Страница:
Эта завеса была хороша. Можно сказать, почти идеальна и, во всяком случае, совершенно бесшумна. На порядок лучше тех, что мне удастся сотворить в ближайшие лет десять-двадцать. В тупом потрясении, молча смотрел я на то, как она упала, и два человека, присутствия которых я до сих пор не ощущал, возникли передо мной на ровном месте.
Ближе ко мне стояла женщина ростом больше шести футов. Седые волосы ее были подобраны у шеи в сетку. Она уже облачилась в парадный балахон из черного шелка, почти такого же цвета, как ее кожа. Алому тюрбану вторила нить самоцветов на шее. Она выгнула темную бровь, покосившись сначала на Эбинизера, потом на меня. Голос ее, когда она заговорила, оказался неожиданно низким и сочным.
– Вонючая шарашка? – спросила она. – Зажравшиеся снобы?
– Мэтти, – начал Эбинизер, все еще похихикивая. – Ты же знаешь, как я завожусь, когда речь заходит о политике внутри Совета.
– Никакая я тебе не «Мэтти», Эбинизер МакКой, – огрызнулась она и поверх его плеча уставила взгляд в меня. – Чародей Дрезден, не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше непочтение к Белому Совету.
Я задрал подбородок и вызывающе посмотрел на нее, ухитрившись при этом не заглянуть ей в глаза. Не самый простой финт, но при наличии надлежащей мотивации может и получиться.
– Какое совпадение. Я тоже не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше подглядывание за мной.
Глаза чернокожей дамы вспыхнули, но Эбинизер вмешался, не дав нам возможности кипятиться дальше.
– Гарри Дрезден, – сухо произнес он. – Знакомьтесь, это Марта Либерти.
Она искоса посмотрела на него.
– Он заносчив, Эбинизер, – решительно заявила она. – Опасен.
Я хмыкнул.
– Как любой другой чародей.
– Ехиден, – продолжала она так, словно я не говорил. – Злобен. Одержим.
Эбинизер нахмурился.
– Сдается мне, у него все поводы быть таким. Ты и прочие Старейшины приложили к этому изрядно усилий.
Марта покачала головой.
– Тебе известно, кем он мог стать. Он представляет собой слишком большой риск.
Я дважды щелкнул пальцами и ткнул себя большим пальцем в грудь.
– Эй, леди. «Он» тоже здесь.
Взгляд ее скользнул по мне.
– Посмотри на него, Эбинизер. Он же совершенно опустился. Вспомни, сколько причинил он разрушений.
Эбинизер сделал два быстрых, сердитых шага к Марте.
– Это когда бросил вызов Красной Коллегии, собиравшейся убить ту девушку? Нет, Мэтти. Не Хосс виной тому, что вышло потом. Это все они. Я читал его отчет. Он выступил против них там, где, черт подери, нельзя было против них не выступить.
Марта сцепила руки перед собой – на фоне ее балахона они казались особенно темными, сильными.
– Мерлин говорит...
– Знаю я, что он говорит, – буркнул Эбинизер. – Мне даже не нужно слушать его, чтоб знать. По обыкновению полуправду, полуложь, и все без сердца.
Долгую секунду Марта молча смотрела на него, хмурясь, потом повернулась ко мне.
– Вы помните меня, мистер Дрезден? – спросила она.
Я покачал головой.
– Все время суда я просидел с завязанными глазами, а то собрание, что созывал Наблюдатель Морган пару лет назад, я пропустил: у меня из бедра пулю вынимали.
– Я знаю. До сегодняшнего дня я ни разу не видела вашего лица, – она в первый раз двинулась с места, с каждым шагом постукивая изящным посохом из какого-то темного, с бордовым оттенком дерева. Я напрягся и заставил себя смотреть на нее, но она не стала встречаться со мной взглядом. Некоторое время она изучала мое лицо.
– У тебя материнские глаза, – произнесла она наконец совсем тихо.
Старая боль шевельнулась во мне. Я едва смог выдавить из себя слабый шепот:
– Я ее совсем не знал.
– Нет. Не знал, – она подняла тяжелую руку и провела ею в воздухе с одной стороны моей головы, потом с другой, словно приглаживая мне волосы, но не касаясь их. Потом снова окинула взглядом с головы до ног, не упустив при этом забинтованную руку.
– Ты ранен. Тебе очень больно.
– Не страшно. Заживет через несколько дней.
– Я не о твоей руке, мальчик, – она закрыла глаза и наклонила голову. Когда она заговорила снова, слова давались ей с трудом, словно губы отказывались произносить их. – Очень хорошо, Эбинизер. Я поддержу тебя.
Она шагнула от меня назад, ко второй фигуре, появившейся одновременно с ней. Я почти забыл о нем и, посмотрев на него внимательнее, понял, почему. Я почти физически ощущал окружавшую его тишину. Его черты, осанка – вообще, все, что его отличало, словно скрадывались этой тишиной, терпеливой и безмолвной словно лежащий под солнцем, под луной камень.
Роста он был среднего – пять футов, восемь... ну, может, девять дюймов. Темные несмотря на возраст волосы он заплел в длинную косицу; кожа напоминала бронзу на солнце. Смотревшие из-под седых бровей темные глаза казались непроницаемыми. Из косы торчало несколько орлиных перьев, на шее висело ожерелье из костей, а на запястье виднелся наполовину скрытый черным балахоном бисерный браслет. Другая рука сжимала простой, не очищенный от коры посох.
– Хосс, – сказал Эбинизер. – Позволь представить тебе Слушающего Ветер. Впрочем, даже для урожденного знахаря из Иллинойса имечко длинновато. Я зову его просто Индеец Джо.
– Привет, как... – начал было я. Возможно, в вопросе, как он поживает, и заключалась какая-то ирония, но договорить мне все равно не дали. Что-то поскребло мою ногу, я вскрикнул и отпрыгнул в сторону от тыкавшегося мне в ноги комочка меха. Я даже не успел разглядеть, кто это. Что ж, такой уж день выдался.
Я споткнулся о собственный посох и упал. Я успел перевернуться на спину и загородиться ногами от твари, которая, возможно, собиралась с рычанием броситься мне в лицо, потом отвел одну ногу назад, готовый лягнуть нападавшего.
Не стоило и стараться. Енотик, совсем еще молоденький, стоял на задних лапках и возмущенно верещал – мое поведение явно оскорбило его до глубины души. Мягкий мех, которого хватило бы на зверя и втрое большего, стоял дыбом. Поблескивая глазками из-под черной маски на мордочке, он бросил на меня взгляд, в котором я прочитал обиду, потом подбежал к ногам Индейца Джо, ловко вскарабкался по его посоху, по руке, и угнездился у того на плече, так и продолжая верещать и попискивать.
– Уф, – выдохнул я. – Как поживаете?
