Однажды он очнулся с совершенно ясной головой. Он был один в комнате, в постели, застланной чистым бельем, теплой и мягкой. Прямо перед ним было окно, за которым хлестал унылый осенний дождь.
   Он изогнулся и понял, что чисто вымыт. Не уверенный, что рука подчинится ему, он коснулся пальцами своего лица и обнаружил, что, пока валялся без сознания, его побрили.
   Послышался смешок.
   Хэл оглянулся и увидел леди Хири Карстерз, такую же хорошенькую, как и всегда, сидевшую в кресле рядом с его кроватью. На ней был строгий белый халат, застегивавшийся спереди на пуговицы. Хири, верная себе, оставила три верхние пуговки расстегнутыми, так что впечатление получалось несколько иное, чем от классической сестры милосердия.
   – Мне еще ни разу не приходилось брить мужчину, – сообщила она. – Не говоря уже о том, чтобы он в это время храпел.
   Хэл прикрыл глаза, поднял руку, чтобы показать на окно, и почувствовал, что его тело все еще плохо подчиняется ему и туго забинтовано.
   – Дирейн?
   – Ну разумеется, глупенький. Вы здесь, в госпитале, уже почти месяц. Так что у меня было время узнать о вашем местонахождении от сэра Тома и устроить все так, чтобы мне позволили быть вашей сиделкой. Кстати, вы знаете, что за отвагу в бою сэр Том произведен в рыцари? А о ваших походах вопят все плакаты и листовки.
   – Сиделкой? – Хэл снова прикрыл глаза. – Моей сиделкой?
   – Пока вы не поправитесь достаточно, чтобы уйти.
   – Из госпиталя?
   – Нет же. Из армии.
   – Что?
   – Вас же ранили, разве вы не помните?
   – Я знаю. – Хэл почувствовал, что начинает злиться, потом решил, что сейчас это будет совершенно не ко времени, и позволил себе Снова погрузиться в сон. Прежде чем провалиться в забытье, он заставил себя улыбнуться Карстерз.
   – Спасибо, – пробормотал он. – За бритье. И... и за то, что вы моя сиделка, тоже.
 
   Дни уплывали прочь. Хэл знал, что поправляется, потому что жидкие бульончики, которыми с ложечки кормила его Хири, стали ему приедаться. Она сказала, что он явно чувствует себя лучше, потому что постоянно не в духе и вообще ведет себя омерзительно.
   Хэл извинился.
   Но он действительно был не в духе, погруженный в мрачные раздумья. Новость о том, что его собираются уволить из армии по инвалидности, совершенно выбила его из колеи.
   И что ему теперь делать?
   Побираться на улицах?
   Возвращаться в постылую Каэрли и отправляться на рудники?
   Вообще-то логика подсказывала ему, что вряд ли человек с рыцарским достоинством станет махать кайлом, но с каких пор инвалиды придерживались логики?
   А полеты? Организовать свое собственный летный аттракцион? Но в настоящее время это явно неосуществимо. Он понимал, что на гражданском рынке сейчас вряд ли найдутся драконы, а если они и появятся, то это будут либо калеки, либо зверюги, не поддающиеся никакой дрессировке.
   Как-то раз навестить его пришел лорд Кантабри. Он сильно похудел, а на лице еще прибавилось морщин. Он ходил с палкой, а говорил с одышливым присвистом, но все же сказал, что собирается вернуться в армию еще до конца зимы.
   Хэл нагрубил ему, но Кантабри лишь расхохотался.
   Кэйлис, снова чувствуя себя пристыженным, спросил про их попытку вторжения.
   – Ты уверен, что достаточно поправился?
   – Что, все настолько плохо?
   – Еще хуже, – сказал Кантабри. – Из ста двадцати тысяч – вместе с сэйджинскими подкреплениями – нам удалось эвакуировать всего тридцать.
   Хэл поморщился.
   – Причем многие из них ранены, и слишком многие – настолько серьезно, что не смогут вернуться в армию, – продолжил Кантабри. – Лорда Хэмила убили вскоре после того, как ранили меня.
