Джек в самом деле не заметил, как рассвело. Глядя на лежащую в беспамятстве Агнессу, он думал только об одном: где и как добыть золото? Он не смел представить, как это Агнесса, еще недавно удивительно живая, юная, вдруг превратится в ничто. Ему случалось видеть смерть: погибали приятели в бессмысленных драках от ножей портовых головорезов, разбивались, падая с лошадей, — это считалось делом обычным. «Не повезло», — так говорили о них, и такое не сегодня-завтра могло произойти с каждым. И никто не боялся этого.
   Познакомившись с Агнессой, Джек испытал много ранее не изведанных чувств, и хотя чувство потери близкого человека было ему знакомо с времен гибели Александра Тернера, все-таки по-настоящему жуткую тоску и боязнь смерти другого он ощутил только сейчас. Эта девушка стала как бы частью самого Джека, без нее весь мир развалился бы на куски, просто перестал бы существовать.
   Джек понимал: честным путем золото здесь не достать. Оно было нужно сегодня, в крайнем случае завтра, не позднее! Одолжить было не у кого, заработать — негде. Судьба загнала его в тупик, не оставив даже выбора. Он размышлял, зная, что теряет драгоценные минуты, пытался придумать хоть что-нибудь. И мысленно был готов на все, лишь бы не потерять Агнессу,
   Гейл пришла, как обещала. Открывая ей дверь, Джек одновременно выпустил на улицу Керби.
   — Отощал он что-то у тебя, — сказала она. — Давай его мне — за неделю откормлю!
   — Лучше скажи, где достать золото?
   Гейл засмеялась, но вырвавшийся у нее полустон-полувздох прозвучал вовсе не весело:
   — Если б я знала!..
   Она взглянула на Агнессу: девушка лежала неподвижная, как восковая кукла; с того времени, как она впала в забытье, прошло всего лишь несколько часов, но черты ее лица заострились, она казалась давно и безнадежно большой. «Умрет», — подумала Гейл и спросила:
   — Она не приходила в себя?
   — Нет.
   Джек подошел к Гейл; взял ее за плечи, повернул к себе и посмотрел в глаза. Она вздрогнула.
   — Ты хочешь меня о чем-то попросить?
   — Ты должна мне помочь, — твердо произнес он.
   — Если хочешь, чтоб я дала тебе деньги, — усмехнулась она, — то уверяю тебя, у меня их просто нет.
   — Я не хочу, чтобы ты давала мне деньги, — ответил Джек, — но ты должна помочь мне их достать.
   На ее губах появилась легкая улыбка.
   — Тебе, наверное, редко отказывают, да?
   — Почему ты так решила?
   — Просто ты такой симпатичный парень, так красиво улыбаешься… Тебе очень трудно сказать «нет».
   — Я говорю с тобой серьезно, Гейл.
   Гейл отстранилась от него.
   — С чего это ты взял, что я должна тебе помогать? Да и чем я тебе помогу? Я не знаю, где взять золото, не знаю!
   — Энтони тоже сказал, что не знает. А ты говоришь, он может достать все, что угодно!
   — Если ему заплатить, — уточнила Гейл.
   — Нечем мне заплатить, нечем! Ты же слышала все! День-два — и будет поздно! Вчера я скорее умер бы, чем стал унижаться перед кем-то, а сегодня готов просить помощи у первого встречного!
   — Но почему ты так упорно утверждаешь, что я могу тебе помочь, не понимаю!
   — Ничего я не утверждаю! И вообще, можешь идти, я тебя не держу! — Джек пинком распахнул перед нею дверь.
   — Ну ты и псих! Прямо второй Кинрой! — спокойно заметила Гейл. Она прошлась по комнате, собираясь с мыслями. — Да, — сказала она, — посмотри, до чего ты довел бедную девушку! А сам, наверное, обещал ей золотые горы! Все вы такие, все! — с ненавистью повторила Гейл, игнорируя его взгляд. — Завлек, соблазнил…— Она говорила с нажимом, делая ударение на каждом слове. — Чем? Красивыми глазами, своей улыбочкой?.. А теперь!..
   — Если ты хочешь доказать, что я свинья, напрасно теряешь время: я давно уже это понял!