Енотик пискнул что-то еще, Индеец Джо склонил голову набок, прислушиваясь, и кивнул.
– Хорошо. Но Маленький Брат недоволен тобой. Он считает, что всякий, у которого столько еды, должен поделиться с ним.
Я нахмурился, но сразу же вспомнил про недоеденную шоколадку в кармане.
– Ах да, конечно, – я достал ее, разломил пополам и протянул половину енотику.
Маленький Брат радостно пискнул и, пулей соскользнув по руке и посоху Индейца Джо, подбежал ко мне, схватил шоколадку, отошел на несколько футов и принялся есть.
Когда я поднял взгляд, Индеец Джо стоял рядом со мной, протягивая руку.
– Маленький Брат благодарит тебя. Ты ему тоже понравился. Как поживаешь, Чародей Дрезден?
Я принял его руку и встал.
– Спасибо, гм... Слушающий Ветер.
– Индеец Джо, – поправил меня Эбинизер.
Индеец Джо подмигнул мне.
– Эта замшелая деревенщина не умеет читать. Иначе он давно бы знал уже, что меня нельзя так больше называть. Теперь я Коренной Обитатель Америки Джо.
Вот уж не думал, что я смогу рассмеяться, но смог. Индеец Джо кивнул; в темных глазах его плясали веселые искорки.
– Та, которую ты знаешь как Теру Уэст, шлет тебе привет.
Я удивленно уставился на него. Индеец Джо повернулся к Эбинизеру, кивнул и не спеша вернулся к Марте.
Эбинизер довольно хмыкнул.
– Хорошо. Но где же русский. Мы не можем ждать его весь день.
Взгляд Марты разом потускнел. Выражение лица Индейца Джо не изменилось, но он посмотрел на свою высокую соседку. Оба молчали, но и тишина эта сгустилась настолько, что ей можно было захлебнуться.
Лицо Эбинизера побелело как мел, и он вдруг оперся на посох, чтобы не упасть.
– Семен, – прошептал он. – О, нет.
Я шагнул к нему, готовый подхватить его, если потребуется.
– Что случилось?
Марта покачала головой.
– Семен Петров. Один из Старейшин. Наш эксперт по вампирам. Его убили меньше двух дней назад. Всю Архангельскую ячейку. Всех до одного. Мне очень жаль, Эбинизер.
Эбинизер медленно покачал головой. Голос его звучал бледным подобием обычного.
– Я ведь бывал в его башне. Настоящая крепость. Как им это удалось?
– Стражи сказали, что не знают точно, но похоже, кто-то впустил убийц в обход барьеров. Они не остались безнаказанными. На месте нашли останки с полдюжины ноблей Красной Коллегии. Много воинов. Но они убили Семена и остальных.
– Кто-то впустил их? – выдохнул Эбинизер. – Измена? Но, даже если и так, это мог быть только кто-то, хорошо знавший все входы и выходы.
Марта покосилась на меня, потом снова посмотрела на Эбинизера. Что-то проскочило между ними с этим взглядом, но что именно, я не знаю.
– Нет, – сказал Эбинизер. – Это безумие.
– Наставник и школяр. Ты ведь знаешь, что скажут Наблюдатели.
– Вздор. Дерьмо собачье. Старейшин это не касается.
– Эбин, – мягко возразила Марта. – Мы с Джозефом – два голоса. Семена больше нет.
Эбинизер достал из кармана голубую бандану и вытер вспотевшее лицо.
– Проклятье, – буркнул он. – Трижды распроклятое проклятье!
Я посмотрел на Эбинизера, потом на Марту.
– Что? – спросил я. – Что все это значит?
– Это значит, Чародей Дрезден, – ответила она, – что Мерлин и другие готовятся обвинить тебя в том, что это ты спровоцировал войну с Красной Коллегией, и возложить на тебя вину за ряд смертей. И, поскольку мы с Джозефом лишены теперь поддержки Семена, это означает, что нам не удастся помешать Мерлину вынести этот вопрос на общее голосование.
Индеец Джо кивнул, машинально поглаживая густую шерстку Младшего Брата.
– Многие в Совете напуганы, Хосс Дрезден. Твои враги не упустят возможности воспользоваться этим, чтобы нанести тебе удар. Страх заставит колеблющихся голосовать против тебя.
Я переглянулся с Эбинизером. Мой старый наставник хотел казаться уверенным, но получалось это у него плохо.
– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Значит, я и правда вляпался по уши.
Глава пятая
Ближе ко мне стояла женщина ростом больше шести футов. Седые волосы ее были подобраны у шеи в сетку. Она уже облачилась в парадный балахон из черного шелка, почти такого же цвета, как ее кожа. Алому тюрбану вторила нить самоцветов на шее. Она выгнула темную бровь, покосившись сначала на Эбинизера, потом на меня. Голос ее, когда она заговорила, оказался неожиданно низким и сочным.
– Вонючая шарашка? – спросила она. – Зажравшиеся снобы?
– Мэтти, – начал Эбинизер, все еще похихикивая. – Ты же знаешь, как я завожусь, когда речь заходит о политике внутри Совета.
– Никакая я тебе не «Мэтти», Эбинизер МакКой, – огрызнулась она и поверх его плеча уставила взгляд в меня. – Чародей Дрезден, не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше непочтение к Белому Совету.
Я задрал подбородок и вызывающе посмотрел на нее, ухитрившись при этом не заглянуть ей в глаза. Не самый простой финт, но при наличии надлежащей мотивации может и получиться.
– Какое совпадение. Я тоже не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше подглядывание за мной.
Глаза чернокожей дамы вспыхнули, но Эбинизер вмешался, не дав нам возможности кипятиться дальше.
– Гарри Дрезден, – сухо произнес он. – Знакомьтесь, это Марта Либерти.
Она искоса посмотрела на него.
– Он заносчив, Эбинизер, – решительно заявила она. – Опасен.
Я хмыкнул.
– Как любой другой чародей.
– Ехиден, – продолжала она так, словно я не говорил. – Злобен. Одержим.
Эбинизер нахмурился.
– Сдается мне, у него все поводы быть таким. Ты и прочие Старейшины приложили к этому изрядно усилий.
Марта покачала головой.
– Тебе известно, кем он мог стать. Он представляет собой слишком большой риск.
Я дважды щелкнул пальцами и ткнул себя большим пальцем в грудь.
– Эй, леди. «Он» тоже здесь.
Взгляд ее скользнул по мне.
– Посмотри на него, Эбинизер. Он же совершенно опустился. Вспомни, сколько причинил он разрушений.
Эбинизер сделал два быстрых, сердитых шага к Марте.
– Это когда бросил вызов Красной Коллегии, собиравшейся убить ту девушку? Нет, Мэтти. Не Хосс виной тому, что вышло потом. Это все они. Я читал его отчет. Он выступил против них там, где, черт подери, нельзя было против них не выступить.
