Баркер Клайв. Явление тайны

   Бадди оглянулся на девушек. Мираж таял. Все четыре лица теперь выглядели одинаково: глаза закатились, так что видны были одни белки, раскрытые рты свело судорогой. Теперь Бадди понял, что погибли они не на мелководье. Когда-то здесь был провал, приманивший их к себе так же, как и его: их – водой, его – призраками.
   Он принялся звать на помощь. Земля дрожала все сильнее, бетон крошился под ногами. Может быть, в лесу есть еще какой-нибудь утренний бегун, который услышит крик и поможет. Только пусть поспешит.
   Но кого он хочет обмануть? Никто не придет, и сейчас он умрет. Проклятье, и вправду умрет!
   Трещина между ним и твердой землей быстро росла и расширялась, но у Бадди не было другого выхода, кроме как попытаться ее перепрыгнуть. И нужно торопиться, пока весь бетон под ногами не раскрошился и не рухнул в провал, увлекая его за собой. Сейчас или никогда.
   Он прыгнул. Это был хороший прыжок. Всего несколько дюймов, и он бы спасся. Но несколько дюймов решили все. Его руки схватили воздух, и он рухнул вниз.
   Еще целое мгновение он видел солнце у себя над головой. Потом оказался в темноте, ледяной темноте, среди летевших рядом куда-то вниз кусков бетона. Он слышал, как они с треском ударяются об отвесную скалу, а потом понял, что источник этих звуков – он сам. Он падал и слышал треск своих ломавшихся костей и позвоночника. Он падал и падал.
 
   Обычно, если Хови ложился под утро, он просыпался поздно. Но только не в этот день. Он проснулся рано, сделал зарядку и чувствовал себя великолепно. Преступно нежиться в постели в такое чудесное утро. Он купил газировки в автомате и сел возле окна, глядя на небо и думая о том, что ему принесет грядущий день.
   Впрочем, не совсем так. Он думал вовсе не об этом, а о Джо-Бет и только о ней. О ее глазах, улыбке, голосе, коже, запахе, о ее тайнах. Он смотрел в небо, но видел ее лицо.
   Такое с ним было впервые. Никогда раньше его не охватывало столь сильное чувство. Дважды за ночь он просыпался весь в поту. Он не мог вспомнить снов, из-за которых просыпался, но, несомненно, ему снилась она. Да и могло ли быть иначе? Нужно найти ее. Каждый час без нее потерян – если Хови не видит ее, ему ни к чему зрение, если не касается ее, то ничего не чувствует.
   Прошлым вечером она сказала, что по вечерам работает у Батрика, а днем в книжном магазине. Учитывая размеры молла, найти ее там будет нетрудно. Хови со вчерашнего дня ничего не ел и, чтобы заполнить пустоту в желудке, купил пакет пончиков. О той, другой пустоте, заполнить которую он сюда приехал, Хови не вспоминал. Он шел мимо офисов в поисках магазина Джо-Бет. Магазин оказался между зданием службы по дрессировке собак и агентством по недвижимости. Как и большинство магазинов в молле, он был еще закрыт. До открытия, судя по табличке на дверях, оставалось примерно три четверти часа. Хови сел на ступеньку под начинавшим припекать солнцем, распечатал пончики, стал есть и ждать.
 
   Когда она открыла глаза, первым ее желанием было забыть о работе и бежать на поиски Хови. События прошлого вечера снились ей всю ночь, снова и снова. Каждый раз они немного менялись, словно ей показывали несколько альтернативных реальностей, порожденных столкновением одних и тех же обстоятельств. Но в каждой из реальностей присутствовал он. Он был там и ждал ее с ее первого вздоха. Каким-то необъяснимым образом они с Хови оказались предназначены друг другу.
