---------------------------------------------------------------
© Copyright Михаил Белиловский
Email: belilo@ev1.net
Date: 15 Mar 2002
(рассказ в слезах)
---------------------------------------------------------------
Хьюстон 2002 г.
Форматирование компьютерного текста и редактирование: Б. А.
Бердичевский.
Помещено в электронную компьютерную библиотеку по просьбе автора
Michael Belilovskiy
Copyright 2002 by M. Belilovskiy
All right reserved
No part of this publication
may be reproduced or translated
in any form or by any means without permission.
For information address:
10909 Fondren Road # 505
Houston, Texas, 77096
Tel: (713)776-0504
E-mail: belilo@ev1.net
or
Russia, 117593 Moscow
Aivasovskogo street 6-1-194
Tel: 426-2710
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВЗРАСТИТЬ,...
Деревня -двенадцать дворов всего. Добротные в два ряда дома. Между
ними пустынная улица, уходящая извилистой дорогой в раздольное злачное поле.
A далее, в размытой тонкой вуалью, раскаленной от жары дымке, - дремучий
лес. Почти девственный. Некому особенно его топтать. Разве что обитающей там
живности. Железная дорога - за полсотни километров.
Река совсем близко. Широкая, полноводная - приток Волги.
С наступлением ночи, на землю спускается тишина и божественный покой. А
звезды в бездонном ночном небе перемигиваются друг с другом, радуясь своему
главенству над царством тьмы и сказочных видений. В это время вездесущий
Морфей11 Бог сна повергает всех и вся в сон, приносящий с собой мечту, мираж
или ужас. Одна лишь, неподвластная ему, навсегда прикованная к полярной оси,
Медведица - полуночница продолжает свой вечный круговой путь, увлекая за
собой всю звездную вселенную.
Тишину иногда нарушает шальной ветерок. Резвясь, он обдает подхваченной
с реки прохладой усталую от дневной жары листву растущих вокруг домов
деревьев. Потом мчится в порыве вдоль улицы, заигрывая с неплотно закрытой,
скрипящей на ржавых подвесках, калиткой, а то, извиваясь и шурша, врывается
под крыши строений.
Обитатели деревни настолько устают задень на полях, огородах и фермах,
что к закату у них остается лишь одно желание, - как можно быстрее
отключиться от реальной жизни и предать свое тело и душу забвению в глубоком
непробудном сне. Обычно с заходом солнца не слышно становится человеческих
голосов.
Однако в одну из таких ночей двое вели негромкий разговор.
- Кто здесь есть живой? - раздался чуть заплетающийся голос откуда - то
сверху, из-под крыши одного из домов на окраине, - Сдается мне, кто-то здесь
дышит. Ей богу, дышит. Мм, да. И не то, чтобы чужой дух. Чувствую, всем
существом своим, что - свой. Конечно же! И не просто - свой, а же-ла-нный...
- Вот что, повеса молодой, совесть надо иметь. Вся деревня уже давно
спит. А ты все еще колобродишь.
- Ша! Тихо! Просто пытаюсь до тебя добраться. А оно кругом какие-то
столбы понаставляли и полно барахла всякого под ногами. Ага, вот и сено.
Раздался звон металлического корыта.
- У, черт! Развесили всякое...Прямо лбом...
- Говорила, меру надо знать.
- Меру, говоришь? А что такое мера?
- Ну, все, кончай!
В дальнем углу беспокойно застрочил кузнечик.
- Понимаешь, человек под пятой. Каждый раз, видимо, ему приходиться
объясняться и оправдываться. И не только перед женой своей, тетей Надей. А
еще...ты, я думаю, заметила, острый взгляд дочери. А тут такой случай, что
можно ему, так сказать, приложиться совершенно открыто по случаю приезда
гостей. Посочувствовать надо. А кто, если не мы, мужики...
- Прямо таки, - му-жик... выручать... Хорош ты был на прошлой неделе,
когда мы справляли новоселье. Думаю, не забыл, как после первых двух-трех
рюмок втихаря, по-английски, исчез, удобно улегся в ванну и довольно
противным голосом кричал: "Умираю!". И так, что гости вскоре разошлись, а
мне еще пришлось долго откачивать лекарствами напуганную мать.
- Ты, Анна, ко мне не справедлива. Я ведь одновременно был на двух
новосельях. Ну не мог же я отказать соседке. Уж так она просила. Говорила, -
всего на две минуты, только для духа мужского. У нее ведь собрались одни
женщины, и мне их жалко стало. Я уже к тому времени и так был хорош, а они
мне стакан целый, а потом еще...
- Женщин пожалел... С этого все и начинается. Однако отдаю тебе,
Володька, должное, что во время сообразил вернуться и дух свой молодецкий
остудить в собственной ванной, подмочив, конечно, его немного... под
холодным душем, но ничего, - сойдет. Ложись и спи.
- Спасибо тебе, Аннушка. Считай, что я так расчувствовался от этих слов
твоих, что не скоро, видимо, усну. Ну, зачем уж так сразу и в сон. Ведь
какой день был у нас вчера в этой деревне!? Должен высказаться и поделится.
Не могу иначе.
- Поделишься завтра по поводу того, как ты, не скрывая своего
низменного удовольствия, щи хлебал и настолько громко и жадно, что чуть
было, не проглотил пролетевшую мимо твоего рта муху. Первый раз вижу за
тобой такое. Боже, знала бы раньше, ни за что не вышла бы замуж за такое
чудовище.
- Но помилуй, они ведь все громко... Миска то одна на всех. Сидят
вокруг нее. Ну и..., не быть же мне белой вороной...
- Ты ведь из столицы приехал. Хоть какую то культуру должен нести
деревне?!
Со стороны реки раздавался ночной лягушачий галдеж.
- Из столицы!? Боже, за одни только сутки забыл, откуда я и что там
было. А было ли вообще? Да, да...что-то вспоминаю. Длинные ночи, кошмарные
сны под непрерывный грохот тяжеловозов под окном, пронзительные гудки
автомашин, огнем пронизывающие мозг, прямо по - живому, раскалывая его
пополам... Утром - опухшая голова, марафон, автобус, работа.... И сил уже
никаких нет. А проблемы - одна за другой.... Брр...
- Слушаю и удивляюсь, как можно с расколотым надвое мозгом руководить
людьми?
- Это и тебе, дорогая, не плохо бы знать. Одна половина утверждает,
вторая возражает. Так в их споре и рождается истина. Человек приспособляется
к новым условиям.
- А что? На самом деле - толково. Дальше некуда. Сам делаешь и сам себя
же критикуешь.
- Наконец - то я добрался до тебя, и ты мне ответишь за насмешку...
Прошли минуты.
Кругом - ночь, тишина. Тонкий дурманящий запах свежего сена орошает
легкие невыразимым наслаждением, и хочется думать о сильной, неуязвимой
любви, огражденной от земных неурядиц. Любви, парящей в лучах сладостных
мечтаний.
