Бекитт Лора. Агнесса. Том 1

   — А если полюбишь?
   Агнесса тяжело вздохнула, потом слабо улыбнулась.
   — Я уже забыла, что значит любить мужчину. И, наверное, не вспомню никогда. А Орвилу Лембу нужна любящая жена, красивее, моложе меня, нужны свои дети.
   — Ты, конечно, знаешь, что ему нужно! — иронично произнесла Филлис и прибавила: — А ребенка ты сумеешь ему родить!
   — Но я больше не хочу, — возразила Агнесса. — Я чуть не умерла тогда. И потом я люблю только Джессику. Бросим эти разговоры, Фил, мне становится стыдно при мысли о том, что подумал бы мистер Лемб, если б услышал все это!
   — Хорошо, перестанем, если ты так хочешь, — согласилась девушка. — Но увидишь — я была права!

ГЛАВА VIII

   Орвил Лемб родился в состоятельной семье. Отец его держался строго не только по отношению к детям, Opвилу и его сестре Лилиан, но и к своей жене, которая действительно была значительно моложе своего супруга, хотя впоследствии намного раньше умерла.
   Если Лилиан выросла послушной, склонной к тем правильным поступкам, которые с детства диктовала ей мораль, то на Орвила воспитание в строгости оказало иное воздействие: с малых лет он отличался крайней самостоятельностью суждений. После маминой смерти, в которой Орвил склонен был обвинять отца, их отношения испортились настолько, что в семнадцать лет мистер Лемб-младший «сбежал», как говорили знакомые, из дома, семь лет скитался где-то и лишь потом неожиданно вернулся к отцу, уже не чаявшему увидеть заблудшего сына. Отец не сразу узнал Орвила — за семь лет подросток превратился в мужчину.
   Мистер Лемб-старший так никогда и не узнал, что же нужно было сыну, зачем он, имеющий все, пустился в необъяснимое, никому не нужное странствие, чего он хотел добиться, что взять от жизни за эти семь лет. Кое-что Орвил все-таки сумел доказать: самостоятельно завершил образование, нашел хорошую работу… Делать было нечего: отец принял сына и простил, хотя Орвил и не просил об этом, так как не считал себя виноватым ни в чем и вообще готов был в любую минуту вернуться на свою собственную дорогу. Чем бы все это кончилось — неизвестно, но спустя три месяца отец умер, оставив Орвилу и его старшей сестре большое состояние, которое они, согласно завещанию, разделили между собой.
   Лилиан уехала к мужу, а Орвил принял руководство делами отца. Будучи неплохим юристом, он через некоторое время разобрался в тонкостях семейного предприятия и с успехом продолжил дело. Орвил был оптимистом, и, словно бы в награду, жизнь даровала ему удачу, тогда как всю их семью преследовали несчастья: рано ушла из жизни мать, Лилиан осталась вдовой на втором году замужества… Орвил много работал, не особо увлекался доступной ему роскошью, разъезжал по стране и, несмотря на свои двадцать восемь лет, до сих пор не женился. С женщинами он был безукоризненно порядочен, это отмечали все. Годы странствий покрылись, разумеется, мраком неизвестности, но в последующее время он не увлекался совершенно никем, ни об одном его любовном приключении никто никогда не слышал: скорее всего, он интересовался лишь работой.
   Орвил часто вспоминал мать, чей портрет висел дома в гостиной рядом с портретом отца. Имя этой женщины повторяло название города, в котором жил Орвил и в котором она сама жила когда-то, — Вирджиния… Вирджиния Лемб… Орвил помнил ее глаза, глубокие, темные, как воды лесной реки, помнил темно-коричневые прямые и длинные волосы, неторопливые движения, всегда спокойный, мягкий голос, руки… Она садилась за рояль и пела печальным голосом, играла, и звуки — проникновенно-прекрасные звуки — наполняли дом… А потом она умерла. Умерла…
   Слуги — те, кто давно жили в особняке Лембов, помнили разразившийся вслед за этим семейный скандал, самый крупный за прошедшие годы, да и, пожалуй, единственный в своем роде, когда Орвил, тринадцатилетний мальчик, бросил страшные обвинения в лицо своего отца, Рэймонда Лемба, перед которым трепетали все, кто когда-либо был с ним знаком. А потом мальчик надолго замкнулся в себе.
