Страница:
Заскрипел блок. С рея матросы опустили большой крюк, или анкер, как они его называли.
— Вирай помалу! — крикнули из лодки.
Матросы начали осторожно выбирать снасть. Над бортом повис ящик. Тут подал голос Нарген:
— Монтегю, Неедлы! Принять груз.
Ящик оказался небольшим, но очень увесистым. Его было приказано отнести в кладовую рядом с каютой капитана. На пороге этой кладовки стояли морской лейтенант и два вооруженных матроса.
— Возвращайтесь, — коротко приказал лейтенант. Следующий ящик с крюка снимали Паттени и джангарец
Чимболда, оба физически очень крепкие люди. За ними наблюдал высокий офицер в непромокаемом плаще с капюшоном. В шаге за спиной этого офицера стоял Нарген.
— Они могут таскать ящики и в одиночку, господин корветтен-капитан, — вполголоса сказал вахмистр.
— Нет. Только вдвоем, — коротко ответил капитан. — Ронять нельзя
Чимболда и Паттени подхватили ящик и понесли его в открытую дверь кормовой надстройки. К борту молча подступили сержанты Цвишер и Меко.
После того как последний ящик занял свое место, кладовую заперли сразу на несколько замков, а все егерское отделение построили в коротком коридорчике перед капитанской каютой.
С палубы пришел офицер в непромокаемом плаще. Когда он отбросил капюшон, стало видно его скуластое лицо с узкими черными глазами и жесткой щеткой усов.
— Меня зовут Оюнтэг Монгола, — негромко произнес он. — Я командир корвета «Гримальд». До конца рейса ваше отделение будет подчиняться мне.
Сказав это, капитан Монголэ прошелся вдоль короткого строя, внимательно глядя в лица. Потом кивнул и продолжил:
— Для выполнения задания, о котором вы сейчас узнаете, мне предлагали гвардейцев его высочества. Но я предпочел солдат, побывавших в деле и понюхавших пороха. Это по моему требованию вас сняли с фронта. Я знаю, что все вы хорошо дрались и доказали свою храбрость. Теперь предстоит доказать свою верность. Ваша задача очень проста. Днем и ночью, до самого конца нашего похода, вы будете охранять вот эту кладовую. Входить туда, кроме меня, никто не имеет права. Только если я погибну, это право перейдет к моему помощнику лейтенанту Динцу. В случае гибели Динца вы должны выполнять распоряжения своего вахмистра. Все ясно?
— Так точно... герр корветтен-капитан, — с некоторой задержкой отозвались егеря.
Капитан еще раз прошелся вдоль шеренги и почему-то остановился перед Фрейном Монтегю.
— Сержант! Знаете, как называется замок, у стен которого сейчас стоит «Гримальд»?
— Так точно. Семибашенный, герр корветтен-капитан.
— Тогда рано или поздно вы должны догадаться, что именно в таких тяжелых ящиках могут привезти из Семибашенного. Там то, из-за чего найдется немало охотников рискнуть головой. Золото, ребята, золото! Вот что вам предстоит стеречь.
Сменившись с поста, Иржи и Паттени поднялись подышать перед сном свежим воздухом.
Был пятый час утра. Башни Бауцена давно скрылись за кормой. На берегах различались только редкие виллы в окружении садов и парков. Покачиваясь с борта на борт, корвет плыл между двумя линиями бакенов — красных и белых. У форкастля, носовой надстройки, сидели с полдюжины матросов. Еще один примостился в «вороньем гнезде» самой высокой грот-мачты. На шканцах, облокотившись о фальшборт, стоял сам капитан Монгола. Он курил трубку, смотрел вперед и изредка отдавал короткие приказы рулевому.
— А что, капитан тоже дежурит? — удивился Иржи.
— Обязательно. В самое неприятное время — с четырех до шести. Эта вахта называется «собачьей», — ответил Паттени.
Иржи взглянул на клевавших носами матросов.
— Очень подходящее название.
В серых предрассветных сумерках вода в реке казалась темной, почти черной. Дул слабый ветер, лишь временами наполняющий паруса. Но «Гримальду» помогало течение, корабль продвигался довольно быстро. «Ходко», как говорили матросы.
Слева на фоне лесов показались стены какого-то города.
— Мембург, — сказал Паттени. — Скоро пересечем границу графства Иберверг.
— И откуда ты все знаешь? — удивился Иржи.
— Как — откуда? За графством Иберверг лежит федеральная земля Центральный Поммерн. А дальше — Сентуберланд, моя родина. Ты что, в школе террографию не учил?
Иржи посмотрел на белеющие в сумраке домики Мембурга.
— Учил. Только вот не думал, что пригодится
Мембург... Неожиданно он вспомнил серьезного и бестолкового жителя этого города. Начинающего артиллериста, которого Ференц утащил смотреть порт. А потом, разумеется, вспомнил и Камею. Быть может, в их эскадрон оставшийся в ущелье Алтын-Эмеле, уже пришли письма, но как же их получишь, если приходится плыть невесть куда. Так досадно! И почему для охраны золота избрано именно их отделение? Ведь в каждом эскадроне таких отделений десять, в бригаде — тридцать. Что-то не верилось в случайность.
— Урс, — вдруг сказал Иржи. — Так это ты все устроил?
— Что устроил?
— Да то, что мы сейчас плывем на «Гримальде». Паттени удивленно обернулся.
— Разве егер-сержанту такое под силу? Милый мой, пора тебе баиньки. Поспать то есть. Давай топай вниз.
— Слушаюсь, господин егер-капрал, — усмехнулся Иржи. — Только вот думаю то, что заблагорассудится.
— Ну и думай, уставом не возбраняется. Только молча.
— Спасибо тебе, Урс.
— Это еще за что?
— Да ладно, не притворяйся. Ты ведь знаешь, кто мой отец?
— Быстро растешь, егер-сержант, — проворчал Паттени. — Я до этого звания два года добирался. А кто твой отец?
Иржи, усмехаясь, посмотрел ему в глаза.
— Небесник.
Паттени всплеснул руками.
— Да что ты! Никому больше не говори.
Но вот удивление у него не очень получилось.
Кормили их в кормовой части опердека, о чем Монтегю не замедлил сочинить каламбур. Там же, у переборки, были подвешены гамаки для всей егерской компании. Исключение составил один только Нарген, получивший любезное приглашение боцмана разделить с ним каюту
После завтрака Иржи забрался в свой гамак и под мерное, убаюкивающее покачивание проспал без всяких сновидений до самого обеда. Потом отстоял очередные три часа у опечатанных дверей «золотой» кладовки, почистил стойло Вишни, задал ей корма и наконец выбрался на верхнюю палубу.
