Страница:
Письмо было путаное, написанное в сильном волнении, что было заметно по повторяющимся словам, но Джек, читая, слышал голос Агнессы, видел ее лицо… Она просила его беречь себя, постараться жить разумно и честно (в том заключался основной смысл послания) и говорила, что им лучше расстаться по-хорошему и по возможности — больше не видеться. Она просила его не сердиться и принять на прощание то, что вложено в конверт. Заглянув туда еще раз, Джек обнаружил две банкноты; он не стал интересоваться их стоимостью, а машинально скомкал в руке. Настроение было сквернее некуда. Ему очень хотелось забыться, как-то уйти от действительности. Может, напиться, как раньше? Джек нахмурился: он обещал Агнессе… Хотя что теперь значили эти обещания? Но беда была в том, что пить не хотелось. И, похоже, вообще ничего не хотелось.
Потом он вспомнил, что должен спуститься вниз, позвал Керби и пошел. Спускаясь по лестнице, думал о том, почему и куда уехала Агнесса. Может, Орвил ее прогнал? В письме ничего не говорилось об отъезде. Или они уехали вместе? Нет, вряд ли…
Внизу стояла девушка. Она посмотрела на него с испугом, к которому, тем не менее, примешивалось жадное любопытство. Джеку ее лицо показалось знакомым.
Они поздоровались, и он, сразу вцепившись в нее взглядом, спросил:
— Куда миссис Лемб уехала? Одна?
— Да, одна, — сказала Френсин, растерявшись: она не знала, можно ли сообщать кому-либо, куда уехала госпожа. — Не знаю, куда, — торопливо произнесла она, а потом, вспомнив слова Орвила, добавила: — К матери, в столицу.
— А! — уныло протянул Джек. — Понятно. Вы хотите забрать собаку?
Френсин кивнула, тогда он присел рядом с Керби и, обняв его рукой за шею, заговорил:
— Керби, дружище, придется поехать. — Собака вздохнула, словно понимая все. — Не вздыхаай тяжело: мы должны быть там, где больше всего нужны. Мы прожили с тобой друг без друга столько лет, проживем и еще немного, будем радоваться, что хотя бы повидались напоследок. Поезжай к Джессике (Керби повел головой), она любит тебя и, если ты не вернешься, наверное, будет плакать. Может, мы и встретимся еще, а может, и нет, но горевать не стоит. Ты один меня по-настоящему помнил, единственный не осуждаешь ни за что — за это спасибо! Дай лапу, мы ведь были добрыми друзьями!
Джек пожал протянутую лапу и велел Френсин взять пса за ошейник. Собака послушно пошла с девушкой, хотя все время пыталась оглянуться на хозяина, который стоял, не двигаясь, и смотрел невидящим взглядом им вслед. Что-то такое было в его глазах, отчего у Френсин странно защемило сердце.
— Подождите! — крикнула она неожиданно для самой себя, когда они с Керби были уже в дверях, а Джек почти поднялся по лестнице. — Я должна вам кое-что сказать!
Он задержался на верхней ступеньке.
— Только не говорите никому, что узнали это от меня! — взволнованно произнесла она. — Миссис Лемб поехала не к матери, а в Калифорнию, в свой дом на побережье… Помните, где мы встретились тогда с вами — мистер и миссис Лемб и я…
Джек пристально смотрел на девушку.
— А, вот откуда я вас помню, — медленно проговорил он. — Как вас зовут?
— Френсин.
— Френсин…— повторил он. — Спасибо, что не обманули!
Френсин вспомнила разговор слуг и вопрос Полли: стоит ли этот человек того, чтобы миссис потеряла голову? Нет, решила девушка, они с госпожой неподходящая пара. Может быть, потому, что привыкла видеть рядом с Агнессой Орвила, а он был совсем другим. И все-таки сам по себе Джек тоже показался ей интересным. Она призналась себе, что он мог бы ей понравиться, если бы она узнала его в другом качестве и не слышала всего, что болтали о нем. Нет, что ни говори, — Рейчел, Полли и Лизелла со своими страшными сказками просто глупые сплетницы!
— Ну, и что ты собираешься делать? — спросила у Джека Молли полчаса спустя. — Нет, ты скажи, что?
Она относилась к нему чуть ли не покровительственно, часто даже выговаривала, забывая или не замечая, что он уже не нуждается в опеке или что он вдвое старше ее.
— Ничего, Молли! — раздраженно произнес он. — Понимаешь, ничего!
— Ты не поедешь к ней?
— Зачем? — На лице его появилась нехорошая злая улыбка. — Мне надоело унижаться, я устал собирать эти обломки, мне это причинило столько боли, что я и сам не знаю, хочу ли еще чего-нибудь. Наверное, нет.
Молли с важным видом прошлась по комнате.
— Но ты хочешь, чтобы она опять стала твоей?
— Она никогда не будет моей.
— Знаешь, я тут спрашивала у бабки — она иной раз говорит умное — как мужчина может вернуть женщину, которую давно потерял, и она ответила так: «Нужно почаще вспоминать с ней прошлое, то хорошее, что было в нем, а когда она начнет грустить, попытаться вернуть ее туда — она непременно захочет утешиться». Понял?
К ее разочарованию, он отрывисто произнес:
— Глупости это! Агнес еще слишком молода, чтобы думать только о прошлом!
Молли обиделась из-за того, что советы не имели ожидаемого успеха.
— Ну и черт с тобой! — закричала она. — Раз ты такой осел! Любой бы на твоем месте воспользовался этим, если б ему так уж была нужна именно бесценная Агнесса! Не хочешь — ну и пропадай тут один, подыхай с тоски!
Джек рассмеялся.
— Глупая девочка! — произнес он беззлобно. — Мой револьвер теперь заряжен: я приму более легкую смерть!
Молли оторопела. Она стояла посреди комнаты, долговязая, нескладная девчонка с бледным лицом, в блеклой одежде, с русыми волосами, кое-как прихваченными шпильками; она всегда выглядела бесцветно, и только глаза ее, широко раскрытые, в живых серых крапинках, ярко блестели. Сейчас щеки ее порозовели, а рот изогнулся совсем по-детски.
— Ты что… серьезно? — спросила она, заглядывая ему в лицо. — Спятил, что ли?.. Какого ж дьявола тебя лечили столько времени, спасали, когда ты помирал, а?
— Зря, все зря!
— Но ведь ты не хотел умирать! — воскликнула Молли с таким выражением, будто догадалась о страшной тайне. — Признайся!
— Не хотел, — согласился Джек, — все надеялся на что-то.
— И теперь ты собираешься отступить?! Нет уж, изволь еще раз попытаться! Поезжай за ней следом. Ты знаешь, где это?
— Знаю.
— Я сейчас же куплю тебе билет!