   Что ж, они никогда не понимали друг друга… Мать ушла, а с нею ушли понимание, доверительность и человечность. Отец был честен и строг как к другим, так и к себе, но ему многого не хватало. Он не обладал каким-то особым внутренним зрением, умением сочувствовать и верить. С Лилиан у Орвила сложились неплохие отношения, но сестра была очень сдержанной, скрытной — они никогда не делились своими проблемами, как и тем, что лежало на душе. Одним словом, у Орвила были причины чувствовать себя одиноким.
   Он в самом деле удивился бы, если б услыхал разговор Агнессы и Филлис, потому что к тому времени и сам еще не смог бы определить, насколько важна для него эта неожиданная встреча. Но она была важна и на случайна — в этом Орвил не сомневался ни минуты.
   Потерявшая надежду Агнесса искала место прислуги. Она пошла на это после разговора с квартирной хозяйкой, которая пригрозила в случае неуплаты долга выгнать Агнессу вон. Но с ребенком в служанки наняться было трудно; Агнесса обошла уже с десяток домов, нигде ее не брали, а между тем через неделю истекал срок квартирной платы за полгода. Первое время можно было, конечно, пожить у Филлис, но это был не выход.
   Агнесса с утра до вечера занималась поисками, оставив Джессику и Керби дома; иногда она отводила девочку к Филлис, и тогда Керби шел со своей старшей хозяйкой. Сегодня Агнесса была одна. Она шла по улице, посматривая на вывески магазинов и кафе. И, как всегда, ее не покидали мысли о дочери.
   Джессика поправлялась быстро, но после болезни сделалась серьезнее, грустнее, часто подолгу смотрела, в окно, не двигаясь, не произнося ни слова. Как-то вечером она расплакалась ни с того ни с сего и после ласковых уговоров Агнессы проговорила с обидой:
   — Почему он не приходит, почему? Сказал, что придет, а не приходит!
   — Может быть, ему некогда. — Агнесса попыталась успокоить дочь, но слова эти вызвали новую бурю.
   — Ну и что? Тебе часто было некогда, ты работала, но ведь приходила домой! А он — нет! Почему?
   — Наш дом — не его дом, не забывай об этом. Если он захочет, то придет…
   — А если нет?
   — Значит, нет. — Агнесса подозревала, что Орвил вообще уехал из города.
   И Джессика с грустью соглашалась.
   Агнесса, вспоминая разговор с дочерью, так задумалась, что налетела на идущего навстречу человека.
   — Извините, пожалуйста! — хотела пойти дальше, но прохожий преградил ей дорогу.
   — Мисс Митчелл! Здравствуйте! Я как раз направляюсь к вам.
   Агнесса подняла глаза и увидела перед собой Орвила Лемба.
   — Это вы! Здравствуйте, — сказала она смущенно: ей вспомнился разговор с Филлис.
   Орвил, как всегда, внимательно посмотрел на нее и спросил:
   — Вы куда-нибудь торопитесь?
   — Нет… Я ищу работу, — призналась она.
   — Вот как! И какую же? — вырвался вопрос.
   — Я ищу место прислуги.
   — Прислуги?! Вы?! — Орвил возмутился до глубины души. — Нет, что угодно, но это не для вас!
   Агнесса невесело улыбнулась.
   — Это не самое худшее. По крайней мере не хуже того, что было раньше.
   — Где вы работали раньше? — тихо спросил Орвил.
   — Посудомойкой в ресторане.
   Орвил помолчал, размышляя. Потом предложил пройтись по парку.
   — Мне необходимо с вами поговорить.
   Агнесса согласилась. Она по-прежнему испытывала перед ним неловкость, и не только из-за споров с Филлис, о которых Орвил не мог знать; она чувствовала себя обязанной ему и не знала, чем может оплатить.