Погода все еще не улучшилась. Над мачтами хмурились низкие облака. Тем не менее на корвете решили увеличить скорость хода. Повиснув на реях, десятки матросов распускали намокшие тяжелые паруса второго ряда. С палубы на них покрикивал боцман, а на шканцах прохаживался лейтенант Динц в таком же громоздком плаще, как и у капитана Монголэ. Выглядел лейтенант чучелообразно, поскольку не отличался особым ростом.
За день берега отодвинулись от корвета. Текла разлилась уже километра на полтора, сделалась медленной и вальяжной. Ветер был слабым, вода у форштевня журчала чуть слышно.
«Гримальд» тем не менее, хоть и не слишком быстро, все же продвигался к неведомому месту назначения. Изредка в борт шлепала мелкая речная волна. Проплывали равнинные берега, с востока и запада очерченные горами. За кормой таяли шпили большого города, а по курсу уже угадывались очертания следующего. Поммерн — страна густозаселенная.
Из носовой надстройки на палубу вышел Ференц с ведром в руках. Выплеснув за борт помои, весело сообщил:
— Имею честь дежурить по камбузу!
— И что же будет на ужин? — заинтересовался Иржи.
— Солонина с вареной картошкой.
— Солонина?
— Да, брат, солонина. Плюс сухари. Самая что ни на есть морская еда. Привыкай.
— А ты уже привык?
— А куда ж я денусь.
— Нравится?
— В общем — да. А тебе-то как в егерях служится? — Да тоже ничего.
— Слушай, Иржи, дома все нормально? Ты ведь Бистриц проезжал?
— Почти галопом. Но над кузницей дым видел.
— Работает, значит, батя, — задумчиво сказал Ференц. — Трудновато ему без меня.
— Скучаешь?
— Не без того.
Ференц внезапно улыбнулся.
— Неделю назад письмо получил. Среди прочего сообщают, что Ламбо Макрушиц досрочно отправлен в полковую школу сержантов. Глядишь, и пробьется в фельдмаршалы, как ты думаешь?
— Ну, если физику подучит. А так — кто знает. Странная какая-то жизнь пошла после дракона. Непредсказуемая.
— Просто взрослая, — сказал Ференц. — Драконы тут ни при чем.
На третьи сутки дожди наконец прекратились. Обогнув полуостров Землих, корвет взял несколько румбов вправо и вышел в расширяющуюся часть озера Нордензее. Здесь Текла прерывалась, наполняя чашу огромного доисторического кратера глубиной почти в милю.
С чистого неба сиял Эпс. В его свете блестела обширная водная гладь со множеством рыбачьих баркасов и лодок, над которыми летало множество чаек. Слева, со стороны Белого княжества Чертырхов, парусный буксир тянул баржу со строительным камнем. С севера, пользуясь почти попутным ветром, плыли два муромских скампавея. А с востока, откуда-то то ли из Барлоу, то ли из Конвэя, приближалось огромное облако парусов.
— Линейный корабль «Василиск», — определил Ференц. — Водоизмещение тысяча четыреста тонн, сто два орудия на трех палубах и больше пятисот матросов. Его недавно построили и теперь непрерывно гоняют по воде
— Зачем? — спросил Иржи.
— Да чтобы экипаж побыстрее сплавался.
— А ты что, уже выучил наизусть все корабли Поммерна?
— К сожалению, их не так уж и много. А уж «Василиск»-то знает любой матрос. Красавец, не правда ли?
— Да на мой взгляд все парусные корабли красивы.
— О! Это точно.
Дул свежеющий норд-вест. «Гримальд» заметно кренился, но парусов на нем не убавляли. Напротив, капитан Монгола приказал ставить третий, самый верхний ряд парусов, а потом распорядился натянуть в промежутках между мачтами еще несколько косых полотнищ. Все это тут же наполнилось ветром.
Было похоже, что «Гримальд» приобрел крылья. Паруса гудели. Корвет накренился еще больше. По скособоченной палубе стало трудно передвигаться. От форкастля к грот-мачте и дальше, до шканцев, провесили канат, чтобы было за что цепляться. С правого борта, вдоль наглухо задраенных пушечных портов, шелестела пена. Все свободные от вахт матросы не сговариваясь перебрались на левый.
— Откренивают, — возбужденно крикнул Ференц. — Нам тоже туда надо!
Они перебежали и вцепились в ванты между двумя расступившимися матросами. Оба, привалившись спинами к фальшборту, спокойно покуривали, закрывая трубки от ветра ладонями.
— Ну как, ничего скоростешка, а, сержант? — спросил один.
— Здорово! — с восхищением отозвался Иржи.
— Это еще что! Чтоб ты знал: «Гримальд» — самый быстроходный корвет курфюрстенмарине, — с гордостью сообщил второй. — Рекорд — восемнадцать с половиной узлов!
— А сейчас сколько?
Матрос повернулся, сплюнул за борт и, прищурившись на волны, сказал:
— Узлов шестнадцать будет
— Да нет, пятнадцать с половиной, — не согласился второй.
— Все равно здорово, — сказал Иржи. Его одобрительно похлопали по спине.
«Гримальд» в это время миновал пролив между островами Осеннис и Ветробой. Сразу после этого появилась килевая качка. Как только форштевень зарывался в волну, слышался шумный удар, после которого на палубу летела водяная пыль и крупные холодные брызги. Старых матросов это радовало.
— Наконец-то, — ворчал сизоусый старшина фок-мачты. — Хоть что-то похожее на море. А то позакисали все!
А вот молодые матросы боялись пробираться на нос, где находился гальюн, отхожее место. Там так окатывало, что недолго было и за борт угодить.
— Привыкайте-привыкайте, — посмеивался старшина. — В шторм писать еще труднее!
Около трех часов пополудни показалась полоска северного берега.
— Все, — сказал Ференц. — Там, — он кивнул в сторону мерно вздымавшегося и опускавшегося бушприта, — там уже не Поммерн.
— Туда, значит.
— Почему обязательно туда? Может, и подальше.
— Нет, — сказал Иржи. — Туда, в Муром.
— Ты что, провидец?
— Тут не нужно быть провидцем. Просто золото больше везти некуда. Не в Покаяну же.
— Похоже на правду. А ты ничего, — сказал Ференц.
— Что — ничего? — не понял Иржи.
— Да не укачиваешься.
— Ну-ну, — сказал сизоусый старшина. — Это не на озере проверяют, салаги.