— А что я скажу Агнессе?
— Да уж найдешь, что сказать!
Он улыбнулся и протянул ей две скомканные бумажки.
— Вот, купишь билет, а остальное возьмешь себе.
Молли расправила деньги, ворча, что так с ними нельзя обращаться, потом застыла, изумленная.
— Себе взять? — переспросила она, а когда он утвердительно кивнул, немного подумав, произнесла:
— Слушай; а муж миссис Лемб — такой противный, облезлый старикашка? Она вышла за него из-за денег?
Джек от неожиданности расхохотался.
— Ну, ты даешь, Молли! Ты, значит, не видела его, нет? Да, он богат, но мы примерно одного возраста, он привлекательный мужчина, образованный и вообще, неплохой человек. Агнес хорошо с ним жила, у них есть сын… Что ты теперь скажешь? — закончил он серьезно.
Молли пожала плечами; вид у нее был уже не такой уверенный, как минуту назад.
— Наверное, я чего-то не понимаю, Джек.
— Я сам ничего не понимаю, Молли, что поделаешь?
— И все-таки ты мне нравишься, мы всегда так здорово болтали с тобой, правда? Мы ведь друзья? Ты меня не забудешь? — спросила она, пытливо заглядывая ему в глаза.
Он встал и подошел к ней.
— Не забуду, Молли! Конечно, мы друзья…
Он подумал о том, что много лет подряд не чувствовал рядом родной души, никто не хотел называть его другом, все были если не врагами, то в лучшем случае равнодушными; или же презирали, ненавидели, боялись его, а теперь вот находятся те, кто сочувствует, даже хочет помочь. Если так, то и в самом деле: заклятие снято, и путь открыт. Только б достало сил пройти еще немного, и тогда он, должно быть, освободится навсегда!
Агнесса прибыла на вокзал ранним утром; сойдя с поезда, разыскала станцию дилижансов и к полудню была на месте. Серый особняк стоял, как прежде; казалось, ничто не могло его сокрушить. Она открыла калитку, потом — дверь особняка и несмело вошла внутрь пустующего дома с ощущением вступления в особый замкнутый мир, в котором, наверное, дышалось и думалось иначе. Орвил говорил, что дом обставлен; так и оказалось: многое осталось от прежних владельцев, а кое-что, как показалось Агнессе, еще со времен пребывания здесь Аманды; впрочем, необходимую мебель завезли уже после покупки дома Орвилом. В столовой все было покрыто чехлами, все, кроме длинного обеденного стола, приобретенного, совершенно точно, миссис Митчелл. Он был слишком велик, тяжел для дальних перевозок, и ни Аманда, ни те, кто жил тут после, не взяли его с собой, Агнесса провела рукой по матовой поверхности — на темно-коричневом дереве было немало царапин, а сейчас ее покрывал и толстый слой пыли. Агнесса очень удивилась, что за домом никто не присматривал, но, тем не менее, все было цело. Один из старых стульев стоял тут же, а другие, новые, — в углу, под чехлами.
Так же обстояли дела и в прочих комнатах; наверху Агнесса увидела даже рояль; она не смогла вспомнить, тот ли это инструмент, на котором она играла тогда, в свой первый приезд, или совсем другой. Старая ковровая обивка стен в гостиной кое-где попортилась; прежние хозяева отделали стены снизу и до середины деревом, а верх так и не заменили. Люстры увезли — придется довольствоваться свечами да светом каминного пламени. Агнесса заглянула в кухню — прежде здесь царствовала Терри… Но о тех временах Агнесса старалась не вспоминать. Кухня показалась ей особенно заброшенной: похоже, плиту не растапливали уже сто лет. Но кое-какая утварь сохранилась, а в сарайчике за домом был, наверное, запас дров.
Агнесса поднялась в свою комнату, служившую заодно и спальней. Тут был комод, в ящики которого она положила свои вещи, и стояла большая кровать. Агнесса подумала о том, сколько ночей ей предстоит провести здесь одной, вообще быть одной в этом огромном доме. Конечно, она всегда хотела стать его хозяйкой, ходить по этим комнатам, но никогда не думала жить тут одна. Орвил советовал нанять прислугу, но Агнессе не хотелось видеть рядом чужого человека, раз уж Орвил не отпустил с ней ни одну из служанок, хотя и негритянки, и Френсин наверняка согласились бы поехать! Впрочем, не так уж много нужно ей одной, справится как-нибудь сама. Одна, одна… Если уж одиночество, то полное. Она решила по возможности ни с кем не видеться; к счастью, в городе никто ее и не знал, кроме разве что Деборы Райт и Эйлин с супругом, да и те вряд ли узнали бы ее сейчас. Мария жила в столице… И хорошо, что дом стоял несколько в стороне от других, в окружении тенистых деревьев.
Вечером Агнесса прошлась по саду. Прежние владельцы особняка хорошо содержали сад; пожалуй, лучше, чем дом. Ветки деревьев были аккуратно обрезаны, на клумбах расцветали первые цветы. Агнесса пожалела, что теперь за садом некому будет ухаживать. Она побродила, любуясь высоченными тополями, вершины которых уходили ввысь, нацеленные в не успевшее потемнеть недосягаемое небо. Прорези в темно-зеленых кронах казались оранжево-красными от заката, полосой отсекавшего океан от неба и небо от земли. Становилось прохладно, и Агнесса закуталась в шаль. Она чувствовала, как сердце освобождается от тоски, и подумала о том, что, быть может, этот край с его неповторимой чудесной природой исцелит ее душу? Когда начало темнеть, вернулась в дом, тщательно заперла двери и окна. Странно, Орвил не подумал, что ей будет страшно ночью в доме, да, возможно, и небезопасно. Неужели он решил, что она… Да, если Френсин опять проболталась, на этот раз о письме, Орвилу в порыве ревности и обиды может прийти в голову, что она позвала Джека с собой. Впрочем, о Джеке вообще лучше не думать. Она старалась никого не вспоминать, даже детей — чтобы не плакать.
Ей и в самом деле стало страшно и одиноко до жути, когда она очутилась в своей комнате; эти чувства не прошли даже после того, как она нашла в себе мужество обойти дом сверху донизу с подсвечником в руке и еще раз проверить все запоры. Она съежилась под покрывалом на середине кровати, ее все пугало, шум океана казался тяжелым, зловещим, словно откуда-то издали надвигалось недоброе, точно где-то во тьме рычало страшное, огромное чудовище. Агнесса лежала, боясь шевельнуться, до тех пор, пока незаметно для самой себя не заснула.