Марта сцепила руки перед собой – на фоне ее балахона они казались особенно темными, сильными.
– Мерлин говорит...
– Знаю я, что он говорит, – буркнул Эбинизер. – Мне даже не нужно слушать его, чтоб знать. По обыкновению полуправду, полуложь, и все без сердца.
Долгую секунду Марта молча смотрела на него, хмурясь, потом повернулась ко мне.
– Вы помните меня, мистер Дрезден? – спросила она.
Я покачал головой.
– Все время суда я просидел с завязанными глазами, а то собрание, что созывал Наблюдатель Морган пару лет назад, я пропустил: у меня из бедра пулю вынимали.
– Я знаю. До сегодняшнего дня я ни разу не видела вашего лица, – она в первый раз двинулась с места, с каждым шагом постукивая изящным посохом из какого-то темного, с бордовым оттенком дерева. Я напрягся и заставил себя смотреть на нее, но она не стала встречаться со мной взглядом. Некоторое время она изучала мое лицо.
– У тебя материнские глаза, – произнесла она наконец совсем тихо.
Старая боль шевельнулась во мне. Я едва смог выдавить из себя слабый шепот:
– Я ее совсем не знал.
– Нет. Не знал, – она подняла тяжелую руку и провела ею в воздухе с одной стороны моей головы, потом с другой, словно приглаживая мне волосы, но не касаясь их. Потом снова окинула взглядом с головы до ног, не упустив при этом забинтованную руку.
– Ты ранен. Тебе очень больно.
– Не страшно. Заживет через несколько дней.
– Я не о твоей руке, мальчик, – она закрыла глаза и наклонила голову. Когда она заговорила снова, слова давались ей с трудом, словно губы отказывались произносить их. – Очень хорошо, Эбинизер. Я поддержу тебя.
Она шагнула от меня назад, ко второй фигуре, появившейся одновременно с ней. Я почти забыл о нем и, посмотрев на него внимательнее, понял, почему. Я почти физически ощущал окружавшую его тишину. Его черты, осанка – вообще, все, что его отличало, словно скрадывались этой тишиной, терпеливой и безмолвной словно лежащий под солнцем, под луной камень.
Роста он был среднего – пять футов, восемь... ну, может, девять дюймов. Темные несмотря на возраст волосы он заплел в длинную косицу; кожа напоминала бронзу на солнце. Смотревшие из-под седых бровей темные глаза казались непроницаемыми. Из косы торчало несколько орлиных перьев, на шее висело ожерелье из костей, а на запястье виднелся наполовину скрытый черным балахоном бисерный браслет. Другая рука сжимала простой, не очищенный от коры посох.
– Хосс, – сказал Эбинизер. – Позволь представить тебе Слушающего Ветер. Впрочем, даже для урожденного знахаря из Иллинойса имечко длинновато. Я зову его просто Индеец Джо.
– Привет, как... – начал было я. Возможно, в вопросе, как он поживает, и заключалась какая-то ирония, но договорить мне все равно не дали. Что-то поскребло мою ногу, я вскрикнул и отпрыгнул в сторону от тыкавшегося мне в ноги комочка меха. Я даже не успел разглядеть, кто это. Что ж, такой уж день выдался.
Я споткнулся о собственный посох и упал. Я успел перевернуться на спину и загородиться ногами от твари, которая, возможно, собиралась с рычанием броситься мне в лицо, потом отвел одну ногу назад, готовый лягнуть нападавшего.
Не стоило и стараться. Енотик, совсем еще молоденький, стоял на задних лапках и возмущенно верещал – мое поведение явно оскорбило его до глубины души. Мягкий мех, которого хватило бы на зверя и втрое большего, стоял дыбом. Поблескивая глазками из-под черной маски на мордочке, он бросил на меня взгляд, в котором я прочитал обиду, потом подбежал к ногам Индейца Джо, ловко вскарабкался по его посоху, по руке, и угнездился у того на плече, так и продолжая верещать и попискивать.
– Уф, – выдохнул я. – Как поживаете?
Енотик пискнул что-то еще, Индеец Джо склонил голову набок, прислушиваясь, и кивнул.
– Хорошо. Но Маленький Брат недоволен тобой. Он считает, что всякий, у которого столько еды, должен поделиться с ним.
Я нахмурился, но сразу же вспомнил про недоеденную шоколадку в кармане.
– Ах да, конечно, – я достал ее, разломил пополам и протянул половину енотику.
Маленький Брат радостно пискнул и, пулей соскользнув по руке и посоху Индейца Джо, подбежал ко мне, схватил шоколадку, отошел на несколько футов и принялся есть.
Когда я поднял взгляд, Индеец Джо стоял рядом со мной, протягивая руку.
– Маленький Брат благодарит тебя. Ты ему тоже понравился. Как поживаешь, Чародей Дрезден?
Я принял его руку и встал.
– Спасибо, гм... Слушающий Ветер.
– Индеец Джо, – поправил меня Эбинизер.
Индеец Джо подмигнул мне.
– Эта замшелая деревенщина не умеет читать. Иначе он давно бы знал уже, что меня нельзя так больше называть. Теперь я Коренной Обитатель Америки Джо.
Вот уж не думал, что я смогу рассмеяться, но смог. Индеец Джо кивнул; в темных глазах его плясали веселые искорки.
– Та, которую ты знаешь как Теру Уэст, шлет тебе привет.
Я удивленно уставился на него. Индеец Джо повернулся к Эбинизеру, кивнул и не спеша вернулся к Марте.
Эбинизер довольно хмыкнул.
– Хорошо. Но где же русский. Мы не можем ждать его весь день.
Взгляд Марты разом потускнел. Выражение лица Индейца Джо не изменилось, но он посмотрел на свою высокую соседку. Оба молчали, но и тишина эта сгустилась настолько, что ей можно было захлебнуться.
Лицо Эбинизера побелело как мел, и он вдруг оперся на посох, чтобы не упасть.
– Семен, – прошептал он. – О, нет.
Я шагнул к нему, готовый подхватить его, если потребуется.
– Что случилось?
Марта покачала головой.
– Семен Петров. Один из Старейшин. Наш эксперт по вампирам. Его убили меньше двух дней назад. Всю Архангельскую ячейку. Всех до одного. Мне очень жаль, Эбинизер.
Эбинизер медленно покачал головой. Голос его звучал бледным подобием обычного.
– Я ведь бывал в его башне. Настоящая крепость. Как им это удалось?
– Стражи сказали, что не знают точно, но похоже, кто-то впустил убийц в обход барьеров. Они не остались безнаказанными. На месте нашли останки с полдюжины ноблей Красной Коллегии. Много воинов. Но они убили Семена и остальных.
