Бекитт Лора. Агнесса. Том 2

   — Я даже не помню, как доехала, — тусклым голосом произнесла Агнесса. — Ничего не помню. Я думала только о тебе и о Джерри.
   — Спасибо, любимая.
   Он повернул ее к себе, чтобы поцеловать, и со смятением в душе увидел, что по лицу Агнессы нескончаемым потоком бегут горячие слезы. Но глаза ее, как он смог заметить, были кристально чисты.
   — Не плачь, не плачь, я все понимаю, — пересилив себя, произнес Орвил и, вздохнув, сказал: — Он хочет поговорить с тобой.
   Агнесса кивнула. Отвернувшись, она принялась рыться в своих вещах. «А если он обнимет ее, попытается до нее дотронуться? Он ведь может сделать это даже насильно! Боже, как сказать Агнессе…» — подумал Орвил.
   — Что там, Агнесса? — спросил он.
   — Я ищу шпильки.
   — Агнесса, пожалуйста, будь осторожнее.
   — Джек не сделает мне ничего плохого! — быстро произнесла она.
   Орвил рассеянно смотрел на ее сборы. Агнесса совсем не расспрашивала его о том, как и что ему пришлось пережить вчера, сколько стоило усилий защищаться, о чем они говорили с Джеком. Интересно, спросит ли его? Орвил был почти уверен в том, что Джеку удастся вызвать у Агнессы жалость (а может, и сочувствие?). Что ж, увы, у женщин совсем иная логика, а порою ее и вовсе нет. Они всегда склонны оправдывать таких «жертв судьбы». Но главное тут все-таки в ином.
   — Агнесса, — сказал Орвил, когда она вновь повернулась. Он глядел ей в глаза, и она не прятала их. — Скажи только… Не знаю, уместно ли сейчас спрашивать, но я очень хочу услышать… Ты меня сильно любишь?
   Она ответила серьезно, почти не сделав паузы:
   — Конечно, ты же знаешь, Орвил.
   — Тебе неприятно, — сказала Агнесса немного погодя, — но ты не должен сомневаться ни в чем.
   Он улыбнулся, впервые со вчерашнего дня.
   — Я понимаю. Все хорошо, дорогая.
   Она надела темно-бордовое платье, слишком, по мнению Орвила, открытое на груди; впрочем, потом он понял, что просто оно было единственным платьем темного оттенка из тех, что Агнесса взяла с собой. Господи, он скоро сойдет с ума от мнительности!
   — Сегодня похороны Олни, — сказал он. Олни был одинок, и они решили оставить его здесь. Тем более, если серый особняк будет куплен, приезжая сюда, они смогут навещать могилу. Хотя теперь Орвил не был уверен в том, что именно захочет сделать Агнесса: остаться верной их прежним планам или, напротив, никогда не возвращаться сюда.
   — Да, — сказала она, — я никогда не забуду этого. Того, что случилось с Олни и… со всеми нами.
   Она хотела еще что-то добавить, но промолчала.
   — Может, мне пойти с тобой? — спросил Орвил. — Я все-таки очень волнуюсь.
   В глубине души он понимал, что сопровождать ее на такую встречу неестественно и неудобно, но в то же время очень хотел, чтобы она ответила согласием.
   — Нет, не надо, — сказала Агнесса и положила пальцы на руку Орвила. — Я одна. Обещаю, все будет хорошо. Не волнуйся, Орвил.
   Орвил ей верил, но сомневался, что она может с уверенностью поручиться за Джека. Он представил их беседующими наедине… «Как бы то ни было, этот разговор должен стать первым и последним, — решил он. — Да, первым и последним, иначе не может быть!»