Проснулась она только утром; комната была наполнена таким же медовым светом, как и почти десять лет назад, нежным светом, просачивавшимся сквозь янтарно-желтые шторы. Ночные страхи рассеялись, и она, поднявшись с постели, раскрыла окно: там, в саду, облитом росой, щебетали птицы, лучи солнца прозрачно-дымчатыми полосами пересекали воздух, проникая в свежую, точно промытую листву, вдалеке между деревьями виднелись белые домики с черепичными крышами, а еще дальше — горы и океан. Как тогда, в первый приезд. Так было до нее, так будет после. Агнесса перегнулась через подоконник и посмотрела вниз, на зеленую траву: высоко! Она не помнила точно, как ей удалось выбраться из окна и спуститься на землю, но зато точно знала, что теперь ни за что не решилась бы на подобное геройство. Агнесса усмехнулась, подумав о том, что постарела, хотя зеркало возражало: она видела в нем молодую женщину с гладкой, еще сохранившей слабый след прошлогоднего загара кожей, длинными, прямыми и блестящими темно-каштановыми волосами и зелеными глазами… только глаза эти были очень грустны. Совсем скоро ей исполнится двадцать семь. Джек старше ее года на три, значит, ему тридцать, а Орвилу еще зимой стукнуло тридцать два. Агнесса вышла из комнаты; спешить было решительно некуда. Причесалась, умылась внизу… Вчера она поужинала остатками дорожных припасов, и у нее еще сохранилось то, что она купила, сойдя на станции, но в дальнейшем придется постоянно пополнять запас продуктов, а значит — Агнесса с неудовольствием подумала об этом — куда-то выходить: ей взбрело на ум, что она смогла бы все время сидеть в доме. Развлечений не было никаких. Рояль да несколько книг, привезенных из дома.
Агнесса вошла в кухню; не смея подступиться к плите, разожгла маленький очаг и сварила кофе. В столовой, куда он прошла с чашкой, было пусто и темновато; она уселась было во главе стола, но потом вернулась на кухню — там ей показалось уютнее и светлее. После завтрака Агнесса немного позанималась уборкой дома, потом привела в порядок волосы, на что ушло много времени: пришлось носить от колодца воду и, хочешь — не хочешь, растопить плиту. С превеликим трудом и опаской Агнессе удалось заставить себя сделать это, и она, вдобавок ко всему, испачкалась в саже.
Потом, завершив все дела, поднялась наверх, в комнату Аманды, где просидела в кресле у окна до самого вечера. В этом помещении почти не было мебели, окна выходили на северную сторону, отчего комната казалась мрачной.
Обстановка отвечала настроению Агнессы; были моменты в жизни, когда она вместо того, чтобы бороться с плохим настроением, желала его усугубить. В такие минуты, всецело подчиняясь ему, она плыла по невидимому внутреннему течению.
Она думала о матери. Аманда так и не вышла замуж, почему? Не нашлось достойных претендентов или помешала привычка к одиночеству, к свободной жизни? Агнесса вернулась к мыслям о своем браке. Орвил дал ей свободу, очень много свободы. Когда человек чувствует себя свободным и счастливым, он, наверное, перестает бояться… Агнесса вспомнила слова Терри, которые та обронила в ответ на пылкие признания семнадцатилетней девушки, уверенно заявлявшей, что она достигнет свободы: «Я свободных людей не видала…» Да, верно, едва успеваешь освободиться от одного, как тут же в другом становишься несвободной. Людская жизнь сильно отличается от звериной: внутренние цепи держат куда сильнее внешних запоров. Агнесса вздохнула: что бы она стала делать, если б их не было? Человек иногда не знает сам, на что способен. Хорошо, если есть совесть, чувство преданности и долга; ей, наверное, этого не хватало, потому она здесь. Порой идти на поводу у своих желаний — преступление… Но сейчас, кажется, любовь и долг шли рядом, иначе она не жаждала бы вернуться к Орвилу. Возвращение… К сожалению, до этого еще далеко.
Агнесса поиграла на рояле, пытаясь обрести утраченное душевное равновесие. Вдохновенные мелодии вызвали кратковременный подъем, но он прошел вскоре после того, как она бросила играть. Все напрасно…
Выйдя в сад, Агнесса нарвала цветов и после отнесла их на могилу Олни. Так было нужно, хотя это опять всколыхнуло воспоминания. Могила содержалась в порядке — Агнесса порадовалась, хотя и сочла ее слишком бедной. Нужно будет кое-что изменить, Олни заслужил, чтобы о нем помнили. Она вспомнила того человека, о котором говорил Джек: она не спросила тогда, есть ли где-нибудь тут и его могила? Имя она запомнила — Дэн; что ж, когда она пойдет в воскресенье в церковь, то попросит упомянуть эти два имени в вечерней молитве.
Агнесса шла по улицам домой; город этот она любила, хотя он так изменился за минувшие годы. Прошлым летом они неплохо проводили здесь время. Агнесса приложила пальцы к вискам: опять, опять… Для чего же, собственно, Орвил послал ее сюда? Чтобы решить? Ей? Но она все решила. Или чтобы подумать самому, как быть с нею?.. В наказание?
Еще издали, с улицы она заметила, что на крыльце сидит какой-то человек. Она немного постояла, не решаясь войти, потом все же взялась за калитку. И тут же, сделав пару шагов вперед, узнала его. У нее сразу опустились руки.
— Джек…
Он посмотрел на нее; по выражению его лица нельзя было понять, о чем он думает, что чувствует, — оно было, что называется, отсутствующим. Агнесса решила, что многие вещи ей никогда не удастся понять, а предвидеть и вовсе не дано ничего.
Джек тяжело поднялся и ждал, пока она отопрет дверь ключом. Агнесса вошла первой.
— Ты меня не прогонишь? — спросил Джек довольно бесцветным голосом.
«Сделай это сейчас же! — предупреждал Агнессу ее внутренний голос. — Он не может остаться здесь, ты сама понимаешь, почему!» Да, она понимала. Нет, не потому что, если он останется, между ними неминуемо возникнут близкие отношения — она чувствовала в себе силы устоять против этого, какие бы средства он ни пустил в ход!
— Я же знаю, что тебе некуда идти, — сухо произнесла она, не поворачиваясь. Она сразу заметила темные круги у него под глазами и унылый, усталый взгляд — по всему видно, болезнь так и не ушла, а всего лишь затаилась внутри…
Она воздержалась от упреков, хотя всем своим видом старалась, насколько это возможно, дать понять, что не рада его приезду.
Он вошел в дом следом за ней.
— Как ты узнал, где я? — спросила Агнесса в том же тоне.
Легкая усмешка тронула его губы.
— Догадался.
Когда из взгляды встретились, Агнесса выразила глазами все, что не сказала словами. Она его не ждала. И не хотела, чтобы он приезжал, потому что это все испортит. Ее душа протестовала против присутствия этого человека…
— Ты плохо себя чувствуешь? Как ты доехал? — спрашивала она, все еще размышляя, а он коротко отвечал:
— Нормально.