   Она прекрасно понимала, что если бы услышала подобное от одной из своих подруг, то вежливо отстранилась бы, посчитав глупостью. Конечно, это не означало, что она была бесчувственной. Она включала радио, чтобы услышать какую-нибудь сентиментальную песенку. Но и слушая песенку, она всегда отдавала себе отчет: это лишь для того, чтобы отвлечься от реальности. Она ежедневно видела прекрасный пример, жертву этой реальности – свою мать, что жила заложницей своего дома и своего прошлого. Мать постоянно говорила о тех днях, когда у нее еще не пропала охота выходить на улицу, о надеждах и о друзьях, с которыми она когда-то делилась надеждами.
   Но не может быть, чтобы случившееся вчера между ней и этим парнем из Чикаго закончилось так же, как единственная любовь ее матери. Эта любовь опустошила душу Джойс настолько, что теперь она не способна заставить себя назвать даже имя того презренного человека. Джо-Бет почерпнула для себя из воскресных проповедей одно: откровение является, когда его меньше всего ожидаешь. Как «Книга Мормона», дарованная ангелом Джозефу Смиту на ферме в Пальмире, в штате Нью-Йорк. А разве вчера все произошло не так же неожиданно? Что другое, если не рука судьбы, привело его в закусочную Батрика?
   В кухне уже ждал Томми-Рэй, и взгляд его был столь же острым, как запах сваренного им кофе. Выглядел он так, будто спал в одежде.
   – Провел бурную ночь? – спросила она.
   – Как и ты.
   – Я не особенно. Вернулась еще до полуночи.
   – Но ты все равно не спала.
   – То засыпала, то просыпалась.
   – Ты не спала, я слышал.
   Она знала, что это маловероятно. Их спальни находились в разных концах дома, и даже из ванной услышать ее он не мог.
   – Ну? – спросил он.
   – Что «ну»?
   – Поговори со мной.
   – Томми? – В его расспросах была настойчивость, и это ее нервировало. – Да что с тобой?
   – Я тебя слышал, – повторил он. – Слышал тебя всю ночь. Прошлым вечером что-то произошло, да?
   Он не мог ничего знать про Хови. Одна только Беверли видела, но даже если бы той и захотелось разболтать (что сомнительно), вряд ли она успела бы распустить слухи. Джо-Бет, в свою очередь, знала немало ее секретов. Да и о чем тут рассказывать? О том, что Джо-Бет вчера строила глазки во время работы? Что потом она целовалась на стоянке? Какое до этого дело Томми-Рэю?
   – Прошлым вечером что-то произошло, – повторил он. – Вчера я почувствовал какое-то изменение. И раз что-то, чею мы ждали, явилось не мне – значит, оно явилось тебе, Джо-Бет. Что бы это ни было, оно явилось тебе.
   – Не хочешь налить мне кофе?
   – Ответь.
   – Что ответить?
   – Что произошло?
   – Ничего.
   – Лжешь. – Голос его прозвучал не гневно, а растерянно. – Почему ты лжешь?
   Справедливый вопрос. Со вчерашнего вечера ей ни разу не стало стыдно ни за себя, ни за свои чувства к Хови. Восемнадцать лет она делилась с Томми-Рэем всеми радостями и печалями. И он не выдавал ее тайн ни матери, ни пастору Джону. Но сейчас у него был такой странный взгляд, что она его не понимала. Как не поняла и слов о том, что он слышал ее ночью. Он что, подслушивал ее возле двери?
   – Мне пора в магазин. Иначе я опоздаю.
   – Я с тобой, – сказал он.
   – Зачем?
   – Так, прокачусь немного.
   – Томми… Он улыбнулся.
   – Тебе сложно подвезти брата?
   Джо-Бет почти поверила в искренность его слов, но когда она согласно кивнула, то заметила легкую, быстро мелькнувшую улыбку.
   – Мы должны доверять друг другу, – сказал он, когда машина тронулась с места. – Как раньше.
   – Конечно.
   – Потому что вместе мы сильны, правда? – Он невидящими глазами смотрел в окно. – А сейчас мне очень нужно чувствовать себя сильным.
   – Тебе надо поспать. Может, отвезти тебя назад? Ничего страшного, если немного опоздаю.
   Он покачал головой.
   – Ненавижу этот дом.
   – Скажешь тоже!
   – Так и есть. Мы оба его ненавидим. От него у меня плохие сны.
