Банч Кристофер. Король-Демон

   И тогда, Дамастес, в наших руках будет настоящая власть. Отпадет нужда в храмах, алтарях, чтобы молиться тщедушным божкам, отворачивающимся от тебя в трудную минуту. Друг мой, помнишь, я однажды обещал, что мы с тобой будем повелевать всем миром?
   Спасибо Байрану, спасибо азазу, огромное спасибо трусливым ублюдкам в Никее, ибо они открыли передо мной – перед нами – новый путь, который в противном случае нам пришлось бы искать многие годы и еще дольше собираться с духом, чтобы по нему пойти.
   Безвыходные ситуации требуют решительных мер, не так ли? Но зато они порождают величие.
   Они порождают богов!
   Лицо императора озарилось внутренним светом; казалось, время повернулось вспять и он снова стал таким, каким я впервые встретил его много лет назад в Сулемском ущелье.
   Но теперь в глазах Тенедоса пылало пламя безумия. Он воздел к небу руки, скрепляя свой страшный союз.
   Встав со стула, я протянул ему руку, и Тенедос шагнул ко мне.
   Я нанес ему всего один удар, со всей силы, в подбородок. Не издав ни звука, император упал на пол.
   Убедившись, что он потерял сознание, я порылся в ящиках шкафчика с колдовским снаряжением и нашел прочный шнурок. Связав Тенедоса по рукам и ногам, я заткнул ему рот и завязал глаза, а затем спрятал его в дальний угол шатра, в его личные спальные покои, завалив сверху одеялами. Все это время я беззвучно рыдал, и горячие слезы слепили мой взор.
   Я бросил в пылающую жаровню книги и свитки, и пламя пожрало все знания о темных силах, которые Тенедос собрал с таким трудом. Затем в огонь отправились травы и колдовские принадлежности. Выведенный красным мелом символ я тер до тех пор, пока от него не осталось и следа.
   Увидев флакон, я откупорил его и снова ощутил резкий запах снадобья, использованного мной в замке Чар-дин Шера. Убрав флакон в сумку, я вышел из шатра.
   Подбежав к своей лошади, я вскочил в седло и пустил ее галопом. Где-то в серых предрассветных сумерках я откупорил флакон и отшвырнул его так далеко, как только смог.
   Капитал Балк ждал меня у моего шатра.
   – Поднимай горнистов, – приказал я. – Пусть трубят атаку!
   Мы рысью двинулись вперед под звуки горнов, поющих звонкую песнь смерти. Загремели барабаны, и пехотинцы, ждавшие в окопах, согнувшись в три погибели, с громкими торжествующими криками распрямились во весь рост.
   Я отдал команду, горны протрубили новый сигнал, и мы перешли на галоп. На острие атаки неслись мои Красные Уланы, а за ними все то, что осталось от некогда гордой нумантийской конницы, не так давно перешедшей границу. Теперь копье со стальным наконечником было нацелено в самое сердце Майсира.
   Утренний ветерок трепал знамена Нумантии, и громовой топот конских копыт заглушал бой барабанов.
   Я оглянулся назад, и мой взор затуманили слезы: великая нумантийская армия, которой я посвятил всю свою жизнь, созданная моими руками, шла вперед, неудержимая, грозная, в свой последний бой.
   Я дал волю кипящей ярости.
   Мы рассекли строй майсирцев, словно у нас на пути никого не было, и понеслись дальше, к центру позиций. Перед нами возникали солдаты, но тотчас же с криками падали под ударами наших сабель, и мы летели вперед, сея смерть на своем пути.
   У меня мелькнула глупая мысль, что, возможно, победа будет за нами, майсирцы вот-вот дрогнут и обратятся в бегство. Мы прорвали вторую и третью линии обороны, и впереди показалась ставка короля Байрана.
