепный, но все же ему было далеко до Лукана и до Кролика. Я назвал его Казематом.
У командного пункта ждали мои Красные Уланы, надевшие поверх своих алых мундиров куртки пехотинцев, чтобы скрыть мое присутствие на передовой. По моему сигналу капитан Балк подал команду, и уланы вскочили на коней, скидывая с себя маскировку. Вероятно, мне следовало бы оставаться сзади, стараясь следить за ходом наступления, но я все равно не смог бы долго обманывать себя. У меня – точнее, у императора есть знающие свое дело трибуны и генералы. Теперь пришло время переложить ответственность на них.
Я хотел увидеть кровь, услышать, как мой меч со скрежетом врезается в кость. А может быть, я искал чего-то другого. Может быть.
Мы рысью поднялись на вершину холма, и уланы перестроились в боевой порядок.
Следом за нами шла нумантийская конница – с развернутыми знаменами, под торжественные звуки труб. Больше ста тысяч кавалеристов готовились вступить в сражение.
Наша гвардия еще старалась держать строй, хотя местами бой уже превратился в беспорядочную кучу-малу. Тут майсирцы увидели приближающуюся конницу, и сквозь гул сражения до нас донеслись их наполненные ужасом крики.
Уланы разом опустили пики. Какое-то мгновение противник колебался, затем обратился в бегство. Сперва дрогнули единицы, потом все больше и больше, и вот наконец неровные ряды майсирцев рассыпались. Прорвавшись сквозь первую линию обороны, мы понеслись дальше. Те неприятельские солдаты, что были поумнее и похрабрее, выстроились в каре – ибо лошадь не будет наскакивать на сплошную стену. Я выкрикнул команду, приказывая перейти на галоп, и мы поскакали прямо на каре. Каземат, как я и рассчитывал, несся впереди моих уланов.
До ощетинившейся копьями стены оставалось двадцать футов... десять футов... и, когда мы уже почти подскакали к ней, я привстал в стременах, натягивая поводья. Каземат, породистый скаковой жеребец, прекрасно преодолевавший препятствия, – а я уже успел это выяснить, – взмыл в воздух и, грациозно изогнувшись, пролетел над копьями в середину каре. Прямо передо мной оказался майсирский офицер. Моя пика вонзилась ему в грудь, и он, схватившись за нее обеими руками, упал на землю, вырывая ее у меня. Выхватив меч, я направил Каземата в тыл неприятельских рядов. Однако от каре уже ничего не осталось. Как только командир был убит, строй рассыпался, и солдаты, побросав оружие, бросились бежать куда попало.
Ко мне с округленными от восхищения глазами подскакал капитан Балк. Я не стал мешать ему считать меня доблестным храбрецом – если бы он задумался над случившимся, то понял бы, что я сделал единственно возможное, – а это, на мой взгляд, никак нельзя считать героизмом.
Мы неслись на полном скаку впереди неудержимой массы конницы, не обращая внимания на спасающихся бегством майсирцев, если только они не пытались оказывать сопротивление, – по крайней мере, так поступало большинство. Я увидел, как один легат, не из моих Красных Уланов, пронзил пикой спину бегущего солдата, и тот кубарем покатился по земле. Легат радостно вскрикнул, и я поморщился, столкнувшись с человеком, считающим убийство другого человека забавой наподобие охоты на вепря. Но следующий солдат, которого попытался насадить на пику легат, оказался гораздо проворнее. В самый последний момент он увернулся от острия, отбив его так, что оно воткнулось в землю. Легат на полном скаку слетел с коня, перевернувшись через пику, и распластался в грязи. Прежде чем он успел прийти в себя, майсирец подскочил к нему, и я увидел, как дважды поднялся и опустился кинжал. Но тут стрела пронзила солдату грудь, и он упал на нумантийского кавалериста, которого только что прикончил.
Мы скакали дальше.
Тут и там, осыпаемые градом стрел, майсирские офицеры и калсторы пытались собрать своих солдат. Прицельно выстрелить из лука на скаку очень трудно, но мои хитрые лучники выжидали, когда расстояние до противника сократится до считанных ярдов, после чего пускали стрелу не в одного человека, а в группу. Порой нам встречались отряды всадников и завязывалась короткая, жестокая сеча. На моем счету уже было несколько убитых майсирцев. Мы мчались вперед, и мое зрение, мой рассудок приветствовали алый цвет сражения.
Поднявшись на гребень холма, мы увидели шатры обоза майсирской армии. Завидев нас, мужчины и женщины с пронзительными криками бросились врассыпную. Конница ураганом налетела на лагерь. Отбросив пики, уланы выхватили сабли и принялись рубить все подряд – людей, шатры, сея всеобщий хаос. Повсюду можно было видеть, как солдаты спешивались и начинали набивать свои ранцы добычей. Один улан забежал в шатер и мгновение спустя появился снова, перекинув через плечо вопящую от ужаса девушку.
Резко осадив Каземата, я перегнулся и плашмя ударил мечом по кожаному киверу нумантийца. Улан упал. Воспользовавшись этим, девушка бросилась бежать. Мне хотелось верить, что она досталась солдату, настроенному не так решительно.
Мы пронеслись через лагерь, и офицеры стали громкими криками собирать своих людей. Опомнившись, уланы поспешили выстроиться в боевой порядок, и мы приготовились наносить удар в обратном направлении, навстречу наступающему гвардейскому корпусу. Я почувствовал, как в воздухе запахло победой.
Я быстро окинул взглядом ряды своих солдат. Мы понесли небольшие потери, а мои уланы недосчитались лишь двух-трех человек.
Трибун Сафдур в сопровождении двух трубачей и знаменосца поскакал галопом вперед, готовый отдать приказ перейти в наступление, и тут я кое-что увидел. Точнее, я кое-чего не увидел, поэтому, пришпорив Каземата, помчался наперерез Сафдуру. Горнисты уже поднесли к губам трубы, но трибун, увидев меня, приказал им остановиться. Подъехав к нему, я натянул поводья.
– Сэр! – Сафдур вскинул кулак к плечу. – Что-нибудь случилось?
– Да, – резко бросил я. – Смотри! Я указал в сторону передовой.
– Я ничего не вижу, – присмотревшись, сказал трибун.