   – Я догадывался об этом, сэр, – сказал Хэл. – Я был в воздухе и пытался придумать, как прийти ему на помощь. Но там было слишком много рочийцев.
   – Везде было слишком много рочийцев, – сказал Кантабри задумчиво, скорее даже себе самому.
   – Я хотел бы попросить вас об одной услуге, сэр, – сказал Хэл. – Вы не могли бы узнать, какие потери понесла Одиннадцатая драконья?
   – Я уже выяснил, – сказал Кантабри, вытаскивая из поясной сумки лист бумаги. – В начале вторжения у тебя было примерно семьдесят пять человек. В живых осталось примерно пятьдесят. «Авантюрист», несмотря на атаку черных драконов, доставил уцелевших в безопасное место. Перед той атакой у тебя было десять всадников и одиннадцать драконов. В живых остались шесть драконов и пять всадников.
   Хэл спросил о своих товарищах по летной школе.
   – Вэд Феччиа даже не ранен, – продолжил Кантабри, и Хэл покачал головой, подумав, что молодыми погибают лишь самые лучшие. – Рэй Гэредис также цел и невредим. Минта Гарт ранена. Сэр Лоурен Дэмиен ранен. Фаррен Мария ранен. Все они клянутся, что смогут вернуться в строй, хотя, насколько я понимаю, этот типчик Мария описал свое состояние довольно красочно.
   – Он такой, – кивнул Хэл.
   – Другие эскадрильи понесли еще более тяжкие потери. Одна из них уничтожена полностью. В тылу сейчас дрессируют новых драконов. Все понимают, что придется заново создавать эскадрильи и делать их более многочисленными, – сказал Кантабри. – Появление тех черных драконов и их агрессивность сильно, скажем так, потрясли армию. Кстати, их соединение возглавляет некий ки Ясин.
   – Я знаю, – отозвался Хэл. – Я узнал его знамя.
   – По сообщениям наших шпионов, в состав его эскадрильи входит больше четырех звеньев. Ходят слухи, будто королева Норция Рочииская приказала усилить его эскадрилью еще больше. Он будет силой, с которой придется считаться, – сказал Кантабри.
   Хэл хотел что-то ответить, но передумал. Сначала следовало кое-что выяснить.
   Кантабри с Кэйлисом еще некоторое время поболтали о разных пустяках, потом лорд поднялся.
   – Вот что я скажу вам, сэр Хэл. Армия без вас будет совсем другим местом. Совсем другим.
 
   – У меня отличные новости! – сообщила Хири. Хэл, который все еще тревожился о своей кажущейся неизбежной отставке, буркнул что-то нелюбезное, но Карстерз пропустила это мимо ушей.
   – Вам позволено в любой день покинуть госпиталь под моим присмотром.
   – Куда?
   – Куда захотите. У меня есть имения на западе, хотя я не уверена, что вам захочется ехать туда. Скучища там страшная. Молочная ферма к югу от Розена, овцеводческая ферма в горах на севере.... Или можно было бы даже попробовать навязаться сэру Тому. Я уверена, что он позволил бы нам пожить в его огромном доме в столице. Можете выбирать... или я выберу за вас сама.
   – Я вполне могу позволить вам сделать это самой! – прорычал Хэл. – Поскольку, похоже, я теперь превратился в вашу болонку.
   Леди Хири застыла. Лицо ее посуровело.
   – И что должны значить эти ваши слова?
   Хэлу стоило бы придержать язык, но у него очень болело плечо, и он закусил удила.
   – Ровно то, что они значат. Милый шрамолицый пупсик, которым можно похвастаться, да?
   Хири вскочила на ноги.
   – Интересно, кто-нибудь, кроме меня, знает, какая вы скотина, сэр Хэл Кэйлис?
   Хэл разинул рот.
