Я не сразу закрыл дверь – и, как выяснилось, не зря. Мгновением спустя по ступенькам скатился огромным пушистым шаром Мистер. Он остановился у моих ног, сипло мяукнул и царственной походкой проследовал в комнату. Там он дождался меня, свернулся клубком и замурлыкал – звук напоминал рокот судового дизеля на холостом ходу. Веса в Мистере фунтов тридцать, так что размерами он больше напоминает пуму. Я сильно подозреваю, что одним из его родителей был саблезубый тигр.
   – Отличный расчет, – похвалил я его, запирая дверь.
   Я постоял немного в полутемной, освещенной одним камином комнате. Щеку еще покалывало в том месте, где ее коснулись губы Элейн. В воздухе еще висел запах ее духов, пробудивший в памяти уйму всего такого, что я считал давным-давно забытым. От этого я вдруг почувствовал себя совсем старым, усталым и одиноким.
   Я подошел к камину и поправил на полке открытку, которую Сьюзен прислала мне на последнее Рождество. Потом посмотрел на стоявшую рядом фотографию. В то воскресенье мы с ней гуляли в парке – она была одета в узкий голубой топик и коротко обрезанные шорты. Зубы казались неправдоподобно белыми на фоне дочерна загорелой кожи и черных как смоль волос. Я снял ее в момент, когда она смеялась, и глаза ее счастливо сияли.
   Я тряхнул головой.
   – Устал я, Мистер, – сказал я. – Устал как черт-те что.
   Мистер сочувственно мяукнул.
   – Ну, отдохнуть было бы разумнее всего... хотя кто я такой, чтобы говорить о разумном, а? Если я и разговариваю-то больше со своим котом, – я вздохнул, поскреб бороду и кивнул сам себе. – Ладно, минуту на диване. А потом за работу.
   Я помню еще, как опустился на диван, а потом все заволокло благословенной чернотой.
   Что ж, очень даже кстати. На следующий день все запуталось еще сильнее.

Глава десятая

   Как выяснилось, я недостаточно устал, чтобы уснуть мертвым сном. В какой-то момент мое подсознание – я с ним знаком, и такого извращенца надо еще поискать – свернуло на проторенную дорожку, поскольку мой сон сделался очередной вариацией на тему, что снилась мне почти каждую ночь с тех пор, как я в последний раз видел Сьюзен.
   Сон начался с поцелуя.
   У Сьюзен восхитительные губы. Не слишком тонкие, не слишком полные. Всегда мягкие, всегда теплые. Когда она целовала меня, весь мир словно переставал существовать. Не было ничего, кроме прикосновения ее губ к моим. Я целовал эту приснившуюся Сьюзен, и она словно таяла, обволакивая меня своим телом. Пальцы ее скользнули по моей груди, чуть царапнув кожу ногтями.
   Наконец, я оторвался от ее губ, чтобы вздохнуть, но веки мои казались слишком тяжелыми, чтобы открыть глаза. Губы дрожали в ожидании новых поцелуев. Она посмотрела на меня затуманенным взглядом. Волосы ее были подхвачены в хвост, спускавшийся ей до лопаток. Странное дело, во сне ее волосы казались длиннее. Лицо ее склонилось ко мне на грудь.
   – Ты в порядке? – спросил я ее. Я всегда спрашивал это. И как всегда она улыбнулась мне горькой улыбкой и не ответила. Я прикусил губу. – Я все еще ищу. Я не сдался.
   Она покачала головой и отстранилась от меня. Мне хватило ума оглядеться по сторонам. На этот раз действие происходило в темном переулке. Ближняя к нам стена содрогалась от музыки из диско-клуба. На Сьюзен были темные слаксы в обтяжку и блузка с короткими рукавами; на плечи она накинула мою черную кожаную ветровку. Она пристально посмотрела на меня и повернулась ко входу в клуб.
   – Подожди, – сказал я.
   Она подошла к двери и оглянулась на меня. Дверь отворилась, и багровый отсвет упал на ее лицо, странно преобразив его. Ее темные глаза сделались больше.