   – Томми, дом тут ни при чем.
   – Еще как при чем! И дом, и мама, и этот гребаный город! Посмотри на них! – Он вдруг ни с того ни с сего разозлился. – Посмотри на это дерьмо! Разве тебе не хочется разнести на части это гребаное место?
   Голос его гулко отдавался в тесноте машины.
   – Знаю, что хочется. – Он смотрел на Джо-Бет дикими широко раскрытыми глазами. – Не лги мне, моя маленькая сестренка.
   – Я не твоя маленькая сестренка, Томми.
   – Я на тридцать пять секунд старше тебя, – сказал он. Они всегда шутили по этому поводу, но сейчас он заговорил неожиданно серьезно: – Я на тридцать пять секунд дольше живу в этой сраной дыре.
   – Хватит нести чушь! – Она повернула руль и резко остановилась. – Не желаю этого слушать. Иди, проветрись.
   – Хочешь, чтобы я орал на улице? Пожалуйста! Думаешь, я замолчу? Буду орать, пока не рухнут все эти гребаные дома.
   – Ты ведешь себя как мудак.
   – Да, такое слово не часто услышишь из уст моей маленькой сестренки, – проговорил он самодовольно. – С нами обоими что-то случилось сегодня утром.
   Он был прав. Она почувствовала, что злится на него за его выходку так, как никогда раньше себе не позволяла. Они были близнецы и во многом походили друг на друга по характеру, но он был более вспыльчивым. Она всегда изображала примерную девочку и, будучи заложницей общепринятой морали, терпеливо сносила лицемерие окружающих, потому что так хотела мама. Иногда она завидовала открытости Томми. Ей тоже хотелось плюнуть в лицо соседям, как делал он, уверенный, что стоит ему улыбнуться, и он тут же будет прощен. Ему всю жизнь это легко удавалось. Его тирада по поводу города была сплошным самолюбованием. Ему просто нравилась роль бунтаря. Но он испортил утро, которому Джо-Бет так радовалась.
   – Поговорим вечером, Томми, – сказала она.
   – Точно?
   – Я же уже сказала, что поговорим.
   – Мы должны друг другу помогать.
   – Я знаю.
   – Особенно сейчас.
   Он вдруг затих, будто гнев внезапно испарился вместе с остатками сил.
   – Мне страшно, – сказал он очень тихо.
   – Тебе нечего бояться, Томми. Ты устал. Иди домой и поспи.
   – Хорошо.
   Они были уже возле молла. Она не стала парковать машину.
   – Отгони домой. Вечером меня подбросит Луис. Когда она собралась выйти, он схватил ее за руку и сдавил до боли.
   – Томми!..
   – Ты уверена? Что нам нечего бояться? – Да.
   Он потянулся, чтобы поцеловать ее.
   – Я тебе доверяю.
   Он приблизил свои губы к ее губам. Он был так близко, что она ничего не видела, кроме его лица.
   – Хватит, Томми, – сказала она, выдергивая руку. – Иди домой.
   Она вышла и с силой захлопнула дверцу, демонстративно не глядя на него.
   – Джо-Бет.
   Чуть поодаль стоял Хови. При виде его у нее засосало под ложечкой. Сзади раздался гудок. Обернувшись, она увидела, что Томми-Рэй еще не пересел за руль, и ее машина загораживает проезд, где скопилось несколько машин. Глядя на сестру, Томми-Рэй потянулся к дверце, открыл ее и вышел из машины. Засигналили другие автомобили. Кто-то сзади закричал, чтобы он отъехал, но Томми не обращал внимания. Его взгляд был прикован к Джо-Бет. Поздно было махать Хови и требовать скрыться. Одного взгляда на брата было достаточно, чтобы понять: Томми-Рэй обо всем догадался по счастливой улыбке юноши.
   Джо-Бет с нараставшим отчаянием взглянула на Хови.
   – Глядите-ка, – услышала она за спиной голос Томми-Рэя.
   Отчаяние сменилось страхом.
   – Хови… – начала она.