– Вот именно, – подхватил я. – Где дым, где пыль? Где бой?
Сафдур всмотрелся пристальнее.
– Я ничего не вижу! В чем дело? Что случилось? Гвардия должна была продолжать наступление...
– Должна была, – оборвал его я. – Но почему-то остановилась. А мы оказались в глубине боевых порядков противника. И подкреплений ждать неоткуда, черт побери!
Сафдур выпучил глаза, осознав, что мы оказались в ловушке, которая вот-вот захлопнется.
– Какие будут ваши приказания, сэр?
Мне следовало его одернуть, указав, что приказы здесь отдает он. Не я командую его проклятой конницей. Но времени на любезности не было.
– Похоже, майсирцы еще не осознали, что мы у них в руках – точнее, с минуты на минуту окажемся у них в руках, – сказал я. – И прежде чем они опомнятся, нам нужно вернуться к своим.
– Так точно, сэр. Я прикажу трубить отступление.
– Нет, ни в коем случае, – остановил его я. – Это вызовет панику. К тому же мы не собираемся отступать. Мы атакуем неприятеля. Держите общее направление вон на тот храм, – я указал на виднеющееся вдалеке полуразрушенное здание. – Местность здесь довольно ровная, непересеченная. Построй свои полки клином. Пойдем вперед, не останавливаясь, до самой Пенды.
Сафдур торопливо кивнул. Командиром он был неплохим, вот только ему нельзя было далеко отходить от своих начальников.
Горнисты протрубили сигнал, и к нам помчались домициусы кавалерийских частей. Сафдур быстро выкрикнул слова команды, и офицеры поспешили назад к своим полкам. Времени у нас было в обрез – на горизонте появились облака пыли над марширующими колоннами пехоты. Неприятельские войска неторопливо сползались со всех сторон, чтобы окружить и уничтожить нас. Но мы уже пришли в движение, перестраиваясь на ходу. Наши полки быстро занимали указанные места. Увидев эту отлаженную машину, действующую четко, словно смазанная зубчатая передача, я ощутил прилив уверенности. К черту миллионы врагов – каждый из нас стоит десяти – нет, пятидесяти майсирцев!
Мы помчались обратно к передовой. Неприятельские войска пришли в себя и выстроились в боевой порядок, готовые нас встретить. Но мы опрокинули их, пробивая себе дорогу к спасению. Я искал взглядом нашу пехоту, гвардейские корпуса. Наконец я ее увидел – как и предполагалось, правее от места прорыва, но почти там же, где она находилась, когда мы проносились мимо нее час назад, – проклятие, сообразил я, взглянув на клонящееся к закату солнце, – полдня назад.
Наша армия остановилась, застыла на месте. Но почему? Однако с ответом на этот вопрос пришлось повременить, так как на нас налетели майсирские кирасиры, готовые сокрушить легковооруженных уланов. Но мы, пустив лошадей галопом, быстро рассыпались по полю Сабли зазвенели о палаши. Отбив выпад кирасира, я ткнул мечом ему под каску, и он свалился с коня, захлебываясь кровью.
Я заметил справа от себя какое-то движение – не столько увидел, сколько ощутил шестым чувством – и пригнулся. У меня над головой просвистел топор. Но кирасир, потеряв равновесие, слишком сильно наклонился вперед, открывая щель между нагрудником и наплечником. Туда и вонзилось острие моего меча, и кирасир кубарем скатился на землю. Его конь, обезумев, лягнул Каземата, и мой жеребец пронзительно заржал и, осев назад, ударил своего противника копытом по голове Я привстал на стременах и едва не вывалился из седла, но все же удержался. Каземат снова попятился назад, и я оказался в нескольких дюймах от майсирского кирасира. Его обезображенное шрамами лицо растянулось в злорадной ухмылке. Кирасир сделал выпад кинжалом, но я парировал удар щитом, а затем ткнул острым краем щита ему в горло, и с ним было кончено.
Свальбард дрался сразу с двумя майсирцами-кирасирами. Они находились ко мне спиной, и я по очереди расправился с обоими.
Меня слепили струи пота, хриплое дыхание вырывалось из легких. Но вот наконец наши пехотинцы расступились, пропуская нас, и конница пронеслась сквозь них в сторону Пенды, навстречу спасению.
Предоставив Сафдуру разбираться со своими полками, я отправился искать ответ на свой вопрос.
– Да, – решительно произнес Тенедос. – Да, это я приказал войскам остановиться.
– Но почему? – спросил я, пытаясь сдержать переполнявшую меня ярость.
Рядом со мной стояли Ле Балафре, Петре, Эрн и Линергес.
– Момент времени был неблагоприятным, – ответил император.
Мне с большим трудом удалось сохранить выдержку.
– Ваше величество, – произнес я, надеясь, что мой голос прозвучал ровно, – могу я попросить у вас разъяснений?
– Разумеется, – сказал Тенедос. – Ты это заслужил Я ощутил усиление магии и не смог определить, какое заклятие пытаются сотворить майсирцы. Во-вторых, и это гораздо важнее, насколько я понял, мы должны были сегодня лишь прорвать позиции майсирцев.
– И что в этом плохого? – недовольно спросил Ле Балафре.
Линергес непроизвольно кивнул, выражая свое согласие.
– Я хочу разбить наголову всю их проклятую армию. Одним ударом, – сказал император. – Я не собираюсь отрезать кусок тут, кусок там. Эти ублюдки, похоже, обладают способностью мгновенно восполнять потери. Мы наносим противнику рану, а через день-два от нее уже не остается даже следа, и он становится еще сильнее, чем прежде.
– Что верно, то верно, – проворчал Линергес. – Будет лучше разгромить их раз и навсегда.
– Разумеется, император прав, – твердо заявил Эрн, как всегда, согласный с начальством.
– Есть еще одна проблема, господа, о которой вы, похоже, и не догадывались, – продолжал император, – поскольку вы были впереди. Мы чертовски медленно подтягивали к передовой полки третьего и четвертого эшелона, и я испугался, что мне придется воевать, имея в своем распоряжении лишь половину армии. Но завтра этого не повторится. Я об этом позаботился, – мрачно произнес он, – проведя определенную... работу со службой снабжения. Теперь даже простой квартирмейстер будет трудиться в поте лица, если не хочет потерять свое место. Майсирцы обречены. Сегодня мы нанесли им серьезный удар, – сказал император. – Взгляните.