   — Мистер Лемб, спасибо вам за куклу для дочери, право, не нужно было…
   Заговорив, Агнесса ощутила что-то похожее на страх, на тайное замирание сердца. Она не могла угадать даже малой доли того, что Орвил думал о ней, а именно это было для нее важно; Агнессе очень хотелось иметь друга, просто друга, которому можно верить. И ей опять показались загадочными странные обстоятельства: она совсем не помнила Орвила, вернее, не вспоминала его до этой случайной встречи и даже не сразу смогла узнать, но он узнал ее, а значит, не забыл с тех давних времен. Почему? И оказался здесь, рядом с нею… Хотя никто не заставил бы Агнессу поверить сейчас, что Орвил Лемб приехал в Хоултон только из-за нее.
   Агнессе хотелось сказать Орвилу, что он понравился Джессике, но она не решалась.
   Они пошли по аллее. Ветер качал верхушки деревьев, и листья с каким-то жалобным, похожим на звон звуком, переворачиваясь, светились серебристой изнанкой.
   — Вы любите этот город? — неожиданно спросил Орвил.
   — Я привыкла… Здесь появилась Джессика.
   Агнесса подумала о том, что, несмотря на все невзгоды, незаметно для себя полюбила Хоултон. Здесь была совсем иная природа, чем в Калифорнии, другие растения, другой воздух… Не было южной пышности, буйства красок, было больше строгости, тишины. Росли высокие, красивые сосны…
   Отсюда было не так уж далеко до побережья Атлантики, но Агнесса не любила вспоминать об этом. Ее всегда тянуло к противоположному берегу, на другую сторону континента.
   — Джессика поправилась? — спросил Орвил.
   — Да, спасибо.
   — Я обещал ей, что приду еще раз. Вы разрешите? Дело в том, что мне пора уже ехать назад…
   У Агнессы не хватило духу отказать, но ее нерешительность Орвил заметил.
   — Это неудобно? — прямо спросил он.
   — О нет, мистер Лемб! — воскликнула она в еще большей растерянности. — Не знаю, как объяснить вам… Видите ли, Джессика несколько неправильно восприняла ваше появление…— Агнесса вдруг умолкла, пораженная своими собственными словами. — То есть, я хочу сказать, она очень быстро привязывается к людям…— прибавила девушка, пытаясь исправить неловкость и увязая еще глубже.
   — Да, она общительная девочка, — сдержанно подтвердил Орвил. — Мне понравилась ваша дочь.
   — Приходите в любой вечер, мистер Лемб. Я дальше одна пойду, простите. Мне тут дали один адрес. Может, на этот раз повезет.
   Орвил тоже замедлил шаг. Он присматривался к Агнессе: эта женщина не была рождена для той ожесточенной жизненной борьбы, которую ей приходилось вести. Сейчас, растерянная, поникшая, она выглядела далеко не красавицей, но поэзия любви могла бы сделать ее невыразимо прекрасной… Если бы вдруг капризное дуновение судьбоносного ветра унесло прочь мучившие ее заботы! Ведь она, именно она, способна понять все, что происходит в момент слияния душ, постичь глубину вне-суетных мгновений жизни. Неизведанные доселе чувства помогли Орвилу догадаться об этом.
   Он снова вспомнил свою мать, Вирджинию Лемб, после смерти которой, пусть не признаваясь в этом себе, Орвил подсознательно чувствовал себя одиноким. Агнесса чем-то напоминала ее, а в чем-то отличалась: похоже, была сильнее. Женщина иногда становится такой поневоле, лишившись поддержки мужчины… Жизнь жестока: он опоздал, он не встретил ее юной девушкой, мечтательно-нежной, похожей на его идеал… вернее, встретил, но она была уже увлечена другим мужчиной, совсем не похожим на него, Орвила.
   Эти мысли не раз посещали его в последнее время; они удивляли Орвила: он ведь не был никогда ни романтиком, ни поэтом, и становиться им сейчас было, пожалуй, уже поздно.