Ночью «Гримальд» покинул озеро и вошел в северное продолжение Теклы. Иржи вместе с Монтегю в это время стоял у надоевшей кладовки. Смена уже близилась к концу, когда по трапу, грохоча каблуками, скатился вестовой матрос. Пробежав мимо них, он без стука скрылся в капитанской каюте.
Очень скоро оттуда вышел Монгола с двумя пистолетами и длинной саблей. Остановился перед часовыми, коротко приказал:
— Что бы ни случилось, отсюда — ни на шаг!
Потом легко взбежал на палубу. Оттуда послышались тревожные свистки. В ответ на них только что крепко спавший корабль начал быстро пробуждаться.
Через открытую дверь в переборке Иржи видел, как матросы выскакивали из гамаков. Наспех одевшись, часть тут же протопала наверх. Вслед за ними Нарген повел всех свободных егерей. А снизу, из трюма, появились баталеры с охапками штуцеров и сабель в руках. Оставшиеся на батарейной палубе матросы торопливо открывали крышки орудийных портов. Потом начали гурьбой наваливаться на лафеты, откатывая пушки. Замелькали длинные шуфлы, которыми проталкивали в жерла картузы с порохом.
— Ну и переполох, — озадаченно сказал Монтегю. — На нас явно напали.
Корвет резко накренился на правый борт, потом — на левый. Грохнул выстрел палубного фальконета. Сверху доносились ругань, топот, рассыпчатый треск штуцеров. Потом где-то на уровне ватерлинии ухнули взрывы ручных бомб. Внезапно весь этот шум и гвалт перекрыли удары тугого, плотного воздуха. Это заговорили двенадцатифунтовки, главное оружие «Гримальда». Из коридора Иржи видел, как орудия одно за другим подпрыгивали, катились от бортов и останавливались, натянув толстые канаты.
— Слушай, да ведь нас на абордаж берут! — сказал Монтегю.
— Неужто муромцы?
— Хрен его знает. Как думаешь, отобьемся? Иржи прислушался. Шум на палубе вроде стихал.
— Да должны.
«Гримальд» между тем продолжал вести беглый огонь сразу обоими бортами. Остро пахло жженым порохом. Батарейная палуба постепенно наполнялась дымом, в котором метались полуголые канониры. Они подбегали к разряженному орудию, окатывали его водой, шуровали в стволе банником, забивали новый заряд. Картуз внутри ствола дырявили, подсыпали в запальное отверстие мелкого пороха, тут же подносили пальник и зажимали уши. Орудие грозно рявкало.
Наконец сверху прибежал лейтенант Динц. Засвистел, замахал руками. Пальба смолкла. Чуть позже по трапу спустились Чимболда и Меко. Оба вспотевшие, запаленные, пахнущие порохом.
— Идите на палубу, там помощь нужна, — отдуваясь, сказал Чимболда. Наша смена наступила.
— Кто же это напал, Бурхан?
— Да кто ж тут может напасть? Ушкуйники, конечно. Золото они, знаешь ли, нюхом чуют. А может, и донес кто.
— Отбились?
— Да, уже кончилось все. Только один скампавей за нас и зацепился. На свою беду! Остальные промахнулись. Хвала аллаху, не рассчитали разбойнички. Очень уж быстро «Гримальд» плавает...
В трюм вели раненых. Справа за кормой пылало судно. На его фоне четко выделялся долговязый силуэт в плаще. Иржи почувствовал большое облегчение от того, что капитан жив и находится на своем месте.
Свет пожара отражался от парусов и падал на палубу «Гримальда». А на палубе темными мешками валялись тела. У одного в такт качке шевелилась голова с острой, задранной к небу бородой. От борта к борту, позванивая, перекатывалось выроненное оружие. На крышке люка у грот-мачты кому-то перевязывали ногу ослепительно белым бинтом
Несмотря на темноту, было поднято много парусов, а на верхних реях висели матросы и распускали дополнительные. Корвет быстро плыл мимо лесистого берега. Ни один огонек не проблескивал среди деревьев. Иржи вспомнил, что накануне кто-то из матросов называл Южный Муром безлюдными чащобами. Так оно и было, если не считать ушкуйников людьми.
— Ну, чего стоите? — хмуро спросил Паттени.
— А что делать?
— Берите вот этого за руки да за ноги.
Иржи с Монтегю отнесли бородатый труп на полубак и уложили в ряд с другими. Потом вернулись за следующим. Его лицо показалось Иржи знакомым. Приглядевшись, он понял, что это тот самый сизоусый старшина, который минувшим днем радовался выходу в озеро Нордензее.
Подошел Паттени и тоже наклонился над трупом.
— Золото, ребята, золото, — сказал он. — Черт бы его побрал.
19. ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ МАЙОР
— Вирай помалу! — крикнули из лодки.
Матросы начали осторожно выбирать снасть. Над бортом повис ящик. Тут подал голос Нарген:
— Монтегю, Неедлы! Принять груз.
Ящик оказался небольшим, но очень увесистым. Его было приказано отнести в кладовую рядом с каютой капитана. На пороге этой кладовки стояли морской лейтенант и два вооруженных матроса.
— Возвращайтесь, — коротко приказал лейтенант. Следующий ящик с крюка снимали Паттени и джангарец
Чимболда, оба физически очень крепкие люди. За ними наблюдал высокий офицер в непромокаемом плаще с капюшоном. В шаге за спиной этого офицера стоял Нарген.
— Они могут таскать ящики и в одиночку, господин корветтен-капитан, — вполголоса сказал вахмистр.
— Нет. Только вдвоем, — коротко ответил капитан. — Ронять нельзя
Чимболда и Паттени подхватили ящик и понесли его в открытую дверь кормовой надстройки. К борту молча подступили сержанты Цвишер и Меко.
После того как последний ящик занял свое место, кладовую заперли сразу на несколько замков, а все егерское отделение построили в коротком коридорчике перед капитанской каютой.
С палубы пришел офицер в непромокаемом плаще. Когда он отбросил капюшон, стало видно его скуластое лицо с узкими черными глазами и жесткой щеткой усов.
— Меня зовут Оюнтэг Монгола, — негромко произнес он. — Я командир корвета «Гримальд». До конца рейса ваше отделение будет подчиняться мне.