   Нет, не так. Сами глаза не увеличились, это сделалось только со зрачками – они расширялись до тех пор, пока белки не исчезли, и на месте глаз не осталось ничего, кроме черноты. Это были глаза вампира – огромные, нечеловеческие.
   – Я не могу, – сказал я. – Нам туда нельзя, Сьюзен.
   Лицо ее исказилось от злости. Она требовательно протянула ко мне руку.
   Из темноты проема вынырнули руки – бледные, тонкие, бесполые. Они скользили по телу Сьюзен. Тянули ее за волосы, за платье. На мгновение она закрыла глаза, тело ее напряглось и медленно подалось к двери.
   На мгновение меня охватило желание – бездумное, острое как хирургический скальпель. Голод, примитивная, почти разрушительная жажда коснуться ее, лишили меня способности думать.
   – Не надо, – произнес я и шагнул к ней.
   Я ощутил, как она берет меня за руку. Я ощутил, как она со стоном прижимается ко мне, как ее губы жадно целуют меня, и я отвечал ей такими же жадными поцелуями, забыв все свои сомнения. Я заметил перемену, когда поцелуи ее сделались отравленными, когда рот мой вдруг онемел от наркотической слюны, которая тут же разбежалась по телу. Впрочем, мне уже было все равно. Я целовал ее, рвал с нее одежду, а она – с меня. Впрочем, я уже и этого почти не замечал. Во всем мире существовали только губы Сьюзен, ее руки, ее бархатная кожа, тепло ее тела...
   В этом не было никакого чувства – одна животная страсть. Я прижал ее к залитой багровым светом стене, и она охватила меня руками и ногами. Я запрокинул голову...
   Она вздрогнула – и, как всегда, укусила меня. Ее зубы сомкнулись на моем горле, и острая боль от ее укуса опьянила меня не слабее наркотического поцелуя. Я утратил остаток контроля за собой; мои мышцы словно превратились в желатин. Я медленно сполз на землю. Сьюзен навалилась на меня сверху, жадно припав губами к моей шее, продолжая прижиматься ко мне всем телом.
   Странное действие оказывала на меня ядовитая слюна: разум мой высвободился из тела и повис в нескольких футах над землей, глядя на меня сверху вниз. Я лежал под Сьюзен, бледный, с пустым взглядом. Я увидел, как тело ее начало меняться. Я увидел, как оно бьется, выгибается, как трескается и начинает расходиться кожа, и из-под нее рвется наружу что-то жуткое, черное, с выпученными черными глазами и скользкой черной шкурой. А пасть была перепачкана кровью – моей кровью.
   Тварь потрясенно застыла, глядя на мой труп. И когда разом мой уже почти уплыл в сторону, тварь запрокинула голову на тонкой, гибкой как змея шее и испустило нечеловеческий, полный боли и ярости вопль.
   Я вскрикнул и проснулся в холодном поту. Мышцы свело от напряжения.
   Мгновение я, задыхаясь, оглядывался по сторонам. Губы еще пощипывало приснившимися поцелуями, кожа хранила тепло прикосновений ее рук.
   Я застонал, но заставил себя встать и потащился в душ. Черт, иногда я даже рад, что не пользуюсь газовой колонкой – во избежание несчастного случая. Конечно, зимой это превращается в подобие пытки, но порой ничего не оказывает восстанавливающего действия так, как холодный душ.
   Я разделся и некоторое время постоял, лязгая зубами, под ледяной водой. Ну, скажем честно, дрожал я не только от холода. Меня трясло по разным причинам. Во-первых, от абсолютно нерациональной похоти. Душ унял ее, но только на время. Поймите меня правильно – я вовсе никакой не сексуальный маньяк. И отсутствие Сьюзен в моей жизни я переживаю так остро вовсе не из-за нехватки секса. Однако в редкие моменты этих проклятых снов проклятые гормоны ведут себя так, как этого хочется им, а не мне, словно пытаясь отыграться за все упущенное.