Агнесса нахмурилась. Ей хотелось крикнуть ему: «Уезжай сейчас же!» Его пребывание здесь нарушало ход ее мыслей; как всегда, что-то путало в них, подобно тому, как ветер волнует океан, заставляя подниматься глубинные воды. Она вспомнила Орвила, вспомнила боль, которую причинила ему, отплатив черной неблагодарностью за все, что он для нее сделал.
А между тем Джек, ставший неотвязной тенью ее существа, сторожевым псом ее чувств, стоит здесь и как ни в чем не бывало разглядывает обстановку гостиной!
— Я приехал, чтобы тебя охранять, — сказал Джек, словно читая ее мысли. — Нельзя жить в доме одной.
Лицо Агнессы вспыхнуло. Самое время наговорить ему дерзостей, навсегда отучить насмехаться над ней! Но она подавила в себе этот порыв и произнесла неохотно:
— Я никого не ждала и не готовила ничего, но ты, должно быть, хочешь есть?
— Нет-нет, я не голоден, не беспокойся, — торопливо произнес он, а после спросил с тем самым выражением лица, какое было у него в ту их последнюю роковую встречу, так, словно назывался ее старым и самым преданным другом, готовым отдать все, ничего не требуя взамен. — Почему ты здесь, Агнес?
Она резко вздернула голову.
— Ты не понимаешь? — но тут же решила, что вызывающий тон в данной ситуации неуместен, и спокойно произнесла: — Орвил так захотел.
— Он что…— начал Джек, но Агнесса перебила:
— Я не хочу это обсуждать. Джек подошел к дивану.
— Можно мне сесть?
И Агнессе опять захотелось сказать: «Зачем такие вопросы, если ты даже не спросил позволения приехать сюда!»
— Садись…
Она ушла и через некоторое время вернулась с чашкой и тарелкой, на которой лежали остатки ее припасов. — На, возьми, ешь. И не притворяйся.
Джек, должно быть, почувствовал какую-то перемену в голосе Агнессы, когда она произносила эти слова, потому что лицо его заметно повеселело.
— Агнес, — сказал он, — деньги твои я отдал Молли. Напрасно ты хочешь меня подкупить, то есть откупиться, вернее… Ты же знаешь, как я отношусь к таким вещам.
— Я не хотела от тебя откупаться, — ответила она, вспоминая конверт, положенный в ее сумочку Орвилом. — Ты зря так подумал.
Потом они долго молчали. Когда стемнело настолько, что нужно было зажигать свет, Агнесса спросила:
— Ты где будешь спать, здесь или наверху, в комнате миссис Митчелл?
Джек сидел в углу дивана в полусогнутом положении, положив голову на сцепленные кисти рук, и думал о чем-то. Услыхав ее вопрос, он выпрямился.
— Если не с тобой в твоей спальне, то мне совершенно все равно.
Его лицо в темноте Агнесса видела плохо, но по голосу ей показалось, что он не шутит.
— Джек, — сказала она, стараясь сдержать подступивший гнев, — если ты хочешь остаться в этом доме, то не надо меня оскорблять. Я забуду то, что ты сейчас сказал, но это не должно повторяться.
— Хорошо, хорошо; я больше не буду. Извини, — поспешно проговорил он, но, когда она пошла к лестнице, ведущей наверх, словно невзначай вполголоса произнес:
— Хотя то, что ты говоришь, просто смешно.
— Что? — спросила она, оглядываясь.
— Я сказал, что ты напрасно сердишься, Агнес, я же пошутил.
— Избавь меня от таких шуток, Джек.
Она пошла к себе, а он смотрел ей вслед. Хотя она говорила тихо, в ее тоне порой проскальзывали властные нотки, каких не было раньше. И он думал о ней сейчас так же, как она часто думала о нем. Прежней маленькой, чуть наивной девочки Агнес больше не существует. Эта Агнес красивее, умнее, увереннее в себе, но он вспоминал о той, потому что та была ближе, для той он являлся опорой, самым родным, бесконечно любимым существом. А эта, эта только унижала его. Он растянулся на диване и закрыл глаза. Он страшно утомился в дороге, потому что постоянно был начеку — боялся, что его вот-вот арестуют. В вагоне третьего класса ехало много народу, было немало подозрительных личностей, на которых никто внимания не обращал, но он все равно смертельно боялся. На станции прошел мимо полицейского, с трудом отрывая ноги от земли. Он даже сейчас, вспоминая об этом, содрогался от ужаса, его ощущения походили на неосознанный страх животных перед природной стихией. И он подумал, что вряд ли сможет заснуть.
Агнесса тоже не спала. С одной стороны, она ощущала спокойствие оттого, что в доме кто-то есть, но с другой на душе было тревожно. Она осталась одна с мужчиной, который во многом был теперь неизвестен и оттого казался опасным, который, конечно же, явился сюда вовсе не за тем, чтобы просто ее охранять!
Агнесса думала и не сразу заметила, как дверь приоткрылась. Джек вошел, как ей показалось, гибкой кошачьей походкой и остановился на середине комнаты. Агнесса не успела ни раздеться, ни разобрать постель; она сидела в кресле у комода, на котором стояла лампа и неизменный портрет Джеральда Митчелла в рамке.
Джек обратил внимание на портрет.
— Помню, — сказал он, — он был с тобой и на прииске.
— Он всегда со мной, — ответила Агнесса, поднимаясь, — Что тебе нужно здесь?
— А помнишь, Агнес, — продолжал Джек, не обращая внимания на ее вопрос, — как я пришел к тебе сюда, в эту самую комнату? Тут был ковер на полу… Ты усадила меня, кажется, в это самое кресло. Ты еще принесла мне кофе и кусок воздушного пирога, который испекла твоя служанка Терри. Мне кажется, его вкус я помню до сих пор, как и вкус коньяка; я спросил, нет ли у тебя чего-нибудь такого, и ты принесла бутылку из комнаты своей матери. Именно в этот вечер я понял, что ты уедешь со мной. Пирога у тебя нет, коньяка, я думаю, тоже, а кофе ты можешь сварить.
Агнесса удивилась, что он все так хорошо помнит, даже имя служанки, которую никогда не видел, и ответила:
— Уже очень поздно, а кофе плохо влияет на сон.
То, что он произнес в следующую минуту, чуть не лишило ее дара речи, хотя она была, в общем-то, готова к такому роду высказываниям:
— Боюсь, в эту ночь нам не придется уснуть. Агнесса задрожала.
— Конечно, — отвечала она, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, — ты сильнее меня; если тебе что-нибудь нужно, не составит труда это получить.