   – Господи, какой же я болван! – продолжал Томми-Рэй. Она попыталась улыбнуться, повернувшись к брату.
   – Томми, познакомься, это Хови.
   Никогда прежде она не видела подобного выражения на лице брата. Она и не подозревала, что на его любимом лице может появиться такая злоба.
   – Хови? Это значит Ховард?
   Она кивнула, переводя взгляд на Хови. Юноши шагнули вперед, навстречу друг другу. Теперь она видела обоих одновременно. Солнце освещало их одинаково, но Томми-Рэй, несмотря на свой калифорнийский загар, выглядел далеко не лучшим образом. Глаза потускнели и ввалились, кожа на скулах натянулась. Она вдруг подумала: он похож на мертвеца, Томми-Рэй похож на мертвеца.
   Хови протянул руку, но Томми-Рэй не обратил на это никакого внимания. Повернувшись к сестре, он очень тихо сказал:
   – Поговорим позже.
   Его голос почти потонул в возмущенных криках, раздававшихся за его спиной, но Джо-Бет уловила зловещую интонацию. Томми-Рэй повернулся и пошел к машине. Она не видела его ухмылки, но представила ее себе довольно отчетливо. «Золотой мальчик» поднял руки, словно признавая свое поражение перед натиском нетерпеливых водителей.
   – Что это значит? – спросил Хови.
   – Не знаю. Он с утра какой-то странный.
   Она хотела добавить, что не с утра, а со вчерашнего вечера, но в тот же миг она заметила изъян в красивом лице брата. Наверное, он был всегда, просто Джо-Бет – как и все прочие, ослепленные обаянием Томми-Рэя, – не замечала этого раньше.
   – Может, ему нужно помочь?
   – Думаю, лучше оставить его в покое.
   – Джо-Бет! – окликнул ее кто-то.
   К ним направлялась женщина средних лет, непримечательной внешности.
   – Это был Томми-Рэй? – спросила она, подойдя.
   – Да.
   – Он никогда такого не устраивал. – Женщина стояла в ярде от Хови, и вид у нее был озадаченный. – Ты идешь на работу, Джо-Бет? Мы уже опаздываем с открытием.
   – Иду.
   – Твой друг тоже?
   – О да, извините… Хови, это Луис Нэпп.
   – Миссис, – вставила женщина, словно это был защитный талисман, отвращающий незнакомых молодых людей.
   – Луис… это Хови Кати.
   – Катц? – переспросила миссис Нэпп. – Катц? Она уставилась на свои часы.
   – Опаздываем на пять минут.
   – Ничего страшного. Наверняка до полудня к нам никто не зайдет.
   Миссис Нэпп, казалось, была шокирована таким неуважением.
   – Нельзя так относиться к работе, – изрекла она – Поторопись, пожалуйста.
   С этими словами она удалилась.
   – Забавная женщина, – заметил Хови.
   – Она не такая зануда, как кажется.
   – Наверняка.
   – Мне пора.
   – Зачем? Сегодня прекрасный день. Можно пойти куда-нибудь, такая чудесная погода!
   – Завтра тоже будет прекрасный день, и послезавтра, и послепослезавтра. Это Калифорния, Хови.
   – Все равно пошли.
   – Дай мне хоть отпроситься у Луис. Не хочу с ней ссориться. Мама огорчится.
   – Так когда?
   – Что когда?
   – Когда ты освободишься?
   – Ты никогда не сдаешься, правда?
   – Никогда.
   – Я скажу Луис, что мне нужно домой после полудня, присмотреть за Томми-Рэем. Скажу, что он приболел. Это наполовину правда. А потом приду к тебе в мотель. Ладно?
   – Обещаешь?
   – Обещаю, – она уже уходила, но спросила – Что-то не так?
   Ты не хочешь… поцеловать… поцеловать меня на людях?
   – Конечно нет.
   – А наедине?
   Она полушутливо шикнула на него.
   – Скажи «да».
   – Хови.
   – Просто скажи «да».
   – Да.
   – Видишь? Это просто.