   — Ладно, — смилостивилась Гейл, — попытаюсь тебе помочь. Но только ради Агнессы. Хочешь, я познакомлю тебя с моим приятелем?
   — Зачем?
   — Если ты ему подойдешь, он даст тебе работу.
   — Какую?
   — Тебе не все равно?..
   — Все равно, если за нее платят золотом.
   — Что ж, работа эта нехитрая и заработок хороший. Но соглашаться не спеши, а то, может, потом пожалеешь! — Она рассмеялась.
   — Что-то ты темнишь!
   — Нет, почему? — возразила Гейл и произнесла с расстановкой:— приятель Кинрой Клейн, бывший зотолотоискатель, вместе со своими дружками грабит дилижансы на дорогах, убивает богатых путешественников… У меня золота нет, я жду своей доли уже год, но, кажется, так и не дождусь. Впрочем, это отношения к делу не имеет… Так вот: Кинрою нужны были люди. Завтра он, возможно, зайдет ко мне, и я смогу с ним поговорить. Понятно?
   Джек молчал. Гейл подождала немного, потом, внимательно глядя на него своими карими глазами, спросила:
   — Что же ты не отвечаешь?
   — Так значит, завтра? — переспросил он. Взгляд его, устремленный в неизвестность, мрачный, не выдал, однако, ни мыслей, ни чувств.
   — Ты подумай еще, — сказала Гейл, по-прежнему испытующе всматриваясь в лицо Джека. — Я загляну к тебе вечером и узнаю окончательно. Идет?..
   — Ладно.
   — Тогда пока!
   Гейл удалилась, а Джек склонился перед постелью своей возлюбленной. Он отвел волосы с лица Агнессы, а она открыла вдруг глаза: взгляд ее был болезненно странен; она словно продолжала бредить и пыталась что-то сказать, но не могла. Джек не знал, стало ли ей легче, раз она пришла в себя, или это лишь предвещение чего-то худшего.
   — Агнес, милая! — позвал он. — Что у тебя болит? Она прикусила губу, замерла, стараясь вникнуть в смысл его слов, и дышала все так же тяжело и неровно.
   — Ничего… не болит, — прошептала она наконец, — только хочется спать.
   Джек укрыл ее получше, но через минуту заметил, что она вся дрожит, сжавшись в комок.
   — Тебе холодно? — спросил он.
   — Мне страшно, — ответила Агнесса, и слезы побежали по ее горящим щекам.
   — Чего ты боишься, моя Агнес? Чего?..
   — Не знаю, — с трудом, чуть слышно произнесла она. Темные кошмары, будто щупальца спрута, заползали в душу, сжимая в тиски, заставляя трепетать испуганное сердце.
   — Страшно, мне страшно, — повторила она, следя за плывущими по стене неясными тенями.
   — Да что ты, маленькая, я же с тобой! — Джек гладил ее горячую ладонь.
   — Не уходи, — попросила Агнесса.
   — Я не уйду, Агнес, все время буду рядом.
   Она облегченно вздохнула, повернулась на бок, закрыла глаза, но вскоре встрепенулась.
   — Джек!
   — Я здесь, Агнес.
   — Нет, ты хочешь куда-то уйти от меня, — жалобно проговорила она.
   — Да нет же, нет! Спи, мой цветок, — ответил он, гладя ее волосы.
   Она умолкла, но йотом спросила:
   — Что со мной, Джекки?
   — Ничего страшного. Ты скоро поправишься.
   — И мы уедем отсюда?
   — Конечно, уедем.
   — Дай мне твою руку, — попросила Агнесса, протянув ладонь, но Джек, взяв ее в свою, поднес к губам и поцеловал.
   — Джекки, — сказала девушка, глядя на него сквозь заслонявшую взор пелену, — я тогда… Прости, что сказала о твоем происхождении… У меня вырвалось… я не хотела тебя обидеть! На самом деле мне всегда было и будет совершенно все равно, кто ты и откуда: для меня ты один-единственный и самый лучший, я всегда буду любить только тебя…
   — Агнес! Тогда я сам был во всем виноват, и ты еще мало меня наказала! — в смятении произнес он, а после добавил тихо:— Для меня очень важно то, что ты говоришь…
   Немного погодя Агнесса заснула; сон ее был беспокоен, она металась в жару и стонала, и Джек весь день и всю ночь не отходил от ее изголовья.