Джек уставился на Агнессу так, что внутри у нее все похолодело. Она вспомнила выражение Орвила «вынуть душу»: похоже, Джек своим взглядом пытался сделать с ней именно это.
— Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Неужели считаешь, что я захочу взять тебя силой? Ты же знаешь, я никогда не смогу быть жестоким с тобой.
— Ты думаешь обо мне не лучше, Джек, если полагаешь, что это случится по доброй воле, — сказала она, собрав остатки самообладания.
Потом он вспомнил, что должен спуститься вниз, позвал Керби и пошел. Спускаясь по лестнице, думал о том, почему и куда уехала Агнесса. Может, Орвил ее прогнал? В письме ничего не говорилось об отъезде. Или они уехали вместе? Нет, вряд ли…
Внизу стояла девушка. Она посмотрела на него с испугом, к которому, тем не менее, примешивалось жадное любопытство. Джеку ее лицо показалось знакомым.
Они поздоровались, и он, сразу вцепившись в нее взглядом, спросил:
— Куда миссис Лемб уехала? Одна?
— Да, одна, — сказала Френсин, растерявшись: она не знала, можно ли сообщать кому-либо, куда уехала госпожа. — Не знаю, куда, — торопливо произнесла она, а потом, вспомнив слова Орвила, добавила: — К матери, в столицу.
— А! — уныло протянул Джек. — Понятно. Вы хотите забрать собаку?
Френсин кивнула, тогда он присел рядом с Керби и, обняв его рукой за шею, заговорил:
— Керби, дружище, придется поехать. — Собака вздохнула, словно понимая все. — Не вздыхаай тяжело: мы должны быть там, где больше всего нужны. Мы прожили с тобой друг без друга столько лет, проживем и еще немного, будем радоваться, что хотя бы повидались напоследок. Поезжай к Джессике (Керби повел головой), она любит тебя и, если ты не вернешься, наверное, будет плакать. Может, мы и встретимся еще, а может, и нет, но горевать не стоит. Ты один меня по-настоящему помнил, единственный не осуждаешь ни за что — за это спасибо! Дай лапу, мы ведь были добрыми друзьями!
Джек пожал протянутую лапу и велел Френсин взять пса за ошейник. Собака послушно пошла с девушкой, хотя все время пыталась оглянуться на хозяина, который стоял, не двигаясь, и смотрел невидящим взглядом им вслед. Что-то такое было в его глазах, отчего у Френсин странно защемило сердце.
— Подождите! — крикнула она неожиданно для самой себя, когда они с Керби были уже в дверях, а Джек почти поднялся по лестнице. — Я должна вам кое-что сказать!
Он задержался на верхней ступеньке.
— Только не говорите никому, что узнали это от меня! — взволнованно произнесла она. — Миссис Лемб поехала не к матери, а в Калифорнию, в свой дом на побережье… Помните, где мы встретились тогда с вами — мистер и миссис Лемб и я…
Джек пристально смотрел на девушку.
— А, вот откуда я вас помню, — медленно проговорил он. — Как вас зовут?
— Френсин.
— Френсин…— повторил он. — Спасибо, что не обманули!
Френсин вспомнила разговор слуг и вопрос Полли: стоит ли этот человек того, чтобы миссис потеряла голову? Нет, решила девушка, они с госпожой неподходящая пара. Может быть, потому, что привыкла видеть рядом с Агнессой Орвила, а он был совсем другим. И все-таки сам по себе Джек тоже показался ей интересным. Она призналась себе, что он мог бы ей понравиться, если бы она узнала его в другом качестве и не слышала всего, что болтали о нем. Нет, что ни говори, — Рейчел, Полли и Лизелла со своими страшными сказками просто глупые сплетницы!
— Ну, и что ты собираешься делать? — спросила у Джека Молли полчаса спустя. — Нет, ты скажи, что?
Она относилась к нему чуть ли не покровительственно, часто даже выговаривала, забывая или не замечая, что он уже не нуждается в опеке или что он вдвое старше ее.
— Ничего, Молли! — раздраженно произнес он. — Понимаешь, ничего!
— Ты не поедешь к ней?
— Зачем? — На лице его появилась нехорошая злая улыбка. — Мне надоело унижаться, я устал собирать эти обломки, мне это причинило столько боли, что я и сам не знаю, хочу ли еще чего-нибудь. Наверное, нет.
Молли с важным видом прошлась по комнате.
— Но ты хочешь, чтобы она опять стала твоей?
— Она никогда не будет моей.
— Знаешь, я тут спрашивала у бабки — она иной раз говорит умное — как мужчина может вернуть женщину, которую давно потерял, и она ответила так: «Нужно почаще вспоминать с ней прошлое, то хорошее, что было в нем, а когда она начнет грустить, попытаться вернуть ее туда — она непременно захочет утешиться». Понял?
К ее разочарованию, он отрывисто произнес:
— Глупости это! Агнес еще слишком молода, чтобы думать только о прошлом!
Молли обиделась из-за того, что советы не имели ожидаемого успеха.
— Ну и черт с тобой! — закричала она. — Раз ты такой осел! Любой бы на твоем месте воспользовался этим, если б ему так уж была нужна именно бесценная Агнесса! Не хочешь — ну и пропадай тут один, подыхай с тоски!
Джек рассмеялся.
— Глупая девочка! — произнес он беззлобно. — Мой револьвер теперь заряжен: я приму более легкую смерть!
Молли оторопела. Она стояла посреди комнаты, долговязая, нескладная девчонка с бледным лицом, в блеклой одежде, с русыми волосами, кое-как прихваченными шпильками; она всегда выглядела бесцветно, и только глаза ее, широко раскрытые, в живых серых крапинках, ярко блестели. Сейчас щеки ее порозовели, а рот изогнулся совсем по-детски.
— Ты что… серьезно? — спросила она, заглядывая ему в лицо. — Спятил, что ли?.. Какого ж дьявола тебя лечили столько времени, спасали, когда ты помирал, а?
— Зря, все зря!
— Но ведь ты не хотел умирать! — воскликнула Молли с таким выражением, будто догадалась о страшной тайне. — Признайся!
— Не хотел, — согласился Джек, — все надеялся на что-то.
— И теперь ты собираешься отступить?! Нет уж, изволь еще раз попытаться! Поезжай за ней следом. Ты знаешь, где это?
— Знаю.
— Я сейчас же куплю тебе билет!
— А что я скажу Агнессе?
— Да уж найдешь, что сказать!
Он улыбнулся и протянул ей две скомканные бумажки.
— Вот, купишь билет, а остальное возьмешь себе.
Молли расправила деньги, ворча, что так с ними нельзя обращаться, потом застыла, изумленная.
— Себе взять? — переспросила она, а когда он утвердительно кивнул, немного подумав, произнесла:
— Слушай; а муж миссис Лемб — такой противный, облезлый старикашка? Она вышла за него из-за денег?
