Страница:
Со дня памятного бегства влюбленных прошло полгода. То было время их по-настоящему совместной жизни, время, в чем-то, несомненно, счастливое и бесконечно трудное даже для Джека, а тем более для нежной, ничего еще в жизни не испытавшей девушки из пансиона. Надежно укрываемая крепкими стенами, она разом разрушила их и теперь должна была идти по нелегкому пути, глядя в лицо всему тому, что сама избрала, не ведая, как примет ее новый мир и чем отзовется расставанье со старым.
По вечерам она стонала от боли в спине и ногах, бессильно сползая с седла, в котором провела день, днем задыхалась, обжигаемая солнцем, или дрожала от пронизывающего насквозь холодного ветра, утром плакала над пригоревшим на костре завтраком — и так все первое время их долгого путешествия, хотя Джек и старался, как мог, облегчить ей трудности походной жизни. Постепенно Агнесса со многим научилась справляться, и жизнь перестала казаться изматывающе тяжким бременем; как и во всем на свете, ей удалось познать наипростейшую истину: в этом мире немного найдется вещей, к которым человек не способен привыкнуть. Она вздохнула свободней, почувствовав вдруг вновь пробудившуюся жажду бесконечных открытий, любви, стремление к счастью еще более полному и совершенному, чем то, которое, возможно, ей и довелось испытать. Джек был с ней, и они с каждым днем все больше узнавали друг друга. Нужно отдать ему должное: во время путешествия он оберегал Агнессу, насколько это было возможно, был добр и внимателен к ней. Они не ссорились; Агнесса, пытаясь преодолеть разделяющее их внутреннее пространство, рассказывала Джеку обо всем, что знала сама, одновременно черпая в нем ту странно-магическую силу, которая в большей или меньшей степени побудила ее совершить шаг, столь резко изменивший жизнь.
Они стремились вперед и вперед, без конкретной цели; когда кончались деньги, Джек принимался искать работу, находил и бросал, едва появлялась возможность тронуться дальше; его постоянно преследовала мысль о том, что им с Агнессой всю жизнь придется вести существование простых тружеников, что он никогда не сумеет создать ей и себе мир, который пригрезился ему в тот вечер, когда Агнесса дала свое согласие на бегство. Судьба определила ему быть рабочей лошадью на поле жизни, лошадью, нелегким трудом добывающей себе пропитание: у него не было ничего, что позволило бы достичь большего, необходимого для рая Агнессы, для рая с Агнессой, которая, по его мнению, не была создана для того, чтобы проводить дни в тяжелой работе. Он любил Агнессу и не хотел ее потерять. И ради нее безумно стремился хоть чего-то в жизни добиться.
Сменялись люди, места, и трудно было вспомнить, где и когда он загорелся идеей разбогатеть, узнав, что кто-то нашел золото, не принадлежащее никому, а значит, принадлежащее всем, — где-то там могла отыскаться и его доля. Агнесса ничего не знала о работе золотоискателей, поэтому легко согласилась с доводами Джека. До прииска они добрались быстро: у них уже появились и навыки бывалых путешественников. Перед отплытием парохода продали все, что можно было продать: от украшений Агнессы до лошадей (последняя потеря была горькой, так как за время пути Агнесса и Джек привязались к животным, а что касается украшений, Агнесса, решив выдавать себя за простую женщину, давно, хотя, может, и не без сожаления, отказалась от них). Таким образом, собрали необходимые для первоначальных расходов деньги.
Теперь они облегченно вздохнули, вспоминая долгие месяцы пути, и хотя комнатушка в доме миссис Бингс была маленькой, неудобной, и все здесь: голые стены, потемневший потолок и тусклое оконце — свидетельствовало о бедности и запустении, это был первый дом, в котором они по-настоящему хоть на какое-то время остановились, и влюбленные приложили немало усилий к тому, чтобы в комнатке было уютно.
Было решено, что Джек займется поисками золота, Агнесса — домашним хозяйством.
Агнесса сидела у огня, подперев лицо руками, и размышляла. Она так устала от дорожных волнений, что даже не верила во вдруг наступившее, пусть и временное, спокойствие; ей казалось почти невероятным блаженством сидеть вот так, уставившись на пламя… Наконец-то наступил перерыв в жизненной лихорадке последних месяцев!
Она вспоминала только хорошее: поверхность ночного океана, переполненного лунным светом, как серебром, — бездонную чашу колдовского напитка, которого никогда не будет вдоволь, как и того, чем может успокоиться душа, — затерянные на склонах гор зеленые поляны, таинственные в лучах закатного солнца каньоны, мелкие речки, в которых отражалась золотисто-желтая листва деревьев, картины, пробуждавшие в сердце тихий восторг… И прежние безоблачные мечты возрождались в ней.
Она вспомнила, как однажды они с Джеком, не успев найти более подходящее место для ночлега, расположились прямо на траве — благо, ночь была теплая — и долго смотрели в темное небо, усеянное частыми огоньками звезд.
— Видишь там, возле Млечного Пути, — моя звезда, — сказала Агнесса. — А твоя — вот она, слева, совсем близко к моей.
— Нет, Агнес, — возразил Джек, — моя звезда всегда здесь, на земле, рядом со мной.
Агнесса улыбнулась, припомнив этот разговор. Да, Джек ей многое обещал: они найдут золото, уедут обратно на юг, где тепло, наконец поженятся (она тайно вздохнула), купят или построят дом… Она совсем не была уверена, что все будет так, но, по крайней мере, знала: Джек искренне этого желал.
— Ты уходишь завтра утром? — спросила она его.
— Да, Агнес. Дня на три, — ответил Джек и добавил: — Мне бы не хотелось оставлять тебя одну, но иначе нельзя… Хочу пройти вниз по реке, посмотреть, какие там места.
— Я понимаю. А Керби?
— Керби останется с тобой.
Лежащий на полу пес шевельнул ушами, потом поднялся, вытягивая передние лапы, и направился к Агнессе. Керби очень уважал своего хозяина и был крайне неравнодушен к хозяйке. Часто он самым бесцеремонным образом клал лапы ей на грудь, пытаясь лизнуть в лицо, или взгромождал на колени свою рыже-белую лохматую морду.
Подойдя к Агнессе, он тронул лапой ее руку, предлагая поиграть. Агнесса обняла собаку за шею. Керби был вторым преданным ей существом; она понимала: здесь менее, чем где-либо, можно рассчитывать на встречу с близкими по духу людьми. Она вспомнила утреннее знакомство с соседкой. В дороге Агнесса повидала многих еще более раскованных и простых людей, но то было мимолетное общение, и они не предлагали ей дружбу. Как бы Гейл ни поразила ее своими привычками и манерами, приходилось держаться с ней вежливо, но о том, чтобы стать подругой этой девушки, Агнесса даже не помышляла. А если все здесь таковы?..