   — Мисс Митчелл, — сказал он, — возможно, я смогу предложить вам кое-что получше. Вы знаете языки?
   — Знала. Французский, латынь.
   Орвил кивнул.
   — Вы могли бы переводить кое-какие статьи.
   — Для кого?
   — Скажем… для меня.
   — Вам это нужно? — с сомнением произнесла Агнесса.
   — Иногда. И не только мне… Работы будет дня на три в неделю.
   Предложение оказалось весьма неожиданным и больше походило на хитрую уловку: Орвил просто хотел ей помочь.
   — Я все перезабыла, — сказала Агнесса и добавила с печальной уверенностью: — Я не смогу.
   — Вы легко вспомните все, чему учились когда-то, — столь же убежденно возразил Орвил.
   — Вы просто хотите помочь мне.
   Орвил удивился.
   — Что в этом плохого?
   — Ничего, — с грустной покорностью произнесла Агнесса.
   — А вы не пробовали шить на заказ? — спросил он. — Или давать уроки музыки?
   — Очень трудно заработать на жизнь рукоделием. Да и уроки… Мне, мистер Лемб, трудно найти хороший заказ. У меня нет рекомендаций, да и вообще…— Она замолчала.
   — Мисс Митчелл, позвольте, я попытаюсь помочь вам, — сказал Орвил. — Возможно, мне удастся найти что-нибудь для вас.
   — Спасибо, но у вас свои дела… Зачем еще возиться со мной?!
   Они проходили мимо ресторана. Окна были ярко освещены, слышалась музыка.
   — Вот здесь я работала, — заметила Агнесса. — А Филлис и сейчас там, у нее вечерняя смена. — И добавила: — Я не хотела бы возвращаться туда.
   Орвил поймал ее отрешенный взгляд.
   — Вам не нужно возвращаться.
   Они остановились друг против друга. Непонятное, пугающее чувство пронзило Агнессу; она не могла понять, что возникает между ними: отчуждение или близость, но было ясно, что он в ее жизни уже не случайно. Она не знала, что скажет ей Орвил, чего он хочет от нее. А сама она ни о чем не мечтала, только об отдыхе и покое…
   — Мисс Митчелл, я хочу, чтобы вы взяли, — Орвил вынул маленькую, в четверть листа тетрадку, — вот это. Посмотрите, когда останетесь одни. Вы, я знаю, играете на рояле, значит, любите музыку. Эти ноты записывала моя мать, здесь ее любимые произведения. Тетрадь я нашел в семейном архиве, и она оказалась у меня с собой. Возьмите, пожалуйста.
   — Зачем? — растерялась Агнесса, но тут же поправилась:— То есть извините, спасибо. Но у меня все равно нет инструмента.
   — И все же возьмите.
   То был знак большого доверия — Агнесса поняла. У нее самой была такая заветная тетрадь, которую она не показывала никому.
   Орвил Лемб… Этот человек, несомненно, заслуживал того, чтоб узнать о ней всю правду до конца. По крайней мере исчезли бы недоразумения. К чему недомолвки? Орвила не обманешь — он не Филлис. Да и зачем?
   — Мистер Лемб, — Агнесса запнулась (как иногда бывает тяжко на душе, и путаются мысли, не идут слова!), — вы помните Джека?
   Орвил от неожиданности замер. В нем боролись два противоречивых стремления: с одной стороны, он хотел узнать правду, с другой — не желал слышать об этом человеке, который — в этом он был убежден — не должен существовать ни в памяти, ни в чувствах, ни в жизни Аг нессы.
   — Да, помню, — спокойно ответил он.
   — Я никому не рассказывала, но вы, я думаю, можете знать о том, что случилось.
   — Давайте зайдем куда-нибудь, посидим, — предложил Орвил. — Так будет удобнее.
   — Нет-нет, — столь же поспешно отказалась Агнесса, идя рядом с Орвилом, она могла не смотреть ему в глаза.
   — Хорошо, мисс Митчелл, как хотите.