   Но тут нам во фланг нанесли удар элитные пехотные полки, накатывавшиеся волна за волной. Для этих бывалых ветеранов всадник был не внушающим ужас врагом, а легкой добычей. Подныривая под наши пики, солдаты поражали лошадей. Другие полки непоколебимо встали у нас на пути, и наш наступательный порыв выдохся. Бой превратился в водоворот рубящих, колющих, убивающих, умирающих.
   Я увидел перед собой, меньше чем в сотне ярдов, огромные, ярко раскрашенные шатры с реющими флагами. Там находился король. Я приказал уланам следовать за мной, и мы стали медленно продвигаться вперед, один кровавый фут за другим.
   Но тут из ниоткуда появились демоны. Они были в обличье жутких насекомых, похожих на жуков-скарабеев, но размерами больше лошади. Однако самое страшное заключалось в том, что за смертоносными щупальцами были видны человеческие лица. Я ахнул, даже в кровавой пелене боя различив одно из них.
   Мирус Ле Балафре.
   Рядом со мной кто-то вскрикнул, узнав лицо другого чудовища, и я, всмотревшись внимательнее, увидел строгое лицо Мерсии Петре. Молю всех богов, что это была лишь коварная уловка, к которой прибегнул азаз, пытаясь вселить в нас ужас, и на самом деле ему не удалось призвать с Колеса души этих умерших. Я не могу поверить, что Сайонджи могла позволить кому бы то ни было хозяйничать в своих владениях.
   Одно чудовище махнуло клешней, едва не отрубив голову моей лошади, и та, встав на дыбы, сбросила меня на землю. Перекатившись, я вскочил на ноги. Страшная тварь надвигалась на меня, щелкая огромными челюстями. Пригнувшись, я бросился вперед, погружая меч в ее тело. Взвыв, чудовище повалилось на землю. Едва я выдернул из раны меч, как меня обдало зеленой липкой жижей. Пронзительно вскрикнув, тварь дернулась в судорогах и застыла.
   – Их можно убивать! – крикнул я, и тут же увидел, как одно чудовище буквально рассекло надвое капитана Балка.
   Правда, в его человеческое лицо тотчас же вонзилась меткая стрела, пущенная Курти.
   Магия азаза наводила на своих солдат почти такой же ужас, как и на противника. Майсирцы в панике разбегались во все стороны. Появился еще один монстр, но Свальбард отсек ему две лапы и вонзил в тело свой длинный меч, и он тоже сдох.
   На меня бросились трое. Первый был вооружен топором, и я ударом меча рассек ему живот. Увернувшись от выпада второго солдата, я рассек ему бедро. Третий, вскрикнув от страха, бросился наутек.
   Впереди не осталось никого, кроме двух смертельно раненных демонов, и я побежал к пестрым шатрам, слыша, как воздух со скрежетом вырывается у меня из легких, смутно сознавая, что я бормочу вслух детскую молитву Танису.
   У входа в шатер я увидел человека. Он был в черной рясе и держал в руках странный жезл, не похожий на все то, что я когда-либо видел, словно сплетенный из серебряных нитей.
   Азаз.
   Весь остальной мир для меня перестал существовать, и я побежал к нему, но медленно, слишком медленно. Мой взор заволокла пелена. Азаз поднял жезл, и из ниоткуда появился демон, на этот раз с лицом Алегрии. Но я уже был по ту сторону жизни, по ту сторону любви. Мой меч поднялся вверх, готовый нанести удар, но тут пущенная Курти стрела вонзилась в тело демона. Он попытался выдернуть ее из себя, но не смог и растаял в воздухе.
   Азаз снова взмахнул жезлом, но я уже был совсем близко. И все-таки недостаточно близко, чтобы поразить его мечом. По-моему, я бежал, но, может быть, это мне только казалось.
