серый бесконечный поток осенних туч, уносящий с собой всякую надежду на
просвет.
Цветы на подоконнике, старенький телевизор в углу, холодильник, стол,
потертый ковер на стене, фотографии в рамках под стеклом. На полу серая
дорожка, давно некрашеная дверь, старый шкаф со скрипучими дверками, - на
всем печать невысокого достатка и неопрятности.
На исходе душный знойный день. За окном - неухоженный двор, гаражи. На
крыше одного из них, в тени растущего рядом дерева, сидят ребятишки. Дети о
чем - то громко и отчаянно спорят. Все вокруг кажется бессмысленным,
нелепым, даже этот ребячий спор. Полулежа на кровати, закрыл глаза. Жара
невыносимая. Хорошо бы попить. Хозяйка велела поливать цветы. Не забыть бы.
Цветы... Разве это цветы!? Аня любила гвоздики. Только гвоздики и только
красные, розовые. Странно. А ведь ее цвет - синий, голубой. Она говорила, -
гвоздика дольше всех сохраняет свежесть. О небо, какая жара! Дышать нечем...
Встать, пройтись? Может на улице с моря ветерок? Хватит ли сил? И потом, -
дело уже к вечеру. Спать, поспать бы... Как медленно тянется время? Сон,
сон! Он укорачивает время. В нем спасение. Но его нет и нет. Пройденное,
пережитое вновь и вновь возникает во всех подробностях, шириться,
углубляется...
Еще одна попытка уснуть. Куда то уходит день, свет, совсем другие
голоса, прохладный воздух, запах травы, цветов, ласковое солнце. Загородная
дача. Кто там? Неужели? Невозможно поверить! Сердце, сердце замирает... Аня,
она. Боже, какая радость! Да, да, конечно! Вот же она, Анька! Радость, то
какая!? Сердце как бьется. Сейчас выскочит из груди. Зеленая поляна залита
ярким солнечным светом. Стройные березки вокруг. Вот же она, Анечка,
спускается с крыльца в сад. Осторожно и нежно ноги ее перебирают ступеньку
за ступенькой. Я вижу и любуюсь ими... На ней аккуратненький передничек,
облегающий высокую грудь.
" Папа, дети, прошу, обед готов!" Это же ее голос, ее улыбка, ее
походка!? Сейчас подойду к ней. Возьму ее за плечи. Загляну в глаза, увижу
свет, тепло, любовь... Собраться бы с силами. Жара, сил нет никаких. Весь
мокрый. Глаза слиплись. Напрягись - же! Еще немного! Ну!!!
С невероятным усилием открывает наполовину пудовые веки и перед
глазами... свисающая с потолка выгоревшая, с длиной бахромой, пыльная
матерчатая люстра, на которую он раньше не обращал внимания. "Где я? Что со
мной?"
Зачем он приехал сюда? Для чего? Какая сила позвала его на этот курорт,
где он совсем один, наедине со своим горем и мучительными воспоминаниями?
Ведь каждая улица, каждый камень этого южного города напоминает о потерянном
навсегда счастливом времени, пригибает к земле, загоняет в смертельный
тупик! Не нужно было этого делать. Лучше было бы вернуться после
командировки прямо домой. Там можно быть на людях, невольно слушать их и
говорить с ними, притупляя таким образом душевную боль.
На самом деле, он жаждал этих мук, как искупление вины. Вины в том, что
его жизнь продолжается. И вместе с тем, словно человек, на котором
загорелась одежда, он отчаянно метался с места на место в инстинктивной
попытке сбить на ходу огонь, безжалостно поглощающий жизненные силы, не
зная, как и каким образом смирить чувство вины с необходимостью жить.
Что его привело сюда? Как он оказался здесь, в этом убогом помещении,
на старой скрипучей кровати с раздражающими чужими запахами? Чего он ждал?
На что надеялся? Может, надеялся обрести немного тепла и радости в радушных
воспоминаниях, чтобы хотя бы чуть - чуть растопить смертельный холод души,
скованной в беспощадных тисках черного траура...
Этот южный, знакомый ему солнечный городок в окружении всех семи чудес
света. Широким полукругом раскинулась голубая бухта с многочисленными на
берегу пляжами, причалами, ресторанами, кафетериями, кинотеатрами и прочими
заведениями для отдыха и развлечения приезжей публики. Пляжи, обласканные
теплыми прозрачными волнами, большую часть дневного времени освещаются здесь
солнцем со стороны залива. Зеркальная водная гладь отражает в удивительном
сочетании морских и небесных красок демоническую красоту мира.
Словно озорные дети носятся в голубом просторе веселые летние облачка,
играя солнечными лучами и, любуясь, как от этого ежеминутно меняются цвета и
оттенки земного и морского ландшафта.
В предвечерний час у пирса, в прозрачной глубине моря проходят мимо
целые косяки мальков, поблескивая своими серебристыми спинками. Один за
другим они тянутся с интервалом в несколько минут и по одному и тому же
пути, словно начертанному никому неведомым разумным существом.
А воздух..., целебный воздух с моря и гор! С первого его глотка человек
словно рождается вновь. Возрастает зоркость взгляда, четкость мысли, изящней
становится человек.
В противоположной от моря стороне, за амфитеатром города, -
величественные контуры далеких горных вершин - главного Кавказского хребта.
Отроги гор спускаются вниз к морю. Когда море штормит, пляжи пустуют, а
солнце, как ни в чем не бывало, светит и греет. Поход за город, к отрогам
гор, открывает совершенно иной мир, другое представление о нашей планете.
Могучие хвойные леса растут на скалистых породах узких глубоких ущелий,
возвышенностей, и плоскогорий. Нередко можно видеть, как на вертикальном,
скалистом обрыве стройная, высокая сосна впивается многочисленными своими
корнями в щели монолитной каменистой глыбы. Еще больше поражает и изумляет
эта картина при мысли о том, что там, где человек с первого взгляда и не
предполагает, что в недрах мертвых скал могут быть питательные соки,
удивительное по своей красе растение обнаруживает их и питается ими.
А чего стоит оказаться на гребне отрога гор и обратить свое внимание на
соседнюю возвышенность. На дне глубочайшей между ними пропасти -
замысловатая нитка горной речушки. А дальше, приподнятый к зрителю, как бы
для лучшего обозрения, залитый солнечными лучами гигантский склон соседнего
гребня с лесным массивом и огромным полем, покрытым зелеными травами,
кустарниками и горными цветами. Великолепие, мощь и красота захватывает дух
и приводит в шоковое состояние.
Несколько лет тому назад они вдвоем приезжали сюда в отпуск и жадно
ловили каждую минуту, чтобы насладится красотами этого уникального,
неповторимого уголка Земли. Это были дни, когда каждый из них испытывал
неописуемый восторг от увиденного и острое желание поделиться своими
впечатлениями. Каждый новый день не был похож на предыдущий. Он приносил им
новые радости, наслаждения, открытия.