Джек от неожиданности расхохотался.
— Ну, ты даешь, Молли! Ты, значит, не видела его, нет? Да, он богат, но мы примерно одного возраста, он привлекательный мужчина, образованный и вообще, неплохой человек. Агнес хорошо с ним жила, у них есть сын… Что ты теперь скажешь? — закончил он серьезно.
Молли пожала плечами; вид у нее был уже не такой уверенный, как минуту назад.
— Наверное, я чего-то не понимаю, Джек.
— Я сам ничего не понимаю, Молли, что поделаешь?
— И все-таки ты мне нравишься, мы всегда так здорово болтали с тобой, правда? Мы ведь друзья? Ты меня не забудешь? — спросила она, пытливо заглядывая ему в глаза.
Он встал и подошел к ней.
— Не забуду, Молли! Конечно, мы друзья…
Он подумал о том, что много лет подряд не чувствовал рядом родной души, никто не хотел называть его другом, все были если не врагами, то в лучшем случае равнодушными; или же презирали, ненавидели, боялись его, а теперь вот находятся те, кто сочувствует, даже хочет помочь. Если так, то и в самом деле: заклятие снято, и путь открыт. Только б достало сил пройти еще немного, и тогда он, должно быть, освободится навсегда!
Агнесса прибыла на вокзал ранним утром; сойдя с поезда, разыскала станцию дилижансов и к полудню была на месте. Серый особняк стоял, как прежде; казалось, ничто не могло его сокрушить. Она открыла калитку, потом — дверь особняка и несмело вошла внутрь пустующего дома с ощущением вступления в особый замкнутый мир, в котором, наверное, дышалось и думалось иначе. Орвил говорил, что дом обставлен; так и оказалось: многое осталось от прежних владельцев, а кое-что, как показалось Агнессе, еще со времен пребывания здесь Аманды; впрочем, необходимую мебель завезли уже после покупки дома Орвилом. В столовой все было покрыто чехлами, все, кроме длинного обеденного стола, приобретенного, совершенно точно, миссис Митчелл. Он был слишком велик, тяжел для дальних перевозок, и ни Аманда, ни те, кто жил тут после, не взяли его с собой, Агнесса провела рукой по матовой поверхности — на темно-коричневом дереве было немало царапин, а сейчас ее покрывал и толстый слой пыли. Агнесса очень удивилась, что за домом никто не присматривал, но, тем не менее, все было цело. Один из старых стульев стоял тут же, а другие, новые, — в углу, под чехлами.
Так же обстояли дела и в прочих комнатах; наверху Агнесса увидела даже рояль; она не смогла вспомнить, тот ли это инструмент, на котором она играла тогда, в свой первый приезд, или совсем другой. Старая ковровая обивка стен в гостиной кое-где попортилась; прежние хозяева отделали стены снизу и до середины деревом, а верх так и не заменили. Люстры увезли — придется довольствоваться свечами да светом каминного пламени. Агнесса заглянула в кухню — прежде здесь царствовала Терри… Но о тех временах Агнесса старалась не вспоминать. Кухня показалась ей особенно заброшенной: похоже, плиту не растапливали уже сто лет. Но кое-какая утварь сохранилась, а в сарайчике за домом был, наверное, запас дров.
Агнесса поднялась в свою комнату, служившую заодно и спальней. Тут был комод, в ящики которого она положила свои вещи, и стояла большая кровать. Агнесса подумала о том, сколько ночей ей предстоит провести здесь одной, вообще быть одной в этом огромном доме. Конечно, она всегда хотела стать его хозяйкой, ходить по этим комнатам, но никогда не думала жить тут одна. Орвил советовал нанять прислугу, но Агнессе не хотелось видеть рядом чужого человека, раз уж Орвил не отпустил с ней ни одну из служанок, хотя и негритянки, и Френсин наверняка согласились бы поехать! Впрочем, не так уж много нужно ей одной, справится как-нибудь сама. Одна, одна… Если уж одиночество, то полное. Она решила по возможности ни с кем не видеться; к счастью, в городе никто ее и не знал, кроме разве что Деборы Райт и Эйлин с супругом, да и те вряд ли узнали бы ее сейчас. Мария жила в столице… И хорошо, что дом стоял несколько в стороне от других, в окружении тенистых деревьев.
Вечером Агнесса прошлась по саду. Прежние владельцы особняка хорошо содержали сад; пожалуй, лучше, чем дом. Ветки деревьев были аккуратно обрезаны, на клумбах расцветали первые цветы. Агнесса пожалела, что теперь за садом некому будет ухаживать. Она побродила, любуясь высоченными тополями, вершины которых уходили ввысь, нацеленные в не успевшее потемнеть недосягаемое небо. Прорези в темно-зеленых кронах казались оранжево-красными от заката, полосой отсекавшего океан от неба и небо от земли. Становилось прохладно, и Агнесса закуталась в шаль. Она чувствовала, как сердце освобождается от тоски, и подумала о том, что, быть может, этот край с его неповторимой чудесной природой исцелит ее душу? Когда начало темнеть, вернулась в дом, тщательно заперла двери и окна. Странно, Орвил не подумал, что ей будет страшно ночью в доме, да, возможно, и небезопасно. Неужели он решил, что она… Да, если Френсин опять проболталась, на этот раз о письме, Орвилу в порыве ревности и обиды может прийти в голову, что она позвала Джека с собой. Впрочем, о Джеке вообще лучше не думать. Она старалась никого не вспоминать, даже детей — чтобы не плакать.
Ей и в самом деле стало страшно и одиноко до жути, когда она очутилась в своей комнате; эти чувства не прошли даже после того, как она нашла в себе мужество обойти дом сверху донизу с подсвечником в руке и еще раз проверить все запоры. Она съежилась под покрывалом на середине кровати, ее все пугало, шум океана казался тяжелым, зловещим, словно откуда-то издали надвигалось недоброе, точно где-то во тьме рычало страшное, огромное чудовище. Агнесса лежала, боясь шевельнуться, до тех пор, пока незаметно для самой себя не заснула.