   Когда Орвил ушел в комнату по соседству, где находились Джерри и Френсин, Агнесса бессильно опустила руки. Жизнь раскололась, разбилась, как зеркало, а ведь в последнее время она, наивная, глупо самоуверенная, с таким упоением смотрелась в него. Агнесса вспомнила приснившийся ей ночью странный сон. В минуты короткого забытья она увидела себя вдруг среди каких-то руин. Она пыталась определить, где находится, и не могла — кругом, везде было одно и то же: песок, пепел и камни; необъятное небо над головой налилось тучами, оно давило сверху, прижимая ее к земле, выжженной и пустой. Агнесса бродила в одиночестве по разрушенному миру и то, что испытывала она, нельзя было назвать страхом, то было еще ужаснее: невыносимое уныние, давящее сильнее, чем эти черные небеса. Слышался заунывный вой ветра…
   Она очнулась. Вспомнила другое: тот сон, который когда-то видела на прииске, в начале своей болезни. В чем-то он оказался пророческим… Так может, и этот?.. Неужели ей предстоит все потерять? Нет! Агнесса долго не могла сосредоточиться ни на чем, но потом постаралась взглянуть на случившееся с другой стороны. Она думала, что Джек мертв, а он оказался живым, она не надеялась увидеть его, встретить на этом свете, но вот увидела! И сможет увидеть еще и еще раз! Разве это само по себе уже не счастье? Бог вернул ей отобранное когда-то (а ведь она тогда так страдала!), правда, вернул, когда она уже почти перестала страдать. Возможно, это было не наказанием, а благом, победой жизни! Сейчас она пойдет и поговорит с Джеком, с живым и вернувшимся к ней! Ей было боязно, но одновременно в угасших было глазах уже зажглись отчаянные искорки.
   Женщина всегда остается женщиной — посмотревшись в зеркало, Агнесса решительно и с нетерпением распахнула дверь.
   Когда Агнесса принималась думать о своем душевном состоянии, она представляла себе комнату, в которой когда-то давно горевший светильник накрыли темным колпаком. После волею судьбы зажглись другие, а этот словно исчез, потух навсегда, но когда покрытие слетело вдруг под дуновением ветра, то оказалось, что светильник еще тлеет! И кто знает, какой может заняться от него пожар?! Он горел когда-то недолго, но так же сильно, как все земные и небесные источники света вместе взятые. Дьяволово пламя искушения… Агнесса не знала еще, сколь невинные души способно оно опалять. Впрочем, сейчас она чувствовала себя защищенной сознанием верно избранного пути, своего места в жизни и, наконец, любовью к Орвилу. Ее жизнь была налажена, чувства зрелы, и это теперешнее благополучие Агнесса не променяла бы ни на что.
   Себя, свою жизнь она, как это свойственно людям, воспринимала целостно. Джек же — а он сильно изменился за время разлуки — казался ей несколькими очень похожими и в то же время в чем-то существенно отличающимися между собой людьми. И что скрывать: ей было мучительно обидно, что того, самого первого, она потеряла навсегда.
   Как и вчера, в первый момент они долго смотрели друг на друга. Агнесса — внимательно, со многими не передаваемыми словами оттенками пронзительных чувств, в потемневших же глазах Джека Орвил наверняка бы прочел оскорбительные для себя и Агнессы желания. Но не только это было в них, в глазах Джека читалось также глубочайшее отчаяние от сознания невозможности ничего большего, чем просто бессильно смотреть на нее, найденную, но отнюдь не обретенную вновь.
   Они не стали беседовать в доме, а вышли в цветущий сад. Деревья, белые-белые, все в мельчайших чашечках фарфоровых цветов, казались ненастоящими. Небо над головами было пронзительно-голубым, без единого облачка, а спереди и позади высились далекие горы. Джек нашел Агнессу очень привлекательной, даже лучше, чем прежде; повзрослев, она обрела, на его взгляд, какую-то особую женственную грацию, таинственную тонкость. Но она показалась ему холодной, скованной и оттого во многом чужой. Они сразу воздвигли между собою стену, не бросившись друг другу в объятия и не выразив восторгов по поводу встречи.
   Они остановились посреди цветущего сада, где их не мог увидеть никто. Кругом было так нереально красиво, что казалось, им обоим снится один и тот же сон, просто сон, но то, что творилось в душе, не давало забыться.