- Хочешь послушать? - заговорил он совсем иным, притихшим,
протрезвленным голосом, - Пожалуйста, подожди, не засыпай. Неожиданно
вспомнил.
Он начал медленно, сдерживая напор накопившейся страсти, чтобы
сохранить контроль над собой, и сполна выразить всю нежность и силу чарующей
мелодии стиха.
Осенним вечером, когда глаза закрыв,
Уткнувшись в грудь твою, лежу я молчаливый,
Я слышу запах твой, я вижу край счастливый,
Где солнце буйствует, а бег минут ленив.
И знойный остров твой и синий твой залив,
И птиц причудливых, как сказочные дивы,
Мужчины там сильны, а женщины красивы...
Волна вдохновенья перекрыла дыхание.
Тишину нарушила Аня.
- Да, это действительно прекрасно. Счастливый край, причудливые птицы,
сильные мужчины... Может быть, такое и бывает. А где, интересно? - Аня
растянуто зевнула, и продолжала сонным, спокойным голосом:
- А у меня, почему-то... до сих пор перед глазами... Стасик...
Позавчера, когда мы приехали со станции и вошли во двор... Он, - такой
счастливый, глазки в слезах и сияют радостью. Выскочил на крылечко, застыл
на миг, со страхом кинул взгляд вниз. Потом собрал все имеющиеся силенки
свои, вцепился пухлыми ручонками в перила и бочком припустился преодолевать
одну ступеньку за другой, дрожа всем телом от нетерпения и всхлипывая:
"Ма-а-ма, мамочка...". Я взяла его на руки, тепленького, нежненького...
закрыла глаза и представила себе, что былое мое желание исполнилось, что,
все - таки, Стасик наш вовсе и не мальчик, а девочка, как я и хотела.... И,
знаешь,...
- Ну ладно, будет тебе еще и девчонка.
- Ты даже не заметил. Как будто Стасик тебе чужой. Вчера в бане стала
тереть малому спинку, а он как заорет. Смотрю спинка вся в волдырях.
Оказывается, Рая посадила его в саду в одних трусиках на травку и дала ему
коробку со старыми пуговицами. Чтобы он поиграл ими и не мешал ей обед
готовить. И сидел он долго один за этим занятием на солнце. Рая мне сама об
этом рассказала, объяснив, что вроде совершенно точно посадила его в тени.
Забыла, видимо, что солнце не стоит на месте.
- Достанется же мне от тещи. А-а, скажет, сколько раз говорила, детей
одних в деревню с няней только полоумные родители отпускают. Но ведь Алешка
кинулся ко мне с таким восторгом, - его прокатили по улице на сено метателе
с высоко приподнятым вверх ковшом. Залезал с местными мальчишками на самый
верх огромной скирды. А, вообще - то, мама твоя много раз повторяла, что
Рая-то у нас, как родная... Мы ведь ей всегда доверяли, и сейчас доверяем.
В наступившей тишине слышно было жужжание комаров, мечущихся в поисках
дармовой пищи.
- Если уже уснул, - извини. Мне, пожалуй, тоже что-то не спиться, -
начала было Аня, - Ты молчишь. Ну, и - ладно. Счастливых тебе сновидений.
- Наоборот, рад с тобой поболтать. Ведь ты так и не дала мне
возможность излить свой восторг по поводу вчерашнего дня. А жаль. Запал
сник. Но, - голос его возвысился, - такое не забывается. Так что...
- Не кажется ли тебе, Володька, - перебила она его, - что отсчет
времени здесь, в этой деревушке, как в космосе, совершенно иной. Жизнь как
бы замедляется. Глядишь, вернемся через две недели, а там, в городе, уже
прошло пару десятков лет. Мама удивится, глядя на нас, что мы почти
нисколько не изменились, не постарели. И, конечно, добавит, что молодыми то
остались, да вот, жаль, мудрости не прибавилось.
- А что, - это блестящая мечта - махнуть в космос и вернутся молодыми.
Но, увы, придется подождать. Сначала собаки. Ты заметила, как старший наш
взял на днях газету и стал читать ее по складам. Он увидел там снимок Белки
и Стрелки22 Имена собак, которые первыми побывали в космосе. , и долго
допытывался, что они там делают и куда их выводят на прогулку. Но ты бы
посмотрела, с каким редким упорством он читал. Похоже, будущее поколение уже
навострило лыжи к звездам
- А я в шесть лет читала уже очень хорошо. Не поверишь, прочитала чуть
ли не за несколько дней "Овода" и принялась было за "Анну Каренину". Но
где-то
на самом для меня интересном месте, увлеклась настолько, что никого и
ничего вокруг не замечала. И вдруг, сзади меня, откуда ни возьмись, папочка
мой, и в спину: " Без нас с мамой - не смей!".
- Боже мой, это же надо о таком беспутстве и в шесть лет. Вот,
оказывается, когда все это началось! А я вот, дурак форменный, частенько, и
даже со слезами умиления на глазах думаю, и говорю себе, - ну, ладно тебе, -
молодая она, красива и, куда тут денешься, видать без игривости и кокетства,
чего доброго и вся эта прелесть завянет. А жалко ведь.
- Ха, ха, ха, дурачок ты мой, и никакой не форменный, а просто...
глупенький.
- Спасибо, милая.
- Но ты послушай, что было дальше. - Она привстала и, сидя, стала
энергично жестикулировать руками, - Дальше вспыхнула настоящая война. Да,
да. По одну сторону фронта - папа с мамой, по другую - не кто иной, как я.
Мне, пожалуй, было уже чуть за шесть. Шутишь? Я категорически заявила, что,
хотя мне только шесть, но ждать два года, пока меня отдадут в школу, не
намерена.
- И что же, обратилась в Президиум Верховного Совета, чтобы
пересмотрели закон о начальной школе?
- И что Вас, умнейшую часть человечества, всегда тянет к глобальным
решениям в то время, когда рядом самое простое!?
- Ну, ну, давай!
- Сама пошла в школу. Это было рядом с нашим домом. А там директор
сидит такой огромный, толстый, почти весь свой кабинет своей фигурой
занимает. А я то против него как мышонок.
- Представляю.
- Когда я ему изложила цель своего посещения, он посмотрел на меня
сначала очень грозно, как Карабас Барабас на Буратино, потом смягчился и с
улыбкой: что ж, дескать, приходи с папой или с мамой, - поговорим. Я в слезы
и стала перечислять, какие книги уже прочитала (про "Анну Каренину", конечно
- молчок). И вижу, лицо у него все больше вытягивается от удивления. И
дальше наношу последний, сокрушительный удар. Дайте, мол, любой текст, при
вас и почитаю. Директор такого не ожидал. Прочитала часть текста, и он,
протянул мне свой платок и говорит: "Слезки то утри, а то они дрожат в
глазках и мешают тебе, еще собьешься. Ну, хорошо, приходи просто так по
пятницам. Будешь тихо сидеть на задней парте, и слушать учителя".