 
   Позже, когда они с Луис попивали воду со льдом во все еще пустом магазине, Луис сказала:
   – Ховард Катц.
   – Что такое? – спросила Джо-Бет, приготовившись к лекции на тему отношений с противоположным полом.
   – Никак не могла вспомнить, откуда я знаю эту фамилию.
   – А теперь вспомнила?
   – Жила тут, в Гроуве, одна женщина, очень давно, – сказала Луис, салфеткой вытирая с прилавка влажный след от стакана. По немногословности и усердию, с каким она терла стойку, было ясно: если не настоять, она ничего больше не скажет.
   – Она была вашей подругой?
   – Не моей.
   – Маминой?
   – Да, – ответила Луис, продолжая тереть стойку, давно уже чистую.
   Вдруг все стало на свои места.
   – Одна из четырех, – сказала Джо-Бет. – Она была одной из четырех.
   – Похоже, что так.
   – И у нее были дети.
   – Знаешь ли, я не помню.
   Это был максимум лжи, возможный для женщины типа Луис. Джо-Бет мгновенно ее раскусила.
   – Помните, – возразила она – Пожалуйста расскажите.
   – Да, кое-что вроде бы помню. У нее родился сын.
   – Ховард.
   Луис кивнула.
   – Вы уверены?
   – Да. Уверена.
   Теперь замолчала и Джо-Бет, пытаясь переоценить последние события в свете внезапного открытия. Что, если ее сны, появление Хови и болезнь Томми-Рэя как-то связаны с давней историей, которую она слышала в десяти различных вариантах – о купании в озере, завершившемся безумием, смертью и рождением детей.
   Может быть, мама знает?
 
   Хосе Луис, шофер Бадди Вэнса, прождал на условленном месте пятьдесят минут, прежде чем решил, что босс, должно быть, поднялся на Холм своим ходом. Луис позвонил из машины в Кони. Трубку сняла Эллен, босс еще не появлялся. Они обсудили, как лучше поступить, и договорились, что он подождет еще час на условленном месте, а потом двинется к дому по маршруту, которым, скорее всего, возвращается Бадди.
   По дороге шофер его не заметил, дома он тоже не появлялся. Шофер снова созвонился с Эллен, обсудив все возможные варианты. Однако о наиболее вероятном – босс наверняка нашел себе в лесу какую-нибудь женскую компанию – Луис тактично промолчал. Прослужив у мистера Вэнса шестнадцать лет, Хосе Луис прекрасно знал почти сверхъестественное обаяние хозяина. Теперь тот вернется домой не раньше, чем после победы над очередной пассией.
   Бадди не чувствовал боли. Он был благодарен за это судьбе, хотя прекрасно понимал причину: он изувечен настолько чудовищно, что перегруженный мозг отказывается принимать естественные сигналы.
   Он ничего не видел в окружавшей его непроглядной тьме. Может быть, у него уже не было глаз, может быть, их выбило при падении. Так или иначе, лишенный зрения и всех ощущений, он принялся думать. Сначала прикинул, сколько времени понадобится Луису на понимание, что босс не вернется: два часа. Проследить путь Бадди через лес будет несложно. Обнаружив трещину, они поймут, что произошло. К полудню за ним спустятся.
   Может быть, полдень вот-вот наступит.
   Отсчитывать время он мог лишь по ударам собственного сердца, отдававшимся в голове. Бадди начал считать. Если сориентироваться, сколько ударов вмещает минута, то через шестьдесят таких промежутков он будет знать, что прошел час. Однако мозг его одновременно с ударами сердца считал и другое.
   «Сколько я прожил?» – думал он. Не дышал, не существовал, а именно жил? Пятьдесят четыре года со дня рождения – сколько это недель? Сколько часов? Годы лучше считать годами, так легче. В году триста шестьдесят с небольшим дней. Допустим, треть он проспал. Сто двадцать дней на сон. Господи, уже и минут почти не осталось. Полчаса в день – на опустошения кишечника и мочевого пузыря. Это еще семь с половиной дней в году. На душ и бритье – десять, и на еду еще тридцать-сорок, и умножить все это на пятьдесят четыре…
   Он начал всхлипывать. Вытащите меня отсюда, Господи, вытащи меня отсюда, и я заживу по-новому, я стану дорожить каждым часом, каждой минутой (даже во сне, даже в сортире), чтобы, когда тьма снова придет за мной, не было так горько.