Он указал вниз, на сгущающуюся темноту. Отсюда открывался прекрасный вид на позиции двух сторон. За цепочкой бивуачных костров наших войск следовала полоска темноты, а за ней мерцали огни неприятельского лагеря, поднимавшиеся на холмы и уходившие за горизонт.
– Мы отбросили неприятеля назад, согнали его с насиженных, уютных позиций. Сейчас он зализывает раны, потрясенный, перепуганный, со страхом смотрящий в день грядущий. Но нам, господа, прекрасно известно, что будет завтра, ведь так?
Тенедос выжидательно умолк. Эрн, естественно, радостно закивал. На лицах Ле Балафре и Линергеса появились хищные оскалы волков, увидевших стадо овец без пастуха. Только Петре еще колебался.
– В чем дело, трибун? – спросил Тенедос.
– Не знаю, ваше величество, – сказал Петре. – Очень хорошо, что вы так тщательно продумали план уничтожения Майсира. Но, по-моему, вы совершили ошибку. На мой взгляд, сегодня нам следовало идти до конца – ну, а об остальном беспокоиться завтра.
Я ожидал увидеть гнев, но император оставался безмятежен.
– Нет, Мерсия, – тихо произнес он. – На этот раз я смотрю дальше тебя. Завтра Майсир постигнет самая страшная катастрофа за всю его историю. Мы двинемся в наступление по всему фронту, в то время как противник ждет, что мы будем развивать сегодняшний успех. Как только он обратится в бегство, снова пойдет вперед кавалерия. К вечеру все будет кончено, обещаю.
Он устремил на Петре горящий взгляд, гнущий людей словно тростинки, и лицо трибуна также скривилось в хищной ухмылке.
– Так точно, ваше величество. Не сомневаюсь, вы правы.
Четверо трибунов отсалютовали, и я последовал их примеру, хотя у меня по-прежнему оставались сомнения.
– Трибун Дамастес, – окликнул меня император. – Будьте добры, задержитесь на минутку.
– Слушаюсь, ваше величество.
Дождавшись, когда остальные уйдут, Тенедос взял меня за руку и отвел от своих ординарцев.
– Дамастес, сегодня тебе показалось, что тебя бросили? Снова бросили?
К переполнявшему меня гневу примешалось недоумение.
– Да, мой государь.
– А тебе не приходило в голову, что, отступая от нашего плана, я не сомневался в твоей способности вернуться – к тому же сохранив всех своих людей? Именно поэтому ты мой первый трибун.
Император пристально посмотрел на меня, и внезапно вся моя злость бесследно исчезла. Я громко расхохотался. Тенедос, улыбнувшись, присоединился ко мне.
– Ну вот и отлично, – сказал он. – Прекращай жаловаться, солдат. Да, кстати, у тебя есть время, чтобы поужинать со мной?
– Боюсь, нет, ваше величество. Я должен проследить за тем...
– Плюнь на все, – грубо оборвал меня император. – Предпринимать что-либо серьезное уже слишком поздно, а обо всех мелочах позаботились твои заместители. Разве я не прав?
– Правы, ваше величество, – неохотно признал я.
– Хорошо, вот мы все и уладили. К тому же ты выглядишь уставшим. Подозреваю, ты еще не до конца оправился от своей болезни. Вместо бульона я предложу тебе замечательное жаркое, лучшее, какое только можно достать в этой голодной стране. Свежие овощи. Вкуснющий пирог с кремом. Ну, а вместо вымоченного в молоке хлеба... так, вино ты пить не будешь. Но я научился делать такой коктейль из фруктовых соков, что даже святой, отведав его, станет требовать танцев и девушек.
А пока, Дамастес, давай прогуляемся.
И мы отправились гулять, словно находились на берегу одного из прудов Хайдер-Парка в Никее. До нас доносились крики и стоны раненых, оклики часовых, громкие слова команд, но мы, бывалые солдаты, не обращали на это внимания. Вот полная тишина, наоборот, возбудила бы в нас тревогу. Мы говорили о том о сем, о прошлом и настоящем, и вдруг меня осенило.
– Ваше величество! Позвольте задать один вопрос, который, возможно, покажется вам неучтивым?
– А почему бы и нет? В этом случае я дам на него неучтивый ответ, – легкомысленно бросил Тенедос.
– Что будет дальше?
– Мы уничтожим Майсир.
– А потом?
Тенедос пристально посмотрел на меня, и его взор стал ледяным.
– Не понимаю.
– Обретем ли мы мир? – объяснил я. – После всех этих войн?
Тенедос вздохнул.
– Я дам тебе тот ответ, что получил, пытаясь заглянуть в будущее, но он, возможно, тебе не понравится. Нет. Мира не будет. Всегда найдется новый враг. На границах Майсира сосредоточились его враги – и они станут нашими врагами. К тому же, – продолжал император, – мы должны продолжить завоевательные походы.
– Почему? – потрясенно спросил я.
– Потому что в противном случае... мы погибнем, – тихо промолвил Тенедос. – Все живое или растет, или умирает. Государство растет, раздвигая свои границы. Человек растет, принимая вызов, брошенный ему опасностью, славой. Настоящий солдат ведь всегда рад новой встрече с этими суровыми друзьями. Разве не так?
Я посмотрел на мерцающие огоньки майсирского лагеря, миллионом звезд усеявшие ночь. Мне было прекрасно известно, что на этот вопрос у нас с Тенедосом разные ответы.
Наверное, в конце концов императору надоело ждать.
– Пошли, – сказал он. – Посмотрим, что сотворили мои повара.
– Да, – медленно произнес я, – пора ужинать.
Когда рассвело, выяснилось, что майсирцы исчезли. С помощью магии, с помощью мастерства и опыта они за ночь свернули лагерь и, оставив костры, чтобы ввести нас в заблуждение, отошли на юг. На юг, к Джарре.
Глава 23
Я рассмеялся.
– Ты свободен.
Колдуны Чарского Братства сотворили свои заклинания. Если бы магию можно было увидеть глазами, наши позиции выглядели бы так, словно перед ними разожгли дымовые шашки; густые, непроницаемые тучи потянулись в сторону майсирцев, скрывая линию фронта от их чародеев.