- Я просто таки тронут. Слезки на глазках повисли..., - Володя сделал
жест рукой, пытаясь обнять жену.
- Не лезь, сивушная твоя душа. Слушай лучше.
- Нет, дружочек, - возразил Володя довольно решительно, - слушать
будешь теперь ты меня. Дома как-то нет времени поговорить и даже посмотреть
на свою избранницу.
- Слушаю. Но увидеть меня сейчас ты, пожалуй, не сможешь. Придется
подождать до утра.
- Знаешь, - начал он тихо и проникновенно, - даже в этой кромешной
темноте я вижу тебя, я слышу твое дыхание, осязаю тебя всю от прекрасных
твоих смолистых ароматных кудрей и до умопомрачительных ножек. На меня
смотрят огромные небесно голубые глаза твои...и в них необъятная светлая
вселенная на двоих и только на двоих, и вся она заполнена красками, звуками,
запахами, неведомые даже самому господу богу...
- Бедненький ты мой, тебя, видимо, комар больно укусил. - Она притянула
его к себе, но весь он, словно молнией пораженный, превратился в
безжизненное, бездыханное существо.
Безответность. Какой же горькой, безысходной печатью ложится она на
пылающее сердце мужчины!? И он молчал. Но ровно столько, чтобы прийти в себя
и вспомнить, что он мужчина: - Бездушное, хамское создание, я все равно тебя
люблю! И любить буду до конца дней своих!
В ответ - сонный, неторопливый ее голос стал перебирать бессмертные
строки, написанные поэтом еще в прошлом веке:
То лишь обман неопытного взора,
То жизни луч из сердца ярко бьет,
И золотит, лаская без разбора,
Все, что к нему случайно подойдет.
Как можно было ей справиться с собой, с тем, что заложено в женщине
навечно? Ведь самой природой предначертано, - игриво разжигать страсть, но
не обесценивать любовь? Но иногда разум все-таки берет верх, правда, на
время:
- Не обижайся на меня, Владимир. Разве тебе не слышен пульс моего
сердца?
И он словно ребенок, с которого только что была снята горечь
безответности своих порывов, на радостях залепетал о том, что случайно
пришло ему в голову:
- Опять Сережкины стишки. Дался он тебе. Сплошное уныние, тоска и
пьянство. Приеду, - первым делом сорву твоего Есенина со стены...
- Ну, знаешь, щи хлебать на всю деревню, это еще, куда ни шло, но
стиль, этот, стиль.... Как можно ему такое приписать... Окончательно
убеждаюсь в роковой моей ошибке. Что ж, буду нести свой крест до конца. В
конце концов, бывает и похуже.
- Хуже, лучше. Кто может в этом разобраться? Я знаю одно - мы вместе и
навсегда!
- Тише, не шуми так. Протрезвись сначала
- Не хочу и не буду трезвым, никогда. Слышишь - никогда! Зачем? И
вообще, трезвый человек - несчастный человек, зануда. Сердце, - что тебе
безжизненный насос и только. Разве рассудительному дано отдаться мгновенно
возникшему чувству? А ведь именно оно дарит нам истинное наслаждение,
вожделение, восторг, изумление. Причем сразу, нежданно - негаданно и во всю
свою изначальную силу. И в этом - великая радость. Награду преподносит,
когда ее не ждешь, и поэтому она воспринимается как высший ранг
человеческого счастья. Трезвый приходит в жизнь и уходит из жизни, так и не
познав ее, - яркую, до боли волнующую, настоящую, какая она есть на самом
деле.
- Прекрасно сказано - ничего не скажешь. Насколько я поняла, -
закрывай глаза и... в свободный полет. Что подскажет нутро. А что, если
бездумный шаг, да в результате никакого счастья, а только жестокое
разочарование, муки, позор.
- А, по твоему, чем больше взвешиваешь.... Но пусть даже так. Удачи
бывают и в том и другом случае, но сладость ее, даже если она случается одна
единственная, но пришедшая в порыве чувств, неоценима. И ради одной
единственной стоит жить и поддаваться голосу сердца.
- Видимо, у дяди Макара водка замешана на какой-то уж больно умной
травке. Ты прямо таки открыл передо мной совершенно новый и прекрасный мир,
расположенный, правда, на краю пропасти, но...
- Ну, хватит тебе. Вот послушай лучше, где я был вчера, когда вы все
ушли в баню. Мы с дядей Макаром вчера еще хлебнули с утра.... Но ты не
переживай. Я - совсем немного. Он обиделся и пусть. Для меня вполне
достаточно было. И вот прошу у него велосипед, который заметил в сарае, и
отправляюсь на прогулку. Как тебе рассказать, что было со мной потом?
Володе замолк. Потребовалось время, чтобы внутренне подготовиться и еще
раз пережить то, что было с ним вчера.
- Мимо промелькнул последний дом, и я мчусь - не знаю куда. Теплый,
ласковый ветерок навстречу, кругом ни души. На земле и в небе столько
удивительно прекрасного... Будто вижу все это впервые в жизни. И я, не
стыдясь, громко пою, кричу и смеюсь. На моем пути, слева, на покрытой
зеленой травкой возвышенности, молодая белоствольная березка, - тонкая,
гибкая. Единственная свидетельница моего восторга. Она приветливо машет мне
на ветру кудрявыми ветками и мне кажется, что в этом веселом шелесте ее
листьев разделенная моя радость и свобода.
Зашуршало сено. Володя приподнялся на своем ложе и оживленно продолжал.
- И стал я громко провозглашать на весь мир: "Прочь все, что называется
долгом, обязанностью, солидностью. Да здравствует великий праздник, праздник
возвращения блудного сына к своей матери - природе, которая его родила.
Пусть я, соблазненный обманчивыми бликами цивилизации, предал ее. Но хочется
думать, что все что величаво - великодушно. И я верю, что буду прощен!"...
Мною овладевает желание стать на колени, склонить голову, и просить прощения
за совершенную измену.
В небе вспыхивали зарницы, и яркой прощальной трассой заканчивали свою
жизнь звезды, уступая место новым светилам, только что зародившимся где-то в
глубине вселенной.
- Ты просто заворожил меня, - после минутной тишины отозвалась она. -
Да, совсем забыла, завтра рано утром к нам приезжает Павел. Давай будем
спать, а то
проспим. Спокойной ночи
Беснующаяся круговерть большого города, и вдруг, - тишина, дурманящий
воздух и по настоящему темная звездная ночь, сулящие бездну сладостного
блаженства и вольных страстей. А вокруг и до самых звезд небесного свода -
ни одного свидетеля. Разве что только бледная луна со своей ехидной улыбкой,
постоянно напоминающей людям о том, что сладостно-мучительной любви им
никогда не миновать. Но в эту прекрасную ночь даже ей не довелось быть
очевидцем всепобеждающего таинства.... Всякий раз воздушная легкомысленная
тучка в белом газовом одеянии с легкостью балерины налетала на хитро
улыбающееся, любопытное светило и... на всякий случай сочувственно
перекрывало его назойливый взгляд...