ГЛАВА VI

   Кинрой был удивлен: к его приезду Гейл принарядилась, приготовила хороший обед, а при встрече снизошла до поцелуя. Она отличалась непредсказуемостью, он знал это, но ему было известно и другое: она никогда ничего не делала зря.
   — Что это ты?.. — проговорил он, проходя в комнату.
   — Нравлюсь? — Она улыбалась обманчиво и с превосходством. — Или нет?..
   — Нравишься, — отвечал он, глядя на нее, высокую, белокожую при ярком свете двух канделябров, в красном кашемировом платье, обтягивавшем талию и грудь, с красным же бантом в волосах.
   В комнате стояла жара; пламя ревело в камине, оконные стекла запотели. На столике, покрытом скатертью, симметрично расположились два прибора.
   — Где ты все это взяла? В чем вообще дело? — произнес Кинрой, созерцая интимную обстановку ее жилища. Он оглянулся, словно желая удостовериться, что они здесь одни.
   — Сегодня исполнился ровно год с того дня, как мы с тобой вместе, — сказала Гейл, улыбкой отвечая на его подозрительный взгляд.
   — Неужели? Ну и что с того?.. Ты же говоришь, мы были всего лишь компаньонами.
   — Не всегда же… Вспомни! И вообще, какого черта ты недоволен? Хочешь, чтоб я тебя опять прогнала?
   Он не мог понять, шутит она или говорит серьезно, и потому ответил:
   — Брось, Гейл, не будем ссориться! Разве я сказал, что недоволен?
   Он протянул к ней руки, но она увернулась с дразнящим смехом.
   — Ты слишком нетерпелив, Кинрой! Еще ничего не заслужил!
   По его лицу скользнула быстрая тень. — Хватит, дорогая, мне надоело стелиться перед тобой, — произнес он грубо. — Вечно ты ломаешься! Она вспыхнула.
   — Нет, врешь, я была покладистой, пока верила тебе!
   — Ты опять за свое?..
   — Да, золотой мой! Забыл, где выход? Показать?
   Она притворилась обиженной, но Кинрой поймал ее за руку и резко рванул к себе.
   — Слушай, ты! — Его челюсти напряглись, а во взгляде появилось нечто, заставившее ее вспомнить о том, что этот человек — убийца и бандит и при желании может заставить ее подчиниться себе силой. — Один раз я позволил тебе поиздеваться над собой, но больше этого не будет, запомни!
   — Отпусти, Кинрой. Забудем это, я не хотела, — произнесла Гейл почти покорно, но в чернильных глазах ее спряталась злоба.
   — Хорошо, забудем. — Он отпустил ее и кивнул на скатерть. — Давай-ка лучше перекусим, раз уж сегодня такой праздник.
   — Что там у тебя новенького? — спросила Гейл, когда они сели за стол.
   Кинрой пожал плечами.
   — Да ничего. Что ты имеешь в виду?
   — Ты нашел новых людей?
   — Нашел.
   — Сколько?
   — Двоих.
   — Мало, — заключила она. — Опять год ждать.
   — Слушай, хватит! Снова лезешь не в свое дело!
   Гейл фыркнула.
   — Для тебя же стараюсь!
   — Да ну? — В его улыбке мелькнула ирония. — Говори!
   — И скажу. Я знаю одного парня, ему не повезло на прииске, сам знаешь, как это бывает! Он желает подзаработать, все равно каким образом. Может, возьмешь? Тебе же нужны еще люди.
   Она выжидающе уставилась на него.
   — Что он из себя представляет? — лениво произнес Кинрой.
   — Ничего особенного, обыкновенный парень. Не хуже твоих ребят.
   Кинрой, казалось, задумался.
   — Почему я должен ему верить? Что он за человек? Я же не знаю!
   — Узнаешь.
   — Значит, говоришь, твой новый знакомый?
   — Да.
   — Интересно бы узнать, далеко ли зашло это знакомство?