   Моя левая рука, повинуясь своей собственной воле, метнулась к поясу, и свадебный подарок Йонга, серебряный кинжал, поразивший стольких врагов, покинул ножны. Я бросил его в азаза. Лениво перевернувшись в воздухе, лезвие вонзилось колдуну под ребра. Лицо азаза перекосилось, он вскрикнул, и его крик наполнил радостью все мое существо. Мне показалось, я услышал смех Карьяна, донесшийся оттуда, куда его определила Сайонджи. Лицо колдуна исказилось от боли, и я вонзил меч в его раскрытый рот. Азаз умер.
   И снова во мне вспыхнула надежда. Я обернулся.
   – А теперь король! – крикнул я, но за мной бежали лишь трое.
   Я увидел Курти, лежащего без движения на земле с торчащим из бедра копьем, а среди груды трупов в коричневом алели мундиры моих убитых и умирающих улан.
   Но оставались еще Биканер, Свальбард и один улан, которого я не знал. Все перепачканные с ног до головы кровью и зеленой жижей, с кривыми улыбками сеющие смерть и призывающие к себе смерть. Я был уверен, что точно такая же страшная улыбка была сейчас и на моем лице.
   Я бросился к самому большому шатру, в котором должен был находиться король Байран, но дорогу мне преградили два великана, выше и здоровее Свальбарда. Я отбил удар одного из них, но другой рубанул мне по ребрам.
   Свальбард взмахнул мечом, и голова великана, отлетев, запрыгала по земле. Но тотчас же Свальбард повернулся ко мне, и у него на лице появилось выражение ребенка, недоумевающего, почему ему больно. Я увидел, что у моего верного друга нет кисти правой руки, а из обрубка хлещет фонтан крови.
   Свальбард упал, и остались только я и домициус Биканер, а нас окружали толпы солдат, и все были в коричневых майсирских мундирах.
   Биканер убил еще двоих, но затем у него из груди словно выросла стрела, и он, вскрикнув, упал.
   В следующее мгновение горячая боль обожгла меня сзади, и я пошатнулся. Но передо мной еще оставался один живой майсирец, а прямо за ним, я знал, должен был находиться король Байрана!
   Но мой меч вдруг стал настолько тяжелым, что я не мог его поднять, боль пожаром ревела во всем моем теле, и я, падая, почувствовал, как мне в бок вонзается еще один меч.
   А потом не осталось ничего.

Глава 29
ССЫЛКА

   Я не приходил в сознание несколько недель, и за это время война закончилась. После того как я упал, почти все наши солдаты были убиты или сдались в плен.
   Из офицеров жизнь сохранили лишь нескольким, в первую очередь тем, кто имел настоящее влияние в войсках Все трибуны, все генералы пали под Камбиазо.
   Все, кроме двоих.
   Кириллос Линергес дрался до конца, до тех пор пока вокруг его знамени не осталась лишь горстка его телохранителей. Наконец и они пали. Но когда майсирцы попробовали отыскать труп трибуна, чтобы его обчистить, Линергеса нигде не оказалось.
   Позднее появились слухи о том, что ему каким-то образом удалось скрыться с поля боя и добраться до реки Латаны, а затем покинуть пределы Нумантии и поселиться в другой стране, где он живет и по сей день. Если так, это хорошо Должен остаться по крайней мере один из нас, чтобы поведать о возвышении и падении Короля-Демона.
   Тенедос также остался жив. Я ударил его сильнее, чем предполагал, ибо, когда Чарские Братья, отыскав, развязали его, он был в глубоком шоке и не смог вспомнить ни одного заклинания. В себя Тенедос пришел только тогда, когда сражение под Камбиазо уже завершилось и он оказался в плену. Почему первый же майсирец, наткнувшийся на самого ненавистного врага своей родины, не пронзил его мечом, я не знаю. Так или иначе, Тенедоса взяли в плен, и боевые колдуны позаботились о том, чтобы он не пытался прибегнуть ни к каким заклятиям.