Ночная тишь в деревне. Вслушайтесь! Именно так, - вслушайтесь в нее, в
тишину, и вы становитесь ее добровольным пленником. И уже не в состоянии
будете от нее оторваться.
Там в этой тишине вы услышите дыхание и пульс вселенной. Почувствуете
ее радости и печали, раздольную мелодию и слезы, призыв к борьбе и торжество
победы, рождение и смерть. Это словно библейский манускрипт о настоящем. Не
в грохоте металла и вое сирен суть мирской жизни. Вечное и незыблемое,
движение и рост, - именно здесь. Все, что сопровождает жизнь, от малейшего
шороха ветра и до раскалывающего небеса могучего грома, органически
сливается с вашим существом в одно целое. Это ваш возврат к истокам
мироздания. И пришли вы сюда не просто как пассивное составляющее природы.
Ваш счастливейший удел познавать и восхищаться ее творениями, благословлять
и воодушевляться красотой и гармонией, находить определенный смысл в
развитии и усовершенствовании, быть со всем этим рядом. Деревенская тишина,
- она располагает к мысли, глубокой, обстоятельной. Ее щедрость во времени и
спокойствии, позволяет оценивать обстоятельства, поступки. Деревня, ночь,
тишина, - богатство беспредельное. Оно, загадочное, увлекающее, интригующее,
обещающее... И, с этих позиций, еще и великий лекарь тоски и печали.
Было уже за полночь, когда Аня погрузилась в сон, а Володя все еще не
мог справиться с глубоким возбуждением от событий последних дней. Кругом
царил покой, покрытый непроницаемой темнотой ночи, а мысли и чувства
бесконечной чередой осаждали сердце и мозг, не оставляя места сну.
Он подумал о том, что не помнит даже, когда он мог так вот оставаться
наедине с самим собой, и иметь возможность осознать то, что с ним
происходит. Некогда было. Надо было постоянно бежать вперед и всюду
успевать.
А сейчас, прислушиваясь к ровному умиротворяющему Аниному дыханию, сам
себе удивился, обнаружив, что счастье всегда для него оставалось где-то
впереди. Казалось, он ни разу так и не завладел им сполна.
Мысли пробежались по прошедшему времени.
День рождения его однокурсницы. Он немного опоздал, и его представляют
незнакомым ему гостям. И вдруг - лицо, фигура, - все на удивление. Ростом
невелика, но поражает отточенной стройностью. Не верилось, глядя на нее, что
на таком маленьком обличье, окаймленном крупными завивающимися темными
локонами, может поместиться столько чувственного, гармоничного,
выразительного. Магнетизм пухлых, крупно очерченных губ сводил с ума.
Глаза.... Весь вечер он вел себя неуклюже. Неустанно хотелось в них
заглянуть и, вместе с тем, боялся лишний раз их увидеть. Раньше ему часто
приходилось слышать, когда разговор шел о красивом человеке: "Какие у этого
человека замечательные глаза!?" И удивлялся, считая, что в печали, радости,
грусти, восторженности, красиво очерченный нитью ярких алых губ рот с
прямыми белоснежными зубами, манера говорить, улыбаться, возмущаться, -
много выразительней. И вдруг глаза, огонь которых пронизывает душу с одного
лишь взгляда, не оставляя места для чего ни будь другого. Большие,
всеобъемлющие, как голубое небо, и в них, - то радость, то грусть, то мысль.
На прощанье, оказавшись лицом к лицу с ней, совершено неожиданно, при
всех раскланивающихся у выхода гостях, - мимолетный, обоюдный поцелуй,
который поверг Владимира в глубокое смятение. Он, - со своей невидной,
несколько сутуловатой, внешностью, нескладный в движении, косноязычный в
разговоре, и такой пассаж.
Однако, с тех пор они вместе.
Сначала в одной комнате с ее родителями, потом в одной комнате с
маленькими сыновьями и няней вдобавок. Аня фанатично предана своей работе и
не мыслит даже, как можно отдаться целиком детям.
Чувствам оставалось совсем немного места и времени. Они были почти
всегда взаперти. Больно было сознавать, что молодость уходит, и так и не
удастся в полной мере познать друг друга.
"А может быть, - Володя неожиданно повернул ход своих мыслей, - это и
есть высшее счастье, если дорога к любви нескончаема. Пожалуй, даже страшно
подумать, что движение к желанному может когда ни будь остановиться".
В первый день отпуска, когда Рая увезла детей в деревню, а они остались
дома вдвоем, Аня решила в отсутствии детей привести дом в порядок. В легком,
коротком, плотно облегающем ее фигуру, сарафанчике она непрерывно
курсировала по дому. А он ходил за ней по пятам и, забегая вперед, старался
с подчеркнутой смешной поспешностью выполнять любое ее желание.
Его волновало каждое ее движение, жест, голос. Даже ее узкие, упругие,
слегка румяные пятки со смешной единственной морщинкой наискосок вызывали
умиление и желание поиздеваться. С каждым ее плавным шагом они слегка
бледнели у основания, сохраняя свою удлиненную округлую форму.
- Слушай, Ань, - говорил он ей, поймав ее на ходу за плечи, - то, что я
сейчас вспомнил, это просто поразительно.
- И что же? - Обрамленные частоколом длинных, черных ресниц, огромные
веки, словно театральный занавес, наполовину открывали сказочную бездну
голубых ее глаз.
- Какой же у меня был прозорливый комбат, который каждый раз после
тяжелого боя повторял с тяжелым вздохом: "Ничего, Володька. Вот кончится
война, и я тебя женю на Катерине с порэпанными пятками".
В ответ в ее взгляде мелькнул острый луч.
- На кухне стоит таз с бельем. Айда вниз и развешивай. И поаккуратней,
пожалуйста.
Она освободилась от его рук и исчезла за дверью.
Сконфуженный, он оставался стоять на том же месте. Надежда смягчить
слишком деловое сердечко провалилась. Оно, это самое сердечко, и не
догадывалось об истинном своем предназначении.
Домашние хлопоты длились до позднего вечера, даже после того, как
Володя лег в постель. Наконец, погашен был везде свет. Аня раздевалась, стоя
на коврике рядом.
Вот согнутые пальцы маленькой руки касаются кончиками ногтей одной
пуговицы, затем - второй. Дотрагиваются плавно, размеренно, только слегка,
самую малость. И этого достаточно, чтобы заключенная в них магическая сила
нежного прикосновения выполнила волю хозяйки. Он слышит и чувствует шелест
шелка, спадающего с ее тела, видит ее волнующий силуэт в слабом лунном
освещении, лучи которого проникали через открытую на балкон дверь. Сарафан
расстегнут, руки расправляются словно крылья, обнажают высокую упругую грудь
и... вместе с этим выпускают на волю жгучий, радостный огонь надежды, жарким
пламенем охватившим его гулко громыхающее сердце и затуманенный мозг. И
© Copyright Михаил Белиловский
Email: belilo@ev1.net
Date: 15 Mar 2002
(рассказ в слезах)
---------------------------------------------------------------
Хьюстон 2002 г.