   Он говорил словно бы в шутку, но Гейл была начеку. Она ухмыльнулась и произнесла с той единственно верной интонацией, которой он только и способен был поверить:
   — А, вот что! Не волнуйся, дорогой, у нас чисто дружеские отношения!
   — Однако раньше ты ни за кого не просила, — заметил Кинрой, — что-то тут не так.
   — Что тебе не так? Что это ты вздумал меня подозревать? Стану я кидаться на всякого нищего оборванца! Просто он меня попросил по-соседски, я и согласилась. К тому же интересно получается: от меня ты требуешь невесть чего, а сам отказываешь даже в такой ерунде! Ведь тебе же на пользу!
   — Это еще не известно. Хотя ладно, я подумаю.
   — Но я могу позвать его сейчас.
   — Сейчас?
   — Да, на пару минут. Ты только скажешь, что согласен.
   — Ну ладно, — сказал Кинрой, — валяй, зови. Я сегодня добрый,
   Гейл не заставила ждать. Она исчезла за дверью и через минуту появилась вновь, и уже не одна.
   Весь вид Кинроя выражал полнейшую скуку и безразличие, меж тем как полузакрытые глаза изучали облик вошедшего во всех деталях.
   — Кинрой, это Джек. Джек, это Кинрой, — быстро произнесла Гейл и заняла место чуть позади своего приятеля.
   Кинрой раздумывал, развалясь на стуле, Джек стоял перед ним.
   Так продолжалось минуты две… светлые глаза Джека смотрели в темные, непроницаемые глаза Кинроя.
   Гейл чему-то усмехалась, поигрывая легким столовым ножичком, и держалась абсолютно независимо — одна со своими планами, в которые не хотела никого посвящать.
   На тарелках лежали нарезанные ветчина, манящая ярко-розовой аппетитной свежестью, рыба, маринованные овощи, в миске дымилась мясная похлебка… У Джека, который давно не наедался досыта даже той скудной и грубой пищей, которую удавалось достать (а последние сутки не ел вообще), от голода закружилась голова. При виде пиршества этих двоих он почувствовал злобу: они купаются в изобилии, тогда как он ломает голову над тем, где взять для Агнессы хотя бы немного хлеба, хоть капельку молока и главное — спасительные лекарства!
   Он с усилием оторвал взгляд от стола, боясь, как бы они не заметили голодного блеска в его глазах. Если только он решится, то у него все это будет…
   — Так ты, говорят, хочешь подзаработать? — спросил наконец Кинрой.
   — Да.
   — Стрелять, надеюсь, умеешь?
   — Умею.
   — Верхом ездить приходилось?
   — Да.
   — А чего тебя принесло на прииск? — поинтересовался Кинрой: он почувствовал в односложных ответах Джека доходящее почти до ненависти очень сильное внутреннее сопротивление.
   — Золота захотелось.
   — Золота! — с усмешкой протянул Кинрой. — Ишь ты!.. — добавил: — что: завтра утром приходи в салун Лавиля. Знаешь, где это?
   — Знаю.
   — Я буду там со своими людьми и решу окончательно. Все, иди.
   Когда Джек ушел, Гейл обратилась к Кинрою!
   — Как, подходит?
   — Вряд ли.
   Гейл вскинула удивленные глаза.
   — Почему?
   — Да вот что-то в нем, — Кинрой прищелкнул пальцами, — не то.
   — Что? Молодой сильный парень… Терпишь же ты возле себя болванов Дэвида и Фрэнка или выскочку Генри!
   — Дэвида и Фрэнка не тронь, они парни что надо! А Генри я давно готов взять за шкирку и выкинуть вон! Когда-нибудь я доставлю себе такое удовольствие, но пока, ты же знаешь, мальчишка этот мне нужен, без него нам не обойтись.
   Пока он говорил, Гейл подобралась сзади и, обвив его шею руками, словно желая задушить, зашептала:
   — Я прошу, возьми к себе Джека, что тебе стоит, Кинрой?!
   Он оторвал ее руки от себя и отбросил резко.
   — Да на что он тебе сдался? Слушай, девочка, не хитри: этот красавец твой любовник?!