   Агнесса медленно и бесстрастно начала свой рассказ. Она излагала только факты, совершенно не давая понять, какие чувства испытывала при этом, как относилась к тому или иному событию, и Орвил постепенно начал нервничать. История эта по-настоящему заинтересовала его тогда, когда Агнесса дошла до момента злоключений на прииске. Он внимательно слушал. А Агнесса чуть ли не впервые испытывала потребность говорить о своей жизни с человеком, столь мало ей известным.
   Орвил был удивлен, более того, неприятно поражен услышанным. Значит, Джек оказался еще хуже, чем можно было предположить! Если раньше Орвил готов был обвинять его в легкомыслии, возможно, в предательстве по отношению к любимой (а мог ли этот человек любить по-настоящему?!) женщине, то теперь… Преступное ничтожество…
   Вероятно, что-то отразилось в его взгляде, потому что Агнесса произнесла:
   — Я тяжело болела, а он выходил меня.
   Это прозвучало как попытка оправдания — показалось Орвилу. Он промолчал. Он многое отдал бы за то, чтобы узнать, была ли разочарована Агнесса до того, как узнала жестокую правду.
   — Послушайте, мисс Митчелл, — сказал он немного погодя, — вы все-таки не знаете наверняка, что он убит?
   Агнесса помедлила.
   — Я не видела его мертвым и ничего не слышала о нем. Он исчез, как в воду канул. Я потом писала на прииск, хозяйке, у которой мы жили, но мне не ответили. Я думаю, возможно, Джека и не убили сразу, его могла взять полиция. Но за такие преступления приговаривают к смертной казни.
   — Да, — подтвердил Орвил, — нет смягчающих обстоятельств.
   — Не думаю… Уверена: если бы Джек был жив, я бы знала об этом.
   Орвила задел ее трагический полушепот.
   «Я ревную эту женщину к памяти ее любовника? — подумал он. — Какая чушь!»
   Если Джека повесили — он того заслужил. Если Агнесса несчастна, то по своей вине. Он искоса взглянул на спутницу. Нет, быть жестоким по отношению к Агнессе невозможно. Ее нужно пожалеть.
   Орвил проводил ее домой, но не зашел к ней, пообещав прийти завтра перед отъездом.
   Когда Орвил ушел, Агнесса раскрыла тетрадь. Частица чужой неведомой души и жизни скрывалась в написанных ровным почерком фиолетовых строках. Агнесса прочла надпись на титульном листе: «Вирджиния Кэролайн Лемб». Вирджиния Лемб, незнакомка, давно ушедшая в никуда, стоящая перед миром вечности. А ее собственная мать? Где ее искать? Где?
   Сдержанная и серьезная, Агнесса встретила Орвила у порога. Из-за спины выглядывала сияющая Джессика, Керби был привязан в углу, возле кровати. Ужасающая бедность обстановки бросалась в глаза сразу, тем более что в комнате буквально негде было повернуться. Жилище Филлис было обставлено куда лучше, и потому Орвил не ожидал увидеть здесь ничего подобного: в таких лачугах ему еще не приходилось бывать.
   А Агнесса принарядилась и изменила свою до сей поры очень простую прическу; она сразу стала намного симпатичнее, и Орвилу было приятно.
   Он протянул Агнессе букет роз, которые та приняла с изумленной улыбкой; как на чудо, смотрела она на нежный бархат лепестков. Где Орвил мог достать такие цветы?
   — Спасибо…
   Джессика, ждавшая своего часа, переминалась с ноги на ногу, а когда Орвил наконец посмотрел на нее, остановилась в смущении.
   — Что же ты? — Агнесса легонько подтолкнула ее. — Мистер Лемб пришел к тебе.
   Орвил не знал, что накануне Агнессе стоило большого труда убедить девочку не говорить ничего лишнего и что Джессика проявила при этом завидное упрямство. Конечно, Агнесса понимала дочь: жизнь не должна начинаться с разочарований, сопротивление реальности естественно.
   Джессика, застенчиво глядя на улыбающегося Орвила, наконец подошла. Керби зарычал из угла: его привязали, и в доме был чужой мужчина — такого пес не мог допустить.