Форматирование компьютерного текста и редактирование: Б. А.
Бердичевский.
Помещено в электронную компьютерную библиотеку по просьбе автора
Michael Belilovskiy
Copyright 2002 by M. Belilovskiy
All right reserved
No part of this publication
may be reproduced or translated
in any form or by any means without permission.
For information address:
10909 Fondren Road # 505
Houston, Texas, 77096
Tel: (713)776-0504
E-mail: belilo@ev1.net
or
Russia, 117593 Moscow
Aivasovskogo street 6-1-194
Tel: 426-2710
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВЗРАСТИТЬ,...
Деревня -двенадцать дворов всего. Добротные в два ряда дома. Между
ними пустынная улица, уходящая извилистой дорогой в раздольное злачное поле.
A далее, в размытой тонкой вуалью, раскаленной от жары дымке, - дремучий
лес. Почти девственный. Некому особенно его топтать. Разве что обитающей там
живности. Железная дорога - за полсотни километров.
Река совсем близко. Широкая, полноводная - приток Волги.
С наступлением ночи, на землю спускается тишина и божественный покой. А
звезды в бездонном ночном небе перемигиваются друг с другом, радуясь своему
главенству над царством тьмы и сказочных видений. В это время вездесущий
Морфей11 Бог сна повергает всех и вся в сон, приносящий с собой мечту, мираж
или ужас. Одна лишь, неподвластная ему, навсегда прикованная к полярной оси,
Медведица - полуночница продолжает свой вечный круговой путь, увлекая за
собой всю звездную вселенную.
Тишину иногда нарушает шальной ветерок. Резвясь, он обдает подхваченной
с реки прохладой усталую от дневной жары листву растущих вокруг домов
деревьев. Потом мчится в порыве вдоль улицы, заигрывая с неплотно закрытой,
скрипящей на ржавых подвесках, калиткой, а то, извиваясь и шурша, врывается
под крыши строений.
Обитатели деревни настолько устают задень на полях, огородах и фермах,
что к закату у них остается лишь одно желание, - как можно быстрее
отключиться от реальной жизни и предать свое тело и душу забвению в глубоком
непробудном сне. Обычно с заходом солнца не слышно становится человеческих
голосов.
Однако в одну из таких ночей двое вели негромкий разговор.
- Кто здесь есть живой? - раздался чуть заплетающийся голос откуда - то
сверху, из-под крыши одного из домов на окраине, - Сдается мне, кто-то здесь
дышит. Ей богу, дышит. Мм, да. И не то, чтобы чужой дух. Чувствую, всем
существом своим, что - свой. Конечно же! И не просто - свой, а же-ла-нный...
- Вот что, повеса молодой, совесть надо иметь. Вся деревня уже давно
спит. А ты все еще колобродишь.
- Ша! Тихо! Просто пытаюсь до тебя добраться. А оно кругом какие-то
столбы понаставляли и полно барахла всякого под ногами. Ага, вот и сено.
Раздался звон металлического корыта.
- У, черт! Развесили всякое...Прямо лбом...
- Говорила, меру надо знать.
- Меру, говоришь? А что такое мера?
- Ну, все, кончай!
В дальнем углу беспокойно застрочил кузнечик.
- Понимаешь, человек под пятой. Каждый раз, видимо, ему приходиться
объясняться и оправдываться. И не только перед женой своей, тетей Надей. А
еще...ты, я думаю, заметила, острый взгляд дочери. А тут такой случай, что
можно ему, так сказать, приложиться совершенно открыто по случаю приезда
гостей. Посочувствовать надо. А кто, если не мы, мужики...
- Прямо таки, - му-жик... выручать... Хорош ты был на прошлой неделе,
когда мы справляли новоселье. Думаю, не забыл, как после первых двух-трех
рюмок втихаря, по-английски, исчез, удобно улегся в ванну и довольно
противным голосом кричал: "Умираю!". И так, что гости вскоре разошлись, а
мне еще пришлось долго откачивать лекарствами напуганную мать.
- Ты, Анна, ко мне не справедлива. Я ведь одновременно был на двух
новосельях. Ну не мог же я отказать соседке. Уж так она просила. Говорила, -
всего на две минуты, только для духа мужского. У нее ведь собрались одни
женщины, и мне их жалко стало. Я уже к тому времени и так был хорош, а они
мне стакан целый, а потом еще...
- Женщин пожалел... С этого все и начинается. Однако отдаю тебе,
Володька, должное, что во время сообразил вернуться и дух свой молодецкий
остудить в собственной ванной, подмочив, конечно, его немного... под
холодным душем, но ничего, - сойдет. Ложись и спи.
- Спасибо тебе, Аннушка. Считай, что я так расчувствовался от этих слов
твоих, что не скоро, видимо, усну. Ну, зачем уж так сразу и в сон. Ведь
какой день был у нас вчера в этой деревне!? Должен высказаться и поделится.
Не могу иначе.
- Поделишься завтра по поводу того, как ты, не скрывая своего
низменного удовольствия, щи хлебал и настолько громко и жадно, что чуть
было, не проглотил пролетевшую мимо твоего рта муху. Первый раз вижу за
тобой такое. Боже, знала бы раньше, ни за что не вышла бы замуж за такое
чудовище.
- Но помилуй, они ведь все громко... Миска то одна на всех. Сидят
вокруг нее. Ну и..., не быть же мне белой вороной...
- Ты ведь из столицы приехал. Хоть какую то культуру должен нести
деревне?!
Со стороны реки раздавался ночной лягушачий галдеж.
- Из столицы!? Боже, за одни только сутки забыл, откуда я и что там
было. А было ли вообще? Да, да...что-то вспоминаю. Длинные ночи, кошмарные
сны под непрерывный грохот тяжеловозов под окном, пронзительные гудки
автомашин, огнем пронизывающие мозг, прямо по - живому, раскалывая его
пополам... Утром - опухшая голова, марафон, автобус, работа.... И сил уже
никаких нет. А проблемы - одна за другой.... Брр...
- Слушаю и удивляюсь, как можно с расколотым надвое мозгом руководить
людьми?
- Это и тебе, дорогая, не плохо бы знать. Одна половина утверждает,
вторая возражает. Так в их споре и рождается истина. Человек приспособляется
к новым условиям.
- А что? На самом деле - толково. Дальше некуда. Сам делаешь и сам себя
же критикуешь.
- Наконец - то я добрался до тебя, и ты мне ответишь за насмешку...
Прошли минуты.
Кругом - ночь, тишина. Тонкий дурманящий запах свежего сена орошает
легкие невыразимым наслаждением, и хочется думать о сильной, неуязвимой
любви, огражденной от земных неурядиц. Любви, парящей в лучах сладостных
мечтаний.