   – Хватит, – продолжала Хири. – Вы и так наговорили уже достаточно. Мне вполне ясно, что вы ведете себя как один из тех драконов, которых вы так обожаете. Вы считаете, что меня привлекла ваша репутация. Это не так, сэр Хэл. Я презираю убийц, а на ваших руках крови больше, чем у кого бы то ни было. Мне нравится... нравилась ваша компания, потому что вы могли заставить меня смеяться, что сейчас случается совсем нечасто. Я знаю, что вы потеряли в бою свою возлюбленную. Думаете, вы единственный, кто пережил утрату? К вашему сведению, моего отца убили в самом начале войны, а моего единственного брата, которого я любила больше всех, два месяца спустя, не говоря уж кое о ком еще, кого я начинала... который начинал мне нравиться. Вот почему я уехала из того проклятого мрачного особняка на берегу океана, а сэр Томас был так добр, что пригласил меня к себе. Я-то думала, что делаю для войны хоть что-то, что мне по силам, а теперь выясняется, что вы считали меня просто дешевой потаскухой. Вам должно быть стыдно, сэр Хэл. Очень, разрази вас гром, стыдно, и я надеюсь, что ваша новая сиделка будет обращаться с вами лучше, чем вы со мной.
   И она ушла, хлопнув дверью.
   Пока Хири говорила, Хэл кипел яростью, но она тут же куда-то испарилась, как только девушка ушла.
   Он напряженно думал, глядя в окно на снег, который только что начался, и не видя его.
   «Отлично, болван недоделанный. Если бы у тебя были мозги, ты, наверное, вытащил бы их и принялся играть с ними. Теперь, по крайней мере, у меня действительно есть причина злиться. И попробовать придумать, как извиниться. Если сумею».
 
   Хэл все еще был поглощен раздумьями, когда в его палату ворвался сэр Том Лоуэсс.
   – И что же, мой юный друг, вы натворили на этот раз? Я увидел мою добрую приятельницу, леди Хири, горько плачущей в сестринской, и она сказала, что вы все испортили. Так что же произошло, могу я узнать?
   Хэл неохотно принялся рассказывать. Лоуэсс слушал, качая головой.
   – О-хо-хо. Умеете же вы, как говорят в армии, наступить на собственный хрен.
   Хэл кивнул.
   – Так, просто для сведения – леди Хири не только сказала вам правду, но еще и пожертвовала весьма весомые суммы различным госпиталям. Кроме того, она – о чем, как я подозреваю, вам тоже неизвестно, – до сих пор девственница, а если за ней и есть какие-нибудь грешки, то они настолько ничтожны, что о них не стоит даже упоминать. Так что вам должно быть стыдно вдвойне. Она приехала ко мне в надежде, что я познакомлю ее с подходящими мужчинами, которых интересовала бы не только возможность затащить ее в постель или жениться на ее имуществе. Вы придумали какой-нибудь способ загладить свою оплошность?
   Хэл хотел уже покачать головой, как вдруг у него в мозгу забрезжила одна идея.
   – Сэр Том – кстати, мои поздравления с производством в рыцари, – не можете ли вы одолжить мне денег? Мне не платили с тех пор, как мы покинули Паэстум, но я надеюсь, что рано или поздно мне все-таки...
   – Теперь вы пытаетесь обидеть еще одного своего друга? – осведомился Лоуэсс. – Даже если бы вы остались вообще без денег, я без раздумья отдал бы вам свою последнюю монету.
   – Благодарю вас, сэр, – смутившись, сказал Хэл. – Прошу прощения, если обидел вас, ибо мне понадобятся не только ваши деньги, но и ваша помощь.
   Хэл объяснил, что собирался сделать.
   – Хм, для начала это вполне неплохо, – одобрительно кивнул Лоуэсс. – Кроме того, все необходимое можно достать совсем рядом. Сидите здесь и думайте о своем поведении, сэр Хэл, а я обо всем позабочусь.
   Его не было почти час, но вернулся он, улыбаясь.
   – Дама, с которой я имел дело, будет петь вам хвалы до последнего вздоха, как и все ее подружки. А вам следует благодарить богов за то, что в ее лавке оказались – теперь их там нет – отличные запасы, в особенности для осени.