 
   В одиннадцать Хосе Луис снова сел за руль и поехал по улицам вниз, выискивая глазами босса. Не обнаружив его, он позвонил в кафе «Фуд-стоп», где продавался сэндвич, названный в честь мистера Вэнса, потом в магазин грампластинок, где хозяин частенько оставлял по сотне долларов. Пока он расспрашивал хозяина магазина Райдера, не видел ли тот Бадди, вошедший покупатель сообщил всем, кого это интересовало, что в Ист-Гроуве произошла какая-то хрень и кого-то, кажется, подстрелили.
   Когда Хосе Луис направился туда, дорога в сторону леса оказалась перекрыта и одинокий полицейский направлял машины в объезд.
   – Проезда нет. Дорога закрыта.
   – Что случилось? Кого подстрелили?
   – Никого не подстрелили. Просто трещина в асфальте. Хосе Луис вылез из машины, всматриваясь в лес за спиной полицейского.
   – Мой босс, – называть имя владельца лимузина не было нужды, – бегал там сегодня утром.
   – Ну?
   – Он еще не вернулся.
   – Черт. Идите за мной.
   Они шли по лесу в тишине. Ее нарушали лишь переговоры, доносившиеся из рации полицейского. Они вышли на поляну. Несколько полицейских в форме ставили заграждения, чтобы никто случайно не попал в опасную зону, куда провели Хосе Луиса. Земля под ногами была вся в трещинах. Они становились все больше, по мере того как приближались к месту, где стоял шериф, глядя куда-то вниз. Хосе Луис почти сразу понял, что сейчас увидит. Эти трещины и на дороге, и в лесу возникли вместе с большим провалом шириной в десять футов, уходившим в неведомую темноту.
   – Что ему здесь нужно? – спросил шериф, ткнув пальцем в сторону Хосе Луиса. – Нам огласка пока ни к чему.
   – Бадди Вэнс… – сказал полицейский.
   – Что такое, что с ним?
   – Он пропал, – сказал Хосе Луис.
   – Ушел утром бегать… – начал полицейский.
   – Пускай он скажет.
   – Он бегал здесь каждое утро. А сегодня не вернулся.
   – Бадди Вэнс? Тот самый?
   – Тот самый.
   Шериф перевел взгляд с Хосе Луиса на трещину.
   – О господи, – сказал он.
   – Насколько она глубокая? – спросил Хосе Луис.
   – А?
   – Трещина.
   – Это не трещина. Это гребаный разлом. Я кинул туда камень минуту назад и все еще жду, когда он ударится о дно.
   Осознание одиночества пришло к Бадди медленно, как забытое воспоминание, поднявшееся со дна памяти. Сначала он даже решил, будто это и есть воспоминание – о том, как в Египте он попал в песчаную бурю во время медового месяца после своей третьей свадьбы. Но тогда он знал, где он, а теперь потерялся в вихре. И не песок сейчас жег ему глаза, возвращая зрение, и не ветер свистел в ушах. Это была другая сила, мощнее и старше любого урагана, заточенная в каменном колодце, чего с ветрами не бывает. Бадди разглядел дыру, в которую он провалился. Она располагалась так высоко над головой, что Бадди не мог понять, сколько пролетел и какое расстояние отделяло его от едва различимого светлого пятна. Увидел он и обитавших под землей духов, сцепившихся в единое целое в противоборстве. Наверное, они боролись здесь с тех времен, когда человек еще не значился и в проекте эволюции. Духи были чудовищно старые, будто силы огня и льда.