   — Господи! Никогда не думала, что увижу тебя снова, — тихо сказала Агнесса, и Джеку показалось, что в ее голосе нет ни радости, ни сожаления, а только бесконечная подавленность произошедшим.
   — Да, — ответил он, — я тоже.
   Он хотел сказать еще, что совсем иначе представлял себе эту встречу, на которую, конечно же, надеялся и в которую верил, но промолчал именно потому, что случилось все не так, как он думал и хотел.
   — Сядем? — Агнесса показала на скамейку под деревьями.
   Они сели, не очень близко друг к другу.
   — Я долго искал тебя, Агнес! — Она вздрогнула, как и Орвил, услыхав это имя. — Ты ведь не против, если я буду называть тебя как раньше?
   — Нет, Джекки, конечно, не против.
   И они разом, не сговариваясь, вспомнили то, что должны были вспомнить: далекое прошлое, известное и понятное только им двоим. Да ведь и сейчас они находились в тех самых краях — ощущение этого незримо проникало в сердце. И все-таки Агнессе казалось, что она не там, где раньше; тот утраченный мир не был похож на этот: пространство осталось, но время ушло далеко вперед.
   И Джек не увидел в ее глазах того, что было прежде, и подумал: она не мучится выбором, не страдает от вернувшихся чувств, она просто вспоминает — быть может, с холодным сердцем — и лишь по доброте душевной с такой печальной мягкостью ведет ничего не значащий разговор. А ничего он не значит, потому что все решено, понятно и так.
   Джек знал, как важно для многих чувство долга, но он был уверен, что любовь, настоящая любовь, от которой оживают все краски мира, способна преодолеть любые преграды.
   — Почему ты так смотришь на меня? — он и при этом улыбнулся почти смущенно. — Я очень изменился, да?
   — Нет, Джек. Я ведь тебя сразу узнала.
   Она ответила так, хотя на самом деле он стал другим; особенно изменились его глаза; тогда, на прииске, в них только начал проникать холод, теперь же они казались замерзшей водой. В нем было много чужого, от прежнего Джека остался как бы полутруп, и это давило на Агнессу, причиняло невыносимую боль.
   — Что с тобой? — сказала она минутой позже, заметив кровь. — Ты ранен?
   — Так, немножко… ерунда, — ответил он, обрадованный ее неподдельному испугу. — Не беспокойся, Агнес.
   Ему захотелось, чтобы Агнесса дотронулась до него, но она продолжала сидеть спокойно, сложив руки на коленях.
   — Как же это случилось, Джек? — тихо спросила она, имея в виду историю на прииске.
   Он понял.
   — Не знаю. Сам не знаю. Я тебе не говорил просто потому, что боялся тебя потерять. Но все равно это случилось… Я сейчас расскажу.
   Его рассказ длился совсем недолго, он не стал излагать свою историю в подробностях, тем более в таких, какие вряд ли смогла бы спокойно выслушать Агнесса.
   — Так вот, я сбежал с каторги, и меня ищут, Агнес. И если найдут, повесят.
   — О Господи, нет! — Его вновь обрадовал отчаянный страх, с которым она произнесла последние слова, и, ободренный надеждой, он спросил, прорываясь за рамки, негласно установленные с самого начала, ибо она была женой другого, и он не имел права ни на что посягать!
   — Скажи, Агнес, а если б ты знала, что я жив, ты бы смогла меня забыть? Вышла бы замуж?
   Он думал, что она скажет «Не стоит об этом говорить» или «Все в прошлом», но Агнесса со странно задумчивым выражением, словно не понимая саму себя, произнесла:
   — Я никогда тебя не забывала, такое не забывается, Джек. И я не вышла бы замуж, если б знала, что ты не погиб.
   — Но я осужден пожизненно.
   Она молчала.
   — Даже за Орвила? — тихо спросил он, слегка наклоняясь к ней.