Наступление началось перед самой полуденной трапезой.
Наверное, это было жуткое зрелище: плотные ряды нумантийских солдат спустились вниз по склону холма, неся смерть. Тучи стрел поднялись в небо, воздух вспороли копья и дротики, и наши воины стали падать. Но бреши тотчас же заполнялись, и страшный вал катил дальше. Майсирские позиции были прорваны.
Мы с императором стояли на командном пункте, наблюдая за тем, как наше войско вливается в кровавое море. Вот наши первые знамена запестрели позади неприятельских окопов. Я подозвал ординарца.
– Отправляйся к трибуну Сафдуру и передай ему приказ с божьей помощью начинать атаку.
– Слушаюсь, сэр!
Свальбард стоял неподалеку, держа в поводу моего коня.
– Ваше величество, сейчас я должен быть впереди, – сказал я.
– Я так и думал, – недовольно буркнул Тенедос. – Бросаешь меня здесь одного. Придется от безделья сотворить пару заклинаний.
– Такая уж у меня натура, ваше величество. Всегда думаю только о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и на мгновение я забыл о двойном предательстве. Но тотчас же воспоминания нахлынули с новой силой, и я, быстро развернувшись, вскочил в седло. У меня был великолепный пятнадцатилетний каштановый жеребец с белым пятном на лбу, еще недавно украшавший конюшни какого-то майсирского вельможи. Но он пока что не успел привыкнуть к звукам боя и нервно переступал с ноги на ногу. Конь был великолепный, но все же ему было далеко до Лукана и до Кролика. Я назвал его Казематом.
У командного пункта ждали мои Красные Уланы, надевшие поверх своих алых мундиров куртки пехотинцев, чтобы скрыть мое присутствие на передовой. По моему сигналу капитан Балк подал команду, и уланы вскочили на коней, скидывая с себя маскировку. Вероятно, мне следовало бы оставаться сзади, стараясь следить за ходом наступления, но я все равно не смог бы долго обманывать себя. У меня – точнее, у императора есть знающие свое дело трибуны и генералы. Теперь пришло время переложить ответственность на них.
Я хотел увидеть кровь, услышать, как мой меч со скрежетом врезается в кость. А может быть, я искал чего-то другого. Может быть.
Мы рысью поднялись на вершину холма, и уланы перестроились в боевой порядок.
Следом за нами шла нумантийская конница – с развернутыми знаменами, под торжественные звуки труб. Больше ста тысяч кавалеристов готовились вступить в сражение.
Наша гвардия еще старалась держать строй, хотя местами бой уже превратился в беспорядочную кучу-малу. Тут майсирцы увидели приближающуюся конницу, и сквозь гул сражения до нас донеслись их наполненные ужасом крики.
Уланы разом опустили пики. Какое-то мгновение противник колебался, затем обратился в бегство. Сперва дрогнули единицы, потом все больше и больше, и вот наконец неровные ряды майсирцев рассыпались. Прорвавшись сквозь первую линию обороны, мы понеслись дальше. Те неприятельские солдаты, что были поумнее и похрабрее, выстроились в каре – ибо лошадь не будет наскакивать на сплошную стену. Я выкрикнул команду, приказывая перейти на галоп, и мы поскакали прямо на каре. Каземат, как я и рассчитывал, несся впереди моих уланов.
До ощетинившейся копьями стены оставалось двадцать футов... десять футов... и, когда мы уже почти подскакали к ней, я привстал в стременах, натягивая поводья. Каземат, породистый скаковой жеребец, прекрасно преодолевавший препятствия, – а я уже успел это выяснить, – взмыл в воздух и, грациозно изогнувшись, пролетел над копьями в середину каре. Прямо передо мной оказался майсирский офицер. Моя пика вонзилась ему в грудь, и он, схватившись за нее обеими руками, упал на землю, вырывая ее у меня. Выхватив меч, я направил Каземата в тыл неприятельских рядов. Однако от каре уже ничего не осталось. Как только командир был убит, строй рассыпался, и солдаты, побросав оружие, бросились бежать куда попало.
Ко мне с округленными от восхищения глазами подскакал капитан Балк. Я не стал мешать ему считать меня доблестным храбрецом – если бы он задумался над случившимся, то понял бы, что я сделал единственно возможное, – а это, на мой взгляд, никак нельзя считать героизмом.
Мы неслись на полном скаку впереди неудержимой массы конницы, не обращая внимания на спасающихся бегством майсирцев, если только они не пытались оказывать сопротивление, – по крайней мере, так поступало большинство. Я увидел, как один легат, не из моих Красных Уланов, пронзил пикой спину бегущего солдата, и тот кубарем покатился по земле. Легат радостно вскрикнул, и я поморщился, столкнувшись с человеком, считающим убийство другого человека забавой наподобие охоты на вепря. Но следующий солдат, которого попытался насадить на пику легат, оказался гораздо проворнее. В самый последний момент он увернулся от острия, отбив его так, что оно воткнулось в землю. Легат на полном скаку слетел с коня, перевернувшись через пику, и распластался в грязи. Прежде чем он успел прийти в себя, майсирец подскочил к нему, и я увидел, как дважды поднялся и опустился кинжал. Но тут стрела пронзила солдату грудь, и он упал на нумантийского кавалериста, которого только что прикончил.
Мы скакали дальше.
Тут и там, осыпаемые градом стрел, майсирские офицеры и калсторы пытались собрать своих солдат. Прицельно выстрелить из лука на скаку очень трудно, но мои хитрые лучники выжидали, когда расстояние до противника сократится до считанных ярдов, после чего пускали стрелу не в одного человека, а в группу. Порой нам встречались отряды всадников и завязывалась короткая, жестокая сеча. На моем счету уже было несколько убитых майсирцев. Мы мчались вперед, и мое зрение, мой рассудок приветствовали алый цвет сражения.
Поднявшись на гребень холма, мы увидели шатры обоза майсирской армии. Завидев нас, мужчины и женщины с пронзительными криками бросились врассыпную. Конница ураганом налетела на лагерь. Отбросив пики, уланы выхватили сабли и принялись рубить все подряд – людей, шатры, сея всеобщий хаос. Повсюду можно было видеть, как солдаты спешивались и начинали набивать свои ранцы добычей. Один улан забежал в шатер и мгновение спустя появился снова, перекинув через плечо вопящую от ужаса девушку.