Сказав это, капитан Монголэ прошелся вдоль короткого строя, внимательно глядя в лица. Потом кивнул и продолжил:
— Для выполнения задания, о котором вы сейчас узнаете, мне предлагали гвардейцев его высочества. Но я предпочел солдат, побывавших в деле и понюхавших пороха. Это по моему требованию вас сняли с фронта. Я знаю, что все вы хорошо дрались и доказали свою храбрость. Теперь предстоит доказать свою верность. Ваша задача очень проста. Днем и ночью, до самого конца нашего похода, вы будете охранять вот эту кладовую. Входить туда, кроме меня, никто не имеет права. Только если я погибну, это право перейдет к моему помощнику лейтенанту Динцу. В случае гибели Динца вы должны выполнять распоряжения своего вахмистра. Все ясно?
— Так точно... герр корветтен-капитан, — с некоторой задержкой отозвались егеря.
Капитан еще раз прошелся вдоль шеренги и почему-то остановился перед Фрейном Монтегю.
— Сержант! Знаете, как называется замок, у стен которого сейчас стоит «Гримальд»?
— Так точно. Семибашенный, герр корветтен-капитан.
— Тогда рано или поздно вы должны догадаться, что именно в таких тяжелых ящиках могут привезти из Семибашенного. Там то, из-за чего найдется немало охотников рискнуть головой. Золото, ребята, золото! Вот что вам предстоит стеречь.
Сменившись с поста, Иржи и Паттени поднялись подышать перед сном свежим воздухом.
Был пятый час утра. Башни Бауцена давно скрылись за кормой. На берегах различались только редкие виллы в окружении садов и парков. Покачиваясь с борта на борт, корвет плыл между двумя линиями бакенов — красных и белых. У форкастля, носовой надстройки, сидели с полдюжины матросов. Еще один примостился в «вороньем гнезде» самой высокой грот-мачты. На шканцах, облокотившись о фальшборт, стоял сам капитан Монгола. Он курил трубку, смотрел вперед и изредка отдавал короткие приказы рулевому.
— А что, капитан тоже дежурит? — удивился Иржи.
— Обязательно. В самое неприятное время — с четырех до шести. Эта вахта называется «собачьей», — ответил Паттени.
Иржи взглянул на клевавших носами матросов.
— Очень подходящее название.
В серых предрассветных сумерках вода в реке казалась темной, почти черной. Дул слабый ветер, лишь временами наполняющий паруса. Но «Гримальду» помогало течение, корабль продвигался довольно быстро. «Ходко», как говорили матросы.
Слева на фоне лесов показались стены какого-то города.
— Мембург, — сказал Паттени. — Скоро пересечем границу графства Иберверг.
— И откуда ты все знаешь? — удивился Иржи.
— Как — откуда? За графством Иберверг лежит федеральная земля Центральный Поммерн. А дальше — Сентуберланд, моя родина. Ты что, в школе террографию не учил?
Иржи посмотрел на белеющие в сумраке домики Мембурга.
— Учил. Только вот не думал, что пригодится
Мембург... Неожиданно он вспомнил серьезного и бестолкового жителя этого города. Начинающего артиллериста, которого Ференц утащил смотреть порт. А потом, разумеется, вспомнил и Камею. Быть может, в их эскадрон оставшийся в ущелье Алтын-Эмеле, уже пришли письма, но как же их получишь, если приходится плыть невесть куда. Так досадно! И почему для охраны золота избрано именно их отделение? Ведь в каждом эскадроне таких отделений десять, в бригаде — тридцать. Что-то не верилось в случайность.
— Урс, — вдруг сказал Иржи. — Так это ты все устроил?
— Что устроил?
— Да то, что мы сейчас плывем на «Гримальде». Паттени удивленно обернулся.
— Разве егер-сержанту такое под силу? Милый мой, пора тебе баиньки. Поспать то есть. Давай топай вниз.
— Слушаюсь, господин егер-капрал, — усмехнулся Иржи. — Только вот думаю то, что заблагорассудится.
— Ну и думай, уставом не возбраняется. Только молча.
— Спасибо тебе, Урс.
— Это еще за что?
— Да ладно, не притворяйся. Ты ведь знаешь, кто мой отец?
— Быстро растешь, егер-сержант, — проворчал Паттени. — Я до этого звания два года добирался. А кто твой отец?
Иржи, усмехаясь, посмотрел ему в глаза.
— Небесник.
Паттени всплеснул руками.
— Да что ты! Никому больше не говори.
Но вот удивление у него не очень получилось.
Кормили их в кормовой части опердека, о чем Монтегю не замедлил сочинить каламбур. Там же, у переборки, были подвешены гамаки для всей егерской компании. Исключение составил один только Нарген, получивший любезное приглашение боцмана разделить с ним каюту
После завтрака Иржи забрался в свой гамак и под мерное, убаюкивающее покачивание проспал без всяких сновидений до самого обеда. Потом отстоял очередные три часа у опечатанных дверей «золотой» кладовки, почистил стойло Вишни, задал ей корма и наконец выбрался на верхнюю палубу.
Погода все еще не улучшилась. Над мачтами хмурились низкие облака. Тем не менее на корвете решили увеличить скорость хода. Повиснув на реях, десятки матросов распускали намокшие тяжелые паруса второго ряда. С палубы на них покрикивал боцман, а на шканцах прохаживался лейтенант Динц в таком же громоздком плаще, как и у капитана Монголэ. Выглядел лейтенант чучелообразно, поскольку не отличался особым ростом.
За день берега отодвинулись от корвета. Текла разлилась уже километра на полтора, сделалась медленной и вальяжной. Ветер был слабым, вода у форштевня журчала чуть слышно.
«Гримальд» тем не менее, хоть и не слишком быстро, все же продвигался к неведомому месту назначения. Изредка в борт шлепала мелкая речная волна. Проплывали равнинные берега, с востока и запада очерченные горами. За кормой таяли шпили большого города, а по курсу уже угадывались очертания следующего. Поммерн — страна густозаселенная.
Из носовой надстройки на палубу вышел Ференц с ведром в руках. Выплеснув за борт помои, весело сообщил:
— Имею честь дежурить по камбузу!
— И что же будет на ужин? — заинтересовался Иржи.
— Солонина с вареной картошкой.
— Солонина?
— Да, брат, солонина. Плюс сухари. Самая что ни на есть морская еда. Привыкай.
— А ты уже привык?
— А куда ж я денусь.
— Нравится?
— В общем — да. А тебе-то как в егерях служится? — Да тоже ничего.
— Слушай, Иржи, дома все нормально? Ты ведь Бистриц проезжал?
— Почти галопом. Но над кузницей дым видел.
— Работает, значит, батя, — задумчиво сказал Ференц. — Трудновато ему без меня.
— Скучаешь?
— Не без того.
Ференц внезапно улыбнулся.