   — Ни за кого. Я бы, наверное, просто не смогла…
   Она представила себе скупо нарисованные Джеком картины: невидимая жизнь тянулась рядом многие годы, и только сейчас вышел из подземелья этот тайный поток. Да, все было бы совершенно иначе, если бы она знала о нем, раньше-тяжелее, но зато теперь в чем-то проще. Хотя… смог ли бы опять стать по-настоящему близким ей этот человек? Вряд ли. Наверное, нет.
   — А ты как жила?
   — Плохо, — просто ответила Агнесса. — Очень бедно. Тяжелая была жизнь. Работала посудомойкой в ресторане.
   — Ты?! — удивился он.
   — Да. Пока не…— Агнесса запнулась. — Орвил мне очень помог.
   Лицо Джека потемнело, и на мгновение появилась на нем нехорошая улыбка. Вообще, в разговоре с Агнессой он инстинктивно стремился поддерживать образ того человека, которого она когда-то знала, и лишь временами пробивалось в нем другое, новое… хотя, может, и не новое, а то, что всегда маячило в нем на втором плане. А Агнесса смотрела на него, живого, все еще будто не веря в то, что видит перед собой.
   — Я рада, что ты не умер, Джек.
   Лицо его исказила болезненная улыбка, и он глуховато произнес:
   — Что ж, спасибо и на этом.
   Кругом все цвело белым-белым, а он думал: никогда им не быть вместе, никогда, никогда, никогда!
   Агнесса же вспоминала, что она чувствовала, когда узнала, что на самом деле творил Джек: он ведь обманывал ее! Он — убивал людей! И столько лет провел на каторге… Ей не пришло в голову, что она умышленно воскрешает в памяти воспоминания, которые позволили бы зачеркнуть первоначальный образ этого человека.
   — Я была сильно потрясена, узнав о случившемся, — сказала она, и в ее тоне Джеку почудилось обвинение. — Никак не могла поверить, что ты… Мне казалось, ты не был жестоким.
   — Значит, был, — небрежно произнес он. — Не стоит это ворошить: что было, то было. Не может человек всю жизнь платить один долг, это я и мужу твоему сказал. Я жалею, что так поступил, Агнес, в конце концов, мне несладко пришлось потом. Да и ты, как я теперь знаю, хлебнула горя. Долго ты… жила одна?
   — Шесть лет, — сказала Агнесса. — И, честно говоря, думала, всегда так и будет. Орвил…— она опять запнулась. — Мы встретились случайно, когда я искала в Новом Орлеане свою мать.
   — Нашла?
   — Тогда нет. Я только недавно узнала, где она живет. Мы с Орвилом хотели съездить к ней.
   — Ты любишь его? — внезапно спросил он, и Агнесса вздрогнула.
   — Да, — ответила она как можно спокойнее, подавляя мучившие ее чувства. — Я думаю, не надо нам об этом говорить…
   — Конечно. Ведь меня тебе, выходит, не за что любить! — произнес Джек, подводя итог своим наблюдениям и мыслям. Вышло это у него тоже как-то безразлично.
   — Любят ведь не за что-то, Джек, — возразила Агнесса. — Просто любят или нет.
   В этих спокойно произнесенных словах Джек услышал свой приговор. Он понял, что так и не вышел из тюрьмы, так и остался там, судьба тоже осудила его на пожизненное заключение, на вечные мучения души — жизнь сама была тюрьмой, из которой выход был, наверное, только один.
   — У меня тоже были женщины после тебя, — сказал он, будто желая сделать ей больно, но сделал больно себе, ибо с этими женщинами ему было плохо, пусто, неуютно, точно в могиле.
   Агнесса промолчала.
   — Слушай, миссис Лемб, а ты и твой Орвил, вы знаете, что такое тюрьма, что чувствует человек, знающий, что он никогда оттуда не выйдет? Вы можете представить, что было там со мной?
   Он хотел рассказать ей, как жил эти восемь лет, ужасные восемь лет: впроголодь, постоянно недосыпая, терпя холод, грязь, побои и изнурительный труд; хотел, но не сказал, подумав, что вызовет у нее, может быть, только жалость, то, о чем говорил Орвил, а это казалось ему унизительным.