— Джекки, — сказала она вдруг без всякой подготовки, — давай уедем отсюда!
Он удивленно посмотрел на нее.
— Но почему, Агнес?
— Так… Не знаю…— Она, прикусив губу, задумчиво глядела в темное окно (Джеку всегда казалось, что она видит больше или, пожалуй, дальше, чем он), потом, чтобы как-то оправдать свою просьбу, сказала: — Я чувствую что-то нехорошее, будто мы с тобой приехали совсем не туда: нам просто не может здесь повезти.
— Ну что с тобой, Агнес! — Джек обнял девушку. — Ты просто очень устала; я знаю, как тебе было тяжело все это время, потому ты уже не веришь ни во что! Потерпи еще немножко, совсем чуть-чуть, и, вот увидишь, все пойдет по-другому! Почему это нам здесь не может повезти, если везет другим? Я думаю, наоборот, все будет хорошо, и хочу, чтобы и ты так думала. Договорились?
Она кивнула, но без улыбки. Агнесса, случалось, грустила, но не так уж часто, чтобы это могло встревожить всерьез. И она, кажется, радовалась тому, что у них теперь есть пусть хоть какой-то, но «свой» дом, долго возилась с его устройством, а вечером принарядилась и выглядела очень мило в платье из синей саржи со стоячим белым воротником, с красиво причесанными волосами. Джек улыбнулся: днем ему пришлось натаскать уйму воды, чтобы Агнесса могла их как следует вымыть.
— Я люблю тебя, — внезапно произнес он, и глаза его загорелись.
Деликатный стук в дверь прервал их поцелуй.
— Войдите! — сказали они в один голос.
Дверь открылась, Агнесса и Джек увидели Гейл.
— Привет! Я решила зайти к вам — совсем скучно одной. Чем занимаетесь? Не помешала? — Она переступила порог.
Одета мисс Маккензи был иначе, чем утром: в красивое платье с вырезом на груди, в замшевые туфли с пряжками.
— Конечно, не помешали, — произнесла Агнесса, — проходите.
Гейл прошла и села на стул, поправляя буйно-пышные пряди волос, очевидно, тоже совсем недавно вымытых и тщательно расчесанных щеткой.
— А вы ничего устроились, — заявила она. — Очень уютно!
— Это Агнес постаралась, — ответил Джек, а Агнесса пригласила:
— Садитесь к столу, мисс Маккензи.
— Да я, собственно, на минутку зашла…
В это время к ней подскочил Керби. Гейл стала гладить пса, и тот не преминул выразить свой восторг, попытавшись дотянуться до ярких губ гостьи.
— Керби! — прикрикнул Джек.
Пес покорно отошел от Гейл, улегся на пол и с обиженным видом принялся грызть ножку стола.
— Вы уже начали работать? — поинтересовалась Гейл у Джека.
— Собираюсь с завтрашнего дня.
— Мисс Маккензи считает, что нам лучше уехать, пока не поздно, — вмешалась Агнесса.
Она уже пересказала утренний разговор с новой знакомой Джеку, но он, веря в удачу, лишь рассмеялся в ответ.
— Да как сказать, — ответила вдруг Гейл, с чарующей улыбкой глядя на обоих, — почему бы не попробовать? Я знала многих, кому очень даже повезло. Нельзя уезжать так сразу.
— Утром вы говорили другое, — выдержав, заметила Агнесса. Гейл посмотрела на нее, как на ребенка, и обронила, будто бы невначай:
— Да? Может быть! Утром у меня было плохое настроение.
Агнесса в недоумении покосилась на гостью, но ничего не сказала.
А Гейл весело смеялась, уже совершенно по-свойски болтая с Джеком. Он тоже улыбался.
— Тут многие держат собак, — говорила Гейл. — Если я захочу, мне подарят щенка… А где вы взяли это сокровище? — Она показала на Кербн.
— В реке выловили, — ответил Джек. Гейл приподняла брови.
— Вы шутите?
— Нет.
— Расскажите мне, — попросила она, — жутко интересно!
— Агнесса, расскажи! — воскликнула Гейл, переходя, по-видимому, на обычную манеру разговора.
— Это случилось осенью, — Агнесса, присаживаясь к столу. — Переправлялись через реку на пароме. Там было много людей; мы стояли у борта и смотрели на воду. Паром находился уже на середине реки, когда люди заметили, что в воде барахтается что-то живое. Скоро этот комок рыжего цвета поравнялся с нами, и мы разглядели, что это щенок. Течение несло его вниз, он то и дело погружался с головой в холодную воду и до берега, конечно бы, не доплыл. Мне было так жаль его!
— Да, — вставил Джек, — чуть не заплакала.
Она кивнула, обменявшись с ним понимающим взглядом, и продолжила:
— Тогда Джек прыгнул в воду и поплыл вслед за собакой. Догнал щенка, схватил его за шкирку и повернул к парому. Вот так у нас и появился Керби. Незадолго до этого проходил большой пароход. Может быть, собака упала с борта?
— Вот это да! — произнесла Гейл. — Да с вами, я вижу, можно иметь дело! Ради щенка…
— Не только, — заметил Джек.
— Я понимаю. Вы не боялись заболеть?
— Тогда я об этом не думал. Нет, я не заболел, я вообще почти никогда не болел ничем.
Гейл слушала, приоткрыв влажные губы, и в глазах ее загорался неподдельный интерес.
Она посидела еще с полчаса, потом собралась уходить.
— Я еще зайду к вам, — пообещала она и, обратившись к Джеку, спросила: — Вы не возражаете, если я буду развлекать Агнессу в ваше отсутствие? Одной ей в поселок лучше не ходить, а я тут все и всех знаю, мне вы можете довериться.
— Я не возражаю, — сказал Джек и посмотрел на Агнессу.
Агнесса подумала о том, что меньше всего желала бы, пожалуй, появиться в поселке вместе с Гейл, но ей ничего не оставалось, как согласиться.
— Я завтра уйду рано, ты спи, — сказал Джек Агнессе, когда гостья удалилась. — В поселок, Агнес, и правда, не ходи одна.
Агнесса молчала, раздумывая.
— Тебе она не понравилась? — спросил Джек.
— А тебе?..
— Обыкновенная девчонка… Ты можешь не дружить с нею, Агнес, если не хочешь; наверняка здесь найдется множество людей, которые тебе больше понравятся.
— Ты думаешь?..
— Конечно! Мы же только что приехали, ты никого и не видела еще, кроме этой Гейл.
— Да, но я вряд ли смогу отказать, если она все-таки будет настаивать. Возможно, она совсем неплохая, я просто не привыкла… Когда девушка ведет себя так…
— Ты права, конечно, — сказал Джек, а Агнесса вдруг поняла: не ей в ее положении рассуждать о том, чего не должна делать девушка. И Гейл, наверное, три года назад была скромнее, просто Гейл обогнала ее… вернее, шла чуть впереди…
Агнесса опечаленно опустила глаза и, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, спросила:
— Скажи, Джекки, много времени потребуется для того, чтобы добыть достаточное количество золота?