Отпуск в этих краях был для них большим праздником, заслуженно
дарованным им за месяцы упорного труда. Шагая рядом с ней по шумному
приморскому бульвару, Владимир чувствовал, как возбужденно бьется ее сердце,
а в унисон, но реже, его. И это напоминало ему воскресный перезвон двух
колоколов в светлый праздничный день, целиком завладевающий всем окружающим
пространством, когда упругие, низкие тона одного из них бережно несут на
себе легкие, звонкие переливы другого, превращая окружающий мир в библейскую
легенду...
Пока бальзам воспоминаний омывал светлой волной измученное сердце, где
- то там, в солнечном сплетении, вновь и вновь накапливалась горечь. И слезы
внезапно вырывались наружу, безжалостно возвращая его к своей трагедии. Они
нещадно подавляли остаток его жизненных сил. В них звучала жгучая обида и
безнадежность. И каждый раз ему казалось, что вот сейчас, наконец-то, этот
приступ унесет с собой последнее дыхание его жизни и покончит с его
невыносимыми страданиями.
Но, увы! К счастью или несчастью, когда горе человеческое слишком
велико, душа не в силах слишком долго, непрерывно его нести. Усталость
валила его с ног, и временами он впадал минут на пять - десять в иступленный
транс. Очнувшись и мобилизовав остаток своей воли, он стремился к действию,
пытался чем ни будь занять себя. На людях старался из последних сил быть
собранным. Со стороны глядя, трудно было даже сказать, что его внутренний
мир подавлен, надломлен.
На следующее утро Владимир медленно, не торопясь, разобрал свой
чемодан, немного убрал в комнате, вышел во двор.
На город, со стороны моря, набегали темно серые облака. Они далеко
вытягивались в длину. Местами между ними обнажалось небо. Через разрывы в
быстро мчащихся облаках солнечный свет падал на землю. И со стороны моря
можно было видеть, как по амфитеатру города перемещаются солнечное
освещение, выхватывая отдельные места его улиц, домов и площадей. Временами
моросил мелкий дождь, стояла влажная духота
В дальнем углу двора под навесом на крыльце сидела девчонка лет
двенадцати. Короткий ситцевый сарафан свободно висел на ее худенькой
нескладной фигуре. Видно она недавно приехала, - совсем еще беленькие
непропорционально длинные руки и ноги. Скучный безразличный взгляд сквозь
ниспадающий на лоб чубчик светло русых волос. В руке держит длинную палку, и
время от времени постукивает ею по деревянным перилам. Поднятая к Володе
склоненная набок головка и умные серые глазки выражали непритворное детское
любопытство.
"Надо поговорить с ней, - подумал он. - Но о чем? Что общего у меня с
ней? Она может испугаться от одного вида моего. В силах ли я хотя бы
улыбнутся ей или пошутить?"
Хорошо бы затеять хоть какой ни будь разговор. Тем более с ребенком,
душа которого, словно чистый лист с одними лишь солнечными напутствиями от
бога на счастливую жизнь.
- Скучаешь? А друзья твои где? - Володя испугался своего хриплого
отрешенного голоса.
- Я только вчера приехала с мамой. Ни с кем еще не успела
познакомиться. А вы здесь отдыхаете? - охотно отозвалась она. Видимо, не
прочь была развеять скуку.
- Да, тоже приехал отдохнуть. Как зовут то тебя?
- Соничка, - и тут же поправилась, - Соня.
- Море любишь?
- Я первый раз.
- Полюбишь. Море прекрасно. Плавать то умеешь?
- Я занимаюсь в секции плавания и бадминтона тоже.
- А ракетки у тебя есть?
- Есть, - оживленно кивнула она головой.
- Ну что ж, тогда поиграем, как ни будь.
- А что, сыграем, - в глазах вспыхнули огоньки. И далее скороговоркой,
- Мы с папой играем. А потом он садится писать свою книгу. Он писатель.
Остался в Саратове. С нами не поехал. Ему надо успеть сдать книгу в
издательство.
- Вот какой у тебя папа!
Чуть было не поинтересовался, какие книги папа уже написал, но на
всякий случай воздержался от этого вопроса.
Из ближайшего окна выглянула мама.
- Соничка, иди домой, девочка.
- Я сейчас, мама.
- Пойду к морю, - произнес Володя, поняв, что разговора больше не
будет.
- Дождь ведь, дяденька.
- Ничего, дождик то иногда и теплый. Поздороваюсь с морем. Давно не
видел.
- Постойте, а вы ведь не сказали мне, как вас звать.
- Зови меня "дядя Володя". Идет?
- Идет. - Соничка долго смотрела ему вслед
Он медленно поволок свое усталое тело к широко открытым воротам. Вышел
на улицу и повернул в сторону моря.
Было многолюдно у магазинов, ресторанов, киосков. Погода не позволяла
купаться и загорать. Володя пробивался сквозь сутолоку отдыхающего люда,
жадно набрасывающихся на атрибуты южного курорта - знаменитые чебуреки,
хачапури, форель кавказскую, вина грузинские - "Ркацители", "Псоу", "Твиши".
Множество ларьков торгуют музыкальной продукцией, и вокруг них громко с
заезженных лент раздается музыка Высоцкого, Токарева, Робертино Лорети.
Почему Соничка так пристально разглядывала его. Неужели выдает внешний
вид. Из сочувствия? Вряд ли. Дети нечувствительны к чужому горю.
Кружилась голова. Пошатывало. Окружающее воспринималось, как нечто
находящееся за пределами его жизни. Тротуар казался уходящим назад из-под
его ног.
Бадминтон. Аня любила эту игру. Играли они не по правилам. Без сетки.
Достаточно было удовольствия от простых, прямых перепалок. Она охотно
соглашалась играть, но только в том случае, если партнер подавал волан так,
чтобы ей почти не приходилось сдвигаться с места. Если же это не получалось,
то в ход шел милый дамский каприз, - дескать, он играть не умеет или не
хочет.
Незаметно для себя он спустился к полупустому пляжу. Море бушевало и,
казалось, без всяких на то причин. Умеренные порывы ветра, временами
небольшой дождь, мчащиеся высоко в небе тучи не могли быть прямой причиной
бурного поведения морской стихии.
Володя подошел вплотную к воде. Накаты волн заливали значительную
площадь береговой полосы пляжа. Шум прибоя то нарастал, превращаясь в рев
рвущегося вперед дикого зверя, то откатывал назад со вздохом облегчения.
Так, наверно, будет всю ночь, а к утру на удивление все может утихнуть до
полного штиля...
...К морю, они с Аней спускались обычно ранним утром. Солнце только
появлялось из-за гор. Его лучи дарили миру умеренное тепло, и несли с собой
расслабляющее блаженство для души и тела. В этот час море выглядело так,
будто оно за ночь вернуло себе безоблачный, беззаботный младенческий возраст
с трогательной поступью медленно просыпающихся волн и невинной игрой
прозрачно голубых глубин. Как бы впервые в своей жизни, совершали они робкие
шаги, лаская прибрежные песчинки нежным лепетом тысячи тончайших
колокольчиков.