   А я, очнувшись от сладостных грез о смерти и пустоте, увидел перед собой короля Байрана, стоящего у изголовья моей кровати.
   Он долго молча смотрел на меня. Я выдержал его взгляд.
   Наконец король кивнул своим мыслям и вышел. Больше я его не видел.
   Как ни удивительно, но условия мирного договора, продиктованные победителем, оказались поразительно мягкими. Похоже, Байран говорил правду: ему действительно хватало его собственного королевства, и он не хотел иметь никаких дел с Нумантией. Однако, будучи человеком далеко не глупым, король Байран позаботился о том, чтобы с нашей стороны для него больше никогда не исходило никаких угроз.
   Лично прибыв в Никею, он посетил государственную сокровищницу. Его слова были очень простые: «Все, что здесь, мое». Кроме того, король наложил контрибуцию на все города и провинции Нумантии, такую тяжелую, что страна была разорена. Но возражений почти не было, особенно после того как Байран пригрозил, что в случае дальнейших споров он отдаст своей армии приказ разорить всю Нумантию.
   Король Байран утвердил Бартоу и Скопаса в качестве законных правителей Нумантии, прекрасно сознавая, что ни у одного из них нет военных амбиций Оба вынуждены были присягнуть ему на верность.
   Чтобы навсегда покончить с угрозой с севера, король создал новую должность – Хранителя мира – и назначил на нее изменника Эрна, приказав ему пресекать в корне все националистические и агрессивные движения, постоянно посылая доклады в Джарру.
   Эрну было позволено создать воинское формирование численностью в два гвардейских корпуса, которое должно было быть размещено в Никее. Разумеется, нашлось больше чем достаточно бродяг, плевавших на понятия чести и предательства и желавших скрыть под военным мундиром былые грешки.
   Король Байран пригрозил, что в случае попытки воссоздания нумантийской армии он снова немедленно оккупирует Нумантию. Помимо гвардейцев Эрна носить оружие было разрешено лишь местным полицейским силам и пограничной страже.
   Чарское Братство также было распущено.
   Поразмыслив над судьбой сестер Тенедоса, Байран пришел к выводу, что от них угрозы ждать нечего, и милостиво позволил им возвратиться на остров Палмерас, где прошло их детство.
   Что же касается меня и императора...
   Король Байран заявил, что не будет предпринимать против нас никаких действий, предоставив новым правителям Нумантии назначить нам «примерное наказание». На самом деле, как мне объяснили, хитрый лис просто не хотел превращать нас в мучеников. Ни Бартоу, ни Скопас, оставшиеся такими же трусами, какими они были, когда входили в Совет Десяти, так и не смогли решить, что с нами делать, и нас просто отправили в ссылку.
   Император Тенедос был сослан на маленький остров, расположенный в нескольких лигах от его родного Палмераса.
   Я отправился дальше на восток, на крошечный островок, находящийся в неделе плавания от устья реки Латаны.
   Побег оттуда был невозможен, даже если бы я этого хотел, даже если бы мне было куда бежать.
   Товиети, должно быть, несказанно обрадовались – еще бы, расправились с двумя их самыми страшными врагами. Но возможно, наша гибель лишила этот культ смысла существования, так как я о нем больше ничего не слышал.
   Время тащилось уныло и однообразно – год, полтора. Я восстановил свою физическую форму, выполнял упражнения, читал, думал о годах, проведенных рядом с императором Тенедосом.
   Гадая о том, что будет со мной, я приходил к выводу, что или умру в забвении, или, что вероятнее, меня убьют, когда подойдет срок.
   Затем пришло известие: император умер.
   Как это произошло, никто не может – или не хочет – мне сказать. Я заключил, что его убили, и теперь думаю, что и мой конец близок.
   Я с радостью встречу его, ибо понял, что, хотя желал своей любимой родине только добра, на самом деле принес ей величайшее зло. Возможно, я отчасти искупил свою вину, остановив императора и не дав ему совершить последнее преступление – безумную попытку разрушить весь наш мир.
