Страница:
Но, соскочив с койки и подойдя к умывальнику у входа в шатер, я отчетливо вспомнил заключительные слова Оратора: «Кому бы вы ни служили, на самом деле вы служите тому, кто ничем вас не вознаградит».
В последний день Сезона Жары мы подошли к Киотским болотам. Можно было бы сначала двигаться на запад, а затем выйти на Джарру по караванному пути, но при этом нам пришлось бы снова пересекать суэби, а Тенедос прекрасно понимал, какое разлагающее действие оказывает на армию бескрайняя пустыня.
С помощью магии император определил, что напротив Иртинга полоса болот сужается. Согласно нашим весьма недостоверным картам, нумантийская армия меньше чем через неделю должна была дойти до лесов, окружающих Джарру, и еще через неделю достигнуть столицы Майсира. И наконец, император рассудил, что если болота представляют смертельную опасность для майсирцев, то здесь мы будем находиться с ними в равных условиях.
Наши войска вошли в сплошное море трясины. Дороги здесь были скорее не дорогами, а тропинками, петляющими через топи. В основном их проделали дикие животные, но самые твердые, как нам показалось, были делом человеческих рук. Пленные повторяли то, что когда-то сказал мне шамб Филарет: живущие на болоте не признают власть короля Байрана. Так что мы рассчитывали, что теперь партизаны будут досаждать нам не так сильно.
Император издал приказ, требовавший обращаться с жителями болот как с предполагаемыми союзниками.
Их запрещалось грабить и насиловать. Йонг, узнав об этом приказе, мрачно усмехнулся; офицеры смеялись вслух, не в силах представить себе нумантийского солдата, наткнувшегося на жирную наседку или ее полногрудую хозяйку и лишь с улыбкой поднесшего руку к каске. И все же наша армия действительно оставила жителей болот в покое, после того как мы впервые наткнулись на одно из их поселений.
Я ехал следом за передовым кавалерийским охранением, и вдруг наше продвижение вперед остановилось. Со своими Красными Уланами я направился узнать, в чем дело. Мы обнаружили несколько кавалерийских эскадронов, рассыпавшихся веером; позади находился гвардейский полк. Впереди виднелась деревушка, не обнесенная частоколом, состоявшая из двух десятков длинных хижин с остроконечными крышами. Хижины были двухэтажными, и перед каждой возвышался помост, укрытый навесом. Нам были хорошо видны бродящие между строениями свиньи и цыплята, но людей нигде не было.
– В чем дело? – спросил я домициуса, командовавшего конницей. Я обратил внимание, что он и пятеро его солдат промокли насквозь, хотя погода стояла сухая. – Почему мы остановились?
– Наткнувшись на эту деревушку, мы решили заехать в нее, – глуповато улыбаясь, начал объяснять домициус. – Мои разведчики не смогли найти тропу, поэтому мы поехали напрямую.
– И начали проваливаться в трясину, – закончил за него я. – Надеюсь, никто не утонул?
– Так точно, сэр. Но мы здорово увязли. Пришлось вытягивать веревками, сэр. Я выслал разведчиков искать дорогу в деревню, чтобы... чтобы можно было купить у жителей свежих продуктов.
– Понятно.
У меня мелькнула было мысль обойти деревушку стороной, но любопытство оказалось сильнее. К тому же, рассудил я, будет неплохо познакомиться с живущими на болотах, так как впереди нас ждет еще много подобных встреч.
Из одной хижины появилась странная фигура. Человек не отличался высоким ростом, но был очень крепкого телосложения. Он шел, заметно переваливаясь с ноги на ногу, и держал в руке резной жезл. У него на поясе висел кинжал в ножнах, а из одежды на нем были набедренная повязка и что-то очень напоминающее истлевшую форму майсирского офицера. Незнакомец был в доспехах, которые, чем ближе к нам он подходил, тем больше напоминали черную чешую какого-то огромного крокодила или удава. Сперва мне показалось, что человек с болот пьян, так как он кидался из стороны в сторону, но потом я разглядел, что незнакомец прыгает с одной заросшей травой кочки на другую, а иногда идет прямо по воде.