– Кто-то впустил их? – выдохнул Эбинизер. – Измена? Но, даже если и так, это мог быть только кто-то, хорошо знавший все входы и выходы.
Марта покосилась на меня, потом снова посмотрела на Эбинизера. Что-то проскочило между ними с этим взглядом, но что именно, я не знаю.
– Нет, – сказал Эбинизер. – Это безумие.
– Наставник и школяр. Ты ведь знаешь, что скажут Наблюдатели.
– Вздор. Дерьмо собачье. Старейшин это не касается.
– Эбин, – мягко возразила Марта. – Мы с Джозефом – два голоса. Семена больше нет.
Эбинизер достал из кармана голубую бандану и вытер вспотевшее лицо.
– Проклятье, – буркнул он. – Трижды распроклятое проклятье!
Я посмотрел на Эбинизера, потом на Марту.
– Что? – спросил я. – Что все это значит?
– Это значит, Чародей Дрезден, – ответила она, – что Мерлин и другие готовятся обвинить тебя в том, что это ты спровоцировал войну с Красной Коллегией, и возложить на тебя вину за ряд смертей. И, поскольку мы с Джозефом лишены теперь поддержки Семена, это означает, что нам не удастся помешать Мерлину вынести этот вопрос на общее голосование.
Индеец Джо кивнул, машинально поглаживая густую шерстку Младшего Брата.
– Многие в Совете напуганы, Хосс Дрезден. Твои враги не упустят возможности воспользоваться этим, чтобы нанести тебе удар. Страх заставит колеблющихся голосовать против тебя.
Я переглянулся с Эбинизером. Мой старый наставник хотел казаться уверенным, но получалось это у него плохо.
– Блин-тарарам, – пробормотал я. – Значит, я и правда вляпался по уши.
Глава пятая
Тяжелое, неуютное молчание длилось несколько секунд, потом Эбинизер хрустнул пальцами.
– Кто будет замещать Семена?
Марта покачала головой.
– Подозреваю, Мерлин захочет кого-нибудь из немцев.
– Черт, я ведь лет на пятьдесят старше любого из них, мать их... – буркнул Эбинизер.
– Это ничего не значит, – сказала Марта. – На взгляд Мерлина, среди Старейшин и так слишком много американцев.
– Типичное заблуждение, – вмешался Индеец Джо, почесывая грудку Младшего Брата. – Единственный настоящий американец из Старейшин – это я. Не то, что вы все, Джонни-те-что-пришли-позже.
Эбинизер ответил Индейцу Джо усталой улыбкой.
– Мерлин вряд ли обрадуется, если ты заявишь свои права прямо сейчас, – заметила Марта.
– А то, – фыркнул Эбинизер. – А уж я как несчастен – просто, можно сказать, сердце разрывается.
Марта нахмурилась, сжав губы.
– Нам пора заходить, Эбинизер. Я скажу, чтобы тебя подождали.
– Хорошо, – вздохнул мой старый учитель. – Идите.
Не говоря больше ни слова, Марта и Индеец Джо ушли, шелестя своими парадными балахонами. Эбинизер тоже надел свой, темный, и повязал алый тюрбан. Потом взял посох и решительно зашагал ко входу в зал. Я молча поспевал за ним. На душе скребли кошки.
– Как у тебя с латынью, Хосс? – спросил вдруг Эбинизер. – Хочешь, буду переводить.
Я закашлялся.
– Нет. Думаю, справлюсь сам.
– Ладно. Когда войдем, постарайся держать себя в руках. Видишь ли, по какой-то причине у тебя репутация вспыльчивого как порох.
Я хмуро покосился на него.
– Вовсе нет.
– И упрямого как осел. И капризного как девица.
– Совсем даже нет.
Усталая улыбка на мгновение мелькнула было на лице Эбинизера, но тут мы подошли ко входу в здание, где собрался Совет. Я задержался у дверей, и Эбинизер вопросительно оглянулся на меня.
– Я не хочу входить вместе с вами, – пояснил я. – Если дела обернутся хреново, возможно, вам лучше держаться дальше от меня.
Эбинизер нахмурился, и мгновение мне казалось, что он будет спорить со мной. Но он только кивнул и шагнул в дверь. Я выждал пару минут, поднялся на крыльцо и вошел.
Здание напоминало старый театр: высокие сводчатые потолки, полы из полированного камня, по которому там и здесь протянулись ковровые дорожки, и анфилада высоких, двустворчатых дверей. Должно быть, кондиционеры еще совсем недавно работали на полную мощь, но теперь я не слышал ни негромкого жужжания, ни шелеста воздуха, и в здании уже становилось теплее, чем полагалось бы. Свет тоже не горел. Наивно ожидать работы даже от самых простых осветительных и вентиляционных устройств в доме, полном чародеев.
Все двери, ведущие в зал, были заперты кроме одной, у которой стояло двое мужчин в темных балахонах Совета, алых тюрбанах и серых накидках Стражей.
Одного из них я не узнал, зато второй оказался не кем иным, как Морганом. Ростом он почти не уступал мне, зато веса имел больше на добрую сотню фунтов – не жира, но крепких, трудовых мускулов. Он щеголял короткой пегой бородкой и завязанными в хвостик волосами. Лицо его как было, так и осталось вытянутым, кислым – вполне под стать голосу.
– Наконец-то, – буркнул он при виде меня. – Я ждал этого дня, Дрезден. Наконец-то ты предстанешь перед правосудием.
– Похоже, нынче утром кто-то как нарочно подсовывает мне одних фанатиков, – отозвался я. – Я знаю, вам это не понравится, Морган, но все эти обвинения с меня сняли. Собственно, благодаря вам.
Его кислая физиономия перекосилась еще сильнее.
– Я только доложил о твоих действиях Совету. Я не думал, что они окажутся такими, – он выплюнул это слово словно проклятие, – снисходительными.
Я остановился перед Стражами и протянул им свой посох. Напарник Моргана снял с шеи хрустальный брелок и поводил им сначала вдоль посоха, а потом у меня над головой, у висков и вдоль всего тела. Кристалл начинал светиться мягким, оранжевым светом каждый раз, как оказывался рядом с одной из точек чакры. Страж кивнул Моргану, и я сделал шаг к двери.
Морган выставил здоровенную лапищу, загораживая мне путь.
– Нет, – сказал он. – Пока еще нет. Веди сюда собак.
Второй Страж нахмурился, но не стал возражать. Он повернулся и скрылся в дверях. Почти сразу же он вернулся, ведя за собой на сворке пару Сторожевых Псов.
Я невольно поперхнулся и сделал шаг назад.
– Дайте же вы мне хоть минуту покоя, Морган. Я не заговорен и не тащу с собой взрывчатки. И вообще я не из тех, кто склонен к самоубийству.