— Неделю назад письмо получил. Среди прочего сообщают, что Ламбо Макрушиц досрочно отправлен в полковую школу сержантов. Глядишь, и пробьется в фельдмаршалы, как ты думаешь?
— Ну, если физику подучит. А так — кто знает. Странная какая-то жизнь пошла после дракона. Непредсказуемая.
— Просто взрослая, — сказал Ференц. — Драконы тут ни при чем.
На третьи сутки дожди наконец прекратились. Обогнув полуостров Землих, корвет взял несколько румбов вправо и вышел в расширяющуюся часть озера Нордензее. Здесь Текла прерывалась, наполняя чашу огромного доисторического кратера глубиной почти в милю.
С чистого неба сиял Эпс. В его свете блестела обширная водная гладь со множеством рыбачьих баркасов и лодок, над которыми летало множество чаек. Слева, со стороны Белого княжества Чертырхов, парусный буксир тянул баржу со строительным камнем. С севера, пользуясь почти попутным ветром, плыли два муромских скампавея. А с востока, откуда-то то ли из Барлоу, то ли из Конвэя, приближалось огромное облако парусов.
— Линейный корабль «Василиск», — определил Ференц. — Водоизмещение тысяча четыреста тонн, сто два орудия на трех палубах и больше пятисот матросов. Его недавно построили и теперь непрерывно гоняют по воде
— Зачем? — спросил Иржи.
— Да чтобы экипаж побыстрее сплавался.
— А ты что, уже выучил наизусть все корабли Поммерна?
— К сожалению, их не так уж и много. А уж «Василиск»-то знает любой матрос. Красавец, не правда ли?
— Да на мой взгляд все парусные корабли красивы.
— О! Это точно.
Дул свежеющий норд-вест. «Гримальд» заметно кренился, но парусов на нем не убавляли. Напротив, капитан Монгола приказал ставить третий, самый верхний ряд парусов, а потом распорядился натянуть в промежутках между мачтами еще несколько косых полотнищ. Все это тут же наполнилось ветром.
Было похоже, что «Гримальд» приобрел крылья. Паруса гудели. Корвет накренился еще больше. По скособоченной палубе стало трудно передвигаться. От форкастля к грот-мачте и дальше, до шканцев, провесили канат, чтобы было за что цепляться. С правого борта, вдоль наглухо задраенных пушечных портов, шелестела пена. Все свободные от вахт матросы не сговариваясь перебрались на левый.
— Откренивают, — возбужденно крикнул Ференц. — Нам тоже туда надо!
Они перебежали и вцепились в ванты между двумя расступившимися матросами. Оба, привалившись спинами к фальшборту, спокойно покуривали, закрывая трубки от ветра ладонями.
— Ну как, ничего скоростешка, а, сержант? — спросил один.
— Здорово! — с восхищением отозвался Иржи.
— Это еще что! Чтоб ты знал: «Гримальд» — самый быстроходный корвет курфюрстенмарине, — с гордостью сообщил второй. — Рекорд — восемнадцать с половиной узлов!
— А сейчас сколько?
Матрос повернулся, сплюнул за борт и, прищурившись на волны, сказал:
— Узлов шестнадцать будет
— Да нет, пятнадцать с половиной, — не согласился второй.
— Все равно здорово, — сказал Иржи. Его одобрительно похлопали по спине.
«Гримальд» в это время миновал пролив между островами Осеннис и Ветробой. Сразу после этого появилась килевая качка. Как только форштевень зарывался в волну, слышался шумный удар, после которого на палубу летела водяная пыль и крупные холодные брызги. Старых матросов это радовало.
— Наконец-то, — ворчал сизоусый старшина фок-мачты. — Хоть что-то похожее на море. А то позакисали все!
А вот молодые матросы боялись пробираться на нос, где находился гальюн, отхожее место. Там так окатывало, что недолго было и за борт угодить.
— Привыкайте-привыкайте, — посмеивался старшина. — В шторм писать еще труднее!
Около трех часов пополудни показалась полоска северного берега.
— Все, — сказал Ференц. — Там, — он кивнул в сторону мерно вздымавшегося и опускавшегося бушприта, — там уже не Поммерн.
— Туда, значит.
— Почему обязательно туда? Может, и подальше.
— Нет, — сказал Иржи. — Туда, в Муром.
— Ты что, провидец?
— Тут не нужно быть провидцем. Просто золото больше везти некуда. Не в Покаяну же.
— Похоже на правду. А ты ничего, — сказал Ференц.
— Что — ничего? — не понял Иржи.
— Да не укачиваешься.
— Ну-ну, — сказал сизоусый старшина. — Это не на озере проверяют, салаги.
Ночью «Гримальд» покинул озеро и вошел в северное продолжение Теклы. Иржи вместе с Монтегю в это время стоял у надоевшей кладовки. Смена уже близилась к концу, когда по трапу, грохоча каблуками, скатился вестовой матрос. Пробежав мимо них, он без стука скрылся в капитанской каюте.
Очень скоро оттуда вышел Монгола с двумя пистолетами и длинной саблей. Остановился перед часовыми, коротко приказал:
— Что бы ни случилось, отсюда — ни на шаг!
Потом легко взбежал на палубу. Оттуда послышались тревожные свистки. В ответ на них только что крепко спавший корабль начал быстро пробуждаться.
Через открытую дверь в переборке Иржи видел, как матросы выскакивали из гамаков. Наспех одевшись, часть тут же протопала наверх. Вслед за ними Нарген повел всех свободных егерей. А снизу, из трюма, появились баталеры с охапками штуцеров и сабель в руках. Оставшиеся на батарейной палубе матросы торопливо открывали крышки орудийных портов. Потом начали гурьбой наваливаться на лафеты, откатывая пушки. Замелькали длинные шуфлы, которыми проталкивали в жерла картузы с порохом.
— Ну и переполох, — озадаченно сказал Монтегю. — На нас явно напали.
Корвет резко накренился на правый борт, потом — на левый. Грохнул выстрел палубного фальконета. Сверху доносились ругань, топот, рассыпчатый треск штуцеров. Потом где-то на уровне ватерлинии ухнули взрывы ручных бомб. Внезапно весь этот шум и гвалт перекрыли удары тугого, плотного воздуха. Это заговорили двенадцатифунтовки, главное оружие «Гримальда». Из коридора Иржи видел, как орудия одно за другим подпрыгивали, катились от бортов и останавливались, натянув толстые канаты.
— Слушай, да ведь нас на абордаж берут! — сказал Монтегю.
— Неужто муромцы?
— Хрен его знает. Как думаешь, отобьемся? Иржи прислушался. Шум на палубе вроде стихал.
— Да должны.
«Гримальд» между тем продолжал вести беглый огонь сразу обоими бортами. Остро пахло жженым порохом. Батарейная палуба постепенно наполнялась дымом, в котором метались полуголые канониры. Они подбегали к разряженному орудию, окатывали его водой, шуровали в стволе банником, забивали новый заряд. Картуз внутри ствола дырявили, подсыпали в запальное отверстие мелкого пороха, тут же подносили пальник и зажимали уши. Орудие грозно рявкало.
Наконец сверху прибежал лейтенант Динц. Засвистел, замахал руками. Пальба смолкла. Чуть позже по трапу спустились Чимболда и Меко. Оба вспотевшие, запаленные, пахнущие порохом.
— Идите на палубу, там помощь нужна, — отдуваясь, сказал Чимболда. Наша смена наступила.
— Кто же это напал, Бурхан?
— Да кто ж тут может напасть? Ушкуйники, конечно. Золото они, знаешь ли, нюхом чуют. А может, и донес кто.
— Отбились?
— Да, уже кончилось все. Только один скампавей за нас и зацепился. На свою беду! Остальные промахнулись. Хвала аллаху, не рассчитали разбойнички. Очень уж быстро «Гримальд» плавает...
В трюм вели раненых. Справа за кормой пылало судно. На его фоне четко выделялся долговязый силуэт в плаще. Иржи почувствовал большое облегчение от того, что капитан жив и находится на своем месте.
Свет пожара отражался от парусов и падал на палубу «Гримальда». А на палубе темными мешками валялись тела. У одного в такт качке шевелилась голова с острой, задранной к небу бородой. От борта к борту, позванивая, перекатывалось выроненное оружие. На крышке люка у грот-мачты кому-то перевязывали ногу ослепительно белым бинтом
Несмотря на темноту, было поднято много парусов, а на верхних реях висели матросы и распускали дополнительные. Корвет быстро плыл мимо лесистого берега. Ни один огонек не проблескивал среди деревьев. Иржи вспомнил, что накануне кто-то из матросов называл Южный Муром безлюдными чащобами. Так оно и было, если не считать ушкуйников людьми.
— Ну, чего стоите? — хмуро спросил Паттени.
— А что делать?
— Берите вот этого за руки да за ноги.
Иржи с Монтегю отнесли бородатый труп на полубак и уложили в ряд с другими. Потом вернулись за следующим. Его лицо показалось Иржи знакомым. Приглядевшись, он понял, что это тот самый сизоусый старшина, который минувшим днем радовался выходу в озеро Нордензее.
Подошел Паттени и тоже наклонился над трупом.
— Золото, ребята, золото, — сказал он. — Черт бы его побрал.
19. ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ МАЙОР
Больше всего выбивало из колеи отсутствие логики, минимального здравого смысла. Арестовали их солдаты местного гарнизона по причине сомнений в том, что Мартин является служащим курфюрстенвера. Но в этом случае его дело относилось к юрисдикции гражданских властей, и право на арест имела полиция Шторцена, отнюдь не комендатура этого славного города.
Мартин немедленно выразил свое недоумение и несогласие. Но командовавший патрулем молоденький офицер от объяснений уклонился.
— У меня приказ, — с гордостью сообщил он
И погладил тонкие усики. Тоже — с гордостью.
Мартин ему позавидовал, поскольку давно потерял способность испытывать большую симпатию к собственной персоне. Это случилось после одного разговора с отцом. Еще на Земле.
Здесь же, на Терранисе, пришлось вылезать из кареты и долго ждать участи в караулке. Там не было недостатка в желающих поглазеть на живого настоящего ящера.
— Терпи, — сказал Мартин.
— Терплю. Нас что, враги схватили?
— Нет, дураки.
Хзюка с довольным видом квакнул.
— Ага! У вас тоже есть.
— Есть, как не быть. Дураки есть везде, где умеют разговаривать. Но только вот разговоров не любят, хотя сами поговорить не прочь.
— Это как? Не понимаю.
— Ну, умный знает много слов, только без нужды их не употребляет. Глупый — тот наоборот.
— Хо! У нас тоже. Кто мало смыслит, тот много болтает.
— А слушать не хочет.
— Вот-вот. Точно. Но самые страшные дураки как раз молчаливые.
— Да, пожалуй, — согласился Мартин. — Только это уже не дураки.
— А кто?
— Больные.
— Интересно получается, — сказал Хзюка. — Мы такие разные, а думаем одинаково.
— Это потому, что мы оба думаем.
— А дураки?
— Дураки думают редко, неохотно, со скрипом и с изжогой. Мучаются они от этого.
— Отставить разговоры! — прикрикнул дежурный вахмистр. — Развели тут тарабарщину. Вас не для этого арестовывали
— А для чего? — спросил Мартин.
— Да чтобы поумнели. Известное дело.
— Мы и стараемся, герр вахмистр, — скромно сообщил Мартин.
— Прекратите. В караульном помещении это ни к чему. Караульное помещение для другого предназначено.
Вахмистр произнес всю эту тираду без всякого намека на юмор. А уж любезности ожидать от него никак не приходилось. Мартин с беспокойством подумал о том, что у такого подчиненного должен быть довольно неприятный начальник. Не зря же Обермильх предупреждал.
— И где же тогда умнеть прикажете? — спросил Мартин. На этот раз вахмистр изволил усмехнуться.
— А у господина коменданта. Там быстро получится.
— Вы думаете? — с сомнением спросил Мартин.
— Еще чего! Не полагается.
Однако быстро у господина коменданта не получилось. Войдя в просторный кабинет, Мартин представился и замолчал, ожидая ответа. Ждать пришлось долго, ибо комендант Шторцена был очень занят. Занят молчанием. Он сидел совершенно неподвижно, словно давая возможность рассмотреть себя подробнее.
Впрочем, смотреть на него было прелюбопытно. Суровый военачальник не отличался ростом. Высокая спинка кресла подчеркивала эту особенность: где-то на уровне ее середины находилась голова с небольшим количеством волос. Зато упомянутая голова была снабжена неожиданных размеров носом и редкого оттенка туманными глазами. Ниже глаз на воротник кителя свешивались объемистые, до глянца бритые щеки, придававшие лицу грушевидные очертания. В общем, природа, трудясь над этой физиономией, явно отказалась от банальных пропорций. Исключение составляли одни лишь розовые ушки столь милой формы, что могли вызвать зависть фрейлин Ее Высочества. Но над серебристыми майорскими погонами они смотрелись опять же не слишком уместно.
Вволю налюбовавшись, Мартин решился нарушить священную тишину:
— Разрешите сесть, герр майор?
Ушки коменданта медленно покраснели, словно сигнализируя об опасности. Неожиданно низким баритоном он сообщил:
— Не разрешаю.
После этого сцепил на пустом столе пальцы и принялся сосредоточенно их разглядывать.
— Тогда позвольте узнать о цели нашей встречи? — удивленно спросил Мартин.
Он знал, что при всей неукоснительности командной системы, без которой и армии-то быть не может, отношения среди офицеров курфюрстенвера регулируются не столько уставом, сколько сводом неписаных правил, сложившихся после обретения Поммерном независимости, то есть на протяжении последних восьмидесяти лет.
Согласно этому кодексу считалось крайне дурным тоном, если начальник применяет власть без служебной необходимости. В отношении же офицера, находящегося в армейской иерархии всего лишь одной ступенью ниже, приказы вообще не употреблялись, распоряжения имели форму просьб вышестоящего нижестоящему. Этого было вполне достаточно, поскольку никому и в голову не приходило, что такую просьбу можно не исполнить. Но, с другой стороны, держать подчиненного на ногах без всякой необходимости, тем более отказывать в ответе на вопрос, — такое в курфюрстенвере почти немыслимо. Тем не менее комендант Шторцена произнес:
— Не позволяю.
И вновь погрузился в загадочное молчание, разглядывая свои пальцы, лежащие на совершенно пустой столешнице.
Это ни в какие ворота не лезло. Одно дело — терпеть неумышленные унижения в Схайссах от существ иной расы и морали, совсем другое — здесь, в Поммерне, среди людей, столкнуться с вполне осознанным хамством. Чего Мартин никак не ожидал в награду за свои труды, так вот этого.
После того как улеглось сильное удивление, его сменило некое сильное желание. Мартина очень подмывало высказаться откровенно и обрисовать коменданту Шторцена его истинное место в масштабах двух Вселенных. При этом открывались почти безграничные возможности. Трагедия заключалась лишь в том, что не хватит бедняге кругозору. Ну явно не хватит. Посему следовало избрать иную тактику, кое-что выяснить. А для этого требовалось заставить Красивые Уши разговаривать.
Решив обратить оружие нападающего против него самого, Мартин тоже погрузился в молчание, уставившись в туманные глазки коменданта. В конце концов, чем дольше продлятся эти перегляделки, тем больше шансов на то, что ответ курфюрстенштаба дойдет в Шторцен до того, как тут наломают дров.
Ситуация начинала складываться идиотская. Минуты через две или три это дошло и до коменданта. Нехотя разжимая губы, он процедил:
— У меня есть основания полагать, что вы не тот, за кого себя выдаете.
— Вынужден вас разочаровать, герр майор. Я тот, за кого себя выдаю.
— В таком случае почему вы не в мундире? Глядя уже в потолок, Мартин сообщил:
— Полевой Устав допускает отступления от установленной формы одежды при выполнении разведывательных заданий командования.
— Это все слова! Где ваши документы?
— У вас, герр майор.
— Что такое? У меня?
— Так точно.
— Где? — В сейфе.
— Что за чушь вы несете!
— Никак нет. Циркуляр разведывательного управления курфюрстенштаба от 14 июня 835 года.
Комендант крепко задумался. И пришел вот к такому заключению.
— Мне нужен не циркуляр, а ваше удостоверение личности.
— Оно вам не потребуется, если вы прочтете циркуляр. Ушки коменданта запылали.
— Так называемый гауптман Неедлы! Здесь я решаю, что мне требуется.
Мартин вздохнул. Психологический портрет нелюбезного полководца уже прорисовывался. Намеренно оскорбляя собеседника, он явно хотел вывести его из равновесия, спровоцировать нарушение субординации и получить предлог для применения санкций. При этом никакого личного повода для враждебности у майора быть не могло, поскольку раньше с Мартином они никогда не встречались. Ополчиться на совершенно незнакомого человека коменданта заставляли отнюдь не жажда мести, для которой основания попросту отсутствовали, ни тем более чувство долга, а исключительно дурные во всех смыслах этого слова черты характера.
Чаще всего так себя ведут люди, обиженные жизнью, но наделенные толикой власти. Эту толику они используют для причинения неприятностей всем, кто подвернется. В собственных глазах они могут возвыситься только путем унижения окружающих. Во исполнение задуманного проявляют редкие упорство и изобретательность, причем препятствия только увеличивают их пыл, иногда вплоть до степени слепого остервенения. На Земле такие свойства личности давно признаны патологическими, их лечат. А вот в армии Поммерна, как оказалось, карьере они не слишком препятствуют, во всяком случае, до чина майора добраться позволяют. Но эти качества помогают только до тех пор, пока не применяются против собственного начальства. Иначе в армии далеко не уедешь. Вот на этом стоило сыграть.
Мартин немедленно выразил свое недоумение и несогласие. Но командовавший патрулем молоденький офицер от объяснений уклонился.
— У меня приказ, — с гордостью сообщил он
И погладил тонкие усики. Тоже — с гордостью.
Мартин ему позавидовал, поскольку давно потерял способность испытывать большую симпатию к собственной персоне. Это случилось после одного разговора с отцом. Еще на Земле.
Здесь же, на Терранисе, пришлось вылезать из кареты и долго ждать участи в караулке. Там не было недостатка в желающих поглазеть на живого настоящего ящера.
— Терпи, — сказал Мартин.
— Терплю. Нас что, враги схватили?
— Нет, дураки.
Хзюка с довольным видом квакнул.
— Ага! У вас тоже есть.
— Есть, как не быть. Дураки есть везде, где умеют разговаривать. Но только вот разговоров не любят, хотя сами поговорить не прочь.
— Это как? Не понимаю.
— Ну, умный знает много слов, только без нужды их не употребляет. Глупый — тот наоборот.
— Хо! У нас тоже. Кто мало смыслит, тот много болтает.
— А слушать не хочет.
— Вот-вот. Точно. Но самые страшные дураки как раз молчаливые.
— Да, пожалуй, — согласился Мартин. — Только это уже не дураки.
— А кто?
— Больные.
— Интересно получается, — сказал Хзюка. — Мы такие разные, а думаем одинаково.
— Это потому, что мы оба думаем.
— А дураки?
— Дураки думают редко, неохотно, со скрипом и с изжогой. Мучаются они от этого.
— Отставить разговоры! — прикрикнул дежурный вахмистр. — Развели тут тарабарщину. Вас не для этого арестовывали
— А для чего? — спросил Мартин.
— Да чтобы поумнели. Известное дело.