   — Мне действительно трудно это вообразить, Джек, — отвечала Агнесса. — И хотя многие сказали бы, наверное, что раз ты совершил тяжкое преступление, то и наказан справедливо, будь моя воля, я никогда не осудила бы тебя на муки. Мне правда очень жаль. Это все, что я могу тебе ответить.
   Она сидела в бордовом, облегающем фигуру платье, волосы были собраны в узел и сколоты шпильками, нежная кожа слегка загорела, а зеленые глаза были совсем прежними; она сидела здесь, рядом, далекая-далекая, устремив взгляд в неизвестность, и. Джек ощутил вдруг нечто странное, такое с ним уже бывало иногда, но не так сильно: звон, бесконечный звон в голове, там будто что-то накренилось, мешая ему понимать происходящее вокруг. Он почувствовал, что может… что-нибудь сделать.
   — Что с тобой, Джек? — спросила Агнесса, уловив в его состоянии некую перемену. Она участливо наклонилась к нему и, когда он поднял голову, с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться: такие странные были у него глаза. — Тебе плохо?
   — Да, — выдавил он. — Уходи.
   Но она не сделала этого; напротив, взяла его за руку, очень мягко и осторожно, а потом принялась ласково гладить.
   — Давай я расскажу тебе что-нибудь, — сказала она, сделав усилие, чтобы голос не дрожал. — Давай поговорим о хорошем? Помнишь, как мы с тобой познакомились? Я хорошо помню этот день, даже то, какая была сильная жара, какое было небо, и все-все свои ощущения. Я очень боялась к тебе подойти, ты мне казался таким необыкновенным, красивым! И ты так здорово объезжал лошадей! А потом учил меня ездить верхом, помнишь, как это было? И во мне было такое удивительное, какая-то восторженность, мир казался огромным, прекрасным — даже сердце щемило. Я чувствовала, что жизнь моя будет необыкновенной и долгой, что я по звездам пройду, стоит только захотеть. Тогда ты казался мне таким взрослым, да и я сама себе тоже, а ведь мы на самом деле оба были очень юными, мне — семнадцать, а тебе — около двадцати. Помнишь, мы бродили по портовым улочкам, заходили в кабачок? С нами случались разные приключения! — Она говорила весело, но Джек, придя в себя окончательно, увидел, что она украдкой вытерла слезы. — Тебе лучше? — она и, когда он кивнул, отняла руку.
   Разлетевшиеся было в сознании кусочки воспринимаемой реальности соединялись вновь, и он начал постигать то тайное, что неудержимо влекло его именно к Агнессе, к ней одной: сознание того, что никакая другая женщина не сможет полюбить его таким, каков он есть.
   «Но Агнесса, — сказал он себе, — видимо, теперь тоже не сможет».
   — Пойдем на берег, — позвал он, — это недалеко.
   — Нет, извини, Джек, Мой сын скоро проснется.
   — У тебя двое детей? — сказал Джек и, внезапно обозлившись, добавил: — Вы, я вижу, времени даром не теряли!
   Агнесса покраснела, и тогда Джек, опомнившись, сказал:
   — Прости, Агнес, сорвалось с языка. Вот у нас с тобой не было детей. И теперь, получается, ничего общего.
   — Разве тебе хотелось бы иметь ребенка, Джек?
   — Не знаю. Я никогда раньше об этом не думал. И теперь… какая разница!
   Она не успела обдумать и решить, стоит ли это делать, потому получилось естественно и просто, когда она произнесла:
   — Не знаю, обрадую тебя или нет, но у тебя есть дочь, Джек.
   Он уставился на нее, точно не понимая, что она такое говорит.
   — Что ты сказала? — он подумал, что ослышался.
   — У тебя есть дочь, — повторила Агнесса и тут же с беспокойством подумала о Джессике. Они с Орвилом отсутствовали так долго… Как там она?