– Значит, небольшая проверка тебе не страшна, – фыркнул Морган, улыбнулся мне лишенной юмора улыбкой и шагнул вперед.
Сторожевые Псы последовали за ним. Собственно, Сторожевые Псы – не настоящие собаки. Собак я люблю. Это статуи, высеченные из какого-то серо-зеленого камня, и холка их приходится мне по пояс. У них разинутые клыкастые пасти и слишком большие глаза, выпученные как у китайских храмовых собачек. От них же Псы унаследовали бородки и пушистые манишки. Хотя они не из плоти, передвигаются они со зловещей, текучей грациозностью, и каменные мышцы их играют под кожей так, словно они и впрямь живые существа. Морган погладил обоих по голове и прошептал им что-то на ухо – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Зато Псы услышали. Оба повернулись ко мне и принялись кружить вокруг меня, принюхиваясь. Пол подрагивал под их каменным весом.
Я понимал, что они заговорены с целью обнаружить любую угрозу со стороны входящих на собрание. Впрочем, они все-таки не разумные существа – всего лишь устройства, действующие в рамках заложенной в них программы. В прошлом Сторожевые Псы не раз спасали людские жизни, но не всегда – и я никак уж не думал, что мое общение с Мэб оставит следы, способные насторожить их.
Псы застыли, и один из них – тот, что стоял справа от меня – зарычал. Звук этот напоминал хруст камней под подковами. Я напрягся и покосился на него. Он оскалил темные, сверкающие клыки, и пустые глаза его уставились на мою левую руку – ту, которую Мэб ранила, демонстрируя свои способности.
Я судорожно сглотнул и постарался не шевелиться и думать о чем-нибудь невинном.
– Что-то им в тебе не понравилось, Дрезден, – заметил Морган. Мне показалось, в голосе его зазвучала потаенная радость. – Заверну-ка я тебя, пожалуй – для спокойствия.
Второй Страж положил руку на короткий, висевший на поясе жезл и шагнул вперед.
– Это может быть рана. Кровь чародея – отличный передатчик. Собака может реагировать на страх или злость, передающиеся с кровью.
– Возможно, – с сомнением в голосе сказал Морган. – А может, он пытается пронести что-нибудь под своей повязкой. Сними-ка бинт, Дрезден.
– Я не хочу, чтобы у меня снова пошла кровь, – возразил я.
– Отлично. Раз так, я воспрещаю тебе вход в соответствии с...
– Черт бы тебя подрал, Морган, – буркнул я и только что не швырнул ему свой посох. Он поймал его и подержал, пока я срывал наложенную кое-как повязку. Больно было как черт-те что, но я отодрал только-только присохший к ране бинт и продемонстрировал ему свою опухшую, кровоточащую руку.
Сторожевой Пес рыкнул еще раз для острастки, после чего, похоже, потерял ко мне всякий интерес, попятился назад, сел рядом со своим приятелем и снова превратился в каменное изваяние.
Я поднял взгляд на Моргана и пристально посмотрел на него.
– Что, довольны? – спросил я.
Секунду мне казалось, что он встретится со мной взглядом. Потом он сунул посох мне обратно в руки и отвернулся.
– Ты просто позорище, Дрезден. Посмотри на себя. По твоей вине погибли достойные мужчины и женщины. Сегодня тебя призовут за это к ответу.
Я как мог поправил повязку и стиснул зубы, чтобы ненароком не пожелать ему провалиться к всем чертям. Потом миновал Стражей и вошел в зал.
Похоже, я был последним, потому что Морган, пропустив меня, скомандовал своему напарнику замкнуть круг. Сам он вошел в зал следом за мной и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим я ощутил, как в воздухе повисло невидимое, бесшумное напряжение – это Стражи замкнули круг, отгородив здание от любого сверхъестественного нарушителя.
Мне ни разу еще не доводилось бывать на заседаниях Совета – во всяком случае, столь представительных. Одно уже разнообразие собравшихся поражало воображение, и несколько секунд я просто стоял на месте, глазея по сторонам.
Зал служил раньше кабаре, причем сравнительно небольшим. Все освещение его составляли сейчас свечи, стоявшие на столах. Для аншлага здесь было, пожалуй, пустовато, но с точки зрения собрания чародеев народу более чем хватало. Столы в партере занимались чародеями в черных балахонах, щеголявших синими, золотыми и алыми тюрбанами. Ученики в коричневых балахонах стояли у стен или сидели на полу у ног своих наставников.
Более всего потрясало разнообразие собравшихся в этом зале типажей. Раскосые восточные глаза, темная кожа уроженцев Африки, светлые шевелюры европейцев, мужчины и женщины, молодые и старые, бороды, которые впору заталкивать под пояс, и щенячий пушок на подбородке... Зал гудел десятками языков, из которых я мог опознать лишь малую долю. Чародеи смеялись и хмурились, пили из фляжек и алюминиевых банок или просто сидели, медитируя с закрытыми глазами. Запахи духов, благовоний и химикалий сплетались в один постоянно меняющийся, пышный букет, а ауры стольких собравшихся вместе чародеев, казалось, жили собственной жизнью, соприкасаясь друг с другом, обмениваясь энергией с почти осязаемой интенсивностью. Я ощущал себя так, словно иду сквозь завесу парящих в воздухе паутинок, то и дело касавшихся моих щек и ресниц – не опасных, но раздражающих, и каждая новая была уникальной, совершенно не похожей на предыдущую.
Единственное, что имелось у всех этих чародеев общего – это то, что ни один из них не выглядел таким поношенным, как я.
Отгороженный бархатными шнурами угол зала отводился приглашенным гостям – союзникам и специалистам по сверхъестественному миру, о большинстве которых я имел весьма приблизительное представление. Там и здесь, в точках, откуда хорошо просматривалась вся толпа, стояли Стражи. Их серые балахоны угрожающе выделялись на фоне черных и коричневых; впрочем, сомневаюсь, чтобы они казались более отталкивающими, нежели мой потертый сине-белый халат. Люди, мимо которых я проходил, косились на меня с неприязнью – в основном, седобородые старцы. Один или два из школяров при виде меня поспешно прикрыли рты руками, пряча ухмылки. Я огляделся по сторонам в поисках свободного места, но не видел ни одного до тех пор, пока не увидел Эбинизера, махавшего мне от стола в первом, ближнем к сцене ряду. Один стул рядом с ним был свободен. Других я не нашел, как ни старался, поэтому принял его предложение.
На сцене возвышались семь трибун, за шестью из которых стояли Старейшины в темных балахонах и алых тюрбанах – в том числе Индеец Джо – Слушающий Ветер и Марта Либерти.
За центральной трибуной стоял Мерлин – председатель Белого Совета, высокий, широкоплечий мужчина с голубыми глазами, длинными, струящимися по плечам светлыми волосами и холеной седой бородой. Мерлин говорил что-то своим бархатистым низким голосом. Фразы на латыни срывались с его губ гладко, как у римского сенатора.