— Не знаю, Агнес, как повезет!
— Мне бы не хотелось задерживаться здесь надолго, а тебе?
— Мне тоже… Ничего, моя маленькая, все будет хорошо. Ну, скажи, что веришь!
— Я верю, Джек, — не совсем искренне отвечала Агнесса.
Гейл вернулась к себе. Заперла дверь, переоделась. Скучая, побродила по комнате, потом решила лечь спать. Она растянулась под шерстяным покрывалом, повернулась спиной к камину, еще хранящему остатки тепла. Постепенно накапливавшееся в ней раздражение перешло в тихую злобу; лежа, она мысленно посылала проклятия зиме, холоду, всему и всем на свете.
Когда в дверь негромко постучали, Гейл не испугалась; процедив «кого еще черт несет!», встала и пошла открывать. Она не слышала, как минуту назад к дому подъехал всадник; привязав на заднем дворике сильного породистого коня, он поднялся наверх.
На вид ему можно было дать лет двадцать пять. Лицо — самое обыкновенное, одежда — тоже, лишь выражение темных глаз — внимательное, но золотоискатели, как правило, слыли людьми неробкого десятка — словом, в человеке этом не было ничего примечательного.
Гейл, увидев его, не удивилась; на лице ее возникла маска равнодушной лени.
— Привет. Заходи, — сказала она спокойно и пропустила гостя.
— Привет, Гейл, — ответил он, оглядывая комнату и хозяйку. — Что, не рада?
— Перестань! — отмахнулась она. — Садись. Сейчас зажгу огонь.
— Почему не спрашиваешь, как дела?
— Раз ты приехал, значит, все нормально.
Он лег на кровать, закинул руки за голову.
— Натоптал-то, черт! — воскликнула Гейл. — Обувь снимать надо!
— А, у тебя и так грязно. — Он устало закрыл глаза. Гейл стояла посреди комнаты, словно не зная, сесть ли ей или сделать что-то еще; ее каменно-равнодушное лицо скрывало таящуюся внутри холодную ярость.
— Где пропадал?
— Скучала?
Гейл фыркнула.
— Скажешь тоже!
— Дела были, — произнес он многозначительно и серьезно, — мы там с ребятами…
— …и с девочками, — добавила она, усмехаясь.
— Ревнуешь, что ли?
Гейл повела плечом.
— Да по мне хоть гарем заведи — плевала я! Будто не знаю, почему ты поселил меня тут одну: чтобы я не мешала тебе время от времени развлекаться с другими. Не волнуйся, меня не интересуют твои похождения! Я о другом хочу спросить…
— Ты-то никого себе не завела? — не дав ей закончить, произнес гость.
— Заведешь тут, как же…— неопределенно ответила она, ставя на стол бутылку виски.
Гость поднялся, наполнил рюмки.
— Не злись, девочка. Я привез тебе деньги и еще кое-что. Иди сюда, взгляни.
Гейл подошла.
— Что у тебя там?
— Вот! — Он показал ей золотую цепочку с выпуклым сердечком посередине.
Глаза Гейл ожили, она улыбнулась.
— Иди, примерим.
— Я сама! — Она проворно выхватила украшение из его рук, повернулась к зеркалу и застегнула цепочку на шее. — Прелесть! Сердце тоже золотое?
— Я тебе никогда не дарил фальшивок. Теперь ты должна быть со мной ласкова, — самодовольно изрек он.
— Жди! — бросила она. Потом уселась к нему на колени и высоко подняла рюмку. — За что пьем?
— За победу над золотыми сердцами!
— Идет!
Они чокнулись и выпили.
— Ну, — сказала Гейл, — рассказывай, как там у тебя!.. — Она говорила легко, но в глубине глаз читалось напряженное ожидание.
— Все по-старому. Знаю, почему ты злишься! Опять за свое! Ладно, через месяц уедем, как ты хотела.
Гейл недоверчиво усмехнулась.
— Пошел ты к черту, Кинрой, ты мне это каждый раз говоришь!
— Брось, малышка, я не вру! Уедем, даю тебе слово! Вот увидишь, как будем жить!
— Знаешь, Кинрой, — начала Гейл, отодвигая вновь наполненную рюмку, — после того, как ты отдашь мне мою долю, нам лучше расстаться.
Он изобразил на лице что-то вроде удивления.
— Да? Это еще почему?..
— Неужели я тебе не надоела? — Она деланно рассмеялась. — Или ты, может быть, хочешь жениться на мне?
Он обнял ее одной рукой.
— Могу и жениться…
— Я не пойду за тебя! — отрезала она. Кинрой возмутился.
— Ого! Не слишком ли ты себя ценишь?
А она, не обращая внимания на его слова, продолжала:
— Ты человек ненадежный. К тому же, что ни говори, мы порядком надоели друг другу. Короче: я больше не хочу иметь с тобой ничего общего!
— Что ж, — сказал Кинрой, жестко глядя ей в глаза своими — темными и блестящими, — если так, то и золота никакого я тебе давать не обязан.
Гейл взвилась с места.
— Нет, заплатишь!
Он холодно рассмеялся.
— За что это я должен платить?
— Хотя бы за то, что я сижу тут безвылазно уже почти год и даже не гляжу ни на кого! За верность по нынешним временам нужно платить именно золотом!
— Я тебя не держал! — разозлился он. — Вот и ехала бы с этим: помнишь, тебе один предлагал, сама говорила. И золота у него было хоть отбавляй! А я бы нашел себе, не беспокойся!
Гейл сверкнула глазами.
— Не сомневаюсь! — и заметила:— многие предлагают уехать, но становиться содержанкой не в моих интересах: в один прекрасный день меня вышвырнут без гроша, как надоевшую вещь; к тому же, ты знаешь, я не из тех, кто станет смотреть в рот мужчине только потому, что он покупает женщине наряды и безделушки. Нет, я хочу иметь собственное золото и ни от кого не зависеть! Вспомни, Кинрой, именно такое условие я ставила тебе, когда соглашалась ехать сюда. А ты просил меня о верности. Я свое слово сдержала, сдержи и ты свое!
— Ты мне нравишься, Гейл, — произнес он, залпом выпив виски. — Черт, а не женщина!.. Не думал я, что ты захочешь порвать со мной после всего, что у нас было.
— Признаться, у нас не было ничего хорошего, — ответила она равнодушно, — мы с тобой всего лишь компаньоны, Кинрой.
Он расхохотался.
— Компаньоны? Ну ты даешь, девочка! Компаньоны! — И прошептал ей со злобой: — Ты-то не лезла под пули, сидела тут…
Она вновь сверкнула глазами.
— Это занятие не для женщин! Но надо бы, так и полезла б, не испугалась! Стреляю-то я не хуже тебя!