   Известие, по-видимому, так ошеломило Джека своей неожиданностью, что он несколько минут изумленно и растерянно смотрел на Агнессу.
   — Но… каким образом? — сказал он, пытаясь постичь смысл этого удивительного явления — появления на свете существа, в котором соединились два человека — он и Агнесса.
   — Вскоре после отъезда с прииска я поняла, что у меня будет ребенок. Я сказала, что жила одна, но не совсем, — она улыбнулась. — Вернее, совсем не одна, а с Джессикой.
   — Ее зовут Джессика?
   — Да. Я назвала так.
   — Красивое имя, — Джек все еще с изумлением смотрел на нее. — А какая она, Джессика, маленькая?
   Агнесса знала, что Джек никогда не общался с детьми и, наверное, даже плохо представлял, какие они вообще бывают. Она рассмеялась.
   — Не такая уж маленькая, ей почти восемь лет. Она очень милая, добрая и умная девочка. Мы все ее сильно любим.
   Джек наблюдал, как исчезает ее скованность, как она словно оживает, сама не замечая того. И она уже не казалась ему чужой и холодной.
   Он помнил, что Оливия советовала ему чаще улыбаться, и он улыбался все время, пока Агнесса говорила о Джессике.
   — Конечно, — он, — такая, как ты. Так и должно быть!
   — О нет, она совсем другая! А внешне очень похожа на тебя.
   — Ну да? — Джек недоверчиво усмехнулся.
   — Можешь не сомневаться, Джекки.
   — Тогда твой муж вряд ли любит ее, — подумав, ответил он.
   Агнесса нахмурилась.
   — Для Орвила это не имеет значения. Он очень хорошо относится к Джессике. Как…— хотела сказать «как к родной дочери», но, не в силах предугадать реакцию Джека, промолчала.
   — Я хочу увидеть ее, — заявил Джек. — Можно?
   — Да, — Агнесса, глядя на него с теми же мыслями, так же сравнивая его с Джессикой, как и Орвил… Однако чувства она при этом испытывала другие. — Только вот…
   — Что? — Джек, пытливо всматриваясь в ее лицо.
   — Можешь ты обещать мне, Джек, что не скажешь Джессике, кто ты на самом деле? — произнесла Агнесса.
   — А что, она обо мне не знает?
   — Нет. Я… еще не рассказывала ей.
   — Выходит, она считает себя дочерью Орвила?
   — Думаю, что так. Видишь ли, она еще ребенок, дети с трудом понимают такие вещи. Обещай мне, пожалуйста!
   Он внимательно смотрел на нее, казалось, понимая все. Было так на самом деле или нет, но Агнессе, жившей последние годы с Орвилом, легко было обмануться.
   — Хорошо, Агнес, я обещаю.
   Наступила пауза, во время которой Агнесса размышляла о том, как все объяснить Орвилу, а так же о том, правильно ли она, собственно говоря, поступает. Но иначе, наверное, было нельзя… Самый же главный вопрос «а что делать потом?» она себе пока не задавала, во многом полагаясь на обстоятельства, что, конечно же, было ошибкой. Ей не раз приходилось выбирать, и она не задумывалась сейчас о том, что нередко раньше в выборе этом помогала судьба, но теперь, теперь-то было другое. Она не собиралась менять, Орвила на Джека, но должна была определить свое отношение к этим людям, ко всем людям, кто был как-то близок ей, причем определить достаточно четко, и она боялась, что не сумеет это сделать.
   «Да, — решила она, — Орвил прав: самое страшное, когда судьба предоставляет человеку право делать выбор, все решать самому, хотя на первый взгляд это кажется благом».
   А Джек думал о том, что Агнесса, окунувшись в воспоминания о днях, проведенных когда-то с ним, упустила определенные моменты: то, как они признались друг другу в любви, как поцеловались впервые, как нежны были друг с другом, как провели свою первую ночь и все последующие. Что она — не хотела растравлять его душу? Или боялась самой себя, боялась, что если вспомнить о прошлом, то придется кое о чем задуматься?