   Бадди был и прав и не прав. Когда перед ним из тьмы проступили два силуэта, он сперва принял их за людей, но скоро понял: это потоки энергии. Они переплетались друг с другом, будто воины-змеи, стискивающие врага, чтобы вытряхнуть из него душу. Вслед за зрением начали оживать и другие ощущения. Боль просочилась в сознание сначала слабым ручейком, а потом хлынула потоком и затопила его целиком. Теперь Бадди казалось, что он лежит на ножах, чьи острия впиваются в тело, расчленяют позвонки и пронзают внутренности.
   Слишком слабый даже чтобы стонать, он мог только молча страдать, смотреть на разворачивавшееся перед ним зрелище и надеяться, что избавление – спасение или смерть – не заставит себя ждать слишком долго. Скорее бы, думал Бадди. Он, сукин сын и безбожник, не смеет надеяться на спасение – разве что все священные книги лгут, и для развратников, пьяниц и богохульников в раю тоже есть место. Скорее бы умереть и избавиться от этого. Шутки кончились.
   «Я хочу умереть», – подумал он.
   Едва он сформулировал желание, как одно из противоборствующих существ повернулось к нему. Бадди увидел сквозь энергетический вихрь бородатое лицо. Лицо было искажено и приковывало взгляд, отчего казалось, будто туловище существа непропорционально мало. Существо смахивало на младенца в утробе – большая голова, огромные глаза. Когда оно уставилось на Бадди, тот испугался. А потом дух протянул к нему руки, и Бадди охватил ужас. Хотелось уползти, забиться в какую-нибудь щель, лишь бы избежать прикосновения пальцев существа, но собственное тело его не слушалось.
   – Меня зовут Яфф, – услышал он голос бородатого. – Отдай мне свое сознание. Мне нужны тераты.
   Когда кончики пальцев дотронулись до лица Бадди, тот почувствовал, как от головы вниз по позвоночнику пробежала некая энергия – белая, будто молния, кокаин или сперма. В ту же секунду он понял, что совершил ошибку. Значит, до сего момента он был не просто неподвижной грудой сломанных костей и разорванной плоти. Несмотря на все грехи, в Бадди оставалось нечто, необходимое Яффу. Где-то в дальнем уголке сознания пряталось то, чего жаждало существо. Оно сказало: «тераты». Бадди понятия не имел, что это такое. Но когда дух вошел в него, он со всей ясностью понял: в любом случае, слово означает «ужас». Прикосновение духа было как молния, что выжгла себе путь до самой сути существа Бадди. И как наркотик. Перед мысленным взором Бадди замелькали картины, где вторжение в его тело обрело зримые образы. Было ли оно оплодотворяющим? Да, и таким оно тоже было. Ведь после проникновения Яффа Бадди почувствовал, что в глубине его зародилась неведомая жизнь, стремившаяся теперь выбраться наружу.
   Он увидел ее. Тварь была бесцветная и примитивная: без головы, зато с дюжиной ног, царапавших камень. Ни намека на собственный ум – одно лишь слепое следование воле Яффа. При виде ее бородатый ухмыльнулся. Он снял пальцы с лица Бадди, отпустил горло своего врага, которое все время сжимал другой рукой, оседлал тварь и понесся к выходу из каменного колодца.
   Второй дух прислонился к стене пещеры. Бадди хорошо видел его со своего места. Второй казался менее воинственным, чем его соперник, и более измотанным. На его лице проступало выражение усталости. Он смотрел вверх, в отверстие каменного колодца.
   – Яфф! – позвал он.
   От звука его голоса с уступов, о которые Бадди ударялся при падении, посыпалась пыль. Ответа не последовало. Тогда он, сощурив глаза, обратил взгляд на Бадди.
   – Меня зовут Флетчер, – сказал он звучным и печальным голосом и направился к Бадди, источая вокруг себя слабый свет. – Забудь о боли.
   Бадди хотел язвительно сказать: так помоги мне. Но в словах не было нужды. Приближение Флетчера успокоило боль.
   – Постарайся выразить твое самое заветное желание, – сказал Флетчер.
   «Хочу умереть», – подумал Бадди. Дух услышал безмолвный ответ.
   – Нет. Не думай о смерти. Пожалуйста, не думай. Этим я не могу вооружиться.