   Во-вторых, я дрожал от страха. Мои ночные кошмары, конечно, всего лишь сны, но эти сны служат и предостережением. Проклятье Сьюзен может убить меня и погубить ее. Я не могу забыть этого.
   И, наконец, я дрожал от чувства вины. Если бы я не отмахнулся от ее звонков, не отговорил от этой авантюры, возможно, ничего этого не случилось бы. А теперь она исчезла, и я не имел ни малейшего представления о том, где она.
   Я сунул голову под струю ледяной воды, смывая эти мысли, потом как следует проскреб себя намыленной мочалкой и вымыл голову остатками шампуня из флакона. Я почесал бороду, поколебался немного, но все же взялся за бритву. Несколько минут я орудовал своим опасным лезвием, сражаясь с бородой. Темные, спутанные волосы клочьями летели на пол, и подбородок приятно щипало – как-никак, это был для него первый за пару месяцев глоток свежего воздуха. Что ж, это бодрило, так что мысли мои, наконец, прояснились немного.
   Я откопал в шкафу каких-то чистых шмоток, вылез из ванной и отодвинул ковер, закрывавший люк в подвал, где у меня размещается лаборатория. Потом откинул крышку, зажег свечу и полез по лестнице вниз.
   В противоположность царившему наверху хаосу лаборатория выглядела так, словно ее содержал какой-то особенно тугозадый военный писарь. В центре помещения у меня стоит длинный стол, а вдоль стен – еще два, оставляя между собой только узкие проходы. По стенам висят дешевые белые полки на проволочном каркасе – тут я храню материалы, используемые мною при работе. Они содержатся в банках, пузырьках, коробочках и пластиковых контейнерах всех размеров, и почти на каждой емкости красуется ярлык – что это, сколько его осталось и когда я его приобрел. Столы, можно сказать, чистые, если не считать стопок бумаги с записями, жестянки с ручками и карандашами, а также множества свечей. Я зажег несколько штук и прошел в дальний угол лаборатории, проверив по дороге магический круг из заделанной в цементный пол медной полосы: не лежит ли на нем никаких посторонних предметов. Никогда не знаешь, когда может понадобиться такая вещь, как магический круг.
   Только одно место в лаборатории сохранилось в том же беспорядке, какой царил здесь везде до того, как я в прошлом году практически переселился сюда. Одна полка – старая, деревянная – осталась без изменений. По краям ее стояли, утопая в потеках застывшего воска, два подсвечника. Между ними разместилось несколько разных предметов: с полдюжины бульварных романов в мягкой обложке, несколько журналов для мужчин, алая шелковая ленточка, некогда служившая единственным одеянием юной дамы по имени Джастин, непарный браслет от наручников на оборванной цепочке, а также побелевший от времени человеческий череп.
   – Боб, просыпайся, – буркнул я, зажигая свечи. – Мне нужно напрячь твои мозги.
   Глубоко в пустых глазницах черепа вспыхнули оранжевые огоньки. Череп поерзал немного по полке и разинул костлявые челюсти в подобии зевка.
   – Ну что, малыш сказал правду? Там и впрямь имела место потусторонняя активность?
   – Дождь из жаб, – ответил я.
   – Настоящих?
   – Еще каких настоящих.
   – Ух ты, – сказал Боб-Череп. Вообще-то Боб был вовсе не черепом. Череп служил всего лишь сосудом, вместилищем разумного духа – тот проживал в нем и помогал мне держаться более-менее в курсе постоянно совершенствующейся магической науки. Впрочем, «Боб-Череп» произносится гораздо проще, чем, скажем, «Боб – Разумный Дух и Лабораторный Ассистент».
   Я кивнул, сдвигая в сторону горелки Бунзена и штативы с пробирками.
   – Совершенно согласен. Слушай, Боб, я тут попал в одну сложную ситуацию и...
   – Ничего у тебя не выйдет, Гарри. От вампиризма нет лекарства. Мне тоже очень нравится Сьюзен, но с этим ничего не поделаешь. Думаешь, до тебя никто не пытался отыскать это средство?