Резко осадив Каземата, я перегнулся и плашмя ударил мечом по кожаному киверу нумантийца. Улан упал. Воспользовавшись этим, девушка бросилась бежать. Мне хотелось верить, что она досталась солдату, настроенному не так решительно.
Мы пронеслись через лагерь, и офицеры стали громкими криками собирать своих людей. Опомнившись, уланы поспешили выстроиться в боевой порядок, и мы приготовились наносить удар в обратном направлении, навстречу наступающему гвардейскому корпусу. Я почувствовал, как в воздухе запахло победой.
Я быстро окинул взглядом ряды своих солдат. Мы понесли небольшие потери, а мои уланы недосчитались лишь двух-трех человек.
Трибун Сафдур в сопровождении двух трубачей и знаменосца поскакал галопом вперед, готовый отдать приказ перейти в наступление, и тут я кое-что увидел. Точнее, я кое-чего не увидел, поэтому, пришпорив Каземата, помчался наперерез Сафдуру. Горнисты уже поднесли к губам трубы, но трибун, увидев меня, приказал им остановиться. Подъехав к нему, я натянул поводья.
– Сэр! – Сафдур вскинул кулак к плечу. – Что-нибудь случилось?
– Да, – резко бросил я. – Смотри! Я указал в сторону передовой.
– Я ничего не вижу, – присмотревшись, сказал трибун.
– Вот именно, – подхватил я. – Где дым, где пыль? Где бой?
Сафдур всмотрелся пристальнее.
– Я ничего не вижу! В чем дело? Что случилось? Гвардия должна была продолжать наступление...
– Должна была, – оборвал его я. – Но почему-то остановилась. А мы оказались в глубине боевых порядков противника. И подкреплений ждать неоткуда, черт побери!
Сафдур выпучил глаза, осознав, что мы оказались в ловушке, которая вот-вот захлопнется.
– Какие будут ваши приказания, сэр?
Мне следовало его одернуть, указав, что приказы здесь отдает он. Не я командую его проклятой конницей. Но времени на любезности не было.
– Похоже, майсирцы еще не осознали, что мы у них в руках – точнее, с минуты на минуту окажемся у них в руках, – сказал я. – И прежде чем они опомнятся, нам нужно вернуться к своим.
– Так точно, сэр. Я прикажу трубить отступление.
– Нет, ни в коем случае, – остановил его я. – Это вызовет панику. К тому же мы не собираемся отступать. Мы атакуем неприятеля. Держите общее направление вон на тот храм, – я указал на виднеющееся вдалеке полуразрушенное здание. – Местность здесь довольно ровная, непересеченная. Построй свои полки клином. Пойдем вперед, не останавливаясь, до самой Пенды.
Сафдур торопливо кивнул. Командиром он был неплохим, вот только ему нельзя было далеко отходить от своих начальников.
Горнисты протрубили сигнал, и к нам помчались домициусы кавалерийских частей. Сафдур быстро выкрикнул слова команды, и офицеры поспешили назад к своим полкам. Времени у нас было в обрез – на горизонте появились облака пыли над марширующими колоннами пехоты. Неприятельские войска неторопливо сползались со всех сторон, чтобы окружить и уничтожить нас. Но мы уже пришли в движение, перестраиваясь на ходу. Наши полки быстро занимали указанные места. Увидев эту отлаженную машину, действующую четко, словно смазанная зубчатая передача, я ощутил прилив уверенности. К черту миллионы врагов – каждый из нас стоит десяти – нет, пятидесяти майсирцев!
Мы помчались обратно к передовой. Неприятельские войска пришли в себя и выстроились в боевой порядок, готовые нас встретить. Но мы опрокинули их, пробивая себе дорогу к спасению. Я искал взглядом нашу пехоту, гвардейские корпуса. Наконец я ее увидел – как и предполагалось, правее от места прорыва, но почти там же, где она находилась, когда мы проносились мимо нее час назад, – проклятие, сообразил я, взглянув на клонящееся к закату солнце, – полдня назад.
Наша армия остановилась, застыла на месте. Но почему? Однако с ответом на этот вопрос пришлось повременить, так как на нас налетели майсирские кирасиры, готовые сокрушить легковооруженных уланов. Но мы, пустив лошадей галопом, быстро рассыпались по полю Сабли зазвенели о палаши. Отбив выпад кирасира, я ткнул мечом ему под каску, и он свалился с коня, захлебываясь кровью.
Я заметил справа от себя какое-то движение – не столько увидел, сколько ощутил шестым чувством – и пригнулся. У меня над головой просвистел топор. Но кирасир, потеряв равновесие, слишком сильно наклонился вперед, открывая щель между нагрудником и наплечником. Туда и вонзилось острие моего меча, и кирасир кубарем скатился на землю. Его конь, обезумев, лягнул Каземата, и мой жеребец пронзительно заржал и, осев назад, ударил своего противника копытом по голове Я привстал на стременах и едва не вывалился из седла, но все же удержался. Каземат снова попятился назад, и я оказался в нескольких дюймах от майсирского кирасира. Его обезображенное шрамами лицо растянулось в злорадной ухмылке. Кирасир сделал выпад кинжалом, но я парировал удар щитом, а затем ткнул острым краем щита ему в горло, и с ним было кончено.
Свальбард дрался сразу с двумя майсирцами-кирасирами. Они находились ко мне спиной, и я по очереди расправился с обоими.
Меня слепили струи пота, хриплое дыхание вырывалось из легких. Но вот наконец наши пехотинцы расступились, пропуская нас, и конница пронеслась сквозь них в сторону Пенды, навстречу спасению.
Предоставив Сафдуру разбираться со своими полками, я отправился искать ответ на свой вопрос.
– Да, – решительно произнес Тенедос. – Да, это я приказал войскам остановиться.
– Но почему? – спросил я, пытаясь сдержать переполнявшую меня ярость.
Рядом со мной стояли Ле Балафре, Петре, Эрн и Линергес.
– Момент времени был неблагоприятным, – ответил император.
Мне с большим трудом удалось сохранить выдержку.