   Я не чувствовал вины за свой поступок раньше, не чувствую ее и сейчас. Я не изменил своей клятве, ибо разве долг офицера не состоит в том, чтобы не дать своему повелителю уничтожить себя и свою страну?
   Долг, честь – как оказалось, эти понятия совсем непростые.
   Император так и не узнал, так и не понял это. Но он был император.
   Порой я горестно думаю, не было бы проще, лучше, если бы я опоздал всего на один час – в тот день много-много лет назад, когда я появился на поле боя в Сулемском ущелье. В этом случае мы с Тенедосом погибли бы задолго до того, как принесли Нумантию в жертву Майсиру.
   С другой стороны, тогда я не встретился бы с Маран, не познал ее любовь, любовь Амиэль и Алегрии.
   До меня медленно доходила одна истина. Быть может, хорошо прожить жизнь, но гораздо лучше вообще не жить.
   Возможно, когда я наконец встречусь лицом к лицу с Сайонджи, я смогу попросить ее об одной милости – ибо, в конце концов, я направил в ее объятия несметные тысячи, а то и миллионы людей, – и она освободит меня от Колеса.
   Но я говорю глупости, по-детски жалею себя. У Сайонджи наверняка припасено для меня суровое наказание, другие жизни, другие смерти.
   Так что я продолжаю влачить жалкую жизнь пленника.
   Я хочу лишь одного: броситься в объятия своей последней возлюбленной.
   Смерти.

Глава 30
ИЗВЕСТИЕ

   Все переменилось. Все в хаосе.
   Сегодня утром я увидел в море быстроходное курьерское судно, то самое, что принесло весть о смерти императора. Но теперь на нем не было ни флажков, ни вымпелов.
   Новое известие оказалось еще более потрясающим, чем первое.
   Лейш Тенедос жив. Жив и на свободе.
   В тюрьме на острове он смог приготовить заклятие или снадобье, придавшее ему видимость смерти. Этого хватило, чтобы провести знахарей и чародеев, стороживших его.
   Перед смертью Тенедос попросил перевезти свое тело на родной остров Палмерас, чтобы родственники похоронили его надлежащим образом. Последняя воля умирающего была выполнена, но с условием не возводить в память о покойном храм и даже не ставить надгробную плиту, чтобы место его захоронения в будущем не стало местом паломничества его тайных последователей.
   Каким-то образом гроб с телом исчез, а потом сам Тенедос появился в своем родном городе, живой и невредимый.
   Сначала все считали, что это призрак или двойник. Подразделение хранителей мира, расквартированное на острове Палмерас, направило отряд солдат и самого опытного колдуна, чтобы расследовать это дело и положить конец чертовщине.
   Колдун этот умер страшной смертью, как и все солдаты.
   Человек, выдававший себя за Тенедоса, исчез.
   Через неделю он появился на материке, в столице провинции Гермонасса.
   Он произнес несколько слов, сотворил кое-какие заклятия, и больше никто уже не называл его двойником.
   Гермонасса восстала против Бартоу и Скопаса и объявила своим законным правителем Тенедоса. В мятежную провинцию были направлены два корпуса хранителей мира, которые внезапно взбунтовались и тоже присягнули Тенедосу.
   Никто на островке, ставшем моей тюрьмой, не знал, как к этому отнестись, но я с холодным весельем отметил, что стражники стали обращаться ко мне «сэр».
   Целый день прошел в тумане смятения и вопросов.
   Ночью я поднялся на крепостные стены из серого камня, не чувствуя пронизывающего ветра, хлеставшего мне в лицо холодными каплями дождя.
   Император жив.
   Я знаю, что он призовет меня — для того чтобы наказать или чтобы с моей помощью снова отвоевать свою империю.
   У меня в голове гремит старинный девиз нашего рода:
   Мы служим верно.