— Мы и стараемся, герр вахмистр, — скромно сообщил Мартин.
— Прекратите. В караульном помещении это ни к чему. Караульное помещение для другого предназначено.
Вахмистр произнес всю эту тираду без всякого намека на юмор. А уж любезности ожидать от него никак не приходилось. Мартин с беспокойством подумал о том, что у такого подчиненного должен быть довольно неприятный начальник. Не зря же Обермильх предупреждал.
— И где же тогда умнеть прикажете? — спросил Мартин. На этот раз вахмистр изволил усмехнуться.
— А у господина коменданта. Там быстро получится.
— Вы думаете? — с сомнением спросил Мартин.
— Еще чего! Не полагается.
Однако быстро у господина коменданта не получилось. Войдя в просторный кабинет, Мартин представился и замолчал, ожидая ответа. Ждать пришлось долго, ибо комендант Шторцена был очень занят. Занят молчанием. Он сидел совершенно неподвижно, словно давая возможность рассмотреть себя подробнее.
Впрочем, смотреть на него было прелюбопытно. Суровый военачальник не отличался ростом. Высокая спинка кресла подчеркивала эту особенность: где-то на уровне ее середины находилась голова с небольшим количеством волос. Зато упомянутая голова была снабжена неожиданных размеров носом и редкого оттенка туманными глазами. Ниже глаз на воротник кителя свешивались объемистые, до глянца бритые щеки, придававшие лицу грушевидные очертания. В общем, природа, трудясь над этой физиономией, явно отказалась от банальных пропорций. Исключение составляли одни лишь розовые ушки столь милой формы, что могли вызвать зависть фрейлин Ее Высочества. Но над серебристыми майорскими погонами они смотрелись опять же не слишком уместно.
Вволю налюбовавшись, Мартин решился нарушить священную тишину:
— Разрешите сесть, герр майор?
Ушки коменданта медленно покраснели, словно сигнализируя об опасности. Неожиданно низким баритоном он сообщил:
— Не разрешаю.
После этого сцепил на пустом столе пальцы и принялся сосредоточенно их разглядывать.
— Тогда позвольте узнать о цели нашей встречи? — удивленно спросил Мартин.
Он знал, что при всей неукоснительности командной системы, без которой и армии-то быть не может, отношения среди офицеров курфюрстенвера регулируются не столько уставом, сколько сводом неписаных правил, сложившихся после обретения Поммерном независимости, то есть на протяжении последних восьмидесяти лет.
Согласно этому кодексу считалось крайне дурным тоном, если начальник применяет власть без служебной необходимости. В отношении же офицера, находящегося в армейской иерархии всего лишь одной ступенью ниже, приказы вообще не употреблялись, распоряжения имели форму просьб вышестоящего нижестоящему. Этого было вполне достаточно, поскольку никому и в голову не приходило, что такую просьбу можно не исполнить. Но, с другой стороны, держать подчиненного на ногах без всякой необходимости, тем более отказывать в ответе на вопрос, — такое в курфюрстенвере почти немыслимо. Тем не менее комендант Шторцена произнес:
— Не позволяю.
И вновь погрузился в загадочное молчание, разглядывая свои пальцы, лежащие на совершенно пустой столешнице.
Это ни в какие ворота не лезло. Одно дело — терпеть неумышленные унижения в Схайссах от существ иной расы и морали, совсем другое — здесь, в Поммерне, среди людей, столкнуться с вполне осознанным хамством. Чего Мартин никак не ожидал в награду за свои труды, так вот этого.
После того как улеглось сильное удивление, его сменило некое сильное желание. Мартина очень подмывало высказаться откровенно и обрисовать коменданту Шторцена его истинное место в масштабах двух Вселенных. При этом открывались почти безграничные возможности. Трагедия заключалась лишь в том, что не хватит бедняге кругозору. Ну явно не хватит. Посему следовало избрать иную тактику, кое-что выяснить. А для этого требовалось заставить Красивые Уши разговаривать.
Решив обратить оружие нападающего против него самого, Мартин тоже погрузился в молчание, уставившись в туманные глазки коменданта. В конце концов, чем дольше продлятся эти перегляделки, тем больше шансов на то, что ответ курфюрстенштаба дойдет в Шторцен до того, как тут наломают дров.
Ситуация начинала складываться идиотская. Минуты через две или три это дошло и до коменданта. Нехотя разжимая губы, он процедил:
— У меня есть основания полагать, что вы не тот, за кого себя выдаете.
— Вынужден вас разочаровать, герр майор. Я тот, за кого себя выдаю.
— В таком случае почему вы не в мундире? Глядя уже в потолок, Мартин сообщил:
— Полевой Устав допускает отступления от установленной формы одежды при выполнении разведывательных заданий командования.
— Это все слова! Где ваши документы?
— У вас, герр майор.
— Что такое? У меня?
— Так точно.
— Где? — В сейфе.
— Что за чушь вы несете!
— Никак нет. Циркуляр разведывательного управления курфюрстенштаба от 14 июня 835 года.
Комендант крепко задумался. И пришел вот к такому заключению.
— Мне нужен не циркуляр, а ваше удостоверение личности.
— Оно вам не потребуется, если вы прочтете циркуляр. Ушки коменданта запылали.
— Так называемый гауптман Неедлы! Здесь я решаю, что мне требуется.
Мартин вздохнул. Психологический портрет нелюбезного полководца уже прорисовывался. Намеренно оскорбляя собеседника, он явно хотел вывести его из равновесия, спровоцировать нарушение субординации и получить предлог для применения санкций. При этом никакого личного повода для враждебности у майора быть не могло, поскольку раньше с Мартином они никогда не встречались. Ополчиться на совершенно незнакомого человека коменданта заставляли отнюдь не жажда мести, для которой основания попросту отсутствовали, ни тем более чувство долга, а исключительно дурные во всех смыслах этого слова черты характера.
Чаще всего так себя ведут люди, обиженные жизнью, но наделенные толикой власти. Эту толику они используют для причинения неприятностей всем, кто подвернется. В собственных глазах они могут возвыситься только путем унижения окружающих. Во исполнение задуманного проявляют редкие упорство и изобретательность, причем препятствия только увеличивают их пыл, иногда вплоть до степени слепого остервенения. На Земле такие свойства личности давно признаны патологическими, их лечат. А вот в армии Поммерна, как оказалось, карьере они не слишком препятствуют, во всяком случае, до чина майора добраться позволяют. Но эти качества помогают только до тех пор, пока не применяются против собственного начальства. Иначе в армии далеко не уедешь. Вот на этом стоило сыграть.