   – Сколько времени на это уйдет? – спросил Хэл.
   – Час, – ответил Лоуэсс. – Она позвала на помощь соседок. Кроме того, там по соседству живет один колдун, который позаботится о том, чтобы все осталось свеженьким. А теперь, раз уж мы все равно ждем, не хотите узнать от меня какие-нибудь новости?
   – Что там с моим увольнением из армии? Лоуэсс приподнял бровь.
   – Ну разумеется, вас отправят в отставку, сэр Хэл. На вас живого места не осталось.
   – Не меньше, чем на Кантабри.
   – Он – другое дело. Он слишком глуп, чтобы сдаться.
   – Кое-кому лучше бы считать меня таким же, – буркнул Хэл.
   – Кое-кто вас таким и считает, – ответил Лоуэсс.
   Хэл поморщился.
   – Кроме того, вы даете всем нам возможность упиваться вашим героизмом, и тщу себя надеждой, что я тоже приложил к этому руку. Думаю, вам стоит узнать, что Одиннадцатая эскадрилья теперь известна всем как эскадрилья сэра Хэла Кэйлиса. Это огромное признание. Кроме того, я полагаю, что вы получите еще некоторое количество медалей и, скорее всего, пенсию тоже. В общем, с голоду не умрете.
   – А я не умирал с голоду и тогда, когда меня забрали в эту треклятую армию, – парировал Хэл.
   – Так на что же вы тогда жалуетесь? Вы будете свободны, ваши раны не помешают вам вести почти нормальную жизнь – и, кстати, у вас ведь осталась ваша жизнь, чем отнюдь не многие могли бы похвастаться.
   Хэл вспомнил Сэслик и не стал ничего говорить сэру Тому.
   – Да, и еще кое-что, о чем я обязательно упомяну в одной из своих историй. Похоже, в вашей эскадрилье появился один человек из вашей деревни, который поклялся отомстить рочийцам от вашего имени.
   – Из Каэрли? – изумился Хэл.
   – Да, он уже несколько месяцев как всадник, в составе Четвертой армии участвовал в нескольких стычках. Возможно, вы его знаете, ведь он тоже рыцарь. Сэр Нан-пин Трегони.
   Хэлу, вспомнившему их последнюю встречу с Трегони, когда тот мучил детеныша дракона, внезапно показалось смешным до истерики буквально все, начиная от его собственного состояния и заканчивая миром в целом.
   Он разразился хохотом и смеялся так, что даже испугался, как бы не открылись раны.
   Сэр Том, сначала тоже улыбавшийся, под конец встревожился.
   – Будьте так добры, объясните мне, в чем дело?
   – Сэр Том... – выдавил Хэл. – Со временем я все вам объясню. Но только не сейчас. – И его снова охватил приступ неудержимого хохота.
   Леди Хири Карстерз со все еще красными от слез глазами открыла дверь в свою комнату – и ахнула.
   Она вся была заполнена цветами, да так, что под ними почти не было видно ее узкой кровати и крошечного сундучка.
   Там были орхидеи, онцидумы, протеи, гибискусы, розы, ночной жасмин и прочие экзотические цветы, о которых она даже не подозревала, что их можно найти в Дирейне зимой.
   – Я действительно скотина, – сказал у нее за спиной Хэл.
   Она очнулась от своего изумления, сделала строгое лицо и обернулась. За спиной у нее в инвалидной коляске сидел Хэл. Чуть поодаль от него стоял Том Лоуэсс.
   – Я прошу прощения, – сказал он. – Не могу обещать, что никогда больше не буду вести себя как скотина... Но не так, как тогда.
   – Вы рассчитываете получить прощение?
   Хэл покачал головой.
   – Можете считать, что вы его получили.
   Она подошла к коляске, наклонилась и легонько поцеловала его в губы.
   – А теперь, раз уж у меня как-то вылетело из головы попросить снять с моих плеч тягостный груз заботы о вас, можете быть, начнем думать, где вам лучше всего провести период вашего выздоровления?