   – Я знаю, что я не пытался найти его прежде, – буркнул я. – И у меня тут пара свежих идей, которые мне хотелось бы проверить.
   – Есть, капитан Ахав, бузделано! Мы добудем для вас этого белого дьявола, сэр!
   – Еще как, черт подери, добудем. Но прежде нам нужно заняться кое-чем другим.
   Глазницы черепа вспыхнули ярче.
   – Ты хочешь сказать, что-то новое, а не эти безнадежные, лишенные смысла изыскания насчет вампиров? Черт, уже интересно. Это связано как-нибудь с дождем из жаб?
   Я нахмурился, нашел чистый лист бумаги, карандаш и принялся записывать события прошедшего дня. Это и мне самому помогало разложить их по полочкам.
   – Не исключено. Вообще-то это расследование убийства.
   – Ясно. И кто у нас труп?
   – Художник. Рональд Ройель.
   Глаза Боба превратились в две маленькие светящиеся точки.
   – Ого. Кто просил тебя найти убийцу?
   – Я еще не знаю точно, убит ли он. Копы считают это несчастным случаем.
   – Но ты считаешь иначе.
   Я покачал головой.
   – Сам я ничего пока не считаю, но Мэб говорит, его убили. Она хочет, чтобы я нашел убийцу и доказал, что это не она.
   Боб погрузился в потрясенное молчание почти на целую минуту. Я скрипел ручкой по бумаге и ждал.
   – Мэб? – выпалил, наконец, Боб. – Я не ослышался, Гарри? Мэб?
   Угу.
   – Королева Воздуха и Тьмы? Та самая Мэб?
   – Ага, – чуть более раздраженно повторил я.
   – И она твоя клиентка?
   – Ну да, да, Боб.
   – И ты удивляешься, когда я спрашиваю тебя, почему ты не посвящаешь свое время чему-нибудь безопаснее, пусть даже немного скучнее. Ну скажем, почему ты не вставляешь противозачаточные свечи бешеным гориллам?
   – Моя жизнь – вызов, – сказал я.
   – Вот и зря – по крайней мере, в этом случае, – доброжелательно заметил Боб. – Гарри, я тебе не раз и не два говорил: не путайся ты с сидхе. С ними все обязательно выйдет запутаннее, чем ты себе представлял поначалу.
   – Спасибо за совет, костяшка. Можно подумать, у меня был выбор. Леа продала ей мой долг.
   – Раз так, тебе стоило предложить ей что-нибудь в обмен на свободу, – не сдавался Боб. – Ну там, украсть для нее какого-нибудь младенца, или еще чего...
   – Украсть? Младенца? Можно подумать, у меня без этого мало неприятностей.
   – Ну, если бы ты не разыгрывал из себя все время пай-мальчика...
   Я потер большим пальцем переносицу. Наш разговор явно приобретал характер, неизменно вызывавший у меня головную боль.
   – Послушай Боб, будь добр, давай не будем уклоняться от темы. Время – деньги, так что займемся делом, ладно? Мне нужно знать, за что Ройеля могли столкнуть с лестницы.
   – Нет ничего проще, Гарри, – ухмыльнулся Боб. – Уж не за то ли, что он был Летним Рыцарем?
   Ручка выпала у меня из пальцев и покатилась по столу.
   – Ух ты, – пробормотал я. – Ты уверен?
   – Спрашиваешь, – обиженно отозвался Боб.
   – Гм, – сказал я. – Это означает неприятности. Это означает...
   – Это означает, что эти штучки сидхе куда более запутаны, чем тебе кажется. Тю, можно подумать, тебе не советовали не валять дурака и серьезнее относиться к заключаемым сделкам.
   Я хмуро покосился на череп и подобрал ручку.
   – Как думаешь, я здорово вляпался?
   – Изрядно, – ободрил меня Боб. – Владыки Сидхе наделяют рыцарей изрядной властью. Крутые ребята.
   – Я мало что о них знаю, – признался я. – Они что-то вроде полномочных представителей фей, так?