- Хочешь послушать? - заговорил он совсем иным, притихшим,
протрезвленным голосом, - Пожалуйста, подожди, не засыпай. Неожиданно
вспомнил.
Он начал медленно, сдерживая напор накопившейся страсти, чтобы
сохранить контроль над собой, и сполна выразить всю нежность и силу чарующей
мелодии стиха.
Осенним вечером, когда глаза закрыв,
Уткнувшись в грудь твою, лежу я молчаливый,
Я слышу запах твой, я вижу край счастливый,
Где солнце буйствует, а бег минут ленив.
И знойный остров твой и синий твой залив,
И птиц причудливых, как сказочные дивы,
Мужчины там сильны, а женщины красивы...
Волна вдохновенья перекрыла дыхание.
Тишину нарушила Аня.
- Да, это действительно прекрасно. Счастливый край, причудливые птицы,
сильные мужчины... Может быть, такое и бывает. А где, интересно? - Аня
растянуто зевнула, и продолжала сонным, спокойным голосом:
- А у меня, почему-то... до сих пор перед глазами... Стасик...
Позавчера, когда мы приехали со станции и вошли во двор... Он, - такой
счастливый, глазки в слезах и сияют радостью. Выскочил на крылечко, застыл
на миг, со страхом кинул взгляд вниз. Потом собрал все имеющиеся силенки
свои, вцепился пухлыми ручонками в перила и бочком припустился преодолевать
одну ступеньку за другой, дрожа всем телом от нетерпения и всхлипывая:
"Ма-а-ма, мамочка...". Я взяла его на руки, тепленького, нежненького...
закрыла глаза и представила себе, что былое мое желание исполнилось, что,
все - таки, Стасик наш вовсе и не мальчик, а девочка, как я и хотела.... И,
знаешь,...
- Ну ладно, будет тебе еще и девчонка.
- Ты даже не заметил. Как будто Стасик тебе чужой. Вчера в бане стала
тереть малому спинку, а он как заорет. Смотрю спинка вся в волдырях.
Оказывается, Рая посадила его в саду в одних трусиках на травку и дала ему
коробку со старыми пуговицами. Чтобы он поиграл ими и не мешал ей обед
готовить. И сидел он долго один за этим занятием на солнце. Рая мне сама об
этом рассказала, объяснив, что вроде совершенно точно посадила его в тени.
Забыла, видимо, что солнце не стоит на месте.
- Достанется же мне от тещи. А-а, скажет, сколько раз говорила, детей
одних в деревню с няней только полоумные родители отпускают. Но ведь Алешка
кинулся ко мне с таким восторгом, - его прокатили по улице на сено метателе
с высоко приподнятым вверх ковшом. Залезал с местными мальчишками на самый
верх огромной скирды. А, вообще - то, мама твоя много раз повторяла, что
Рая-то у нас, как родная... Мы ведь ей всегда доверяли, и сейчас доверяем.
В наступившей тишине слышно было жужжание комаров, мечущихся в поисках
дармовой пищи.
- Если уже уснул, - извини. Мне, пожалуй, тоже что-то не спиться, -
начала было Аня, - Ты молчишь. Ну, и - ладно. Счастливых тебе сновидений.
- Наоборот, рад с тобой поболтать. Ведь ты так и не дала мне
возможность излить свой восторг по поводу вчерашнего дня. А жаль. Запал
сник. Но, - голос его возвысился, - такое не забывается. Так что...
- Не кажется ли тебе, Володька, - перебила она его, - что отсчет
времени здесь, в этой деревушке, как в космосе, совершенно иной. Жизнь как
бы замедляется. Глядишь, вернемся через две недели, а там, в городе, уже
прошло пару десятков лет. Мама удивится, глядя на нас, что мы почти
нисколько не изменились, не постарели. И, конечно, добавит, что молодыми то
остались, да вот, жаль, мудрости не прибавилось.
- А что, - это блестящая мечта - махнуть в космос и вернутся молодыми.
Но, увы, придется подождать. Сначала собаки. Ты заметила, как старший наш
взял на днях газету и стал читать ее по складам. Он увидел там снимок Белки
и Стрелки22 Имена собак, которые первыми побывали в космосе. , и долго
допытывался, что они там делают и куда их выводят на прогулку. Но ты бы
посмотрела, с каким редким упорством он читал. Похоже, будущее поколение уже
навострило лыжи к звездам
- А я в шесть лет читала уже очень хорошо. Не поверишь, прочитала чуть
ли не за несколько дней "Овода" и принялась было за "Анну Каренину". Но
где-то
на самом для меня интересном месте, увлеклась настолько, что никого и
ничего вокруг не замечала. И вдруг, сзади меня, откуда ни возьмись, папочка
мой, и в спину: " Без нас с мамой - не смей!".
- Боже мой, это же надо о таком беспутстве и в шесть лет. Вот,
оказывается, когда все это началось! А я вот, дурак форменный, частенько, и
даже со слезами умиления на глазах думаю, и говорю себе, - ну, ладно тебе, -
молодая она, красива и, куда тут денешься, видать без игривости и кокетства,
чего доброго и вся эта прелесть завянет. А жалко ведь.
- Ха, ха, ха, дурачок ты мой, и никакой не форменный, а просто...
глупенький.
- Спасибо, милая.
- Но ты послушай, что было дальше. - Она привстала и, сидя, стала
энергично жестикулировать руками, - Дальше вспыхнула настоящая война. Да,
да. По одну сторону фронта - папа с мамой, по другую - не кто иной, как я.
Мне, пожалуй, было уже чуть за шесть. Шутишь? Я категорически заявила, что,
хотя мне только шесть, но ждать два года, пока меня отдадут в школу, не
намерена.
- И что же, обратилась в Президиум Верховного Совета, чтобы
пересмотрели закон о начальной школе?
- И что Вас, умнейшую часть человечества, всегда тянет к глобальным
решениям в то время, когда рядом самое простое!?
- Ну, ну, давай!
- Сама пошла в школу. Это было рядом с нашим домом. А там директор
сидит такой огромный, толстый, почти весь свой кабинет своей фигурой
занимает. А я то против него как мышонок.
- Представляю.
- Когда я ему изложила цель своего посещения, он посмотрел на меня
сначала очень грозно, как Карабас Барабас на Буратино, потом смягчился и с
улыбкой: что ж, дескать, приходи с папой или с мамой, - поговорим. Я в слезы
и стала перечислять, какие книги уже прочитала (про "Анну Каренину", конечно
- молчок). И вижу, лицо у него все больше вытягивается от удивления. И
дальше наношу последний, сокрушительный удар. Дайте, мол, любой текст, при
вас и почитаю. Директор такого не ожидал. Прочитала часть текста, и он,
протянул мне свой платок и говорит: "Слезки то утри, а то они дрожат в
глазках и мешают тебе, еще собьешься. Ну, хорошо, приходи просто так по
пятницам. Будешь тихо сидеть на задней парте, и слушать учителя".