— Да, — проговорил он, внезапно остывая, — пусть, я согласен, Гейл. Мне надоело ссориться с тобой, я не за тем сюда приехал…— Он привлек ее к себе. — Гейл!
Она раздраженно вырвалась.
— Оставь меня!
— Брось, Гейл, — в его голосе зазвучали железные нотки. — Пошутили и хватит… Я отдам тебе твое золото и поезжай куда и с кем хочешь…
— Поклянись…
Кинрой засмеялся.
— Клянусь!
— Через месяц?..
— Да-да, через месяц… Что, мир?..
— Ладно, мир.
Она снова села и заговорила совершенно инымтоном:
— Как поживают ребята? Давно никого не видела.
— Ничего, нормально живут. Пока нам везет.
— Да уж… Тебе не страшно так рисковать каждый раз, а? Представь, в один момент все может сразу кончиться!
— Что толку думать об этом? Каждый из нас рискует, просто не все это понимают. Можно выжить под пулями, а умереть от какой-нибудь простуды, разве не так?
— Вот уж не думала, что ты веришь в судьбу, Кинрой! — сказала Гейл. — Это ты-то, такой циничный и бессовестный!
Он не рассердился в ответ на ее слова и сказал только:
— Да, верю, что тут такого?.. Я знаю: тебе на руку, чтоб меня пришлепнули! Только ведь тогда ты вообще ничего не получишь, ты же не знаешь, сколько у меня и где!
— А! — воскликнула Гейл, внимательно следившая за выражением его лица. — Значит, все-таки есть! И небось, полным-полно! Не морочь мне голову, Кинрой!
Он рассмеялся.
— Я дразню тебя, детка: забавно видеть, как ты сходишь с ума при мысли о золоте! Это для тебя самое главное в жизни, угадал? Больше тебе ничего не нужно!
— Ошибаешься, Кинрой, — произнесла она сквозь зубы, — не только золото, не думай! Просто если у меня будет золото, то появится и все остальное.
— Ха! Женщина! Ни одна не признается, что живет ради денег и безделушек, а сами — все до одной! — самые корыстные существа на свете!
Гейл подошла к зеркалу и принялась разглядывать подаренное Кинроем украшение.
— Ради золота, говоришь? — сказала она, накручивая цепочку вокруг пальца. — А какую ты можешь предложить замену? — Она повернулась. — Не стану же я жить ради тебя! Да, ради золота — ради собственной жизни, хорошей жизни, ради себя! Разве это не самое лучшее?
Кинрой усмехнулся.
— Не самое правильное. Что-то мы заболтались, поздно уже. Кончаем наши споры, а?
— Да, — согласилась она. И задула свечу.
ГЛАВА II
По вечерам она стонала от боли в спине и ногах, бессильно сползая с седла, в котором провела день, днем задыхалась, обжигаемая солнцем, или дрожала от пронизывающего насквозь холодного ветра, утром плакала над пригоревшим на костре завтраком — и так все первое время их долгого путешествия, хотя Джек и старался, как мог, облегчить ей трудности походной жизни. Постепенно Агнесса со многим научилась справляться, и жизнь перестала казаться изматывающе тяжким бременем; как и во всем на свете, ей удалось познать наипростейшую истину: в этом мире немного найдется вещей, к которым человек не способен привыкнуть. Она вздохнула свободней, почувствовав вдруг вновь пробудившуюся жажду бесконечных открытий, любви, стремление к счастью еще более полному и совершенному, чем то, которое, возможно, ей и довелось испытать. Джек был с ней, и они с каждым днем все больше узнавали друг друга. Нужно отдать ему должное: во время путешествия он оберегал Агнессу, насколько это было возможно, был добр и внимателен к ней. Они не ссорились; Агнесса, пытаясь преодолеть разделяющее их внутреннее пространство, рассказывала Джеку обо всем, что знала сама, одновременно черпая в нем ту странно-магическую силу, которая в большей или меньшей степени побудила ее совершить шаг, столь резко изменивший жизнь.
Они стремились вперед и вперед, без конкретной цели; когда кончались деньги, Джек принимался искать работу, находил и бросал, едва появлялась возможность тронуться дальше; его постоянно преследовала мысль о том, что им с Агнессой всю жизнь придется вести существование простых тружеников, что он никогда не сумеет создать ей и себе мир, который пригрезился ему в тот вечер, когда Агнесса дала свое согласие на бегство. Судьба определила ему быть рабочей лошадью на поле жизни, лошадью, нелегким трудом добывающей себе пропитание: у него не было ничего, что позволило бы достичь большего, необходимого для рая Агнессы, для рая с Агнессой, которая, по его мнению, не была создана для того, чтобы проводить дни в тяжелой работе. Он любил Агнессу и не хотел ее потерять. И ради нее безумно стремился хоть чего-то в жизни добиться.
Сменялись люди, места, и трудно было вспомнить, где и когда он загорелся идеей разбогатеть, узнав, что кто-то нашел золото, не принадлежащее никому, а значит, принадлежащее всем, — где-то там могла отыскаться и его доля. Агнесса ничего не знала о работе золотоискателей, поэтому легко согласилась с доводами Джека. До прииска они добрались быстро: у них уже появились и навыки бывалых путешественников. Перед отплытием парохода продали все, что можно было продать: от украшений Агнессы до лошадей (последняя потеря была горькой, так как за время пути Агнесса и Джек привязались к животным, а что касается украшений, Агнесса, решив выдавать себя за простую женщину, давно, хотя, может, и не без сожаления, отказалась от них). Таким образом, собрали необходимые для первоначальных расходов деньги.
Теперь они облегченно вздохнули, вспоминая долгие месяцы пути, и хотя комнатушка в доме миссис Бингс была маленькой, неудобной, и все здесь: голые стены, потемневший потолок и тусклое оконце — свидетельствовало о бедности и запустении, это был первый дом, в котором они по-настоящему хоть на какое-то время остановились, и влюбленные приложили немало усилий к тому, чтобы в комнатке было уютно.
Было решено, что Джек займется поисками золота, Агнесса — домашним хозяйством.
Агнесса сидела у огня, подперев лицо руками, и размышляла. Она так устала от дорожных волнений, что даже не верила во вдруг наступившее, пусть и временное, спокойствие; ей казалось почти невероятным блаженством сидеть вот так, уставившись на пламя… Наконец-то наступил перерыв в жизненной лихорадке последних месяцев!
Она вспоминала только хорошее: поверхность ночного океана, переполненного лунным светом, как серебром, — бездонную чашу колдовского напитка, которого никогда не будет вдоволь, как и того, чем может успокоиться душа, — затерянные на склонах гор зеленые поляны, таинственные в лучах закатного солнца каньоны, мелкие речки, в которых отражалась золотисто-желтая листва деревьев, картины, пробуждавшие в сердце тихий восторг… И прежние безоблачные мечты возрождались в ней.