   – Только не вздумай брякнуть это при них, Гарри. Им это понравится не больше, чем если бы ты обозвал их обезьянами.
   – Ладно. Скажи хоть, с чем я имею дело.
   Светящиеся глаза Боба сузились, почти погасли, потом снова посветлели.
   – Рыцарь Сидхе смертен, – сказал Боб. – Это вроде как чемпион одной из династий сидхе. Он обладает властью высшего придворного, и он единственный, кому позволено действовать в тех случаях, когда дело касается не только сидхе.
   – Не понял.
   – Чего тут понимать? Если одна из Королев хочет устранить кого-то, она делает это руками своего Рыцаря.
   Я нахмурился.
   – Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что Королевы не могут собственноручно прихлопнуть никого, не относящегося к их подданным?
   – Ну, конечно, не в случае, если мишень сдуру заключает фатальную сделку, даже не попытавшись выменять краденого младенца на...
   – Не уклоняйся от темы, Боб. Скажи просто: надо мне на этот раз опасаться, что меня укокошат, или нет?
   – Конечно, надо, – ободряюще заверил меня Боб. – Это значит всего лишь, что Королеве не позволено лично, своими руками укоротить тебе жизнь. Не царское это дело. Впрочем, никто не мешает ей, скажем, заманить тебя в зыбучие пески и смотреть, как ты барахтаешься. Или превратить тебя в оленя и напустить на тебя гончих. Или усыпить на пару-тройку столетий. В таком роде.
   – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но знаешь, что мне кажется? Если Ройель, и правда, Летний Рыцарь, Мэб не смогла бы убить его. Верно? Тогда почему подозревают ее?
   – Потому, что она могла совершить это не лично. И еще, Гарри, есть шансы, и немалые, того, что само по себе убийство Ройеля сидхе не так уж и беспокоит. Они меняют Рыцарей как перчатки. Сдается мне, их огорчает кое-что другое. Единственное, о чем они пекутся по-настоящему.
   – Власть, – предположил я. – Сила.
   – Вот видишь, и ты иногда способен при желании шевелить мозгами.
   Я покачал головой.
   – Мэб сказала, что-то похитили, и я узнаю это «что-то». И у меня есть предположения на этот счет. Насчет какой власти мы говорим?
   – Рыцарь Сидхе – это тебе не фиг собачий, – напомнил Боб.
   – Значит, мы имеем дело с уймой магии, исчезнувшей в неизвестном направлении. Ограбление века, – я постучал ручкой по столу. – Откуда, кстати, берется вся эта магическая энергия?
   – От Королев.
   Я нахмурился.
   – Ладно. Скажешь мне, когда я собьюсь со следа. Если она исходит из Королев, значит, это часть их, так? Если Рыцарь погибает, энергия возвращается к Королеве, словно притянутая резинкой.
   – Совершенно верно.
   – Но на этот раз этого не произошло. Значит, Летняя Королева лишилась уймы сил. В общем, ослабла.
   – Если все так, как говоришь, да, – согласился Боб.
   – Равновесие между Летом и Зимой нарушено к чертовой матери... Черт, да ведь это объясняет дождь из жаб. Это серьезный поединок сил, так ведь?
   Боб закатил свои глаза-огоньки.
   – Ты про смену времен года? Тю, Гарри. Сидхе ближе к миру смертных, чем кто-либо другой из Небывальщины. До сих пор Лето обладало незначительным преимуществом, но, похоже, оно его лишилось.
   – А я-то думал, глобальное потепление имеет место из-за того, что коровы пукают, – тряхнул головой я. – Значит, Титания утратила уйму жизненных соков, и подозрение, разумеется, падает на ее извечного врага, Мэб.
   – Ага. И ведь ничего не скажешь, от извечного врага вполне естественно ожидать такого.
   – Я думаю, – согласился я и хмуро покосился на свои записи. – Боб, а что случится, если баланс между дворами не восстановится?
   – Ничего хорошего, – ответил Боб. – Это скажется на климате, вызовет изменения в составе растительного покрова и животного мира, и рано или поздно приведет к войне династий сидхе.