   — Нет, клянусь, что нет! — воскликнула Гейл, а потом прибавила неохотно: — У него есть подружка, которую он любит. Я немножко подружилась с ними, надо же мне с кем-то общаться, пока тебя нет, и решила помочь: они остались без гроша. Разве ты никому никогда не помогал, Кинрой? Почему ты мне не веришь?..
   Она произнесла все это печально и кротко. Кинрой ответил:
   — Я решу завтра, сказал же. И не зли меня понапрасну. Мне надоели твои условия, ясно?
   — Ясно.
   — Вот так, — удовлетворенно произнес он свое последнее слово. А Гейл вдруг рассмеялась неизвестно почему, а в глазах ее что-то блеснуло. И Кинрой так и не узнал, чему смеялась она и отчего не смогла сдержать своих злых и тяжелых слез.
   Джек попал в затруднительное положение: оставить Агнессу одну он не мог, а уйти необходимо и, возможно, надолго. Обращаться же к Гейл ему не хотелось.
   Раздумывая, что бы предпринять, он неожиданно столкнулся в коридоре с Элси. Девушка, по своему обыкновению подметавшая лестницу, сначала вздрогнула от испуга, но, повернувшись, воскликнула:
   — Это вы! Давно я вас не видала! — Она кокетливо скосила глаза и улыбнулась. — А где мисс Агнесса?
   — Дома, — ответил Джек, намереваясь пройти мимо, но потом вдруг приостановился.
   — Что ты делаешь завтра? — спросил он.
   — Я?.. — Элси широко раскрыла глаза. — Я… я… ничего не делаю.
   — Послушай. — Он приблизился к ней. — У меня к тебе дело.
   Элси слушала с жадным изумлением.
   — Не могла бы ты, — продолжал Джек, — посидеть завтра с Агнессой? Она тяжело больна, ее нельзя оставлять одну, а мне нужно уйти.
   Разочарованная Элси вновь взялась за метлу.
   — Не знаю, — ответила она вяло и равнодушно, — если миссис Бингс меня отпустит. Мне ведь нужно делать работу в доме.
   — Я уговорю миссис Бингс. Так ты придешь?
   Элси кивнула, и Джек, уладив таким образом дело, возвратился к Агнессе.
   День погас, и Джек зажег свечу. Агнесса спала в неестественной, неудобной позе — он повернул ее легкое тело, но она не проснулась, а лишь вздохнула тяжело, и по измученному лицу пробежали серые тени.
   И в эту ночь Джек не сомкнул глаз, а утром, когда пришла Элси, стал собираться в путь. Заспанной девушке пришлось выслушать указания и поклясться, что она не выйдет из комнаты, а в случае, если Агнессе станет хуже, позовет Гейл.
   Джек шел к салуну Джима Лавиля. Было холодно, ломкие травинки выглядывали из снега, запоздало шурша, а ветер, гнавший по дороге снежную пыль, пригибал их и скручивал нитью.
   Вопреки самому себе Джек не очень спешил, он все еще раздумывал, пытаясь найти другой выход, проклиная судьбу, загнавшую его в угол, заставлявшую делать то, для чего он не был предназначен, как и изначально — каждый человек.
   Непонятным чутьем Джек уловил, что его кто-то преследует, и оглянулся: по снежному полу скользило солнечно-рыжее пятно. Он остановился. Пятно росло, увеличивалось и наконец превратилось в большую лохматую собаку. Не добежав до хозяина пару футов, Керби резко затормозил и всеми четырьмя лапами уселся в снег, вопросительно глядя на Джека; он услышал то, что следовало ожидать:
   — А ну, иди домой!
   Пес не спешил выполнить приказ, он лишь прижал уши, ожидая новых окриков. Джек замахнулся на собаку.
   — Пошел вон!
   Керби прекрасно все понял и для вида сделал пару шагов назад, а когда хозяин продолжил путь, двинулся за ним. Прогнать пса так и не удалось; смирившись, Джек взял его за ошейник и повел рядом с собой.
   Ранним утром (лучшее для работы время) народу в салуне было немного. Часть посетителей расположилась в глубине помещения за столиками, несколько человек маячили у стойки. Кинроя среди них не было.