Она вспомнила, как однажды они с Джеком, не успев найти более подходящее место для ночлега, расположились прямо на траве — благо, ночь была теплая — и долго смотрели в темное небо, усеянное частыми огоньками звезд.
— Видишь там, возле Млечного Пути, — моя звезда, — сказала Агнесса. — А твоя — вот она, слева, совсем близко к моей.
— Нет, Агнес, — возразил Джек, — моя звезда всегда здесь, на земле, рядом со мной.
Агнесса улыбнулась, припомнив этот разговор. Да, Джек ей многое обещал: они найдут золото, уедут обратно на юг, где тепло, наконец поженятся (она тайно вздохнула), купят или построят дом… Она совсем не была уверена, что все будет так, но, по крайней мере, знала: Джек искренне этого желал.
— Ты уходишь завтра утром? — спросила она его.
— Да, Агнес. Дня на три, — ответил Джек и добавил: — Мне бы не хотелось оставлять тебя одну, но иначе нельзя… Хочу пройти вниз по реке, посмотреть, какие там места.
— Я понимаю. А Керби?
— Керби останется с тобой.
Лежащий на полу пес шевельнул ушами, потом поднялся, вытягивая передние лапы, и направился к Агнессе. Керби очень уважал своего хозяина и был крайне неравнодушен к хозяйке. Часто он самым бесцеремонным образом клал лапы ей на грудь, пытаясь лизнуть в лицо, или взгромождал на колени свою рыже-белую лохматую морду.
Подойдя к Агнессе, он тронул лапой ее руку, предлагая поиграть. Агнесса обняла собаку за шею. Керби был вторым преданным ей существом; она понимала: здесь менее, чем где-либо, можно рассчитывать на встречу с близкими по духу людьми. Она вспомнила утреннее знакомство с соседкой. В дороге Агнесса повидала многих еще более раскованных и простых людей, но то было мимолетное общение, и они не предлагали ей дружбу. Как бы Гейл ни поразила ее своими привычками и манерами, приходилось держаться с ней вежливо, но о том, чтобы стать подругой этой девушки, Агнесса даже не помышляла. А если все здесь таковы?..
— Джекки, — сказала она вдруг без всякой подготовки, — давай уедем отсюда!
Он удивленно посмотрел на нее.
— Но почему, Агнес?
— Так… Не знаю…— Она, прикусив губу, задумчиво глядела в темное окно (Джеку всегда казалось, что она видит больше или, пожалуй, дальше, чем он), потом, чтобы как-то оправдать свою просьбу, сказала: — Я чувствую что-то нехорошее, будто мы с тобой приехали совсем не туда: нам просто не может здесь повезти.
— Ну что с тобой, Агнес! — Джек обнял девушку. — Ты просто очень устала; я знаю, как тебе было тяжело все это время, потому ты уже не веришь ни во что! Потерпи еще немножко, совсем чуть-чуть, и, вот увидишь, все пойдет по-другому! Почему это нам здесь не может повезти, если везет другим? Я думаю, наоборот, все будет хорошо, и хочу, чтобы и ты так думала. Договорились?
Она кивнула, но без улыбки. Агнесса, случалось, грустила, но не так уж часто, чтобы это могло встревожить всерьез. И она, кажется, радовалась тому, что у них теперь есть пусть хоть какой-то, но «свой» дом, долго возилась с его устройством, а вечером принарядилась и выглядела очень мило в платье из синей саржи со стоячим белым воротником, с красиво причесанными волосами. Джек улыбнулся: днем ему пришлось натаскать уйму воды, чтобы Агнесса могла их как следует вымыть.
— Я люблю тебя, — внезапно произнес он, и глаза его загорелись.
Деликатный стук в дверь прервал их поцелуй.
— Войдите! — сказали они в один голос.
Дверь открылась, Агнесса и Джек увидели Гейл.
— Привет! Я решила зайти к вам — совсем скучно одной. Чем занимаетесь? Не помешала? — Она переступила порог.
Одета мисс Маккензи был иначе, чем утром: в красивое платье с вырезом на груди, в замшевые туфли с пряжками.
— Конечно, не помешали, — произнесла Агнесса, — проходите.
Гейл прошла и села на стул, поправляя буйно-пышные пряди волос, очевидно, тоже совсем недавно вымытых и тщательно расчесанных щеткой.
— А вы ничего устроились, — заявила она. — Очень уютно!
— Это Агнес постаралась, — ответил Джек, а Агнесса пригласила:
— Садитесь к столу, мисс Маккензи.
— Да я, собственно, на минутку зашла…
В это время к ней подскочил Керби. Гейл стала гладить пса, и тот не преминул выразить свой восторг, попытавшись дотянуться до ярких губ гостьи.
— Керби! — прикрикнул Джек.
Пес покорно отошел от Гейл, улегся на пол и с обиженным видом принялся грызть ножку стола.
— Вы уже начали работать? — поинтересовалась Гейл у Джека.
— Собираюсь с завтрашнего дня.
— Мисс Маккензи считает, что нам лучше уехать, пока не поздно, — вмешалась Агнесса.
Она уже пересказала утренний разговор с новой знакомой Джеку, но он, веря в удачу, лишь рассмеялся в ответ.
— Да как сказать, — ответила вдруг Гейл, с чарующей улыбкой глядя на обоих, — почему бы не попробовать? Я знала многих, кому очень даже повезло. Нельзя уезжать так сразу.
— Утром вы говорили другое, — выдержав, заметила Агнесса. Гейл посмотрела на нее, как на ребенка, и обронила, будто бы невначай:
— Да? Может быть! Утром у меня было плохое настроение.
Агнесса в недоумении покосилась на гостью, но ничего не сказала.
А Гейл весело смеялась, уже совершенно по-свойски болтая с Джеком. Он тоже улыбался.
— Тут многие держат собак, — говорила Гейл. — Если я захочу, мне подарят щенка… А где вы взяли это сокровище? — Она показала на Кербн.
— В реке выловили, — ответил Джек. Гейл приподняла брови.
— Вы шутите?
— Нет.
— Расскажите мне, — попросила она, — жутко интересно!
— Агнесса, расскажи! — воскликнула Гейл, переходя, по-видимому, на обычную манеру разговора.
— Это случилось осенью, — Агнесса, присаживаясь к столу. — Переправлялись через реку на пароме. Там было много людей; мы стояли у борта и смотрели на воду. Паром находился уже на середине реки, когда люди заметили, что в воде барахтается что-то живое. Скоро этот комок рыжего цвета поравнялся с нами, и мы разглядели, что это щенок. Течение несло его вниз, он то и дело погружался с головой в холодную воду и до берега, конечно бы, не доплыл. Мне было так жаль его!
— Да, — вставил Джек, — чуть не заплакала.