   Он подумал, что надо бы напомнить ей все это, тогда, быть может, в ее душе шевельнутся какие-то чувства, которых он так жаждал! Ведь существовали же силы, что влекли ее к нему раньше! Конечно, он многое потерял, но… Нет, не может быть у нее с Орвилом так, как было когда-то с ним, в это он ни за что не хотел верить! Джек решил сказать все это Агнессе, но вместо этого внезапно обнял ее, и Агнесса, от неожиданности не успев отстраниться, испуганно почувствовала, что Джеком владеет безумная страсть. И это мгновение напомнило ей прошлое, то, что она гнала из памяти прочь и о чем, любя Орвила, почти позабыла.
   Джек поцеловал ее, и Агнесса на несколько секунд позволила, сознательно позволила ему это, но после решительно и с усилием отстранилась.
   Джек отпустил ее и увидел в глазах Агнессы только растерянность и страх, и — ничего больше. Но он не был уверен, что ее чувства исчерпывались только этим.
   — Никогда больше не делай так, Джек! — срывающимся, изменившимся голосом произнесла она. — Никогда, никогда, никогда!
   Он отступил на шаг, лицо его окаменело, как и взгляд, и только губы дрогнули в полуусмешке.
   — Не бойся, Агнес, я больше не буду. Не буду, если ты… не захочешь.
   Агнесса отвернулась и пошла к дому, но Джек удержал ее, схватив за рукав.
   — Агнес, постой! Не уходи так!
   Она, помедлив секунду, повернулась и увидела, что взгляд у него уже совсем другой — умоляющий и виноватый.
   — Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть! Не уходи…
   — Мой сын ждет меня, Джек. Извини.
   Она повела плечом, и Джек отпустил ее руку.
   — Я не задержу тебя больше, только… Скажи, просто скажи, чтобы я знал: ты ведь все та же, прежняя Агнес?
   Она молчала несколько секунд, глядя на него, понимая, что он вкладывает в этот вопрос свой особый смысл, а потом, вздохнув, ответила:
   — Да, Джек. Хотя я, конечно же, в чем-то изменилась.
   Он улыбнулся.
   — Мы еще поговорим, правда?
   — Не знаю, — сказала Агнесса. — Но сейчас мне пора.
   Она пошла к дому; войдя в свою комнату, никак не могла успокоиться: дрожали руки и бешено колотилось сердце.
   — Господи, ну за что, за что! — прошептала она, глотая слезы. — За что, ну за что, скажи!
   И, конечно, Орвил был рассержен и обижен: Агнесса даже не могла понять, что больше.
   — Почему ты сердишься, Орвил? — спросила она его, взволнованно ходившего взад и вперед по комнате. Он обернулся к ней: темные глаза его горели. А ведь Орвил редко выходил из себя!
   — Потому что ты не отказала этому человеку сразу, потому что позволяешь ему ехать с нами в Вирджинию да еще собираешься показывать его Джессике! Ты понимаешь, что можешь ранить ребенка?! Джессика очень чувствительная девочка, как ей такое пережить? Об этом ты подумала, Агнесса?
   — Он обещал мне ничего не говорить ей, — защищалась Агнесса.
   — И ты веришь? — с горькой насмешкой произнес Орвил. — Господи, милая, как ты наивна! Ты сама даешь ему карту в руки! Ему, может, и не нужна Джессика, но то обстоятельство, что у вас есть общий ребенок, он попытается использовать в своих целях. Ты сознательно позволяешь ему разрушать нашу жизнь.
   — Неправда!
   — Правда! Я считал, все будет не так. Не думай, что я неблагодарный: он помог нам, и я собирался помочь ему. Я никогда не нарушал закон, Агнесса, но сейчас я готов был на это пойти, хотя любой из моих знакомых, узнав об этом, счел бы меня сумасшедшим. Я использовал бы все свои связи, чтобы помочь этому человеку уехать из страны туда, где он был бы в безопасности. Дал бы ему денег, чтобы он мог жить безбедно.