После первого купания Аня, не выходя на берег, взбиралась на одинокую
скалистую глыбу, возвышавшуюся над поверхностью воды. Она садилась на
плоскую часть ее, руками обнимала круглые сомкнутые вместе колени и
свешивала над краем нетронутые временем пальцы ног. Они, словно несмышленые
братья - зверюшки, выстраивались в ряд своими светлыми перламутровыми
ноготками на румяно-молочных подушечках.
Серебристая морская даль, протянувшаяся до самого горизонта и незаметно
переходящая в чистый, ярко голубой небосвод; гряда гор, затянутая утренней
дымкой с приветливым багряным солнцем над ней и... женщина - чаровница с
обращенными к дневному светилу огромных опущенных век и благодарной улыбки
пухлых, румяных губ... Кто знает, может быть, в этом взаимном безмолвии тот
самый таинственный миг общения матери-природы со своим высшим творением!?
Общения на пути к совершенству.
Аня сидела с поднятой головой и закрытыми глазами лицом к солнцу, в
окружении лазурной морской дали и далеких заснеженных горных вершин. Темные
густые волосы крупными локонами рассеяны были на бронзе загорелых плеч.
После длительного купания она целиком отдавалась ласковому теплу раннего
солнца. А Владимир, испытывая нечто вроде чувства ревности, при виде ее,
обласканной множеством хрустально-прозрачных капель морской воды рассеянных
по всему телу. Одна за другой они нехотя скатывались вниз, цепляясь за
малейшую возможность продлить свою волнующую близость с нежным женским
телом.
Даже могучая морская стихия застывала в изумлении от этой картины,
собрав всю свою титаническую волю, чтобы умерить свой пыл и сменить бурную
страсть на нежность и ласку, - на то, что больше всего на свете ценила
обитательница одинокой скалы.
Каждая из набегающих волн приносила свою долю прохлады и свежести,
огибала подножье Аниной скалы, трепетно заключала ее в свои объятия, на
мгновенье замирала в восторге, откатывала назад и вновь повторяла все
сначала под вечно журчащий любовный шепот...
Светлые воспоминания. Они всегда с нами, как неотъемлемая ценность
жизни. Это нажитый капитал радости, счастья, успехов.
Он долго бродил по берегу моря и городским улицам. К полуночи он
вернулся на свою двухдневную квартиру. От усталости и душевного истощения
повалился на кровать, потеряв власть над собой.
За открытым окном глубокая ночь. В безграничной, бездонной темени
далекий таинственный звездный мир. Нескончаемый, монотонный ритм могучего
морского прибоя не затихал ни на минуту. Вал за валом, грозный грохот. Он
угрожает всей вселенной, всему человечеству. Накат, еще накат - зловещий,
неотвратимый. Не достигая цели, ворчливо откатывает назад. За долю минуты
набирает силу и вновь со звериной яростью наступает на человеческую обитель,
пытаясь ее смыть в бурлящую пучину моря. И так минута за минутой, час за
часом, без всякой надежды на то, что сила этого чудовища, наконец, иссякнет
и наступит покой и тишина.
Ему начинает казаться, что бурлящая, злонамеренная пена грозного
прибоя, возникающая там, на берегу, докатывается до него, встает на дыбы и
разворачивает перед ним, врезавшиеся глубоко в память, последние Анины
часы...
...Аня уже не может долго быть в одном и том же положении Она то
ложится, то садится, свесив ноги с дивана. Володя тут же оказывается рядом.
Со скрытым внутренним беззвучным рыданием старается говорить ровно. Ему
кажется, еще немного и он сойдет с ума.
- Не нужно, страдалица моя, ставить голые ноги на пол, - говорит он
дрожащим в слезах голосом, - простудишься. Я тебе сейчас подложу подушечку.
Бережно по очереди, словно хрупкое сокровище, берет в свои руки каждую
из них, - белоснежную, теплую. Трепетно, как святыню, покрывает поцелуями и
ставит на лежащую на полу подушечку. И, как бывало раньше, и всегда, даже
сейчас, в эту роковую минуту, его одолевает таинственная, необъяснимая их
магнетическая притягательность.
Сколько было счастливейших, безмолвных ночей, когда эти крохотные
ножки, усталые, после непосильных дневных трудов и забот на работе и дома,
сомкнувшись вместе, тихие, словно два голубя, нежно прислонялись к нему
своим чарующим теплом и взрывали в нем бурную, ненасытную страсть!
Черное невидимое чудище повисло над ними, фатальный неодолимый монстр.
В его сатанинском намерении ни капли милосердия. Уничтожить! И не просто
убить! Но и насладиться тем, как медленно, мучительно, шаг за шагом будет
сокрушены, раздавлены и, наконец, уничтожены красота, ум, безграничное
очарование. Все, что накапливалось, совершенствовалось веками, чтобы
воплотиться в этом дивном существе и озарять окружающую жизнь высоким
содержанием.
С каждым днем красота угасает. Злая судьба не дремлет. Вслед за главным
злом, словно свора собак на беззащитную жертву, устремляются и побочные,
случайные беды. И действо их чудовищно, изощренно. От сомнительного
лекарства пухнут ноги, руки. Надо же случиться даже такому, - заблудившаяся
пчела залетает в комнату через форточку. Укус и заплывают ее чудные глаза,
губы. Каждое движение, даже вздох - нестерпимые страдания.
Но Анька не сдается. Как ни тяжело, сквозь боль, горе, печаль верит,
надеется, пытается даже шутить.
Первый раз теряет она сознание. Володя опускается на колени, кладет
голову ей на грудь и дает волю накопившимся горьким слезам. То, что он
услышал в следующий момент, приводит его в содрогание.
- Приветик, - очнувшись, произносят в неземной улыбке измученные ее
уста...
А судьба-монстр, услышав это, приходит в ярость и Аня начинает
задыхаться в том, что съела минуту назад. И это при ее природной
чистоплотности!
Однако по-прежнему не сдается и в минуту, когда наступает передышка,
чтобы не думать об ее постигших ужасах, предлагает:
- Давай, Володька, сыграем в карты что ли!?
Они играют. По выражению ее лица Володя видит, какую титаническую волю
она проявляет, чтобы сосредоточится на игре, и забыть о своих муках. Он
изображает азарт, чтобы показать, что ее состояние не вызывает особых у него
опасений. Но она вынуждена бросить игру, - все повторяется и она бледная,
слабая говорит:
- Попробую клизму, - говорит она обречено и вслед за этим настойчиво, -
Но я сама!
- Как же ты сама? - Слезы застыли в его глазах, задрожали губы.
- Я сказала - сама! Выйди!
Противостоять такой решимости невозможно было. Он приготавливает все
необходимое и выходит из комнаты, оставляя дверь чуть приоткрытой. Он
наблюдает, как она с невероятным трудом принимает удобную для себя позу,
и... остается потрясенный сохранившейся еще красотой и пластичностью ее
тела.
Проходят дни, и Аня угасает... Ночами Володя, сидя рядом в кресле,
дремлет и прислушивается к каждому шороху. После нескольких полу бессонных
ночей он в изнеможении засыпает под утро. Проснувшись, смотрит в сторону Ани
и цепенеет... Что это!? Даже смерть дрогнула и отступила! Произошло чудо!
Перед ним Анька в глубоком сне. Опухоль спала почти совсем. Тело обрело
прежние формы. Милые неотразимые черты обрамляют родное, похудевшее лицо.
Большие с тонкими синими прожилками веки покрывают глаза. Сомкнутые в
глубоком спокойствии и смирении губы.
Внезапно вспыхнула надежда, сумасшедшая минутная надежда. А вдруг!
Бывает ведь такое чудо... Да, да бывает!
Володя вспоминает рассказы врачей, с которыми ему приходилось совместно
работать...
Но, увы... Анька уходит...
А красота... ее красота! Она оказалась сильнее чудовищной злой силы!
Она победила! Оказалось невозможным ее уничтожить. Володя становится на
колени, и опавшим, измученным голосом с болью и ужасом говорит своей жене:
- Аня, Анечка, родная! Слышишь? Я боготворю тебя. Ты слышишь меня?
И в ответ сквозь закрытые длинные ресницы с трудом пробивается
прозрачная голубая слезинка и медленно, медленно катится по щеке вниз...
Звон, колокольный звон. Упругие волны его одна за другой охватывает
окружающее пространство, леденят душу. Они будят, тревожат, зовут. С каждым
ударом все больше сжимается грудь, перехватывает дыхание, исчезают остатки
тепла, света, воздуха.
Последнее, отчаянное усилие избавиться от навалившегося на него кошмара
и он, словно вырвавшись из пасти лютого зверя, жадно хватает спасительный
глоток воздуха, и просыпается.
Утренний свет и тепло мирно проникают в открытое окно. Громко и часто
бьется сердце, высоко вздымается грудь.
Со двора доносятся мерный металлический звон. Полежал немного,
успокоился. Часы показывали начало одиннадцатого. Приподнялся в кровати и
выглянул в окно.
В конце двора Соничка, расставив широко свои ножки - спички, с
подчеркнутым упрямством ударяет длинным железным прутом по висящему у гаража
рельсу. Прут явно ей не по плечу. С каждым ударом она теряет устойчивость и
с трудом удерживается на ногах. Длинные, прямые, золотые волосы каждый раз
легко взлетают вверх и падают на лицо. Резким движением головы она
сбрасывает их назад.
" Что это с ней?"
Губы вытянулись в тоненькую нить и крепко сжаты. В глазках настойчивая
одержимость.
Вдруг рывком повернула голову в его сторону, на секунду остановилась.
На ее восково-белых, еще не успевших загореть щечках, вспыхнул румянец.
Кинула прут на землю и стремглав бросилась к своему подъезду. Подол ее
легкого, сверкающего белизной аккуратно отглаженного, расписанного голубыми
цветами, платьица, развивался расклешенной частью вокруг ее длинных ножек.
" Неужели испугалась меня? Я ведь не собирался делать ей какое либо
замечание".
Володя медленно и бесцельно свесил ноги с кровати и так просидел
несколько минут.
Вдруг под окном раздался звонкий голосок Сонички.
- Дядя Володя, вы ведь обещали сыграть со мной в бадминтон?!
Он выглянул в окно. Соничка обнимала вытянутой вперед правой рукой
ствол эвкалиптового дерева. Упираясь ногами в его основание, она кокетливо
наклонила туловище и свесила свою голову. Сквозь копну повисших волос,
прикрывавших часть лица, светился ее вопрошающий взор.
- Что ж, - сказал он машинально, -раз уж обещал, значит сыграем.
Сонечки, как будто не было совсем. Вмиг кинулась в сторону своего дома
и тут же вернулась с ракетками и двумя мячиками в руках.
" Зачем только я согласился играть?" - подумал он, когда позорно
прозевал первую подачу своего противника, и вынужден был идти за воланом.
Ноги его не слушались. А когда он нагнулся, чтобы достать его, ему
показалось, что вряд ли он сможет выпрямиться. Соничка смотрела на него
сквозь торжествующую улыбку победительницы. В ней заговорил инстинкт
женщины, сумевшей впервые заставить мужчину выполнить ее волю.
- По моему, - громко хохотала она, - вы никогда раньше не играли, и
играть не умеете.
И серьезно снисходительно:
- Хотите, - научу.
- Не надо, Соничка, я умею.
Соничка стремительно подает мяч. Волан летит быстро и направлен прямо в
грудь противника. Володя отскакивает в сторону, но недостаточно быстро.
Ответный удар оказался не совсем удачным.
- Это уже лучше, - наставительно заявляет Соничка, устремляясь за
воланом, чтобы быстрее ввести его в игру.
- Когда идет прямой мяч, - добавляет она громко, - нужно быстрее
отскакивать в сторону.
Володя вяло улыбнулся. Конечно, нужно, но как побороть безразличие и
слабость. Казалось, что ему до этой девчонки, но огорчать ее он не хотел. Он
с одной стороны, Соничка с другой, но между ними, связывающая их, какая то
незримая нить. Они связаны, хотя стоят по разную сторону мнимой черты.
От духоты и физического напряжения спина его покрылась испариной. А
разгоряченная Соничка порхает со своей ракеткой то влево, то вправо, громко
ведет счет, временами оглашая его. Когда игра в ее пользу, - громко, с
восторгом. Однако честно отмечает удачный ход не только свой, но и
противника своим новым словечком.
- Вот, здоровски! - заразительно восклицает она, входя все больше в
раж.
Незаметно для себя Володя втягивается в игру. Им овладевает иступленная
ярость красиво сыграть. Он весь сосредоточился на одном только, - Соничка,
удар, полет мяча, ответный удар. Удар, еще удар. Разворот всем корпусом и
еще, еще. В каждом ударе видится какой-то смысл, какая-то истина, какой-то
путь. В чем, зачем, для чего - не хотелось думать... Одно только явственно:
ощущение гигантского рвения, растущей с каждым движением силы, правды,
безумия...
Кончать игру? Об этом и мысли не могло быть. Что - то требовалось
доказать, понять, достичь.
А Соничка не подавала никаких признаков усталости.
Игра, казалось, будет длиться вечно. Она нескончаема, непрерывна.
На мгновенье он задержал свой взгляд на своей раскрасневшейся,
лохматой, маленькой партнерше и удивился, каким образом оказалась в его
жизни это слабое, беззаботное, зовущее жить, невинное создание!?
---------------
1 Бог сна
2 Имена собак, которые первыми побывали в космосе.
3 Чешский писатель и общественный деятель.
Хьюстон, 2003 г.
просвет.
Цветы на подоконнике, старенький телевизор в углу, холодильник, стол,
потертый ковер на стене, фотографии в рамках под стеклом. На полу серая
дорожка, давно некрашеная дверь, старый шкаф со скрипучими дверками, - на
всем печать невысокого достатка и неопрятности.
На исходе душный знойный день. За окном - неухоженный двор, гаражи. На
крыше одного из них, в тени растущего рядом дерева, сидят ребятишки. Дети о
чем - то громко и отчаянно спорят. Все вокруг кажется бессмысленным,
нелепым, даже этот ребячий спор. Полулежа на кровати, закрыл глаза. Жара
невыносимая. Хорошо бы попить. Хозяйка велела поливать цветы. Не забыть бы.
Цветы... Разве это цветы!? Аня любила гвоздики. Только гвоздики и только
красные, розовые. Странно. А ведь ее цвет - синий, голубой. Она говорила, -
гвоздика дольше всех сохраняет свежесть. О небо, какая жара! Дышать нечем...
Встать, пройтись? Может на улице с моря ветерок? Хватит ли сил? И потом, -
дело уже к вечеру. Спать, поспать бы... Как медленно тянется время? Сон,
сон! Он укорачивает время. В нем спасение. Но его нет и нет. Пройденное,
пережитое вновь и вновь возникает во всех подробностях, шириться,
углубляется...
Еще одна попытка уснуть. Куда то уходит день, свет, совсем другие
голоса, прохладный воздух, запах травы, цветов, ласковое солнце. Загородная
дача. Кто там? Неужели? Невозможно поверить! Сердце, сердце замирает... Аня,
она. Боже, какая радость! Да, да, конечно! Вот же она, Анька! Радость, то
какая!? Сердце как бьется. Сейчас выскочит из груди. Зеленая поляна залита
ярким солнечным светом. Стройные березки вокруг. Вот же она, Анечка,
спускается с крыльца в сад. Осторожно и нежно ноги ее перебирают ступеньку
за ступенькой. Я вижу и любуюсь ими... На ней аккуратненький передничек,
облегающий высокую грудь.
" Папа, дети, прошу, обед готов!" Это же ее голос, ее улыбка, ее
походка!? Сейчас подойду к ней. Возьму ее за плечи. Загляну в глаза, увижу
свет, тепло, любовь... Собраться бы с силами. Жара, сил нет никаких. Весь
мокрый. Глаза слиплись. Напрягись - же! Еще немного! Ну!!!
С невероятным усилием открывает наполовину пудовые веки и перед
глазами... свисающая с потолка выгоревшая, с длиной бахромой, пыльная
матерчатая люстра, на которую он раньше не обращал внимания. "Где я? Что со
мной?"
Зачем он приехал сюда? Для чего? Какая сила позвала его на этот курорт,
где он совсем один, наедине со своим горем и мучительными воспоминаниями?
Ведь каждая улица, каждый камень этого южного города напоминает о потерянном
навсегда счастливом времени, пригибает к земле, загоняет в смертельный
тупик! Не нужно было этого делать. Лучше было бы вернуться после
командировки прямо домой. Там можно быть на людях, невольно слушать их и
говорить с ними, притупляя таким образом душевную боль.
На самом деле, он жаждал этих мук, как искупление вины. Вины в том, что
его жизнь продолжается. И вместе с тем, словно человек, на котором
загорелась одежда, он отчаянно метался с места на место в инстинктивной
попытке сбить на ходу огонь, безжалостно поглощающий жизненные силы, не
зная, как и каким образом смирить чувство вины с необходимостью жить.
Что его привело сюда? Как он оказался здесь, в этом убогом помещении,
на старой скрипучей кровати с раздражающими чужими запахами? Чего он ждал?
На что надеялся? Может, надеялся обрести немного тепла и радости в радушных
воспоминаниях, чтобы хотя бы чуть - чуть растопить смертельный холод души,
скованной в беспощадных тисках черного траура...
Этот южный, знакомый ему солнечный городок в окружении всех семи чудес
света. Широким полукругом раскинулась голубая бухта с многочисленными на
берегу пляжами, причалами, ресторанами, кафетериями, кинотеатрами и прочими
заведениями для отдыха и развлечения приезжей публики. Пляжи, обласканные
теплыми прозрачными волнами, большую часть дневного времени освещаются здесь
солнцем со стороны залива. Зеркальная водная гладь отражает в удивительном
сочетании морских и небесных красок демоническую красоту мира.
Словно озорные дети носятся в голубом просторе веселые летние облачка,
играя солнечными лучами и, любуясь, как от этого ежеминутно меняются цвета и
оттенки земного и морского ландшафта.
В предвечерний час у пирса, в прозрачной глубине моря проходят мимо
целые косяки мальков, поблескивая своими серебристыми спинками. Один за
другим они тянутся с интервалом в несколько минут и по одному и тому же
пути, словно начертанному никому неведомым разумным существом.
А воздух..., целебный воздух с моря и гор! С первого его глотка человек
словно рождается вновь. Возрастает зоркость взгляда, четкость мысли, изящней
становится человек.
В противоположной от моря стороне, за амфитеатром города, -
величественные контуры далеких горных вершин - главного Кавказского хребта.
Отроги гор спускаются вниз к морю. Когда море штормит, пляжи пустуют, а
солнце, как ни в чем не бывало, светит и греет. Поход за город, к отрогам
гор, открывает совершенно иной мир, другое представление о нашей планете.
Могучие хвойные леса растут на скалистых породах узких глубоких ущелий,
возвышенностей, и плоскогорий. Нередко можно видеть, как на вертикальном,
скалистом обрыве стройная, высокая сосна впивается многочисленными своими
корнями в щели монолитной каменистой глыбы. Еще больше поражает и изумляет
эта картина при мысли о том, что там, где человек с первого взгляда и не
предполагает, что в недрах мертвых скал могут быть питательные соки,
удивительное по своей красе растение обнаруживает их и питается ими.
А чего стоит оказаться на гребне отрога гор и обратить свое внимание на
соседнюю возвышенность. На дне глубочайшей между ними пропасти -
замысловатая нитка горной речушки. А дальше, приподнятый к зрителю, как бы
для лучшего обозрения, залитый солнечными лучами гигантский склон соседнего
гребня с лесным массивом и огромным полем, покрытым зелеными травами,
кустарниками и горными цветами. Великолепие, мощь и красота захватывает дух
и приводит в шоковое состояние.
Несколько лет тому назад они вдвоем приезжали сюда в отпуск и жадно
ловили каждую минуту, чтобы насладится красотами этого уникального,
неповторимого уголка Земли. Это были дни, когда каждый из них испытывал
неописуемый восторг от увиденного и острое желание поделиться своими
впечатлениями. Каждый новый день не был похож на предыдущий. Он приносил им
новые радости, наслаждения, открытия.
Отпуск в этих краях был для них большим праздником, заслуженно
дарованным им за месяцы упорного труда. Шагая рядом с ней по шумному
приморскому бульвару, Владимир чувствовал, как возбужденно бьется ее сердце,
а в унисон, но реже, его. И это напоминало ему воскресный перезвон двух
колоколов в светлый праздничный день, целиком завладевающий всем окружающим
пространством, когда упругие, низкие тона одного из них бережно несут на
себе легкие, звонкие переливы другого, превращая окружающий мир в библейскую
легенду...
Пока бальзам воспоминаний омывал светлой волной измученное сердце, где
- то там, в солнечном сплетении, вновь и вновь накапливалась горечь. И слезы
внезапно вырывались наружу, безжалостно возвращая его к своей трагедии. Они
нещадно подавляли остаток его жизненных сил. В них звучала жгучая обида и
безнадежность. И каждый раз ему казалось, что вот сейчас, наконец-то, этот
приступ унесет с собой последнее дыхание его жизни и покончит с его
невыносимыми страданиями.
Но, увы! К счастью или несчастью, когда горе человеческое слишком
велико, душа не в силах слишком долго, непрерывно его нести. Усталость
валила его с ног, и временами он впадал минут на пять - десять в иступленный
транс. Очнувшись и мобилизовав остаток своей воли, он стремился к действию,
пытался чем ни будь занять себя. На людях старался из последних сил быть
собранным. Со стороны глядя, трудно было даже сказать, что его внутренний
мир подавлен, надломлен.
На следующее утро Владимир медленно, не торопясь, разобрал свой
чемодан, немного убрал в комнате, вышел во двор.
На город, со стороны моря, набегали темно серые облака. Они далеко
вытягивались в длину. Местами между ними обнажалось небо. Через разрывы в
быстро мчащихся облаках солнечный свет падал на землю. И со стороны моря
можно было видеть, как по амфитеатру города перемещаются солнечное
освещение, выхватывая отдельные места его улиц, домов и площадей. Временами
моросил мелкий дождь, стояла влажная духота
В дальнем углу двора под навесом на крыльце сидела девчонка лет
двенадцати. Короткий ситцевый сарафан свободно висел на ее худенькой
нескладной фигуре. Видно она недавно приехала, - совсем еще беленькие
непропорционально длинные руки и ноги. Скучный безразличный взгляд сквозь
ниспадающий на лоб чубчик светло русых волос. В руке держит длинную палку, и
время от времени постукивает ею по деревянным перилам. Поднятая к Володе
склоненная набок головка и умные серые глазки выражали непритворное детское
любопытство.
"Надо поговорить с ней, - подумал он. - Но о чем? Что общего у меня с
ней? Она может испугаться от одного вида моего. В силах ли я хотя бы
улыбнутся ей или пошутить?"
Хорошо бы затеять хоть какой ни будь разговор. Тем более с ребенком,
душа которого, словно чистый лист с одними лишь солнечными напутствиями от
бога на счастливую жизнь.
- Скучаешь? А друзья твои где? - Володя испугался своего хриплого
отрешенного голоса.
- Я только вчера приехала с мамой. Ни с кем еще не успела
познакомиться. А вы здесь отдыхаете? - охотно отозвалась она. Видимо, не
прочь была развеять скуку.
- Да, тоже приехал отдохнуть. Как зовут то тебя?
- Соничка, - и тут же поправилась, - Соня.
- Море любишь?
- Я первый раз.
- Полюбишь. Море прекрасно. Плавать то умеешь?
- Я занимаюсь в секции плавания и бадминтона тоже.
- А ракетки у тебя есть?
- Есть, - оживленно кивнула она головой.
- Ну что ж, тогда поиграем, как ни будь.
- А что, сыграем, - в глазах вспыхнули огоньки. И далее скороговоркой,
- Мы с папой играем. А потом он садится писать свою книгу. Он писатель.
Остался в Саратове. С нами не поехал. Ему надо успеть сдать книгу в
издательство.
- Вот какой у тебя папа!
Чуть было не поинтересовался, какие книги папа уже написал, но на
всякий случай воздержался от этого вопроса.
Из ближайшего окна выглянула мама.
- Соничка, иди домой, девочка.
- Я сейчас, мама.
- Пойду к морю, - произнес Володя, поняв, что разговора больше не
будет.
- Дождь ведь, дяденька.
- Ничего, дождик то иногда и теплый. Поздороваюсь с морем. Давно не
видел.
- Постойте, а вы ведь не сказали мне, как вас звать.
- Зови меня "дядя Володя". Идет?
- Идет. - Соничка долго смотрела ему вслед
Он медленно поволок свое усталое тело к широко открытым воротам. Вышел
на улицу и повернул в сторону моря.
Было многолюдно у магазинов, ресторанов, киосков. Погода не позволяла
купаться и загорать. Володя пробивался сквозь сутолоку отдыхающего люда,
жадно набрасывающихся на атрибуты южного курорта - знаменитые чебуреки,
хачапури, форель кавказскую, вина грузинские - "Ркацители", "Псоу", "Твиши".
Множество ларьков торгуют музыкальной продукцией, и вокруг них громко с
заезженных лент раздается музыка Высоцкого, Токарева, Робертино Лорети.
Почему Соничка так пристально разглядывала его. Неужели выдает внешний
вид. Из сочувствия? Вряд ли. Дети нечувствительны к чужому горю.
Кружилась голова. Пошатывало. Окружающее воспринималось, как нечто
находящееся за пределами его жизни. Тротуар казался уходящим назад из-под
его ног.
Бадминтон. Аня любила эту игру. Играли они не по правилам. Без сетки.
Достаточно было удовольствия от простых, прямых перепалок. Она охотно
соглашалась играть, но только в том случае, если партнер подавал волан так,
чтобы ей почти не приходилось сдвигаться с места. Если же это не получалось,
то в ход шел милый дамский каприз, - дескать, он играть не умеет или не
хочет.
Незаметно для себя он спустился к полупустому пляжу. Море бушевало и,
казалось, без всяких на то причин. Умеренные порывы ветра, временами
небольшой дождь, мчащиеся высоко в небе тучи не могли быть прямой причиной
бурного поведения морской стихии.
Володя подошел вплотную к воде. Накаты волн заливали значительную
площадь береговой полосы пляжа. Шум прибоя то нарастал, превращаясь в рев
рвущегося вперед дикого зверя, то откатывал назад со вздохом облегчения.
Так, наверно, будет всю ночь, а к утру на удивление все может утихнуть до
полного штиля...
...К морю, они с Аней спускались обычно ранним утром. Солнце только
появлялось из-за гор. Его лучи дарили миру умеренное тепло, и несли с собой
расслабляющее блаженство для души и тела. В этот час море выглядело так,
будто оно за ночь вернуло себе безоблачный, беззаботный младенческий возраст
с трогательной поступью медленно просыпающихся волн и невинной игрой
прозрачно голубых глубин. Как бы впервые в своей жизни, совершали они робкие
шаги, лаская прибрежные песчинки нежным лепетом тысячи тончайших
колокольчиков.
После первого купания Аня, не выходя на берег, взбиралась на одинокую
скалистую глыбу, возвышавшуюся над поверхностью воды. Она садилась на
плоскую часть ее, руками обнимала круглые сомкнутые вместе колени и
свешивала над краем нетронутые временем пальцы ног. Они, словно несмышленые
братья - зверюшки, выстраивались в ряд своими светлыми перламутровыми
ноготками на румяно-молочных подушечках.
Серебристая морская даль, протянувшаяся до самого горизонта и незаметно
переходящая в чистый, ярко голубой небосвод; гряда гор, затянутая утренней
дымкой с приветливым багряным солнцем над ней и... женщина - чаровница с
обращенными к дневному светилу огромных опущенных век и благодарной улыбки
пухлых, румяных губ... Кто знает, может быть, в этом взаимном безмолвии тот
самый таинственный миг общения матери-природы со своим высшим творением!?
Общения на пути к совершенству.
Аня сидела с поднятой головой и закрытыми глазами лицом к солнцу, в
окружении лазурной морской дали и далеких заснеженных горных вершин. Темные
густые волосы крупными локонами рассеяны были на бронзе загорелых плеч.
После длительного купания она целиком отдавалась ласковому теплу раннего
солнца. А Владимир, испытывая нечто вроде чувства ревности, при виде ее,
обласканной множеством хрустально-прозрачных капель морской воды рассеянных
по всему телу. Одна за другой они нехотя скатывались вниз, цепляясь за
малейшую возможность продлить свою волнующую близость с нежным женским
телом.
Даже могучая морская стихия застывала в изумлении от этой картины,
собрав всю свою титаническую волю, чтобы умерить свой пыл и сменить бурную
страсть на нежность и ласку, - на то, что больше всего на свете ценила
обитательница одинокой скалы.
Каждая из набегающих волн приносила свою долю прохлады и свежести,
огибала подножье Аниной скалы, трепетно заключала ее в свои объятия, на
мгновенье замирала в восторге, откатывала назад и вновь повторяла все
сначала под вечно журчащий любовный шепот...
Светлые воспоминания. Они всегда с нами, как неотъемлемая ценность
жизни. Это нажитый капитал радости, счастья, успехов.
Он долго бродил по берегу моря и городским улицам. К полуночи он
вернулся на свою двухдневную квартиру. От усталости и душевного истощения
повалился на кровать, потеряв власть над собой.
За открытым окном глубокая ночь. В безграничной, бездонной темени
далекий таинственный звездный мир. Нескончаемый, монотонный ритм могучего
морского прибоя не затихал ни на минуту. Вал за валом, грозный грохот. Он
угрожает всей вселенной, всему человечеству. Накат, еще накат - зловещий,
неотвратимый. Не достигая цели, ворчливо откатывает назад. За долю минуты
набирает силу и вновь со звериной яростью наступает на человеческую обитель,
пытаясь ее смыть в бурлящую пучину моря. И так минута за минутой, час за
часом, без всякой надежды на то, что сила этого чудовища, наконец, иссякнет
и наступит покой и тишина.
Ему начинает казаться, что бурлящая, злонамеренная пена грозного
прибоя, возникающая там, на берегу, докатывается до него, встает на дыбы и
разворачивает перед ним, врезавшиеся глубоко в память, последние Анины
часы...
...Аня уже не может долго быть в одном и том же положении Она то
ложится, то садится, свесив ноги с дивана. Володя тут же оказывается рядом.
Со скрытым внутренним беззвучным рыданием старается говорить ровно. Ему
кажется, еще немного и он сойдет с ума.
- Не нужно, страдалица моя, ставить голые ноги на пол, - говорит он
дрожащим в слезах голосом, - простудишься. Я тебе сейчас подложу подушечку.
Бережно по очереди, словно хрупкое сокровище, берет в свои руки каждую
из них, - белоснежную, теплую. Трепетно, как святыню, покрывает поцелуями и
ставит на лежащую на полу подушечку. И, как бывало раньше, и всегда, даже
сейчас, в эту роковую минуту, его одолевает таинственная, необъяснимая их
магнетическая притягательность.
Сколько было счастливейших, безмолвных ночей, когда эти крохотные
ножки, усталые, после непосильных дневных трудов и забот на работе и дома,
сомкнувшись вместе, тихие, словно два голубя, нежно прислонялись к нему
своим чарующим теплом и взрывали в нем бурную, ненасытную страсть!
Черное невидимое чудище повисло над ними, фатальный неодолимый монстр.
В его сатанинском намерении ни капли милосердия. Уничтожить! И не просто
убить! Но и насладиться тем, как медленно, мучительно, шаг за шагом будет
сокрушены, раздавлены и, наконец, уничтожены красота, ум, безграничное
очарование. Все, что накапливалось, совершенствовалось веками, чтобы
воплотиться в этом дивном существе и озарять окружающую жизнь высоким
содержанием.
С каждым днем красота угасает. Злая судьба не дремлет. Вслед за главным
злом, словно свора собак на беззащитную жертву, устремляются и побочные,
случайные беды. И действо их чудовищно, изощренно. От сомнительного
лекарства пухнут ноги, руки. Надо же случиться даже такому, - заблудившаяся
пчела залетает в комнату через форточку. Укус и заплывают ее чудные глаза,
губы. Каждое движение, даже вздох - нестерпимые страдания.
Но Анька не сдается. Как ни тяжело, сквозь боль, горе, печаль верит,
надеется, пытается даже шутить.
Первый раз теряет она сознание. Володя опускается на колени, кладет
голову ей на грудь и дает волю накопившимся горьким слезам. То, что он
услышал в следующий момент, приводит его в содрогание.
- Приветик, - очнувшись, произносят в неземной улыбке измученные ее
уста...
А судьба-монстр, услышав это, приходит в ярость и Аня начинает
задыхаться в том, что съела минуту назад. И это при ее природной
чистоплотности!
Однако по-прежнему не сдается и в минуту, когда наступает передышка,
чтобы не думать об ее постигших ужасах, предлагает:
- Давай, Володька, сыграем в карты что ли!?
Они играют. По выражению ее лица Володя видит, какую титаническую волю
она проявляет, чтобы сосредоточится на игре, и забыть о своих муках. Он
изображает азарт, чтобы показать, что ее состояние не вызывает особых у него
опасений. Но она вынуждена бросить игру, - все повторяется и она бледная,
слабая говорит:
- Попробую клизму, - говорит она обречено и вслед за этим настойчиво, -
Но я сама!
- Как же ты сама? - Слезы застыли в его глазах, задрожали губы.
- Я сказала - сама! Выйди!
Противостоять такой решимости невозможно было. Он приготавливает все
необходимое и выходит из комнаты, оставляя дверь чуть приоткрытой. Он
наблюдает, как она с невероятным трудом принимает удобную для себя позу,
и... остается потрясенный сохранившейся еще красотой и пластичностью ее
тела.
Проходят дни, и Аня угасает... Ночами Володя, сидя рядом в кресле,
дремлет и прислушивается к каждому шороху. После нескольких полу бессонных
ночей он в изнеможении засыпает под утро. Проснувшись, смотрит в сторону Ани
и цепенеет... Что это!? Даже смерть дрогнула и отступила! Произошло чудо!
Перед ним Анька в глубоком сне. Опухоль спала почти совсем. Тело обрело
прежние формы. Милые неотразимые черты обрамляют родное, похудевшее лицо.
Большие с тонкими синими прожилками веки покрывают глаза. Сомкнутые в
глубоком спокойствии и смирении губы.
Внезапно вспыхнула надежда, сумасшедшая минутная надежда. А вдруг!
Бывает ведь такое чудо... Да, да бывает!
Володя вспоминает рассказы врачей, с которыми ему приходилось совместно
работать...
Но, увы... Анька уходит...
А красота... ее красота! Она оказалась сильнее чудовищной злой силы!
Она победила! Оказалось невозможным ее уничтожить. Володя становится на
колени, и опавшим, измученным голосом с болью и ужасом говорит своей жене:
- Аня, Анечка, родная! Слышишь? Я боготворю тебя. Ты слышишь меня?
И в ответ сквозь закрытые длинные ресницы с трудом пробивается
прозрачная голубая слезинка и медленно, медленно катится по щеке вниз...
Звон, колокольный звон. Упругие волны его одна за другой охватывает
окружающее пространство, леденят душу. Они будят, тревожат, зовут. С каждым
ударом все больше сжимается грудь, перехватывает дыхание, исчезают остатки
тепла, света, воздуха.
Последнее, отчаянное усилие избавиться от навалившегося на него кошмара
и он, словно вырвавшись из пасти лютого зверя, жадно хватает спасительный
глоток воздуха, и просыпается.
Утренний свет и тепло мирно проникают в открытое окно. Громко и часто
бьется сердце, высоко вздымается грудь.
Со двора доносятся мерный металлический звон. Полежал немного,
успокоился. Часы показывали начало одиннадцатого. Приподнялся в кровати и
выглянул в окно.
В конце двора Соничка, расставив широко свои ножки - спички, с
подчеркнутым упрямством ударяет длинным железным прутом по висящему у гаража
рельсу. Прут явно ей не по плечу. С каждым ударом она теряет устойчивость и
с трудом удерживается на ногах. Длинные, прямые, золотые волосы каждый раз
легко взлетают вверх и падают на лицо. Резким движением головы она
сбрасывает их назад.
" Что это с ней?"
Губы вытянулись в тоненькую нить и крепко сжаты. В глазках настойчивая
одержимость.
Вдруг рывком повернула голову в его сторону, на секунду остановилась.
На ее восково-белых, еще не успевших загореть щечках, вспыхнул румянец.
Кинула прут на землю и стремглав бросилась к своему подъезду. Подол ее
легкого, сверкающего белизной аккуратно отглаженного, расписанного голубыми
цветами, платьица, развивался расклешенной частью вокруг ее длинных ножек.
" Неужели испугалась меня? Я ведь не собирался делать ей какое либо
замечание".
Володя медленно и бесцельно свесил ноги с кровати и так просидел
несколько минут.
Вдруг под окном раздался звонкий голосок Сонички.
- Дядя Володя, вы ведь обещали сыграть со мной в бадминтон?!
Он выглянул в окно. Соничка обнимала вытянутой вперед правой рукой
ствол эвкалиптового дерева. Упираясь ногами в его основание, она кокетливо
наклонила туловище и свесила свою голову. Сквозь копну повисших волос,
прикрывавших часть лица, светился ее вопрошающий взор.
- Что ж, - сказал он машинально, -раз уж обещал, значит сыграем.
Сонечки, как будто не было совсем. Вмиг кинулась в сторону своего дома
и тут же вернулась с ракетками и двумя мячиками в руках.
" Зачем только я согласился играть?" - подумал он, когда позорно
прозевал первую подачу своего противника, и вынужден был идти за воланом.
Ноги его не слушались. А когда он нагнулся, чтобы достать его, ему
показалось, что вряд ли он сможет выпрямиться. Соничка смотрела на него
сквозь торжествующую улыбку победительницы. В ней заговорил инстинкт
женщины, сумевшей впервые заставить мужчину выполнить ее волю.
- По моему, - громко хохотала она, - вы никогда раньше не играли, и
играть не умеете.
И серьезно снисходительно:
- Хотите, - научу.
- Не надо, Соничка, я умею.
Соничка стремительно подает мяч. Волан летит быстро и направлен прямо в
грудь противника. Володя отскакивает в сторону, но недостаточно быстро.
Ответный удар оказался не совсем удачным.
- Это уже лучше, - наставительно заявляет Соничка, устремляясь за
воланом, чтобы быстрее ввести его в игру.
- Когда идет прямой мяч, - добавляет она громко, - нужно быстрее
отскакивать в сторону.
Володя вяло улыбнулся. Конечно, нужно, но как побороть безразличие и
слабость. Казалось, что ему до этой девчонки, но огорчать ее он не хотел. Он
с одной стороны, Соничка с другой, но между ними, связывающая их, какая то
незримая нить. Они связаны, хотя стоят по разную сторону мнимой черты.
От духоты и физического напряжения спина его покрылась испариной. А
разгоряченная Соничка порхает со своей ракеткой то влево, то вправо, громко
ведет счет, временами оглашая его. Когда игра в ее пользу, - громко, с
восторгом. Однако честно отмечает удачный ход не только свой, но и
противника своим новым словечком.
- Вот, здоровски! - заразительно восклицает она, входя все больше в
раж.
Незаметно для себя Володя втягивается в игру. Им овладевает иступленная
ярость красиво сыграть. Он весь сосредоточился на одном только, - Соничка,
удар, полет мяча, ответный удар. Удар, еще удар. Разворот всем корпусом и
еще, еще. В каждом ударе видится какой-то смысл, какая-то истина, какой-то
путь. В чем, зачем, для чего - не хотелось думать... Одно только явственно:
ощущение гигантского рвения, растущей с каждым движением силы, правды,
безумия...
Кончать игру? Об этом и мысли не могло быть. Что - то требовалось
доказать, понять, достичь.
А Соничка не подавала никаких признаков усталости.
Игра, казалось, будет длиться вечно. Она нескончаема, непрерывна.
На мгновенье он задержал свой взгляд на своей раскрасневшейся,
лохматой, маленькой партнерше и удивился, каким образом оказалась в его
жизни это слабое, беззаботное, зовущее жить, невинное создание!?
---------------
1 Бог сна
2 Имена собак, которые первыми побывали в космосе.
3 Чешский писатель и общественный деятель.
Хьюстон, 2003 г.