   – Это почему?
   – Да потому, Гарри. Когда равновесие уничтожено, единственное, что остается Королевам – это разнести все в пух и прах, а потом дать улечься и образоваться заново естественным путем.
   – А чем это аукнется мне? – поинтересовался я.
   – Это зависит от того, кто будет иметь преимущество, когда все уляжется, – вздохнул Боб. – Война может породить новый ледниковый период, а может спровоцировать буйное размножение.
   – Ну, последнее звучит не так уж и плохо, – заметил я.
   – Если только это не относится, скажем, к вирусу лихорадки Эбола. У тебя ведь много друзей.
   – А... Что ж, значит, и это не лучше.
   – Вот именно, – с энтузиазмом согласился Боб. – Впрочем, ты не забывай: это всего лишь теория. На моей памяти такого не случалось. Впрочем, по их меркам, я еще малолеток. Так или иначе, это нечто, чего Королевы по возможности постараются избежать.
   – Чем и объясняется интерес Мэб к этому, если она здесь ни при чем.
   – Да даже если и при чем, – поправил меня Боб. – Она так и сказала тебе прямо, что невиновна?
   Я помолчал, припоминая разговор.
   – Нет, – сказал я, наконец. – Только намекала, а так ходила вокруг да около.
   – Значит, не исключено, что это дело ее рук. Или следствие каких-то ее шагов.
   – Логично, – согласился я. – Получается, чтобы выяснить, что это дело рук одной из Королев, нам придется найти ее орудие. Кстати, это очень трудно – укокошить одного из этих Рыцарей?
   – Одного лестничного марша для этого маловато. Возможно, если бы он ехал на лифте, причем в твоем обществе...
   – Очень смешно, – буркнул я, насупившись, и снова постучал ручкой по столу. – Итак, чтобы убрать Ройеля требовалось нечто из ряда вон. Кто способен на такое?
   – Да кто угодно. Правда этого бы не удалось без побочных последствий – ну там, горящих зданий, огнедышащих кратеров или чего-нибудь другого в этом роде. Но убить его так, чтобы это выглядело несчастным случаем? Возможно, другой Рыцарь и смог бы. В общем, если ограничивать круг подозреваемых исключительно дворами Сидхе, это или Зимний Рыцарь, или одна из Королев.
   – А чародею такое под силу?
   – Не подлежит сомнению. Но это должен быть очень крутой чародей, потративший уйму времени на подготовку и имеющий хорошие выходы на жертву. И даже так, огнедышащий кратер куда проще фатальной бытовой травмы.
   – Чародеи в последнее время держатся тише воды, ниже травы. И потом, их слишком много, чтобы очертить мало-мальски приемлемый круг подозреваемых. Давай пока исходить из того, что это внутренние разборки фей. Это ограничивает круг тремя подозреваемыми.
   – Тремя?
   – Ну, ты же сам говорил, что на такое способны трое: Летняя Королева, Зимняя Королева, Зимний рыцарь. Раз, два и три.
   – Гарри, я ведь сказал, что это могла быть одна из Королев.
   Я удивленно уставился на череп.
   – А их что, больше двух?
   – Ну, фактически их три.
   – Три?
   У каждой династии.
   – По трое Королев у каждой династии? Шестеро? Бред какой-то.
   – Не такой уж и бред, если пошевелить извилинами. У каждого двора имеются фактически три Королевы: Королева, Которая Оставила Престол; Королева, Которая Правит; Королева, Которая Унаследует Престол.
   – Класс. И на которую из них работает Рыцарь?
   – На всех. Это своего рода групповуха. Да нет, не бойся, у него разные обязанности по отношению к каждой.
   Я ощутил, как зародившаяся в загривке боль медленно, но верно расползается по всей голове.
   – Ладно, Боб. Я хочу больше знать обо всех этих Королевах.
   – О которых именно? О тех, Которые Правят, о Тех, Которые Оставили Престол, или о Тех, Которые Унаследуют Престол?