Остановившись на расстоянии двух полетов дротика, он замер и долго смотрел на нас, а затем, сложив руки рупором, прокричал по-майсирски с сильным акцентом:
– Уходите прочь!
Спешившись, я подошел к краю болота и крикнул в ответ, что мы не майсирцы, а их враги и хотим переговорить о мире. Мы слышали, что люди с болот не любят майсирцев, и, таким образом, враг нашего врага – наш ДРУГ.
Снова пришел ответ:
– Уходите прочь!
– Это невозможно.
Толстяк, посмотрев на нас, не сказал больше ни слова и направился назад к своей деревне тем же самым странным путем. Наконец он скрылся в хижине, и, сколько бы мы ни кричали, деревня оставалась словно вымершей.
– Какими будут ваши приказания, сэр? – спросил меня домициус.
Он старался сдерживаться, но со стороны его солдат послышались смешки.
Мне показалось, я понял, в чем дело.
– Этот человек считает себя в полной безопасности, – сказал я, – потому что дорога в его деревню находится над водой. Она петляет из стороны в сторону, и, если ее не знать, непременно провалишься в болото.
– И что вы прикажете, сэр?
– Я следил за тем, куда он наступает, продолжал я. — Расставьте своих людей цепочкой. Чтобы все прекрасно умели плавать. Пусть сзади них станут другие, с веревками. Медленно продвигайтесь вперед до тех пор, пока не найдете начало тропы. Как только мы ее обнаружим, я приведу всех к деревне, и посмотрим, какую песню запоет тогда этот наглец!
– Слушаюсь, сэр!
Спешившись, разведчики рассыпались вдоль кромки болота и примерно через час, промокшие насквозь, перепачканные грязью, нашли начало тропы. Солдаты осторожно двинулись вперед, ощупывая жердями трясину перед собой. Как я и предполагал, под водой оказалась тропа, вымощенная камнем, достаточно широкая, чтобы по ней плечо к плечу двигались четверо. Мы ставили вдоль нее вешки, чтобы не потерять, и наконец добрались до того места, где стоял незнакомец.
– Отлично, – сказал я. – Свальбард... Курти... ко мне. Домициус, выдели полдюжины своих солдат, пусть идут за мной.
Под пристальным взором пяти сотен человек я зашлепал по болоту, чувствуя себя довольно глупо. Мне пришлось напомнить себе, что командир не только на параде скачет впереди своих солдат на белом коне, но и первым лезет в дерьмо. Без каких-либо происшествий наш маленький отряд добрался до того места, где кончались вешки.
Ну вот и отлично, – воскликнул я, чувствуя возрастающую уверенность. – Итак, этот тип стоял здесь, а потом он пошел налево...
Не успев сделать и четырех шагов, я с головой провалился под воду. Когда я вынырнул, отфыркиваясь, Свальбард вытащил меня на тропу. С берега донесся громкий смех.
– Сэр, позвольте мне, – вызвался великан.
Он двинулся в противоположном направлении и тотчас же увяз в трясине. Курти и еще один солдат с трудом вытащили Свальбарда на твердое место.
Мне расхотелось быть предводителем, и я поручил другим искать тропу. Прошел еще час, но мы почти не продвинулись вперед.
Вдруг на берегу появился скачущий галопом всадник. Домициус замахал рукой, и я понял, что это гонец от императора, недоумевающего, какого черта мы остановились.
Мне пришлось отказаться от своей затеи. Ну и черт с ними, этими жителями болот, пусть они живут в своей трясине и гниют в ней. Вернувшись на берег, я приказал продолжать движение вперед, обходя деревню.
Когда мы повернули от болота, клянусь, над зловещей топью раздался радостный хохот.