– Ваше величество, – произнес я, надеясь, что мой голос прозвучал ровно, – могу я попросить у вас разъяснений?
– Разумеется, – сказал Тенедос. – Ты это заслужил Я ощутил усиление магии и не смог определить, какое заклятие пытаются сотворить майсирцы. Во-вторых, и это гораздо важнее, насколько я понял, мы должны были сегодня лишь прорвать позиции майсирцев.
– И что в этом плохого? – недовольно спросил Ле Балафре.
Линергес непроизвольно кивнул, выражая свое согласие.
– Я хочу разбить наголову всю их проклятую армию. Одним ударом, – сказал император. – Я не собираюсь отрезать кусок тут, кусок там. Эти ублюдки, похоже, обладают способностью мгновенно восполнять потери. Мы наносим противнику рану, а через день-два от нее уже не остается даже следа, и он становится еще сильнее, чем прежде.
– Что верно, то верно, – проворчал Линергес. – Будет лучше разгромить их раз и навсегда.
– Разумеется, император прав, – твердо заявил Эрн, как всегда, согласный с начальством.
– Есть еще одна проблема, господа, о которой вы, похоже, и не догадывались, – продолжал император, – поскольку вы были впереди. Мы чертовски медленно подтягивали к передовой полки третьего и четвертого эшелона, и я испугался, что мне придется воевать, имея в своем распоряжении лишь половину армии. Но завтра этого не повторится. Я об этом позаботился, – мрачно произнес он, – проведя определенную... работу со службой снабжения. Теперь даже простой квартирмейстер будет трудиться в поте лица, если не хочет потерять свое место. Майсирцы обречены. Сегодня мы нанесли им серьезный удар, – сказал император. – Взгляните.
Он указал вниз, на сгущающуюся темноту. Отсюда открывался прекрасный вид на позиции двух сторон. За цепочкой бивуачных костров наших войск следовала полоска темноты, а за ней мерцали огни неприятельского лагеря, поднимавшиеся на холмы и уходившие за горизонт.
– Мы отбросили неприятеля назад, согнали его с насиженных, уютных позиций. Сейчас он зализывает раны, потрясенный, перепуганный, со страхом смотрящий в день грядущий. Но нам, господа, прекрасно известно, что будет завтра, ведь так?
Тенедос выжидательно умолк. Эрн, естественно, радостно закивал. На лицах Ле Балафре и Линергеса появились хищные оскалы волков, увидевших стадо овец без пастуха. Только Петре еще колебался.
– В чем дело, трибун? – спросил Тенедос.
– Не знаю, ваше величество, – сказал Петре. – Очень хорошо, что вы так тщательно продумали план уничтожения Майсира. Но, по-моему, вы совершили ошибку. На мой взгляд, сегодня нам следовало идти до конца – ну, а об остальном беспокоиться завтра.
Я ожидал увидеть гнев, но император оставался безмятежен.
– Нет, Мерсия, – тихо произнес он. – На этот раз я смотрю дальше тебя. Завтра Майсир постигнет самая страшная катастрофа за всю его историю. Мы двинемся в наступление по всему фронту, в то время как противник ждет, что мы будем развивать сегодняшний успех. Как только он обратится в бегство, снова пойдет вперед кавалерия. К вечеру все будет кончено, обещаю.
Он устремил на Петре горящий взгляд, гнущий людей словно тростинки, и лицо трибуна также скривилось в хищной ухмылке.
– Так точно, ваше величество. Не сомневаюсь, вы правы.
Четверо трибунов отсалютовали, и я последовал их примеру, хотя у меня по-прежнему оставались сомнения.
– Трибун Дамастес, – окликнул меня император. – Будьте добры, задержитесь на минутку.
– Слушаюсь, ваше величество.
Дождавшись, когда остальные уйдут, Тенедос взял меня за руку и отвел от своих ординарцев.
– Дамастес, сегодня тебе показалось, что тебя бросили? Снова бросили?
К переполнявшему меня гневу примешалось недоумение.
– Да, мой государь.
– А тебе не приходило в голову, что, отступая от нашего плана, я не сомневался в твоей способности вернуться – к тому же сохранив всех своих людей? Именно поэтому ты мой первый трибун.
Император пристально посмотрел на меня, и внезапно вся моя злость бесследно исчезла. Я громко расхохотался. Тенедос, улыбнувшись, присоединился ко мне.
– Ну вот и отлично, – сказал он. – Прекращай жаловаться, солдат. Да, кстати, у тебя есть время, чтобы поужинать со мной?
– Боюсь, нет, ваше величество. Я должен проследить за тем...
– Плюнь на все, – грубо оборвал меня император. – Предпринимать что-либо серьезное уже слишком поздно, а обо всех мелочах позаботились твои заместители. Разве я не прав?
– Правы, ваше величество, – неохотно признал я.
– Хорошо, вот мы все и уладили. К тому же ты выглядишь уставшим. Подозреваю, ты еще не до конца оправился от своей болезни. Вместо бульона я предложу тебе замечательное жаркое, лучшее, какое только можно достать в этой голодной стране. Свежие овощи. Вкуснющий пирог с кремом. Ну, а вместо вымоченного в молоке хлеба... так, вино ты пить не будешь. Но я научился делать такой коктейль из фруктовых соков, что даже святой, отведав его, станет требовать танцев и девушек.
А пока, Дамастес, давай прогуляемся.
И мы отправились гулять, словно находились на берегу одного из прудов Хайдер-Парка в Никее. До нас доносились крики и стоны раненых, оклики часовых, громкие слова команд, но мы, бывалые солдаты, не обращали на это внимания. Вот полная тишина, наоборот, возбудила бы в нас тревогу. Мы говорили о том о сем, о прошлом и настоящем, и вдруг меня осенило.
– Ваше величество! Позвольте задать один вопрос, который, возможно, покажется вам неучтивым?
– А почему бы и нет? В этом случае я дам на него неучтивый ответ, – легкомысленно бросил Тенедос.
– Что будет дальше?
– Мы уничтожим Майсир.
– А потом?
Тенедос пристально посмотрел на меня, и его взор стал ледяным.
– Не понимаю.
– Обретем ли мы мир? – объяснил я. – После всех этих войн?