   Джек не имел ни гроша, никого здесь не знал, так что околачиваться в салуне считал делом бессмысленным. Выждав минуту, он направился к выходу. За ним послушно следовал Керби.
   Один из посетителей бросил пить виски и, повернувшись к приятелю, сказал:
   — Хорошая собачка.
   — Да, — подтвердил тот.
   — Шкура у нее хорошая! — послышался голос. Присутствующие обернулись: на пороге стоял Кинрой. Его, по-видимому, здесь все знали: кое-кто приветствовал поднятием руки, некоторые кивали. Несколько человек (пятеро, как сосчитал Джек) подошли ближе и прислушались. Хозяин, коренастый мужчина средних лет, похожий на обычного золотоискателя, продолжал спокойно протирать и ставить на стойку бутылки.
   — Шкура у нее хорошая! — продолжал между тем Кинрой, поигрывая зажатым в руке тонким хлыстом.
   Джек хотел ответить что-нибудь резкое, но сдержался, только глаза его настороженно сузились под взглядом приятелей Кинроя.
   — Могу купить. Сколько ты за нее возьмешь? — не унимался их главарь.
   — А сколько бы ты взял за свою?
   Услышав это, Кинрой поднял было хлыст на уровень лица Джека, но потом вдруг, подумав о чем-то, усмехнулся и обронил спокойно:
   — Ребята, это Джек. Желает иметь долю в нашем деле.
   Равнодушие взглядов сменилось особого рода интересом: так рассматривают лошадей на рынке.
   — Возьмем? — спросил Кинрой своих людей. Вперед выступил черноволосый молоденький франт, минуту назад похваливший Керби. Безукоризненность его одеяния на фоне явной небрежности одежды остальных воспринималась почти как вызов. Джек сразу заметил, что небольшие руки его в отличие от грубых мозолистых рук приятелей ухожены, а глаза, глаза расчетливого капризника, нахальны и умны.
   — Генри, — представился он, показав в улыбке безупречно ровные зубы. — А это Дэвид.
   Дэвид кивнул новичку. Он казался проще Генри, с таким парнями Джек имел дело и раньше. Некрасивая, хотя и не лишенная достоинств внешность, крепкая фигура, свобода как выражений, так и действий, безудержная смелость и полное отсутствие предрассудков.
   — А давай возьмем! — сказал он Кинрою. Остальные тоже как будто были не против.
   — Наше общество принимает вас, сэр! — заявил Генри.
   — Надо это дело отметить, — предложил кто-то. «Общество» любило виски. Что еще оно любило, Джек мог перечислить без запинки.
   Двое — рыжий Фрэнк и верзила Руди — попытались немедленно организовать, попойку, но шестой участник разговора, Линн, наблюдавший за Кинроем, остановил их.
   — Подождите!
   Те замолчали наконец и обратились взорами к Кинрою, который стоял в стороне и изучающе глядел на своих «ребят».
   — Значит, так, — произнес он, равномерно ударяя кончиком хлыста по сапогу, — я ничего еще не решил. Кто знает, каков этот парень в деле?..
   — Так испытать надо! — сказал Дэвид. — Пусть едет с нами завтра, вот и посмотрим!
   Речь шла о вещах, для них, по-видимому, совершенно обыденных; Джек же внутренне содрогнулся. Он не был чрезмерно чувствителен: воспитанный на улице, среди бездомных мальчишек, он не имел никаких осмысленных, твердых моральных принципов и убеждений, и все же ему стало не по себе: в нем сопротивлялась сама природа человеческая.
   — Лошадь у тебя есть? — спросил Линн.
   — Нет.
   — Нет?
   — А ты, Кинрой, уступи ему Арагона. Все равно не ездишь на нем! — предложил Фрэнк. — Отдай прямо сейчас, пусть завтра на нем и приедет.
   — Арагон мой собственный конь, я не каждому доверю на нем ездить, — холодно возразил тот, явно недовольный предложениями подчиненных.
   — Но, Кинрой, ведь это ты привел к нам этого парня, — с улыбочкой напомнил Генри. — Тебе и решать. Или ты что, совсем не знаешь его?
   — Верно. Что, пошли посмотрим коня?..