Начался Сезон Дождей, и я вспомнил, как ровно год назад ехал с посольством в Джарру. Хорошим днем можно было считать тот, когда надоедливый ледяной дождь лишь моросил. По большей части за сплошными потоками воды солдат не мог разглядеть командира своего эскадрона. Реки и ручьи вышли из берегов, а дороги превратились в сплошное месиво.
Как-то вечером мы остановились, дожидаясь, когда саперы наведут мосты через разлившуюся реку. Меня отыскал гонец, передавший, что император хочет знать, не желаю ли я отужинать вместе с ним в штабе трибуна Агина Гуила. Я ответил, что с огромной радостью принимаю приглашение. Как только начало темнеть, я направился в штаб Гуила.
Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.
Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.
Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.
– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.
– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.
Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.
Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.
Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.
А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.
Я подошел к легату.
– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.
– Видите тех людей?
– Так точно, сэр!
– Они уже были здесь, когда появился император?
– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.
– Он их видел?
– Не могу знать, сэр.
Легат оглянулся на оборванных солдат.
– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?
– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.
Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.
На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.
Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.
Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.
Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.
Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.
По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.
Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.
Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.
Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.
Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.
Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.
Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.
Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.
Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.
– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.
Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.
Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.
Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.
Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.
Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.
Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.
Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.
Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.
Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.
Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...
Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.
Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...
И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.
– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!
Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.
Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону. Никогда в жизни я еще не совершал такого нелепого поступка. Я дал команду перейти на рысь; горнисты протрубили сигнал, и огромный стальной кулак пришел в движение. Пришпорив Каземата, я галопом промчался вдоль строя и оказался впереди. Мои Красные Уланы не отставали от меня.
Люди и кони слились в единое целое. Поднявшись вверх по склону, мы перевалили через гребень холма и увидели майсирскую конницу, готовую нанести нашим войскам неожиданный удар. Мы напали на их фланг подобно уланской пике, беспрепятственно вонзающейся в не защищенный доспехами бок. Неприятель попытался было развернуться, но действовал недостаточно расторопно, и мы раскололи его, словно молот, обрушившийся на хрусталь.
Майсирский кирасир замахнулся на меня шестопером. Я подставил древко своей пики так, чтобы цепь обмоталась вокруг него, и выдернул оружие из рук майсирца. Тот опешил, не зная, что делать дальше, и Курти прикончил его стрелой. Швырнув ставшую бесполезной пику в лицо другого майсирца, я позволил Свальбарду расправиться с ним. Схватив в одну руку меч, в другую кинжал Йонга, я едва успел отразить выпад саблей, нанес ответный удар, тоже промахнулся, и нападавший скрылся в гуще боя.
У меня прямо перед лицом просвистела сабля. Я отпрянул назад, а у кирасира из глаза словно выросла стрела, и он рухнул на землю. Оставшаяся без всадника лошадь налетела на Каземата, но мой жеребец, пронзительно заржав, лягнул ее стальной подковой. Я тем временем выпотрошил какого-то майсирца, бежавшего ко мне, размахивая саблей над головой. На меня бросились еще двое, но, столкнувшись, обругали друг друга, а я вонзил одному из них меч в живот и толкнул его на второго, после чего рассек ему бедро, и он потерял ко мне всякий интерес.
Бой продолжался... продолжался... и наконец мы пробились через строй майсирцев, развернулись и снова обрушились на них. Ослепленный яростью, я искал взглядом знамена, указывающие на присутствие короля Бай-рана или, что еще лучше, азаза, но, увы, ничего не находил.
Вдруг я увидел пятьдесят всадников на породистых белых жеребцах, в одинаковых черных доспехах, под желтым знаменем. Их предводитель был в латах и шлеме с поднятым забралом. Я его узнал. Это был раури Ревальд, командующий майсирской кавалерией, с которым я встречался в Джарре. Ревальд тоже сразу же узнал меня, и мы разом выкрикнули одинаковые команды:
– Схватите этого человека!
– Убейте его!
Мои Красные Уланы сцепились с его свитой, и наступило демоническое безумие. Кто-то полоснул меня палашом по ноге, и я почувствовал боль и увидел кровь. Я махнул мечом, и палаш – вместе с рукой, сжимавшей его, – кружась, отлетел в сторону. Больше я не думал об этом майсирце.
Еще один кирасир отпрянул в сторону, уклоняясь от удара, и я изо всех сил опустил меч ему на каску. Он кувырком свалился с коня. Возможно, я убил еще одного майсирца, может быть, двух, а может быть, и трех – точно не помню.
Но я прекрасно помню, как в этом месиве людей и лошадей вдруг образовалось пустое пространство, где остались только я и Ревальд на танцующем от нетерпения белом жеребце. Ревальд обрушил на меня свой двуручный меч, а я, отразив удар, тоже сделал выпад, но мое лезвие безобидно звякнуло о стальную кирасу. Ревальд снова поднял и опустил свое страшное оружие, и я, приняв всю силу удара своим щитом, почувствовал, что у меня онемела левая рука.
Ревальд открыл рот, собираясь что-то крикнуть, наверное, какую-нибудь цветистую фразу, которая звучала бы в веках. Поскольку у меня не было подобающего ответа, я просто выбросил вперед лезвие меча, вонзившееся ему в лицо и дошедшее до мозга. Шлем слетел с головы Ревальда; выпучив глаза, раури повалился назад, и я услышал жуткий крик.
Однако его люди не прекратили сражаться. Кровавая пляска смерти продолжалась. Росла груда тел в черных доспехах, пытающихся предсмертными стонами прогнать пришедшую за ними Сайонджи. Забрызганные кровью лошади, лишившиеся седоков, носились по полю, натыкаясь друг на друга. Но и красные мундиры моих уланов щедро усеяли землю. Я судорожно глотнул воздуха. Казалось, последний раз я делал вдох несколько часов – нет, дней назад. Сквозь красную пелену, застилающую взор, я увидел, как всадники в черных доспехах нахлестывают своих коней, спасаясь бегством, или бросают оружие и поднимают руки, сдаваясь в плен. Я понял, что победа осталась за нами.
В последний день Сезона Жары мы подошли к Киотским болотам. Можно было бы сначала двигаться на запад, а затем выйти на Джарру по караванному пути, но при этом нам пришлось бы снова пересекать суэби, а Тенедос прекрасно понимал, какое разлагающее действие оказывает на армию бескрайняя пустыня.
С помощью магии император определил, что напротив Иртинга полоса болот сужается. Согласно нашим весьма недостоверным картам, нумантийская армия меньше чем через неделю должна была дойти до лесов, окружающих Джарру, и еще через неделю достигнуть столицы Майсира. И наконец, император рассудил, что если болота представляют смертельную опасность для майсирцев, то здесь мы будем находиться с ними в равных условиях.
Наши войска вошли в сплошное море трясины. Дороги здесь были скорее не дорогами, а тропинками, петляющими через топи. В основном их проделали дикие животные, но самые твердые, как нам показалось, были делом человеческих рук. Пленные повторяли то, что когда-то сказал мне шамб Филарет: живущие на болоте не признают власть короля Байрана. Так что мы рассчитывали, что теперь партизаны будут досаждать нам не так сильно.
Император издал приказ, требовавший обращаться с жителями болот как с предполагаемыми союзниками.
Их запрещалось грабить и насиловать. Йонг, узнав об этом приказе, мрачно усмехнулся; офицеры смеялись вслух, не в силах представить себе нумантийского солдата, наткнувшегося на жирную наседку или ее полногрудую хозяйку и лишь с улыбкой поднесшего руку к каске. И все же наша армия действительно оставила жителей болот в покое, после того как мы впервые наткнулись на одно из их поселений.
Я ехал следом за передовым кавалерийским охранением, и вдруг наше продвижение вперед остановилось. Со своими Красными Уланами я направился узнать, в чем дело. Мы обнаружили несколько кавалерийских эскадронов, рассыпавшихся веером; позади находился гвардейский полк. Впереди виднелась деревушка, не обнесенная частоколом, состоявшая из двух десятков длинных хижин с остроконечными крышами. Хижины были двухэтажными, и перед каждой возвышался помост, укрытый навесом. Нам были хорошо видны бродящие между строениями свиньи и цыплята, но людей нигде не было.
– В чем дело? – спросил я домициуса, командовавшего конницей. Я обратил внимание, что он и пятеро его солдат промокли насквозь, хотя погода стояла сухая. – Почему мы остановились?
– Наткнувшись на эту деревушку, мы решили заехать в нее, – глуповато улыбаясь, начал объяснять домициус. – Мои разведчики не смогли найти тропу, поэтому мы поехали напрямую.
– И начали проваливаться в трясину, – закончил за него я. – Надеюсь, никто не утонул?
– Так точно, сэр. Но мы здорово увязли. Пришлось вытягивать веревками, сэр. Я выслал разведчиков искать дорогу в деревню, чтобы... чтобы можно было купить у жителей свежих продуктов.
– Понятно.
У меня мелькнула было мысль обойти деревушку стороной, но любопытство оказалось сильнее. К тому же, рассудил я, будет неплохо познакомиться с живущими на болотах, так как впереди нас ждет еще много подобных встреч.
Из одной хижины появилась странная фигура. Человек не отличался высоким ростом, но был очень крепкого телосложения. Он шел, заметно переваливаясь с ноги на ногу, и держал в руке резной жезл. У него на поясе висел кинжал в ножнах, а из одежды на нем были набедренная повязка и что-то очень напоминающее истлевшую форму майсирского офицера. Незнакомец был в доспехах, которые, чем ближе к нам он подходил, тем больше напоминали черную чешую какого-то огромного крокодила или удава. Сперва мне показалось, что человек с болот пьян, так как он кидался из стороны в сторону, но потом я разглядел, что незнакомец прыгает с одной заросшей травой кочки на другую, а иногда идет прямо по воде.
Остановившись на расстоянии двух полетов дротика, он замер и долго смотрел на нас, а затем, сложив руки рупором, прокричал по-майсирски с сильным акцентом:
– Уходите прочь!
Спешившись, я подошел к краю болота и крикнул в ответ, что мы не майсирцы, а их враги и хотим переговорить о мире. Мы слышали, что люди с болот не любят майсирцев, и, таким образом, враг нашего врага – наш ДРУГ.
Снова пришел ответ:
– Уходите прочь!
– Это невозможно.
Толстяк, посмотрев на нас, не сказал больше ни слова и направился назад к своей деревне тем же самым странным путем. Наконец он скрылся в хижине, и, сколько бы мы ни кричали, деревня оставалась словно вымершей.
– Какими будут ваши приказания, сэр? – спросил меня домициус.
Он старался сдерживаться, но со стороны его солдат послышались смешки.
Мне показалось, я понял, в чем дело.
– Этот человек считает себя в полной безопасности, – сказал я, – потому что дорога в его деревню находится над водой. Она петляет из стороны в сторону, и, если ее не знать, непременно провалишься в болото.
– И что вы прикажете, сэр?
– Я следил за тем, куда он наступает, продолжал я. — Расставьте своих людей цепочкой. Чтобы все прекрасно умели плавать. Пусть сзади них станут другие, с веревками. Медленно продвигайтесь вперед до тех пор, пока не найдете начало тропы. Как только мы ее обнаружим, я приведу всех к деревне, и посмотрим, какую песню запоет тогда этот наглец!
– Слушаюсь, сэр!
Спешившись, разведчики рассыпались вдоль кромки болота и примерно через час, промокшие насквозь, перепачканные грязью, нашли начало тропы. Солдаты осторожно двинулись вперед, ощупывая жердями трясину перед собой. Как я и предполагал, под водой оказалась тропа, вымощенная камнем, достаточно широкая, чтобы по ней плечо к плечу двигались четверо. Мы ставили вдоль нее вешки, чтобы не потерять, и наконец добрались до того места, где стоял незнакомец.
– Отлично, – сказал я. – Свальбард... Курти... ко мне. Домициус, выдели полдюжины своих солдат, пусть идут за мной.
Под пристальным взором пяти сотен человек я зашлепал по болоту, чувствуя себя довольно глупо. Мне пришлось напомнить себе, что командир не только на параде скачет впереди своих солдат на белом коне, но и первым лезет в дерьмо. Без каких-либо происшествий наш маленький отряд добрался до того места, где кончались вешки.
Ну вот и отлично, – воскликнул я, чувствуя возрастающую уверенность. – Итак, этот тип стоял здесь, а потом он пошел налево...
Не успев сделать и четырех шагов, я с головой провалился под воду. Когда я вынырнул, отфыркиваясь, Свальбард вытащил меня на тропу. С берега донесся громкий смех.
– Сэр, позвольте мне, – вызвался великан.
Он двинулся в противоположном направлении и тотчас же увяз в трясине. Курти и еще один солдат с трудом вытащили Свальбарда на твердое место.
Мне расхотелось быть предводителем, и я поручил другим искать тропу. Прошел еще час, но мы почти не продвинулись вперед.
Вдруг на берегу появился скачущий галопом всадник. Домициус замахал рукой, и я понял, что это гонец от императора, недоумевающего, какого черта мы остановились.
Мне пришлось отказаться от своей затеи. Ну и черт с ними, этими жителями болот, пусть они живут в своей трясине и гниют в ней. Вернувшись на берег, я приказал продолжать движение вперед, обходя деревню.
Когда мы повернули от болота, клянусь, над зловещей топью раздался радостный хохот.
Начался Сезон Дождей, и я вспомнил, как ровно год назад ехал с посольством в Джарру. Хорошим днем можно было считать тот, когда надоедливый ледяной дождь лишь моросил. По большей части за сплошными потоками воды солдат не мог разглядеть командира своего эскадрона. Реки и ручьи вышли из берегов, а дороги превратились в сплошное месиво.
Как-то вечером мы остановились, дожидаясь, когда саперы наведут мосты через разлившуюся реку. Меня отыскал гонец, передавший, что император хочет знать, не желаю ли я отужинать вместе с ним в штабе трибуна Агина Гуила. Я ответил, что с огромной радостью принимаю приглашение. Как только начало темнеть, я направился в штаб Гуила.
Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.
Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.
Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.
– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.
– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.
Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.
Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.
Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.
А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.
Я подошел к легату.
– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.
– Видите тех людей?
– Так точно, сэр!
– Они уже были здесь, когда появился император?
– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.
– Он их видел?
– Не могу знать, сэр.
Легат оглянулся на оборванных солдат.
– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?
– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.
Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.
На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.
Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.
Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.
Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.
Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.
По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.
Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.
Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.
Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.
Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.
Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.
Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.
Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.
Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.
– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.
Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.
Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.
Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.
Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.
Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.
Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.
Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.
Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.
Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.
Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...
Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.
Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...
И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.
– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!
Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.
Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону. Никогда в жизни я еще не совершал такого нелепого поступка. Я дал команду перейти на рысь; горнисты протрубили сигнал, и огромный стальной кулак пришел в движение. Пришпорив Каземата, я галопом промчался вдоль строя и оказался впереди. Мои Красные Уланы не отставали от меня.
Люди и кони слились в единое целое. Поднявшись вверх по склону, мы перевалили через гребень холма и увидели майсирскую конницу, готовую нанести нашим войскам неожиданный удар. Мы напали на их фланг подобно уланской пике, беспрепятственно вонзающейся в не защищенный доспехами бок. Неприятель попытался было развернуться, но действовал недостаточно расторопно, и мы раскололи его, словно молот, обрушившийся на хрусталь.
Майсирский кирасир замахнулся на меня шестопером. Я подставил древко своей пики так, чтобы цепь обмоталась вокруг него, и выдернул оружие из рук майсирца. Тот опешил, не зная, что делать дальше, и Курти прикончил его стрелой. Швырнув ставшую бесполезной пику в лицо другого майсирца, я позволил Свальбарду расправиться с ним. Схватив в одну руку меч, в другую кинжал Йонга, я едва успел отразить выпад саблей, нанес ответный удар, тоже промахнулся, и нападавший скрылся в гуще боя.
У меня прямо перед лицом просвистела сабля. Я отпрянул назад, а у кирасира из глаза словно выросла стрела, и он рухнул на землю. Оставшаяся без всадника лошадь налетела на Каземата, но мой жеребец, пронзительно заржав, лягнул ее стальной подковой. Я тем временем выпотрошил какого-то майсирца, бежавшего ко мне, размахивая саблей над головой. На меня бросились еще двое, но, столкнувшись, обругали друг друга, а я вонзил одному из них меч в живот и толкнул его на второго, после чего рассек ему бедро, и он потерял ко мне всякий интерес.
Бой продолжался... продолжался... и наконец мы пробились через строй майсирцев, развернулись и снова обрушились на них. Ослепленный яростью, я искал взглядом знамена, указывающие на присутствие короля Бай-рана или, что еще лучше, азаза, но, увы, ничего не находил.
Вдруг я увидел пятьдесят всадников на породистых белых жеребцах, в одинаковых черных доспехах, под желтым знаменем. Их предводитель был в латах и шлеме с поднятым забралом. Я его узнал. Это был раури Ревальд, командующий майсирской кавалерией, с которым я встречался в Джарре. Ревальд тоже сразу же узнал меня, и мы разом выкрикнули одинаковые команды:
– Схватите этого человека!
– Убейте его!
Мои Красные Уланы сцепились с его свитой, и наступило демоническое безумие. Кто-то полоснул меня палашом по ноге, и я почувствовал боль и увидел кровь. Я махнул мечом, и палаш – вместе с рукой, сжимавшей его, – кружась, отлетел в сторону. Больше я не думал об этом майсирце.
Еще один кирасир отпрянул в сторону, уклоняясь от удара, и я изо всех сил опустил меч ему на каску. Он кувырком свалился с коня. Возможно, я убил еще одного майсирца, может быть, двух, а может быть, и трех – точно не помню.
Но я прекрасно помню, как в этом месиве людей и лошадей вдруг образовалось пустое пространство, где остались только я и Ревальд на танцующем от нетерпения белом жеребце. Ревальд обрушил на меня свой двуручный меч, а я, отразив удар, тоже сделал выпад, но мое лезвие безобидно звякнуло о стальную кирасу. Ревальд снова поднял и опустил свое страшное оружие, и я, приняв всю силу удара своим щитом, почувствовал, что у меня онемела левая рука.
Ревальд открыл рот, собираясь что-то крикнуть, наверное, какую-нибудь цветистую фразу, которая звучала бы в веках. Поскольку у меня не было подобающего ответа, я просто выбросил вперед лезвие меча, вонзившееся ему в лицо и дошедшее до мозга. Шлем слетел с головы Ревальда; выпучив глаза, раури повалился назад, и я услышал жуткий крик.
Однако его люди не прекратили сражаться. Кровавая пляска смерти продолжалась. Росла груда тел в черных доспехах, пытающихся предсмертными стонами прогнать пришедшую за ними Сайонджи. Забрызганные кровью лошади, лишившиеся седоков, носились по полю, натыкаясь друг на друга. Но и красные мундиры моих уланов щедро усеяли землю. Я судорожно глотнул воздуха. Казалось, последний раз я делал вдох несколько часов – нет, дней назад. Сквозь красную пелену, застилающую взор, я увидел, как всадники в черных доспехах нахлестывают своих коней, спасаясь бегством, или бросают оружие и поднимают руки, сдаваясь в плен. Я понял, что победа осталась за нами.