Тенедос вздохнул.
– Я дам тебе тот ответ, что получил, пытаясь заглянуть в будущее, но он, возможно, тебе не понравится. Нет. Мира не будет. Всегда найдется новый враг. На границах Майсира сосредоточились его враги – и они станут нашими врагами. К тому же, – продолжал император, – мы должны продолжить завоевательные походы.
– Почему? – потрясенно спросил я.
– Потому что в противном случае... мы погибнем, – тихо промолвил Тенедос. – Все живое или растет, или умирает. Государство растет, раздвигая свои границы. Человек растет, принимая вызов, брошенный ему опасностью, славой. Настоящий солдат ведь всегда рад новой встрече с этими суровыми друзьями. Разве не так?
Я посмотрел на мерцающие огоньки майсирского лагеря, миллионом звезд усеявшие ночь. Мне было прекрасно известно, что на этот вопрос у нас с Тенедосом разные ответы.
Наверное, в конце концов императору надоело ждать.
– Пошли, – сказал он. – Посмотрим, что сотворили мои повара.
– Да, – медленно произнес я, – пора ужинать.
Когда рассвело, выяснилось, что майсирцы исчезли. С помощью магии, с помощью мастерства и опыта они за ночь свернули лагерь и, оставив костры, чтобы ввести нас в заблуждение, отошли на юг. На юг, к Джарре.
Глава 23
КРОВАВАЯ ДОРОГА НА ЮГ
Потрясенные до глубины души, мы перестроились в походный порядок и бросились преследовать майсирскую армию. Мы обнаружили ее меньше чем в двух часах пути от Пенды. Точнее, мы обнаружили отряд лучников. Осыпав нас стрелами, они скрылись, прежде чем мы успели выслать вдогонку всадников. Воспользовавшись суматохой, два отряда негаретов напали на наш обоз и захватили полдюжины повозок, потеряв при этом всего одного человека.
Для нас началось долгое кровопускание. Каждый день на нас нападали с тыла, с флангов и изредка спереди. Отступающая майсирская армия почти не останавливалась, чтобы принять бой. Но когда это происходило, неприятель дрался отчаянно храбро и стоял до последнего солдата. И эти «знаменитые победы» не добавляли табличек с громкими названиями к знаменам наших частей. Как правило, бои велись за пересечение двух проселочных дорог или за сожженную дотла деревушку из десятка домов, покинутую жителями. Но мы несли потери в каждой такой стычке.
Впрочем, как и майсирцы. По оценкам Петре, на каждого убитого нумантийца приходилось по четыре солдата противника. Но в майсирскую армию непрерывным потоком вливалось пополнение, жаждущее служить отечеству, готовое идти на смерть. Иногда новобранцы сражались храбро, гораздо чаще они сдавались в плен или обращались в бегство. И все же они оказывали сопротивление, и ни у кого из тех, кто попадал к нам в плен, не возникало сомнения, что в конце концов король Байран нас уничтожит. Как это ни странно, несмотря на подобные убеждения, многие майсирцы изъявляли желание вступить в нашу армию. На вопрос, почему они так поступают, один пленный пожал плечами и сказал, что главное – прожить день сегодняшний. Завтрашний день принесет свои заботы.
Мужество простых солдат не шло ни в какое сравнение с трусостью и эгоизмом их командиров. Взятые в плен офицеры, нисколько не интересуясь судьбой своих людей, первым делом спрашивали, какой за них попросят выкуп. Они требовали, чтобы с ними обращались как с важными особами, каковыми они себя и считали.
Мы пытались связаться с майсирской армией, ибо пленные истощали наши скудные ресурсы быстрее, чем мы могли их пополнить. Но ни наши чародеи, ни парламентеры не получали никакого ответа.
Попытайтесь представить себе победное шествие нумантийской армии по Майсиру. Так и хочется увидеть гордые фаланги кавалеристов в ярких доспехах, за которыми ровными рядами идет доблестная пехота. Разумеется, впереди едут император Тенедос и его самый отважный трибун Дамастес а'Симабу.
А вот что происходило в действительности: бурлящая толпа шириной в три лиги, если ровная местность позволяла нашему полчищу саранчи расползтись вширь, растянувшаяся до того места, где головные отряды делали привал прошлой ночью. Под свои знамена мы собрали почти два миллиона солдат. Кроме того, за нами тащились маркитанты на своих повозках, женщины — нумантийки из всех провинций империи, неизвестно как добравшиеся до Пенды, и еще больше майсирок, присоединившихся к нам по пути.
Сзади брели длинные колонны пленных, которых почти никто не охранял. Время от времени один или несколько пленных вдруг бросались бежать к ближайшему оврагу. Иногда им позволяли беспрепятственно скрыться, иногда лучники или уланы начинали за ними охоту, в основном чтобы рассеять скуку, а не из опасения, что беглецы присоединятся к своей армии.
У нас были лошади, волы, полудикие верблюды из рованских пустынь, но большинство солдат передвигалось пешком. Повозки можно было увидеть самые разнообразные, начиная от роскошных карет придворных и кончая скрипучими крестьянскими телегами, не говоря про походные лазареты, передвижные пекарни и повозки с провиантом.
Во времена правления Совета Десяти нумантийская армия в походе напоминала большой город, перемещающийся на новое место. Мы с Петре настояли на одном неукоснительном правиле: любой занявший место в походном порядке должен был сам нести свое оружие и личные вещи. Без каких бы то ни было исключений. Но это было слишком жесткое, слишком строгое требование, и конечно же, офицер, да еще и старший, имел право на определенные привилегии, ведь так? И вот каждый мало-мальски высокопоставленный военачальник обзавелся сперва вьючной лошадью, затем повозкой, потом целым караваном и, наконец, настоящим передвижным сумасшедшим домом из слуг, поваров, носильщиков и так далее, и так далее. Я слышал, что офицеры одного полка выделили десять повозок якобы для транспортировки неприкосновенного запаса провизии, но на самом деле в них перевозился полковой винный погреб. Мне достоверно известно – к сожалению, я узнал об этом слишком поздно, – что у одного генерала было пятьдесят верблюдов, на которых он перевозил пожитки, принадлежащие ему и его адъютантам. Разумеется, рядовые солдаты не могли и мечтать о подобной роскоши.