   — Тихо, Керби! — сказала Агнесса и добавила: — Вообще-то он добрый пес, просто к нам редко кто-нибудь заходит.
   Джессика внимательно наблюдала за ними, что-то соображая. Ее личико было сердитым.
   — Лучше, если ты погуляешь, — решила Агнесса, выталкивая собаку за дверь.
   Керби обиделся: в этот момент он кое-что понял и запомнил навсегда. Джессика, вопреки обыкновению, не вмешалась и не заступилась за собаку.
   — Где твои куклы? — спросил Орвил. Девочка оживилась.
   — Вот они! У меня есть еще кукла Нора, она не такая красивая, как ваша. Я хотела сделать ее служанкой Лолиты, но мама сказала, что так нехорошо, пусть они будут сестрами или подругами. А хотите, я покажу вам свои рисунки?
   — Ты рисуешь? Покажи.
   Джессика вытащила из-под кровати коробку и, забираясь с ногами на кровать, пригласила:
   — Садитесь!
   Орвил сел на стул и взял коробку. Он не спеша перебирал рисунки и слушал пояснения девочки. Линии, выведенные по-детски неуверенной рукой, были неровны, но, как показалось Орвилу, глаз ни разу не ошибся в сочетании цветов, в каждом рисунке угадывалось что-то новое, неповторимое.
   — Интересно! — сказал он. — Я, например, в детстве не умел так рисовать. Да и сейчас не умею. Это вы ее научили?
   — Нет, — отозвалась Агнесса, — я, скорее, приучила.
   Она подошла и села рядом с Орвилом.
   — Иногда мне нужно было делать что-либо по хозяйству, и я, чтобы чем-то занять ее, совсем еще маленькую сажала за стол, давала бумагу… А теперь она уже сама постоянно рисует.
   — Надо подарить ей краски, — решил Орвил. — Пусть пробует рисовать красками. Я, конечно, не знаток, но, по-моему, у нее явные способности.
   Агнесса покачала головой.
   — Я думаю, о способностях говорить рано. В детстве многие кажутся способными, а потом все исчезает куда-то.
   — У вас есть маленькие дети? — спросила Джессика, делая вид, что не замечает строгого взгляда Агнессы.
   — Нет, — ответил Орвил.
   — Джесс! — вполголоса предостерегающе произнесла Агнесса, но Джессика не обратила на это внимания.
   — Да? — глубокомысленно произнесла она и посоветовала: — А вы возьмите кого-нибудь в дочки!
   Агнесса, чтобы скрыть вспыхнувшую краску неловкости и смущения, отвернулась к окну.
   — Джесси, вон там Тина и Эмма, пойди поиграй с ними, — сказала она.
   — Не хочу.
   Обычно у Агнессы не возникало проблем с дочерью, это был, пожалуй, первый случай, когда девочка проявляла характер.
   — Иди, — повторила Агнесса. — Покажешь им новую куклу. А потом вернешься к нам.
   — Ладно, — с неохотой согласилась Джессика. Когда девочка ушла, Агнесса вздохнула свободнее.
   И все-таки сохранялась какая-то недосказанность между нею и Орвилом — оба ясно чувствовали это. Орвил смотрел на Агнессу — на длинные ресницы опущенных глаз, на нежную незагорелую кожу лица, на выбившуюся из прически тонкую прядь волос. Безжалостный труд посудомойки испортил ей руки; Орвил подумал о том, что Агнесса все эти годы, забывая о себе, постоянно думала, заботилась о дочери: ни один человек, взглянув на Джессику, не сказал бы, что девочка выросла в такой бедности. Сам Орвил тоже не подозревал, какой слабой, крошечной она родилась: он видел перед собой вполне развитого, здорового ребенка.
   Глядя на Агнессу, он вдруг принялся искать в ее лице черты, которые передались Джессике. Джессика была миловидным ребенком, но Орвил хотел бы видеть ее несколько иной: с такими же темными, как у сидящей перед ним женщины, волосами, черными ресницами и прохладно-зеленым цветом глаз.