29

   Кэйр-э-Карстерз стоял на вдающемся далеко в воду высоком утесе, с которого открывался вид на Западный океан. Высокая стена окружала дюжину акров земли и маленькую деревушку. Сам замок был восьмиугольным, с круглой башенкой в каждом углу, в своем одиноком каменном величии среди зазубренных утесов вполне способный разместить в себе целый армейский штаб.
   – Мои предки построили его, чтобы сдерживать разбойников с севера, – сказала леди Карстерз.
   – Моих предков, – сообщил ей Хэл, внезапно развеселившись.
   – Добавлю, что он ни разу не покорялся им.
   – Снаружи – да, – пробормотал Кэйлис, удивленный собственными словами и тем, что, оказывается, его душа еще не совсем умерла. Нельзя сказать, чтобы это открытие его раздосадовало. – А вот изнутри...
   – Что? – переспросила Хири.
   – Да так. Ничего.
   Но по взметнувшимся вверх бровям Карстерз и ее улыбке он понял, что она слышала его слова.
   Замок был серым, как Хири и обещала, сливаясь с серым морем и неприветливым пейзажем вокруг. Постоянно присыпавшая землю снежная крупа придавала ему еще более зловещий вид.
   Хэлу он понравился, понравилась его мрачность и исходившая от него смутная угроза.
   Это было превосходное место, чтобы скорбеть о Сэслик.
   И чтобы снова сделать из себя воина.
 
   В замке кипела жизнь, и многие слуги работали еще у деда Хири. Свои обязанности они до сих пор выполняли преданно, хотя и без былого проворства.
   – Здесь не стоит никуда спешить, – посоветовала леди Хири.
   Хэл никуда и не спешил.
   Он отыскал круглую комнатку в башне того крыла, которое, по словам Хири, было самым обитаемым во всем замке. Располагалась она под самой крышей и была с закрытыми ставнями на окнах, выходивших прямо на бешеный прибой, с ревом обрушивающийся на скалистые утесы. Спальня Хири, которую она занимала еще девчонкой, располагалась этажом ниже, и она попросила местную ведьму навести чары подобия на два маленьких колокольчика. Если Хэлу было что-то нужно, он мог просто позвонить в свой колокольчик, и колокольчик Хири тут же начинал вторить, вызывая ее.
   Комната Хэла была куда больше, чем весь дом его родителей, там имелась своя умывальня и гардеробная, а также камин. Дрова каждый день приносил древний старик, вполне годившийся Хэлу в дедушки, но отказавшийся, поразившись при этом до глубины души, от предложения Хэла помочь ему.
   – Как можно, сэр Хэл, – сказал он. – Вы ранены и должны выздоравливать, да и потом, вы ведь из знатных.
   – Только по милости короля.
   Глаза старика округлились.
   – Вы разговаривали с его великодушным величеством?
   – Да, – ответил Хэл, запоздало поняв, что разговор зашел в неверное русло и что теперь, судя по выражению лица старого слуги, ему никогда не позволят заниматься ничем, хотя бы отдаленно напоминающим ручной труд. Хири сочла это забавным, хотя до сих пор не могла понять, почему Хэл выбрал именно это место.
   – Сырое, холодное и полное печальных воспоминаний, – сказала она.
   – Возможно, я выбрал его для того, чтобы изгнать их.
   – Свои или мои?
   Хэл ничего не ответил.
 
   Он начал с медленных, с зубовным скрежетом, прогулок вокруг замка, первое время мало чем отличаясь в проворстве от древних слуг. Потом, почувствовав себя немного окрепшим, он вышел за ворота и стал гулять вокруг стен, в садах, в которых никто не собирал урожай с самой смерти отца Хири, и по пастбищам, где бродила небольшая отара овец.
   Там были и лошади, и он угощал их сахаром или яблоками, сорванными в саду и успевавшими согреться у него в кармане.
   Сначала Хири сопровождала его, но потом поняла, что он не нуждается ни в какой компании, кроме собственных мыслей и воя ветра.