– ...et, quae cum ita sint, censeo iam nos dimittere rees cottidianas et de magna re gravi deliberate – id est, illud bellum contra comitatum rubrum. И с учетом сложившихся обстоятельств я опускаю обычные формальности, дабы обсудить наиболее важный вопрос – войну с Красной Коллегией.Consensum habemus? Все за?
В зале послышались согласные голоса. Я не стал присоединяться к ним. Я сделал попытку пробраться к стулу рядом с Эбинизером незамеченным, но ярко-голубые глаза Мерлина засекли меня и разом похолодели.
Мерлин заговорил снова, и хотя я знал, что с английским у него никаких проблем, он обратился ко мне на латыни, быстрой и текучей. Впрочем, его совершенное владение языком обернулось против него: понять его мог даже такой неуч, как я.
– Ahhh, Magus Dresdenus. Prudenter ades nobis dum de bello quod inceperis diceamus. Ex omni parte ratio tua pro hoc comitatu nobis placet. Ах, Чародей Дрезден. Как мудро с вашей стороны принять участие в нашей дискуссии по поводу войны, которую вы развязали. Приятно узнать, что вы все-таки питаете такое почтение к нашему Совету.
Последние слова он сопроводил выразительным взглядом в направлении моего потертого халата, после чего на него обратили внимание даже те, кто не заметил его до сих пор. Ублюдок. Он сделал паузу, предоставив мне отвечать. Тоже на латыни, разумеется. Жирный ублюдок.
С другой стороны, я впервые участвовал в заседании Совета в качестве полноправного чародея, а он, как ни крути, был все-таки сам Мерлин. И вид у меня, и правда, был тот еще. К тому же Эбинизер предостерегающе покосился на меня. Я сдержал готовый сорваться с языка колкий ответ и постарался напрячь все мои дипломатические способности.
– Э... – начал я. – Ego sum miser, Magus Merlinus. Dolor diei longi me tenet. Opus es nihi altera, э... vestiplicia. Типа, прошу прощения, Мерлин. У меня выдался тяжелый день. Мне стоило одеть халат пристойнее.
Точнее сказать, я надеялся, что сказал именно это. Должно быть, я все же ляпнул что-то не так, потому что Мерлин выпучил на меня глаза.
– Quod est? – поинтересовался он.
Эбинизер поморщился.
– Хосс? – спросил он шепотом. – Ты уверен, что не хочешь, чтобы я переводил тебя?
Я отмахнулся.
– Сам справлюсь, – буркнул я и нахмурился, подбирая нужные слова.
– Excusationem vobis pro vestitu meo atique etiam tarditate facio. Прошу простить меня за опоздание и внешность.
Мерлин смерил меня бесстрастным взглядом; похоже, мои потуги в латыни его вполне устроили. Эбинизер закрыл лицо руками.
– Что? – спросил я свирепым шепотом.
– Ну, – Эбинизер отнял руки от лица и нахмурился. – Сначала ты сказал: «Я жалкое извинение, Мерлин, долгий день имел меня. И я стоил поменять прачку».
Я зажмурился.
– Что-что?
– Именно так ты и сказал. А потом добавил: «Прошу прощения, что я одет, и я делаюсь поздно».
Я почувствовал, что щеки и уши мои пылают. Большая часть зала смотрела на меня как на буйнопомешанного, и до меня дошло, наконец, что многие из собравшихся здесь чародеев не знают английского. Так что стоит ли удивляться: на слух я таким и был.
– Чертова латынь, – выдохнул я. – Пожалуй, лучше вам перевести.
В глазах Эбинизера заиграли искры, но он кивнул с серьезным выражением лица.
– С радостью.
Я плюхнулся на стул, а Эбинизер встал и извинился от моего имени на безупречной латыни. При его словах выражения лиц собравшихся несколько смягчились.
Мерлин кивнул и продолжил на своей образцовой как в учебнике латыни.
– Спасибо, Чародей МакКой, за помощь. Первый вопрос, связанный со стоящим перед нами кризисом – это восстановление Совета Старейшин до его полного состава. Как уже наверняка знают некоторые из вас, член Совета Старейшин, Чародей Петров убит два дня назад при нападении Красной Коллегии в Архангельске.
– Кто будет замещать Семена?
Марта покачала головой.
– Подозреваю, Мерлин захочет кого-нибудь из немцев.
– Черт, я ведь лет на пятьдесят старше любого из них, мать их... – буркнул Эбинизер.
– Это ничего не значит, – сказала Марта. – На взгляд Мерлина, среди Старейшин и так слишком много американцев.
– Типичное заблуждение, – вмешался Индеец Джо, почесывая грудку Младшего Брата. – Единственный настоящий американец из Старейшин – это я. Не то, что вы все, Джонни-те-что-пришли-позже.
Эбинизер ответил Индейцу Джо усталой улыбкой.
– Мерлин вряд ли обрадуется, если ты заявишь свои права прямо сейчас, – заметила Марта.
– А то, – фыркнул Эбинизер. – А уж я как несчастен – просто, можно сказать, сердце разрывается.
Марта нахмурилась, сжав губы.
– Нам пора заходить, Эбинизер. Я скажу, чтобы тебя подождали.
– Хорошо, – вздохнул мой старый учитель. – Идите.
Не говоря больше ни слова, Марта и Индеец Джо ушли, шелестя своими парадными балахонами. Эбинизер тоже надел свой, темный, и повязал алый тюрбан. Потом взял посох и решительно зашагал ко входу в зал. Я молча поспевал за ним. На душе скребли кошки.
– Как у тебя с латынью, Хосс? – спросил вдруг Эбинизер. – Хочешь, буду переводить.
Я закашлялся.
– Нет. Думаю, справлюсь сам.
– Ладно. Когда войдем, постарайся держать себя в руках. Видишь ли, по какой-то причине у тебя репутация вспыльчивого как порох.
Я хмуро покосился на него.
– Вовсе нет.
– И упрямого как осел. И капризного как девица.
– Совсем даже нет.
Усталая улыбка на мгновение мелькнула было на лице Эбинизера, но тут мы подошли ко входу в здание, где собрался Совет. Я задержался у дверей, и Эбинизер вопросительно оглянулся на меня.
– Я не хочу входить вместе с вами, – пояснил я. – Если дела обернутся хреново, возможно, вам лучше держаться дальше от меня.
Эбинизер нахмурился, и мгновение мне казалось, что он будет спорить со мной. Но он только кивнул и шагнул в дверь. Я выждал пару минут, поднялся на крыльцо и вошел.