Из всех наших преобразований сохранилось только одно: мы по-прежнему двигались непрерывно и быстро.
Армия выступала маршем на рассвете и шла, каждый час останавливаясь на пятиминутный привал. Каждый пятый день был днем отдыха. Вечером мы прекращали движение за час до заката и первым делом из длинных кольев диаметром дюймов шесть, заостренных с обоих концов, устраивали вокруг лагеря частокол для защиты от внезапного нападения.
За день мы проходили четыре лиги, не делая скидок ни на непогоду, ни на стычки с неприятелем. Отставших никто не ждал; им предлагалось догонять свои части вечером, когда армия останавливалась на ночлег. Но добирались очень немногие: с одними расправлялись негареты и партизаны из числа местных жителей, постоянно совершавшие набеги на наши тылы, другие дезертировали из армии и становились разбойниками. Именно последние, как правило, и совершали самые страшные преступления против мирных майсирцев. Как правило.
Для нас началось долгое кровопускание. Каждый день на нас нападали с тыла, с флангов и изредка спереди. Отступающая майсирская армия почти не останавливалась, чтобы принять бой. Но когда это происходило, неприятель дрался отчаянно храбро и стоял до последнего солдата. И эти «знаменитые победы» не добавляли табличек с громкими названиями к знаменам наших частей. Как правило, бои велись за пересечение двух проселочных дорог или за сожженную дотла деревушку из десятка домов, покинутую жителями. Но мы несли потери в каждой такой стычке.
Впрочем, как и майсирцы. По оценкам Петре, на каждого убитого нумантийца приходилось по четыре солдата противника. Но в майсирскую армию непрерывным потоком вливалось пополнение, жаждущее служить отечеству, готовое идти на смерть. Иногда новобранцы сражались храбро, гораздо чаще они сдавались в плен или обращались в бегство. И все же они оказывали сопротивление, и ни у кого из тех, кто попадал к нам в плен, не возникало сомнения, что в конце концов король Байран нас уничтожит. Как это ни странно, несмотря на подобные убеждения, многие майсирцы изъявляли желание вступить в нашу армию. На вопрос, почему они так поступают, один пленный пожал плечами и сказал, что главное – прожить день сегодняшний. Завтрашний день принесет свои заботы.
Мужество простых солдат не шло ни в какое сравнение с трусостью и эгоизмом их командиров. Взятые в плен офицеры, нисколько не интересуясь судьбой своих людей, первым делом спрашивали, какой за них попросят выкуп. Они требовали, чтобы с ними обращались как с важными особами, каковыми они себя и считали.
Мы пытались связаться с майсирской армией, ибо пленные истощали наши скудные ресурсы быстрее, чем мы могли их пополнить. Но ни наши чародеи, ни парламентеры не получали никакого ответа.
Попытайтесь представить себе победное шествие нумантийской армии по Майсиру. Так и хочется увидеть гордые фаланги кавалеристов в ярких доспехах, за которыми ровными рядами идет доблестная пехота. Разумеется, впереди едут император Тенедос и его самый отважный трибун Дамастес а'Симабу.
А вот что происходило в действительности: бурлящая толпа шириной в три лиги, если ровная местность позволяла нашему полчищу саранчи расползтись вширь, растянувшаяся до того места, где головные отряды делали привал прошлой ночью. Под свои знамена мы собрали почти два миллиона солдат. Кроме того, за нами тащились маркитанты на своих повозках, женщины — нумантийки из всех провинций империи, неизвестно как добравшиеся до Пенды, и еще больше майсирок, присоединившихся к нам по пути.
Сзади брели длинные колонны пленных, которых почти никто не охранял. Время от времени один или несколько пленных вдруг бросались бежать к ближайшему оврагу. Иногда им позволяли беспрепятственно скрыться, иногда лучники или уланы начинали за ними охоту, в основном чтобы рассеять скуку, а не из опасения, что беглецы присоединятся к своей армии.
У нас были лошади, волы, полудикие верблюды из рованских пустынь, но большинство солдат передвигалось пешком. Повозки можно было увидеть самые разнообразные, начиная от роскошных карет придворных и кончая скрипучими крестьянскими телегами, не говоря про походные лазареты, передвижные пекарни и повозки с провиантом.
Во времена правления Совета Десяти нумантийская армия в походе напоминала большой город, перемещающийся на новое место. Мы с Петре настояли на одном неукоснительном правиле: любой занявший место в походном порядке должен был сам нести свое оружие и личные вещи. Без каких бы то ни было исключений. Но это было слишком жесткое, слишком строгое требование, и конечно же, офицер, да еще и старший, имел право на определенные привилегии, ведь так? И вот каждый мало-мальски высокопоставленный военачальник обзавелся сперва вьючной лошадью, затем повозкой, потом целым караваном и, наконец, настоящим передвижным сумасшедшим домом из слуг, поваров, носильщиков и так далее, и так далее. Я слышал, что офицеры одного полка выделили десять повозок якобы для транспортировки неприкосновенного запаса провизии, но на самом деле в них перевозился полковой винный погреб. Мне достоверно известно – к сожалению, я узнал об этом слишком поздно, – что у одного генерала было пятьдесят верблюдов, на которых он перевозил пожитки, принадлежащие ему и его адъютантам. Разумеется, рядовые солдаты не могли и мечтать о подобной роскоши.
Из всех наших преобразований сохранилось только одно: мы по-прежнему двигались непрерывно и быстро.
Армия выступала маршем на рассвете и шла, каждый час останавливаясь на пятиминутный привал. Каждый пятый день был днем отдыха. Вечером мы прекращали движение за час до заката и первым делом из длинных кольев диаметром дюймов шесть, заостренных с обоих концов, устраивали вокруг лагеря частокол для защиты от внезапного нападения.
За день мы проходили четыре лиги, не делая скидок ни на непогоду, ни на стычки с неприятелем. Отставших никто не ждал; им предлагалось догонять свои части вечером, когда армия останавливалась на ночлег. Но добирались очень немногие: с одними расправлялись негареты и партизаны из числа местных жителей, постоянно совершавшие набеги на наши тылы, другие дезертировали из армии и становились разбойниками. Именно последние, как правило, и совершали самые страшные преступления против мирных майсирцев. Как правило.