Она кивнула, обменявшись с ним понимающим взглядом, и продолжила:
— Тогда Джек прыгнул в воду и поплыл вслед за собакой. Догнал щенка, схватил его за шкирку и повернул к парому. Вот так у нас и появился Керби. Незадолго до этого проходил большой пароход. Может быть, собака упала с борта?
— Вот это да! — произнесла Гейл. — Да с вами, я вижу, можно иметь дело! Ради щенка…
— Не только, — заметил Джек.
— Я понимаю. Вы не боялись заболеть?
— Тогда я об этом не думал. Нет, я не заболел, я вообще почти никогда не болел ничем.
Гейл слушала, приоткрыв влажные губы, и в глазах ее загорался неподдельный интерес.
Она посидела еще с полчаса, потом собралась уходить.
— Я еще зайду к вам, — пообещала она и, обратившись к Джеку, спросила: — Вы не возражаете, если я буду развлекать Агнессу в ваше отсутствие? Одной ей в поселок лучше не ходить, а я тут все и всех знаю, мне вы можете довериться.
— Я не возражаю, — сказал Джек и посмотрел на Агнессу.
Агнесса подумала о том, что меньше всего желала бы, пожалуй, появиться в поселке вместе с Гейл, но ей ничего не оставалось, как согласиться.
— Я завтра уйду рано, ты спи, — сказал Джек Агнессе, когда гостья удалилась. — В поселок, Агнес, и правда, не ходи одна.
Агнесса молчала, раздумывая.
— Тебе она не понравилась? — спросил Джек.
— А тебе?..
— Обыкновенная девчонка… Ты можешь не дружить с нею, Агнес, если не хочешь; наверняка здесь найдется множество людей, которые тебе больше понравятся.
— Ты думаешь?..
— Конечно! Мы же только что приехали, ты никого и не видела еще, кроме этой Гейл.
— Да, но я вряд ли смогу отказать, если она все-таки будет настаивать. Возможно, она совсем неплохая, я просто не привыкла… Когда девушка ведет себя так…
— Ты права, конечно, — сказал Джек, а Агнесса вдруг поняла: не ей в ее положении рассуждать о том, чего не должна делать девушка. И Гейл, наверное, три года назад была скромнее, просто Гейл обогнала ее… вернее, шла чуть впереди…
Агнесса опечаленно опустила глаза и, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, спросила:
— Скажи, Джекки, много времени потребуется для того, чтобы добыть достаточное количество золота?
— Не знаю, Агнес, как повезет!
— Мне бы не хотелось задерживаться здесь надолго, а тебе?
— Мне тоже… Ничего, моя маленькая, все будет хорошо. Ну, скажи, что веришь!
— Я верю, Джек, — не совсем искренне отвечала Агнесса.
Гейл вернулась к себе. Заперла дверь, переоделась. Скучая, побродила по комнате, потом решила лечь спать. Она растянулась под шерстяным покрывалом, повернулась спиной к камину, еще хранящему остатки тепла. Постепенно накапливавшееся в ней раздражение перешло в тихую злобу; лежа, она мысленно посылала проклятия зиме, холоду, всему и всем на свете.
Когда в дверь негромко постучали, Гейл не испугалась; процедив «кого еще черт несет!», встала и пошла открывать. Она не слышала, как минуту назад к дому подъехал всадник; привязав на заднем дворике сильного породистого коня, он поднялся наверх.
На вид ему можно было дать лет двадцать пять. Лицо — самое обыкновенное, одежда — тоже, лишь выражение темных глаз — внимательное, но золотоискатели, как правило, слыли людьми неробкого десятка — словом, в человеке этом не было ничего примечательного.
Гейл, увидев его, не удивилась; на лице ее возникла маска равнодушной лени.
— Привет. Заходи, — сказала она спокойно и пропустила гостя.
— Привет, Гейл, — ответил он, оглядывая комнату и хозяйку. — Что, не рада?
— Перестань! — отмахнулась она. — Садись. Сейчас зажгу огонь.
— Почему не спрашиваешь, как дела?
— Раз ты приехал, значит, все нормально.
Он лег на кровать, закинул руки за голову.
— Натоптал-то, черт! — воскликнула Гейл. — Обувь снимать надо!
— А, у тебя и так грязно. — Он устало закрыл глаза. Гейл стояла посреди комнаты, словно не зная, сесть ли ей или сделать что-то еще; ее каменно-равнодушное лицо скрывало таящуюся внутри холодную ярость.
— Где пропадал?
— Скучала?
Гейл фыркнула.
— Скажешь тоже!
— Дела были, — произнес он многозначительно и серьезно, — мы там с ребятами…
— …и с девочками, — добавила она, усмехаясь.
— Ревнуешь, что ли?
Гейл повела плечом.
— Да по мне хоть гарем заведи — плевала я! Будто не знаю, почему ты поселил меня тут одну: чтобы я не мешала тебе время от времени развлекаться с другими. Не волнуйся, меня не интересуют твои похождения! Я о другом хочу спросить…
— Ты-то никого себе не завела? — не дав ей закончить, произнес гость.
— Заведешь тут, как же…— неопределенно ответила она, ставя на стол бутылку виски.
Гость поднялся, наполнил рюмки.
— Не злись, девочка. Я привез тебе деньги и еще кое-что. Иди сюда, взгляни.
Гейл подошла.
— Что у тебя там?
— Вот! — Он показал ей золотую цепочку с выпуклым сердечком посередине.
Глаза Гейл ожили, она улыбнулась.
— Иди, примерим.
— Я сама! — Она проворно выхватила украшение из его рук, повернулась к зеркалу и застегнула цепочку на шее. — Прелесть! Сердце тоже золотое?
— Я тебе никогда не дарил фальшивок. Теперь ты должна быть со мной ласкова, — самодовольно изрек он.
— Жди! — бросила она. Потом уселась к нему на колени и высоко подняла рюмку. — За что пьем?
— За победу над золотыми сердцами!
— Идет!
Они чокнулись и выпили.
— Ну, — сказала Гейл, — рассказывай, как там у тебя!.. — Она говорила легко, но в глубине глаз читалось напряженное ожидание.
— Все по-старому. Знаю, почему ты злишься! Опять за свое! Ладно, через месяц уедем, как ты хотела.
Гейл недоверчиво усмехнулась.
— Пошел ты к черту, Кинрой, ты мне это каждый раз говоришь!
— Брось, малышка, я не вру! Уедем, даю тебе слово! Вот увидишь, как будем жить!
— Знаешь, Кинрой, — начала Гейл, отодвигая вновь наполненную рюмку, — после того, как ты отдашь мне мою долю, нам лучше расстаться.
Он изобразил на лице что-то вроде удивления.
— Да? Это еще почему?..
— Неужели я тебе не надоела? — Она деланно рассмеялась. — Или ты, может быть, хочешь жениться на мне?
Он обнял ее одной рукой.
— Могу и жениться…
— Я не пойду за тебя! — отрезала она. Кинрой возмутился.