   С минуту я молча смотрел на череп. Боль устраивалась в моей голове поудобнее.
   – Всему этому наверняка есть объяснение проще, чем это.
   – Вот это совершенно в твоем духе. Ты не можешь даже младенца украсть, но слишком ленив для сопряжения.
   – Эй, – возмутился я. – В моей личной жизни нет места... Как его?
   – Сопряжения, Гарри. Сопря... черт, не стоит и стараться. Королева – она так и есть, просто Королева. Королева Титания, Королева Мэб. Королеву, Которая Оставила Престол, принято звать Матерью. Королева, Которая Унаследует Престол, известна как Леди. В настоящий момент, например, Зимней Леди является Мэйв. Летнюю Леди зовут Аврора.
   – Леди, Королева, Мать – ясно, – я взял ручку и записал все это включая имена – просто так, для лучшего усвоения. – Значит, у нас есть шесть подозреваемых, способных на это?
   – Плюс Зимний Рыцарь, – напомнил мне Боб. – В теории.
   – Точно, – согласился я. – Семь, – я сделал пометку на бумаге и задумчиво постучал ручкой. – Вообще-то восемь.
   – Восемь? – переспросил Боб.
   Я сделал глубокий вдох.
   – Элейн жива, – пояснил я. – Она расследует это дело для Летних.
   – Уау, – сказал Боб. – Уау. Говорил же я тебе.
   – Знаю, знаю.
   – Ты думаешь, она могла пришить Ройеля?
   – Нет, – покачал головой я. – Но если вспомнить, когда они с Джастином взяли меня тепленьким, я тоже ничего не заметил. Мне нужно только обдумать, имелись ли у нее возможности для этого. Я хочу сказать, если ты считаешь, что это было бы не по зубам мне, то уж ей – тем более. Я всегда был на порядок сильнее ее.
   – Ну да, – хмыкнул Боб. – Зато она была лучше тебя. У нее уйма такого, чего у тебя не было и не будет. Изящество. Стиль. Элегантность. Бюст.
   Я закатил глаза.
   – Короче, она остается в списке до тех пор, пока я не найду оснований ее вычеркнуть.
   – Надо же, Гарри, что за логика. Я почти горд.
   Я подтянул к себе папку, полученную от Мэб, и еще раз перебрал газетные вырезки.
   – Да, кстати, а тебе известно, кто сейчас Зимний Рыцарь?
   – Фигушки. Мне очень жаль, – признался Боб. – Видишь ли, мои контакты с Зимними носят, скажем так, ограниченный характер.
   – Раз так, ладно, – я вздохнул и собрал свои записи. – По крайней мере, я знаю, что делать дальше.
   – Приятно слышать, – подозрительно сухо заметил Боб.
   – Можешь не сомневаться. Я хочу больше знать об этом Ройеле. Кто был с ним близок. Может, кто-нибудь что-нибудь видел. Если полиция расценила это как несчастный случай, сомневаюсь, что велось хоть какое-то расследование.
   Боб кивнул и каким-то образом ухитрился придать себе задумчивый вид.
   – И что? Дашь объявление в газету, или еще чего?
   Я медленно двинулся в обход стола, задувая свечи.
   – Пожалуй, начну с незаконных проникновений. Потом схожу на его похороны: посмотрю, кто там покажется.
   – Надо же! Скажи, мне тоже разрешат заниматься такими же интересными вещами, когда я вырасту?
   Я фыркнул и повернулся к лестнице, забрав с собой последнюю горящую свечу.
   – Гарри? – окликнул меня Боб, когда я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку.
   Я помедлил и оглянулся.
   – Ты только это... осторожнее, – если бы я не знал Боба лучше, я решил бы, что этот чертов череп дрожит. – Ты же с женщинами идиот-идиотом. И ты даже представить себе не можешь, на что способна Мэб.
   Секунду-другую я молча смотрел на него. Его оранжевые глаза оставались единственным пятном света в моей темной лаборатории. Почему-то меня пробрала дрожь.