Проснулась она только утром; комната была наполнена таким же медовым светом, как и почти десять лет назад, нежным светом, просачивавшимся сквозь янтарно-желтые шторы. Ночные страхи рассеялись, и она, поднявшись с постели, раскрыла окно: там, в саду, облитом росой, щебетали птицы, лучи солнца прозрачно-дымчатыми полосами пересекали воздух, проникая в свежую, точно промытую листву, вдалеке между деревьями виднелись белые домики с черепичными крышами, а еще дальше — горы и океан. Как тогда, в первый приезд. Так было до нее, так будет после. Агнесса перегнулась через подоконник и посмотрела вниз, на зеленую траву: высоко! Она не помнила точно, как ей удалось выбраться из окна и спуститься на землю, но зато точно знала, что теперь ни за что не решилась бы на подобное геройство. Агнесса усмехнулась, подумав о том, что постарела, хотя зеркало возражало: она видела в нем молодую женщину с гладкой, еще сохранившей слабый след прошлогоднего загара кожей, длинными, прямыми и блестящими темно-каштановыми волосами и зелеными глазами… только глаза эти были очень грустны. Совсем скоро ей исполнится двадцать семь. Джек старше ее года на три, значит, ему тридцать, а Орвилу еще зимой стукнуло тридцать два. Агнесса вышла из комнаты; спешить было решительно некуда. Причесалась, умылась внизу… Вчера она поужинала остатками дорожных припасов, и у нее еще сохранилось то, что она купила, сойдя на станции, но в дальнейшем придется постоянно пополнять запас продуктов, а значит — Агнесса с неудовольствием подумала об этом — куда-то выходить: ей взбрело на ум, что она смогла бы все время сидеть в доме. Развлечений не было никаких. Рояль да несколько книг, привезенных из дома.
Агнесса вошла в кухню; не смея подступиться к плите, разожгла маленький очаг и сварила кофе. В столовой, куда он прошла с чашкой, было пусто и темновато; она уселась было во главе стола, но потом вернулась на кухню — там ей показалось уютнее и светлее. После завтрака Агнесса немного позанималась уборкой дома, потом привела в порядок волосы, на что ушло много времени: пришлось носить от колодца воду и, хочешь — не хочешь, растопить плиту. С превеликим трудом и опаской Агнессе удалось заставить себя сделать это, и она, вдобавок ко всему, испачкалась в саже.
Потом, завершив все дела, поднялась наверх, в комнату Аманды, где просидела в кресле у окна до самого вечера. В этом помещении почти не было мебели, окна выходили на северную сторону, отчего комната казалась мрачной.
Обстановка отвечала настроению Агнессы; были моменты в жизни, когда она вместо того, чтобы бороться с плохим настроением, желала его усугубить. В такие минуты, всецело подчиняясь ему, она плыла по невидимому внутреннему течению.
Она думала о матери. Аманда так и не вышла замуж, почему? Не нашлось достойных претендентов или помешала привычка к одиночеству, к свободной жизни? Агнесса вернулась к мыслям о своем браке. Орвил дал ей свободу, очень много свободы. Когда человек чувствует себя свободным и счастливым, он, наверное, перестает бояться… Агнесса вспомнила слова Терри, которые та обронила в ответ на пылкие признания семнадцатилетней девушки, уверенно заявлявшей, что она достигнет свободы: «Я свободных людей не видала…» Да, верно, едва успеваешь освободиться от одного, как тут же в другом становишься несвободной. Людская жизнь сильно отличается от звериной: внутренние цепи держат куда сильнее внешних запоров. Агнесса вздохнула: что бы она стала делать, если б их не было? Человек иногда не знает сам, на что способен. Хорошо, если есть совесть, чувство преданности и долга; ей, наверное, этого не хватало, потому она здесь. Порой идти на поводу у своих желаний — преступление… Но сейчас, кажется, любовь и долг шли рядом, иначе она не жаждала бы вернуться к Орвилу. Возвращение… К сожалению, до этого еще далеко.
Агнесса поиграла на рояле, пытаясь обрести утраченное душевное равновесие. Вдохновенные мелодии вызвали кратковременный подъем, но он прошел вскоре после того, как она бросила играть. Все напрасно…
Выйдя в сад, Агнесса нарвала цветов и после отнесла их на могилу Олни. Так было нужно, хотя это опять всколыхнуло воспоминания. Могила содержалась в порядке — Агнесса порадовалась, хотя и сочла ее слишком бедной. Нужно будет кое-что изменить, Олни заслужил, чтобы о нем помнили. Она вспомнила того человека, о котором говорил Джек: она не спросила тогда, есть ли где-нибудь тут и его могила? Имя она запомнила — Дэн; что ж, когда она пойдет в воскресенье в церковь, то попросит упомянуть эти два имени в вечерней молитве.
Агнесса шла по улицам домой; город этот она любила, хотя он так изменился за минувшие годы. Прошлым летом они неплохо проводили здесь время. Агнесса приложила пальцы к вискам: опять, опять… Для чего же, собственно, Орвил послал ее сюда? Чтобы решить? Ей? Но она все решила. Или чтобы подумать самому, как быть с нею?.. В наказание?
Еще издали, с улицы она заметила, что на крыльце сидит какой-то человек. Она немного постояла, не решаясь войти, потом все же взялась за калитку. И тут же, сделав пару шагов вперед, узнала его. У нее сразу опустились руки.
— Джек…
Он посмотрел на нее; по выражению его лица нельзя было понять, о чем он думает, что чувствует, — оно было, что называется, отсутствующим. Агнесса решила, что многие вещи ей никогда не удастся понять, а предвидеть и вовсе не дано ничего.
Джек тяжело поднялся и ждал, пока она отопрет дверь ключом. Агнесса вошла первой.
— Ты меня не прогонишь? — спросил Джек довольно бесцветным голосом.
«Сделай это сейчас же! — предупреждал Агнессу ее внутренний голос. — Он не может остаться здесь, ты сама понимаешь, почему!» Да, она понимала. Нет, не потому что, если он останется, между ними неминуемо возникнут близкие отношения — она чувствовала в себе силы устоять против этого, какие бы средства он ни пустил в ход!
— Я же знаю, что тебе некуда идти, — сухо произнесла она, не поворачиваясь. Она сразу заметила темные круги у него под глазами и унылый, усталый взгляд — по всему видно, болезнь так и не ушла, а всего лишь затаилась внутри…
Она воздержалась от упреков, хотя всем своим видом старалась, насколько это возможно, дать понять, что не рада его приезду.
Он вошел в дом следом за ней.
— Как ты узнал, где я? — спросила Агнесса в том же тоне.
Легкая усмешка тронула его губы.
— Догадался.
Когда из взгляды встретились, Агнесса выразила глазами все, что не сказала словами. Она его не ждала. И не хотела, чтобы он приезжал, потому что это все испортит. Ее душа протестовала против присутствия этого человека…
— Ты плохо себя чувствуешь? Как ты доехал? — спрашивала она, все еще размышляя, а он коротко отвечал:
— Нормально.
Агнесса нахмурилась. Ей хотелось крикнуть ему: «Уезжай сейчас же!» Его пребывание здесь нарушало ход ее мыслей; как всегда, что-то путало в них, подобно тому, как ветер волнует океан, заставляя подниматься глубинные воды. Она вспомнила Орвила, вспомнила боль, которую причинила ему, отплатив черной неблагодарностью за все, что он для нее сделал.