— Ого! Не слишком ли ты себя ценишь?
А она, не обращая внимания на его слова, продолжала:
— Ты человек ненадежный. К тому же, что ни говори, мы порядком надоели друг другу. Короче: я больше не хочу иметь с тобой ничего общего!
— Что ж, — сказал Кинрой, жестко глядя ей в глаза своими — темными и блестящими, — если так, то и золота никакого я тебе давать не обязан.
Гейл взвилась с места.
— Нет, заплатишь!
Он холодно рассмеялся.
— За что это я должен платить?
— Хотя бы за то, что я сижу тут безвылазно уже почти год и даже не гляжу ни на кого! За верность по нынешним временам нужно платить именно золотом!
— Я тебя не держал! — разозлился он. — Вот и ехала бы с этим: помнишь, тебе один предлагал, сама говорила. И золота у него было хоть отбавляй! А я бы нашел себе, не беспокойся!
Гейл сверкнула глазами.
— Не сомневаюсь! — и заметила:— многие предлагают уехать, но становиться содержанкой не в моих интересах: в один прекрасный день меня вышвырнут без гроша, как надоевшую вещь; к тому же, ты знаешь, я не из тех, кто станет смотреть в рот мужчине только потому, что он покупает женщине наряды и безделушки. Нет, я хочу иметь собственное золото и ни от кого не зависеть! Вспомни, Кинрой, именно такое условие я ставила тебе, когда соглашалась ехать сюда. А ты просил меня о верности. Я свое слово сдержала, сдержи и ты свое!
— Ты мне нравишься, Гейл, — произнес он, залпом выпив виски. — Черт, а не женщина!.. Не думал я, что ты захочешь порвать со мной после всего, что у нас было.
— Признаться, у нас не было ничего хорошего, — ответила она равнодушно, — мы с тобой всего лишь компаньоны, Кинрой.
Он расхохотался.
— Компаньоны? Ну ты даешь, девочка! Компаньоны! — И прошептал ей со злобой: — Ты-то не лезла под пули, сидела тут…
Она вновь сверкнула глазами.
— Это занятие не для женщин! Но надо бы, так и полезла б, не испугалась! Стреляю-то я не хуже тебя!
— Да, — проговорил он, внезапно остывая, — пусть, я согласен, Гейл. Мне надоело ссориться с тобой, я не за тем сюда приехал…— Он привлек ее к себе. — Гейл!
Она раздраженно вырвалась.
— Оставь меня!
— Брось, Гейл, — в его голосе зазвучали железные нотки. — Пошутили и хватит… Я отдам тебе твое золото и поезжай куда и с кем хочешь…
— Поклянись…
Кинрой засмеялся.
— Клянусь!
— Через месяц?..
— Да-да, через месяц… Что, мир?..
— Ладно, мир.
Она снова села и заговорила совершенно инымтоном:
— Как поживают ребята? Давно никого не видела.
— Ничего, нормально живут. Пока нам везет.
— Да уж… Тебе не страшно так рисковать каждый раз, а? Представь, в один момент все может сразу кончиться!
— Что толку думать об этом? Каждый из нас рискует, просто не все это понимают. Можно выжить под пулями, а умереть от какой-нибудь простуды, разве не так?
— Вот уж не думала, что ты веришь в судьбу, Кинрой! — сказала Гейл. — Это ты-то, такой циничный и бессовестный!
Он не рассердился в ответ на ее слова и сказал только:
— Да, верю, что тут такого?.. Я знаю: тебе на руку, чтоб меня пришлепнули! Только ведь тогда ты вообще ничего не получишь, ты же не знаешь, сколько у меня и где!
— А! — воскликнула Гейл, внимательно следившая за выражением его лица. — Значит, все-таки есть! И небось, полным-полно! Не морочь мне голову, Кинрой!
Он рассмеялся.
— Я дразню тебя, детка: забавно видеть, как ты сходишь с ума при мысли о золоте! Это для тебя самое главное в жизни, угадал? Больше тебе ничего не нужно!
— Ошибаешься, Кинрой, — произнесла она сквозь зубы, — не только золото, не думай! Просто если у меня будет золото, то появится и все остальное.
— Ха! Женщина! Ни одна не признается, что живет ради денег и безделушек, а сами — все до одной! — самые корыстные существа на свете!
Гейл подошла к зеркалу и принялась разглядывать подаренное Кинроем украшение.
— Ради золота, говоришь? — сказала она, накручивая цепочку вокруг пальца. — А какую ты можешь предложить замену? — Она повернулась. — Не стану же я жить ради тебя! Да, ради золота — ради собственной жизни, хорошей жизни, ради себя! Разве это не самое лучшее?
Кинрой усмехнулся.
— Не самое правильное. Что-то мы заболтались, поздно уже. Кончаем наши споры, а?
— Да, — согласилась она. И задула свечу.
ГЛАВА II
Джек вернулся через три дня, как обещал.
На крыльце солнце слепило глаза; словно желая вознаградить за терпение к неулыбчивым серым дням, оно сверкало в подтаявшем снегу, образуя в каждой крошечной, наполненной водой выбоинке маленькое зеркало, сияло в строгих квадратах окон, обливало серебристо-лимонным светом стволы деревьев. Кругом было солнце, и в комнате, дверь которой открыл Джек, оно светило тоже.
Агнесса заканчивала мыть полы, Керби бездельничал, развалившись возле кровати. Завидев хозяина, бросился к нему, пересекая комнату, но лапы его разъехались на мокром полу, и он, взвизгнув от досады, шлепнулся на живот в двух шагах от Джека.
Агнесса обернулась. Темные длинные волосы ее были собраны в узел, подол юбки подоткнут; увидев Джека, она быстро, почти неуловимыми движениями привела себя в порядок и вслед за Керби устремилась к нему.
Он бросил в угол пустую сумку.
— Агнес!
— Джекки!
— Я так соскучился по тебе!
— И я!..
Это была первая разлука после того, как они сбежали вместе, потому она — такая короткая — показалась нескончаемо долгой.
Потом вниманием Джека завладел нетерпеливый Керби.
— Как ты вел себя, пес? — спросил Джек, поглаживая собаку.
Керби вертелся, подпрыгивал, хватая хозяина за руки. Хитрые глаза его блестели.
— Хорошо вел, — ответила Агнесса, снова принимаясь за уборку, — без него мне было бы страшно.
Она закончила, села рядом с Джеком и, глядя на него чистыми, цвета осоки глазами спросила:
— Как дела, Джекки? Ты, наверное, устал. Работа тяжелая? Ты нашел что-нибудь?
Джек нахмурился и ответил неохотно:
— Да, нелегко там… И, как видишь, ничего не принес. Я познакомился с одним парнем, он, кстати, тоже живет в этом доме, договорились работать вместе…
Он умолк.