- Я просто таки тронут. Слезки на глазках повисли..., - Володя сделал
жест рукой, пытаясь обнять жену.
- Не лезь, сивушная твоя душа. Слушай лучше.
- Нет, дружочек, - возразил Володя довольно решительно, - слушать
будешь теперь ты меня. Дома как-то нет времени поговорить и даже посмотреть
на свою избранницу.
- Слушаю. Но увидеть меня сейчас ты, пожалуй, не сможешь. Придется
подождать до утра.
- Знаешь, - начал он тихо и проникновенно, - даже в этой кромешной
темноте я вижу тебя, я слышу твое дыхание, осязаю тебя всю от прекрасных
твоих смолистых ароматных кудрей и до умопомрачительных ножек. На меня
смотрят огромные небесно голубые глаза твои...и в них необъятная светлая
вселенная на двоих и только на двоих, и вся она заполнена красками, звуками,
запахами, неведомые даже самому господу богу...
- Бедненький ты мой, тебя, видимо, комар больно укусил. - Она притянула
его к себе, но весь он, словно молнией пораженный, превратился в
безжизненное, бездыханное существо.
Безответность. Какой же горькой, безысходной печатью ложится она на
пылающее сердце мужчины!? И он молчал. Но ровно столько, чтобы прийти в себя
и вспомнить, что он мужчина: - Бездушное, хамское создание, я все равно тебя
люблю! И любить буду до конца дней своих!
В ответ - сонный, неторопливый ее голос стал перебирать бессмертные
строки, написанные поэтом еще в прошлом веке:
То лишь обман неопытного взора,
То жизни луч из сердца ярко бьет,
И золотит, лаская без разбора,
Все, что к нему случайно подойдет.
Как можно было ей справиться с собой, с тем, что заложено в женщине
навечно? Ведь самой природой предначертано, - игриво разжигать страсть, но
не обесценивать любовь? Но иногда разум все-таки берет верх, правда, на
время:
- Не обижайся на меня, Владимир. Разве тебе не слышен пульс моего
сердца?
И он словно ребенок, с которого только что была снята горечь
безответности своих порывов, на радостях залепетал о том, что случайно
пришло ему в голову:
- Опять Сережкины стишки. Дался он тебе. Сплошное уныние, тоска и
пьянство. Приеду, - первым делом сорву твоего Есенина со стены...
- Ну, знаешь, щи хлебать на всю деревню, это еще, куда ни шло, но
стиль, этот, стиль.... Как можно ему такое приписать... Окончательно
убеждаюсь в роковой моей ошибке. Что ж, буду нести свой крест до конца. В
конце концов, бывает и похуже.
- Хуже, лучше. Кто может в этом разобраться? Я знаю одно - мы вместе и
навсегда!
- Тише, не шуми так. Протрезвись сначала
- Не хочу и не буду трезвым, никогда. Слышишь - никогда! Зачем? И
вообще, трезвый человек - несчастный человек, зануда. Сердце, - что тебе
безжизненный насос и только. Разве рассудительному дано отдаться мгновенно
возникшему чувству? А ведь именно оно дарит нам истинное наслаждение,
вожделение, восторг, изумление. Причем сразу, нежданно - негаданно и во всю
свою изначальную силу. И в этом - великая радость. Награду преподносит,
когда ее не ждешь, и поэтому она воспринимается как высший ранг
человеческого счастья. Трезвый приходит в жизнь и уходит из жизни, так и не
познав ее, - яркую, до боли волнующую, настоящую, какая она есть на самом
деле.
- Прекрасно сказано - ничего не скажешь. Насколько я поняла, -
закрывай глаза и... в свободный полет. Что подскажет нутро. А что, если
бездумный шаг, да в результате никакого счастья, а только жестокое
разочарование, муки, позор.
- А, по твоему, чем больше взвешиваешь.... Но пусть даже так. Удачи
бывают и в том и другом случае, но сладость ее, даже если она случается одна
единственная, но пришедшая в порыве чувств, неоценима. И ради одной
единственной стоит жить и поддаваться голосу сердца.
- Видимо, у дяди Макара водка замешана на какой-то уж больно умной
травке. Ты прямо таки открыл передо мной совершенно новый и прекрасный мир,
расположенный, правда, на краю пропасти, но...
- Ну, хватит тебе. Вот послушай лучше, где я был вчера, когда вы все
ушли в баню. Мы с дядей Макаром вчера еще хлебнули с утра.... Но ты не
переживай. Я - совсем немного. Он обиделся и пусть. Для меня вполне
достаточно было. И вот прошу у него велосипед, который заметил в сарае, и
отправляюсь на прогулку. Как тебе рассказать, что было со мной потом?
Володе замолк. Потребовалось время, чтобы внутренне подготовиться и еще
раз пережить то, что было с ним вчера.
- Мимо промелькнул последний дом, и я мчусь - не знаю куда. Теплый,
ласковый ветерок навстречу, кругом ни души. На земле и в небе столько
удивительно прекрасного... Будто вижу все это впервые в жизни. И я, не
стыдясь, громко пою, кричу и смеюсь. На моем пути, слева, на покрытой
зеленой травкой возвышенности, молодая белоствольная березка, - тонкая,
гибкая. Единственная свидетельница моего восторга. Она приветливо машет мне
на ветру кудрявыми ветками и мне кажется, что в этом веселом шелесте ее
листьев разделенная моя радость и свобода.
Зашуршало сено. Володя приподнялся на своем ложе и оживленно продолжал.
- И стал я громко провозглашать на весь мир: "Прочь все, что называется
долгом, обязанностью, солидностью. Да здравствует великий праздник, праздник
возвращения блудного сына к своей матери - природе, которая его родила.
Пусть я, соблазненный обманчивыми бликами цивилизации, предал ее. Но хочется
думать, что все что величаво - великодушно. И я верю, что буду прощен!"...
Мною овладевает желание стать на колени, склонить голову, и просить прощения
за совершенную измену.
В небе вспыхивали зарницы, и яркой прощальной трассой заканчивали свою
жизнь звезды, уступая место новым светилам, только что зародившимся где-то в
глубине вселенной.
- Ты просто заворожил меня, - после минутной тишины отозвалась она. -
Да, совсем забыла, завтра рано утром к нам приезжает Павел. Давай будем
спать, а то
проспим. Спокойной ночи
Беснующаяся круговерть большого города, и вдруг, - тишина, дурманящий
воздух и по настоящему темная звездная ночь, сулящие бездну сладостного
блаженства и вольных страстей. А вокруг и до самых звезд небесного свода -
ни одного свидетеля. Разве что только бледная луна со своей ехидной улыбкой,
постоянно напоминающей людям о том, что сладостно-мучительной любви им
никогда не миновать. Но в эту прекрасную ночь даже ей не довелось быть
очевидцем всепобеждающего таинства.... Всякий раз воздушная легкомысленная
тучка в белом газовом одеянии с легкостью балерины налетала на хитро
улыбающееся, любопытное светило и... на всякий случай сочувственно
перекрывало его назойливый взгляд...