   Все согласились. Путь пролегал через равнину. Джек шел рядом с Генри, впереди покачивалась широкая спина Дэвида и зад его приземистой кобылы.
   Керби бежал рядом с хозяином.
   — Собака у тебя хорошая, — повторил Генри. — Это сенбернар, да? Я давно хочу завести щенка. Только мне ирландский волкодав нужен.
   — Здесь нет?..
   — А что здесь есть? Здесь ничего нет… Дрессируешь своего? — спросил он, кивая на Керби.
   — Кое-чему учу.
   — Правильно. Вон Дэвид тоже дрессирует свою Красотку.
   Генри с наслаждением шлепнул лошадь хлыстом по спине, что, впрочем, не возымело никакого действия. — Она его ждет возле салуна в любое время, при любой погоде. Он еще научит ее выволакивать его из-под стола и забрасывать в седло. А, Дэвид?..
   Дэвид дружелюбно ругнулся в ответ.
   — Ничего у нас ребята, — сказал Генри, — они тебе понравятся,
   — А мы не девки, чтобы нравиться, Генри, — заметил, не оборачиваясь, Дэвид.
   — Вот Дэвид хороший парень, — продолжал Генри, не обращая внимания на реплику. — Последним поделится, и вообще с ним хоть в огонь, хоть в воду: не продаст, не подведет.
   Дэвид подтвердил сказанное непечатным словом.
   — Ну, что с них возьмешь! — спокойно произнес Генри. — Дикари… У нас тут из прежних вот Фрэнк еще. А остальные — новые.
   — Тоже дикари? — поинтересовался Джек. Генри развел руками.
   — Конечно! Но от них ничего особенного и не требуется. В основном, все по части рук и ног. Хорошо также иметь страшную рожу, вон как у Фрэнка. А башка тут штука лишняя, понял? Большого ума не надо.
   — А у тебя как со всем этим?
   — У меня? — Генри смерил Джека взглядом и произнес уже не глумливым тоном, а вполне серьезно: — У меня все в порядке. Нормально.
   И Джек, глядя в его чуть раскосые, жестокие и умные глаза, понял, что Генри не лжет.
   Компания остановилась у небольшого сарая с узкими окошками. Кинрой нашел глазами Джека и произнес:
   — Ты! Иди сюда!
   Джек подошел.
   — Поживее там! Чего возитесь! — недовольно крикнул Кинрой приятелям.
   Приятели отперли дверь, и Джек, сопровождаемый Кинроем и Линном, вошел внутрь.
   Повеяло хорошо знакомым полузабытым сенным теплом. В загончике стояли две лошади: одна из них, чистой белой масти, блеснула на вошедших влажными глазами.
   — Вот Арагон, — сказал Кинрой. — Попробуй оседлать его.
   Коня вывели на край поля. Конь вздрагивал, раздувал нервные ноздри, сторонясь чужого человека. Присутствующие встали полукругом.
   «Арену хотят устроить, — подумал Джек. — Стал бы я связываться с вами…»
   — Подержи собаку, — попросил он Дэвида. Тот кивнул и взял Керби за ошейник.
   Джек вскочил в седло Краем глаза он успел заметить интерес на лицах приятелей Кинроя Лишь Генри, стоя в стороне, с безразличным видом хладнокровно счищал с одежды снег
   Белый конь, резко сорвавшись с места, поскакал по белой равнине
   Он мчался, все ускоряя ход, и Джек на мгновенье забыл все, что окружало, тревожило его, он не замечал ни прерывисто шумящего ветра, ни колючих снежинок, летящих из под копыт разгоряченной лошади, с каждым шагом которой оживало в нем пламенное ощущение свободы, Джеку казалось, он чувствует, как напрягаются сильные мышцы коня, ощущает теплоту его бархатистой кожи, а скрип седла был подобен ни с чем не сравнимой музыке
   Он направил коня обратно, собираясь остановить его возле сарая, но Кинрой при приближении лошади щелкнул вдруг хлыстом, стараясь задеть ее, и Арагон, обожженный внезапным ударом, бросился на передние ноги, взбрыкнул, а потом, как-то вымученно заржав, завертелся на месте, то и дело поднимаясь на дыбы — Джек справился с ним только благодаря своему опыту и умению