Здание напоминало старый театр: высокие сводчатые потолки, полы из полированного камня, по которому там и здесь протянулись ковровые дорожки, и анфилада высоких, двустворчатых дверей. Должно быть, кондиционеры еще совсем недавно работали на полную мощь, но теперь я не слышал ни негромкого жужжания, ни шелеста воздуха, и в здании уже становилось теплее, чем полагалось бы. Свет тоже не горел. Наивно ожидать работы даже от самых простых осветительных и вентиляционных устройств в доме, полном чародеев.
Все двери, ведущие в зал, были заперты кроме одной, у которой стояло двое мужчин в темных балахонах Совета, алых тюрбанах и серых накидках Стражей.
Одного из них я не узнал, зато второй оказался не кем иным, как Морганом. Ростом он почти не уступал мне, зато веса имел больше на добрую сотню фунтов – не жира, но крепких, трудовых мускулов. Он щеголял короткой пегой бородкой и завязанными в хвостик волосами. Лицо его как было, так и осталось вытянутым, кислым – вполне под стать голосу.
– Наконец-то, – буркнул он при виде меня. – Я ждал этого дня, Дрезден. Наконец-то ты предстанешь перед правосудием.
– Похоже, нынче утром кто-то как нарочно подсовывает мне одних фанатиков, – отозвался я. – Я знаю, вам это не понравится, Морган, но все эти обвинения с меня сняли. Собственно, благодаря вам.
Его кислая физиономия перекосилась еще сильнее.
– Я только доложил о твоих действиях Совету. Я не думал, что они окажутся такими, – он выплюнул это слово словно проклятие, – снисходительными.
Я остановился перед Стражами и протянул им свой посох. Напарник Моргана снял с шеи хрустальный брелок и поводил им сначала вдоль посоха, а потом у меня над головой, у висков и вдоль всего тела. Кристалл начинал светиться мягким, оранжевым светом каждый раз, как оказывался рядом с одной из точек чакры. Страж кивнул Моргану, и я сделал шаг к двери.
Морган выставил здоровенную лапищу, загораживая мне путь.
– Нет, – сказал он. – Пока еще нет. Веди сюда собак.
Второй Страж нахмурился, но не стал возражать. Он повернулся и скрылся в дверях. Почти сразу же он вернулся, ведя за собой на сворке пару Сторожевых Псов.
Я невольно поперхнулся и сделал шаг назад.
– Дайте же вы мне хоть минуту покоя, Морган. Я не заговорен и не тащу с собой взрывчатки. И вообще я не из тех, кто склонен к самоубийству.
– Значит, небольшая проверка тебе не страшна, – фыркнул Морган, улыбнулся мне лишенной юмора улыбкой и шагнул вперед.
Сторожевые Псы последовали за ним. Собственно, Сторожевые Псы – не настоящие собаки. Собак я люблю. Это статуи, высеченные из какого-то серо-зеленого камня, и холка их приходится мне по пояс. У них разинутые клыкастые пасти и слишком большие глаза, выпученные как у китайских храмовых собачек. От них же Псы унаследовали бородки и пушистые манишки. Хотя они не из плоти, передвигаются они со зловещей, текучей грациозностью, и каменные мышцы их играют под кожей так, словно они и впрямь живые существа. Морган погладил обоих по голове и прошептал им что-то на ухо – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Зато Псы услышали. Оба повернулись ко мне и принялись кружить вокруг меня, принюхиваясь. Пол подрагивал под их каменным весом.
Я понимал, что они заговорены с целью обнаружить любую угрозу со стороны входящих на собрание. Впрочем, они все-таки не разумные существа – всего лишь устройства, действующие в рамках заложенной в них программы. В прошлом Сторожевые Псы не раз спасали людские жизни, но не всегда – и я никак уж не думал, что мое общение с Мэб оставит следы, способные насторожить их.
Псы застыли, и один из них – тот, что стоял справа от меня – зарычал. Звук этот напоминал хруст камней под подковами. Я напрягся и покосился на него. Он оскалил темные, сверкающие клыки, и пустые глаза его уставились на мою левую руку – ту, которую Мэб ранила, демонстрируя свои способности.
Я судорожно сглотнул и постарался не шевелиться и думать о чем-нибудь невинном.
– Что-то им в тебе не понравилось, Дрезден, – заметил Морган. Мне показалось, в голосе его зазвучала потаенная радость. – Заверну-ка я тебя, пожалуй – для спокойствия.
Второй Страж положил руку на короткий, висевший на поясе жезл и шагнул вперед.
– Это может быть рана. Кровь чародея – отличный передатчик. Собака может реагировать на страх или злость, передающиеся с кровью.
– Возможно, – с сомнением в голосе сказал Морган. – А может, он пытается пронести что-нибудь под своей повязкой. Сними-ка бинт, Дрезден.
– Я не хочу, чтобы у меня снова пошла кровь, – возразил я.
– Отлично. Раз так, я воспрещаю тебе вход в соответствии с...
– Черт бы тебя подрал, Морган, – буркнул я и только что не швырнул ему свой посох. Он поймал его и подержал, пока я срывал наложенную кое-как повязку. Больно было как черт-те что, но я отодрал только-только присохший к ране бинт и продемонстрировал ему свою опухшую, кровоточащую руку.
Сторожевой Пес рыкнул еще раз для острастки, после чего, похоже, потерял ко мне всякий интерес, попятился назад, сел рядом со своим приятелем и снова превратился в каменное изваяние.
Я поднял взгляд на Моргана и пристально посмотрел на него.
– Что, довольны? – спросил я.
Секунду мне казалось, что он встретится со мной взглядом. Потом он сунул посох мне обратно в руки и отвернулся.
– Ты просто позорище, Дрезден. Посмотри на себя. По твоей вине погибли достойные мужчины и женщины. Сегодня тебя призовут за это к ответу.
Я как мог поправил повязку и стиснул зубы, чтобы ненароком не пожелать ему провалиться к всем чертям. Потом миновал Стражей и вошел в зал.
Похоже, я был последним, потому что Морган, пропустив меня, скомандовал своему напарнику замкнуть круг. Сам он вошел в зал следом за мной и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим я ощутил, как в воздухе повисло невидимое, бесшумное напряжение – это Стражи замкнули круг, отгородив здание от любого сверхъестественного нарушителя.
Мне ни разу еще не доводилось бывать на заседаниях Совета – во всяком случае, столь представительных. Одно уже разнообразие собравшихся поражало воображение, и несколько секунд я просто стоял на месте, глазея по сторонам.
Зал служил раньше кабаре, причем сравнительно небольшим. Все освещение его составляли сейчас свечи, стоявшие на столах. Для аншлага здесь было, пожалуй, пустовато, но с точки зрения собрания чародеев народу более чем хватало. Столы в партере занимались чародеями в черных балахонах, щеголявших синими, золотыми и алыми тюрбанами. Ученики в коричневых балахонах стояли у стен или сидели на полу у ног своих наставников.