   Он смотрел на Агнессу: что изменилось в ней за эти годы? Конечно, она стала старше, что-то исчезло, но в то же время новая прелесть появилась в ней. Девчонка превратилась в женщину! Орвил вдруг будто новыми глазами увидел, как густы шелковистые пряди волос Агнессы, как свежо ее лицо… И она умна: она, как видно, хорошая мать и хозяйка и может стать верной подругой тому, кто полюбит ее. Чья она теперь, эта женщина? И почему он решил тогда, много лет назад, что не может обладать ею?!
   Он думал долго, смотрел на ее лицо, руки, шею — и внезапно чуть не задохнулся от тех мыслей, что пришли ему на ум.
   — Мисс Митчелл! — позвал он, стараясь отвлечься.
   — Да? — отозвалась она. Она не была особо искусна в кулинарии, но сегодня испекла печенье, заняв в очередной раз денег на сахар и муку, и сейчас хлопотала, накрывая на стол.
   — В вашем городе, кажется, есть хороший театр?
   — Есть.
   — Вы были в нем?
   — Нет.
   — Хотите посмотреть?
   Она не ответила. Женская гордость не позволяла ей говорить, почему она не может пойти.
   Ни одного хорошего платья! И ничего вообще!
   Лицо ее горело. Она чуть заметно покачала головой.
   Разговор разладился.
   «Двадцать три года, — вновь подумала Агнесса, — золотой возраст! Пройдет, все пройдет, а останется что?» Не век она будет молода, а что ждет ее в жизни? Череда безутешных лет?
   Мысли нахлынули на нее, опять придавили неусыпной тяжестью: ничего ей не видать — ни любви, ни света, ни радости! Ничего, ничего, никогда!
   Она почувствовала головокружение и оперлась на стол. Так бывало, она не удивилась, не испугалась, только очень захотела остаться одна, чтобы прийти в себя от всего, что пришлось передумать не в первый раз.
   Но у нее был гость, и она не могла забыть об этом.
   — Мистер Лемб, я просмотрела ноты. Удивительно, но почти все произведения — мои любимые.
   Она говорила искренне, и его карие глаза задумчиво блеснули.
   — А ваш любимый композитор?
   — Трудно сказать. У многих я находила что-то близкое, волнующее меня. Мне нравятся Шуберт, Бетховен…
   — Жаль, что нет пианино, вы бы сыграли.
   — Пожалуй…
   — Мы провели бы чудесный вечер.
   Агнесса зажгла лампу. Орвил следил за ее неторопливыми движениями.
   — Я люблю сумерки. А вы, мисс Митчелл?
   — Не знаю. Раньше любила утро, потому что за ним следовал новый день. А теперь… Вечер, может быть.
   — Почему?
   Агнесса подняла глаза.
   — Можно лечь спать и забыться.
   — Вам никто не помогал все эти годы?
   — Я встречала хороших людей, Филлис, например.
   Они поговорили еще немного, потом Орвил собрался уходить.
   — Ну вот, мисс Митчелл, — сказал он, — утром я уезжаю. Спасибо вам.
   — За что? Это вам спасибо, я должна благодарить вас.
   — Вы ничего мне не должны, — ответил Орвил. Агнесса вдруг заметила в его взгляде нечто новое, какой-то странный пугающий огонь. Он, ни слова ни говоря, взял ее руку и поцеловал.
   — Не надо…— испуганно прошептала Агнесса. — Мистер Лемб!
   Она отняла руку и внезапно, неожиданно для самой себя, расплакалась. Она хотела сдержаться, но не смогла все годы одиночества, обид и тоски выплеснулись в этих слезах.
   — Не надо, ничего не надо, — проговорила она, когда Орвил участливо потянулся к ней.
   — Простите, мисс Митчелл, я не хотел вас обидеть! Успокойтесь, пожалуйста! Я сейчас уйду, только успокойтесь! Вернется Джессика, она испугается!
   Последние слова подействовали. Агнесса умолкла, вытирая слезы. Она молча встала, пряча лицо. Орвил дождался, когда она повернется, и заговорил взволнованно: