соответствующие механизмы сопротивления. Так что я не понимаю, почему ты
заранее, да с таким драматизмом ...
Разговор напомнил Петру о собственной, недавно пережитой им трагедии, -
о тяжелой болезни и мучительной смерти горячо любимой им матери.
Подавленные, они долго молчали. Четверть часа тому назад они говорили о
любви, о женской красоте, природой подаренная им, мужчинам, о сладострастии,
- вершителе многих судеб и событий, о нестерпимых порой страданиях в
постижении истинного наслаждения. И, несмотря ни на что, чувствовали, что
мир - великолепен, и жить в нем, - величайшее счастье. И вдруг, оказывается,
что над всем этим постоянно нависает фатальная угроза. Обычно она в тени и
люди не в состоянии постоянно ее учитывать, иначе жизнь в одночасье
становится бессмысленной.
Володя стал посматривать на часы, когда Петр, очнувшись, стал с
настойчивостью убеждать друга.
- Послушай меня, Владимир. Вам надо получить мнение другого врача,
авторитетного с солидным опытом. У нас, почему - то, считается неудобным это
делать. А в Англии, Америке больной прямо заявляет о желании получить second
opinion, то есть обратиться к другому специалисту за вторым мнением. Это
воспринимается без всяких обид, как обычное дело. И еще, не надо гнаться за
титулованными специалистами. Хочешь, я устрою вам прием у одного старого,
опытного доктора? Он работает в Жуковском под Москвой.
Оставаясь наедине с самим собой, Аня продолжала оценивать свое
положение, в котором она неожиданно оказалась. Больше всего ее волновало
скрытность врачей. С другой стороны, она сама избегала задавать прямые
вопросы и готовилась к худшему.
Навещали ее сотрудники, интересовались ее здоровьем. Аня старалась
меньше всего говорить о себе, и разыгрывала веселое настроение, рассказывала
о больных, с которыми она познакомилась.
- Прогуливаюсь как - то по коридору и чувствую, как меня кто - то сзади
настигает и аккуратно берет за руку. И говорит мне приглушенным, хорошо
поставленным голосом: "Поверьте мне, дорогая, я нашел, наконец, то, что
искал несколько лет подряд и не намерен упустить такую удачу. Как только мы
с Вами освободимся от этого гнусного заведения, вы поедете со мной на
съемочную площадку. Устроим пробу. И не вздумайте говорить мне "нет". Вы
убьете наповал гениального режиссера и перечеркнете свое блистательное
будущее".
Сотрудников рассказ не очень оживил. Чувствовалась необычная
скованность в их поведении. Так бывает всегда при посещении больного
человека, когда трудно выбрать тему для разговора. Повести речь о его
болезни, о делах? Кто знает, будет ли это по душе, для больного человека?
Аня, понимая это, старалась увести внимание гостей подальше от серьезных
разговоров.
Она заподозрила, что в отделе происходит нечто такое, что связанно с ее
заместителем Тамарой Алексеевной. Но допытываться не стала. Новая метла
всегда метет по-своему. Ей не хотелось выслушивать какие либо жалобы на
своего помощника, которые могли бы поставить ее в положение, когда нужно
высказаться в пользу той или другой стороны.
И, вообще, она вдруг с ужасом обнаружила, что все то, что творится за
пределами ее семьи, может потерять свою значимость, перестать быть, как
прежде, необходимой для нее жизненной опорой.
Чувствуя гнетущее настроение своих подчиненных, Аня продолжала играть
свою роль. Она не в состоянии была себя считать несчастной, подавленной,
растерянной в глазах у людей, для которых всегда старалась быть примером.
Они знали ее всегда строгую, подтянутую, уверенную.
- Да, забыла вам сказать, что я, так сказать, ухитрилась устроиться
здесь по специальности. Даже прочитала лекцию о гречихе, перед аудиторией,
которая может только сниться любому оратору. У нас тут собралась небольшая
компания ходячих больных. Играем как - то вечером в карты. Меня один
почтенный старичок и спрашивает, чем я занимаюсь на работе. Я ему, -
гречихой. Посмотрели бы вы его реакцию на мой ответ. Оторвался от карт, и
уставился на меня остолбеневшим, неверующим взглядом. И пошли воспоминания,
чуть ли не с дореволюционных времен. Какие огромные площади засевали
гречкой, какие это были благоухающие, цветущие поля, пчелы, пасеки, мед.
Потом, говорил он, какие пухлые, необыкновенно вкусные блины из гречневой
муки. А просто гречневая каша? Она заменяла, если угодно знать, мясо.
Поэтому крестьянин мог выдержать тяжелый, изнурительный труд. После такого
вступления, я стала рассказывать о том, что блюда из гречневой крупы
советуют при заболеваниях сердца, легких, печени, лучевой болезни. И самый
большой эффект у молодых женщин произвел рассказ о гречневых диетах для
похудения, а у стариков то, что гречка, извиняюсь, улучшает проходимость.
Так, что, на всякий случай, найдите мне, пожалуйста, каталог по диетам в
книжном шкафу у меня в кабинете и принесите его сюда в следующий раз.
В один из дней навестить Аню пришли Павел и Светлана. Светлана считала
недопустимым беспокоить Анну Соломоновну неприятными для нее новостями.
Павел, однако, решил повести разговор напрямую. Он решил рассказать о том,
что позиция Тамары Алексеевны по некоторым пунктам проекта стандарта на муку
может привести к нарушению договоренностей с различными учреждениями
накануне поездки делегации института в Париж.
- Понимаешь, Анка, дело может принять серьезный оборот. Тамара сначала
пришла ко мне и стала говорить о том, что, познакомившись ближе с
материалами на Парижскую конференцию, пришла к выводу, что рекомендуемые
статистические методы для определения норм качества, не совсем корректны, и
лучше их пока не выставлять на суд международного форума. Она собирается
связаться со специалистами Министерства сельского хозяйства и другими
учреждениями для того, чтобы обсудить этот вопрос. Попыталась она
прозондировать и мое отношение к этому делу. Возможно, что она скоро
навестит тебя.
" Никак не может смириться с тем, что ее не включили в состав
делегации, - подумала Аня, удивляясь своему почти безразличному отношению к
рассказу Петра, - То, что она совсем недавно пришла в институт, и
недостаточно глубоко знает дело - это ее нисколько не смущает".
Аня слушала все это и с досадой удивлялась своему безразличию. Она
испытывала чувство человека, который уже несколько дней как оказался один в
безбрежном океане на плоту, без руля, ветрил, и возможности выбраться на
материк. Но Павел настойчиво продолжал говорить о каких - то еще пунктах,
связанных с показателями по зольности, влажности, и о том, что Тамара
Алексеевна раскопала в этом слабые места и представила их, как причину
нерешительности специалистов Минсельхоза при предварительном рассмотрении
проекта.
Слушала Аня довольно рассеянно и не вникала в подробности, которые
приводил Павел. Однако, зовущий к действию и приобретенный за годы работы в
научном институте инстинкт отстаивать свою точку зрения и добиваться своего,
медленно, но верно просыпался. Инстинкт, который всегда был свойственный ей,
Зарождалась решимость что - то предпринять. Нужно было спасать то, что она
вместе с другими в результате довольно длительного титанического труда
сделала и теперь, когда этому делу угрожает опасность, встать на его защиту.
Как и раньше, когда возникали особые обстоятельства на работе, она не могла
оставаться в стороне, так и сейчас, несмотря ни на что, она почувствовала
необходимость вмешаться в дело.
- Анна Соломоновна, - в разговор вмешалась сердобольная Светлана, -
пожалуйста, не волнуйтесь и возвращайтесь поскорее на работу. Главное теперь
- ваше здоровье. Вы ведь прекрасно знаете позицию директора института и его
отношение к Тамаре Алексеевне. Его возможности достаточно велики для того,
чтобы все поставить на свои места.
- Пожалуй, я действительно увлекся, - неожиданно покаялся Павел с
добродушной улыбкой на лице, - но тебе, я считаю, полезно сейчас об этом
знать. А по существу все то, что я тебе здесь наговорил, выеденного яйца не
стоит. Лучше я тебе расскажу другое. Помнишь Евдокима в клубе, на танцах.
Семь лет тому назад он оказался в больнице. Врач сказал ему, что жить
осталось ему несколько месяцев. Выписали, и поплелся он к себе домой. Сел за
стол и велел жене поставить закуску. Хорошенько выпил и заявил жене, что он
твердо решил жить и долго жить. А недавно, много лет спустя, пришел к тому
же врачу по совершенно другому поводу. Доктор не поверил своим глазам и
спросил его, как и где он лечился. И Евдоким ему ответил, что он вообще
нигде не лечился. Спокойно продолжал жить и выполнять свою работу. Вот и
все.
До глубокой ночи Аня не сомкнула глаз. Она перебирала варианты
разговора с директором и Тамарой Алексеевной. Завтра она попытается
связаться с ними по телефону. Незаметно для нее самой ее мысли оказались
втянутыми в водоворот институтских событий.
- Лев Алексеевич, здравствуйте. Это говорю я, Анна Соломоновна, -
звенела трубка Аниным звонким дискантом на утро следующего дня в кабинете
директора института.
- Так я и знал, дорогая, что вы обязательно меня опередите. Только час
тому назад попросил Тамару Алексеевну навестить вас и доложить мне.
" Чертовски - хитер. Любая лиса позавидует", - отметила про себя Аня.
- Анна Соломоновна вы ведь нам очень нужны сейчас, - продолжал директор
института, - так что, кончайте болеть и возвращайтесь на работу. Эти
эскулапы никак не успокоятся до тех пор, пока чего ни будь не найдут. Из
своего горького опыта знаю. И, знаете, отыщут, даже если ваш организм чист,
как солнышко ясное.
Ну, что у вас, расскажите, пожалуйста?
- Что вам сказать? Пока не ясно. Но надеюсь, все - таки, вместе с вами
поехать в Париж.
- И все же, что говорят врачи? - настаивал он.
Аня понимала, что для директора важно было разъяснить для себя
обстановку. Но ясности не было. Оставалось только отделаться шуткой.
- Что я могу вам сказать, Лев Алексеевич?! Народный доктор Богомол из
"Приключений Буратино", если вы еще помните эту знаменитую сказку, выдал бы
мне такой диагноз: одно из двух, или пациент здоров или болен. Если здоров,
он останется здоровым или не останется здоровым. Если же он болен, его можно
вылечит или нельзя вылечить. Вот так обстоят мои дела. К делу это не
приложишь. Но, несмотря на то, что не могу ничего определенного сказать о
себе, я решила все же позвонить вам, и сказать пару слов.
- Анна Соломоновна, я всегда рад выслушать вас.
- Я дорожу вашим временем и скажу коротко. Прошу вас исходить из того,
что при любых обстоятельствах Париж должен сейчас состоятся. Подумайте, Лев
Алексеевич, сколько времени и труда затрачено. И сейчас есть реальный шанс
довести это дело до конца. Любые попытки затормозить нашу с вами работу
должны решительно отметаться независимо от того, под каким предлогом они
преподносятся.
- Анна Соломоновна, я вас прекрасно понимаю и ценю ваше беспокойство.
Однако, сейчас вам нужно прежде всего думать о себе и, как можно быстрее
вернуться к своим делам.
"Хорош гусь. - Ане стало как - то не по себе, и она в конце разговора,
после стандартного расшаркивания, медленно положила трубку на рычаг. -
Видимо знает, с чем Тамара Алексеевна собирается меня навестить. Однако
ничего мне не сказал. Трус. Боится ее, как черт ладана. Вернее, ее широких
связей. Ну и поделом ему. Не надо было брать ее к себе на работу".
Аня возвращалась в свою палату с чувством человека израненного,
потерянного, который только что в схватке с врагом истратил все свои
патроны, и осталась лишь одна надежда, надежда на чудо. Но, где оно? С
какой, спрашивается, стороны оно, это чудо, может прийти?
Вчера она отважилась и спросила доктора, каковы ее дела, и что показала
мамография. Эта, очень болезненная процедура, была сделана еще дней пять
тому назад, но до сих пор о результатах не сказали ей ни слова.
"Опухоль и свищ на груди, - был ответ, - требует длительного и
тщательного обследования, так что потерпите, пожалуйста".
Для чего собственно размахивать крыльями, подбадривать себя и пытаться
в ее положении спасти от застоя поставленное уже на колеса дело? Поездка и
без нее может состояться. Но тогда вопрос по ее докладу будет снят с
повестки дня. Не будет стандарта еще год-два. По-прежнему экспорт хлеба из
страны будет закрыт. Подумаешь, жили кое - как без него с пол века, - еще
проживем. Директор, собственно, не бог. Обстоятельства бывают выше его.
Поэтому всего можно ожидать. Под давлением извне и внутри института не такие
еще совершались "чудеса".
Вдруг подумала, не выглядит ли она, неестественно, а может быть даже
смешно в глазах своих сотрудников и директора, продолжая в ее нынешнем
положении вмешиваться в производственные дела? Никогда не задумывалась над
тем, что содеянное человеком столь дорого ему самому даже тогда, когда
возникает серьезная угроза собственному здоровью. Человек, оказывается, до
последнего вздоха готов в равной степени отстаивать свое детище будь это
такой казалось бы мелочью, как заведенный в доме порядок не оставлять посуду
немытой и до открытия, имеющее глобальное для человечества значение.
В палате никого не было, и Аня, вернувшись после разговора с
директором, прилегла на свою кровать лицом к стенке и долго тупо смотрела в
одну точку. Глаза ее увлажнились, и блеск их в ограде густых ресниц то
вспыхивал, то угасал, отражая всю глубину назревающей в душе тревоги.
Больше недели, как она не видела Стасика, Алешу. Они давно уже
напрашиваются к ней. И мать тоже. Но Аня все - таки надеется на
благополучный исход, и быстрое возвращение домой. С болью в сердце она
попросила их подождать еще пару дней.
Закрыла глаза в надежде хоть ненадолго отгородиться от тяжелых мыслей.
Хорошо бы поспать. Но сна - ни в одном глазу.
Кто - то постучал в дверь. В эту минуту Аня не в силах была отозваться.
И потом, она никого не ждала. Подумала, постучат и, не получив ответа,
придут позже. Стук раздавался еще несколько раз. Потом дверь бесшумно
отворилась ровно настолько, чтобы заглянуть в палату одним лишь глазом.
Вслед за этим Аня почувствовала, как кто - то подсел к ней на кровать и
невесомо положил свою руку ей на плечо. Она с испугом повернулась и
обнаружила рядом с собой своего мужа. Он наклонился к ней, чтобы ее
поцеловать, но, увидев слезы, вытащил из кармана платок и нежно приложил его
к одному, потом к другому глазу. Они оба молчали, разглядывали друг друга.
Аня протянула к нему руку и пристально стала изучать его лицо и так, будто
увидела его таким впервые. В его глазах рассеянность, которая обычно говорит
о готовности к неосознанному до конца поступку. Никогда раньше она не видела
его таким глубоко озабоченным, взволнованным. Взгляд ее многократно
возвращался, чтобы снова и снова разглядеть каждый штрих и нюанс в его лице.
Она стремилась понять, что могло произойти, и что он мог надумать.
В светло-голубом пространстве ее глаз мелькнули страх, подозрение.
Засохшие губы, бледные щеки, - все это говорило о готовности выслушать самое
страшное. Она толкнула мужа рукой, пытаясь вывести его из транса:
- Вовка, говори, что у вас там дома случилось?
Такой поворот был неожиданным и не сразу дошел до него. Он ждал другого
вопроса, касающегося ее лично
- А? Что? О чем ты?
И он засмеялся как - то на нервах, неестественно, поверхностно. Видно
было, что думает он совсем о другом.
- Глупый ты, суслик, - сказал он невесело, и встал, выпрямляя свои
плечи, - дома у нас полный, нормальный, настоящий балаган, чего и можно было
ожидать в твое отсутствие. Хорошо еще, мать твоя немного сдерживает это
безобразие, а то... Да, совсем забыл принести тебе совместное,
художественное произведение Алеши и Стасика. Но об этом потом. А сейчас
собирайся. Нас ждут врачи...
Аня вскочила на ноги. Она все поняла. Володя только что от лечащего
врача.
- Может, объяснишь, в чем дело? - сказала она сурово, глядя на него в
упор. - Вчера - был обход, сегодня утром - очередная процедура. Мне ничего
такого серьезного не было сказано. Скажи им, Володя, что я сильный человек и
не надо со мной играть в прятки. Я хочу ясности для того, чтобы знать, как
мне распорядиться отпущенным мне напоследок временем.
Володя с силой потянул ее к себе и так, что Аня откинула назад голову.
Она очутилась в его объятиях, и оставалась так стоять, встретившись с его
решительным, властным взглядом.
- Анька, слушай меня и не перебивай. - Он дышал ей в лицо пламенем души
своей, в котором была непреклонная стойкость и необъяснимая дерзость. -
Скажи, часто ли я в нашей с тобой жизни настаивал на полном и
беспрекословном твоем подчинении? Можешь ли ты вспомнить случай, когда я
бесцеремонно подавлял твою волю?
- Боже мой, что же ты так жестоко меня мучаешь и не говоришь мне
правды!? - Вырвалось у нее с отчаянием.
Вздрагивали ее поникшие плечи, дрожали запекшиеся губы, горькие,
горячие слезы скатывались одна за другой по раскрасневшимся щекам.
Володя нежно гладил ее по спине, целовал ее податливые губы.
Он пришел в больницу с совершенно диким намерением, которое он твердо
решил осуществить. Он был совершенно уверен в том, что никакие заверения
врачей не собьют его с намеченного пути. Единственно, чего он опасался, это
Аниных слез. Опасался, что она категорически воспротивится его намерениям.
Сейчас он стоял перед ней с окаменелым сердцем, понимая, что не имеет
право проявить слабость. Попытаться сделать Аню своим сторонником? Хорошо
было бы, но рискованно. Она может выступить решительно против него. И тогда
все пропало. Надо сделать роковой шаг самому. И ответственность целиком и
полностью взять на себя и только на себя.
"Но, что это я? Она ведь совершенно не знает причины моего
таинственного поведения и предполагает совершенно иное, самое страшное для
нее", - вдруг спохватился он.
- Анна, Аннушка, какой же я болван и не сказал тебе сразу. Нет этой
страшной правды, которую ты думала услышать от меня. Нет ее и, надеюсь,
никогда не будет. Врачи так и не установили ничего до сих пор. Только что
говорил с ними.
- Что же тогда? Что? Объясни мне.
Она покорно прислонила свою растрепанную голову к его груди и в крайнем
изнеможении тихо и покорно сказала:
- Вовка, повелитель ты мой, можешь делать со мной все, что хочешь.
- Умничка, ты моя милая, - поспешно заговорил он, осыпая ее
безжизненное лицо горячими поцелуями, - подожди здесь всего только минут
десять, пятнадцать и я вернусь. Думаю, все сделаю без тебя. Жди... я сейчас.
Он быстро, но бережно посадил ее на кровать и побежал к выходу. В
дверях на миг обернулся и для бодрости подмигнул обессилевшей жене.
О том, что сказали ему врачи в ответ на его настойчивое желание
выписать из больницы свою жену, Аня так никогда и не узнает. Они сказали
ему:
- Вы, молодой человек, берете на себя большую ответственность.
Результаты нашего обследования, даже незаконченного, говорят о том, что
организм вашей супруги расположен к онкологическим заболеваниям. И у нас нет
сомнения в том, что профилактические процедуры могли бы быть не излишни для
нее.
Подписывая документ о своей личной ответственности, он бодрился
засевшими в голове сведениями о том, что в любом человеческом организме
имеются раковые клетки, но не каждый из них обладает механизмом борьбы с
ними.
Полупустая электричка неслась на всех парах к столице. Окна новенького
вагона, пахнущего еще заводской свежестью тисненой, светло - желтой обивки,
были открыты. На крутых поворотах поезд менял свое направление, и пологие
солнечные лучи позднего заката весело разгуливали вдоль и поперек вагона,
как бы стараясь на прощанье успеть обогатить своей позолотой его интерьер.
Воздушные потоки сквознячков приносили сладостный аромат зеленых трав,
недавно скошенных на откосах вдоль железнодорожного полотна. Радостно и
громко постукивали колеса на стыках рельс, подбадривая входящих на
остановках пассажиров, предлагая им как можно быстрее занимать свои места на
удобных широких скамейках и оставить в стороне свои дорожные заботы.
В конце вагона - скамейка на двоих. Там молча сидят Аня и Владимир. Они
еще не успели прийти в себя. Правой рукой он обнял ее за плечи. В левую
поместил теплую, нежную руку жены. Она склонила голову ему на плечо.
Отправляясь на сегодняшний последний визит к доктору, которого
порекомендовал им Левчук, они готовы были услышать самое страшное. Но старый
заслуженный доктор из загородной районной больницы после длительного
многодневного обследования и рассмотрения всех необходимых анализов сказал
решительное "нет", - никаких признаков рака он не обнаружил и прописал
только мазь для полного устранения свища на груди.
Они свалили горе с плеч, но тяжесть глубоких переживаний, накопившихся
за предыдущие несколько недель, оставила заметный след и не давала
возможности окончательно избавиться от страха за свое счастье. В затаенных
уголках сердца каждого из них в это время копошился червь сомнения. Не
верилось, что все так кончилось благополучно. Однако признаться вслух, или,
тем более, обменяться разговором по этому поводу, они не смели. Теперь, надо
было, как можно скорее заглушить все мысли вокруг перенесенного потрясения
новыми впечатлениями. Предстоящая поездка в Париж была, как никогда, кстати.
- Слушай, зяблик, - Володя крепко прижал к себе жену за плечи, - не
вздумай покупать какой либо мне подарок в Париже. И, вообще, кому - ни будь
из нас. Обойдемся. Сходи лучше в театр, в музей, поброди по улицам.
Наблюдай, изучай тамошнюю действительность, чтобы убедится в окончательном
загнивании капиталистического общества.
- Неужели ты в этом еще сомневаешься? И как только тебе могли поручить
работу с комсомольцами?!
- И не гуляй там одна. Правда, говорят, что француженки очень хороши,
легко идут на всякие женские вольности, и у мужчин там нет нужды отвлекаться
на сторону. И все же, скажу тебе прямо, - штучка ты довольно аппетитная. Так
что не позволяй себе лишнего.
- Лишнее, - это что, например?
- Вот что, хитрушка, не валяй дурака. Это ты лучше меня знаешь.
- Слушай, а вот Левчуку нужно бы привести из Парижа подарок. Как ты
думаешь? Может, что подскажешь на этот счет?
- Подумаю. Можно еще, после твоего приезда из Парижа пригласить к нам
на обед Левчуков и, кстати, Дениса. К нему жена возвращается с сыновьями.
Электричка вихрем взлетела на ажурный мост высоко над водной гладью
широкой реки. Собственный призывный могучий гудок опережал ее далеко вперед,
раздвигая простор и возвещая раскинутым впереди бескрайним лесам, полям и
поселкам о своем радостном стремительном движении.
- Вот что, Аннушка, - посоветовал Володя, - ты использовала в деревне
только часть своего кандидатского отпуска. Как я понимаю, у тебя осталось
еще целых три недели. Достанем путевку, и после Парижа махнешь на юг. К
сожалению, я не смогу составить тебе компанию. Сама понимаешь. Отпуск мой
использован почти полностью и нужно готовится к защите. Каждую неделю будешь
получать от нас весточку.
Аня освободилась от Володи, выпрямилась и медленно подняла свои глаза
на своего мужа. Удивление и ироническое выражение лица не обещало согласия.
- Поздравляю. Пока я находилась в больнице, созревал переворот в нашей
семейке и теперь ты у нас первая скрипка. Пойдешь в отпуск, поедешь на юг.
Решил все с плеча. А дети, - выросли из-под своих одежек и к зиме не готовы.
А мама, - ее состояние? Ну, а что касается моих дел в институте... Может,
ты, и это возьмешь под свое крыло?
Володя громко рассмеялся. Кажется, Анька уже потихоньку оживает. С
оглядкой он скосил взгляд на близ сидящих, занятых собой, пассажиров, а
далее, ее строгое, бледное лицо оказалось в его руках, и он нежно поцеловал
ее в губы.
Электропоезд медленно и торжественно вошел в ярко освещенный город,
куда они возвращались, чтобы по-прежнему работать, мечтать и оценивать
каждую свою предыдущую поступь накануне следующего шага.
Есть в столице России место, где ее житель может совершенно забыть о
семейных проблемах, жизненных невзгодах, обидных обстоятельствах, стихийных
бедствиях и предаться истинному удовольствию, настоящей радости, даже
чувству гордости и глубокого вдохновения. Туда ведет проспект Мира,
протянувшийся прямолинейной, широкой трассой от центральной части столичного
города.
Это выставочный комплекс, ботанический сад и архитектурный ансамбль,
посвященный космической эпопее.
Широкая площадь у высокой величественной арки центрального входа
выставки. Погода - московское "бабье лето". Полуденный, яркий солнечный свет
выделяет перспективу зеленых аллей, обогащает своими лучами цветочные
клумбы, архитектурное оформление многочисленных павильонов, способствует
радостному настроению.
Нескончаемый поток посетителей тянется от выхода станции метро.
Прибывают на автобусах и такси. Здесь назначаются свидания со знакомыми,
друзьями, родными. В воздухе атмосфера радостного ажиотажа взрослых и детей
от предвкушения удовольствий, развлечений, деловых встреч, в ожидании
познать новинки из жизни, а также науки и техники. Колоритная многоязычная
толпа у касс говорит, смеется, радуется, жестикулирует.
заранее, да с таким драматизмом ...
Разговор напомнил Петру о собственной, недавно пережитой им трагедии, -
о тяжелой болезни и мучительной смерти горячо любимой им матери.
Подавленные, они долго молчали. Четверть часа тому назад они говорили о
любви, о женской красоте, природой подаренная им, мужчинам, о сладострастии,
- вершителе многих судеб и событий, о нестерпимых порой страданиях в
постижении истинного наслаждения. И, несмотря ни на что, чувствовали, что
мир - великолепен, и жить в нем, - величайшее счастье. И вдруг, оказывается,
что над всем этим постоянно нависает фатальная угроза. Обычно она в тени и
люди не в состоянии постоянно ее учитывать, иначе жизнь в одночасье
становится бессмысленной.
Володя стал посматривать на часы, когда Петр, очнувшись, стал с
настойчивостью убеждать друга.
- Послушай меня, Владимир. Вам надо получить мнение другого врача,
авторитетного с солидным опытом. У нас, почему - то, считается неудобным это
делать. А в Англии, Америке больной прямо заявляет о желании получить second
opinion, то есть обратиться к другому специалисту за вторым мнением. Это
воспринимается без всяких обид, как обычное дело. И еще, не надо гнаться за
титулованными специалистами. Хочешь, я устрою вам прием у одного старого,
опытного доктора? Он работает в Жуковском под Москвой.
Оставаясь наедине с самим собой, Аня продолжала оценивать свое
положение, в котором она неожиданно оказалась. Больше всего ее волновало
скрытность врачей. С другой стороны, она сама избегала задавать прямые
вопросы и готовилась к худшему.
Навещали ее сотрудники, интересовались ее здоровьем. Аня старалась
меньше всего говорить о себе, и разыгрывала веселое настроение, рассказывала
о больных, с которыми она познакомилась.
- Прогуливаюсь как - то по коридору и чувствую, как меня кто - то сзади
настигает и аккуратно берет за руку. И говорит мне приглушенным, хорошо
поставленным голосом: "Поверьте мне, дорогая, я нашел, наконец, то, что
искал несколько лет подряд и не намерен упустить такую удачу. Как только мы
с Вами освободимся от этого гнусного заведения, вы поедете со мной на
съемочную площадку. Устроим пробу. И не вздумайте говорить мне "нет". Вы
убьете наповал гениального режиссера и перечеркнете свое блистательное
будущее".
Сотрудников рассказ не очень оживил. Чувствовалась необычная
скованность в их поведении. Так бывает всегда при посещении больного
человека, когда трудно выбрать тему для разговора. Повести речь о его
болезни, о делах? Кто знает, будет ли это по душе, для больного человека?
Аня, понимая это, старалась увести внимание гостей подальше от серьезных
разговоров.
Она заподозрила, что в отделе происходит нечто такое, что связанно с ее
заместителем Тамарой Алексеевной. Но допытываться не стала. Новая метла
всегда метет по-своему. Ей не хотелось выслушивать какие либо жалобы на
своего помощника, которые могли бы поставить ее в положение, когда нужно
высказаться в пользу той или другой стороны.
И, вообще, она вдруг с ужасом обнаружила, что все то, что творится за
пределами ее семьи, может потерять свою значимость, перестать быть, как
прежде, необходимой для нее жизненной опорой.
Чувствуя гнетущее настроение своих подчиненных, Аня продолжала играть
свою роль. Она не в состоянии была себя считать несчастной, подавленной,
растерянной в глазах у людей, для которых всегда старалась быть примером.
Они знали ее всегда строгую, подтянутую, уверенную.
- Да, забыла вам сказать, что я, так сказать, ухитрилась устроиться
здесь по специальности. Даже прочитала лекцию о гречихе, перед аудиторией,
которая может только сниться любому оратору. У нас тут собралась небольшая
компания ходячих больных. Играем как - то вечером в карты. Меня один
почтенный старичок и спрашивает, чем я занимаюсь на работе. Я ему, -
гречихой. Посмотрели бы вы его реакцию на мой ответ. Оторвался от карт, и
уставился на меня остолбеневшим, неверующим взглядом. И пошли воспоминания,
чуть ли не с дореволюционных времен. Какие огромные площади засевали
гречкой, какие это были благоухающие, цветущие поля, пчелы, пасеки, мед.
Потом, говорил он, какие пухлые, необыкновенно вкусные блины из гречневой
муки. А просто гречневая каша? Она заменяла, если угодно знать, мясо.
Поэтому крестьянин мог выдержать тяжелый, изнурительный труд. После такого
вступления, я стала рассказывать о том, что блюда из гречневой крупы
советуют при заболеваниях сердца, легких, печени, лучевой болезни. И самый
большой эффект у молодых женщин произвел рассказ о гречневых диетах для
похудения, а у стариков то, что гречка, извиняюсь, улучшает проходимость.
Так, что, на всякий случай, найдите мне, пожалуйста, каталог по диетам в
книжном шкафу у меня в кабинете и принесите его сюда в следующий раз.
В один из дней навестить Аню пришли Павел и Светлана. Светлана считала
недопустимым беспокоить Анну Соломоновну неприятными для нее новостями.
Павел, однако, решил повести разговор напрямую. Он решил рассказать о том,
что позиция Тамары Алексеевны по некоторым пунктам проекта стандарта на муку
может привести к нарушению договоренностей с различными учреждениями
накануне поездки делегации института в Париж.
- Понимаешь, Анка, дело может принять серьезный оборот. Тамара сначала
пришла ко мне и стала говорить о том, что, познакомившись ближе с
материалами на Парижскую конференцию, пришла к выводу, что рекомендуемые
статистические методы для определения норм качества, не совсем корректны, и
лучше их пока не выставлять на суд международного форума. Она собирается
связаться со специалистами Министерства сельского хозяйства и другими
учреждениями для того, чтобы обсудить этот вопрос. Попыталась она
прозондировать и мое отношение к этому делу. Возможно, что она скоро
навестит тебя.
" Никак не может смириться с тем, что ее не включили в состав
делегации, - подумала Аня, удивляясь своему почти безразличному отношению к
рассказу Петра, - То, что она совсем недавно пришла в институт, и
недостаточно глубоко знает дело - это ее нисколько не смущает".
Аня слушала все это и с досадой удивлялась своему безразличию. Она
испытывала чувство человека, который уже несколько дней как оказался один в
безбрежном океане на плоту, без руля, ветрил, и возможности выбраться на
материк. Но Павел настойчиво продолжал говорить о каких - то еще пунктах,
связанных с показателями по зольности, влажности, и о том, что Тамара
Алексеевна раскопала в этом слабые места и представила их, как причину
нерешительности специалистов Минсельхоза при предварительном рассмотрении
проекта.
Слушала Аня довольно рассеянно и не вникала в подробности, которые
приводил Павел. Однако, зовущий к действию и приобретенный за годы работы в
научном институте инстинкт отстаивать свою точку зрения и добиваться своего,
медленно, но верно просыпался. Инстинкт, который всегда был свойственный ей,
Зарождалась решимость что - то предпринять. Нужно было спасать то, что она
вместе с другими в результате довольно длительного титанического труда
сделала и теперь, когда этому делу угрожает опасность, встать на его защиту.
Как и раньше, когда возникали особые обстоятельства на работе, она не могла
оставаться в стороне, так и сейчас, несмотря ни на что, она почувствовала
необходимость вмешаться в дело.
- Анна Соломоновна, - в разговор вмешалась сердобольная Светлана, -
пожалуйста, не волнуйтесь и возвращайтесь поскорее на работу. Главное теперь
- ваше здоровье. Вы ведь прекрасно знаете позицию директора института и его
отношение к Тамаре Алексеевне. Его возможности достаточно велики для того,
чтобы все поставить на свои места.
- Пожалуй, я действительно увлекся, - неожиданно покаялся Павел с
добродушной улыбкой на лице, - но тебе, я считаю, полезно сейчас об этом
знать. А по существу все то, что я тебе здесь наговорил, выеденного яйца не
стоит. Лучше я тебе расскажу другое. Помнишь Евдокима в клубе, на танцах.
Семь лет тому назад он оказался в больнице. Врач сказал ему, что жить
осталось ему несколько месяцев. Выписали, и поплелся он к себе домой. Сел за
стол и велел жене поставить закуску. Хорошенько выпил и заявил жене, что он
твердо решил жить и долго жить. А недавно, много лет спустя, пришел к тому
же врачу по совершенно другому поводу. Доктор не поверил своим глазам и
спросил его, как и где он лечился. И Евдоким ему ответил, что он вообще
нигде не лечился. Спокойно продолжал жить и выполнять свою работу. Вот и
все.
До глубокой ночи Аня не сомкнула глаз. Она перебирала варианты
разговора с директором и Тамарой Алексеевной. Завтра она попытается
связаться с ними по телефону. Незаметно для нее самой ее мысли оказались
втянутыми в водоворот институтских событий.
- Лев Алексеевич, здравствуйте. Это говорю я, Анна Соломоновна, -
звенела трубка Аниным звонким дискантом на утро следующего дня в кабинете
директора института.
- Так я и знал, дорогая, что вы обязательно меня опередите. Только час
тому назад попросил Тамару Алексеевну навестить вас и доложить мне.
" Чертовски - хитер. Любая лиса позавидует", - отметила про себя Аня.
- Анна Соломоновна вы ведь нам очень нужны сейчас, - продолжал директор
института, - так что, кончайте болеть и возвращайтесь на работу. Эти
эскулапы никак не успокоятся до тех пор, пока чего ни будь не найдут. Из
своего горького опыта знаю. И, знаете, отыщут, даже если ваш организм чист,
как солнышко ясное.
Ну, что у вас, расскажите, пожалуйста?
- Что вам сказать? Пока не ясно. Но надеюсь, все - таки, вместе с вами
поехать в Париж.
- И все же, что говорят врачи? - настаивал он.
Аня понимала, что для директора важно было разъяснить для себя
обстановку. Но ясности не было. Оставалось только отделаться шуткой.
- Что я могу вам сказать, Лев Алексеевич?! Народный доктор Богомол из
"Приключений Буратино", если вы еще помните эту знаменитую сказку, выдал бы
мне такой диагноз: одно из двух, или пациент здоров или болен. Если здоров,
он останется здоровым или не останется здоровым. Если же он болен, его можно
вылечит или нельзя вылечить. Вот так обстоят мои дела. К делу это не
приложишь. Но, несмотря на то, что не могу ничего определенного сказать о
себе, я решила все же позвонить вам, и сказать пару слов.
- Анна Соломоновна, я всегда рад выслушать вас.
- Я дорожу вашим временем и скажу коротко. Прошу вас исходить из того,
что при любых обстоятельствах Париж должен сейчас состоятся. Подумайте, Лев
Алексеевич, сколько времени и труда затрачено. И сейчас есть реальный шанс
довести это дело до конца. Любые попытки затормозить нашу с вами работу
должны решительно отметаться независимо от того, под каким предлогом они
преподносятся.
- Анна Соломоновна, я вас прекрасно понимаю и ценю ваше беспокойство.
Однако, сейчас вам нужно прежде всего думать о себе и, как можно быстрее
вернуться к своим делам.
"Хорош гусь. - Ане стало как - то не по себе, и она в конце разговора,
после стандартного расшаркивания, медленно положила трубку на рычаг. -
Видимо знает, с чем Тамара Алексеевна собирается меня навестить. Однако
ничего мне не сказал. Трус. Боится ее, как черт ладана. Вернее, ее широких
связей. Ну и поделом ему. Не надо было брать ее к себе на работу".
Аня возвращалась в свою палату с чувством человека израненного,
потерянного, который только что в схватке с врагом истратил все свои
патроны, и осталась лишь одна надежда, надежда на чудо. Но, где оно? С
какой, спрашивается, стороны оно, это чудо, может прийти?
Вчера она отважилась и спросила доктора, каковы ее дела, и что показала
мамография. Эта, очень болезненная процедура, была сделана еще дней пять
тому назад, но до сих пор о результатах не сказали ей ни слова.
"Опухоль и свищ на груди, - был ответ, - требует длительного и
тщательного обследования, так что потерпите, пожалуйста".
Для чего собственно размахивать крыльями, подбадривать себя и пытаться
в ее положении спасти от застоя поставленное уже на колеса дело? Поездка и
без нее может состояться. Но тогда вопрос по ее докладу будет снят с
повестки дня. Не будет стандарта еще год-два. По-прежнему экспорт хлеба из
страны будет закрыт. Подумаешь, жили кое - как без него с пол века, - еще
проживем. Директор, собственно, не бог. Обстоятельства бывают выше его.
Поэтому всего можно ожидать. Под давлением извне и внутри института не такие
еще совершались "чудеса".
Вдруг подумала, не выглядит ли она, неестественно, а может быть даже
смешно в глазах своих сотрудников и директора, продолжая в ее нынешнем
положении вмешиваться в производственные дела? Никогда не задумывалась над
тем, что содеянное человеком столь дорого ему самому даже тогда, когда
возникает серьезная угроза собственному здоровью. Человек, оказывается, до
последнего вздоха готов в равной степени отстаивать свое детище будь это
такой казалось бы мелочью, как заведенный в доме порядок не оставлять посуду
немытой и до открытия, имеющее глобальное для человечества значение.
В палате никого не было, и Аня, вернувшись после разговора с
директором, прилегла на свою кровать лицом к стенке и долго тупо смотрела в
одну точку. Глаза ее увлажнились, и блеск их в ограде густых ресниц то
вспыхивал, то угасал, отражая всю глубину назревающей в душе тревоги.
Больше недели, как она не видела Стасика, Алешу. Они давно уже
напрашиваются к ней. И мать тоже. Но Аня все - таки надеется на
благополучный исход, и быстрое возвращение домой. С болью в сердце она
попросила их подождать еще пару дней.
Закрыла глаза в надежде хоть ненадолго отгородиться от тяжелых мыслей.
Хорошо бы поспать. Но сна - ни в одном глазу.
Кто - то постучал в дверь. В эту минуту Аня не в силах была отозваться.
И потом, она никого не ждала. Подумала, постучат и, не получив ответа,
придут позже. Стук раздавался еще несколько раз. Потом дверь бесшумно
отворилась ровно настолько, чтобы заглянуть в палату одним лишь глазом.
Вслед за этим Аня почувствовала, как кто - то подсел к ней на кровать и
невесомо положил свою руку ей на плечо. Она с испугом повернулась и
обнаружила рядом с собой своего мужа. Он наклонился к ней, чтобы ее
поцеловать, но, увидев слезы, вытащил из кармана платок и нежно приложил его
к одному, потом к другому глазу. Они оба молчали, разглядывали друг друга.
Аня протянула к нему руку и пристально стала изучать его лицо и так, будто
увидела его таким впервые. В его глазах рассеянность, которая обычно говорит
о готовности к неосознанному до конца поступку. Никогда раньше она не видела
его таким глубоко озабоченным, взволнованным. Взгляд ее многократно
возвращался, чтобы снова и снова разглядеть каждый штрих и нюанс в его лице.
Она стремилась понять, что могло произойти, и что он мог надумать.
В светло-голубом пространстве ее глаз мелькнули страх, подозрение.
Засохшие губы, бледные щеки, - все это говорило о готовности выслушать самое
страшное. Она толкнула мужа рукой, пытаясь вывести его из транса:
- Вовка, говори, что у вас там дома случилось?
Такой поворот был неожиданным и не сразу дошел до него. Он ждал другого
вопроса, касающегося ее лично
- А? Что? О чем ты?
И он засмеялся как - то на нервах, неестественно, поверхностно. Видно
было, что думает он совсем о другом.
- Глупый ты, суслик, - сказал он невесело, и встал, выпрямляя свои
плечи, - дома у нас полный, нормальный, настоящий балаган, чего и можно было
ожидать в твое отсутствие. Хорошо еще, мать твоя немного сдерживает это
безобразие, а то... Да, совсем забыл принести тебе совместное,
художественное произведение Алеши и Стасика. Но об этом потом. А сейчас
собирайся. Нас ждут врачи...
Аня вскочила на ноги. Она все поняла. Володя только что от лечащего
врача.
- Может, объяснишь, в чем дело? - сказала она сурово, глядя на него в
упор. - Вчера - был обход, сегодня утром - очередная процедура. Мне ничего
такого серьезного не было сказано. Скажи им, Володя, что я сильный человек и
не надо со мной играть в прятки. Я хочу ясности для того, чтобы знать, как
мне распорядиться отпущенным мне напоследок временем.
Володя с силой потянул ее к себе и так, что Аня откинула назад голову.
Она очутилась в его объятиях, и оставалась так стоять, встретившись с его
решительным, властным взглядом.
- Анька, слушай меня и не перебивай. - Он дышал ей в лицо пламенем души
своей, в котором была непреклонная стойкость и необъяснимая дерзость. -
Скажи, часто ли я в нашей с тобой жизни настаивал на полном и
беспрекословном твоем подчинении? Можешь ли ты вспомнить случай, когда я
бесцеремонно подавлял твою волю?
- Боже мой, что же ты так жестоко меня мучаешь и не говоришь мне
правды!? - Вырвалось у нее с отчаянием.
Вздрагивали ее поникшие плечи, дрожали запекшиеся губы, горькие,
горячие слезы скатывались одна за другой по раскрасневшимся щекам.
Володя нежно гладил ее по спине, целовал ее податливые губы.
Он пришел в больницу с совершенно диким намерением, которое он твердо
решил осуществить. Он был совершенно уверен в том, что никакие заверения
врачей не собьют его с намеченного пути. Единственно, чего он опасался, это
Аниных слез. Опасался, что она категорически воспротивится его намерениям.
Сейчас он стоял перед ней с окаменелым сердцем, понимая, что не имеет
право проявить слабость. Попытаться сделать Аню своим сторонником? Хорошо
было бы, но рискованно. Она может выступить решительно против него. И тогда
все пропало. Надо сделать роковой шаг самому. И ответственность целиком и
полностью взять на себя и только на себя.
"Но, что это я? Она ведь совершенно не знает причины моего
таинственного поведения и предполагает совершенно иное, самое страшное для
нее", - вдруг спохватился он.
- Анна, Аннушка, какой же я болван и не сказал тебе сразу. Нет этой
страшной правды, которую ты думала услышать от меня. Нет ее и, надеюсь,
никогда не будет. Врачи так и не установили ничего до сих пор. Только что
говорил с ними.
- Что же тогда? Что? Объясни мне.
Она покорно прислонила свою растрепанную голову к его груди и в крайнем
изнеможении тихо и покорно сказала:
- Вовка, повелитель ты мой, можешь делать со мной все, что хочешь.
- Умничка, ты моя милая, - поспешно заговорил он, осыпая ее
безжизненное лицо горячими поцелуями, - подожди здесь всего только минут
десять, пятнадцать и я вернусь. Думаю, все сделаю без тебя. Жди... я сейчас.
Он быстро, но бережно посадил ее на кровать и побежал к выходу. В
дверях на миг обернулся и для бодрости подмигнул обессилевшей жене.
О том, что сказали ему врачи в ответ на его настойчивое желание
выписать из больницы свою жену, Аня так никогда и не узнает. Они сказали
ему:
- Вы, молодой человек, берете на себя большую ответственность.
Результаты нашего обследования, даже незаконченного, говорят о том, что
организм вашей супруги расположен к онкологическим заболеваниям. И у нас нет
сомнения в том, что профилактические процедуры могли бы быть не излишни для
нее.
Подписывая документ о своей личной ответственности, он бодрился
засевшими в голове сведениями о том, что в любом человеческом организме
имеются раковые клетки, но не каждый из них обладает механизмом борьбы с
ними.
Полупустая электричка неслась на всех парах к столице. Окна новенького
вагона, пахнущего еще заводской свежестью тисненой, светло - желтой обивки,
были открыты. На крутых поворотах поезд менял свое направление, и пологие
солнечные лучи позднего заката весело разгуливали вдоль и поперек вагона,
как бы стараясь на прощанье успеть обогатить своей позолотой его интерьер.
Воздушные потоки сквознячков приносили сладостный аромат зеленых трав,
недавно скошенных на откосах вдоль железнодорожного полотна. Радостно и
громко постукивали колеса на стыках рельс, подбадривая входящих на
остановках пассажиров, предлагая им как можно быстрее занимать свои места на
удобных широких скамейках и оставить в стороне свои дорожные заботы.
В конце вагона - скамейка на двоих. Там молча сидят Аня и Владимир. Они
еще не успели прийти в себя. Правой рукой он обнял ее за плечи. В левую
поместил теплую, нежную руку жены. Она склонила голову ему на плечо.
Отправляясь на сегодняшний последний визит к доктору, которого
порекомендовал им Левчук, они готовы были услышать самое страшное. Но старый
заслуженный доктор из загородной районной больницы после длительного
многодневного обследования и рассмотрения всех необходимых анализов сказал
решительное "нет", - никаких признаков рака он не обнаружил и прописал
только мазь для полного устранения свища на груди.
Они свалили горе с плеч, но тяжесть глубоких переживаний, накопившихся
за предыдущие несколько недель, оставила заметный след и не давала
возможности окончательно избавиться от страха за свое счастье. В затаенных
уголках сердца каждого из них в это время копошился червь сомнения. Не
верилось, что все так кончилось благополучно. Однако признаться вслух, или,
тем более, обменяться разговором по этому поводу, они не смели. Теперь, надо
было, как можно скорее заглушить все мысли вокруг перенесенного потрясения
новыми впечатлениями. Предстоящая поездка в Париж была, как никогда, кстати.
- Слушай, зяблик, - Володя крепко прижал к себе жену за плечи, - не
вздумай покупать какой либо мне подарок в Париже. И, вообще, кому - ни будь
из нас. Обойдемся. Сходи лучше в театр, в музей, поброди по улицам.
Наблюдай, изучай тамошнюю действительность, чтобы убедится в окончательном
загнивании капиталистического общества.
- Неужели ты в этом еще сомневаешься? И как только тебе могли поручить
работу с комсомольцами?!
- И не гуляй там одна. Правда, говорят, что француженки очень хороши,
легко идут на всякие женские вольности, и у мужчин там нет нужды отвлекаться
на сторону. И все же, скажу тебе прямо, - штучка ты довольно аппетитная. Так
что не позволяй себе лишнего.
- Лишнее, - это что, например?
- Вот что, хитрушка, не валяй дурака. Это ты лучше меня знаешь.
- Слушай, а вот Левчуку нужно бы привести из Парижа подарок. Как ты
думаешь? Может, что подскажешь на этот счет?
- Подумаю. Можно еще, после твоего приезда из Парижа пригласить к нам
на обед Левчуков и, кстати, Дениса. К нему жена возвращается с сыновьями.
Электричка вихрем взлетела на ажурный мост высоко над водной гладью
широкой реки. Собственный призывный могучий гудок опережал ее далеко вперед,
раздвигая простор и возвещая раскинутым впереди бескрайним лесам, полям и
поселкам о своем радостном стремительном движении.
- Вот что, Аннушка, - посоветовал Володя, - ты использовала в деревне
только часть своего кандидатского отпуска. Как я понимаю, у тебя осталось
еще целых три недели. Достанем путевку, и после Парижа махнешь на юг. К
сожалению, я не смогу составить тебе компанию. Сама понимаешь. Отпуск мой
использован почти полностью и нужно готовится к защите. Каждую неделю будешь
получать от нас весточку.
Аня освободилась от Володи, выпрямилась и медленно подняла свои глаза
на своего мужа. Удивление и ироническое выражение лица не обещало согласия.
- Поздравляю. Пока я находилась в больнице, созревал переворот в нашей
семейке и теперь ты у нас первая скрипка. Пойдешь в отпуск, поедешь на юг.
Решил все с плеча. А дети, - выросли из-под своих одежек и к зиме не готовы.
А мама, - ее состояние? Ну, а что касается моих дел в институте... Может,
ты, и это возьмешь под свое крыло?
Володя громко рассмеялся. Кажется, Анька уже потихоньку оживает. С
оглядкой он скосил взгляд на близ сидящих, занятых собой, пассажиров, а
далее, ее строгое, бледное лицо оказалось в его руках, и он нежно поцеловал
ее в губы.
Электропоезд медленно и торжественно вошел в ярко освещенный город,
куда они возвращались, чтобы по-прежнему работать, мечтать и оценивать
каждую свою предыдущую поступь накануне следующего шага.
Есть в столице России место, где ее житель может совершенно забыть о
семейных проблемах, жизненных невзгодах, обидных обстоятельствах, стихийных
бедствиях и предаться истинному удовольствию, настоящей радости, даже
чувству гордости и глубокого вдохновения. Туда ведет проспект Мира,
протянувшийся прямолинейной, широкой трассой от центральной части столичного
города.
Это выставочный комплекс, ботанический сад и архитектурный ансамбль,
посвященный космической эпопее.
Широкая площадь у высокой величественной арки центрального входа
выставки. Погода - московское "бабье лето". Полуденный, яркий солнечный свет
выделяет перспективу зеленых аллей, обогащает своими лучами цветочные
клумбы, архитектурное оформление многочисленных павильонов, способствует
радостному настроению.
Нескончаемый поток посетителей тянется от выхода станции метро.
Прибывают на автобусах и такси. Здесь назначаются свидания со знакомыми,
друзьями, родными. В воздухе атмосфера радостного ажиотажа взрослых и детей
от предвкушения удовольствий, развлечений, деловых встреч, в ожидании
познать новинки из жизни, а также науки и техники. Колоритная многоязычная
толпа у касс говорит, смеется, радуется, жестикулирует.