   Хэл облачался в длинный, до колена овчинный тулуп и такую же шапку. Ему казалось, что в таком наряде он выглядит как полный болван, первостатейный деревенщина. Зато этому болвану было тепло.
   Однажды, когда метель немного утихла, он вышел за стену и, отыскав ложбину, где можно было укрыться от ветра, решил немного погреться на зимнем солнышке.
   После плотного обеда он стал клевать носом, потом задремал. И увидел тело Сэслик, бесконечно падающее и падающее вниз, а потом она вдруг оказалась на спине у Нанта, у подножия этого замка, и дракон своими крыльями прикрывал ее от волн.
   Она печально улыбнулась ему и помахала рукой, а потом крылья Нанта сомкнулись вокруг нее и дракон развернулся, уплывая в море. Хэл вскочил на ноги, мгновенно очнувшись от накатившей боли. Но его глаза остались сухими.
 
   Он потихоньку начал упражняться, поднимая сперва небольшие тяжести, затем постепенно увеличивая их вес. На прогулках Хэл заставлял себя переходить с шага на тяжелый... в общем, это было похоже на бег. Хэл уходил за стену и по тропинкам спускался на скалистый пляж. В первый раз, когда ему пришлось подниматься обратно, он подумал, что не справится, упадет и будет лежать на камнях, пока кто-нибудь не придет и не поможет ему.
   Но он упрямо гнал себя дальше, шаг за шагом, чувствуя, как мучительно саднят легкие, и добрался, шатаясь, до вершины, и только там упал на колени.
   Хири подбежала и опустилась с ним рядом.
   – Вы в порядке?
   – В... порядке... только... только сделал глупость, – задыхаясь, выдавил он.
   – Зачем, зачем вам понадобилось так себя мучить? – И тут до нее дошло. – А! Вы хотите непременно вернуться на эту треклятую войну.
   – Я хочу... хочу не этого, – сказал Хэл.
   – Вы правы! Вы просто глупец.
   Она гордо выпрямилась и зашагала прочь, обратно в замок.
   Но к ужину ее обычное веселое настроение вернулось вновь.
 
   В ту ночь ему снова снилась Сэслик, и снова на спине у Нанта. Дракон расправил крылья и, тяжело захлопав ими, пытался подняться в воздух, поднимая тучу брызг.
   И снова он увидел, как Сэслик помахала ему рукой. Но на этот раз Хэл услышал, как она прокричала слова, заглушаемые ревом прибоя:
   – В другой раз... где-нибудь... когда-нибудь... может быть...
   Он изо всех сил напрягал слух, пытаясь расслышать остальное, но так и не смог. Нант взмыл в воздух и полетел на запад – туда, откуда, по-видимому, прилетели все драконы.
   Хэл проснулся, и на душе у него было печально, но он больше не чувствовал себя оцепеневшим, мертвым.
   Он был жив – и будет жить, пока его не убьют.
   Теперь он верил в слова, сказанные когда-то Сэслик: «Для всадника не будет никакого "после войны"».
   Как ни странно, он почувствовал себя намного лучше, чем чувствовал все это время – с тех пор, когда увидел гибель своей подруги.
 
   – У меня есть идея, – сказал Хэл. – Думаю, нам следует устроить праздник.
   – Праздник? – точно не веря своим ушам, переспросила Хири.
   Они сидели в ее спальне. Хири терпеть не могла рано вставать, так что Хэл, закончив утреннюю пробежку, обычно приносил ей поднос с гренками, которые она предпочитала есть без масла, и чашкой травяного чаю.
   Почему-то ни один из них не пытался соблазнить другого, не заходя дальше почти братского объятия и легкого касания губ вечером, перед тем как ложиться спать, и в качестве утреннего приветствия.
   – Праздник зимнего солнцестояния, – сказал Хэл.
   – Ты с ума сошел.
   – Вовсе нет.
   – Сэр Хэл, любовь всей моей жизни, у вас мозги как у ягненка. Все только и знают, что жаться поближе к камину, мечтая о весне. А этот замок – да и вообще вся здешняя округа – не слишком счастливое местечко. Война обошлась нам всем слишком дорого.