— Все это не страшно, Джекки, — спокойно произнесла Агнесса. — Не всем же везет сразу — так редко бывает, наверное; тем более, у тебя нет опыта в этом деле. Не огорчайся, пожалуйста!
Она сказала так нарочно, чувствуя, что должна его поддержать; у нее мелькнула мысль о том, что в ожидании она окажется, пожалуй, терпеливее и сильнее.
Джек улыбнулся ей и спросил совсем по-иному:
— Никуда не ходила?
— Нет.
— Хочешь пойдем сегодня осматривать поселок?
— Хочу.
— Я пойду завтра снова, может быть, дней на пять, — сказал он немного погодя. — Извини, Агнес, ничего не поделаешь!
Она согласилась, и больше они об этом не говорили.
Равнину застилали снега. Везде царила белизна: белая земля, белое низкое небо, белые деревья; она заставляла всматриваться в горизонт в безнадежных поисках уцелевшей частички жизни.
Путники взошли на крутой холм, с вершины которого была видна округа. Вдали, на старательских работах, курились одинокие костры; с расстояния они почему-то казались безнадежно покинутыми, жалкими.
— Вот, я был там. — Джек показал вниз.
Агнесса прищурилась, пытаясь определить указанное Джеком место.
— Нет, правее, к реке, — сказал он, следя за ее взглядом. — Не стоит идти туда сейчас.
— Куда же мы пойдем?
Пока они говорили, Керби изо всех сил старался привлечь к себе внимание. Он был доволен прогулкой едва ли не более всех. Четвероногий искатель приключений обнаружил в снегу немало неведомых следов. Напав на очередной, он быстро-быстро разрывал лапами снег и совал туда влажный, любопытный нос. Случалось, ему чудились звуки, похожие на писк полевок, и тогда он, радостно взвизгивая, пытался преследовать таинственные существа.
Услыхав зов хозяев, поднимал облепленную тающими снежинками морду; тряхнув ушами, бросался вперед сильными прыжками. Удивительно: тяжелыелапы его, казалось, почти не погружались в снег, он будто скользил по земле, оставляя за собой легкое облачко снежинок, и палевые пятна его шерсти огненно мелькали на фоне белизны.
Подбегал к Агнессе и Джеку, хватал их за ноги, наскакивал сзади, забавляясь тем, что от подобной шутки хозяйка и даже хозяин сразу летели в снег, где он мог беспрепятственно трепать их за одежду. Он не страшился наказания, тем более что ему многое прощалось. Хозяева, как он успел заметить, сами вели себя не лучше.
На крыльце солнце слепило глаза; словно желая вознаградить за терпение к неулыбчивым серым дням, оно сверкало в подтаявшем снегу, образуя в каждой крошечной, наполненной водой выбоинке маленькое зеркало, сияло в строгих квадратах окон, обливало серебристо-лимонным светом стволы деревьев. Кругом было солнце, и в комнате, дверь которой открыл Джек, оно светило тоже.
Агнесса заканчивала мыть полы, Керби бездельничал, развалившись возле кровати. Завидев хозяина, бросился к нему, пересекая комнату, но лапы его разъехались на мокром полу, и он, взвизгнув от досады, шлепнулся на живот в двух шагах от Джека.
Агнесса обернулась. Темные длинные волосы ее были собраны в узел, подол юбки подоткнут; увидев Джека, она быстро, почти неуловимыми движениями привела себя в порядок и вслед за Керби устремилась к нему.
Он бросил в угол пустую сумку.
— Агнес!
— Джекки!
— Я так соскучился по тебе!
— И я!..
Это была первая разлука после того, как они сбежали вместе, потому она — такая короткая — показалась нескончаемо долгой.
Потом вниманием Джека завладел нетерпеливый Керби.
— Как ты вел себя, пес? — спросил Джек, поглаживая собаку.
Керби вертелся, подпрыгивал, хватая хозяина за руки. Хитрые глаза его блестели.
— Хорошо вел, — ответила Агнесса, снова принимаясь за уборку, — без него мне было бы страшно.
Она закончила, села рядом с Джеком и, глядя на него чистыми, цвета осоки глазами спросила:
— Как дела, Джекки? Ты, наверное, устал. Работа тяжелая? Ты нашел что-нибудь?
Джек нахмурился и ответил неохотно:
— Да, нелегко там… И, как видишь, ничего не принес. Я познакомился с одним парнем, он, кстати, тоже живет в этом доме, договорились работать вместе…
Он умолк.
— Все это не страшно, Джекки, — спокойно произнесла Агнесса. — Не всем же везет сразу — так редко бывает, наверное; тем более, у тебя нет опыта в этом деле. Не огорчайся, пожалуйста!
Она сказала так нарочно, чувствуя, что должна его поддержать; у нее мелькнула мысль о том, что в ожидании она окажется, пожалуй, терпеливее и сильнее.
Джек улыбнулся ей и спросил совсем по-иному:
— Никуда не ходила?
— Нет.
— Хочешь пойдем сегодня осматривать поселок?
— Хочу.
— Я пойду завтра снова, может быть, дней на пять, — сказал он немного погодя. — Извини, Агнес, ничего не поделаешь!
Она согласилась, и больше они об этом не говорили.
Равнину застилали снега. Везде царила белизна: белая земля, белое низкое небо, белые деревья; она заставляла всматриваться в горизонт в безнадежных поисках уцелевшей частички жизни.
Путники взошли на крутой холм, с вершины которого была видна округа. Вдали, на старательских работах, курились одинокие костры; с расстояния они почему-то казались безнадежно покинутыми, жалкими.
— Вот, я был там. — Джек показал вниз.
Агнесса прищурилась, пытаясь определить указанное Джеком место.
— Нет, правее, к реке, — сказал он, следя за ее взглядом. — Не стоит идти туда сейчас.
— Куда же мы пойдем?
Пока они говорили, Керби изо всех сил старался привлечь к себе внимание. Он был доволен прогулкой едва ли не более всех. Четвероногий искатель приключений обнаружил в снегу немало неведомых следов. Напав на очередной, он быстро-быстро разрывал лапами снег и совал туда влажный, любопытный нос. Случалось, ему чудились звуки, похожие на писк полевок, и тогда он, радостно взвизгивая, пытался преследовать таинственные существа.
Услыхав зов хозяев, поднимал облепленную тающими снежинками морду; тряхнув ушами, бросался вперед сильными прыжками. Удивительно: тяжелыелапы его, казалось, почти не погружались в снег, он будто скользил по земле, оставляя за собой легкое облачко снежинок, и палевые пятна его шерсти огненно мелькали на фоне белизны.
Подбегал к Агнессе и Джеку, хватал их за ноги, наскакивал сзади, забавляясь тем, что от подобной шутки хозяйка и даже хозяин сразу летели в снег, где он мог беспрепятственно трепать их за одежду. Он не страшился наказания, тем более что ему многое прощалось. Хозяева, как он успел заметить, сами вели себя не лучше.