Ночная тишь в деревне. Вслушайтесь! Именно так, - вслушайтесь в нее, в
тишину, и вы становитесь ее добровольным пленником. И уже не в состоянии
будете от нее оторваться.
Там в этой тишине вы услышите дыхание и пульс вселенной. Почувствуете
ее радости и печали, раздольную мелодию и слезы, призыв к борьбе и торжество
победы, рождение и смерть. Это словно библейский манускрипт о настоящем. Не
в грохоте металла и вое сирен суть мирской жизни. Вечное и незыблемое,
движение и рост, - именно здесь. Все, что сопровождает жизнь, от малейшего
шороха ветра и до раскалывающего небеса могучего грома, органически
сливается с вашим существом в одно целое. Это ваш возврат к истокам
мироздания. И пришли вы сюда не просто как пассивное составляющее природы.
Ваш счастливейший удел познавать и восхищаться ее творениями, благословлять
и воодушевляться красотой и гармонией, находить определенный смысл в
развитии и усовершенствовании, быть со всем этим рядом. Деревенская тишина,
- она располагает к мысли, глубокой, обстоятельной. Ее щедрость во времени и
спокойствии, позволяет оценивать обстоятельства, поступки. Деревня, ночь,
тишина, - богатство беспредельное. Оно, загадочное, увлекающее, интригующее,
обещающее... И, с этих позиций, еще и великий лекарь тоски и печали.
Было уже за полночь, когда Аня погрузилась в сон, а Володя все еще не
мог справиться с глубоким возбуждением от событий последних дней. Кругом
царил покой, покрытый непроницаемой темнотой ночи, а мысли и чувства
бесконечной чередой осаждали сердце и мозг, не оставляя места сну.
Он подумал о том, что не помнит даже, когда он мог так вот оставаться
наедине с самим собой, и иметь возможность осознать то, что с ним
происходит. Некогда было. Надо было постоянно бежать вперед и всюду
успевать.
А сейчас, прислушиваясь к ровному умиротворяющему Аниному дыханию, сам
себе удивился, обнаружив, что счастье всегда для него оставалось где-то
впереди. Казалось, он ни разу так и не завладел им сполна.
Мысли пробежались по прошедшему времени.
День рождения его однокурсницы. Он немного опоздал, и его представляют
незнакомым ему гостям. И вдруг - лицо, фигура, - все на удивление. Ростом
невелика, но поражает отточенной стройностью. Не верилось, глядя на нее, что
на таком маленьком обличье, окаймленном крупными завивающимися темными
локонами, может поместиться столько чувственного, гармоничного,
выразительного. Магнетизм пухлых, крупно очерченных губ сводил с ума.
Глаза.... Весь вечер он вел себя неуклюже. Неустанно хотелось в них
заглянуть и, вместе с тем, боялся лишний раз их увидеть. Раньше ему часто
приходилось слышать, когда разговор шел о красивом человеке: "Какие у этого
человека замечательные глаза!?" И удивлялся, считая, что в печали, радости,
грусти, восторженности, красиво очерченный нитью ярких алых губ рот с
прямыми белоснежными зубами, манера говорить, улыбаться, возмущаться, -
много выразительней. И вдруг глаза, огонь которых пронизывает душу с одного
лишь взгляда, не оставляя места для чего ни будь другого. Большие,
всеобъемлющие, как голубое небо, и в них, - то радость, то грусть, то мысль.
На прощанье, оказавшись лицом к лицу с ней, совершено неожиданно, при
всех раскланивающихся у выхода гостях, - мимолетный, обоюдный поцелуй,
который поверг Владимира в глубокое смятение. Он, - со своей невидной,
несколько сутуловатой, внешностью, нескладный в движении, косноязычный в
разговоре, и такой пассаж.
Однако, с тех пор они вместе.
Сначала в одной комнате с ее родителями, потом в одной комнате с
маленькими сыновьями и няней вдобавок. Аня фанатично предана своей работе и
не мыслит даже, как можно отдаться целиком детям.
Чувствам оставалось совсем немного места и времени. Они были почти
всегда взаперти. Больно было сознавать, что молодость уходит, и так и не
удастся в полной мере познать друг друга.
"А может быть, - Володя неожиданно повернул ход своих мыслей, - это и
есть высшее счастье, если дорога к любви нескончаема. Пожалуй, даже страшно
подумать, что движение к желанному может когда ни будь остановиться".
В первый день отпуска, когда Рая увезла детей в деревню, а они остались
дома вдвоем, Аня решила в отсутствии детей привести дом в порядок. В легком,
коротком, плотно облегающем ее фигуру, сарафанчике она непрерывно
курсировала по дому. А он ходил за ней по пятам и, забегая вперед, старался
с подчеркнутой смешной поспешностью выполнять любое ее желание.
Его волновало каждое ее движение, жест, голос. Даже ее узкие, упругие,
слегка румяные пятки со смешной единственной морщинкой наискосок вызывали
умиление и желание поиздеваться. С каждым ее плавным шагом они слегка
бледнели у основания, сохраняя свою удлиненную округлую форму.
- Слушай, Ань, - говорил он ей, поймав ее на ходу за плечи, - то, что я
сейчас вспомнил, это просто поразительно.
- И что же? - Обрамленные частоколом длинных, черных ресниц, огромные
веки, словно театральный занавес, наполовину открывали сказочную бездну
голубых ее глаз.
- Какой же у меня был прозорливый комбат, который каждый раз после
тяжелого боя повторял с тяжелым вздохом: "Ничего, Володька. Вот кончится
война, и я тебя женю на Катерине с порэпанными пятками".
В ответ в ее взгляде мелькнул острый луч.
- На кухне стоит таз с бельем. Айда вниз и развешивай. И поаккуратней,
пожалуйста.
Она освободилась от его рук и исчезла за дверью.
Сконфуженный, он оставался стоять на том же месте. Надежда смягчить
слишком деловое сердечко провалилась. Оно, это самое сердечко, и не
догадывалось об истинном своем предназначении.
Домашние хлопоты длились до позднего вечера, даже после того, как
Володя лег в постель. Наконец, погашен был везде свет. Аня раздевалась, стоя
на коврике рядом.
Вот согнутые пальцы маленькой руки касаются кончиками ногтей одной
пуговицы, затем - второй. Дотрагиваются плавно, размеренно, только слегка,
самую малость. И этого достаточно, чтобы заключенная в них магическая сила
нежного прикосновения выполнила волю хозяйки. Он слышит и чувствует шелест
шелка, спадающего с ее тела, видит ее волнующий силуэт в слабом лунном
освещении, лучи которого проникали через открытую на балкон дверь. Сарафан
расстегнут, руки расправляются словно крылья, обнажают высокую упругую грудь
и... вместе с этим выпускают на волю жгучий, радостный огонь надежды, жарким
пламенем охватившим его гулко громыхающее сердце и затуманенный мозг. И