   – Вот именно. Поэтому и нужно устроить праздник.
   – Ты не из тех, кто устраивает праздники, – подозрительно сказала Хири.
   – А кто из тех, кто их устраивает?
   – Сэр Том. Я.
   – Вот и хорошо. Ты и займешься его устройством. Все равно у тебя больше денег, чем у меня.
   – Угу, – согласилась Хири. – Если тебе непременно нужно устраивать дурацкий праздник, чтобы все сидели, злобно глядя друг на друга и думая о старых междоусобицах или о... о людях, которых здесь нет, то изобрети что-нибудь такое, чтобы все сложилось как надо. Спелось, как сказал бы сэр Том.
   Хэл ухмыльнулся.
   – Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то это была порочная улыбка, – заметила она осторожно.
   Он пошарил в кармане рубашки.
   – Вот тебе приглашение. Ты должна будешь появиться на празднике в том, что на тебе было, когда ты получила это приглашение.
   – В этом?
   Под теплой накидкой на ней не было ничего, кроме почти прозрачной ночной сорочки.
   – Вот тебе еще два приглашения для кого-нибудь другого. Нужно только выбрать подходящий момент, – сказал Хэл, – и мы немало повеселимся.
   На ее губах мелькнула улыбка.
   – А ты?
   – Когда я, – сказал Хэл, – получил свое приглашение от лихого всадника, на мне как раз была парадная униформа. Ха-ха-ха!
   – Пожалуй, ты не такой уж и сумасшедший. А может, и сумасшедший. Я никогда не думала, что ты можешь прийти ко мне с подобной идеей.
   – Я и не мог... раньше, – сказал Хэл, улыбнувшись. Хири отвела глаза.
   – Ну и кого мы пригласим на праздник? Местную знать?
   – Всех.
   – Всех?
   – Слуг, крестьян, жрецов, щеголей, простофиль. Всех.
   – Всю округу?
   – Дедушек, бабушек, младенцев, ребятишек, даже овец, если тебе взбредет в голову.
   – Так что мы там говорили о твоем сумасшествии?
   – Ах да, – сказал Хэл. – Еще два момента. За каждое украшение, которое захотят надеть гости, нужно будет принести монетку: медную, серебряную, золотую. Они пойдут в фонд госпиталей.
   – Хм. Тогда кое-кто придет вообще без украшений.
   – А другие нацепят на себя гору безделушек, – пожал плечами Хэл. – И еще. Каждый должен будет принести с собой что-нибудь съестное.
   – А это зачем?
   Хэл принялся тщательно подбирать слова.
   – Когда ты разделил с человеком его еду, то вряд ли будешь ненавидеть его. По крайней мере, с прежней силой.
   Он вскочил на ноги и тут же поморщился.
   – Хей, хей, вот будет веселье!
   Широкая улыбка сверкала на его губах – но не в глазах.
 
   С каждым днем тренировки Хэла становились все более напряженными.
   Под конец они стали включать в себя утреннюю зарядку, а затем двухмильную пробежку в любую погоду.
   Временами он отыскивал какую-нибудь из одичавших, давно забывших о том, что такое всадник, лошадей и без седла, с одной веревочной уздечкой скакал по унылым окрестностям.
   Он завязал дружбу – а если и не дружбу, то хотя бы знакомство, благодаря кусочкам сахара, – с совершенно дикими горными пони и время от времени гонял их по простиравшимся во все стороны торфяникам, через чахлый лесок – или они гоняли его.
   Иногда он вылавливал кого-нибудь из местных и вручал им свои приглашения. Их ответная реакция неизменно доставляла ему удовольствие: от изумленного остолбенения до грубости и откровенного хохота.
   После ленча и короткого отдыха он начинал настоящую тренировку. Сначала делал разминку, потом взбегал по одной из наклонных дорожек до парапета, где делал еще один комплекс упражнений, после чего сбегал по дорожке вниз. Так повторялось пять раз.