А между тем Джек, ставший неотвязной тенью ее существа, сторожевым псом ее чувств, стоит здесь и как ни в чем не бывало разглядывает обстановку гостиной!
— Я приехал, чтобы тебя охранять, — сказал Джек, словно читая ее мысли. — Нельзя жить в доме одной.
Лицо Агнессы вспыхнуло. Самое время наговорить ему дерзостей, навсегда отучить насмехаться над ней! Но она подавила в себе этот порыв и произнесла неохотно:
— Я никого не ждала и не готовила ничего, но ты, должно быть, хочешь есть?
— Нет-нет, я не голоден, не беспокойся, — торопливо произнес он, а после спросил с тем самым выражением лица, какое было у него в ту их последнюю роковую встречу, так, словно назывался ее старым и самым преданным другом, готовым отдать все, ничего не требуя взамен. — Почему ты здесь, Агнес?
Она резко вздернула голову.
— Ты не понимаешь? — но тут же решила, что вызывающий тон в данной ситуации неуместен, и спокойно произнесла: — Орвил так захотел.
— Он что…— начал Джек, но Агнесса перебила:
— Я не хочу это обсуждать. Джек подошел к дивану.
— Можно мне сесть?
И Агнессе опять захотелось сказать: «Зачем такие вопросы, если ты даже не спросил позволения приехать сюда!»
— Садись…
Она ушла и через некоторое время вернулась с чашкой и тарелкой, на которой лежали остатки ее припасов. — На, возьми, ешь. И не притворяйся.
Джек, должно быть, почувствовал какую-то перемену в голосе Агнессы, когда она произносила эти слова, потому что лицо его заметно повеселело.
— Агнес, — сказал он, — деньги твои я отдал Молли. Напрасно ты хочешь меня подкупить, то есть откупиться, вернее… Ты же знаешь, как я отношусь к таким вещам.
— Я не хотела от тебя откупаться, — ответила она, вспоминая конверт, положенный в ее сумочку Орвилом. — Ты зря так подумал.
Потом они долго молчали. Когда стемнело настолько, что нужно было зажигать свет, Агнесса спросила:
— Ты где будешь спать, здесь или наверху, в комнате миссис Митчелл?
Джек сидел в углу дивана в полусогнутом положении, положив голову на сцепленные кисти рук, и думал о чем-то. Услыхав ее вопрос, он выпрямился.
— Если не с тобой в твоей спальне, то мне совершенно все равно.
Его лицо в темноте Агнесса видела плохо, но по голосу ей показалось, что он не шутит.
— Джек, — сказала она, стараясь сдержать подступивший гнев, — если ты хочешь остаться в этом доме, то не надо меня оскорблять. Я забуду то, что ты сейчас сказал, но это не должно повторяться.
— Хорошо, хорошо; я больше не буду. Извини, — поспешно проговорил он, но, когда она пошла к лестнице, ведущей наверх, словно невзначай вполголоса произнес:
— Хотя то, что ты говоришь, просто смешно.
— Что? — спросила она, оглядываясь.
— Я сказал, что ты напрасно сердишься, Агнес, я же пошутил.
— Избавь меня от таких шуток, Джек.
Она пошла к себе, а он смотрел ей вслед. Хотя она говорила тихо, в ее тоне порой проскальзывали властные нотки, каких не было раньше. И он думал о ней сейчас так же, как она часто думала о нем. Прежней маленькой, чуть наивной девочки Агнес больше не существует. Эта Агнес красивее, умнее, увереннее в себе, но он вспоминал о той, потому что та была ближе, для той он являлся опорой, самым родным, бесконечно любимым существом. А эта, эта только унижала его. Он растянулся на диване и закрыл глаза. Он страшно утомился в дороге, потому что постоянно был начеку — боялся, что его вот-вот арестуют. В вагоне третьего класса ехало много народу, было немало подозрительных личностей, на которых никто внимания не обращал, но он все равно смертельно боялся. На станции прошел мимо полицейского, с трудом отрывая ноги от земли. Он даже сейчас, вспоминая об этом, содрогался от ужаса, его ощущения походили на неосознанный страх животных перед природной стихией. И он подумал, что вряд ли сможет заснуть.
Агнесса тоже не спала. С одной стороны, она ощущала спокойствие оттого, что в доме кто-то есть, но с другой на душе было тревожно. Она осталась одна с мужчиной, который во многом был теперь неизвестен и оттого казался опасным, который, конечно же, явился сюда вовсе не за тем, чтобы просто ее охранять!
Агнесса думала и не сразу заметила, как дверь приоткрылась. Джек вошел, как ей показалось, гибкой кошачьей походкой и остановился на середине комнаты. Агнесса не успела ни раздеться, ни разобрать постель; она сидела в кресле у комода, на котором стояла лампа и неизменный портрет Джеральда Митчелла в рамке.
Джек обратил внимание на портрет.
— Помню, — сказал он, — он был с тобой и на прииске.
— Он всегда со мной, — ответила Агнесса, поднимаясь, — Что тебе нужно здесь?
— А помнишь, Агнес, — продолжал Джек, не обращая внимания на ее вопрос, — как я пришел к тебе сюда, в эту самую комнату? Тут был ковер на полу… Ты усадила меня, кажется, в это самое кресло. Ты еще принесла мне кофе и кусок воздушного пирога, который испекла твоя служанка Терри. Мне кажется, его вкус я помню до сих пор, как и вкус коньяка; я спросил, нет ли у тебя чего-нибудь такого, и ты принесла бутылку из комнаты своей матери. Именно в этот вечер я понял, что ты уедешь со мной. Пирога у тебя нет, коньяка, я думаю, тоже, а кофе ты можешь сварить.
Агнесса удивилась, что он все так хорошо помнит, даже имя служанки, которую никогда не видел, и ответила:
— Уже очень поздно, а кофе плохо влияет на сон.
То, что он произнес в следующую минуту, чуть не лишило ее дара речи, хотя она была, в общем-то, готова к такому роду высказываниям:
— Боюсь, в эту ночь нам не придется уснуть. Агнесса задрожала.
— Конечно, — отвечала она, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, — ты сильнее меня; если тебе что-нибудь нужно, не составит труда это получить.
Джек уставился на Агнессу так, что внутри у нее все похолодело. Она вспомнила выражение Орвила «вынуть душу»: похоже, Джек своим взглядом пытался сделать с ней именно это.
— Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Неужели считаешь, что я захочу взять тебя силой? Ты же знаешь, я никогда не смогу быть жестоким с тобой.
— Ты думаешь обо мне не лучше, Джек, если полагаешь, что это случится по доброй воле, — сказала она, собрав остатки самообладания.