Более всего потрясало разнообразие собравшихся в этом зале типажей. Раскосые восточные глаза, темная кожа уроженцев Африки, светлые шевелюры европейцев, мужчины и женщины, молодые и старые, бороды, которые впору заталкивать под пояс, и щенячий пушок на подбородке... Зал гудел десятками языков, из которых я мог опознать лишь малую долю. Чародеи смеялись и хмурились, пили из фляжек и алюминиевых банок или просто сидели, медитируя с закрытыми глазами. Запахи духов, благовоний и химикалий сплетались в один постоянно меняющийся, пышный букет, а ауры стольких собравшихся вместе чародеев, казалось, жили собственной жизнью, соприкасаясь друг с другом, обмениваясь энергией с почти осязаемой интенсивностью. Я ощущал себя так, словно иду сквозь завесу парящих в воздухе паутинок, то и дело касавшихся моих щек и ресниц – не опасных, но раздражающих, и каждая новая была уникальной, совершенно не похожей на предыдущую.
Единственное, что имелось у всех этих чародеев общего – это то, что ни один из них не выглядел таким поношенным, как я.
Отгороженный бархатными шнурами угол зала отводился приглашенным гостям – союзникам и специалистам по сверхъестественному миру, о большинстве которых я имел весьма приблизительное представление. Там и здесь, в точках, откуда хорошо просматривалась вся толпа, стояли Стражи. Их серые балахоны угрожающе выделялись на фоне черных и коричневых; впрочем, сомневаюсь, чтобы они казались более отталкивающими, нежели мой потертый сине-белый халат. Люди, мимо которых я проходил, косились на меня с неприязнью – в основном, седобородые старцы. Один или два из школяров при виде меня поспешно прикрыли рты руками, пряча ухмылки. Я огляделся по сторонам в поисках свободного места, но не видел ни одного до тех пор, пока не увидел Эбинизера, махавшего мне от стола в первом, ближнем к сцене ряду. Один стул рядом с ним был свободен. Других я не нашел, как ни старался, поэтому принял его предложение.
На сцене возвышались семь трибун, за шестью из которых стояли Старейшины в темных балахонах и алых тюрбанах – в том числе Индеец Джо – Слушающий Ветер и Марта Либерти.
За центральной трибуной стоял Мерлин – председатель Белого Совета, высокий, широкоплечий мужчина с голубыми глазами, длинными, струящимися по плечам светлыми волосами и холеной седой бородой. Мерлин говорил что-то своим бархатистым низким голосом. Фразы на латыни срывались с его губ гладко, как у римского сенатора.
– ...et, quae cum ita sint, censeo iam nos dimittere rees cottidianas et de magna re gravi deliberate – id est, illud bellum contra comitatum rubrum. И с учетом сложившихся обстоятельств я опускаю обычные формальности, дабы обсудить наиболее важный вопрос – войну с Красной Коллегией.Consensum habemus? Все за?
В зале послышались согласные голоса. Я не стал присоединяться к ним. Я сделал попытку пробраться к стулу рядом с Эбинизером незамеченным, но ярко-голубые глаза Мерлина засекли меня и разом похолодели.
Мерлин заговорил снова, и хотя я знал, что с английским у него никаких проблем, он обратился ко мне на латыни, быстрой и текучей. Впрочем, его совершенное владение языком обернулось против него: понять его мог даже такой неуч, как я.
– Ahhh, Magus Dresdenus. Prudenter ades nobis dum de bello quod inceperis diceamus. Ex omni parte ratio tua pro hoc comitatu nobis placet. Ах, Чародей Дрезден. Как мудро с вашей стороны принять участие в нашей дискуссии по поводу войны, которую вы развязали. Приятно узнать, что вы все-таки питаете такое почтение к нашему Совету.
Последние слова он сопроводил выразительным взглядом в направлении моего потертого халата, после чего на него обратили внимание даже те, кто не заметил его до сих пор. Ублюдок. Он сделал паузу, предоставив мне отвечать. Тоже на латыни, разумеется. Жирный ублюдок.
С другой стороны, я впервые участвовал в заседании Совета в качестве полноправного чародея, а он, как ни крути, был все-таки сам Мерлин. И вид у меня, и правда, был тот еще. К тому же Эбинизер предостерегающе покосился на меня. Я сдержал готовый сорваться с языка колкий ответ и постарался напрячь все мои дипломатические способности.
– Э... – начал я. – Ego sum miser, Magus Merlinus. Dolor diei longi me tenet. Opus es nihi altera, э... vestiplicia. Типа, прошу прощения, Мерлин. У меня выдался тяжелый день. Мне стоило одеть халат пристойнее.
Точнее сказать, я надеялся, что сказал именно это. Должно быть, я все же ляпнул что-то не так, потому что Мерлин выпучил на меня глаза.
– Quod est? – поинтересовался он.
Эбинизер поморщился.
– Хосс? – спросил он шепотом. – Ты уверен, что не хочешь, чтобы я переводил тебя?
Я отмахнулся.
– Сам справлюсь, – буркнул я и нахмурился, подбирая нужные слова.
– Excusationem vobis pro vestitu meo atique etiam tarditate facio. Прошу простить меня за опоздание и внешность.
Мерлин смерил меня бесстрастным взглядом; похоже, мои потуги в латыни его вполне устроили. Эбинизер закрыл лицо руками.
– Что? – спросил я свирепым шепотом.
– Ну, – Эбинизер отнял руки от лица и нахмурился. – Сначала ты сказал: «Я жалкое извинение, Мерлин, долгий день имел меня. И я стоил поменять прачку».
Я зажмурился.
– Что-что?
– Именно так ты и сказал. А потом добавил: «Прошу прощения, что я одет, и я делаюсь поздно».
Я почувствовал, что щеки и уши мои пылают. Большая часть зала смотрела на меня как на буйнопомешанного, и до меня дошло, наконец, что многие из собравшихся здесь чародеев не знают английского. Так что стоит ли удивляться: на слух я таким и был.
– Чертова латынь, – выдохнул я. – Пожалуй, лучше вам перевести.
В глазах Эбинизера заиграли искры, но он кивнул с серьезным выражением лица.
– С радостью.
Я плюхнулся на стул, а Эбинизер встал и извинился от моего имени на безупречной латыни. При его словах выражения лиц собравшихся несколько смягчились.
Мерлин кивнул и продолжил на своей образцовой как в учебнике латыни.
– Спасибо, Чародей МакКой, за помощь. Первый вопрос, связанный со стоящим перед нами кризисом – это восстановление Совета Старейшин до его полного состава. Как уже наверняка знают некоторые из вас, член Совета Старейшин, Чародей Петров убит два дня назад при нападении Красной Коллегии в Архангельске.